Опять чорт пошел к своему дедушку и стал рассказывать: ой, дедушка, говорит, у него есть младён двух дён, и тот меня обогнал, а сам он со мной еще и не бегал. Нам бы такого порядить в работники, так чтобы он нам и наделал! – Так иди, поряжай, не порядится ли?
Вышел чорт на берег, а пастух тут и стоит. – Пастух, порядись к нам в работники, говорит чорт. – Порядите. – И порядился к чорту за 200 рублей на год. Оставалось емпу еще два дня в пастухах прожить, и уговорились они с чортом заранее, что чорт вы дет на берег встретить.
На четвертый день приходит пастух, чорт его и встретил и повел лесом. Привел на место и пошли они на другой день дерево рубить. Пришли к толстущей осине. Стал чорт рубить осину и живо срубил. И спрашивает чорт: всю ли вдруг нести или мелким потащим? – Всю вдруг унесем, говорит пастух. Навалил он на чорта комель, а сам держится сзади за пруточки. Тащит да тащит чорт, так что в поту весь. Оглянется на работника и спрашивает: что, не устал? – Нет, не устал. – А я так сильно устал. – Иди под комель, а я стану под вершину. – А я не знаю здесь дороги, так давай повернемся, ты иди под вершиной вперед. Навалил на чорта всю осину, а сам сел на комель.
Не дотащили осину, бросили и пошли оба домой. Пришли и говорит чорт своему дедушке: ой, дедушка, это нам не работник, он меня замает: я в поту тащу, а он все идет в леготе; надо его рассчитать, а нет, так зарезать.
Пастух это слышал, положил на свою кровать корыто и закрыл его, а сам лег под кровать. Чорт ножик наточил, бежит и начал корыто резать, а пастух под кроватью хрипит, будто он зарезан.
Ушел чорт в избу, а работник и идет к нему. Старый чорт и говорит: нам тебя не надо, рассчитаем тебя. Рассчитали его, отдали деньги за весь год, пастух и пошел. Пошел, только не знает, как из лесу выйти, заблудился совсем. Трои сутки блудился, увидал дуплю, влез на нее, чтобы посмотреть, не видно ли где жила и провалился в дуплю. – Просидел он тут трое суток, не евши, и думает, что уже смерть.
Вдруг слышит: народ круг дупли заговорил. Какой-то мужик подошел да и колонул по дупле обухом. А пастух и забучал, будто что улей. Мужик и давай рубить дупло, подрубил дуплю, а пастух как закричит: ох ты! Мой дом рубить! Я тебе дам, постой-ка! Мужик испугался и – унеси Господи! А коней тройку тут и оставил. Пастух вылез, сел на коней и поехал домой.
Записано в Вологодской губернии.
Диво-дивное, чудо-чудное
Жил-был богатый купец с купчихою; торговал дорогими и знатными товарами и кажной год ездил с ними по чужим государствам. В некое время снарядил он корабль, стал собираться в дорогу и спрашивает жену: «скажи, радость моя, что тебе из иных земель в гостинец привезти?» Отвечает купчиха: «я у тебя всем довольна; всего у меня много! А коли угодить да потешить хочешь, купи мне «диво-дивное, чудо-чудное». – Хорошо; коли найду - куплю». Поплыл купец за тридевять земель в тридесятое царство, пристал к великому богатому городу, распродал все свои товары, а новые закупил, корабль нагрузил; идет по городу и думает: где бы найти диво-дивное, чудо-чудное? Попался ему навстречу незнакомый старичок, спрашивает его: «что так призадумался, раскручинился, добрый молодец? – Как мне не кручиниться! отвечает купец; ищу я купить своей жене диво-дивное, чудо-чудное, да не ведаю – где». «Эх, ты давно бы мне сказал! Пойдем со мной; у меня есть диво-дивное, чудо-чудное – так и быть, продам». Пошли вместе; старичок привел купца в свой дом и говорит: «видишь ли – вон на дворе у меня гусь ходит?» - Вижу. «Так смотри же, что с ним будет… Эй, гусь, подь сюды!» Гусь пришел в горницу. Старичок взял сковороду и опять приказывает: «Эй, гусь, ложись на сковороду!» Гусь лег на сковороду, старичок поставил ее в печь, изжарил гуся, вынул и поставил на стол. «Ну, купец, доброй молодец! Садись, закусим; только костей под стол не кидай, все в одну кучу собирай». Вот они за стол сели, да вдвоем целаго гуся и съели. Старичок взял оглоданныя кости, завернул в скатерть, бросил на пол и молвил: «гусь! Встань, встрепенись и поди на двор». Гусь встал, встрепенулся и пошел на двор, словно в печи и не бывал! «Подлинно, хозяин, у тебя диво-дивное, чудо-чудное!»- сказал купец, стал торговать у него гуся и сторговал за дорогия деньги. Взял с собой гуся на корабль и поплыл в свою землю. Приехал домой, поздоровался с женой, отдает ей гуся и сказывает, что с той птицею хоть всякий день некупленное жаркое ешь! Зажарь ее – она опять оживет! На другой день купец пошел в лавки, а к купчихе полюбовник прибежал. Такому гостю, другу сердечному, она куды как рада! Вздумала угостить его жареным гусем, всунулась в окно и закричала: «гусь, подь сюды!» Гусь пришел в горницу. «Гусь, ложись на сковороду!» Гусь не слушает, не идет на сковороду, купчиха осердилась и ударила его сковородником – и в ту же минуту одним концом сковородник прильнул к гусю, а другим к купецкой жене, и так плотно прильнул, что никак оторваться нельзя! «Ах, миленький дружок! закричала купчиха, оторви меня от сковородника; видно, этот проклятый гусь заворожен!» Полюбовник обхватил купчиху обеими руками, хотел было от сковородника оторвать, да и сам прильнул… Гусь выбежал на двор, на улицу, и потащил их к лавкам. Увидали прикащики, бросились разнимать; только кто до них дотронется – как и прилипнет! Сбежался народ на то диво смотреть, вышел и купец из лавки, видит: дело-то не ладно: что за друзья у жены проявились? «Признавайся говорит во всем; не то на век так – сольнувшись – останешься!» Нечего делать, повинилась купчиха; купец взял тогда – рознял их, полюбовнику шею накостылял, а жену домой отвел да изрядно поучил, приговаривая: вот тебе диво-дивное; вот тебе чудо-чудное.
С лубочного издания 1785 года.
Про солдата
Вышел солдат со службы, идет и думает: служил я царю 25 лет, а не выслужил и двадцати пяти реп и никакой на рукаве нашивки нет! – Видит – идет ему на встречу старик. Поровнялся с ним старик и спрашивает: о чем, служивый, думаешь? – Думаю о том, что служил царю 25 лет, а не выслужил и двадцати пяти реп и никакой на рукаве нашивке нет! – Так чего же тебе надо? – Хоть бы научиться в карты всех обыгрывать, да никто бы меня не обидел. – Хорошо, я дам тебе карты и сумочку: тебя никто не обыграет и не обидит.
Взял солдат от старика карты и сумочку и пошел. Приходит он в деревню и просится ночевать. Ему и говорят: здесь у нас тесно, а вон в том новом дому ночевать нельзя. – Отчего нельзя? – Да так. – Пустите меня в тот дом? – Иди. – Купил солдат свечку да и полуштоф водки, вошел в дом и уселся. Сидит, карты перебирает; рюмочку выпьет и карточку положит. В самую полночь вдруг двери отворились и бесенок за бесенком полезли в комнату; набралось их пропасть и стали плясать. Солдат смотрит и дивится. Но вот один бесенок подскочил к солдату и ударил его хвостом по щеке. Встал солдат и спрашивает: ты что это в шутку или вправду? – Какия шутки! отвечает бесенок. – Тогда солдат крикнул: в сумку! И все черти полезли в сумку, ни одного не осталось.
На утро солдат видит: хозяева дома несут гроб. Вошли в комнату, хозяин и говорит: во имя Отца и Сына и Св. Духа? – Аминь! ответил солдат. – Да ты разве жив? спрашивают его. – Как видишь.
Солдат так полюбился хозяевам, что они оставили его у себя пожить и женили на своей дочери. И зажил солдат богато и с женой согласно. Через год родилась у него дочь. Надо ребенка крестить, а матери крестной нет, - никто к солдату нейдет. Вышел он на большую дорогу и думает: какая женщина встретится первая, та и пусть будет крестною матерью. Только что успел он это подумать, видит, идет старая старуха и худая-прехудая, кости да кожа. Солдат и говорит ей: бабушка! У меня дочь родилась, а крестить никто не идет. – Так что же, я окрещу, идите в церковь, я сейчас приду.
Принес солдат младенца в церковь и кума пришла, сняла с плеча косу и положила у порога, а когда окрестили ребенка, взяла опять косу и пошла. Солдат и говорит ей: кума! Зайди поздравить крестницу! – Хорошо, вы идите и приготовляйтесь, а я сейчас приду.
Пришел солдат домой, приготовил все, скоро пришла и кума. Опять сняла с плеча косу, положила у порога и села за стол. Когда отпировали, она встала и говорит: кум, проводи меня! Солдат оделся и пошел провожать куму. Вышли они в сени, она и говорит: кум! Хочешь ли научиться ворожить? – Как бы не хотеть! - А ты знаешь ли, кто я ? Я – смерть. Если тебя позовут к больному и ты увидишь, что я стою у него в головах, не берись лечить, а когда буду стоять в ногах, то берись; спрысни больного раз холодной водой, он и выздоровеет. Прощай!
В этот год в той деревне сделалось столько больных разными болезнями, что наш солдат, прослывший за знахаря, едва успевал переходить из одной избы в другую и всех вылечивал. Случилось, что заболел царь, а слух о солдате, что он хорошо лечит, разнесся уже по всему государству. Вот его и призывают к царю. Входит солдат к царю, поглядел и видит: его кума стоит в головах. – Плохо дело! говорит солдат. Однако велел принести скамейку и положил на нее царя. Когда это сделали, солдат и давай вертеть скамейку с царем, кума же его стала бегать кругом, стараясь быть в головах у царя и до того добегала, что устала и остановилась. Тогда солдат повернул к ней царя ногами, вспрыснул его водой и царь сделался здоров.
Пошла смерть от царя, а солдат за ней, схватил ее и говорит: не уйдешь! – Ох, кум, кум! Я тебе сказала, что когда стою в головах, то не берись лечить, а ты по-своему делаешь. ну, я тебе за это припомню! – Ты это, кума, в шутку или в правду говоришь? – Какия тут шутки! – Так в сумку! крикнул солдат и смерть залезла в сумку. пришел солдат домой и бросил сумку на чердак.
Через год времени приходит к солдату Микола милостивый и говорит: служивый, отпусти смерть! Народу старого на земле много, он просит смерти, а смерти нет. – Пусть пролежит еще два года, тогда и отпущу, сказал солдат.
Прошло два года. Солдат выпустил смерть из сумки и говорит: каково, кума, в сумке? – Ну, кум, будешь ты просить смерти, я не приду к тебе. – Обо мне, кума, не беспокойся, я и сам на тот свет приду!
Вот солдат живет да поживает; в карточки играет да водочку попивает; жена и дочь у него уж умерли, а он все жив. Однажды, играя в одном доме в карты, он услышал, что скоро придет антихрист и станет людей мучить. Солдат испугался и отправился на тот свет. Шел, шел, шел, наконец, приходит к лестнице, которая тянулась до неба и сел отдохнуть; потом, собравшись с ислами, полез по лестнице. Лез, лез, лез и прилез как есть к самому раю. – А у дверей рая стоят апостолы Петр и Павел. Солдат и говорит им: святые апостолы Петр и Павел, пустите меня в рай! – А ты кто такой? спрашивают его. – Я солдат. – Нет, тебя не пустим, ты сам отказался от рая: иди туда, вон тебе рай! – И указали ему на ад. Солдат пошел к аду, у ада стоят два бесенка. Солдат и говорит: святые апостолы Петр и Павел в рай меня не пускают; пустите ли вы меня в ад? – Иди, говорят ему бесенки и пропустили его в ад.
Приходит солдат в ад; отвели ему там особую комнату. Он настругал спичек, наколотил их в стену, развесил свою амуницию и лег отдыхать. Отдохнувши, насбирал толстых палок и понаделал из них ружей, наловил чертей, составил их в роту и начал их обучать военному искусству. Если который из чертей заленится, то его и палкой и подзатыльником надает и всех чертей в аду изуродовал.
Узнал сатана, что солдат, который должен быть в раю, живет у него в аду, и захотел его душою завладеть. Приходит к солдату и говорит: давай играть в карты! – Давай, говорит солдат. – Только с таким условием: если я тебя обыграю, то ты будешь мой, а если ты меня, то я тебе отдам грешную душу. Солдат согласился и они уселись играть. Играют, играют и все солдат выигрывает. – Нет, говорит сатана, больше играть с тобой не буду, ты, пожалуй, у меня все души выиграешь.
Узнали и бесы, что это тот самый солдат, у которого они сидели в сумке, и решились его выгнать из ада. Наговорили на него сатане, что он мучит чертей и никому спокою не дает своим солдатским ученьем, и сатана дал приказание по аду, чтобы выгнали тотчас же солдата. Окружили черти комнату солдата и объявили ему приказ сатаны. Делать было нечего. Взял солдат свою амуницию и две выигранныя им у сатаны души (это были души его жены и дочери) и пошел. Только вышел он из своей комнаты, видит, все черти выстроились в ряд, заиграла музыка и запалили из ружей. – Э, чертовское отродье! Обрадовались, что я пошел, и всех их выругал.
Приходит он опять к раю и говорит: святые апостолы Петр и Павел, пустите меня в рай! – Да ведь ты отказался от рая, - говорят ему, - ступай в ад. – Да я там был! – Так еще сходи. – Да пропустите вот хоть эти две грешны души. – Ну, пусть оне идут, сказали апостолы и отворили ворота. Солдат поставил впереди душу жены, сам встал за нею, а позади себя поставил душу дочери. Так все трое и вошли в рай. И до сих пор живут они да поживают в раю, ни нужды, ни горя не знают.
Кузьма скоробогатый
Не известно, в какой стране, далеко за синим морем, жил старик со старухой, а у них был сын по имени Кузьма, по прозванью Скоробогатый! Когда старик и старуха померли, не захотелось Кузьме сидеть дома, а захотелось по земле походить, света Белаго посмотреть. Вот собрался он в путь-дорогу, взял краюшку хлеба, косарь, да ножик, сел на лошадь задом наперед и поехал странствовать. Едет он день, едет два, а все версты не может отъехать. Наскучило ему и устал он сидеть, слез с лошади и лег на землю отдохнуть. Видит, на лошадь его село несколько мух и пауков. Рассердился на них Кузьма, хватил ножом по лошади и убил восемь пауков и несколько мух, только ножик его переломился на две части: одна часть прилипла к языку лошади, другая попала ей в рот, да там и пропала.
Отдохнув, Кузьма поехал дальше. Видит, среди дороги стоит столб, а на нем написано: «всякий проезжающий, какой бы ни был богатырь, должен подписать здесь свое имя и прописать свою храбрость». Кузьма пожелал подписаться на столбе и вот как он написал: «слушайте и читайте, что я вам расскажу: здесь проезжал богатырь Кузьма по прозванию Скоробогатый, который одним взмахом по восьми пауков побивает, а маленькой сошки, мух и счету нет». Написал и поехал дальше.
Через несколько времени подъезжают к этому столбу два богатыря: Еруслан Лазаревич и Алеша Попович. Прочитавши надпись, они подивились, что существует на свете такой богатырь и захотели его догнать. Догнали его скоро, и видят: лошадь у него не богатырская, а простая кляча, сам он не вооруженный ничем и сидит не по-русски, но когда вспомнили его храбрость, то, подъехав к нему, поклонились ему до земли и просили принять их в число меньших братьев. Кузьма с нежностью отвечал им на это, что согласен считать их меньшими братьями и поехали они вместе.
Едут и видят на пути город. Не доезжая до него, остановились и отпустили лошадей своих в зеленый луг. Царь этого города, узнавши о приезде богатырей, выслал против их войско в 50 человек. Еруслан Лазаревич подошел к старшему названному своему брату и спрашивает: кому идти против них? Кузьма сказал: о такое пустое войско мне рук не стоит марать, иди ты и приколи их. Еруслан Лазаревич выехал и побил все войско. Царь выслал вдвое больше, но и это войско побил Алеша Попович. Царь, видя, что с богатырями трудно справиться, вздумал помириться и послал князей своих и бояр к Кузьме, как к старшему богатырю, с подарками и с просьбою пожаловать к нему во дворец.
Пришли к Кузьме князья и бояре и сказали: сильный и храбрый богатырь Кузьма Скоробогатый! Не вели нас казнить, а позволь слово выговорить. – Говорите, отвечал Кузьма. Тогда они сказали: царь наш, узнав, что вы богатыри сильные, храбрые и воинственные, просит у вас прощения и приглашает к себе во дворец. Тогда Кузьма вместе с братьями поехал к царю во дворец. Царь встретил их с низкими поклонами и повел в свои хоромы, а потом сделал для них большой пир. Кузьма с братьями так были довольны приемом и угощением царя, что согласились остаться жить у него при дворце.
У царя этого была дочь красавица из красавиц, первая во всем свете. Пан китайский посватал ее за своего сына, а царь не хотел отдать и отказал. Пан китайский, рассердившись за это на царя, объявил ему войну. Царь послал сказать Пану китайскому, что он нисколько не боится его, потому что у него при дворе есть такие богатыри, что одним взмахом восьми побивают. Пан китайский послал войско в триста тысяч человек, а царь против него выслал одного Кузьму Скоробогатого, который выехал на своей худой лошаденке и ничем не вооруженный, только один косарь был воткнут за поясом. Увидав такое огромное войско, Кузьма сначала было струсил, но потом оправился. Войско Пана китайского расположилось на широком зеленом лугу. Подъехав к войску, Кузьма сошел с лошади, привязал ее к березе, а сам сел на камень и стал натачивать свой косарь. Пан китайский выслал против Кузьмы одного китайца, который был похрабрее всех, и велел ему делать то же, что станет делать Кузьма. Выехал китаец, сел на другой камень против Кузьмы и также стал натачивать свой нож. Потом Кузьма подошел к китайцу и поклонился ему до земли. Тоже сделал и китаец. Кузьма в это время ударил его косарем по шее и китаец упал мертвый. Когда увидели это китайцы, то бросились на него. Кузьма вскочил на лошадь, но позабыл ее отвязать от березы и давай хлестать что было силы. Где взялась и сила у лошади: поднялась на дабы, вырвала березу с корнем и понеслась на китайцев. Китайцы под нею падали как снопы, давили друг друга, а береза их хлестала и била. И так было побито все войско.
Пан китайский, узнав о разбитии своего войска, поскорее заключил с царме мир и заплатил ему большую дань. Кузьму царь встретил с почетом и в благодарность за победу женил на своей дочери. Когда же царь умер, Кузьма сделался наследником его царства и стал жить да поживать и меньших своих братьев не забывать.
Кум разбойник
Не в котором царстве, не в котором государстве, не именно в том, в котором мы живем, жил в одной деревне бедный крестьянин. У него родился сын и пошел он по своим соседям звать кого-нибудь в кумовья. Вышел на дорогу и встретился с разбойником; пригласил его к себе в кумовья и тот согласился. Когда окрестили младенца, кум подарил ему много денег, так что отец из бедняка стал богатым человеком и открыл на эти деньги лавку и постоялый двор. Когда мальчик вырос и начал выбегать на улицу, ребятишки и стали дразнить его, что отец крестный у него разбойник и даже отца попрекли, что он разжился на разбойничьи деньги. Мужику не полюбилось это, он вошел в суд и объявил, что кум его – разбойник. Судьи приехали в дом крестьянина с солдатами и велели крестьянину пригласить кума к себе в гости. Разбойник и его товарищи, предвидя опасность, напоили солдат пьяными и заперли их в сеновал. Когда же судьи захотели схватить кума за столом, он выстрелил три раза из пистолета в потолок. Комната наполнилась дымом и он в это время выбежал на двор и затем скрылся со своими товарищами в лесу. Долго их искали, но не могли найти, между тем они подожгли постоялый двор и лавку и мужик стал таким же бедняком, как и раньше.
Через год после этого разбойник приходит к мужику и спрашивает: как тот поживает и каково живет его крестник? И попросил, чтобы привели и показали ему мальчика. Когда мальчик пришел, разбойник сказал, что принес ему в подарок красный колпак и стал примерять колпак на голову своего крестника. – Как раз впору! сказал он, и разрубил мальчику топором голову.
Калекин сын
Жил один богатый купец по имени Марко. Он был знаком и гостился со всеми знатными вельможами и даже с самим царем. Когда у него родилась дочь, он созвал к себе гостей и во время пира сказал им: я со всеми знаком и ко мне ходят в гости все, не бывал только Иисус Христос. Гости на это сказали ему: постели бархатные ковры при входах в комнаты, так он и придет. – Марко тотчас же приказал постлать бархатные ковры при входе в каждую комнату. Вскоре по этим коврам пришел бедно одетый странник (это был Иисус Христос) и попросился переночевать. Увидев его, Марко сказал: как ты смеешь входить сюда, когда у меня гости? И велел ему идти на задний двор.
Ночью к страннику явился ангел и сказал, что у калеки убогого родился сын. Странник на это ответил, что этот сын жениться на дочери купца Марко. – Разговор этот подслушала служанка и передала Марку. – Не будет этого никогда! сказал Марко, - енприлично знатной купеческой дочери выходить за калекина сына! И приказал взять у калеки родившагося ребенка и бросить в снег. Но ребенок не умер от холода: снег вокруг его растаял и выросли цветы.
Случилось, что мимо этого места, где лежал ребенок, проезжали купцы; услыхав плач, они подняли ребенка, взяли его и привезли в город. А так как они были знакомы с Марком, то остановились у него и рассказали о своей находке. Марко упросил их продать ему ребенка и, когда купцы уехали, велел слугам своим, засмолив бочку, положить в нее ребенка и бросить в море. Бочка долго плавала в море и, наконец, ее прибило волнами к одному очень бедному монастырю. Из монастыря в это время пришел за водой монах. Увидев бочку и услыхав в ней плач ребенка, он созвал прочих монахов. Вытащили на берег бочку, разбили, вынули ребенка и взяли его в монастырь.
С этого времени монастырь стал богатеть. Когда мальчик вырос, его поставили петь на клиросе. Голос у него был так приятен, что не только из ближайших окрестностей, но и из дальних мест приезжали послушать его пения и помолиться в монастыре. В числе богомольцев приехал однажды в этот монастырь и купец Марко. Увидев мальчика, он узнал его и стал просить настоятеля монастыря продать ему этого мальчика. Настоятель долго не соглашался, но, наконец, продал его за большие деньги. Купив мальчика, Марко послал его с письмом к своей жене с приказанием убить посланного. Дорогою мальчика встретил странник и, расспросив его обо всем подробно, взял от него письмо, положил сначала на одну руку, потом на другую и возвратил. – Придя в дом Марка, мальчик подал письмо жене Марка, которая, прочитав его, велела немедленно обвенчать посланного на своей дочери. Когда Марко приехал и спросил жену: убили ли того молодого человека, с которым было послано письмо, жена, изумленная, сказала, что в письме было написано, напротив, как можно скорее обвенчать его на нашей дочери, а не убить. Марко попросил письмо и в нем действительно оказалось, что было написано так, как говорила жена. Делать было нечего. Но Марко, желая во что бы то ни стало погубить калекина сына, приказал своим рабочим на фабрике вскипятить большой котел воды и наказал при этом, что когда ночью придет человек, бросить его в этот котел, несмотря ни на что, даже если бы он стал называть себя хозяином. Затем он позвал своего зятя и сказал ему, чтобы он сходил ночью на фабрику посмотреть за рабочими, не ленятся ли они. Но дочь Маркова уговорила своего мужа не ходить до утра, и он, послушавшись ее, не пошел. Марко, желая посмотреть, как бросят в котел ненавистного зятя, сам отправился на фабрику. Рабочие, увидев его, схватили и, несмотря на то, что он кричал, называя себя хозяином, бросили его в котел с кипящей водой, где он и умер. А калекин сын сделался наследником своего тестя и обладателем всего его богатства.
Баба и волк.
Поехала баба в лес за дровами, а навстречу ей волк. И хочет волк съесть лошадь. – Не тронь лошади! Говорит, я за это тебе потоубауку скажу. Любопытно стало волку узнать потоубауку и он не тронул лошади. Баба благополучно привезла домой дрова. На другой день опять поехала за дровами. Волк опять вышел и хотел съесть лошадь. Баба обещала сказать волку теплушку, только бы он не тронул лошади. Волк опять оставил. На третий день снова тоже. Баба обещала сказать волку крепушку. Таким образом, баба навозила дров, натопила жарко свою избушку и лежит на печи. Пришел волк и требует лошади или же объяснения потаубауки. Потом баба в лес не поедет, вот что значит потоубаука, сказала баба, лежа на печи. Очень осердился волк и убежал в лес, но вспомнил, что баба обещала объяснить ему теплушку, воротился и требует лошади или же объяснения теплушки. – Тепло бабе на печать лежать – вот что значит теплушка, ответила баба, продолжая лежать на печи. Осердился волк боле прежняго и убежал в лес, но голод скоро заставил вернуться за лошадью. Снова постучался он у ворот и требует у бабы лошади или же объяснения крепушки. Крепко у бабы ворота заперты – вот что значит крепушка, отвечала баба.
Воротился волк в свой лес голодным и с досады заплакал. Так баба запаслась дровами на целую зиму, а волку жаловаться на бабу было нельзя; она ему все три свлова объяснила.
Немыя дочки
Жил старик со старухой, а у них были три дочки и все три немыя, да и умом то их Бог обидел. Вот старуха захворала и умерла. Остался один старик и думает: что я буду делать с немыми? Разве жениться мне? По крайней мере когда умру, так у моих дочерей будет мать, авось она их как-нибудь пристроит.
Женился старик на молодой и хитрой бабе, но недолго пожил и умер. Осталась мачиха с немыми падчерицами и стала думать, как бы их с хлеба долой сбыть. Подумала и порешила отдать их замуж. Стала она женихов приискивать, да дочек наряжать. Приискала жениха и говорит дочкам: сегодня придет жених, так вы при нем ничего не говорите, а то он как узнает, что вы немыя, ни которую из вас не возьмет: сидите и молчите.
Пришел жених. Мать посадила его за стол, а рядом с ним ту дочку, которая была всех некрасивее; другая села на лаку, а третья на полати. Стала баба угощать жениха; подала на стол щей, а говядину в блюде оставила на шестке и сама села с ним за стол. В его время вскочила на шесток кошка и стала есть говядину. Увидела это с палатей третья дочка и закричала: мачиха, мачиха! Коха-то мяхо ест! Вторая, которая сидела на лавке, и говорит ей: мохи ты, мохи! А третья перекрестилась да и сказала: слава тебе Бохи, что я-то промохала! Жених как услыхал это, вышел из-за стола и бегом домой, а к девкам больше ни один жених и не посватался.
Ванька-дурак
Жил старик со старухой, у них был сын – Ванька-дурак. Пошел дурак в лес и попалась ему на встречу маленькая собачка. И захотелось дураку ее поймать, и давай за нею бегать. Собачка от него в лес и он за нею: собачка и залезла под корень одного дерева, и дурак полез за нею и увидел там котел с деньгами, запомнил это место и пошел домой. Приходит и говорит своему отцу: вот что, батюшка, пойдем-ка в лес: я там нашел котел с деньгами. Старик послушал дурака, взял запряг лошадь и поехали. Приехали в лес – верно нашли котел, навалили на телегу и поехали домой. Старик и заказывает своему сыну: Ванька, никому не сказывай, что нашли деньги. – Дураку где утерпеть, чтобы не сказывать! Пошел на улицу гулять и увидал его поп. – Ванюха, поди-ка сюда! – Дурак подошел к попу, поп и стал спрашивать: Ванька, скажи, куда давеча ездили с отцом? – Куда? В лес за деньгам. – Полно врать, дурак! – Ну право не вру. – Поп этому все-таки не поверил. – Дурак пришел домой и говорит ему отец: Ванька, поди уж сказал кому-нибудь про деньги! – Сказал попу. – Давай его бранить отец. – Ну, не брани, батька, поп не скажет, я пойду оторву ему голову. И пошел дурак к попу. Поп в то время возил навоз, рабочих у него не было. Пришел дурак и оторвал попу голову; туловище успрятал под солому: был воз привезен, а голову принес домой и бросил на вышку. И сказывает своему отцу: ну, батька, топерече поп не скажет, я ему оторвал голову. – Ой, Ванька, дурак, дурак! Куда ж девал голову-то? – Принес домой и бросил на вышку…
Взявши, старик зарезал козла и положил на то место козлячью голову, а попову голову обрал. Вот через несколько часов хватились попа, а его и след простыл. Это всем на удивленье: куды девался поп?
И пошел Ванюха мимо попову дому и увидала его попадья; начала спрашивать: - Ванька, не видал ли моего попа? – Как не видал! Давеча оторвал ему голову. – Ой, Ванька, перестань тебе врать! – Не вру! Поди, посмотри: на назму лежит в соломе.
Пошли развалили солому и нашли туто попа без головы и начали спрашивать у дурака: куды девал голову! – Куда девал? Снес домой и бросил на вышку.
И пошли к Ваньке в дом искать попову голову, долго искали, не нашли, а нашли козлячью и кажут Ваньке: эта Ванька? – Нет, не эта. – Так мы не можем другой найти, ступай, ищи сам. – Ванька влез на вышку и давай ходить, взял козлячью голову и бросил на поветь: на вот, обирайте! – Те посмотрели, покачали головой. – Нет, Ванька, не эта, этот не нашего приходу.
Записано мною лично в Кадниковском уезде.
Иванушка дурачок.
Жили были старик со старухой; у них был один сын Иванушка-дурачок. Старик помер, а старуха раз и послала Иванушку в лес за грибам. Поди, Ваня, сходи за грибам, наберешь грибов, - наварим да поминки сделаем. – Ну, ладно, я пойду, мама. Взял пестерку большую и пошел в лес, набрал не грибов, а поганок-дехтерников, да мухоморов полную пестерку и пошел домой. Идет он дорогой, а мужик сеет горох. Ваня и сказал ему: дядя! Вырос бы у тя горох не более моих грибов! Мужик на это осердился и давай дурака теребить.
Пришел он домой и плачет. Мать спрашивает его: об чем ты, Ваня, плачешь? Он и разсказал. Мать ему говорит: дурак! Ты не так сказал! Ты бы сказал: дядюшка! Носить тебе – не выносить, возить тебе – не вывозить, вот бы он тебя похвалил. – Ну ладно, мама, - пошел опять, а ему на встречу несут покойника. Поровнялся с ним да и говорит: дядюшки, носить бы вам – не выносить, возить бы вам – не вывозить! – И опять дурака оттеребили.
Пошел домой, плачет. Мать спрашивает: об чем ты, Ваня, плачешь? Он и разсказал. Дурак! Ты не ладно сказал! Ты бы пел: святый Боже, вот бы тебя и похвалили. – Ну ладно, я пойду, мама, спою. Идет, а ему на встречу свадебный поезд. Он и запел: святый Боже! Дружка выскочил и давай теребить дурака. Опять пошел домой дурак и плачет. Мать и спрашивает его: о чем, Ваня, плачешь? – Мама, я иду, едет свадьба, я и запел святый Боже, а они ну меня теребить! – Ой ты, дурак! Ты бы взял гармонию, играл бы да плясал бы, вот тебя и похвалили. – Ну, ладно. Идет, а у мужика горит овин, он и начал играть в гармонью и плясать. Увидал его мужик и давай теребить.
(Потом он заливает свинью, которую начали палить. Мать говорит: ты бы сказал: этим-то кусочком о Христове дне не стыдно разговеться. Дурак пошел и натолкнулся на человека, отправлявшего естественную надобность, сказал, что велела мать, и был опять побит. Мать говорит: ты бы плюнул да отошел. Дурак встречает попа с крестом и плюет. Мать говорит: ты бы сказал: батюшка, благослови меня! Наконец, он попадает на медведя, просит у него благословения и медведь его разрывает).
Кощей безсмертной*) (*Взято с лубочного издания)
Жил царь и царица, у них родился сын Иван-царевич. Няньки его качают, никак укачать не могут; зовут отца: «царь-великой государь! Поди, сам качай своего сына». Царь начал качать: «спи, сынок! Спи, возлюбленной! Выростишь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру». Царевич уснул и проспал трое суток, пробудился – пуще прежняго расплакался. Няньки качают, никак укачать не могут; зовут отца: «царь-великой государь! Поди, качай своего сына». Царь качает, сам приговаривает: «спи, сынок! Спи, возлюбленной! Выростишь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру». Царевич уснул и опять проспал трое суток; пробудился, еще пуще расплакался. Няньки качают, никак укачать не могут: «поди, великой государь! Качай своего сына». Царь качает, сам приговаривает: «спи, сынок! Спи, возлюбленной! Выростишь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру». Царевич уснул и опять проспал трое суток. Пробудился и говорит: «давай, батюшка, свое благословение; я поеду жениться». – Что ты, дитятко! Куда поедешь? Ты всего девятисуточной! «Дашь благословение – поеду, и не дашь – поеду!» - Ну, поезжай! Господь с тобой! Иван-царевич срядился и пошел коня доставать; отошел немало от дому и встретил стараго человека. «Куда, молодец, пошел? Волей, али неволей?» - Я с тобой и говорить не хочу! отвечал царевич, отошел немного и одумался: «что же я старику ничего не сказал. Стары люди на ум наводят». Тотчас настиг старика: «постой, дедушка? Про что ты меня спрашивал»? – Спрашивал: куда идешь, молодец? Волей, али неволей? «Иду я сколько волею, а вдвое неволею. Был я в малых летах, качал меня батюшка в зыбке. Сулил за меня высватать Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру». – Хорошо, молодец, учливо говоришь! Только пешему тебе не дойти – Ненаглядная Красотка далеко живет. «Сколь далеко?» - «В золотом царстве, поконец свету Белаго, где солнышко восходит». «Как же быть-то мне? Нет мне молодцу по плечу коня неезжалого, ни плеточки шелковой-недержалой». – Как нет! У твоего батюшки есть тридцать лошадей – все как одна; поди домой, прикажи конюхам напоить их у синя моря: которая лошадь наперед выдвинется, забредет в воду по самую шею и как станет пить – на синем море начнут волны подыматься, из берега в берег колыхаться, ту и бери! «Спасибо на добром слове, дедушка!» Как старик научил, так царевич и сделал; выбрал себе богатырского коня, ночь переночевал, поутру рано встал, растворил ворота и собирается ехать. Проговорил ему конь человеческим языком: «Иван-царевич! Припади к земле; я тя (тебя) трижды пихну». Раз пихнул и другой пихнул, а в третий не стал: «ежели в третий пихнуть, нас с тобой земля не снесет!» Иван-царевич выхватил коня с цепей, оседлал, сел верхом – только и видел царь своего сына! Едет далеким-далеко, день коротается, к ночи подвигается; стоит двор, что город, изба, что терем. Приехал на двор – прямо к крыльцу, привязал коня к медному кольцу, в сени да в избу, Богу помолился, ночевать попросился. «Ночуй, доброй молодец! говорит ему старуха; куды тя Господь понес?» - Ах ты, старая сука! Неучливо спрашиваешь. Прежде напой-накорми, на постелю повали, втепор и вестей спрашивай. Она его напоила-накормила, на постелю повалила и стала вестей выспрашивать. «Был я, бабушка, в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру». – Хорош молодец! учливо говоришь. Я седьмой десяток доживаю, а про эту красоту слыхом не слыхала. Впереди по дороге живет моя большая сестра, может – она знает; поезжай-ка завтра к ней, а теперь усни: утро вечера мудренее! Иван-царевич ночь переночевал, поутру встал раненько, умылся беленько, вывел коня, оседлал, в стремено ногу клал – только его и видела бабушка! Едет он далеким-далеко, высоким-высоко, день коротается, к ночи подвигается; стоит двор что город, изба что терем. Приехал ко крыльцу, привязал коня к серебреному кольцу, в сени да в избу, Богу помолился, ночевать попросился. Говорит старуха: «фу-фу! Доселева было русской коски видом не видать, слыхом не слыхать, а поне русская коска сама на двор приехала. Откуль, Иван-царевич, взялся?» - Что ты, старая сука, расфукалась, неучливо спрашиваешь? Ты бы прежде накормила-напоила, на постелю повалила, тожно бы вестей спрашивала. Она его за стол посадила, накормила-напоила, на постелю повалила; села в головы и спрашивает: «куды тя Бог понес?» - Был я, бабушка, в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру. «Хорош молодец! учливо говоришь. Я восьмой десяток доживаю, а про эту красоту еще не слыхивала. Впереди по дороге живет моя большая сестра, может – она знает; есть у ней на то ответчики: первые ответчики – зверь лесной, другие ответчики – птица воздушная, третьи ответчики – рыба и гад водяной; что ни есть на белом свете – все ей покоряется. Поезжай-ка завтра к ней, а теперь усни: утро вечера мудренее!» Иван-царевич ночь переночевал, встал раненько, умылся беленько, сел на коня – и был таков! Едет далеким-далеко, высоким-высоко, день коротается, к ночи подвигается; стоит двор что город, изба что терем. Приехал ко крыльцу, прицепил к золотому кольцу, в сени да в избу, Богу помолился, ночевать попросился. Закричала на него старуха: «ах ты, такой-сякой! Железнаго кольца недостоин, а к золотому коня привязал». – Хорошо, бабушка! Не бранись: коня можно отвязать, за иное кольцо привязать. «Что, доброй молодец, задала тебе страху! А ты не страшись, да на лавочку садись, а я стану спрашивать: из каких ты родов, из каких городов?» - Эх, бабушка! Ты бы прежде накормила-напоила, втепор вестей поспрошала; видишь – человек с дороги, весь день не ел! В тот час старуха стол поставила, принесла хлеба-соли, налила водки стакан, и принялась угощать Ивана-царевича. Он наелся-напился, на постелю повалился; старуха не спрашивает, он сам ей разсказывает: «был я в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру. Сделай милость, бабушка! Скажи: где живет Ненаглядная Красота и как до нея дойти?» - Я и сама, царевич, не ведаю; вот уж девятой десяток доживаю, а про красоту еще не слыхивала. Ну, да усни в Богом; заутро сберу моих ответчиков – может, из них кто знает. На другой день встала старуха раненько, умылась беленько, вышла с Иваном-царевичем на крылечко, и скричала богатырским голосом, сосвистала молодецким посвистом. Крикнула по морю: «рыбы и гад водяной! Идите сюда». Тотчас мине море всколыхалося, собирается рыба и большая и малая, собирается всякой гад, к берегу идет – воду укрывает. Спрашивает старуха: где живет Ненаглядная Красота, трех мамок дочка, трех бабок внучка, девяти братьев сестра? Отвечают все рыбы и гады в один голос: «видом не видали, слыхом не слыхали!» Крикнула старуха по земле: «собирайся зверь лесной!» Зверь бежит, землю укрывает, в один голос отвечает: «видом не видали, слыхом не слыхали!» Крикнула старуха по поднебесью: «собирайся, птица воздушная!» Птица летит, денной свет укрывает, в один голос отвечает: «Видом не видали, слыхом не слыхали!» - Больше некого спрашивать! говорит старуха, взяла Ивана-царевича за руку и повела в избу; только вошли туда, налетела Могол-птица, пала на землю – в окнах свету не стало. «Ах ты, птица-Могол! Где была, где летала, отчего запоздала?» - Ненаглядную Красоту к обедне сряжала. «Того мне и надоть! Сослужи мне службу верою-правдою: снеси туда Ивана-царевича». – Рада бы – сослужила, много пропитанья надоть! «Сколь много?» - Три сороковки говядины да щ(ч)ан воды. Иван-царевич налил щан воды, накупил быков, набил и наклал три сороковки говядины, уставил те бочки на птицу, побежал в кузницу и сковал себе копье длинное, железное. Воротился и стал со старухой прощаться: «прощай, говорит, бабушка! Корми моего добраго коня сыто – я тебе за все заплачу». Сел на Могол-птицу – в ту же минуту она поднялась и полетела. Летит, а сама безперечь оглядывается: как оглянется, Иван-царевич тотчас подает ей на копье говядины. Вот летела-летела не мало времени, царевич две бочки скормил, за третью принялся и говорит: «ой, птица Могол! Пади на сырую землю, мало пропитанья стало». – Что ты, Иван-царевич! Здесь леса дремучие, грязи вязучия – нам с тобой поконец века не выбраться. Иван-царевич всю говядину скормил и бочки спихал, а Могол-Птица летит, оборачивается. Что делать? думает царевич, вырезал из своих ног икры, дал птице; она проглотила, вылетела на луга зеленые, травы шелковыя, цветы лазоревыя, и пала на земь. Иван-царевич встал, идет по лугу – разминается, на обе ноги прихрамывает. «Что ты, царевич! Али хромаешь?» - Хромаю, Могол-птица! Давеча из ног своих икры вырезал да тебе скормил. Могол-птица выхаркнула икры, приложила к ногам Ивана-царевича, дунула-плюнула, икры приросли – и пошел царевич и крепко и бодро.
Пришел в большой город и пристал отдохнуть к бабушке-задворенке. Говорит ему бабушка-задворенка: «спи, Иван-царевич! Заутро, как ударят в колокол, я тебя разбужу». Лег царевич и тотчас уснул; день спит и ночь спит… зазвонили к заутрене, прибежала бабушка-задворенка, стала его будить, что ни попадет в руки – тем и бьет, нет, не могла сбудить. Отошла заутреня, зазвонили к обедне, Ненаглядная Красота в церковь поехала; прибежала бабушка-задворенка, принялась опять за царевича, бьет его чем ни попадя, насилу-насилу разбудила. Вскочил Иван-царевич скорехонько, умылся белехонько, снарядился и пошел к обедне. Пришел в церковь, образам помолился, на все стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; стоят они рядом да Богу молятся. На отходе обедни она первая под крест, он второй за ней. Вышел на рундук, глянул на сине море – идут корабли; наехало шесть богатырей свататься. Увидали богатыри Ивана-царевича и ну насмехаться: «ах ты, деревенская зобенка! По тебе ли такая красавица? Не стоишь ты ея мизиннаго пальчика!» Раз говорят, и в другой говорят, а в третий сказали – ему бедно стало: рукой махнул – улица, другой махнул – чисто, гладко кругом! Сам ушел к бабушке-задворенке. Что, Иван-царевич, видел Ненаглядную Красоту? – Видел, Во век не забуду. «Ну, ложись спать; завтра она опять к обедне пойдет; как ударит колокол, я тебя разбужу». Лег царевич; день спит, ночь спит… зазвонили к заутрене, прибежала бабушка-задворенка, стала будить царевича, что ни попадет под руки – тем и бьет его; нет, не смогла разбудить. Зазвонили к обедне, она опять его бьет и будит. Вскочил Иван-царевич скорехонько, умылся белехонько, снарядился и в церковь. Пришел, образам помолился, на все четыре стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; она на него глянула – покраснела. Стоят они рядышком да Богу молятся; на исходе обедни она первая под крест, он второй за ней. Вышел царевич на рундук, поглядел на сине море – плывут корабли, наехало двенадцать богатырей; стали те богатыри Ненаглядную Красоту сватать, Ивана-царевича на смех подымать: «ах ты, деревенская зобенка! По тебе ли такая красавица? Не стоишь ты ея мизиннаго пальчика!» От тех речей ему бедно показалося; махнул рукой – стала улица, махнул другой – чисто и гладко кругом! Сам к бабушке-задворенке ушел. «Видел ли Ненаглядную Красоту?»- спрашивает бабушка-задворенка. «Видал, во век не забуду». – Ну, спи; заутро я тебя опять разбужу. Иван-царевич день спит и ночь спит; ударили в колокол к заутрене, прибежала бабушка-задворенка будить его; чем ни попадя бьет его не жалеючи, а разбудить никак не может. Ударили в колокол к обедне, она все с царевичем возится. Насилы добудилась его! Иван-царевич вскочил быстрехонько, умылся белехонько, снарядился в церковь. Пришел, образам помолился, на все на четыре стороны поклонился, ненаглядной Красоте наособицу; она с ним поздоровалась, поставила его по правую руку, а сама стала по левую. Стоят они да Богу молятся; на исходе обедни он первой под крест, она вторая за ним. Вышел царевич на рундук, поглядел на сине море – плывут корабли, наехало двадцать четыре богатыря Ненаглядную Красоту сватать. Увидали богатыри Ивана-царевича и ну над ним насмехаться: «ах ты, деревенская зобенка! По тебе ли такая красавица? Ты не стоишь ея мизиннаго пальчика»! стали к нему со всех сторон подступать да невесту отбивать; Иван-царевич не стерпел: махнул рукой – улица, махнул другой – гладко и чисто кругом, всех до единого перебил. Ненаглядная Красота взяла его за руку, повела в свои терема, сажала за столы дубовые, за скатерти браныя, угощала его – подчивала, своим женихом называла. Вскоре потом собрались они в путь-дорогу и поехали в государство Ивана-царевича. Ехали-ехали и остановились в чистом поле отдыхать. Ненаглядная Красота спать легла, а Иван-царевич ея сон сторожит. Вот она выспалась, пробудилась; говорит ей царевич: «Ненаглядная Красота! Похрани моего тела Белаго, я спать лягу». – А долго ль спать будешь? «Девятеро суток, с боку на бок не поворочусь; станешь будить меня – не разбудишь, а время прийдет – сам проснусь». – Долго, Иван-царевич! Мне скучно будет. – «Скучно-нескучно, а делать нечего!» Лег спать, и проспал как раз девять суток. В то время приехал Кощей Безсмертной и увез Ненаглядную Красоту в свое государство.
Пробудился Иван-царевич, смотрит – нету Ненаглядной Красоты; заплакал и пошел ни путем, ни дорогою. Долго ли, коротко ли – приходит в государство Кощея Безсмертнаго и просится на постой к одной старухе. «Что, Иван-царевич, печален ходишь?» - Так и так, бабушка! Был со всем, стал ни с чем. «Худо твое дело, Иван-царевич! Тебе Кощея не потребить (истребить)». – Я хоть посмотрю на мою невесту! «Ну, ложись – спи до утра; завтра Кощей на войну уйдет». Лег Иван-царевич, а сон и на ум нейдет; поутру Кощей со двора, а царевич во двор – стал у ворот и стучится. Ненаглядная Красота отворила, глянула и заплакала; пришли они в горницу, сели за стол и начали разговаривать. Научает ее Иван-царевич: «спроси у Кощея Безсмертнаго, где его смерть?» - Хорошо, спрошу. Только успел он со двора уйти, а Кощей во двор: «а! говорит, русской косткой пахнет; знать, у тебя Иван-царевич был». – Что ты, Кощей Безсмертной! Где мне Ивана-царевича видать? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери съели! Стали они ужинать; за ужином Ненаглядная Красота спрашивает: «скажи мне, Кощей Безсмертной: где твоя смерть?» - На что тебе, глупая баба? Моя смерть в венике завязана. Рано утром уезжает Кощей на войну. Иван-царевич пришел к Ненаглядной Красоте, взял тот веник и чистым золотом ярко вызолотил. Только успел царевич уйти, а Кощей во двор: «а! говорит, русской косткой пахнет; знать, у тебя Иван-царевич был». – Что ты, Кощей Безсмертной! Сам по Руси летал, русскаго духу нахватался – от тебя русским духом пахнет. А мне где видать Ивана-царевича? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери съели! Пришло время ужинать; Ненаглядная Красота сама села на стул, а его посадила на лавку; он взглянул под порог – лежит веник позолоченной. «Это что?» - Ах, Кощей Безсмертной! Сам видишь, как я тебя почитаю: коли ты мне дорог, так и смерть твоя дорога. «Глупая баба! То я пошутил, моя смерть вон в дубовом тыну заделана». На другой день Кощей уехал, а Иван-царевич пришел, весь тын вызолотил. К вечеру ворочается домой Кощей Безсмертной; «а! говорит, русской косткой пахнет; знать, у тебя Иван-царевич был». – Что ты, Кощей Безсмертной! Кажется, я тебе не раз говаривала: где мне видать Ивана-царевича? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери растерзали. Пришло время ужинать; Ненаглядная Красота сама села на лавку, а его на стул посадила. Кощей взглянул в окно, стоит тын позолоченной, словно жар горит! «Это что?» - Сам видишь, Кощей Безсмертной! Как я тебя почитаю: коли ты мне дорог, так и смерть твоя дорога. Полюбилась эта речь Кощею Безсмертному, говорит он Ненаглядной Красоте: «ах ты, глупая баба! То я пошутил; моя смерть в яйце, то яйцо в утке, так утка в кокоре, та кокора в море плавает». Как только уехал Кощей на войну, Ненаглядная Красота испекла Ивану-царевичу пирожков и разсказала, где искать смерть Кощееву. Иван-царевич пошел ни путем-ни дорогою, пришел к окиан-морю широкому, и не знает, куда дальше идти, а пирожки давно вышли – есть нечего. Вдруг летит ястреб; Иван-царевич прицелился: «ну, ястреб! Я тебя застрелю да сырком съем». Не ешь меня, Иван-царевич! В нужное время я тебе пригожусь. Бежит медведь; «ах Мишка косолапый! Я тебя убью да сырком съем». – Не ешь меня, Иван-царевич! В нужное время я тебе пригожусь. Глядь – на берегу щука трепещется: «а, щука зубастая, попалася! Я тебя сырком съем». – Не ешь меня, Иван-царевич! Лучше в море брось; в нужное время я тебе пригожусь. Стоит царевич и думает: когда же наступит нужное время, а теперь голодать пришлось! Вдруг сине море всколыхалося, взволновалося, стало берег заливать; Иван-царевич бросился в гору. Что есть сил бежит, а вода за ним по пятам гонит; взбежал на самое высокое место и взлез на дерево. Немного спустя начала вода сбывать; море стихло, улеглось, на берегу очутилась большая кокора. Прибежал медведь, поднял кокору, да как хватит оземь – кокора развалилася, вылетела оттуда утка и взвилась высоко-высоко! Вдруг откуда ни взялся – летит ястреб, поймал утку и вмиг разорвал ее пополам. Выпало из утки яйцо, да прямо в море; тут подхватила его щука, подплыла к берегу и отдала Ивану-царевичу. Царевич положил яйцо за пазуху и пошел к Кощею Безсмертному. Приходит к нему во двор, и встречает его Ненаглядная Красота, в уста целует, к плечу припадает. Кощей Безсмертной сидит у окна да ругается: «а, Иван-царевич! Хочешь отнять у меня Ненаглядную Красоту, так тебе живому не быть». – ты сам у меня ее отнял! отвечал Иван-царевич, вынул из-за пазухи яйцо и кажет Кощею: « а это что?» - У Кощея свет в глазах помутился, тотчас он присмирел, покорился. Иван-царевич переложил яйцо с руки на руку – Кощея Безсмернаго из угла в угол бросило. Любо показалось это царевичу, давай чаще с руки на руку перекладывать; перекладывал-перекладывал и смял совсем – тут Кощей свалился и помер. Иван-царевич запрёг лошадей в золотую карету, забрал целые мешки серебра и золота и поехал вместе со своею невестою к родному батюшке. Долго ли, коротко ли – приезжает он к то самой старухе, что всякую тварь: рыбу, птицу и зверя допрашивала, увидав своего коня: «слава Богу, говорит, воронко жив!» - и щедро отсыпал старухе золота за его прокорм – хоть еще девяносто лет живи, и то не прожить! Тотчас срядил царевич легкаго гонца и послал к царю с письмом, а в письме пишет: «батюшка! Встречай сына; еду с невестою Ненаглядною Красотою». Отец получил письмо, прочитал и веры неймет: «как тому быть! Вить Иван-царевич уехал отсель девятисуточной». Вслед за гонцом и сам царевич приехал; царь увидал, что сын истинную правду писал, выбежал на крыльцо встречать и приказал в барабаны бить, музыку играть. «Батюшка! Благослови жениться». У царей не пиво варить, ни вино курить – всего много; в тот же день веселым пирком да за свадебку. Обвенчали Ивана-царевича с ненаглядной Красотою, и выставили по всем улицам большие щаны с разными напитками; всякой приходи и пей, сколько душа запросит! И я тут был, мед-вино пил, по усам текло, во рту не было.
Емельян-дурачок
В некоторой деревне жил мужик, и у него было три сына: два были умные, а третий – дурак, котораго звали Емельяном, и как жил их отец долгое время, то и пришел в глубокую старость и празвав к себе всех сыновей, говорил им:
- Любезныя дети, я чувствую, что мне не долго жить, то и оставляю вам дом и скот, которые вы разделите на равныя части; также оставляю вам денег на каждаго по сту рублев.
После того вскоре отец их умер, и дети похоронили его честно, жили благополучно; потом вздумали Емельяновы братья ехать в город и торговать на те триста рублей, которые им отказаны были их отцом, то и говорили они дураку Емельяну:
- Послушай, дурак! Мы поедем в город, возьмем с собою и твои сто рублей и когда приторгуем барыш, то купим тебе красный кафтан, красную шапку и красные сапоги, а ты останься дома; ежели что тебя заставят сделать наши жены (ибо они были женаты), а твои невестки, то ты сделай.
Дурак, желая получить красный кафтан, красную шапку и красные сапоги, отвечал братьям своим, что он делать будет все, что только его невестки заставят. После того братья его поехали в город, а дурак остался дома и жил с своими невестками.
Потом, спустя несколько времени, в один день, когда было зимнее время и был жестокий мороз, тогда говорили ему невестки, чтоб он сходил за водою, но дурак лежа на печи, сказал:
- Да, а вы что?
Невестки закричали на него:
- Как, дурак, мы-то что, ведь ты видишь, какой мороз, что и мужчине в пору идти.
Но он говорит:
- Я ленюсь.
Невестки опять на него закричали:
- Как, ты ленишься, ведь ты же захочешь есть; а когда не будет воды, то и сварить ничего нельзя. – притом сказали: - Добро ж, мы скажем своим мужьям, когда они приедут, что хотя они и купили тебе красный кафтан и все, чтоб они ничего не давали.
Что слыша, дурак, желая получить красный кафтан и шапку, принужден был идти, слез с печи и начал обуваться и одеваться, и как совсем оделся и взял с собой ведры и топор, пошел на реку, ибо и деревня их была подле самой реки. И как пришел на реку, то и начал прорубать прорубь, и прорубил чрезвычайно большую, потом почерпнул в ведры воды и поставил их на лед, а сам стоял подле проруби и смотрел на воду; в то время увидел дурак, что плавала в той проруби пребольшая щука. Емеля, сколько ни был глуп, однако пожелал ту щуку поймать, и для того стал он понемножку подходить и подошел к ней близко, ухватил вдруг ее рукою, вытащил из воды и положив ее за пазуху, хотел идти домой, но щука говорила ему:
- Что ты, дурак, на что ты меня поймал?
- Как на что? – говорил он. – Я тебя отнесу домой и велю невесткам сварить.
- нет, дурак, не носи ты меня домой, а пусти ты меня опять в воду, я тебя за то сделаю богатым человеком.
Но дурак ей не верил и хотел идти домой. Щука, видя, что дурак ея не отпускает, говорила:
- Слушай, дурак, пусти же ты меня в воду: я тебе сделаю то, чего ты ни пожелаешь, то все по твоему желанию исполнится.
Дурак, слыша сие, весьма обрадовался; ибо как он был чрезвычайно ленив, то и думал сам себе: «Когда щука сделает то, чего я ни пожелаю, то все будет готово, и я уже работать ничего не буду». Потом говорил он щуке.
- Я тебя отпущу, только ты сделай то, что ты обещаешь.
На что отвечала щука:
- Ты прежде пусти меня в воду, я обещание свое исполню.
Но дурак говорил ей, чтоб она прежде свое обещание исполнила, а потом уж он ее пустит; щука, видя, что он ея не хочет пустить в воду, говорила:
- Ежели ты желаешь, чтоб я тебе сказала, как делать то, чего ты пожелаешь, то надобно, чтоб ты теперь сказал, что ты хочешь.
Дурак говорил ей:
- Я хочу, чтоб мои ведры с водой сами пошли на гору (ибо деревня та была на горе), но чтоб вода из них не расплескалась.
Щука тотчас ему говорила:
- Помни же, Емельян, те слова, которыя я стану тебе сказывать.
И вот в чем те слова состояли: «По щучьему веленью, а по моему прошенью, ступайте ведры сами в гору».
Дурак после нея говорит: «По щучьему веленью, а по моему прошенью, ступайте, ведры, сами на гору!» И в тот час ведры и с коромыслом пошли сами на гору. Емеля, видя сие, весьма удивился; потом говорил щуке:
- Все ли так будет?
На что щука отвечала:
- все то будет, чего только пожелаешь, но не забудь только те слова, которые я тебе сказывала.
После того пустил он щуку в воду, а сам пошел за ведрами. Соседи его, видя чудо, удивлялись и говорили, между собою:
- Что это дурак делает? Ведры с водой идут сами, а он идет за ними.
Но Емеля, не говоря ничего с ними, пошел домой, и ведры сами вошли в избу и стали на лавку, а дурак влез на печь. Потом спустя несколько времени, говорили ему опять невестки:
- Емеля, что ты лежишь? Ты бы пошел да дров нарубил.
Но дурак говорил:
- Да, а вы-то что?
- Как мы? – вскричали на него невестки. – Ведь теперь зима, а ежели ты не пойдешь рубить дров, так тебе ж будет холодно.
- Я ленюсь, - говорит дурак.
- Как ленишься? – говорили ему невестки: - ведь ты же озябнешь. – Притом они говорили: - Ежели ты не пойдешь рубить дров, так мы скажем своим мужьям, чтоб они тебе не давали ни красного кафтана, ни красной шапки и сапог.
Дурак, желая получить красный кафтан, шапку и сапоги, принужден был нарубить дров; а как был он чрезвычайно ленив и не хотелось ему слезать с печки, то он и говорит тихонько, на печи лежа, сии слова:
- По щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-ка, топор, поди и наруби дров, а вы, дрова, сами в избу идите и в печь кладитесь!
Топор, откуда ни взялся, выскочил на двор и начал рубить, а дрова сами в избу шли и в печь клались, что видя, его невестки весьма удивлялись Емельяновой хитрости. И так каждый день, когда только дурак велит нарубить дров, то топор и нарубит; и жил он с невестками несколько времени. Потом говорили ему невестки:
- Емеля, теперича у нас нет дров, то съезди в лес и наруби.
Дурак им говорил:
- Я ленюсь.
- Как ленишься? – говорили ему невестки. – Ведь тебе же будет холодно; а ежели ты не поедешь, то когда приедут твои братья, а наши мужья, то мы не велим тебе давать ни кафтана краснаго, ни шапки красной, ни сапог красных.
Дурак, желая получить красный кафтан, шапку и сапоги, принужден был ехать в лес за дровами и встал с печи, начал обуваться и одеваться, и как совсем оделся, то вышел на двор и вытащил из-под сарая сани, взял с собою топор и сел в сани, и говорил своим невесткам:
- Отворите ворота.
Невестки, видя, что он едет в санях да без лошади, ибо дурак лошадь не запрягал, говорили ему:
- Что ты, Емеля, сел в сани, а лошади для чего не запряг?
Но он говорил, что лошади ему не надобно, а только чтоб отворили ворота. Невестки ему отворили, а дурак, сидя в санях, говорил:
- По щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-ка, сани, ступайте в лес!
После сих слов сани тотчас поехали со двора, что видя, живущие в той деревне мужики удивлялись, что Емеля ехал в санях и без лошади, и так шибко, что хотя бы пара запряжена лошадей, то нельзя бы шибче ехать.
И как надобно дураку ехать в лес через город, то и поехал он по оному городу; но как он не знал того, что надобно кричать для того, чтоб не передавить народ, то он ехал по городу, а не кричал, чтоб посторонились, и передавил народу множество; и хотя за ним гнались, однако догнать его не могли; и Емеля уехал из города, а приехав к лесу, остановил свои сани.
Дурак вылез из саней и говорил:
- По щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-ка, топор, руби-ка дрова, а вы, поленья, сами в сани кладитесь и вяжитесь!
Лишь только дурак сказал сии речи, то топор начал рубить дрова, а поленья сами клались в сани и веревкой вязались. После того как нарубил он дров, то велел еще топору рубить одну дубинку, и как топор вырубил, то он сел на воз и говорил:
- Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью, поезжайте, сани, домой!
Сани тотчас и поехали весьма шибко, и как подъехал он к тому городу, в котором он уже передавил много народу, то и дожидались его люди, чтоб поймать. И как въехал он в город, то они его и поймали и стали тащить его с воза долой; притом начали бить. Дурак, видя, что его тащут и бьют, потихоньку сказал сии слова: «По щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-ка, дубинка, отломай им руки и ноги». В тот час выскочила дубинка и начала всех бить, и как народ бросился бежать, дурак поехал из города в свою деревню, и дубинка, когда всех перебила, то покатилась вслед за ним же. И как приехал Емеля домой, то и влез на печь; и после того, как он уехал из города, то и стали об нем везде говорить, не столько о том, что он передавил множество народу, сколько удивлялись тому, что он ехал в санях и без лошади. И мало-помалу сии речи дошли до дворца, а потом и до самого короля; и как король услышал, то чрезвычайно захотел его видеть, и для того послал одного офицера и дал ему несколько солдат, чтобы его сыскать. Посланный от короля офицер поехал немедленно из города и напал на ту дорогу, по которой ездил дурак в лес. И как приехал офицер в ту деревню, где жил Емеля, то призвал к себе старосту и сказал ему:
- Я прислан от короля за вашим дураком, чтоб взять его и привезть к королю.
Староста тотчас показал ему тот двор, где жил Емеля, и офицер взошел в избу, спрашивал, где дурак, а он, лежа на печи, отвечал:
- На что тебе?
- Как на что? Одевайся скорее я повезу тебя к королю.
Но Емеля говорил:
- А что мне там делать?
Так он и не поехал во дворец.
Выбрал король одного умнаго человека, котораго и послал с тем, чтоб как возможно привезть дурака, хотя обманом. Посланный от короля поехал, и как приехал в ту деревню, где жил Емеля, то призвал к себе старосту и говорил ему:
- Я прислан от короля за вашим дураком, чтоб его взять; а то призови мне тех, с кем он живет.
Староста тотчас побежал и привел его невесток, и посланный от короля спрашивает их, что дурак любит, а невестки ему отвечали:
- Милостивый государь! Наш дурак любит, что ежели станешь его просить неотступно о чем, и он откажет раз-другой, а в третий уже не откажет и сделает; а не любит он того, когда с ним грубо поступают.
Посланный от короля отпустил их и не велел сказывать Емеле, что он призывал их к себе; после того, накупя изюму, черносливу и винных ягод, пошел к дураку и как пришел в избу, то подошел к печи и говорил:
- Что ты, Емеля, лежишь на печке?
И дал ему изюму, черносливу и винных ягод и говорил:
- Поедем, Емеля, со мною, я тебя отвезу к королю.
Но дурак говорил:
- Мне и тут тепло. – Ибо ничего, кроме тепла, не любил.
А посланный начал его просить:
- Пожалуйста, Емеля, поедем, там тебе будет хорошо.
- Да, - говорил дурак, - я ленюсь.
Но посланный стал его еще просить:
- Пожалуйста, поедем; там тебе король велит сшить красный кафтан, красную шапку и красные сапоги.
Дурак, услыша, что красный кафтан велят ему сшить, ежели пойдет, говорит:
- Поезжай же ты вперед, а я за тобой буду.
Посланный не стал ему более докучать, отошел от него и спрашивал тихонько у его невесток:
- Не обманывает ли меня дурак?
Но оне уверяли, что он уже не обманет.
Посланный поехал назад, а дурак после его полежал еще на печи и говорит:
- Ах, как мне не хочется к королю ехать, но так уже и быть!
Потом говорил:
- Нут-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью, поезжай-ка, печь, прямо в город.
Тотчас изба затрещала, и печь пошла вон из избы, и как сошла со двора, то и поехала печь столь шибко, что догнать нельзя. И он догнал еще на дороге того посланнаго, который за ним ездил, а с ним приехал и во дворец. И как король увидел, что приехал дурак, то вышел со всеми своими министрами его смотреть, и, видя, что Емеля приехал на печи, весьма король удивлялся, но дурак лежал и ничего не говорил. Потом спрашивал его король, для чего он столько передавил народу, как ездил за дровами в лес? Но Емеля говорил:
- Я чем виноват, для чего они не посторонились?
И в это время подошла к окошку королевская дочь и посмотрела на дурака; а Емеля нечаянно взглянул на то окошко, в которое она смотрела, и видя ее весьма прекрасною, дурак тихонько говорил:
- Кабы по щучьему веленью, а по моему прошенью, влюбилась эдакая красавица в меня!
И лишь только сии слова выговорил, то королевна, смотря на него, и влюбилась; а дурак после того сказал:
- Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью, ступай-ка, печь, домой!
В тот час печь и поехала из дворца; и въехав за город, поехала на прежнее место. И Емеля жил после того несколько времени благополучно; но в городе у короля происходило другое. Ибо по дураковым словам королевская дочь влюбилась и стала просить своего отца, чтоб выдал ее за дурака в замужество. Король за то весьма разсердился на нее и на дурака и не знал, как его взять; в то время доложили королю министры, чтоб послать того офицера, который и прежде ездил за Емелей и не умел его взять, то за вину, что он его не взял, король по их совету приказал представить того офицера, и как офицер пред ним предстал, тогда король говорил ему:
- Слушай, друг мой, я тебя прежде послал за дураком, но ты его не привез; за вину твою посылаю я тебя в другой раз, и чтоб ты привез его непременно. Ежели привезешь, то будешь награжден, а ежели не привезешь, то будешь наказан.
Офицер выслушал короля, поехал немедленно за дураком, и как приехал в ту деревню, то призвал опять старосту и говорил ему:
- Вот деньги, искупи все то, что надобно завтра к обеду, и позови Емелю; и как будет он у тебя обедать, то пой его до тех пор, когда ляжет здесь спать.
Староста, зная, что он приехал от короля, принужден был его послушаться и, искупив все то, позвал и дурака. И как Емеля сказал, что будет, то и дожидался его офицер с великою радостию; а на другой день пришел дурак, то и начал его староста поить и напоил его так, что Емеля лег спать; офицер, видя, что он спит, в тот час связал и приказал подать кибитку; и как подали, то положили дурака.
Потом сел офицер в кибитку и привез его в город. И как подъехал он к городу, то повел его прямо во дворец. Министры доложили королю о приезде того офицера, и как скоро король услышал, то немедленно приказал принести большую бочку, и чтоб набиты были железные обручи, что тотчас же и было сделано, и принесена была оная бочка к королю; и король, видя, что все готово, приказал посадить в ту бочку свою дочь и дурака и велел их засмолить. И как их посадили в бочку и засмолили, то король при себе же велел пустить ту бочку в море; и по его приказанию немедленно ее пустили. Король возвратился в свой город, а бочка, пущенная по морю, плыла несколько часов, и дурак во все то время спал, а как проснулся, и видя, что темно, то спрашивает сам у себя: «Где я?» Ибо он думал, что он один, но принцесса ему говорила:
- Ты, Емеля, в бочке, да и я с тобою посажена.
- А ты кто? – спросил дурак.
- Я Королевская дочь, - отвечала она, и разсказала ему, за что она посажена с ним вместе в бочку. Потом просила его, чтобы он освободил себя и ее из бочки. Но дурак говорил:
- Мне и тут тепло.
- Сделай милость, - говорила принцесса, - сжалься на мои слезы и избавь меня из сей бочки.
- Как не так! – говорил Емеля. – Я ленюсь.
Принцесса опять его начала просить:
- Сделай милость, Емеля, избавь меня от сей бочки и не дай мне умереть.
Дурак, будучи тронут ея просьбою и слезами, сказал ей: