М.Е. Салтыков-Щедрин. Современная идиллия (о сельце Едимонове Корчевского уезда Тверской губернии)

Георгий Осипов

Фамилия Верещагиных всемирно известна - главным образом благодаря Василию, гениальному художнику-баталисту, сыну череповецкого уездного предводителя дворянства.

Однако блеск его дарования почти совершенно затмил его братьев: талантливым художником был рано погибший брат Сергей, очень способным беллетристом - брат Александр. Но совершенно особое место в русской истории принадлежит старшему брату - Николаю, практически в одиночку создавшему целую отрасль русской промышленности.

«Не мог приучить себя переносить морскую качку...»

Николай Васильевич Верещагин родился в Новгородской губернии, в городе Череповце 13 октября 1839 года. Поначалу казалось, что быть ему «морским волком» - окончил морской корпус, начал службу, воевал в Крымскую войну... Но морская служба требует железного здоровья, а его-то как раз у Верещагина и не было: в отставку он вышел - «по расстроенному здоровью» - в возрасте всего лишь 22 лет от роду и стал мировым посредником в своем родном уезде. «Не мог я приучить себя переносить морскую качку», - писал он. Работа располагала к частым поездкам и, естественно, к наблюдениям за окружающей жизнью. Каковая и убедила молодого чиновника в том, что самая перспективная отрасль отечественного сельского хозяйства - молочная. «В нашем хозяйстве при обилии леса и поемных лугов на реке Шексне и также при совершенно песчаной почве по мне представлялся один выход - развивать молочное скотоводство», - записал он для себя. Три года собирался Верещагин с мыслями и средствами, получил существенную моральную и материальную поддержку от отца и...

Много лет спустя один из многочисленных учеников Верещагина вспоминал: «До вступления в 1864 году Николая Васильевича на поприще русского сельского хозяйства в России почти не существовало молочного хозяйства и русского молочного скотоводства в европейском смысле этого слова. Русский скот выполнял лишь позорную роль производителя навоза, а «молочные скопы» ограничивались лишь топленым и сметанным маслом. Европейское же молочное хозяйство представляли несколько десятков швейцарцев, производивших швейцарский сыр и державших эти производства в строгой тайне. Потребность же в сырах и сливочном масле пополнялась их ввозом из-за границы и из Финляндии».

«...А нам, швейцарцам, делать будет нечего»

По соседству с Череповецким уездом, в пределах уже вологодских, была сыроварня, хозяином которой как раз был швейцарец. Поначалу он согласился взять в обучение молодого Верещагина, но потом попросту выгнал его, сказав: «Научи вас, русских, делать сыр, так нам, швейцарцам, вовсе нечего делать будет!» Делать нечего - отправился Верещагин в Петербург, где, по слухам, в Царском Селе работал один русский сыровар, обучавшийся за границей. «Стажировкой» у этого сыровара Верещагин был сильно разочарован. «Его сыр, - вспоминал он, - выходил неважный, со множеством очень мелких глазков, и сам сыровар жаловался, что мастер обучил его, да не вполне, не желая открывать всех своих секретов».

Тут-то и явилось письмо от брата Василия, который сообщал, что во время поездок по Швейцарии нашел он несколько сыроварен, хозяева которых никаких секретов из своего ремесла не делают. И Верещагин-старший поспешил отправиться в альпийскую республику, где пробыл полгода: «Изучил я приготовление сыров жирных, полужирных и тощих и приготовление масла по швейцарскому способу».

Понятно, что начинать дело Верещагину хотелось в родных местах. Да не тут-то было. Своего стартового капитала у него не было, а в петербургском Экономическом Обществе сообщили, что располагают они свободными средствами для одной лишь Тверской губернии, каковые когда-то были пожертвованы на развитие сельского хозяйства двумя помещиками-доброхотами, Яковлевым и Мордвиновым. Делать нечего - местным патриотизмом пришлось поступиться, и более чем на тридцать лет имя Верещагина оказалось связанным с тверскими землями.

В 1866 году Верещагин открывает артельную сыроварню в селе Отроковичи Тверского уезда и на свои деньги печатает многочисленные брошюры, доказывающие преимущества именно артельных хозяйств. Вторая сыроварня открывается в селе Видогощ, на левом берегу Волги. На сыроваров учились местные крестьяне, дело было новым и трудным, а посему поселился Верещагин не в самом селе (дабы не смущать неофитов), а неподалеку, но с производства, что называется, глаз не спускал. «Мастерами-сыроварами, - подтвердил очевидец, - были местные крестьяне, обученные Николаем Васильевичем, а все управление лежало на выбранном крестьянами старосте. Видогощенские крестьяне были просто в восторге от своей сыроварни».

Но обучить крестьян в каждом селе одному Верещагину было просто невозможно. Тем более что сам он успел съездить и в Голштинию, где прошел курс обучения у лучших маслоделов, а одну семью, лучших специалистов «по маслу» уговорил даже переехать в Россию...

«Я не показывал всех моих расходов...»

Требовалась специальная школа. Верещагин, окрыленный поддержкой «сверху» (в 1869 году за свои труды он был пожалован орденом св. Анны III степени), а именно - министра финансов Рейтерна, 1 июня 1871 года открыл на базе созданной тремя годами ранее сыроварни первую школу молочного хозяйства в селе Едимонове Корчевского уезда. (Находится оно на берегу нынешнего Московского моря, почти напротив древнего села Городня.) Немалую помощь оказал Верещагину при ее открытии и великий химик Менделеев. Школа, как признавали современники, являла собою нечто совершенно особенное в русском образовании и в русском сельском хозяйстве. Никакой муштры, никаких «артикулов», никакой строгости. Даже продолжительность обучения - и та не была точно зафиксирована. Курс обучения занимал около двух лет, но если человек хотел учиться дольше - никто не препятствовал. Учеников учили варить сыры: русско-швейцарский, голландский, честер, дерби, чаддар, зеленый, бакштейн, мягкие французские, - делать высококачественную сметану, масла: сливочное, парижские, сладко-соленое, голштинское, экспортное...

А за обучением следовал не только набор новых поколений сыроваров и маслоделов, но и поездки за границу - уже не за опытом, а на международные выставки, где продукция «едимоновцев» стяжала не одну золотую медаль. О появлении доныне знаменитого во всем мире вологодского масла его «отец» писал очень скромно: «Север России, сколько мне было известно, уже тогда доставлял на столичные рынки русское топленое масло. Улучшенное маслоделие увеличило выход масла, подняло ценность последнего и удвоило доход от коровы. Вот причины, по которым так быстро развилось маслоделие на нашем Севере».

Но дело шло вовсе не так гладко, как могло показаться со стороны. Сам Верещагин, во-первых, по деловой хватке был откровенно слабоват. Потом он вспоминал, что, когда министр финансов Рейтерн предлагал ему на создание едимоновской школы 25 тысяч рублей кредита, он по скромности взял всего 15 и испытывал потом значительные финансовые трудности. «Обращаясь за помощью к правительству, - вспоминал впоследствии сей «рыцарь без страха и упрека», - я не показывал всех моих расходов, опасаясь отказа и очень надеясь, что впоследствии, когда виднее будут результаты моих трудов, правительство оценит их и возвратит мне мои расходы». Таким наивным человеком Верещагин был, увы, всю жизнь - не только в пору создания школы.

В архиве Верещагина - множество писем компетентным лицам, несколько писем на высочайшие имена с просьбами о списании долгов, о материальной помощи, о выделении ссуд (несколько раз закладывал и перезакладывал Верещагин Петровку, свое имение). Доказывал, что никаких растрат не допускает и дело делает при минимальном расходе средств. Власти благоволили, ценя «отца» русской молочной промышленности, - долги списывали, деньги выделяли, выплату кредитов отсрочивали. На содержание едимоновской школы отпускалось ежегодно из казны до 18 тысяч рублей (правда, в 1881 году школа содержалась исключительно на собственные деньги Верещагина). Но даже деликатнейший Николай II как-то не выдержал: «Ну нельзя же быть таким непрактичным!»

«По отношению к чистоте оставалось желать многого...»

Бессребреничество Верещагина было далеко не единственной трудностью. Огромные убытки поначалу приносили ему транспортные расходы. Ну не приспособлены были неторопливые русские железные дороги к перевозке столь деликатных и скоропортящихся продуктов, как сыр и масло! Система сбыта - как на отечественном, так и на зарубежном рынке - полностью отсутствовала, ее пришлось создавать с нуля. Как пришлось создавать и специальную посуду для молочных продуктов - многим в тогдашней России это казалось совершенной дикостью и причудой «богатого» барина.

А производителя приходилось учить самым элементарным вещам. Верещагин пишет об этом вполне сдержанно, но чувствуется, что у автора записки крепко наболело: «При занятии делом мало-помалу выяснились громадные трудности при обработке сборного молока (для производства сыра. - Г. О.) из крестьянских хозяйств. Самый продукт, молоко, оказывался достаточно содержательным по жиру и творожине, но по отношению к чистоте оставалось желать многого, ибо хотя большинство крестьян обходится бережно с выменем и молоком... встречаются и такие, которые относятся к этому делу небрежно, у которых всякая посуда, из-под чего бы то ни было, оказывалась годною и под молоко... Ни угрозы, ни советы не помогали».

Однако же итоги двадцатилетней деятельности Верещагина говорили сами за себя. В порядке самого простого перечисления. Сыроделание перестало быть тайной. Владельцы небольших стад получили возможность свободного выхода на рынок. Производство всех сортов масла и сыров переведено в Россию и приспособлено к местным условиям. Более того, открыт их широчайший экспорт за границу, они превратились в одну из главных статей русского экспорта. Все принадлежности для молочного производства и молочная посуда стали производиться на месте. Значительно продвинулось вперед развитие отечественного скотоводства. В едимоновской школе получили образование более тысячи человек.

То же самое - языком цифр. До Верещагина вывозилось в год за границу всего лишь 200 - 300 тысяч пудов почти исключительно топленого масла. В 1894 году экспорт составил 3 126 тысяч пудов. Экспорт сыра – в том числе в Швейцарию – достиг 60 тыс. пудов. В 1906 году, в предпоследний год жизни Николая Верещагина, Россия, еще не до конца оправившаяся от последствий проигранной войны, вывезла более 3 миллионов пудов масла на сумму 44 миллиона рублей. Верещагин, скончавшийся в марте 1907 года, не успел узнать, что за этот год произведено было молочной продукции в России более чем на 120 миллионов рублей. А в 1910-е годы - это подсчитано точно - только экспорт масла (без учета сыра) дал русской казне столько же средств, сколько все золотые прииски.