- Васенька! - негромко окликнул ангел того, кото-
рый сидел в передней. Тот вяло поднялся и словно раз-
винченный плелся в кабинет. Дымчатые стекла совершенно
поглотили его глаза.
- Ну? - спросил он лаконически и сонно.
- Калоши.
Дымные глаза скользнули по калошам, и при этом
Персикову почудилось, что из-под стекол вбок, на одно
мгновенье, сверкнули вовсе не сонные, а наоборот, изу-
мително колючие глаза. Но они моментально угасли.
- Ну, Васенька?
Тот, кого называли Васенькой, ответил вялым голо-
сом:
- Ну что тут, ну. Пеленжковского калоши.
Немедленно фонд лишился подарка профессора Перси-
кова. Калоши исчезли в газетной бумаге. Крайне обрадо-
вавшийся ангел во френче встал и начал жать руку про-
фессору, и даже произнес маленький спич, содержание ко-
торого сводилось к следующему: это делает честь профес-
сору... Профессор может быть спокоен... Больше никто
его не потревожит, ни в институте, ни дома... меры бу-
дут приняты, камеры его в совершеннейшей безопаснос-
ти...
- А нельзя ли, чтобы вы репортеров расстреляли? -
спросил Персиков, глядя поверх очков.
Этот вопрос развеселил чрезвычайно гостей. Не
только хмурый маленький, но даже дымчатый улыбнулся в
передней. Ангел, искрясь и сияя, объяснил, что это не-
возможно.
- А это что за каналья у меня была?
Тут все перестали улыбаться, и ангел ответил ук-
лончиво, что это так, какой-нибудь мелкий аферист, не
стоит обращать внимания... тем не менее он убедительно
просит гражданина профессора держать в полной тайне
происшествие сегодняшнего вечера, и гости ушли.
Персиков вернулся в кабинет, к диаграммам, но за-
ниматься ему все-таки не пришлось. Телефон выбросил ог-
ненный кружочек, и женский голос предложил профессору,
если он желает жениться на вдове интересной и пылкой,
квартиру в семь комнат. Персиков завыл в трубку:
- Я вам советую лечиться у профессора Россолимо...
- и получил второй звонок.
Тут Персиков немного обмяк, потому что лицо доста-
точно известное звонило из Кремля, долго и сочувственно
расспрашивало Персикова о его работе и изъявило желание
навестить лабораторию. Отойдя от телефона, Персиков вы-
тер лоб и трубку снял. Тогда в верхней квартире загре-
мели страшные трубы и полетели вопли Валкирий, - ради-
оприемник у директора суконного треста принял вагне-
ровский концерт в Большом театре. Персиков под вой и
грохот, сыплющийся с потолка, заявил Марье Степановне,
что он уедет из Москвы, что он будет судиться с дирек-
тором, что он сломает ему этот приемник, потому что,
очевидно, задались целью его выжить вон. Он разбил лупу
и лег спать в кабинете на диване и заснул под нежные
переборы клавишей знаменитого пианиста, прилетевшие из
Большого театра.
Сюрпризы продолжались и на следующий день. Приехав
на трамвае к институту, Персиков застал на крыльце не-
известного ему гражданина в модном зеленом котелке. Тот
внимательно оглядел Персикова, но не отнесся к нему ни
с какими вопросами, и поэтому Персиков его стерпел. Но
в передней института кроме растерянного Панкрата навс-
тречу Персикову поднялся второй котелок и вежливо его
приветствовал:
- Здравствуйте, гражданин профессор.
- Что вам надо? - страшно спросил Персиков, сдирая
при помощи Панкрата с себя пальто. Но котелок быстро
утихомирил Персикова, нежнейшим голосом нашептав, что
профессор напрасно беспокоится. Он, котелок, именно за-
тем здесь и находится, чтобы избавить профессора от
всяких назойливых посетителей... Что профессор может
быть спокоен не только за двери кабинета, но даже и за
окна. Засим неизвестный отвернул на мгновение борт пид-
жака и показал профессору какой-то значок.
- Гм... однако, у вас здорово поставлено дело, -
промычал Персиков и прибавил наивно, - а что вы здесь
будете есть?
На это котелок усмехнулся и объяснил, что его бу-
дут сменять.
Три дня после этого прошли великолепно. Навещали
профессора два раза из Кремля, да один раз были студен-
ты, которых Персиков экзаменовал. Студенты порезались
все до единого, и по их лицам было видно, что теперь
уже Персиков возбуждает в них просто суеверный ужас.
- Поступайте в кондуктора! Вы не можете заниматься
зоологией, - неслось из кабинета.
- Строг? - спрашивал котелок у Панкрата.
- У, не приведи бог, - отвечал Панкрат, - ежели
какой-нибудь и выдержит, выходит, голубчик, из кабинета
и шатается. Семь потов с него сойдет. И сейчас в пив-
ную.
За всеми этими делишками профессор не заметил трех
суток, но на четвертые его вновь вернули к действитель-
ной жизни, и причиной этого был тонкий и визгливый го-
лос с улицы.
- Владимир Ипатьич! - прокричал голос в открытое
окно кабинета с улицы Герцена. Голосу повезло: Персиков
слишком переутомился за последние дни. В этот момент он
как раз отдыхал, вяло и расслабленно смотрел глазами в
красных кольцах и курил в кресле. Он больше не мог. И
поэтому даже с некоторым любопытством выглянул в окно и
увидал на тротуаре Альфреда Бронского. Профессор сразу
узнал титулованного обладателя карточки по остроконеч-
ной шляпе и блокноту. Бронский нежно и почтительно пок-
лонился окну.
- Пару минуточек, дорогой профессор, - заговорил
Бронский, напрягая голос, с тротуара, - я только один
вопрос и чисто зоологический. Позвольте предложить?
- Предложите, - лаконически и иронически ответил
Персиков и подумал: "Все-таки в этом мерзавце есть
что-то американское".
- Что вы скажете за кур, дорогой профессор? -
крикнул Бронский, сложив руки щитком.
Персиков изумился. Сел на подоконник, потом слез,
нажал кнопку и закричал, тыча пальцем в окно:
- Панкрат, впусти этого, с тротуара.
Когда Бронский появился в кабинете, Персиков нас-
только простер свою ласковость, что рявкнул ему:
- Садитесь!
И Бронский, восхищенно улыбаясь, сел на винтящийся
табурет.
- Объясните мне, пожалуйста, - заговорил Персиков,
- вы пишите там, в этих ваших газетах?
- Точно так, - почтительно ответил Альфред.
- И вот мне непонятно, как вы можете писать, если
вы не умеете даже говорить по-русски. Что это за "пара
минуточек" и "за кур"? Вы, вероятно, хотели спросить
"насчет кур"?
Бронский почтительно рассмеялся:
- Валентин Петрович исправляет.
- Кто это такой Валентин Петрович?
- Заведующий литературной частью.
- Ну, ладно. Я, впрочем, не филолог. В сторону ва-
шего Петровича! Что именно вам желательно знать насчет
кур?
- Вообще все, что вы скажете, профессор.
Тут Бронский вооружился карандашом. Победные искры
взметнулись в глазах Персикова.
- Вы напрасно обратились ко мне, я не специалист
по пернатым. Вам лучше всего было бы обратиться к
Емельяну Ивановичу Португалову, в I-м университете. Я
лично знаю весьма мало...
Бронский восхищенно улыбнулся, давая понять, что
он понял шутку дорогого профессора. "Шутка - мало!" -
черкнул он в блокноте.
- Впрочем, если вам интересно, извольте. Куры или
гребенчатые... род птиц из отряда куриных. Из семейства
фазановых... - заговорил Персиков громким голосом и
глядя не на Бронского, а куда-то в даль, перед ним под-
разумевались тысяча человек... - из семейства фазано-
вых... фазанидэ. Представляют собою птиц с мясисто-кож-
ным гребнем и двумя лопастями под нижней челюстью...
гм... хотя, впрочем, бывает и одна в середине подбород-
ка... Ну, что же еще. Крылья короткие и округленные.
Хвост средней длины, несколько ступенчатый, даже, я бы
сказал, крышеобразный, средние перья серпообразно изог-
нуты... Панкрат, принеси из модельного кабинета модель
номер 705, разрезной петух... Впрочем, вам это не нуж-
но?.. Панкрат, не приноси модели... Повторяю вам, я не
специалист, идите к Португалову. Ну-с, мне лично из-
вестно шесть видов дикоживущих кур... Гм... Португалов
знает больше... В Индии и на Малайском архипелаге. Нап-
ример, Банкивский петух или Казинту, он водится в пред-
горьях Гималаев, по всей Индии, в Ассаме, в Бирме...
Вилохвостый петух или Галлюс Вариус на Ломбоке, Сумбаве
и Флорес. А на острове Яве имеется замечательный петух
Галлюс Энеус, на юго-востоке Индии могу вам рекомендо-
вать очень красивого Зоннератова петуха... Я вам покажу
рисунок. Что же касается Цейлона, то на нем мы встреча-
ем петуха Стенли, больше он нигде не водится.
Бронский сидел, вытаращив глаза, и строчил.
- Еще что-нибудь вам сообщить?
- Я бы хотел что-нибудь узнать насчет куриных бо-
лезней, - тихонечко шепнул Альфред.
- Гм, не специалист я... вы Португалова спроси-
те... А впрочем... Ну, ленточные глисты, сосальщики,
чесоточный клещ, железница, птичий клещ, куриная вошь
или пухоед, блохи, куриная холера, крупозно-дифтерийное
воспаление слизистых оболочек... Пневмокониоз, туберку-
лез, куриные парши... мало ли, что может быть... (искры
прыгали в глазах Персикова)... отравление, например,
бешеницей, опухоли, английская болезнь, желтуха, ревма-
тизм, грибок Ахорион Шенляйни... очень интересная бо-
лезнь: при заболевании на гребне образуются маленькие
пятна, похожие на плесень...
Бронский вытер пот со лба цветным носовым платком.
- А какая же, по-вашему мнению, профессор, причина
теперешней катастрофы?
- Какой катастрофы?
- Как, разве вы не читали, профессор? - удивился
Бронский и вытащил из портфеля измятый лист газеты "Из-
вестия".
- Я не читаю газет, - ответил Персиков и насупился.
- Но почему же, профессор? - нежно спросил Аль-
фред.
- Потому что они чепуху какую-то пишут, - не заду-
мываясь, ответил Персиков.
- Но как же, профессор? - мягко шепнул Бронский и
развернул лист.
- Что такое? - спросил Персиков и даже поднялся с
места. Теперь искры запрыгали в глазах у Бронского. Он
подчеркнул острым, лакированным пальцем невероятнейшей
величины заголовок через всю страницу газеты "Куриный
мор в республике".
- Как? - спросил Персиков, сдвигая на лоб очки...
Глава 6.
Москва в июне 1928 года
Она светилась, огни танцевали, гасли и вспыхивали.
На театральной площади вертелись белые фонари автобу-
сов, зеленые огни трамваев, над бывшим Мюр и Мерилизом,
над десятым надстроенным на него этажом, прыгала элект-
рическая разноцветная женщина, выбрасывая по буквам
разноцветные слова: "Рабочий кредит". В сквере против
Большого театра, где бил ночью разноцветный фонтан,
толкалась и гудела толпа. А над Большим театром гигант-
ский рупор завывал:
- Антикуриные прививки в Лефортовском ветеринарном
институте дала блестящие результаты. Количество куриных
смертей за сегодняшнее число уменьшилось вдвое.
Затем рупор менял тембр, что-то рычало в нем, над
театром вспыхивала и угасала зеленая струя, и рупор жа-
ловался басом:
- Образована чрезвычайная комиссия по борьбе с ку-
риной чумой в составе наркомздрава, наркомзема, заведу-
ющего животноводством товарища Птахи-Поросюка, профес-
соров Персикова и Португалова... и товарища Рабинови-
ча!.. Новые попытки интервенции!.. - хохотал и плакал
как шакал, рупор, - в связи с куриною чумой!
Театральный проезд, Неглинный и Лубянка пылали бе-
лыми и фиолетовыми полосами, брызгали лучами, выли сиг-
налами, клубились пылью. Толпы народа теснились у стен
у больших листов объявлений, освещенных резкими красны-
ми рефлекторами:
"Под угрозой тягчайшей ответственности воспрещает-
ся населению употреблять в пищу куриное мясо и яйца.
Частные торговцы при попытке продажи их на рынках под-
вергаются уголовной ответственности с конфискацией все-
го имущества. Все граждане, владеющие яйцами, должны в
срочном порядке сдать их в районные отделения милиции".
На крыше "Рабочей газеты" на экране грудой до са-
мого неба лежали куры, и зеленоватые пожарные, дробясь
и искрясь, из шлангов поливали их керосином. Затем
красные волны ходили по экрану, неживой дым распухал и
мотался клочьями, полз струей, выскакивала огненная
надпись: "Сожжение куриных трупов на Ходынке".
Слепыми дырами глядели среди бешено пылающих вит-
рин магазинов, торгующих до 3 часов ночи, с двумя пере-
рывами на обед и ужин, заколоченные окна под вывесками:
"Яичная торговля. За качество гарантия". Очень часто,
тревожно завывая, мимо милиционеров проносились шипящие
машины с надписью: "Мосздравотдел. Скорая помощь".
- Обожрался еще кто-то гнилыми яйцами, - шуршали в
толпе.
В Петровских линиях зелеными и оранжевыми фонарями
сиял знаменитый на весь мир ресторан "Ампир", и в нем
на столиках, у переносных телефонов, лежали картонные
вывески, залитые пятнами ликеров: "По распоряжению -
омлета нет. Получены свежие устрицы".
В Эрмитаже, где бусинками жалобно горели китайские
фонарики в неживой, задушенной зелени, на убивающей
глаза своим пронзительным светом эстраде куплетисты
Шрамс и Карманчиков пели куплеты, сочиненные поэтами
Ардо и Аргуевым:
Ах, мама, что я буду делать
Без яиц??. -
и грохотали ногами в чечетке.
Театр покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего,
как известно, в 1927 году при постановке пушкинского
"Бориса Годунова", когда обрушились трапеции с голыми
боярами, выбросил движущуюся разных цветов электричес-
кую вывеску, возвещавшую пьесу писателя Эрендорга "Ку-
рий дох" в постановке ученика Мейерхольда, заслуженного
режиссера республики Кухтермана. Рядом, в Аквариуме,
переливаясь рекламными огнями и блестя полуобнаженным
женским телом, в зелени эстрады, под гром аплодисмен-
тов, шло обозрение писателя Ленивцева "Курицыны дети".
А по Тверской, с фонариками по бокам морд, шли верени-
цею цирковые ослики, несли на себе сияющие плакаты:
В театре Корш возобновляется "Шантеклэр" Ростана.
Мальчишки-газетчики рычали и выли между колес мо-
торов:
- Кошмарная находка в подземелье! Польша готовится
к кошмарной войне!!. Кошмарные опыты профессора Перси-
кова!!
В цирке бывшего Никитина, на приятно пахнущей на-
возом коричневой жирной арене мертвенно-бледный клоун
Бом говорил распухшему в клетчатой водянке Биму:
- Я знаю, отчего ты такой печальный!
- Отциво? - пискливо спрашивал Бим.
- Ты зарыл яйца в землю, а милиция 15-го участка
их нашла.
- Га-га-га-га, - смеялся цирк так, что в жилах
стыла радостно и тоскливо кровь и под стареньким купо-
лом веяли трапеции и паутина.
- А-ап! - пронзительно кричали клоуны, и кормленая
белая лошадь выносила на себе чудной красоты женщину,
на стройных ногах, в малиновом трико.
Не глядя ни на кого, никого не замечая, не отвечая
на подталкивания и тихие и нежные зазывания проститу-
ток, пробирался по Моховой, вдохновенный и одинокий,
увенчанный неожиданной славой Персиков к огненным часам
у манежа. Здесь, не глядя кругом, поглощенный своими
мыслями, он столкнулся со странным, старомодным челове-
ком, пребольно ткнувшись пальцами прямо в деревянную
кобуру револьвера, висящего у человека на поясе.
- Ах, черт! - пискнул Персиков. - Извините.
- Извиняюсь, - ответил встречный неприятным голо-
сом, и кое-как они расцепились в людской каше. И про-
фессор, направляясь на Пречистенку, тотчас забыл о
столкновении.
Глава 7.
Рокк
Неизвестно, точно ли хороши были лефортовские ве-
теринарные прививки, умелы ли заградительные самарские
отряды, удачны ли крутые меры, принятые по отношению к
скупщикам яиц в Калуге и Воронеже, успешно ли работала
чрезвычайная московская комиссия, но хорошо известно,
что через две недели после последнего свидания Персико-
ва с Альфредом в смысле кур в Союзе республик было со-
вершенно чисто. Кое-где в двориках уездных городков ва-
лялись куриные сиротливые перья, вызывая слезы на гла-
зах, да в больницах попадались последние из жадных, до-
канчивая кровавый понос со рвотой. Людских смертей, к
счастью, на всю республику было не более тысячи. Боль-
ших беспорядков тоже не последовало. Обьявился было,
правда, в Волоколамске пророк, возвестивший, что падеж
кур вызван ни кем иным как комиссарами, но особого ус-
пеха не имел. На волоколамском базаре побили нескольких
милиционеров, отнимавших кур у баб, да выбили стекла в
местном почтовотелеграфном отделении. По счастью, рас-
торопные волоколамские власти приняли меры, в результа-
те которых, во-первых, пророк прекратил свою деятель-
ность, во-вторых, стекла на телеграфе вставили.
Дойдя на севере до Архангельска и Сюмкина Выселка,
мор остановился сам собой по той причине, что идти ему
было дальше некуда, - в Белом море, как известно, куры
не водятся. Остановился он и во Владивостоке, ибо далее
был океан. На далеком юге - пропал и затих где-то в
выжженых пространствах Ордубата, Джудьбы и Карабулака,
а на западе удивительным образом задержался как раз на
польской и румынской границах. Климат, что ли, там был
иной или сыграли роль заградительные кордонные меры,
принятые соседними правительствами, но факт тот, что
мор дальше не пошел. Заграничная пресса жадно обсуждала
неслыханный в истории падеж, а правительство советских
республик, не поднимая никакого шума, работало не пок-
ладая рук. Чрезвычайная комиссия по борьбе с куриной
чумой переименовалась в чрезвычайную комиссию по подня-
тию и возрождению куроводства в республике, пополнилась
новой чрезвычайной тройкой, в составе шестнадцати това-
рищей. Был основан "Доброкур", почетными товарищами
председателя в который вошли Персиков и Португалов. В
газетах под их портретами появились заголовки: "Массо-
вая закупка яиц за границей" и "Господин Юз хочет сор-
вать яичную компанию". Прогремел на всю Москву ядовитый
фельетон журналиста Колечкина, заканчивающийся словами:
"Не зарьтесь, господин Юз, на наши яйца, - у вас есть
свои!".
Профессор Персиков совершенно измучился и зарабо-
тался в последние три недели. Куриные события выбили
его из колеи и навалили на него двойную тяжесть. Целыми
вечерами ему приходилось работать в заседании куриных
комиссий и время от времени выносить длинные беседы то
с Альфредом Бронским, то с механическим толстяком.
Пришлось вместе с профессором Португаловым и приват-до-
центом Ивановым и Борнгартом анатомировать и микроско-
пировать кур в поисках бациллы чумы и даже в течении
трех вечеров на скорую руку написать брошюру: "Об изме-
нениях печени у кур при чуме".
Работал Персиков без особого жара в куриной облас-
ти, да оно и понятно, - вся его голова была полна дру-
гим - основным и важным - тем, от чего его оторвала ку-
риная катастрофа, т. е. от красного луча. Расстраивая
здоровье, урывая часы у сна и еды, порою не возвращаясь
на Пречистенку, а засыпая на клеенчатом диване в каби-
нете института, Персиков ночи напролет возился у камеры
и микроскопа.
К концу июля гонка несколько стихла. Дела переиме-
нованной комиссии вошли в нормальное русло, и Персиков
вернулся к нарушенной работе. Микроскопы были заряжены
новыми препаратами, в камере под лучом зрела со сказоч-
ной быстротой рыбья и лягушачья икра. Из Кенигсберга на
аэроплане привезли специально заказанные стекла, и в
последних числах июля, под наблюдением Иванова, механи-
ки соорудили две новых больших камеры, в которых луч
достигал у основания ширины папиросной коробки, а в
раструбе - целого метра. Персиков радостно потер руки и
начал готовиться к каким-то таинственным и сложным опы-
там. Прежде всего, он по телефону сговорился с народным
комиссаром просвещения, и трубка наквакала ему самое
любезное и всяческое содействие, а затем Персиков по
телефону же вызвал товарища Птаху-Поросюка, заведующего
отделом животноводства при верховной комиссии. Встретил
Персиков со стороны Птахи самое теплое внимание. Дело
шло о большом заказе за границей для профессора Перси-
кова. Птаха сказал в телефон, что он тотчас телеграфи-
рует в Берлин и Нью-Йорк. После этого из Кремля осведо-
мились, как у Персикова идут дела, и важный и ласковый
голос спросил, не нужен ли Персикову автомобиль?
- Нет, благодарю вас. Я предпочитаю ездить в трам-
вае, - ответил Персиков.
- Но почему же? - спросил таинственный голос и
снисходительно усмехнулся.
С Персиковым все вообще разговаривали или с почте-
нием и ужасом, или же ласково усмехаясь, как маленько-
му, хоть и крупному ребенку.
- Он быстрее ходит, - ответил Персиков, после чего
звучный басок в телефон ответил:
- Ну, как хотите.
Прошла еще неделя, причем Персиков, все более от-
даляясь от затихающих куриных вопросов, всецело погру-
зился в изучение луча. Голова его от бессонных ночей и
переутомления стала светла, как бы прозрачна и легка.
Красные кольца не сходили теперь с его глаз, и почти
всякую ночь Персиков ночевал в институте... Один раз он
покинул зоологическое прибежище, чтобы в громадном зале
Цекубу на Пречистенке сделать доклад о своем луче и о
действии его на яйцеклетку. Это был гигантский триумф
зоолога-чудака. В колонном зале от всплеска рук что-то
сыпалось и рушилось с потолков и шипящие дуговые трубки
заливали светом черные смокинги цекубистов и белые
платья женщин. На эстраде, рядом с кафедрой, сидела на
стеклянном столе, тяжко дыша и серея, на блюде влажная
лягушка величиною с кошку. На эстраду бросали записки.
В числе их было семь любовных, и их Персиков разорвал.
Его силой вытаскивал на эстраду представитель Цекубу,
чтобы кланяться. Персиков кланялся раздраженно, руки у
него были потные, мокрые, и черный галстук сидел не под
подбородком, а за левым ухом. Перед ним в дыхании и в
тумане были сотни желтых лиц и мужских белых грудей, и
вдруг желтая кобура пистолета мелькнула и пропала
где-то за белой колонной. Персиков ее смутно заметил и
забыл. Но, уезжая после доклада, спускаясь по малиново-
му ковру лестницы, он вдруг почувствовал себя нехорошо.
На миг заслонило черным яркую люстру в вестибюле, и
Персикову стало смутно, тошновато... Ему почудилась
гарь, показалось, что кровь течет у него липко и жарко
по шее... И дрожащею рукой схватился профессор за пери-
ла.
- Вам нехорошо, Владимир Ипатьевич? - набросились
со всех сторон встревоженные голоса.
- Нет, нет, - ответил Персиков, оправляясь, -
просто я переутомился... да... Позвольте мне стакан во-
ды.
Был очень солнечный августовский день. Он мешал
профессору, поэтому шторы были опущены. Один гибкий на
ножке рефлектор бросал пучок острого света на стеклян-
ный стол, заваленный инструментами и стеклами. Отвалив
спинку винтящегося кресла, Персиков в изнеможении курил
и сквозь полосы дыма смотрел мертвыми от усталости, но
довольными глазами в приоткрытую дверь камеры, где,
чуть подогревая и без того душный и нечистый воздух в
кабинете, тихо лежал красный сноп луча.
В дверь постучали.
- Ну? - спросил Персиков.
Дверь мягко скрипнула, и вошел Панкрат. Он сложил
руки по швам и, бледнея от страха перед божеством, ска-
зал так:
- Там до вас, господин профессор, Рокк пришел.
Подобие улыбки показалось на щеках ученого. Он су-
зил глазки и молвил:
- Это интересно. Только я занят.
- Они говорят, что с казенной бумагой с Кремля.
- Рок с бумагой? Редкое сочетание, - вымолвил Пер-
сиков и добавил, - ну-ка, давай его сюда!
- Слушаю-с, - ответил Панкрат и как уж исчез за
дверью.
Через минуту она скрипнула опять, и появился на
пороге человек. Персиков скрипнул на винте и уставился
в пришедшего поверх очков через плечо. Персиков был
слишком далек от жизни, он ею не интересовался, но тут
даже Персикову бросилась в глаза основная и главная
черта вошедшего человека. Он был страшно старомоден. В
1919 году этот человек был бы совершенно уместен на
улицах столицы, он был бы терпим в 1924 году, в начале
его, но в 1928 году он был странен. В то время, как на-
иболее даже отставшая часть пролетариата - пекаря - хо-
дили в пиджаках, когда в Москве редкостью был френч -
старомодный костюм, оставленный окончательно в конце
1924 года, на вошедшем была кожаная двубортная куртка,
зеленые штаны, на ногах обмотки и штиблеты, а на боку
огромный старой конструкции пистолет маузер в желтой
кобуре. Лицо вошедшего произвело на Персикова то же
впечатление, что и на всех - крайне неприятное впечат-
ление. Маленькие глазки сомтрели на весь мир изумленно
и в то же время уверенно, что-то развязное было в ко-
ротких ногах с плоскими ступнями. Лицо иссиня-бритое.
Персиков сразу нахмурился. Он безжалостно похрипел вин-
том и, глядя на вошедшего уже не поверх очков, а сквозь
них, молвил:
- Вы с бумагой? Где же она?
Вошедший, видимо, был ошеломлен тем, что увидел.
Вообще он был мало способен смущаться, но тут смутился.
Судя по глазкам, его поразил прежде всего шкап в 12 по-
лок, уходивший в потолок и битком набитый книгами. За-
тем, конечно, камеры, в которых, как в аду, мерцал ма-
линовый, разбухший в стеклах луч. И сам Персиков в по-
лутьме у острой иглы луча, выпадавшего из рефлектора,
был достаточно странен и величественен в винтовом крес-
ле. Пришелец вперил в него взгляд, в котором явственно
прыгали искры почтения сквозь самоуверенность, никакой
бумаги не подал, а сказал:
- Я Александр Семенович Рокк!
- Ну-с? Так что?
- Я назначен заведующим показательным совхозом
"Красный луч", - пояснил пришлый.
- Ну-с?
- И вот к вам, товарищ, с секретным отношением.
- Интересно было бы узнать. Покороче, если можно.
Пришелец расстегнул борт куртки и высунул приказ,
напечатанный на великолепной плотной бумаге. Его он
протянул Персикову. А затем без приглашения сел на вин-
тящийся табурет.
- Не толкните стол, - с ненавистью сказал Перси-
ков.
Пришелец испуганно оглянулся на стол, на дальнем
краю которого в сыром темном отверстии мерцали безжиз-
ненно, как изумруды, чьи-то глаза. Холодом веяло от
них.
Лишь только Персиков прочитал бумагу, он поднялся
с табурета и бросился к телефону. Через несколько се-
кунд он уже говорил торопливо и в крайней степени разд-
ражения:
- Простите... Я не могу понять... Как же так? Я...
без моего согласия, совета... Да ведь он черт знает что
наделает!!
Тут незнакомец повернулся крайне обиженно на табу-
рете.
- Извиняюсь, - начал он, - я завед...
Но Персиков махнул на него крючочком и продолжал:
- Извините, я не могу понять... Я, наконец, кате-
горически протестую. Я не даю своей санкции на опыты с
яйцами... Пока я сам не попробую их...
Что-то квакало и постукивало в трубке, и даже из-
дали было понятно, что голос в трубке, снисходительный,
говорит с малым ребенком. Кончилось тем, что багровый
Персиков с громом повесил трубку и мимо нее в стену
сказал:
- Я умываю руки.
Он вернулся к столу, взял с него бумагу, прочитал
ее раз сверху вниз поверх очков, затем снизу вверх
сквозь очки, и вдруг взвыл:
- Панкрат!
Панкрат появился в дверях, как будто поднялся по
трапу в опере. Персиков глянул на него и рявкнул:
- Выйди вон, Панкрат!
И Панкрат, не выразив на своем лице ни малейшего
изумления, исчез.
Затем Персиков повернулся к пришельцу и заговорил:
- Извольте-с... Повинуюсь. Не мое дело. Да мне и
неинтересно.
Пришельца профессор не столько обидел, сколько
изумил.
- Извиняюсь, - начал он, - вы же, товарищ?..
- Что вы все товарищ да товарищ... - хмуро пробуб-
нил Персиков и смолк.
"Однако", - написалось на лице у Рокка.
- Изви...
- Так вот-с, пожалуйста, - перебил Персиков, - вот
дуговой шар. От него вы получаете путем передвижения
окуляра, - Персиков щелкнул крышкой камеры, похожей на
фотографический аппарат, - пучок, который вы можете
собрать путем передвижения объективов, вот N 1... и
зеркало N 2, - Персиков погасил луч, опять зажег его на
полу асбестовой камеры, - а на полу в луче можете раз-
ложить все, что вам нравится, и делать опыты. Чрезвы-
чайно просто, не правда ли?
Персиков хотел выразить иронию и презрение, но
пришелец их не заметил, внимательно блестящими глазками
всматриваясь в камеру.
- Только предупреждаю, - продолжал Персиков, - ру-
ки не следует совать в луч, потому что, по моим наблю-
дениям, он вызывает разрастание эпителия... А злока-
чественны они или нет, я, к сожалению, еще не мог уста-
новить.
Тут пришелец проворно спрятал свои руки за спину,
уронив кожаный картуз, и поглядел на профессора. Его
руки были насквозь прожжены йодом, а правая у кисти за-
бинтована.
- А как же вы, профессор?
- Можете купить резиновые перчатки у Швабе на Куз-
нецком, раздраженно ответил профессор. - Я не обязан об
этом заботиться.
Тут Персиков посмотрел на пришельца словно в лупу.
- Откуда вы взялись? Вообще... Почему вы?..
Рокк, наконец, обиделся сильно.
- Извини...
- Ведь нужно же знать, в чем дело!.. Почему вы
уцепились за этот луч?..
- Потому, что это величайшей важности дело...
- Ага. Величайшей? Тогда... Панкрат!
И когда Панкрат появился:
- Погоди, Панкрат, я подумаю.
И Панкрат покорно исчез.
- Я, - говорил Персиков, - не могу понять вот че-
го: почему нужна такая спешность и секрет?
- Вы, профессор, меня уже сбили с панталыку, - от-
ветил Рокк, - вы же знаете, что куры издохли все до
единой.
- Ну так что же из этого? - завопил Персиков, -
что же вы хотите их воскресить моментально, что ли? И
почему при помощи еще не изученного луча?
- Товарищ профессор, - ответил Рокк, - вы меня,
честное слово, сбиваете. Я вам говорю, что нам необхо-
димо возобновить у себя куроводство, потому что за гра-
ницей пишут про нас всякие гадости. Да.
- И пусть себе пишут...
- Ну, знаете, - загадочно ответил Рокк и покрутил
головой.
- Кому, желал бы я знать, пришла в голову мысль
растить кур из яиц...
- Мне, - ответил Рокк.
- Угу... Тэк-с... А почему, позвольте узнать? От-
куда вы узнали о свойствах луча?
- Я, профессор, был на вашем докладе.
- Я с яйцами еще не делал!.. Только собираюсь!
- Ей-богу, выйдет, - убедительно вдруг и задушевно
сказал Рокк, - ваш луч такой знаменитый, что хоть сло-
нов можно вырастить, не только цыплят.
- Знаете что, - молвил Персиков, - вы не зоолог?
Нет? Жаль. . Из вас вышел бы очень смелый эксперимента-
тор... Да... только вы рискуете... получить неудачу...
и только у меня отнимаете время...
- Мы вам вернем камеры. Что значит?
- Когда?
- Да вот, я выведу первую партию.
- Как вы это уверенно говорите! Хорошо-с. Панкрат!
- У меня есть с собой люди, - сказал Рокк, - и ох-
рана...
К вечеру кабинет Персикова осиротел... Опустели
столы. Люди Рокка увезли три большие камеры, оставив
профессору только первую, его маленькую, с которой он
начинал опыты.
Надвигались июльские сумерки, серость овладела
институтом, потекла по коридорам. В кабинете слышались
монотонные шаги - это Персиков, не зажигая огня, мерил
большую комнату от окна к дверям... Странное дело: в
этот вечер необъяснимо тоскливое настроение овладело
людьми, населяющими институт, и животными. Жабы поче-
му-то подняли особенно тоскливый концерт и стрекотали
зловеще и предостерегающе. Панкрату пришлось ловить в
коридорах ужа, который ушел из своей камеры, и когда он
его поймал, вид у ужа был такой, словно тот собирался
куда глаза глядят, лишь бы только уйти.
В глубоких сумерках прозвучал звонок из кабинета
Персикова. Панкрат появился на пороге. И увидал стран-
ную картину. Ученый стоял одиноко посреди кабинета и
глядел на столы. Панкрат кашлянул и замер.
- Вот, Панкрат, - сказал Персиков и указал на
опустевший стол.
Панкрат ужаснулся. Ему показалось, что глаза у
профессора в сумерках заплаканы. Это было так необыкно-
венно, так страшно.
- Так точно, - плаксиво ответил Панкрат и подумал:
"Лучше б ты уж наорал на меня!"
- Вот, - повторил Персиков, и губы у него дрогнули
точно так же, как у ребенка, у которого отняли ни с то-
го, ни с сего любимую игрушку.
- Ты знаешь, дорогой Панкрат, - продолжал Перси-
ков, отворачиваясь к окну, - жена-то моя, которая уеха-
ла пятнадцать лет назад, в оперетку она поступила, а
теперь умерла, оказывается... Вот история, Панкрат ми-
лый... Мне письмо прислали...
Жабы кричали жалобно, и сумерки одевали профессо-
ра, вот она... ночь. Москва... где-то какие-то белые
шары за окнами загорались... Панкрат, растерявшись,
тосковал, держа от страха руки по швам...
- Иди, Панкрат, - тяжело вымолвил профессор и мах-
нул рукой, - ложись спать, миленький, голубчик, Панк-
рат.
И наступила ночь. Панкрат выбежал из кабинета по-
чему-то на цыпочках, пробежал в свою каморку, разрыл
тряпье в углу, вытащил из-под него початую бутылку
русской горькой и разом выхлюпнул около чайного стака-
на. Закусил хлебом с солью, и глаза его несколько пове-
селели.
Поздним вечером, уже ближе к полуночи, Панкрат,
сидя босиком на скамье в скупо освещенном вестибюле,
говорил бессонному дежурному котелку, почесывая грудь
под ситцевой рубахой.
- Лучше б убил, ей бо...
- Неужто плакал? - с любопытством спрашивал коте-
лок.
- Ей... бо... - уверял Панкрат.
- Великий ученый, - согласился котелок, - извест-
но, лягушка жены не заменит.
- Никак, - согласился Панкрат.
Потом он подумал и добавил:
- Я свою бабу подумываю выписать сюды... Чего ей в
самом деле в деревне сидеть. Только она гадов этих не
выносит нипочем...
- Что говорить, пакость ужаснейшая, - согласился
котелок.
Из кабинета ученого не слышно было ни звука. Да и
света в нем не было. Не было полоски под дверью.
Глава 8. История в совхозе
Положительно нет прекраснее времени, нежели зрелый
август в Смоленской хотя бы губернии. Лето 1928 года
было, как известно, отличнейшее, с дождями весной вов-
ремя, с полным жарким солнцем, с отличным урожаем...
Яблоки в бывшем имении Шереметевых зрели... леса зеле-
нели, желтизной квадратов лежали поля... Человек-то
лучше становится на лоне природы. И не так уж неприятен
показался бы Александр Семенович, как в городе. И курт-
ки противной на нем не было. Лицо его медно загорело,
ситцевая расстегнутая рубашка показывала грудь, порос-
шую густейшим черным волосом, на ногах были парусиновые
штаны. И глаза его успокоились и подобрели.
Александр Семенович оживленно сбежал с крыльца с
колоннадой, на коей была прибита вывеска под звездой:
Совхоз "Красный луч", и прямо к автомоби-
лю-полугрузовичку, привезшему три черных камеры под ох-
раной.
Весь день Александр Семенович хлопотал со своими
помощниками, устанавливая камеры в бывшем зимнем саду -
оранжерее Шереметевых... К вечеру все было готово. Под
стеклянным потолком загорелся белый матовый шар, на
кирпичах устанавливали камеры, и механик, приезжавший с
камерами, пощелкав и повертев блестящие винты, зажег на
асбестовом полу в черных ящиках красный таинственный
луч.
Александр Семенович хлопотал, сам влезал на лест-
ницу, проверяя провода.
На следующий день вернулся со станции тот же по-
лугрузовичок и выплюнул три ящика, великолепной гладкой
фанеры, кругом оклеенной ярлыками и белыми по черному
надписями:
Vorsicht!! Eier!!
Осторожно: яйца!!
- Что же так мало прислали? - удивился Александр
Семенович, однако тотчас захлопотался и стал распаковы-
вать яйца. Распаковывание происходило все в той же
оранжерее и принимали в нем участие: сам Александр Се-
менович; его необыкновенной толщины жена Маня; кривой
бывший садовник бывших Шереметевых, а ныне служащий в
совхозе на универсальной должности сторожа; охранитель,
обреченный на житье в совхозе; и уборщица Дуня. Это не
Москва, и все здесь носило более простой, семейный и
дружественный характер. Александр Семенович распоряжал-
ся, любовно посматривая на ящики, выглядевшие таким со-
лидным компактным подарком, под нежным закатным светом
верхних стекол оранжереи. Охранитель, винтовка которого
мирно дремала у дверей, клещами взламывал скрепы и ме-
таллические обшивки. Стоял треск... Сыпалась пыль.
Александр Семенович, шлепая сандалиями, суетился возле
ящиков.
- Вы потише, пожалуйста, - говорил он охранителю.
- Осторожнее. Что же вы, не видите - яйца?
- Ничего, - хрипел уездный воин, буравя, - сей-
час...
Тр-р-р... и сыпалась пыль.
Яйца оказались упакованными превосходно: под дере-
вянной крышкой был слой парафиновой бумаги, затем про-
мокательной, затем следовал плотный слой стружек, затем
опилки, и в них замелькали белые головки яиц.
- Заграничной упаковочки, - любовно говорил Алек-
сандр Семенович, роясь в опилках, - это вам не то, что
у нас. Маня, осторожнее, ты их побьешь.
- Ты, Александр Семенович, сдурел, - отвечала же-
на, - какое золото, подумаешь. Что я, никогда яиц не
видала? Ой!.. какие большие!
- Заграница, - говорил Александр Семенович, выкла-
дывая яйца на деревянный стол, - разве это наши мужиц-
кие яйца... Все, вероятно, брамапутры, черт их возьми!
немецкие...
- Известное дело, - подтвердил охранитель, любуясь
яйцами.
- Только не понимаю, чего они грязные, - говорил
задумчиво Александр Семенович... - Маня, ты присматри-
вай. Пускай дальше выгружают, а я иду на телефон.
И Александр Семенович отправился на телефон в кон-
тору совхоза через двор.
Вечером в кабинете зоологического института затре-
щал телефон. Профессор Персиков взъерошил волосы и по-
дошел к аппарату.
- Ну? - спросил он.
- С вами сейчас будет говорить провинция, - тихо с
шипением отозвалась трубка женским голосом.
- Ну. Слушаю, - брезгливо спросил Персиков в чер-
ний рот телефона. В том что-то щелкало, а затем дальний
мужской голос сказал в ухо встревоженно:
- Мыть ли яйца, профессор?
- Что такое? Что? Что вы спрашиваете? - раздражил-
ся Персиков. - Откуда говорят?
- Из Никольского, Смоленской губернии, - ответила
трубка.
- Ничего не понимаю. Никакого Никольского не знаю.
Кто это?
- Рокк, - сурово сказала трубка.
- Какой Рокк? Ах, да... это вы... так что вы спра-
шиваете?
- Мыть ли их?.. прислали из-за границы мне партию
куриных яиц...
- Ну?
- А они в грязюке в какой-то...
- Что-то вы путаете... Как они могут быть в "гря-
зюке", как вы выражаетесь? Ну, конечно, может быть нем-
ного... помет присох... или что-нибудь еще...
- Так не мыть?
- Конечно, не нужно... Вы, что, хотите уже заря-
жать яйцами камеры?
- Заряжаю. Да, - ответила трубка.
- Гм, - хмыкнул Персиков.
- Пока, - цокнула трубка и стихла.
- "Пока", - с ненавистью повторил Персиков при-
ват-доценту Иванову, - как вам нравится этот тип, Петр
Степанович?
- Это он? Воображаю, что он там напечет из этих
яиц.
- Д... д... д...- заговорил Персиков злобно. - Вы
вообразите, Петр Степанович... Ну, прекрасно... очень
возможно, что на дейтероплазму куриного яйца луч окажет
такое же действие, как и на плазму голых. Очень возмож-
но, что куры у него вылупятся... Но, ведь, ни вы, ни я
не можем сказать, какие это куры будут... может быть,
они ни к черту негодные куры. Может быть, они подохнут
через два дня. Может быть, их есть нельзя! А разве я
поручусь, что они будут стоять на ногах. Может быть, у
них кости ломкие. - Персиков вошел в азарт и махал ла-
донью и загибал пальцы.
- Совершенно верно, - согласился Иванов.
- Вы можете поручиться, Петр Степанович, что они
дадут поколение? Может быть, этот тип выведет стериль-
ных кур. Догонит их до величины собаки, а потомства от
них жди потом до второго пришествия.
- Нельзя поручиться, - согласился Иванов.
- И какая развязность, - расстраивал сам себя Пер-
сиков, - бойкость какая-то! И, ведь, заметьте, что это-
го прохвоста мне же поручили инструктировать. - Перси-
ков указал на бумагу, доставленную Рокком (она валялась
на экспериментальном столе)... - а как я его буду, это-
го невежду, инструктировать, когда я сам по этому воп-
росу ничего сказать не могу.
- А отказаться нельзя было? - спросил Иванов.
Персиков побагровел, взял бумагу и показал ее Ива-
нову. Тот прочел ее и иронически усмехнулся.
- М-да... - сказал он многозначительно.
- И, ведь, заметьте... Я своего заказа жду два ме-
сяца и о нем ни слуху, ни духу. А этому моментально и
яйца прислали и вообще всяческое содействие...
- Ни черта у него не выйдет, Владимир Ипатьевич. И
просто кончится тем, что вернут нам камеры.
- Да если бы скорее, а то ведь они же мои опыты
задерживают.
- Да вот это скверно. У меня все готово.
- Вы скафандры получили?
- Да, сегодня утром.
Персиков несколько успокоился и оживился.
- Угу... Я думаю, мы так сделаем. Двери операцион-
ной можно будет наглухо закрыть, а окно мы откроем...
- Конечно, - согласился Иванов.
- Три шлема?
- Три. Да.
- Ну вот-с... Вы, стало быть, я и кого-нибудь из
студентов можно назвать. Дадим ему третий шлем.
- Гринмута можно.
- Это который у вас сейчас с саламандрами работа-
ет?.. гм... он ничего... хотя, позвольте, весной он не
мог сказать, как устроен плавательный пузырь у голозу-
бых, - злопамятно добавил Персиков.
- Нет, он ничего... Он хороший студент, - засту-
пился Иванов.
- Придется уж не поспать одну ночь, - продолжал
Персиков, - только вот что, Петр Степанович, вы про-
верьте газ, а то черт их знает, эти доброхимы ихние.
Пришлют какую-нибудь гадость.
- Нет, нет, - и Иванов замахал руками, - вчера я
уже пробовал. Нужно отдать им справедливость, Владимир
Ипатьевич, превосходный газ.
- Вы на ком пробовали?
- На обыкновенных жабах. Пустишь струйку - мгно-
венно умирают. Да, Владимир Ипатьевич, мы еще так сде-
лаем. Вы напишите отношение в Гепеу, чтобы вам прислали
электрический револьвер.
- Да я не умею с ним обращаться...
- Я на себя беру, - ответил Иванов, - мы на Клязь-
ме из него стреляли, шутки ради... там один гепеур со
мной жил... Замечательная штука. И просто чрезвычай-
но... Бьет бесшумно, шагов на сто и наповал. Мы в ворон
стреляли... По-моему, даже и газа не нужно.
- Гм... - это остроумная идея... Очень. - Персиков
пошел в угол, взял трубку и квакнул...
- Дайте-ка мне эту, как ее... Лубянку...
Дни стояли жаркие до чрезвычайности. Над полями
было ясно видно, как переливается прозрачный, жирный
зной. А ночи чудные, обманчивые, зеленые. Луна светила
и такую красоту навела на бывшее именье Шереметевых,
что ее невозможно выразить. Дворец- совхоз, словно са-
харный, светился, в парке тени дрожали, а пруды стали
двухцветными пополам - косяком лунный столб, а половина
бездонная тьма. В пятнах луны можно было свободно чи-
тать "Известия", за исключением шахматного отдела, наб-
ранного мелкой нонпарелью. Но в такие ночи никто "Из-
вестия", понятное дело, не читал... Дуня-уборщица ока-
залась в роще за совхозом и там же оказался, вследствие
совпадения, рыжеусый шофер потрепанного совхозовского
грузовичка. Что они там делали - неизвестно. Приютились
они в непрочной тени вяза, прямо на разостланном пальто
шофера. В кухне горела лампочка, там ужинали два ого-
родника, а мадам Рокк в белом капоте сидела на колонной
веранде и мечтала, глядя на красавицу-луну.
В 10 часов вечера, когда замолкли звуки в деревне
Концовке, расположенной за совхозом, идиллический пей-
заж огласился прелестными нежными звуками флейты. Выра-
зить немыслимо, до чего они были уместны над рощами и
бывшими колоннами шереметевского дворца. Хрупкая трель
из "Пиковой дамы" смешала в дуэте свой голос с голосом
страстной Полины и унеслась в лунную высь, как видение
старого и все-таки бесконечно милого, до слез очаровы-
вающего режима.
- Угасают... Угасают... -
свистала, переливая и вздыхая, флейта.
Замерли рощи, и Дуня, гибельная, как лесная русал-
ка, слушала, приложив щеку к жесткой, рыжей и мужест-
венной щеке шофера.
- А хорошо дудит, сукин сын, - сказал шофер, обни-
мая Дуню за талию мужественной рукой.
Игра на флейте сам заведующий совхозом Александр
Семенович Рокк, и играл, нужно отдать ему справедли-
вость, превосходно. Дело в том, что некогда флейта была
специальностью Александра Семеновича. Вплоть до 1917
года он служил в известном концертном ансамбле маэстро
Петухова, ежевечерно оглашавшем стройными звуками фойе
уютного кинематографа "Волшебные грезы" в городе Екате-
ринославле. Но великий 1917 год, переломивший карьеру
многих людей, и Александра Семеновича повел по новым
путям. Он покинул "Волшебные грезы" и пыльный звездный
сатин в фойе и бросился в открытое море войны и револю-
ции, сменив флейту на губительный маузер. Его долго
швыряло по волнам, неоднократно выплескивая то в Крыму,
то в Москве, то в Туркестане, то даже во Владивостоке.
Нужна была именно революция, чтобы вполне выявить Алек-
сандра Семеновича. Выяснилось, что этот человек положи-
тельно велик, и, конечно, не в фойе "Грез" ему сидеть.
Не вдаваясь в долгие подробности, скажем, что последний
1927 и начало 1928-го года застали Александра Семенови-
ча в Туркестане, где он, во-первых, редактировал огром-
ную газету, а засим, как местный член высшей хозяйс-
твенной комиссии, прославился своими изумительными ра-
ботами по орошению туркестанского края. В 1928 году
Рокк прибыл в Москву и получил вполне заслуженный от-
дых. Высшая комиссия той организации, билет которой с
честью носил в кармане провинциально-старомодный чело-
век, сменила его и назначила ему должность спокойную и
почетную. Увы! Увы! На горе республике кипучий мозг
Александра Семеновича не потух, в Москве Рокк столкнул-
ся с изобретением Персикова и в номерах на Тверской
"Красный Париж" родилась у Александра Семеновича идея,
как при помощи луча Персикова возродить в течение меся-
ца кур в республике. Рокка выслушали в комиссии живот-
новодства, согласились с ним, и Рокк пришел с плотной
бумагой к чудаку зоологу.
Концерт над стеклянными водами и рощами и парком
уже шел к концу, как вдруг произошло нечто, которое
прервало его раньше времени. Именно, в Концовке собаки,
которым по времени уже следовало бы спать, подняли
вдруг невыносимый лай, который постепенно перешел в об-
щий мучительный вой. Вой, разрастаясь, полетел по по-
лям, и вою вдруг ответил трескучий в миллион голосов
концерт лягушек на прудах. Все это было так жутко, что
показалось даже на мгновенье, будто померкла таинствен-
ная колдовская ночь.
Александр Семенович оставил флейту и вышел на ве-
ранду.
- Маня, ты слышишь!? Вот проклятые собаки... Чего
они, как ты думаешь, разбесились?
- Откуда я знаю? - ответила Маня, глядя на луну.
- Знаешь, Манечка, пойдем посмотрим на яички, -
предложил Александр Семенович.
- Ей-богу, Александр Семенович, ты совсем помешал-
ся со своими яйцами и курами. Отдохни ты немножко!
- Нет, Манечка, пойдем.
В оранжерее горел яркий шар. Пришла и Дуня с горя-
щим лицом и блестящими глазами. Александр Семенович
нежно открыл контрольные стекла, и все стали погляды-
вать внутрь камер. На белом асбестовом полу лежали пра-
вильными рядами испещренные пятнами ярко-красные яйца,
в камерах было беззвучно... а шар вверху в 15000 свечей
тихо шипел.
- Эх, выведу я цыпляток! - с энтузиазмом говорил
Александр Семенович, заглядывая то с боку в контрольные
прорези, то сверху, через широкие вентиляционные от-
верстия, - вот увидите... Что? Не выведу?
- А вы знаете, Александр Семенович, - сказала Ду-
ня, улыбаясь, - мужики в Концовке говорили, что вы ан-
тихрист. Говорят, что ваши яйца дьявольские. Грех маши-
ной выводить. Убить вас хотели.
Александр Семенович вздрогнул и повернулся к жене.
Лицо его пожелтело.
- Ну, что вы скажете? Вот народ! Ну что вы сделае-
те с таким народом? А? Манечка, надо будет им собрание
сделать... Завтра вызову из уезда работников. Я им сам
скажу речь. Надо будет вообще тут поработать... А то
это медвежий какой-то угол...
- Темнота, - молвил охранитель, расположившийся на
своей шинели у двери оранжереи.
Следующий день ознаменовался страннейшими и необъ-
яснимыми происшествиями. Утром, при первом же блеске
солнца, рощи, которые приветствовали обычно светило не-
умолчным и мощным стрекотанием птиц, встретили его пол-
ным безмолвием. Это было замечено решительно всеми.
Словно перед грозой. Но никакой грозы и в помине не бы-
ло. Разговоры в совхозе приняли странный и двусмыслен-
ный для Александра Семеновича оттенок и в особенности
потому, что со слов дяди, по прозвищу Козий Зоб, из-
вестного смутьяна и мудреца из Концовки, стало извест-
но, что якобы все птицы собрались в косяки и на рассве-
те убрались куда-то из Шереметева вон, на север, что
было просто глупо. Александр Семенович очень расстроил-
ся и целый день потратил на то, чтобы созвониться с го-
родом Грачевкой. Оттуда обещали Александру Семеновичу
прислать дня через два ораторов на две темы - междуна-
родное положение и вопрос о Доброкуре.
Вечер тоже был не без сюрпризов. Если утром умолк-
ли рощи, показав вполне ясно, как подозрительно-непри-
ятна тишина деревьев, если в полдень убрались куда-то
воробьи с совхозного двора, то к вечеру умолк пруд в
Шереметевке. Это было поистине изумительно, ибо всем в
окрестностях на сорок верст было превосходно известно
знаменитое стрекотание шереметевских лягушек. А теперь
они словно вымерли. С пруда не доносилось ни одного го-
лоса, и беззвучно стояла осока. Нужно признаться, что
Александр Семенович окончательно расстроился. Об этих
происшествиях начали толковать и толковали самым непри-
ятным образом, т.е. за спиной Александра Семеновича.
- Действительно, это странно, - сказал за обедом
Александр Семенович жене, - я не могу понять, зачем
этим птицам понадобилось улетать?
- Откуда я знаю? - ответила Маня. - Может быть, от
твоего луча?
- Ну ты, Маня, обыкновеннейшая дура, - ответил
Александр Семенович, бросив ложку, - ты - как мужики.
При чем здесь луч?
- А я не знаю. Оставь меня в покое.
Вечером произошел третий сюрприз - опять взвыли
собаки в Концовке, и ведь как! Над лунными полями стоял
непрерывный стон, злобные тоскливые стенания.
Вознаградил себя Александр Семенович еще сюрпри-
зом, но уже приятным, а именно в оранжерее. В камерах
начал слышаться беспрерывный стук в красных яйцах.
Токи... токи... токи... токи... - стучало
то в одном, то в другом, то в третьем яйце.