В этой связи встает вопрос, в какой мере экономическая мысль страны действительно озабочена в первую очередь общенациональными проблемами роста эффективности общественного производства, а в какой степени она отражает борьбу отдельных классов и слоев общества за перераспределение богатства и доходов.
Если кратко охарактеризовать общую социально-экономическую ситуацию в США в послевоенный период, то она лучше всего описывается положением, когда рост благосостояния всех слоев населения сопровождался углублением разрыва между верхними и нижними стратами. В концепциях каждого из основных течений экономической мысли США присутствовали проблемы и общей эффективности, и социального распределения. Однако острота полемики между кейнсианцами, институционалистами, монетаристами, их взаимоисключающие во многом позиции подталкивают к выводу, что центробежные силы борьбы за экономический контроль в американской мысли доминировали.
Тем не менее это обманчивое представление, порождаемое поверхностными формами движения американской экономической мысли, которым свойственны в большей степени (как и другим сторонам американской жизни) шумная реклама, виртуозные шоу с гладиаторами всех разновидностей – при заранее рассчитанном балансе затрат и выигрышей. Нобелевскими лауреатами (как и лауреатами национальных премий) стали представители всех основных направлений американской экономической мысли. А наиболее авторитетными среди них остаются те экономисты, которые стремятся создать синтезирующую систему теоретических представлений об экономике, и прежде всего Поль Самуэльсон и Василий Леонтьев.
Уже в начале своей карьеры в книге "Основы экономического анализа" (1947) Самуэльсон выдвинул четкую объединяющую идею: все экономические концепции и все разделы экономической теории вращаются вокруг двух осевых проблем – проблемы равновесия и проблемы максимума.
Что касается равновесия, то здесь Кейнс оставил "великую неразрешимую проблему". С одной стороны, под равновесием понимается устойчивое состояние экономики, при котором имеется тенденция к саморегулированию отклонений. Единственной теорией, объясняющей саморегулирование, была неоклассическая, и она опиралась на принцип редкости ресурсов и закон предельной полезности благ. Но с другой стороны, в условиях неполной занятости ресурсов этот принцип и этот закон не действуют. Так что оставалось загадкой, что такое "равновесие при неполной занятости"; между прочим, это как раз почти постоянное состояние экономики Запада. Самуэльсон взялся объяснить механизм рыночного саморегулирования при неполной занятости, при этом он мобилизовал весь арсенал неоклассической теории, обходя, однако, понятия редкости, полезности, тягости и т.п. и оперируя "предпочтениями". При этом все доказательства были облечены в строгую математическую форму. В результате методологическая брешь между кейнсианской и неоклассической доктринами оказалась закрытой. Не случайно книга Самуэльсона была принята с восторгом и кейнсианцами, и неоклассиками, а ее автор в том же году награжден медалью Джона Бейтса Кларка, патриарха американских неоклассиков.
В столь же двусмысленном положении находилось понятие "максимум общественного благосостояния", без выяснения которого невозможно выработать теорию оптимального развития. И здесь ранее сформулированные концепции Маршалла, Парето, Пигу опирались на абстрактную теорию полезности, а потому, по мнению Самуэльсона, не имели связи с реальностью. К тому же американский экономист Кеннет Эрроу показал, что потребности общества не могут быть определены и оценены его законодательным органом, поскольку это требует выполнения ряда условий, несовместимых друг с другом: постоянство системы предпочтений и наличие в обществе согласованности, свободной от принуждения, не стыкуются с третьим условием – осуществлением выбора большинством голосов (так как здесь присутствуют и элементы принуждения меньшинства большинством, и изменение предпочтений).
Подход Самуэльсона основан на последовательном математическом анализе возможных вариантов индивидуальных затрат и выпуска и выборе наиболее предпочтительной ситуации для общества в целом. При этом функция общественного благосостояния рассматривается как вектор функций индивидуального благосостояния, выражающий наличие в обществе некоторого доминирующего этического убеждения.
В целом работа П. Самуэльсона представляет собой уникальное по своей энциклопедической универсальности соединение всех основных достижений западной экономической науки с новыми результатами математики (в том числе теорией игр, линейным программированием и др.) для выработки целостной непротиворечивой теории экономической динамики. И Самуэльсон довольно далеко продвинулся в этом направлении, правда, ценой специфического отбора как теоретических постулатов, так и математических приемов.
Если Самуэльсон шел от уже имеющихся экономико-теоретических и математических представлений (стараясь на каждом шагу проверять их реалистичность), то другой крупный объединитель теоретических "уделов", Василий Леонтьев, двигался от изучения народнохозяйственных балансов с помощью выработанного им метода затраты – выпуск.
Его метод позволил дать ответ на кардинальный вопрос, поставленный в прошлом веке Леоном Вальрасом: является ли описанное им в виде системы уравнений общее рыночное равновесие лишь умозрительной условной моделью экономических взаимосвязей, или это универсальная модель, отражающая реальность и способная служить инструментом экономической политики? Насколько важен данный В. Леонтьевым позитивный ответ на этот вопрос, видно из того, что модель общего рыночного равновесия является ядром всей западной экономической теории.
Студент Петербургского университета, будущий нобелевский лауреат В. Леонтьев в начале 20-х годов уехал в Берлин для завершения работы над диссертацией и в 1925 г. опубликовал статью о советском экономическом балансе, где уже изложил (в возрасте 19 лет!) основные идеи своего метода. С 1931 г. работал в Гарвардском университете, где в 1946 г. стал профессором и возглавил программу экономических исследований. "Объединяющий" потенциал балансовой системы затраты – выпуск определяется тем, что с помощью ее различных модификаций можно увязать с реальной структурой народного хозяйства, проверить и практически использовать выводы как неоклассической, так и кейнсианской, институционалистской и любой другой экономической теории.
Если в модели затраты – выпуск деятельность государства и домохозяйств рассматривать так же, как и деятельность любой другой отрасли, то получится замкнутая система неоклассического рынка, где все элементы взаимно определены. (Государство затрачивает ресурсы и "выпускает" общественные услуги; домохозяйства "затрачивают" потребительские блага и "выпускают" услуги труда). Если же положение одной из отраслей определяется не самой моделью, а "извне", то модель приобретает характер кейнсианской либо институционалистской. Например, если положение домохозяйств определить исходя из кейнсианского критерия "полной занятости", то это потребует изменения всех структурных соотношений, всех межотраслевых связей баланса. Еще более глубокая перестройка баланса потребуется, если конечный спрос будет регулироваться в соответствии с институционалистскими концепциями социальных потребностей.
Система затраты – выпуск может быть представлена как взаимосвязь текущих потоков и капитала, как динамическая модель, используемая для прогнозов национального, регионального и мирового развития. В середине 70-х годов В. Леонтьев возглавил группу экспертов ООН, подготовившую с использованием метода затраты – выпуск доклад "Будущее мировой экономики" (1977).
* * *
В целом эволюция экономической мысли США отражает противоречивый, но устойчивый динамизм послевоенной американской экономики. К характерным особенностям этой мысли можно отнести:
– необычайно широкий спектр конкурирующих течений и разнообразие концептуальных подходов;
– непрерывное развитие, пополнение научного арсенала новым теоретическим и методологическим инструментарием, в том числе заимствованным из других отраслей знания;
– общее критическое отношение экономической мысли к хозяйственной практике и государственной политике; конечную прагматическую направленность любых концепций, даже наиболее абстрактных;
– концентрацию экономической мысли в послевоенный период прежде всего на условиях эффективности использования национальных ресурсов и развития народного хозяйства, подчинение этим критериям социальных проблем.
Эти особенности связаны как с общей структурой американского общества, регулируемого жесткими правовыми нормами, но в этих рамках предельно децентрализованного, так и с организацией самой науки, которой присущи полицентризм, гибкость, конкурентные отношения, отсутствие одностороннего политического и идеологического давления.
В этом отношении долговременные традиции американской экономической мысли удачно совпали с теми требованиями, которые предъявляет к науке послевоенное развитие с его необычайным техническим, экономическим и социальным динамизмом, полицентризмом, диверсификацией потребностей. Благодаря этому совпадению экономическая наука США вырвалась вперед. А скачкообразно углубившаяся интеграция, взаимозависимость в послевоенном мире, породив общность коренных социально-экономических проблем, создали почву для мирового американского научного лидерства.
Это лидерство имеет и негативные стороны. Оно чревато опасностью перенесения в другую социально-экономическую среду и тех подходов, которые порождены специфически американской хозяйственной системой. Воздействие бурно развивающейся американской экономической науки на мысль других стран может быть благотворным лишь в том случае, если в этих странах столь же высокими темпами будет развиваться собственная самостоятельная экономическая наука. Это хорошо сознают в странах Западной Европы и Японии, где не находит поддержки тенденция многих американских теоретиков недооценивать исторические и социальные аспекты экономических проблем.
Глава 22
ВЕЛИКОБРИТАНИЯ: МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ
ИНФЛЯЦИИ И ХАРИБДОЙ СТАГНАЦИИ
В послевоенный период перед экономической политикой и теорией Великобритании стояла задача решения двух основных проблем – обеспечения равновесия платежного баланса и ускорения экономического роста. В силу ряда причин повышение темпов роста всякий раз провоцировало инфляцию и обострение платежного баланса, торможение же их, помогая на время выправить платежный баланс, способствовало отставанию от конкурентов в плане экономического и технического развития и создавало предпосылки для неравновесия внешнеэкономических расчетов в будущем. Попытки найти пути разрыва этого порочного круга составляли главный предмет заботы британских политиков и академических экономистов.
1. 50 – 60-е годы: неокейнсианский консенсус
Отставание Великобритании по темпам экономического роста, обострение ситуации во внешнеэкономических расчетах, цикл "стой – иди" стали вырисовываться уже в 50-е годы. Именно тогда и были заложены концептуальные подходы к решению проблем британской экономики, которые господствовали в течение по меньшей мере четверти века.
Несмотря на наличие довольно сильных оппонентов, верх в 50-е годы стали брать экономисты кейнсианского направления. Большую роль в формировании их взглядов сыграли изыскания А. Филлипса. Он установил следующую зависимость: чем выше безработица, тем ниже темп роста заработной платы (графически изображается кривой, ставшей известной как "кривая Филлипса") 1 [Phillips AW. The Relation between Unemployment and the Rate of Money Wage Rate of Change in the UK, 1861 – 1957 // Economica. 1958. Vol.25]. Поскольку основной импульс инфляции, по мнению кейнсианцев, исходит от роста заработной платы, был сделан вывод, что правительства могут производить "размен" между уровнями инфляции и безработицы.
Заметной вехой в развитии кейнсианских представлений тех лет стал доклад Комиссии Рэдклиффа (1959) 2 [Report of the Committee on the Working of the Monetary System. L., 1959] о денежной системе Великобритании. Члены комиссии пришли к выводу, что ликвидность экономики практически не поддается контролю в связи с тем, что ограничение одного вида ликвидности компенсируется увеличением предложения другого. В экономике с широким развитием кредитных институтов (а следовательно, и преобладанием кредитных денег) количество денег является производным от уровня деловой активности, а не наоборот. Предложение денег, или ликвидность экономики, задается спросом на средства обращения и платежа, который в свою очередь определяется состоянием хозяйственной конъюнктуры. Таким образом, монетарный контроль над экономикой путем регулирования процента оказывается недейственным. Эффективен только прямой контроль над денежным рынком. В практической политике до начала 70-х годов правительства использовали так называемые качественные и количественные ограничения на кредитотворческую деятельность банков. Предписывались нормы увеличения кредитования и льготные отрасли, займы которым могли выдаваться без ограничений. Существовала также система специальных депозитов, которые истребовались Банком Англии в периоды "перегрева" экономики и возвращались в периоды "охлаждения".
В 50 – 60-е годы для британской экономики стал характерен цикл "стой – иди". Ускорение экономического роста, "перегрев" экономики вызывали рост спроса на импорт и обострение платежного баланса. В условиях фиксированных валютных паритетов прибегнуть к корректировке курса фунта стерлингов для выправления отрицательного сальдо было невозможно. Отсюда в периоды ускорения экономического роста, ведущего или грозящего привести к "перегреву" конъюнктуры, правительство ограничивало хозяйственную активность, тем самым способствуя снижению импорта и установлению равновесия платежного баланса. В периоды излишнего "охлаждения" конъюнктуры оно, напротив, стимулировало хозяйственную активность, способствуя ускорению экономического роста. Тем не менее проблема платежного баланса периодически так обострялась, что ликвидировать ее можно было только путем девальвации, что и было осуществлено в 1947 и 1967 гг.
Ф. Пэйш (Лондонский университет) критиковал проводившуюся в 50 – 60-е годы политику полной занятости за то, что именно она, и ничто другое, провоцировала кризис платежного баланса 3 [Paish F.M. How the Economy Works and Other Essays. L., 1970]. По его мнению, поддержание высокого спроса, обеспечивая превышение его над предложением, давало возможность существовать малоэффективным предприятиям, производящим товары по высоким ценам. Давление спроса со стороны малоэффективных предприятий на ресурсы усиливало инфляционные тенденции и в конечном счете снижало ценовую конкурентоспособность британских товаров. Занижение спроса на британские товары, в том числе и экспорта, и завышение спроса на импорт создавали условия неравновесия платежного баланса. Поправить положение можно было только путем отказа от политики поддержания высокой конъюнктуры, отказа от политики "полной занятости". Рекомендации Пэйша и его единомышленников не получили поддержки, хотя многие экономисты находили, что макроэкономическая политика государства должна была быть более осмотрительной. Много нареканий вызывало то, что она имела краткосрочную ориентацию, была направлена на стабилизационные мероприятия, а не на стимулирование экономического роста.
В 50-е – начале 60-х годов сложился консенсус двух ведущих политических партий страны в вопросах экономической политики, ставший известным под термином "батскеллизм" (по именам видных консерватора Р. Батлера и лейбориста X. Гейтскелла, бывших в 50-е годы министрами финансов). К концу 50-х годов обе партии (консервативная и лейбористская) отказались от национализации, выступили за планирование и кейнсианскую макроэкономическую политику полной занятости.
Правда, за фасадом единства скрывались довольно серьезные расхождения. Лейбористы не отказались от концепции расширения государственной собственности, а лишь мыслили осуществлять ее по-другому. Гейтскелл 4 [Gaitskell H. Nationalised Industries and Public Ownership. L., 1956] и Э. Кросленд 5 [Crosland A. The Future of Socialism. L., 1956] вынашивали планы расширения государственной собственности без национализации, которая отождествлялась с созданием крупных отраслевых монополий. Это предлагалось сделать посредством участия государства в акциях частных компаний, т.е. без их перехода под полный контроль государства и без трансформирования структуры отраслей. Для контроля за государственными участиями задумывалось создать холдинги.
Планирование также понималось по-разному. Сторонники активного регулирования настаивали на придании ему элементов директивности и подкреплении средствами побуждения и принуждения к выполнению устанавливаемых наметок, противники рассматривали исключительно как процедуру добровольного согласования действий правительства, предпринимателей и профсоюзов. Опыт планирования и при консерваторах (1962 – 1964), и при лейбористах (1965 – 1969) не был успешным. Причины тому многообразны, но, как бы то ни было, переломить краткосрочную ориентацию экономической политики так и не удалось. Достижение долгосрочных целей в который уже раз было принесено в жертву решению краткосрочных проблем.
Кейнсианская направленность экономической стратегии британских консерваторов в начале 60-х годов видна из того, что экономическим советником кабинета являлся А. Кейрнкросс, которого можно охарактеризовать как умеренного кейнсианца. В 1964 – 1969 гг., т.е. уже при лейбористах, он возглавлял правительственную экономическую службу. Во второй половине 60-х годов посты экономических советников в лейбористском правительстве занимали видные кейнсианцы Н. Калдор и Т. Балог, оба выходцы из Венгрии. Кроме них в правительственном аппарате в качестве советников работали экономисты, далеко не все из которых были кейнсианцами, – Ч. Гудхарт в министерстве экономики, У. Беккерман в министерстве торговли, Д. Лэйдлер в министерстве жилищного строительства и местных органов власти.
Наибольшее воздействие на экономическую политику правительства во второй половине 60-х годов оказал Н. Калдор, на котором лежала ответственность за рекомендации в области внутрихозяйственной стратегии. Калдор полагал, что причина низких темпов экономического роста кроется в "перезрелости" экономики Великобритании, свидетельством чего было преобладание в экономике сферы услуг. Укрепление экономической мощи Британии, по Калдору, было возможно исключительно на путях упрочения обрабатывающей промышленности, сектора с наибольшим экспортным потенциалом. Только расширение экспорта могло обеспечить выход хозяйства на траекторию более высоких темпов экономического роста.
Поощрение развития индустрии в 60-е годы осуществлялось путем расширения амортизационных льгот, с помощью предложенного Калдором выборочного налога на занятость, а также по линии Корпорации по реорганизации промышленности. Льготы были призваны усилить приток финансовых средств в отрасль, а упомянутый налог – способствовать переливу в нее людских ресурсов из сферы услуг. Его уплачивали все работодатели. Но так как в отраслях промышленности он возмещался, то падал лишь на занятость в сфере услуг. Ожидаемых и вообще сколько-нибудь значительных результатов этот налог, однако, не дал. Созданная в середине 60-х годов Корпорация по реорганизации промышленности замысливалась как нечто среднее между государственным холдингом и учреждением по стимулированию промышленной перестройки. Однако и ее довольно активная деятельность не привела к усилению позиций индустрии.
Важными элементами макроэкономической стратегии тех лет явились политика доходов и контроль над движением валюты и капитала.
Первая попытка отказа от следования экономической политики кейнсианским экономическим рецептам произошла в начале 70-х годов при правительстве Э. Хита. Оно стало опираться на рекомендации либерально настроенных экономистов – Г. Джонсона (Лондонская школа экономики), Ф. Пэйша, А. Преста (Манчестерский университет), Р. Болла (Лондонская школа бизнеса). Кабинет Э. Хита пытался отказаться от политики "полной занятости", сократить государственные расходы, в том числе и помощь индустрии, провести либерализацию, но натолкнулся на жесткое сопротивление профсоюзов. Не благоприятствовала такой политике и конъюнктура: в 1973 – 1974 гг. разразился энергетический кризис. Во второй половине срока пребывания кабинета Э. Хита у власти под давлением экономических и политических обстоятельств произошло частичное восстановление кейнсианства в правах официальной экономической доктрины* [Кабинет Хита вошел в историю не столько в связи с тем, что частично опробовал политику, которая впоследствии станет известной как тэтчеризм (по имени лидера консерваторов и премьера М. Тэтчер), сколько благодаря тому, что добился вступления Британии в ЕЭС].
Дальнейшая гальванизация кейнсианских настроений на правительственном уровне (о чем, в частности, свидетельствовало назначение Н. Калдора экономическим советником) произошла во второй половине 70-х годов при правительстве Г. Вильсона – Дж. Каллагэна, но, впрочем, была недолгой. Вновь на щит была поднята политика доходов (в обновленной форме социального контракта) и новая концепция расширения государственной собственности, сильно напоминавшая концепцию Кросленда – Гейтскелла 6 [Hollands. The Socialist Challenge. L., 1975].
В области макроэкономической теории на первые роли на время выдвинулась новая кембриджская школа. Расходясь с традиционным кейнсианством по целому ряду вопросов, она была едина с ним в необходимости активного макроэкономического регулирования экономики со стороны государства.
Построение своей модели новые кембриджцы начинали с того, что разбивали экономику на три сектора – частный, государственный и внешнеторговый. Новые кембриджцы утверждали, что частный сектор имеет постоянный излишек доходов над расходами или так называемое положительное сальдо чистого приобретения финансовых активов. Величина этого сальдо в первоначальной формулировке полагалась "малой и стабильной", а в уточненной – "малой и предсказуемой". Сальдо платежного баланса в трехсекторной модели новых кембриджцев равно сумме сальдирующих величин расходов и доходов двух других секторов – частного и государственного. Из того, что сальдо операций частного сектора всегда положительно и незначительно, следует, что величина и динамика сальдо платежного баланса прежде всего определяются состоянием государственного бюджета (сальдо доходов и расходов). При сбалансированности бюджета сальдо платежного баланса будет совпадать по величине с чистым приобретением частным сектором финансовых активов. Дефицит платежного баланса может возникать только вследствие дефицита государственного сектора (бюджета). Вывод – бороться с неравновесием платежного баланса следует путем обеспечения равновесия государственных расходов. Правда, бюджет не может служить инструментом макроэкономического регулирования, ибо сам является эндогенной величиной, которая зависит от состояния хозяйственной активности. Поэтому функцию регулирования состояния внешнеэкономических расчетов страны новые кембриджцы переложили с расходной политики на налогообложение. Если состояние платежного баланса в модели "нового Кембриджа" задается сальдо бюджета, бюджетной политикой, то формирование уровня хозяйственной активности (спроса) возложено на контроль над импортом. Последний должен обеспечить, чтобы нагнетаемый государством спрос не слишком активно "утекал" за рубеж 7 [Подробнее см.: Студенцов В. "Новая кембриджская" школа // МЭМО. 1988. № 2]. Традиционный кейнсианский инструмент поддержания равновесия платежного баланса и достаточности совокупного спроса – девальвация – отвергался на том основании, что вызываемое ею относительное удешевление национальных товаров на зарубежных рынках было бы крайне недолговечно. Им виделось, что работники имеют целевые установки роста реального заработка, которые автономны от состояния рынка труда (это доказывалось тем, что после войны колебания размеров безработицы не оказывали заметного влияния на поведение рабочих). Отсюда политика доходов, ставящая целью сдержать рост заработной платы, отвергалась как неэффективная и единственным средством, способным обеспечить соответствие требуемого работниками уровня заработной платы возможностям экономики, полагалось наращивание производства с помощью нагнетания в экономику дополнительного спроса. Существенная роль в этом отводилась контролю над импортом. По мнению М. Стюарта, снижение дефицита бюджета в начальный период кризиса (1973 – 1974 гг.) свидетельствовало о правильности доктрины "нового Кембриджа" 8 [Stewart M. Politics and Economic Policy in the UK since 1964. The Jekyll and Hyde Years. Oxford, 1978. P. 193 – 194].
Отставание экономики Великобритании от своих основных конкурентов продолжалось и в 70-е годы. К прежним неурядицам добавились новые, в частности сочетание инфляции и безработицы. Их соседство свидетельствовало о полном расстройстве традиционного кейнсианского макроэкономического механизма стимулирования экономического роста. Затруднения, испытанные кейнсианскими теоретиками в формулировании практических рекомендаций по выправлению положения, были на руку экономистам соперничающего монетаристского и либерального лагеря.
2. 70 – 80-е годы: монетаристская и неолиберальная контрреволюция
Оппозиционная кейнсианству монетаристская теория активно развивалась в 60-е годы в Манчестерском университете усилиями М. Паркина и Д. Лэйдлера и в Бирмингемском университете – А. Уолтерса, который первым в начале 60-х годов составил полную статистику предложения денег в Великобритании 9 [См., например: Walters A.A. Money in Boom and Slump. An Empirical Inquiry into British Experience since 1880s. Hobart Paper. N 44. L., 1969].
Пропаганду либеральных идей в 70-х годах осуществлял Институт экономики во главе с Р. Харрисом и А. Селдоном, Институт Адама Смита и другие исследовательские организации. Благодаря усилиям Института экономики были опубликованы некоторые полемические работы Ф. Хайека, оказавшие большое влияние на развитие экономической теории и практики Великобритании (кстати, в 70-е годы Хайек не раз встречался с будущим премьером М.Тэтчер) 10 [Hayek F.A. Full Employment at any Price? L., 1975; Idem. Choice in Currency. L., 1976; Denationalisation of Money – the Argument Refined. L., 1976]. Получили известность в этот период и антикейнсианские по содержанию работы А. Пикока11 [Peacock A. The Credibility of Liberal Economics. Seventh Wincott Memorial Lecture. L., 1977; Peacock A.T., Rowley C.T. Welfare Economics: A Liberal Restatement. Oxford, 1975], Ч. Роули 12 [Rowley С. Liberalism and Collective Choice // National Westminster Bank Quarterly Review. 1979. May; Idem. The Political Economy of the Public Sector // Perspectives on Political Economy. Alternatives to the Economics of Depression / Ed. by R.J. Barry Jones. L., 1983], и с критикой кейнсианства выступали экономисты старшего поколения, в частности Л. Роббинс 13 [Robbins L, Political Economy: Past and Present. A Review of Leading Theories of Economic Policy. L., 1976]. Немалую активность проявлял в этом обозреватель "Файнэншл тайме" -С. Бриттен 14 [Brittan S. Capitalism and Permissive Society. L., 1973; Idem. The Economic Consequences of Democracy. L., 1978; Idem. The Role and Limits of Government. L., 1984].
Монетаристы не только первыми попытались интерпретировать суть происходящих изменений, но оказались и более удачливыми в прогнозах перспектив развития. Значительно усилили авторитет монетаристов в 70-е годы сбывшиеся прогнозы резкого ускорения темпов инфляции. И наоборот, не вполне успешные попытки лейбористского правительства Г. Вильсона – Дж. Каллагэна сдержать рост цен и заработной платы и за счет этого повысить эффективность макроэкономических мероприятий регулирования совокупного спроса способствовали дискредитации господствовавшей версии кейнсианской теории, а с ней и кейнсианства вообще.
Усиление позиций монетаризма нашло свое выражение в росте числа его приверженцев среди политиков, ученых и экономистов-практиков. Некоторые британские монетаристы – Д. Лэйдлер и А. Уолтерс – приобрели мировую известность, чему отчасти способствовала их преподавательская деятельность в США и Канаде. В 70 – 80-е годы монетаристская теория активно развивалась группой во главе с П. Минфордом и Д. Пилом в Ливерпульском университете, Б. Гриффитсом в Лондонской школе экономики, М. Бинстоком в Школе бизнеса Университета Сити и др. 15 [Minford P., Peel D. Rational Expectations and New Macroeconomics. Oxford, 1983; Griffiths В. Inflation: The Price of Prosperity. N.Y., 1976; Beenstock M. Neoclassical Analysis of Macroeconomic Policy. Cambridge, 1980] На позиции монетаризма полностью или частично перешли также Р. Болл, Т. Бернс и А. Бадд из Лондонской школы бизнеса 16 [Ball R. Money and Employment. L., 1982]. Подтверждением господства монетаристов стало назначение А. Уолтерса экономическим советником М. Тэтчер, а Т. Бернса – советником министерства финансов.
При расхождениях по целому ряду вопросов общим для монетаристов является постулирование принципиальной способности капиталистической экономики к саморегулированию. Неоклассики считают, что "эффективная организация производства и потребления может быть возложена на решения отдельных хозяйственных агентов и свободное функционирование рынков" 17 [Budd A. The Politics of Economic Planning. Douglas, 1978. P. 29]. Нарушения и сбои, происходящие в процессе функционирования экономики, в их интерпретации отражают не имманентно присущие рыночному механизму пороки, а существование препятствующих его нормальной работе барьеров. Экономический рост объявляется ими спонтанным, стихийным процессом с трудом, если вообще поддающимся регулированию со стороны государства.
В понимании монетаристов в длительном периоде развитие экономики характеризуется наличием "потенциального" или равновесного темпа роста производства, которому соответствуют равновесные уровень заработной платы, доля прибыли в доходах, реальные процентные ставки и условия торговли, не зависящие от спроса 18 [Minford P. Monetarism, Inflation and Economic Policy // Is Monetarism Enough? Essays in Refining and Reinforcing the Monetary Cure for Inflation. L., 1980. P. 9]. Это означает, что макроэкономическое регулирование вопреки тому, что считают кейнсианцы, не может обеспечить ускорение темпа экономического роста, который гарантирует действие стихийных экономических сил. А отсюда следует, что в длительном периоде оно неэффективно и нежелательно. Что же касается действенности государственного макроэкономического регулирования в коротком периоде, то здесь мнения монетаристских теоретиков расходятся. Одни (Д. Лэйдлер, А. Уолтерс, Б. Гриффитс и др.), принимая вслед за М. Фридменом гипотезу адаптивных ожиданий, считали, что макроэкономические мероприятия государства способны оказывать значительное краткосрочное воздействие на реальные объемы производства и занятости, другие – сторонники гипотезы рациональных ожиданий (П. Минфорд и ливерпульская группа, а также в некоторых работах М. Бинсток) – полагали, что в принципе в теории такие действия государства совершенно не способны изменить реальные параметры воспроизводства. В теоретической модели Минфорда "расчистка" рынков происходила без всяких задержек, ибо цены всегда равновесны. При анализе же конкретной хозяйственной действительности монетаристы-"рационалисты", однако, не были столь безапелляционны и признавали существование многочисленных факторов, затормаживающих и препятствующих моментальной подстройке цен и "расчистке" рынков 19 [Подробнее см.: Minford P. The Nature and Purpose of UK Macroeconomlc Models // The Three Banks Review. 1980. III]. Это означает, что вопреки их утверждениям макроэкономическое регулирование оказывается в конечном счете действенным и в коротком периоде.
Тем не менее оба крыла монетаристов были едины в том, что стабилизационная, антициклическая политика неэффективна и вредна потому, что она неизбежно запаздывает и усиливает хозяйственную нестабильность, а кроме того, может иметь долгосрочные инфляционные последствия.
Уделом макроэкономической политики в представлении монетаристских теоретиков, в том числе и британских, является обеспечение стабильности покупательной способности денег, т.е. предотвращение инфляции. На иное она якобы и не способна, поскольку считается, что искусственно создаваемый государством спрос лишь на время стимулирует производство, а в конечном счете провоцирует инфляцию. Под таким углом зрения интерпретируется и практика государственного макроэкономического регулирования в 60 – 70-х годах. Монетаристы отказываются признать в отрицательном сальдо платежного баланса ограничитель развития английской экономики. В монетаристской трактовке до 1971 г., в период фиксированных валютных паритетов, кризис платежного баланса "дисциплинировал" макроэкономическую политику государства, ограничивая стремление правительства добиться повышения экономической конъюнктуры за счет наращивания спроса и роста инфляции. После 1971 г., в условиях колеблющихся курсов, платежный баланс тем более перестал быть ограничителем внутреннего роста, поскольку возникла возможность его автоматической корректировки путем изменения валютного курса.
Кризис платежного баланса при режиме фиксированных валютных курсов и рост инфляции в условиях "плавающих" валютных курсов трактуются монетаристами как свидетельство избыточности нагнетаемого государством спроса, доказательство того, что экономический рост в Великобритании не лимитировался недостаточностью спроса. Утверждается, что замедленность коренилась не в макро-, а в микроэкономических проблемах функционирования экономики.
Государственное регулирование, особенно макроэкономическое, само по себе не способно генерировать экономический рост. Важнейшая задача макроэкономической политики в понимании британских неоклассиков состоит в предотвращении или подавлении инфляции. Борьбе с инфляцией придается особое значение в связи с тем, что она деформирует относительные цены, усиливает неуверенность предпринимателей, а следовательно, до известной степени сдерживает экономический рост.
Сама инфляция в монетаристской модели является порождением избыточного роста денежной массы, а последний – продуктом государственной политики. Необходимым и достаточным условием подавления инфляции считается рестриктивная кредитно-денежная политика, которая должна принимать форму заранее объявляемых ориентиров торможения роста денежной массы. По мысли монетаристов традиционного толка, таких, как Д. Лэйдлер, А. Уолтерс и др., процесс замедления темпов роста предложения денег следует сделать растянутым во времени, с тем чтобы уменьшить потери, вызываемые политикой дефляции. Монетаристы – сторонники гипотезы "рациональных" ожиданий, наоборот, считали, что этот процесс должен быть максимально сжатым по времени, ибо "рациональность" ожиданий агентов способствует быстрой подстройке цен и доходов и тем самым относительной безболезненности подавления инфляции.
Постулированное монетаристами существование естественного, равновесного темпа роста экономики не означает, что он есть величина неизменная и экзогенная, не зависящая от поведения хозяйственных агентов и микроэкономической политики государства. Равновесный темп роста определяется такими факторами, как мобильность капитала и рабочей силы, степень их вознаграждения, их качество и структурные характеристики.
Монетаристы считают, что попытки со стороны государства активизировать экономический рост должны идти прежде всего в русле микроэкономического регулирования. Содержание микроэкономических мероприятий должны составлять "расчистка" рыночного механизма от излишних ограничений, налагаемых государством, профсоюзами или предпринимателями, стимулирование конкуренции. Иными словами, государство должно обеспечить нормальное, бесперебойное и по возможности ничем не стесняемое действие стихийных сил рынка. Такое видение государственной экономической политики находило поддержку у неолибералов и последователей австрийской школы – Ф. Хайека, Ч. Роули, С. Литтлчайлда (Бирмингемский университет). Эти теоретики, как и монетаристы, считали, что зарегулированность экономики послужила одним из факторов замедления экономического роста в Великобритании. Выделялось два главных "виновника" относительного упадка британской экономики – государство и профсоюзы.
Одну из версий излишней отягощенности экономики государственным регулированием в 70-е годы развивали Р. Бэкон и У. Элтис. Эти авторы делили экономику на два сектора – рыночный и нерыночный, первый из которых не только окупает себя, но и создает материальную базу развития последнего. В рыночный сектор зачисляли все доходные сектора, в нерыночный – убыточные сектора и сферу социального обеспечения. По Бэкону и Элтису, замедление экономического роста в Великобритании вызвано тем, что нерыночный сектор рос за счет рыночного, а рост заработной платы и социальных выплат отчасти происходил за счет относительного сокращения предпринимательских прибылей 20 [Bacon R., Eltls W. Britain's Economic Problem: Too Few Producers. L., 1975].
Заметно оживились в 70 – 80-е годы теоретики, связывающие отставание Великобритании в темпах роста с деятельностью профсоюзного движения. Этот тезис, крайне популярный среди британских неоклассиков и неолибералов (особенно широко он представлен в работах П. Минфорда и Ф. Хайека) 21 [Minford P. Unemployment: Cause and Cure. Oxford, 1983; Hayek F.A. 1980s Unemployment and the Unions: Essays on the Impotent Price Structure in Britain and Monopoly In the Labour Market. Lancing, 1980], находил "понимание" и у части кейнсианцев, например Дж. Мида.
Выросло в эти годы и число экономистов, отрицательно оценивающих опыт британской национализации. В лагерь противников огосударствления перешел Р. Прайк, активным критиком национализации зарекомендовал себя Дж. Редвуд 22 [Pryke R. The Nationalised Industries: Policies and Performance since 1968. Oxford, 1981; Redwood J. Public Enterprise in Crisis: The Future of the Nationalised Industries. Oxford, 1980], ставший впоследствии главой группы формирования политики при кабинете министров * [На этом посту в 1985 г. его сменил Б. Гриффитс] . Основной аргумент этих и других оппонентов политики огосударствления состоял в том, что государственное предпринимательство неэффективно по самой своей природе, в том числе и потому, что оно ориентировано не на получение прибыли, а на реализацию "социальных обязательств". Критики национализации находили связь между расширением зоны государственного предпринимательства и ростом масштабов неэффективности экономики. Довольно широко в 80-е годы дискутировались проблемы приватизации. Среди написанного по данной проблематике выделяются работы Дж. Ярроу, Дж. Виккерса и К. Робинсона 23 [Vickers J., Yarrow G. Privatisation: An Economic Analysis. Cambridge (Mass.), 1988; Idem. Privatisation and the Natural Monopolies. L., 1985; Robinson С, Marshall E. Can Coal be Saved. L., 1985; Sykes A,, Robinson C. Current Choices. Good and Bad Ways to Privatise Electricity. L., 1987]. В связи с процессами приватизации велась разработка теории и практики регулирования "естественных монополий", в которую кроме только что названных экономистов наиболее заметный вклад внес С. Литтлчайлд 24 [Littlechild S.C. Regulation of Telecommunication's Profitability. L., 1983; Idem. Economic Regulation of Privatised Water Authorities and Some Further Reflections // Oxford Review of Economic Policy. 1988. Vol. 4. № 2].
В 80-е годы возрос интерес к проблематике участия работников в акциях и прибылях, эффективности различных предпринимательских форм. Наиболее существенные достижения в этой области на счету С. Эстрина, Дж. Освальда из Лондонской школы экономики, П. Грута из Бристольского университета, Дж. Кэйбла из Уорвикского университета (Ковентри), а также Дж. Мида.
В 70 – 80-е годы к числу наиболее острых относился вопрос о будущем британской промышленности, в частности обрабатывающей. Основанием для озабоченности судьбами промышленности послужил процесс деиндустриализации. Хотя он понимался по-разному 25 [Singh A. UK Industry and the World Economy: A Case of De-Industrialization // Cambridge Journal of Economics. 1971. Vol.1. № 1; De-Industrialization / Ed. by F.T. Blacaby. L., 1979; Rowthorn B.E., Wells J.R. De-Industrialization and Foreign Trade. Cambridge, 1987], несомненно было то, что британская промышленность стала занимать меньшее место в экономике как по удельному весу в производимом продукте, так и по доле используемых ресурсов. В отношении деиндустриализации высказывались три основные гипотезы. Деиндустриализация, понимаемая как относительное сокращение промышленного, производства, могла быть результатом, во-первых, зрелости экономики, отличительной чертой которой является увеличение роли третичной сферы (услуг); во-вторых, падения спроса на британские товары в связи с изменением структуры мирового спроса на готовые изделия и, в-третьих, низкой конкурентоспособности. Все эти версии находили частичное подтверждение, хотя все же основным фактором, по мнению многих авторов, была неконкурентоспособность британской продукции 26 [Slow Growth in Britain: Causes and Consequences / Ed. by W. Beckerman. Oxford, 1979; Slower Growth in the Western World / Ed. by R.C.O. Mathews. L., 1982].
Ответ на вопрос о существе и причинах проблем промышленности самым непосредственным образом определял подход к формированию так называемой промышленной (или отраслевой) политики. Сторонники невмешательства обвиняли предшествующие правительства в снижении конкурентного и предпринимательского тонуса промышленности путем приучения ее к субсидиям, льготам и тому подобной государственной помощи. Отсюда и следовал взятый в 80-е годы правительством М. Тэтчер курс на усиление рыночных начал и опору бизнеса на собственные силы.
Формирование экономического курса кабинета М. Тэтчер происходило в довольно острых спорах. Британские монетаристы вели активные дебаты по вопросу о том, какой именно денежный агрегат (или агрегаты) правительству следовало целеполагать. Одни (например, М. Паркин) доказывали, что им должен быть Мз, другие (П. Минфорд, М. Бинсток, Дж. Вуд) – что Мо, или так называемая монетарная база. Высказывались предложения вместо денежных агрегатов таргетировать курс фунта стерлингов, что означало бы подчинение макроэкономической политики цели поддержания определенного валютного курса.
Второй линией водораздела британских монетаристов стал вопрос о длительности антиинфляционной стратегии. Ряд монетаристов (П. Минфорд, Д. Пил) утверждали, что она может и должна быть короткой, ибо в силу рациональности ожиданий хозяйственные агенты быстро перестраивают свои представления о ценах и доходах (т.е. в условиях рестрикции согласятся на их неувеличение), а потому даже резкое торможение роста денежной массы не спровоцирует спада. Большинство монетаристов, однако, придерживались мнения, что инерционность ожиданий и ряд других факторов препятствуют моментальному пересмотру цен, а потому единственной краткосрочной реакцией на сокращение темпов роста денежной массы неизбежно станет падение производства и рост безработицы. Отсюда они ратовали за постепенную и растянутую во времени кампанию борьбы с инфляцией* [Подробнее о различиях монетаристов см.: Treasury and Civil Service Committee. Memoranda on Monetary Policy. L., 1980; Dimsdale N.H. The Treasury and Civil Service Committee and the British Monetarist Experiment // Advances in Economic Theory / Ed. by M. Baranzini. Oxford, 1982; Burton J. The Varieties of Monetarism and Their Policy Implications // The Three Banks Review. 1982.VI. № 134]. Правительство последовало их советам.
Еще одной из активно дебатируемых проблем макроэкономической политики в 80-е годы была проблема участия фунта стерлингов в Европейской валютной системе (ЕВС). Сторонники участия Британии в механизме ЕВС полагали, что режим гибких валютных курсов предоставляет слишком большую свободу правительству в осуществлении макроэкономической, и прежде всего кредитно-денежной, политики. Кроме того, неустойчивость курса фунта стерлингов затрудняет внешнеэкономическую деятельность. Участие в ЕВС, означавшее установление пределов колебаний фунта относительно "корзины" валют членов ЕВС, должно было стабилизировать курс фунта и "привязать" макроэкономическое регулирование к политике, проводимой в других странах – членах ЕВС. Правительство должно было потерять по крайней мере часть свободы в вопросах макроэкономической политики, а колебания процентных ставок – уменьшиться. Исходя из надежд на повышение стабильности денежного рынка, к вступлению страны в ЕВС склонялся, например, Ч. Гудхарт (главный экономический советник Банка Англии, затем – Лондонская школа экономики).
Однако ряд экономистов, в том числе личный экономический советник премьера М. Тэтчер А. Уолтерс 27 [Walters A. Sterling in Danger. L., 1990. P. 79 – 80; Idem. Britain's Economic Renaissance: Margaret Thatcher's Reforms: 1979–1984. L., 1986], оспаривали подобную аргументацию, считая, что в связи с необходимостью поддержания относительно фиксированного обменного курса колебания процентных ставок увеличатся и усилятся. Кроме того, стабильность фунта стерлингов по отношению к валютам ЕВС могла быть не столь важна, как его курс по отношению к доллару и йене. Против участия в ЕВС в середине 80-х годов выступил и Банк Англии, мотивируя свою позицию тем, что в силу положения Британии в качестве нефтедобывающей страны курс фунта определяется факторами, отличными от тех, которые формируют курсы валют стран – членов ЕВС. Расхождения по вопросу о членстве в ЕВС наблюдались не только в академических кругах, но и в кабинете министров. В 1989 г. тогдашний министр финансов Н. Лоусон ушел в отставку в знак несогласия с политикой в этом вопросе М. Тэтчер.
3. 80-е годы: формулирование альтернативы монетаризму
Монетаристские идеи и практика – жесткая рестриктивная кредитно-денежная и бюджетная политика, отказ от поддержки государством промышленности, либерализация хозяйственной жизни – далеко не однозначно были восприняты британскими экономистами. Иного трудно было и ожидать, учитывая преобладание (доминирование) кейнсианских идей. Экономисты кейнсианского направления в начале 80-х годов были едины в том, что проблема экономического роста в значительной степени коренится в недостаточности совокупного спроса. В марте 1981 г. группа из 364 профессоров обратилась с открытым письмом в "Таймс" с критикой политики кабинета М. Тэтчер. Среди них были такие известные экономисты, как Р. Кан, Н. Калдор, Дж. Мид, Дж. Робинсон, Т. Балог, А. Кейрнкросс и др. 28 [Times. 1981.30.Ш] Политика регулирования спроса в представлении кейнсианцев продолжает составлять ядро государственных регулирующих мероприятий и сохраняет свое значение и в краткосрочном аспекте, как средство стабилизации конъюнктуры, и в долговременном аспекте в качестве инструмента стимулирования экономики. Последователи Кейнса расходились лишь в оценке средств, обеспечивающих эффективное государственное вмешательство. В ходу по-прежнему оставались традиционные инструменты воздействия на совокупный спрос – кредитно-денежная, бюджетная политика, политика доходов, регулирование валютного курса, а в некоторых моделях и импортные ограничения макроэкономического характера.
Расхождения среди кейнсианцев в вопросе о том, каков наилучший набор этих инструментов и каковы тактические приемы их использования, однако, велики. "Твердые" кейнсианцы старой закалки, как, например, Н. Калдор 29 [Kaldor N. Fallacies of Monetarism // Credit and Capital. 1981. Vol. 14. H. 4; Idem. The Scourge of Monetarism. Oxford, 1982; Idem. Economic Consequences of Mrs. Thatcher. Fabian Tract 186. L., 1983], У. Б. Реддэуй, полностью отвергали какие-либо попытки установления ориентиров роста кредитно-денежной массы, считая, что инфляция автономна от предложения денег 30 [Kaldor N. The Scourge of Monetarism. Oxford, 1982]. Генератором роста должны служить бюджетная политика и гибкое варьирование валютного курса, обеспечивающие, по выражению Калдора, "рост, ведомый экспортом". Между тем в 70 – 80-е годы большинство английских кейнсианцев стали уделять значительно большее внимание функциям и последствиям кредитно-денежной политики, ее потенциям регулирования экономики и возможным побочным эффектам. Многие из них, скажем М. Пестон из Манчестерского университета, в той или иной мере признают необходимость предварительного задания темпов роста денежной массы. Различная интерпретация дается кейнсианцами также функциям политики доходов. Традиционно кейнсианская политика доходов служила цели стимулирования объема производства. Однако, например, у "нового кейнсианца" Дж. Мида она нацелена на обеспечение занятости. Да и сама версия политики доходов в его модели отлична от прежних. Мидом предусматривается установление рекомендуемого темпа роста заработной платы и процедура государственного арбитража в случаях, когда этот уровень превышается. Несоблюдение рекомендаций арбитражных комиссий должно повлечь за собой финансовые санкции 31 [Meade J. Wage-Fixing (Stagflation. Vol. 1). L., 1982]. В защиту налоговой политики доходов, т.е. обложения увеличения заработной платы сверх лимитного, выступал Р. Лэйерд (Лондонская школа экономики) 32 [Layard R. More Jobs, Less Inflation: The Case for Counter-Inflation Tax. L., 1982]. В начале 80-х годов политику доходов поддерживали также экономисты кейнсианского толка из Национального института экономических и социальных исследований, а также группы "Клэр", хотя и те и другие были весьма осторожны в высказываниях относительно ее конкретных форм.
В отличие от них экономисты так называемой новой кембриджской школы (У. Годли, Ф. Криппс, Р. Тарлинг и др.) не верили в действенность и долговечность политики доходов. Главным препятствием расширительной экономической политике в их модели признавалось отрицательное сальдо платежного баланса, противодействовать которому возможно и должно было с помощью глобального контроля над импортом. Импортный контроль в виде тарифа, или контингентирования, в понимании "новых кембриджцев" позволил бы снять ограничения, налагаемые на политику стимулирования совокупного спроса со стороны платежного баланса, и вывести экономику на более высокую траекторию экономического роста. Другие кейнсианцы, в частности Н. Калдор, Ф. Блэкеби, считали, что аналогичный результат может быть достигнут с помощью девальвации.
Макроэкономическая политика рассматривается кейнсианцами как необходимый, но недостаточный компонент программы подъема британской экономики. Как и монетаристы, они не отрицают необходимости осуществления разнообразных административных и структурных реформ на микроуровне, которые повысили бы приспособляемость британской экономики. Соглашаясь с монетаристами, отдельные кейнсианцы, как, например, Дж. Мид, довольно решительно выступают за реформу рынка труда, находя, что он излишне регламентирован со стороны государства и профсоюзов.
Нет единства среди британских кейнсианцев и в вопросах о необходимости проведения активной промышленной политики. Одни из них вообще оставляют эту проблему за бортом своих исследований, другие дают нередко полярную оценку тому, в какой мере такая политика отвечает объективным потребностям развития экономики Великобритании. Разногласия наблюдаются даже в рамках отдельных школ кейнсианства. Так, лидер "новой кембриджской школы" У. Годли не находил обоснований для осуществления сколько-нибудь масштабной промышленной политики, а его коллега Ф. Криппс ратовал даже за промышленное планирование.
Характерной чертой развития британской макроэкономической науки в конце 70-х – 80-х годах стало некоторое сглаживание крайних ортодоксальных кейнсианских и монетаристских позиций если не в главных, то в ряде частных вопросов, формирование промежуточных, эклектических подходов, Таковы, например, модели Центра экономического прогнозирования Лондонской школы бизнеса, "новое кейнсианство" Дж. Мида, попытки положить конец полемике вокруг монетаризма, предпринимавшиеся видным британским либералом, экономическим обозревателем "Файнэншл тайме" С. Бриттеном 33 [Peston M. Return to Political and Economic Pragmatism // Could Do Better. Contrasting Assessments of the Economic Progress and Prospects of the Thatcher Government at the Mid-Term. L., 1982; Brittan S. How to End the "Monetarist" Controversy: A Journalist's Reflections on Output, Jobs, Prices and Money. L., 1982].
В целом в 70 – 80-е годы выросло понимание того, что экономический рост в решающей мере обусловлен объективными обстоятельствами и эффективность действий государства по его ускорению или торможению ограниченна. Даже многие кейнсианцы, традиционно выступавшие с откровенно дирижистских позиций, стали питать меньшие надежды относительно потенций государственного регулирования. Акцентирование монетаристами микроэкономических вопросов, в том числе постановка в центр анализа хозяйственного агента (фирмы) с его мотивацией, отчасти способствовало лучшему пониманию механизмов экономического роста. В то же время практика применения монетаристских макроэкономических рецептов в 80-е годы выявила изъяны в их построениях макроэкономической динамики и в трактовке государственного регулирования.
С точки зрения кейнсианцев, монетаристская стратегия вылилась просто в традиционную дефляцию и не принесла никаких положительных долгосрочных результатов. Снижение инфляции было скорее продуктом наблюдавшегося во всем мире снижения цен на нефть, чем рестриктивной экономической политики, а экономика и особенно промышленность понесли значительный урон (в виде сокращения производства, ликвидации мощностей и т.п.).
Не были согласны с монетаристской трактовкой хозяйственного упадка Британии и способов его преодоления также экономисты социологической и институциональной ориентации, усматривавшие его истоки не только и не столько в особенностях макро- и микроэкономической политики, сколько в социально-институциональных факторах развития. В 70 – 80-е годы появилось немало работ, объясняющих заторможенность роста британской экономики историческими условиями хозяйственного и социально-политического развития страны. Многие экономисты, как, например, Дж. Ингхэм, находили истоки проблем британского капитализма в недостаточности накопления, а причины последней в несостыкованности интересов финансистов и банкиров, с одной стороны, и предпринимателей-промышленников – с другой 34 [Ingham G. Capitalism Divided? The City and Industry in British Social Development. L., 1984]. К этой концепции примыкает трактовка хозяйственного отставания Великобритании как порождения засилья банковского капитала над промышленным, сказавшегося в подчинении государственной экономической политики (в том числе и в период правления кабинета М. Тэтчер) интересам финансовых кругов Сити. Социально-институциональные объяснения заторможенности хозяйственного развития Великобритании выводят его также из прогрессирующей утраты правящим классом предпринимательского духа, из отличающих национальную психологию англичан консерватизма и тяги к традициям, присущей им корпоративности.
Среди теоретических работ, посвященных хозяйственному упадку Великобритании, особняком стоят работы Э. Глина, Б. Сатклиффа и Дж. Харрисона, которые рассматривают особенности динамики британского хозяйства сквозь призму устойчивого и длительного снижения нормы прибыли. Падение нормы прибыли, отождествляемое ими с перенакоплением капитала, прямо или косвенно связывается с борьбой трудящихся за свои права, сохранение достигнутого уровня жизни 35 [Glyn A., Harrison J. The British Economic Disaster. L., 1980; Glyn A., Sutcliffe B. British Capitalism, Workers and the Profits Squeeze. Harmondsworth, 1972].
Свою оценку причин замедленности хозяйственной динамики в Великобритании давали и марксисты. Так, С. Ааронович видел причины "английской болезни" прежде всего в расхождении интересов национальных и многонациональных компаний, а также банковского и промышленного капитала. Отставание хозяйства страны в темпах роста эффективности от своих конкурентов в целом рассматривалось им как феномен, с одной стороны, который имеет глубокие и прочные исторические корни, а с другой – чья живучесть определяется множеством современных обстоятельств 36 [Aaronovitch S. The Alternative to Thatcherism. L., 1981]. Преодоление присущих британскому хозяйству тенденций к застою требовало в его понимании серьезных перемен в механизме социально-экономического воспроизводства, изменения структур и центров экономической власти.
С. Ааронович и одновременно с ним ряд других экономистов левого направления разрабатывали альтернативную экономическую стратегию 37 [Aaronovitch S., Smith R. The Political Economy of British Capitalism: A Marxist Analysis. L., 1981; Alternative Economic Strategy: A Response by the Labour Movement to Economic Crisis. L., 1980]. Она предусматривала массированную программу расширения спроса, крупномасштабную национализацию, установление принудительных плановых соглашений с крупными компаниями, огосударствление ключевых банковских и финансовых учреждений, введение демократического планирования, осуществление сбалансированной внешнеэкономической политики, реформу системы налогообложения и вспомоществования.
Эту и подобные ей программы отличали в равной мере радикализм и утопичность. Они были первой, скорее инстинктивной, нежели хорошо обдуманной, реакцией экономистов левого толка на "монетаристский эксперимент" в экономической политике. Уже очень скоро стало ясно, что альтернатива монетаризму должна, во-первых, формулироваться с учетом тех изменений, которые основанная на его рецептах экономическая политика внесла в хозяйственную практику, и, во-вторых, опираться не на умозрительные представления, а на эмпирический опыт. Не случайно возрос интерес к опыту других развитых стран, особенно Японии, ФРГ, Франции, экономика которых не только быстро развивалась, но и не подверглась монетаристской "встряске".
Известный неорикардианец, со второй половины 80-х годов личный экономический советник лидера лейбористов Н. Киннока Дж. Итуэлл выступил за изменение процедуры формирования политики на японский и западногерманский манер – согласование интересов правительства и бизнеса, долгосрочную ориентацию, формулирование основных направлений и целей возможного развития событий. Предлагалось также перенять опыт тесного сотрудничества банков с промышленностью, имевший место в ФРГ и Японии. Итуэлл выступал за создание институтов, ориентирующих экономику на высокий темп роста спроса на продукцию обрабатывающей промышленности, прямой контроль над платежным балансом, селективную промышленную и финансовую политику 38 [Eatwell J. Whatever Happened to Britain? The Economics of Decline. Duckworth, 1982]. Впоследствии Итуэлл сожалел, что в его книге "Что случилось с Британией" оказались смещенными акценты. Ее пафос можно было понять как отрицание рынка вообще, тогда как он состоял в признании ограниченности сил саморегулирования рынка из-за их краткосрочной ориентации.
В середине 80-х годов в очередной раз на какое-то время "всплыла" идея планирования. П. Хэйр из Лондонской школы экономики предлагал ввести в Великобритании децентрализованное индикативное, ориентированное на рынок планирование. Он полагал, что своих экономических успехов Франция и Япония во многом добились на путях достижения соглашения между правительством и бизнесом по вопросам характера и направлений развития экономики, масштабов и форм государственной помощи. Хэйр предлагал создать некий орган национального экономического планирования, дополняемый относительно автономными региональными, отраслевыми и местными плановыми агентствами, а также Национальный инвестиционный банк. Осуществление планирования должно было бы происходить на добровольных началах, хотя правительство могло бы определенным образом стимулировать участвующих в нем 39 [Hare P. Economic Planning in Britain. L., 1985. 540]. К. Коулинг из Уорквикского университета критиковал такую позицию за размытость, доказывая, что в случае следования ей возникли бы огромные сложности в деле разделения прав и полномочий различных плановых агентств. В свою очередь он выступил за планирование в части поощрения новых отраслей и НИОКР, создание самостоятельной государственной холдинговой компании, национального инвестиционного банка* [Концепция Национального инвестиционного банка имеет давнюю историю (см.: Студенцов В.Б. Великобритания: государство и накопление основного капитала. М., 1987)], за контроль над монопольной мощью, селективную промышленную поддержку. Одна из основных задач такого планирования виделась ему в повышении качества и объема инвестиций 40 [Cowling К An Industrial Strategy for Britain: The Nature and Role of Planning // International Review of Applied Economics. 1987. Vol. 1]. Серьезной дискуссии по вопросам планирования в этот период так и не завязалось, ибо основная часть экономистов, причем даже тех, кто был согласен с большинством подобных идей, предпочитала в своих работах обходиться без термина "планирование".
У сторонников государственного вмешательства, по преимуществу кейнсианцев, не находили одобрения ни существовавшие в 60 – 70-е годы формы поддержки индустрии, ни курс на полное ее свертывание в 80-е годы. Они полагали, что проводившаяся по подсказке монетаристов и неолибералов жесткая макроэкономическая политика и резкое сокращение промышленной поддержки вызвали разрушение британской индустрии. Группа близких к лейбористской партии экономистов – К. Коулинг, Р. Сагден, М. Сойер, М. Уотерсон и др. – выступила с альтернативной промышленной стратегией 41 [A New Economic Policy for Britain. Essays on Economic Development of Industry / Ed. by K. Cowling, R. Sugden. L., 1989]. Ее основу составляли кейнсианская макроэкономическая политика, отказ от автоматических субсидий (на инвестиции, НИОКР и т.п.), поддержка вложений и расширение прямого участия государства в финансировании научных разработок и новой технологии, активная политика государства по формированию структуры спроса и предложения. Экономисты центристской и неолиберальной ориентации по-прежнему придерживались взгляда, что помощь индустрии нужна, но в ограниченном масштабе и в специфических формах. Дж. Мейнард, а также генеральный директор Национального совета экономического развития У. Элтис и многие другие полагают, что промышленная политика в 90-х годах должна быть направлена на поощрение НИОКР, повышение качества подготовки кадров, ликвидацию нехватки специалистов дефицитных профессий и т.п., а не на прямое стимулирование производства 42 [Maynard C. The Economy under Mrs. Thatcher. Oxford, 1988. P. 164 – 170; Eltis W. British Industrial Policy for the 1990s // The State of the Economy /Ed. by G. Mather. L., 1990].
К началу 90-х годов четкая альтернатива монетаризму и неолиберализму в Великобритании так и не сложилась. Одна из причин – вопреки жесткости риторики и либертаристским устремлениям ряда политиков монетаристская стратегия в целом все же не вышла за рамки здравого смысла. Камуфлируя свои действия монетаристской фразой, английские консерваторы нередко порывали с кейнсианством скорее на словах, чем на деле. Отсюда кейнсианцы – главные оппоненты монетаристов – были вынуждены прямо или косвенно признавать целесообразность многих проводившихся в 80-е годы правительством мероприятий. Кроме того, под воздействием событий само кейнсианство претерпело значительные изменения. Уход со сцены корифеев "старой гвардии" – Калдора, Балога и других – означал завершение "романтического" этапа кейнсианства, эпохи "бури и натиска", веры во всесилие государственных мероприятий. Границы между монетаризмом и кейнсианством в некоторых вопросах стерлись, что, однако, не привело к сколько-нибудь существенному их сближению в принципиальных вопросах. По-видимому, противоборство между ними будет определять повороты экономической политики Великобритании и в дальнейшем, тем более что важнейшие проблемы хозяйства по-прежнему остаются нерешенными.
Глава 23
ФРАНЦИЯ: ЭКОНОМИЧЕСКАЯ НАУКА И КРИЗИС 70 – 80-х ГОДОВ
Реакция французской теоретической мысли на кризис мирового производства и обращения, начало которого обычно связывается с "нефтяным шоком" 1973 г., была не просто моментальной – она была упреждающей.
На пороге 70-х годов в прессе появились статьи и пророчества, в которых на основе гипотезы о существовании длинных колебаний конъюнктуры высказывалась уверенность в неизбежности скорого замедления темпов роста, расстройства международной финансовой сферы, всеохватывающей инфляции. Вспыхнул острый интерес к статистическим и экономическим исследованиям долгосрочной эволюции, характерных экономических пропорций. Позднее экономисты стали заново анализировать переломные этапы экономической истории, отыскивая значимые аналогии в развитии хозяйственных структур 1 [Bayer R. La crise actuelle: une mise en perspective historique. Quelques r?flexion ? partir d'une analyse du capitalisme fran?ais en Longue p?riode // CEPREMAP. 1979. № 7909]. Осязаемым результатом штурма загадочных явлений и неясных проблем послевоенного экономического роста было возникновение в рамках радикальной политэкономии так называемой теории регулирования (la th?orie de la r?gulation), быстро преодолевшей границы Франции и нашедшей многочисленных сторонников в Европе и за океаном 2 [См. материалы международной конференции экономистов в Барселоне, собравшей несколько сот участников из многих стран (Colloque international sur la Th?orie de la r?gulation. Barcelone, 1988. 16, 17, 18.VI)].
Причины, по которым французская экономическая мысль отреагировала на перелом тенденций мирового экономического развития углублением исследований прежде всего по линии макроэкономической (институциональной), а не микроэкономической (неоклассической или неоконсервативной), как в США и ряде других стран, надо искать в особенностях послевоенной французской школы политической экономии 3 [См.: Критика современной буржуазной политической экономии. М., 1977; Кузнецов В.И. Франция: экономическая мысль 70 – 80-х годов // МЭМО. 1985. № 9]. Нет возможности остановиться здесь на этом вопросе основательно. Однако несколько слов сказать необходимо, так как в предыдущем томе "Всемирной истории экономической мысли" нет специальных глав, посвященных национальным школам. Рассмотрение же французской мысли в рамках отдельных течений, которые пришли на Европейский континент из-за пролива и океана (кейнсианство, институционализм, неоклассицизм в его американском варианте), не способствует расстановке нужных акцентов. Более того, это просто мешает пониманию процессов, протекавших в 70 – 80-х годах во французской сфере теоретических изысканий. В 4-м томе "Всемирной истории экономической мысли" были названы основные черты, присущие теоретическим подходам французских экономистов в межвоенный период 4 [См.: Всемирная история экономической мысли. Т. 4. М., 1990. С. 481 – 483]. Во-первых, признание теснейшей связи между экономическими и социальными феноменами, необходимости учета социально-классовых факторов при анализе экономики. Во-вторых, методологический позитивизм, идущий от Огюста Конта, воспринятый большинством исследователей общественных отношений и диктующий обязательность базирования выводов на наблюдении движения от конкретного к абстрактному, а не наоборот. В-третьих, тяготение к междисциплинарному подходу. И наконец, очевидный эклектизм многих теоретических построений, логически вытекавший из сложности задачи – необходимости охвата единым взглядом всей совокупности общественных отношений ради объяснения лишь части из них (экономических). Все это объясняет социологическую окраску экономической мысли многих французских ученых даже в том случае, когда они относят сами себя к тем или иным из англосаксонских течений. Отмеченные особенности возникли не случайно. С конца XVIII столетия Франция – страна открытых социально-классовых конфликтов, оказавших глубокое воздействие на общественное самосознание, идеологию и науку. Вторая мировая война и последовавшие за ней трудности восстановительного периода резко обострили и социально-классовые конфликты, и политическую борьбу, и идеологические дискуссии.