| |
Социалистическое строительство 1929-1941 гг.
Религия
Резухин А. Церковная Вологда 1930 – 1940-х годов / А. Резухин // Вологда: Ист.-краеведч. альманах. – Вып. 3. – Вологда, 2000.
Церковная Вологда 1930 – 1940-х годов
К записи своих воспоминаний о церковной Вологде тридцатых и сороковых годов XX века протоиерей о. Алексей Резухин впервые приступил в октябре-ноябре 1984 года по просьбе архиепископа Михаила (Мудьюгина), бывшего в 1979-1993 годах правящим архиереем Вологодской епархии. Первый вариант записей, 25 страниц машинописи, был передан владыке Михаилу и благодаря ему стал известен небольшому кругу интересующихся церковной историей Вологды, в том числе и автору этих строк. Все мы понимали уникальность мемуаров отца Алексея – очевидца и участника церковной жизни в столь драматический период ее истории – и уже тогда сожалели, что они, как нам казалось, были слишком краткими. Но мало кому было известно, что отец Алексей продолжил работу над воспоминаниями, к концу 1987 года практически утроив их объем (74 машинописные страницы). Первоначальный вариант был дополнен новыми именами и событиями, возвращающими в нашу коллективную историческую память то, что по прошествии еще нескольких лет могло быть утрачено безвозвратно. Свои воспоминания отец Алексей Резухин посвятил 1000-летию Крещения Руси. Именно этот вариант, расширенный и окончательный, и публикуется в альманахе.
Алексей Алексеевич Резухин родился в 1921 году в Вологде. Его отец, Алексей Николаевич Резухин, был военным: революция застала его в чине штабс-капитана, а в начале 1920-х он был в Вологде командиром территориального полка. Мать – Елена Николаевна Резухина (урожденная Одинцова) – работала фармацевтом. Родители были людьми верующими, церковными. А.И. Резухин в 1906 году окончил Вологодскую духовную семинарию.
Предки о. Алексея Резухина были, как правило, священнослужителями либо офицерами. Его прадед протоиерей Владимир Алексеевич Резухин (сын диакона) был настоятелем Никольского собора города Кадникова. У него было восемь детей. Среди сыновей и внуков о. Владимира – капитан, генерал, казачий атаман. Дед о. Алексея Резухина Николай Владимирович после окончания Межевого инcтитута служил землемером в Минске и Симферополе, за несколько лет до смерти возвратился в родные места, жил в Вологде.
Незадолго до Великой Отечественной войны Алексей Резухин окончил среднюю школу №23 Вологды. В 1942 году был призван в армию, но вскоре после тяжелейшей болезни по состоянию здоровья был признан негодным к военной службе. В 1945 году поступил в только что открытый Богословский институт в Москве. 15 июня 1947 года одним из самых известных православных архиереев митрополитом Николаем (Ярушевичем) был рукоположен в сан диакона, а через два дня Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием – в сан священника. Последующая служба о. Алексея проходила в храмах Зарайска (1947-1949), Москвы (1949-1950). Костромы (1950-1954). С 1954 по 1978 год он служил в Тульском Всехсвятском кафедральном соборе, а с 1978 года был настоятелем Успенской церкви города Богородицка Тульской области. Умер отец Алексей 12 марта 1999 года. Жизнь его детей также связана с Церковью. Сын Николай после окончания политехнического института получил богословское образование в Московской духовной семинарии, а затем и в академии, стал священником, преподавал в Московской духовной академии. В 1995 году он трагически погиб. Сын Сергей окончил медицинский институт, в настоящее время он протоиерей, секретарь епархиального управления Тульской епархии. Дочь Мария после окончания музыкального училища стала регентом церковного хора. Сын Алексей, получив образование в политехническом институте, поступил в Московскую духовную семинарию: в настоящее, время – настоятель храма в г. Кимовске Тульской епархии. Сын Владимир работает фармацевтом.
О каждом из периодов своей жизни отец Алексей написал отдельные воспоминания. Эти небольшие, но очень яркие и искренние этюды, датированные 1970, 1980, 1988 и 1990 годами, объединены общим названием «О самом себе, о родне и прожитой жизни». Они хранятся в семейном архиве его наследников, им адресованы и носят прежде всего личный характер. Публикуемые же очерки «Церковная Вологда 1930–1940-х годов», напротив, носят открыто общественный характер и призваны донести до нас авторские впечатления о жизни православной Вологды полвека тому назад – той Вологды, которую абсолютное большинство из нас, можно сказать, и не знает.
Воспоминания охватывают период с 1930 по 1949 год, при этом 1930-е годы представлены достаточно полно и детально, а 1940-е – фрагментарно. Текст построен по хронологическо-тематическому принципу. Автор ведет читателя по прошедшему времени последовательно, но не строго, не «летописно». Порой он надолго останавливается, особенно там, где скапливаются наиболее яркие воспоминания о событиях и людях, о собственных переживаниях. Где это необходимо, совершает обстоятельные экскурсы в прошлое или выходы в будущее. Благодаря этому воспоминания приобрели характер неспешной беседы-размышления.
Читатель же не должен забывать, что в тридцатые годы, представленные в мемуарах наиболее тщательно, автор был подростком, с 9 лет начавшим прислуживать в храме. Можно только удивляться тому, как он сумел пронести по жизни нетронутыми эти живые, по-детски чистые, а иногда столь же по-детски наивные и трогательные образы людей, картины событий, зарисовки Вологды и ее быта. Важно, что в свои 66-67 лет он не пытается «подправлять» эти первые жизненные впечатления, утяжелять их рассуждениями пожилого, много повидавшего человека. Несколько сюжетов об общецерковных событиях тех лет, вставленных о. Алексеем в окончательный вариант текста (например, о появлении обновленчества в Православной церкви, о «непоминающих»), несут скорее информационно-справочный, чем какой-либо оценочный характер, и нисколько не разрушают индивидуально-личностный ракурс воспоминаний.
Отец Алексей не ставил своей задачей воссоздать всю полноту церковной жизни Вологды. Он пишет только о том, что мог видеть и слышать юный иподиакон, служивший в храме Рождества Богородицы, ставшем после закрытия почти всех вологодских церквей кафедральным собором Вологодской епархии. Но видеть и наблюдать он мог многое, так как этому храму (единственному в Вологде!) суждено было остаться незакрытым. Именно в нем сконцентрировалась церковная жизнь города в самое трудное для православной веры время.
Главный герой воспоминаний о. Алексея – православный священнослужитель, оставшийся верным Церкви и продолжавший исполнять свою миссию в сложнейших условиях репрессий и гонений на веру. В общей сложности он упоминает более чем о пятидесяти служителях Православной церкви – архиереях, священниках, диаконах и регентах вологодских храмов. Важно, что среди них такие известные деятели Церкви, как архиепископ Венедикт (Плотников), архиепископ Варлаам (Ряшенцев), епископ Николай (Караулов), протоиереи Константин Богословский, Симеон Видякин, Феодор Казанский, протодиаконы Николай Румянцев и Михаил Попов и многие другие, память о которых продолжает жить среди православных вологжан. Яркие индивидуальные портреты вологодских священников свидетельствуют, что к тому времени они остались единственными видимыми носителями прежних ценностей и дореволюционного уклада жизни.
Без пафоса и надрыва повествует автор о том подвиге, который несли эти люди. Пожилому священнику, например, суждено было доживать свои дни отдельно от семьи, в какой-то сторожке, а при встрече с родными детьми делать вид, что они незнакомы. Бывшему ректору семинарии приходилось зарабатывать на пропитание распиловкой дров. На улице человека в рясе в любой момент могли закидать грязью, а пасхальные богослужения приходилось служить среди бесчинствующей толпы. После праздничного богослужения и яркой проповеди архиерея или священника у крыльца дома мог ожидать «черный ворон». Удивительно, но все эти «штрихи» вологодской церковной повседневности не мешают автору, воспринимавшему служение в алтаре как величайшее счастье земной жизни, сохранить в целом очень светлый и радостный тон воспоминаний.
В воспоминаниях немало редких свидетельств, которые наверняка порадуют краеведов и любителей старины. Он упоминает о благочестивом обычае «Аукина дня», об опыте одновременного служения трех литургий в одном храме, о попытке открыть воскресную школу для детей, о пребывании в Вологде таинственного «митрополита» Георгия, о подвижнических усилиях православных людей сохранить литургическую жизнь в единственном храме Вологды и области и многое другое. Но и помимо информационной насыщенности воспоминания о. Алексея Резухина будут многополезны всем тем, кому дороги поучительные духовно-нравственные уроки отечественной истории.
Воспоминания публикуются в соответствии с существующими правилами, полностью, по подлиннику машинописи, представленной в редколлегию альманаха епископом Вологодским и Великоустюжским Максимилианом. Стилистические особенности текста сохранены, исправлены лишь явные опечатки.
Пунктуация приведена в соответствие с современными правилами. В комментариях, там, где это необходимо, уточнены отдельные факты и сведения биографического характера.
Вводная статья и подготовка текста воспоминаний к изданию выполнены А.В. Камкиным, комментарии – К.О. Козловым и И.В. Спасенковой.
* * *
Сейчас идут восьмидесятые годы двадцатого века, а я берусь осветить период тридцатых-сороковых годов, т.е. время, давно прошедшее, бывшее пятьдесят лет тому назад.
Хочу говорить не как историк или исследователь этого периода церковной жизни г. Вологды, а как очевидец и даже церковнослужитель Богородско-Рождественской кладбищенской церкви г. Вологды, в то время ставшей Вологодским кафедральным собором.
С августа 1930 по май 1938 года я прислуживал в этом храме, держал сначала свечу, а затем жезл и книгу «Чиновник» за архиерейским богослужением. В 1930 году мне было 9 лет. Естественно, я учился в школе, а по воскресеньям и в праздники без всякой оплаты регулярно ходил в храм и с большим удовольствием исполнял свои церковные обязанности, облачаясь при этом в стихарь [1]. Восемь больших по сложности, напряженности и насыщенности событиями лет я жил, окунувшись в самую гущу церковной жизни.
До тридцатого года было в Вологде более сорока храмов. Перечисляю их [2]:
1) Софийский собор (летний) у Кремлевской стены, XVI века;
2) Воскресенский собор (зимний) у Кремлевской стены, XVIII века;
3) Александра Невского у Соборной горки [3];
4) Покрова, что у пединститута, XVIII века [4];
5) Казанской иконы Божией Матери, что на рынке [5];
6) Вознесения (от духовного училища) у Нового моста, на берегу реки (не сохранен) [6];
7) Трех Святителей (семинарский), во дворе облисполкома (не сохранился) [7];
8) Зосимы и Савватия, что у Красного моста, теперь театр кукол;
9) Благовещения, на углу улиц Клары Цеткин и Батюшкова (не сохранился);
10) Параскевы Пятницы, на бульваре, напротив Кремля (не сохранился) [8];
11) Илии Пророка, у сада ВПВРЗ, вблизи реки, XVIII века;
12) Варлаама Хутынского, там же, XVIII века;
13) Владимирской иконы Божией Матери, что близко от пересечения улиц Воровского и Папанинцев, XVII века [9];
14) Константина и Елены, там же, XVII века [10];
15) Преображения (Спас Брусничный), что в конце улицы Клары Цеткин (не сохранился); он же – Спас на болоте [11];
16) Иоанна Богослова, что вблизи начала улицы Воровского;
17) Власия, что на улице Кирова;
18) Никольский (Никола Глинка) на улице Мира, около гостиницы «Вологда» [12];
19) Рождества Богородицы, что на бывшем Богородском кладбище, действующий;
20) Воскресения, что на Лыщиковой Горе, где теперь памятник 800-летия Вологды (не сохранился);
21) Никольский (Золотые Кресты) на бывшей Крестьянской улице, по направлению к Горбачевскому кладбищу;
22) Архангела Гавриила, там же;
23) Преподобного Герасима, там же, но у самого кладбища (не сохранился);
24) Воскресения Лазаря, что на бывшем Горбачевском кладбище, действующий;
25) Спасовсеградский собор, на площади, где «Золотой якорь», кино Горького (не сохранился) [13];
26) Никольский (Николая сенная), на этой же площади у Александровского садика (не сохранился);
27) Афанасия Александрийского, на этой же площади, но ближе к Каменному мосту (не сохранился);
28) Иоанна Предтечи, что на Роще, на этой же площади в «Детском садике», XVIII века;
29) Кирилла, что на Роще, на Советском проспекте, на берегу реки, не доходя до пристани;
30) Феодора Стратилата, на Советском проспекте у «Петровского домика» (не сохранился);
31) Петра и Павла, на Советском проспекте, у тюрьмы;
32) Покрова на Козлене, при пересечении улиц Урицкого и Пионерской [14];
33) Екатерины, при пересечении улиц Герцена и Менжинского (не сохранился);
34) Рождества Богородицы на Дегтырке, у реки Вологды [15];
35) Андрея Первозванного, что во Фрязинове, за рекой около моста, он же Преображенский [16];
36) Никольский, что во Владыкине, у Красного моста [17];
37) Димитрия Прилуцкого, XVIII века, в Заречье, на берегу Вологды [18];
38) Иоанна Златоустого, XVII века, в Заречье, что на берегу Вологды;
39) Сретения, XVIII века, в Заречье на берегу реки Вологды, напротив «Соборной горки»;
* Автор имеет в виду «Детский парк» (Ред.).
40) Антипы, в Заречье, недалеко от пожарной каланчи бывшего 3-го участка;
41) Георгия Победоносца, в Заречье, на берегу Вологды, у бывших пивоваренных заводов;
42) Введения, на Введенском кладбище.
Кроме перечисленных храмов, были две церкви в Духовом монастыре, стены которого с воротами выходили на улицу Герцена. В тридцатых годах на территории монастыря находилось ОГПУ.
В Горнем Успенском девичьем монастыре, находившемся на улице, ведущей к Горбачевскому кладбищу, был храм Успения Божией Матери [19] с приделом Преподобного Сергия Радонежского.
На территории Кремля, в архиерейском доме, располагалась домашняя архиерейская Крестовая церковь.
В тюрьме, что на Московской улице (Советский проспект), был храм «Всех скорбящих Радосте».
Я не могу ручаться, что здесь все храмы перечислены: могут быть и упущения [20]. Я их называл по памяти, а память, как известно, несовершенна. В некоторых из этих храмов я бывал. Очень хорошо помню храм св. великомученицы Екатерины. Туда я ходил с мамой. Это был ближайший храм к нашему дому, где мы тогда жили, дом №20 по улице Урицкого. Екатерининский храм состоял из летнего и зимнего, отделявшихся друг от друга аркой. Летний храм небольшой, а зимний – порядочный. В нем было два придела, один из которых был посвящен в честь иконы Божией Матери Феодоровской, а другой – памяти св. мученика Иоанна Воина. Иконостасы этих приделов были большие и высокие. В праздники обычно служба совершалась в правом приделе. Храм содержался в большом порядке, хорошо убранный.
Помню, под храмовый праздник, под день памяти святой великомученицы Екатерины, что бывает 7-го декабря, на колокольне храма устроили иллюминацию разноцветными электролампочками. Из окна нашего дома это было великолепно видно. Снаружи, на восточной алтарной стене храма, висела в раме под стеклом большая икона Спасителя, пред которой горела лампада. Многие, проходящие мимо храма, обращали свой молитвенный взор на образ, осеняя при этом себя крестным знамением.
В Екатерининском храме служили викарный епископ Николай (Караулов), епископ Вольский [21], как его помнили, хиротонии 1923 года, из священников этого же храма, протоиерей Анатолий Неклюдов и диакон Николай Константинович Суровцев.
Епископ Николай, окончивший курс Вологодской духовной семинарии, был смиренным и кротким человеком, ровным, невозмутимым и благостным. С большой седой бородой, с голубыми глазами, он имел вид старца. Вологжане любили его, зная еще приходским священником. После закрытия Екатерининского храма он перешел служить на Горбачевское кладбище, а в начале тридцатых годов был арестован и умер в тюрьме г. Вологды.
Я помню, как совершали его заочное погребение (отпевание) в храме Богородского кладбища. Совершал его епископ Аполлос (Ржаницын) с сонмом духовенства. Я тогда держал жезл у епископа, т.е. тоже участвовал в отпевании Владыки. Молящихся был полон храм.
Отец Анатолий, сослужитель епископа Николая, был выше среднего роста, сухощавый, с каштановыми волосами и реденькой небольшой бородкой, лет сорока пяти. Всегда подтянутый, чисто одетый, в дымчатых очках, он производил впечатление интеллигентного человека и серьезного священника. По закрытии Екатерининской церкви он короткое время служил в храме Богородского кладбища. В начале тридцатых годов был арестован, вскоре вышел, но больше не служил и даже не жил в Вологде. У него были жена и дочь, которые остались в родном городе, а отец Анатолий переселился в Пушкино Московской области, где работал сторожем-дворником в какой-то организации, и там умер [22].
Екатерининский диакон Николай Суровцев был высокого роста, хорошего сложения, русый, с полной небольшой бородой, с голубыми глазами, с приветливой улыбкой на светлом лице – он производил впечатление добродушного человека, такого, каких обычно любили все. Он был очень общительный, имел хороший голос (бас) и прекрасно служил. У прихожан он был своим человеком, который мог посидеть у них в гостях и изрядно выпить. Последнее ему прощалось, да за это, может быть, его любили еще больше, считая своим, негордым и так далее. Был такой случай. Диакон Суровцев на Светлой седмице после литургии до вечерни ходил по домам со славой, сопутствуя своему священнику, которым тогда был отец Николай, будущий епископ. После прославления Воскресшего Господа славельщикам, как правило, предлагался праздничный стол. В одном доме диакон выпил, в другом и в следующих, и угостился хорошо. После славы начали служить вечерню в храме. Сначала служба шла как следует, а затем диакона развезло: он сел и уснул. Утреню священник окончил без него, разоблачился. Молящиеся разошлись, и вдруг диакон, очнувшись, во весь голос прогремел: «Премудрость!», т.е. произнес возглас, которым оканчивалась утреня и который он должен был произнести. Отец Николай сказал благодушно на это: «Вот действительно премудрость, пошли домой, служба кончилась». Епископ Николай любил своего диакона за простоту и верность, в нем что-то было от Ахиллы – диакона из «Соборян» писателя Лескова.
В свою очередь и Суровцев отвечал тем же чувством любви и преданности своему отцу и архиерею.
В начале тридцатых годов, когда существовало общество союза воинствующих безбожников – «СВБ», когда издавался журнал «Безбожник», вывешивались в общественных местах антирелигиозные плакаты с карикатурами на священнослужителей, распевались на улицах солдатами песни, дискредитирующие служителей церкви, вроде: «Сергий поп, Сергий поп, Сергий диакон и дьячок разговаривали», когда во время демонстраций разъезжали на автомашинах агитбригады с ряжеными в ризах, камилавках, с приклеенными рыжими бородами, с большими животами, с сияющими крестами и кадилами в руках и под хохот толпы что-то произносили, естественно, фигура священника, шедшего по улицам города в подобающей его сану одежде, обращала на себя внимание. Взрослые по-разному относились к этому, в меру своей идеологии и культуры, а дети-школьники, они же дети, встретившись со служителем культа, зачастую кричали: «поп, поп», а то и бросали в него снежками, если это была зима, а осенью – грязью.
В выходящем антирелигиозном журнале настоящего времени «Наука и религия» в №9 за 1984 год в статье Иванова «С высоты прожитых лет» говорится о подобном как о факте прошлого, правда, с критической оценкой такой атеистической пропаганды. Вот что пишется в упомянутом журнале на странице 3-й со слов старейшего атеиста Рюмина: «Помню такую Пасху, которая пришлась на 1 мая. Мы устроили карнавал, изображали православных священников, муллу, католического ксендза. Ряженые на ходулях, к ужасу верующих, шли по улице. Так мы тогда боролись с религией, так понимали атеистическую пропаганду. Только много позже мы осознали, что в столь сложном деле нужен совсем другой подход. Большую помощь оказали нам в то время газеты и журналы «Безбожник», «Безбожник у станка» и «Антирелигиозник»«.
Мне пришлось быть свидетелем такого случая. На перекрестке улиц Урицкого и Володарского, где раньше стояла пожарная каланча первого участка, проходил пешком епископ Николай, в рясе и клобуке, наметка [23] которого была убрана под рясу. Шли школьники, увидели Владыку и закричали «приветствия», и забросали грязью. Диакон Суровцев шел сзади архиерея, на расстоянии от него. Увидев происходящее, он бросился, как тигр, на толпу ребят и разогнал их. Диакон мог и ударить, и отдубасить. Это все было присуще ему.
Он рассказывал как-то в моем присутствии, что шел поздно вечером по улицам Вологды, прошел мостик через Золотуху, было безлюдно. Вдруг появились трое мужчин, и один из них велел диакону снять рясу. Ряса была на меху, богатая. Суровцев вместо того, чтобы исполнить приказание бандита, размахнулся и ударил его изо всех сил, и злоумышленник покатился под горку. Диакон ударил второго и сшиб его с ног. Третий спасся бегством. Можно было поверить, что так и могло быть.
После закрытия храма св. великомученицы Екатерины диакон Николай перешел на службу в храм Богородского кладбища, но, послужив там немного, был арестован и, осужденный по 58-й статье, отправлен в ссылку в г. Чибью [24], где пробыл три года. Его семья состояла из жены и двух детей: сына подростка и дочери лет 6-7. Жена умерла, не дождавшись мужа. Детей взяла к себе одна певчая бывшего Екатерининского храма. Вернулся отец диакон, но больше не служил, хотел, но по неизвестным для меня причинам ему не разрешали. Он пел на правом клиросе Богородского храма. Ходил в светской одежде, подстриженный, без бороды, иногда даже с папиросой во рту, потеряв прежнее обаяние. В таком положении он пробыл что-то около года, а может быть, немного и больше, и вдруг объявил, что поступает артистом в оперный театр Челябинска или Свердловска. Он рассказывал с присущей ему горячностью, как его пробовали в театре, что были в восторге от его голоса. Церковные певчие и близкие ему люди прощались с ним. Он уезжал навсегда, но на другой день после этого пассажа стало известно, что диакона Суровцева арестовали. Так он и исчез.
В Екатерининском храме пел хороший хор в составе молодых певчих, регентом был Василий Николаевич Баклановский, кончивший курс Вологодской духовной семинарии. Молодой, талантливый, сам имевший хороший баритон, он был любимцем прихожан своего храма. Баклановскому Бог судил до глубокой старости стоять во главе церковного хорового пения, правда, с большим перерывом. Умер он в семидесятых годах на посту регента Богородско-Рождественского собора г. Вологды.
По закрытии Екатерининского храма я стал ходить молиться в храм Благовещения Пресвятой Богородицы. Это тоже недалеко от дома, где мы жили. Благовещенский храм в то время фактически являлся Вологодским кафедральным собором, хотя он так громко и не назывался. Там служил правящий Вологодской епархией архиепископ Амвросий (Смирнов), сменивший Высокопреосвященнейшего Сильвестра, архиепископа Вологодского и Тотемского (Братановского), бывавшего в Вологде наездами и служившего больше в Москве, ибо он был постоянным членом Священного Синода Русской Православной церкви. Архиепископ Амвросий, хиротонии 1911 года, родом из Костромы, сын священника. Рукополагался Владыка Амвросий как епископ Михайловский, викарий архиерея Рязанского, затем он был епископом Елецким. В Вологду Владыка Амвросий прибыл в сане архиепископа в конце 1929 года или в самом начале 1930 [21]. Вот с этого времени я начал посещать храм Благовещения. Он был больших размеров, с тремя престолами, напоминавший в какой-то степени Богоявленский Патриарший собор в Москве настоящих дней. В главном храме было просторно и светло. В приделах, которые располагались в середине храма параллельно друг другу, – мрачнее. В воскресенья и праздники пел прекрасный хор под управлением Воронина Валентина Александровича. Он был известен в городе. До закрытия Спасовсеградского собора Воронин управлял там хором. После Благовещенской церкви он ушел на светскую работу в Вологодское музыкальное училище, где создал народный хор и им дирижировал. Умер он в параличе в шестидесятых годах в Вологде, но уже далеким от церкви.
Службы в храме Благовещения мне нравились, особенно когда священнодействовал архиерей. Встречи, облачения, иподиаконы, прислужники – все пленяло меня. Я пробирался вперед и, вероятно, жадными глазами смотрел и следил за богослужением.
Вот, думалось, мне бы сподобиться такого счастья: прислуживать за архиерейской службой. Облаченный в мантию и клобук, опираясь на жезл, архиепископ с амвона произносил проповеди. Я теперь не помню, о чем говорил Владыка, но облик его не утратила моя память. Он был невысокого роста, в меру полный, с пухлыми руками, с черной с проседью растительностью на лице. Владыке было чуть-чуть за пятьдесят. Он ходил бодрым шагом, был прост и доступен. Как-то по окончании будничной вечерней службы архиепископ Амвросий выходил из храма. К нему подходили верующие под благословение. Подошел и я. Он благословил, погладил по голове и ласково спросил, как меня зовут. Я назвал себя по имени. Владыка спросил, не желаю ли я прислуживать в алтаре за его служением. Я с радостью выразил согласие. Тогда он сказал, чтобы я приходил в алтарь в ближайшую субботу вечером, ко всенощной. Я ждал этого дня с нетерпением. Наступила долгожданная суббота, пришел ко времени, а храм закрыли. Так и не пришлось мне прислуживать в Благовещенском храме.Это было в марте 1930 года. К этому времени мероприятия по закрытию церквей в г. Вологде закончились. Остались два действующих храма тихоновской ориентации: Лазаревский храм на Горбачевском кладбище и нижний храм Рождества Пресвятой Богородицы на Богородском кладбище. Оба на окраинах города. В зимнем Воскресенском соборе служили обновленцы. Верхний храм Рождества Пресвятой Богородицы, что на Богородском кладбище, занимали они же. В храме на Введенском кладбище были григорианцы. Остальные храмы в г. Вологде были все закрыты.
Русскую Православную церковь постигло сложное время. Кроме трудностей извне, когда с новым государством не было налажено лояльных отношений и священнослужители до конституции 1936 года были лишенцами, т.е. лишались гражданских прав, внутри церковь была раздираема расколом обновленчества. Обновленцы – это отколовшаяся группа духовенства от матери своей – Русской Православной церкви, возглавляемой тогда Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Тихоном. Начало существования обновленчества относится к первым годам второго десятилетия двадцатого века. Воспользовавшись арестом Патриарха Тихона, группа так называемых обновленческих инициативников в мае 1922 года захватила церковную власть в свои руки, создав временное Высшее Церковное Управление – ВЦУ, в которое вошли: епископ Антонин (Грановский), епископ Леонид (Варнавский), епископ Иоанн, протоиереи Александр Введенский, Поликарпов, В. Красницкий, иереи Е. Белков и С. Калиновский.
Обновленцы организовались в группу, называвшую себя «Живая церковь». Предшествовали этому кровавые столкновения при изъятии церковных ценностей и массовые уголовные процессы по этим делам.
В начале своего существования обновленцы действовали очень активно. Их поддерживали и некоторые епархиальные архиереи. Известен «меморандум трех» о признании каноничности ВЦУ, с согласием со всеми его мероприятиями и с призывом ко всем членам Церкви признать ВЦУ. Этот призыв (или воззвание) подписан в июне 1922 года митрополитом Владимирским Сергием (Страгородским), архиепископом Нижегородским Евдокимом и архиепископом Костромским Серафимом.
Церковь переживала тяжелые времена. Из 73-х ее епархиальных архиереев 37 присоединились к ВЦУ, а остальные 36 остались с Патриархом на положении самоуправляющихся, ибо сам Патриарх находился в Донском монастыре г. Москвы под домашним арестом. Местоблюстителя не было, хотя Патриарх и определил персонально его личность, под натиском обновленческих инициатив отказавшись сам от патриаршества, когда привлекался к гражданскому суду. Он назначил стать временно вместо себя во главе патриаршего церковного управления митрополиту Ярославскому Агафангелу (Преображенскому) или митрополиту Ленинградскому Вениамину (Казанскому), поставил поименованных митрополитов об этом в известность. Патриарх сообщил о своем решении письменно председателю ВЦИК М.И. Калинину. Но ни один и ни другой из митрополитов не смогли выполнить указание своего Патриарха. Митрополит Агафангел по неизвестным причинам не явился в Москву и вскоре, как известно, был арестован, а митрополит Вениамин как раз в это время в Ленинграде привлекался к уголовной ответственности за нарушение декретов об изъятии церковных ценностей и в апреле 1922 года был приговорен судом к расстрелу.
Обновленцы в апреле 1923 года в Московском храме Христа Спасителя открыли свой собор под названием 2-го поместного собора Православной Российской церкви, в составе 476 человек, вынесшего постановление о лишении Святейшего Тихона сана и звания Патриарха и даже монашества. Патриарх Тихон из заключения предал анафеме ВЦУ как учреждение антицерковное и антихристова духа. После письменного заявления в Верховный суд РСФСР в июне 1923 года с раскаянием в своих ошибках по отношению к советской власти и с просьбой освобождения его из-под стражи Святейший Патриарх Тихон вышел на свободу. Это было 12 июня 1923 года. Патриарх приступил к служению, и сразу же стали обращаться многие церковные приходы из обновленчества в лоно Православной церкви. Священнослужители приносили покаяние пред Патриархом в своем заблуждении. Это даже публично [было] сделано митрополитом Сергием (Страгородским). Трудно было ориентироваться священнослужителям в создавшейся обстановке. Новый курс, взятый Патриархом, оздоровил жизнь Церкви; обновленчество, хотя оно существовало и в дальнейшем, потеряло свою едкость. Все оставшиеся верными церковноначалию Русской Православной церкви стали называться староцерковниками, или тихоновцами. Так создались две ориентации: тихоновцы и обновленцы.
Обновленцы отличались в службе и в канонах очень немногим. Они приняли женатый епископат, второбрачное священство. Епископы, хотя и не монахи, облачались в мантии и клобуки. Обновленцы старались перейти в службе на новый стиль и заменить славянский язык русским, но ни то ни другое у них не вышло.
Тихоновцы ходили в рясах, не стригли волос, а обновленцы одевали рясы и подрясники только во время службы, а по улицам ходили в светской одежде и подстриженными. Они упрекали тихоновцев в так называемой антисоветчине, враждовали с ними.
Обновленчество как течение есть в какой-то мере продукт отражения революции в жизни Церкви, как футуризм – в литературе, мейерхольдовщина – в театре. Создавалось что-то новое. Так, в Москве обновленческий епископ Антонин (Грановский), живоцерковник, в модернизации дошел до того, что в храме на Преображенке, где он служил, снял иконостас и престол вынес на середину храма. Это было недолго, но это было.
Нравственные устои духовенства пошатнулись в обновленчестве. Известно, что митрополит Александр Введенский, идеолог и лидер обновленчества, был несколько раз женат. Я видел фотографию по случаю выпуска обновленческой академии. В центре ее изображен митрополит Александр Введенский, ректор и профессор этой академии, в рясе, в белом клобуке и с панагиею на груди, огромнейших размеров, не меньше, чем чайное блюдце, и совершенно бритый, без усов и бороды. Он был человеком научно эрудированным, в двадцатых годах выступавшим на публичных диспутах по вопросам веры и неверия. Противником его, или оппонентом, часто был комиссар просвещения А.В. Луначарский. Митрополит Введенский не сдавал своих позиций до самой смерти, хотя обновленчество, особенно начиная со времени Отечественной войны, шло к законной гибели. В конце концов на всей Руси остался один обновленческий храм, это [храм] Пимена Великого в Москве, где служил митрополит Александр Введенский с несколькими священниками и диаконом. С его смертью обновленчество перестало существовать. Это было в 1946 году. Четверть века оно волновало Церковь. Это движение охватило не только Москву и Ленинград, но и другие города и поселки нашей Родины. Церковная Вологда ярко воспламенилась пожаром обновленчества в двадцатых годах [27], в начале десятилетия, когда большинство приходов перешло в раскол и даже на новый богослужебный стиль, но с освобождением Патриарха Тихона из-под ареста все (почти) вернулись в лоно Православной церкви, и обновленчество в Вологде влачило жалкое существование. Воскресенский собор, находившийся в центре города, где служили обновленцы, был почти пуст даже в праздничные дни, хотя там служил[и] архиерей и протодиакон с приличным голосом. Побудешь у них на службе и вынесешь впечатление: действительно пришла пора, когда вера и Церковь исчезают.
Но совсем почувствуешь другое, когда войдешь в храм, где служили тихоновцы. Храм Рождества Богородицы на Богородском кладбище – это большое двухэтажное здание первой половины XIX века. Верх принадлежал обновленцам. Они служили редко, и народу у них было очень мало. Внизу служили тихоновцы. Здесь проходила интенсивная религиозная жизнь вологжан тридцатых годов. В этом храме три престола, три придела, главный из которых – Рождества Богородицы и боковые – Максима Исповедника и святых мучениц Веры, Надежды, Любви и матери их Софии. Храм длинный, но низкий. В нем бывало очень душно. В праздники и вокресенья народу было столько, что, как говорят, яблоку было негде упасть. Святыню храма составляли четыре образа [28]. Первый – это образ Всемилостивого Спаса. Он размером 26 на 22 сантиметра. На нем изображен во весь рост Господь наш Иисус Христос. Правая рука Его опущена, а в левой держит Св. Евангелие, раскрытое на словах: «Приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененнии и Аз упокою вы» (Мф. 12, 28). В нижней части иконы, у ног Спасителя, в двух клеймах надпись следующего содержания: «Начата бысть писатися икона сия образа Господа нашего Иисуса Христа в богозданном граде Вологде в лето 7163 (1655), месяца октября в 23 день, на память святаго апостола Иакова, брата Господня, того дни и писася сей образ Господень, благочестивыя державы Царства Государя царя и Великого князя Алексея Михайловича, всея России Самодержца, во славу и хвалу Вседержителя Бога и всех святых угодивших от века, аминь». В подножии Спасителя помещается третье малое клеймо, на котором изображено евангельское изречение: «Вера твоя спасает тя: иди в мире». Эта икона является точной копией с образа, который находился во Всеградском соборе г. Вологды Всемилостивого Спаса, построенном по обету вологжан, спасенных от моровой язвы.
Это бедствие обрушилось на Вологду во второй половине XVII века, в царствование Алексея Михайловича. Во многих местах нашего Отечества свирепствовала тогда страшная болезнь – моровая язва. С 1 сентября 1654 года она стала развиваться и в Вологде, и в таких ужасных размерах, что население невольно впало в уныние и ужас. Действительно, этот чудовищный недуг был ужасным от того, что он внезапно поражал человека. Совершенно здоровые люди неожиданно заболевали и тотчас же умирали. Ложились спать здоровыми и наутро оказывались мертвыми. Эпидемия истребила множество людей, парализовалась жизнь, опустели улицы, стали пусты лавки и рынок. Священники не успевали хоронить умерших: лежали трупы, ожидая захоронения.
Тогда пришла вологжанам мысль, как бы по озарению свыше, что для отвражения гнева Божия нужно построить обыденно, т.е. в одни сутки, храм Христу Спасителю. Скоро это желание сделалось всеобщим, и исполнение его было назначено на 18-е октября по старому стилю, когда Церковь празднует память св. Апостола и Евангелиста Луки. В глубокую осеннюю ночь на 18-е октября 1654 года горожане собрались на площадь для строительства храма. Кто рубил деревья и обрабатывал их, кто воздвигал здание, кто держал горящие факелы, освещая работавших и воздвигаемый деревянный храм, кто тут же, на площади, искренне, со слезами молился. Строительство храма воистину было всенародным, и к утру оно было закончено.
Из других храмов города принесли необходимую церковную утварь. Благословивший строительство нового храма тогдашний Вологодский архиерей архиепископ Маркелл сам прибыл на его освящение. Целый день совершалось в нем умилостивительное Богослужение: чин освящения, Божественная литургия и молебное пение к Богу-Спасителю о прекращении губительного поветрия. Народ выходил из храма исполненный духовной радости и надежды на милость Божию. Вскоре один благочестивый художник также обыденно написал икону Спаса Всемилостивого 23 октября, в день памяти св. Апостола Иакова, брата Божия. Икона была освящена и поставлена в новосозданном храме. Тогда явилась милость Божия: язва прекратилась. С тех пор новосозданный храм и дивно прославленная в нем икона Спаса Всемилостивого сделались всенародной вологодской святыней. Эти сведения заимствованы у протоиерея Николая Коноплева (Памятная книжка. Спасовсеградский собор в г. Вологде и его святыня. Сергиев Посад, 1915. С. 18) [29].
Через сорок лет после основания деревянный храм приходит в ветхость. К тому же он был мал размером. Горожане захотели построить каменный храм вместо деревянного. В 1688 году по благословению архиепископа Вологодского и Белозерского Гавриила стал воздвигаться каменный храм. Строился он десять лет и в 1698 году был освящен. Затем были пристроены к нему приделы: Тихвинский и Иаковский. В XVIII веке была воздвигнута колокольня. В 1853 году интерьер храма был украшен живописью. С 1896 года он стал называться собором – Спасовсеградский собор г. Вологды, который в простонародье назывался «Спасителем». «Куда пойдешь молиться?» – спрашивал один горожанин другого. «К Спасителю», – отвечал тот.
В двадцатых годах XX века Спасовсеградский собор был закрыт и передан под помещение кинотеатра. И там расположился кинотеатр им. Горького. В конце 60-х годов или в начале 70-х в связи с реконструкцией города помещение кинотеатра было снесено и на месте, где стоял храм, не осталось, как говорят, камня на камне [30]. Чудотворная икона Всемилостивого Спаса при закрытии Спасовсеградского собора была передана в Вологодский краеведческий музей, а точная копия с нее является величайшей святыней храма Рождества Богородицы бывшего Богородского кладбища г. Вологды. С этим образом связывают вологжане воспоминания о чуде избавления их предков от моровой язвы.
День 18/31 октября стал местным вологодским праздником, называемым вологжанами Лукиным днем. К этому празднику был приурочен тропарь Всемилостивому Спасу: «С Вышних призирая, убогия приемля, посети ны озлобленныя грехми, Владыко Всемилостиве, молитвами Богородицы даруй душам нашим мир и велию милость».
Вологодские старожилы рассказывали, что в свое время во Всеградском соборе Всемилостивого Спаса под Лукин день совершалось торжественное всенощное бдение архиерейским служением, а по окончании всенощной до ранней литургии, т. е. всю ночь, служились молебны. Каждой городской церкви было определено точное время среди ночи, в которое священник вместе со своими прихожанами и певчими являлся в собор и совершал молебен. Позднюю литургию в соборе служил архиерей с сонмом духовенства. По окончании литургии был крестный ход.
В тридцатых годах Лукин день отмечался в храме Рождества Богородицы, тоже великоторжественно, но ночных молебнов уже не было.
Вторым почитаемым образом, святыней храма, была Казанская икона Божией Матери. Это образ больших размеров, принесенный в храм Рождества Богородицы из Никольского храма (что на Глинках) города Вологды по его закрытии. О чудесах, бывших от этого образа, говорил как-то в проповеди ранее служивший настоятелем Никологлинковского храма протоиерей Симеон Видякин, который свидетельствовал их подлинность по письменным данным, имевшимся в его храме. Я слышал это яркое слово вдохновенного проповедника.
Третий образ, являющийся святыней храма Рождества Богородицы, – это икона Божией Матери «Всех скорбящих Радосте». Очень древняя, XV, а может быть, и конца XIV века. Об этой иконе имеются письменные свидетельства в специальных трудах об иконах Божией Матери, как, например, у Е. Поселянина «Богоматерь» и у С. Снессровой «Земная жизнь Пресвятой Богородицы и описание святых чудотворных ея икон». В обеих этих книгах значится: «Всех скорбящих Радосте» – в Вологде. Эта икона в далекие времена принадлежала младшему брату Великого Московского князя Иоанна Третьего – Угличскому князю Андрею Васильевичу, который в 1490 году был по приказанию своего брата арестован и заключен в тюрьму, и вскоре после этого скончался. Двух сыновей его – тринадцатилетнего Иоанна и еще более юного Димитрия увезли из Углича, заточили в кандалы и отправили сначала в Переяславль, затем в Белоозеро и, наконец, в Вологду, заключив их в тюрьму. Из всего их родового имущества была с ними одна икона «Всех скорбящих Радосте». Князья в тяжелых условиях проводили свою жизнь, в полной изоляции от мира, в холоде, в сырости и голоде. Единственным утешением и поддержкой для них была эта чудотворная икона Божией Матери. Узники были подвижниками и молитвенниками. Князь Иоанн, 32 года прожив в таких условиях, принял монашеский постриг в тюрьме, даже схиму, с именем Игнатий и мирно отошел ко Господу. Похороны его состоялись в Прилуцком монастыре вблизи Вологды, около захоронения преподобного Димитрия Прилуцкого. Много чудес было совершено при гробе князя-мученика преподобного Игнатия, причисленного затем Святой Церковью к лику святых.
Князь Димитрий еще много лет находился в Вологодской тюрьме в полном одиночестве и тоже отошел ко Господу. Икона «Всех скорбящих Радосте» после его смерти осталась в тюрьме, в которой со временем была построена церковь. В нее была поставлена эта святая икона. По закрытии тюремного храма в двадцатых годах нашего столетия икону «Всех скорбящих Радосте» перенесли в храм Рождества Богородицы на кладбище.
Четвертая святыня Рождественско-Богородицкого храма – икона Божией Матери «Скоропослушница». Это образ размером более, чем аналойный, афонского письма, в ризе, принесенный лет за десять до революции с Афона именно в этот храм Рождества Богородицы во время настоятельства в нем протоиерея Иоанна Шадрина. Принес эту икону некий монах Василий (Бочкарев). Этот образ чудотворный. Я – живой свидетель этого. Начало моего прислуживания в храме за архиерейским богослужением со всенощной на праздник Преображения Господня в 1930 году связано с исполнением Пресвятой Богородицей моего тайного и искреннего желания. Я приложился к образу Божией Матери «Скоропослушница», без слов прося ее помочь войти в алтарь и прислуживать, и просьба моя была исполнена. Губы мои коснулись дивного образа, а рука протоиерея Николая Замараева в это время коснулась моего плеча. Наши взгляды с ним встретились, и отец Николай спросил меня: «Мальчик, не желаешь ли держать свечу?». Пресвятая Богородица приняла мою искреннюю молитву пред Ее Пречистым образом «Скоропослушница», и я стал архиерейским прислужником.
Все эти четыре образа существуют и в настоящее время и являются святыней Богородице-Рождественского собора г. Вологды.
Первый раз я вошел в храм Рождества Богородицы в одно из воскресений Великого поста 1930 года и был свидетелем совершенно необычайного служения. Совершали Божественную литургию сразу во всех трех приделах храма: в центре – епископ Аполлос с сонмом духовенства, в левом приделе – причт бывшей Никологлинковской церкви, отец Симеон Видякин и протодиакон Александр Городецкий, в правом – причт Покровской церкви, что на Большой Козлене, отец Николай Добряков и диакон Алфей Корбанский. Во всех этих трех местах пели и свои хоры. В центре был «Малый вход» – «Во царствии Твоем» исполнял хор. В это же время в левом приделе пели «Херувимскую», а в правом была заупокойная ектения. Это было что-то необычайное. Такой практики Церковь не знала. Было время, когда существовало «многоголосие». В храме во время службы в одно и то же время священник произносил то, что полагается, диакон – что ему, согласно «Служебнику», а псаломщик и хор пел[и] без остановок независимо от возгласов священнослужителей все песнопения подряд, которые нужно было им исполнять. Это многоголосие было упразднено в XVII веке, сначала в Новгороде митрополитом Никоном (впоследствии ставшим Патриархом, с чьим именем связан старообрядческий раскол), а затем и во всей Русской церкви. Тут же совсем другое: какой-то вид своеобразного многопланового служения. Это, конечно, было недопустимо [31]. Потом это все поняли, и таких служб не было.
Церковь в новых условиях, когда остались причты церковные с приходами, храмы которых были только что закрыты, не могла сориентироваться. Все сорок с лишним церковных приходов г. Вологды должны были вместить два оставшихся храма: Рождества Богородицы и Воскресения Лазаря, что на Горбачевском кладбище. В связи с такой реорганизацией церковной жизни многие священники вышли за штат, среди них – видные священнослужители, но уже в почтенном возрасте. Дали, как говорят, дорогу более молодым. Я помню некоторых из них. Протоиерей Иоанн Орлов, бывший священник храма Иоанна Златоустого, что за рекой, с большой седой бородой, в серой рясе, в шляпе, с тростью. Он был из образованных священников города, преподаватель духовного училища с прозвищем «Фараон». Ученики часто очень метко давали своим учителям прозвища. Действительно, по важности и степенности отца Иоанна можно было сравнить с древним фараоном.
Протоиерей Николай Чапурский [32], сухой старик высокого роста, с большой удлиненной бородой, с большой проседью. Он важно выступал по улицам Вологды, был в свое время священником храма Святого Антипы, епископа Пергамоасийского.
Помню протоиерея Николая Рукина, протоиерея Владимира Церковницкого. Последний был священником храма Николая Чудотворца, что во Владыкине у Красного моста. Какова дальнейшая их судьба и подобных им? Трудно сказать. Они доживали свой век без пенсии, на свои сбережения или на иждивении детей. Церковь Вологды тридцатых годов уже не имела их в своем поле зрения.
Были и такие из вологодских священнослужителей, которые перед тридцатыми годами уехали из Вологды и служили в храмах других епархий. Известно, что бывший настоятель Спасовсеградского собора протоиерей Иоанн Белков, до того – ключарь Вологодского кафедрального собора еще дореволюционного времени, служил в церкви «Знамение» г. Ленинграда. Это был в свое время видный митрофорный протоиерей. Он был обаятелен, любезен, красив, хотя и невысокого роста и расположенный к полноте, седой, с полной и не очень большой бородой, всегда в дымчатых очках. В 1936 году он был административно выслан из Ленинграда и приехал на родину в Вологду. Тогда я его и узнал. Он действительно представлял собой типичного соборного служителя. По приезде в Вологду он не служил, ходил в храм, стоял в алтаре, а иногда читал на клиросе. Отец Иоанн обладал прекрасной дикцией и чистым, хотя и не очень сильным голосом баритонального тембра. В 1938 году он был арестован и исчез с нашего жизненного горизонта [33].
Известен вологжанам протоиерей Казанский отец Феодор, бывший настоятель храма св. Параскевы Пятницы г. Вологды, кандидат богословия. Он уехал в Москву и каким-то образом обустроился там, долгое время настоятельствовал в храме на Ваганьковском кладбище и в сороковых годах был благочинным 2-го округа г. Москвы. Умер отец Феодор в 1948 году. Я знал его лично. К периоду нашего знакомства он был глубоким старцем, невысокого роста, с большой седой бородой и большой лысиной, обходительный, внешне любезный и к начальству подчеркнуто почтительный, по-царедворски. Интересен такой случай. В 1947 году, будучи настоятелем Благовещенского храма г. Зарайска, я по делам службы был в Патриархии на приеме у епископа Можайского Макария (Даева). В его кабинете были и другие священники. Вдруг вошел отец Феодор Казанский и, обращаясь к Владыке, с некоторым пафосом сказал: «Быть в Риме и не видеть Папу – это невозможно» – и подошел под благословение.
Деятельными участниками церковной жизни Вологды тридцатых годов являлся сформировавшийся к этому времени причт двух храмов: на Богородском и Горбачевском кладбищах. Идет речь о храмах тихоновской ориентации.
В храме Воскресения Лазаря, что на Горбачевском, причт состоял из четырех священников и диакона: настоятеля протоиерея Николая Пономаревского, коренного священника храма этого кладбища, глубокого старца [34]; протоиерея Василия Швейцова; священника Петра Чебуракина [35]; иеромонаха Николая и иеродиакона Антония. Отец Василий Швейцов перешел на Горбачевское после закрытия Сретенской церкви г. Вологды, где он был настоятелем. Это видный священник, высокого роста, с большой проседью, лысый, с небольшими кончиками волос на затылке и с пышной бородой, с хорошим цветом лица. Служил неспешно, как-то очень певуче, обладал звучным тенором и ясной дикцией. Отец Василий был секретарем епархиального совета [36].
Отец Петр очень скромный священник, среднего роста, пожилой, но был полон энергии и сил, большой труженик и требоисправитель. Он не имел духовного образования, что было очень редким явлением в прошлом. Обычно священнические места в Вологодской епархии занимали вологжане, окончившие Вологодскую семинарию или хотя бы учившиеся в ней. Подобное было и в других епархиях. Отец Петр Чебуракин, как говорили, до принятия священного сана был приказчиком у вологодского купца Свешникова [37].
Иеромонах Николай – воспитанник Духова монастыря, перешедший в Лазаревский храм после его закрытия. Это типичный монах в понятии хороших своих представителей, смиренный, услужливый, предупредительный, в меру и горячий. Небольшого роста, даже маленький, худенький, с черной растительностью, средних лет. Сослуживцы отца Николая называли его «Коля маленький». Если он и знал это, то, безусловно, не обижался.
Иеродиакон Антоний – диакон монах, молодой, ярко выраженный брюнет выше среднего роста, с длинными волосами на голове и длинной бородой, с черными глазами, худощавый, с чисто монашеской поступью и манерой бесстрастного служения [38].
Некоторый период времени с этим причтом на Горбачевском служили два архиерея: правящий архиепископ Амвросий (Смирнов) и викарный епископ Николай (Караулов). Оба они в 1931 году были арестованы.
Причт же Рождественско-Богородичного храма был значительно больше. Этот храм в период тридцатых годов фактически являлся Вологодским кафедральным собором. Настоятелем его был протоиерей Константин Александрович Богословский, бывший до этого настоятелем Благовещенской церкви г. Вологды. До посвящения во священники, будучи светским человеком, он состоял преподавателем Вологодской духовной семинарии по истории и обличению русского раскола и сектоведению.
Надо сказать, что в каждом епархиальном городе до революции была семинария с шестиклассным обучением. В Вологде она занимала очень большое здание. Там теперь помещается облисполком. Духовная семинария давала среднее образование. Для поступления в нее нужно было окончить четырехклассное духовное училище. В семинарии был[и] ректор – глава учебного заведения, его помощник – проректор и инспектор с помощниками. Окончившие курс семинарии без троек получали звание студента семинарии и имели право подавать прошение для поступления в духовную академию. В России было четыре духовные академии, называвшиеся императорскими: Московская в Загорске [39], Петербургская, Киевская, Казанская. Окончившие четырехгодичную академию в большинстве своем получали ученое звание кандидата богословия. Диплом академии давал право преподавания духовных дисциплин в духовных училищах и в духовных семинариях. Кроме этого, «академики» (так называли окончивших академию) принимались преподавателями в средние светские учебные заведения по словесности и языкам – греческому и латинскому. К сожалению, многие окончившие академию не принимали священный сан, не становились теми, для чего были предназначены, проходя учение в стенах духовных школ.
То же можно сказать и о семинарии. Окончив духовную семинарию, многие не шли в церковь, а устраивались на светскую работу, служили в канцеляриях, становились чиновниками. Известно, что по окончании 4-го класса семинарии можно было поступать в медицинский институт в Юрьеве и ветеринарный институт. В Ярославле был Демидовский юридический лицей, куда тоже принимались окончившие 4 класса духовной семинарии.
Духовные учебные заведения в дореволюционное время были кастовыми, предназначенными для детей духовенства. В этом был их большой недостаток. У священников, как правило, было много детей. Их определяли в духовные школы, не интересуясь настроением и желанием юношей. Поступали, учились и заканчивали учиться. Им находили невест из своего же сословия, окончивших епархиальные училища. В губернских городах были епархиальные училища, средние закрытые учебные заведения для дочерей духовенства, своего рода «институты благородных девиц». Венчались. Ставленник, т. е. тот, который ставился в диаконы или священники, посвящался и определялся, как правило, на место отца невесты. Обычная практика прошлого.
Из семинаристов мало кто стремился к духовной жизни – вот какой парадокс. Даже и нравственность их не всегда была на высоте. Надо вспомнить рассказ Помяловского «Очерки бурсы», отразивший нравы семинаристов 50-60-х годов прошлого столетия. В предреволюционное время они были лучше, но далеки от должного.
Семинаристы носили форменную одежду. На фуражке вологодских семинаристов была кокарда, составленная из букв «ВДС» – Вологодская духовная семинария, а обыватели толковали иначе: «водки дай семинаристу». Воспитанники семинарии принимали участие в народническом движении. Чернышевский, Добролюбов, Помяловский, как известно, были семинаристы, а Джугашвили-Сталин был исключен из семинарии за революционную работу.
Искра революции 1905 года пронеслась не только среди рабочих промышленных предприятий, но воспламенила и студенческую массу, и учащихся средних школ, и прежде всего семинаристов. Вологодская духовная семинария бастовала. Были сорваны уроки. Из оконных проемов выбивались рамы, выкидывались столы, стулья, применялись террористические меры к ненавистным наставникам. Так, воспитанник семинарии Геннадий Городецкий, впоследствии протоиерей, обладавший большой физической силой, схватил инспектора иеромонаха, которому семинаристы устроили «темную», зажал его голову между ногами и отдубасил его галошей по заднему месту. Бунт в семинарии продолжался несколько дней. После долгих усилий со стороны начальства воспитанников усмирили, собрали их в актовом зале и в присутствии Вологодского епископа Алексия (Соболева), губернатора и других административных лиц города давали им наставления, обещая некоторые послабления в их семинарской жизни.
Так вот, преподавателем в Вологодской духовной семинарии в то время был Богословский Константин Александрович, ставший в 1930 году, как уже сказано, настоятелем Богородско-Рождественской церкви г. Вологды [40]. Митрофорный протоиерей, кандидат богословия, в возрасте 60-ти лет с небольшим, среднего роста, стройный, прихрамывающий на одну ногу, с небольшой бородкой-клинышком, с длинными по плечам волосами темно-каштанового цвета без проседи, с намечающейся лысиной на голове – вот образ его, который как сейчас вижу пред собою. Он был молчалив, очень сосредоточен, необщителен, ровен со всеми. На лице его всегда отражалась какая-то мысль. За архиерейским богослужением он был всегда предстоятелем. В обращении с Владыкой почтительно сдержан. Служение его внешними данными не отличалось. Иногда он говорил проповеди. Во время всенощных, когда вел службу какой-нибудь другой священник, он всегда стоял в алтаре у столика, который был приставлен справа к жертвеннику, и углублялся в молитву, левой рукой чуть-чуть касаясь столика. Отец Константин писал расписание очередности служения священнослужителей и вывешивал его в алтаре на стенке, около левой диаконской двери. Почерк у него был красивый, мелкий, убористый, ясный и простой. Кроме того, что отец Константин был настоятелем собора, он же являлся председателем Епархиального совета. Правда, вряд ли какую-нибудь имела роль [эта] высокая должность в то время. Семейное положение мне его неизвестно. Знаю, что у него был сын, ибо с дочерью его сына – внучкой отца Константина – я учился в 10-м классе. Эта внучка первые полгода носила фамилию Богословская, а со второй половины учебного года стала Гулиной. Отец ее, т.е. сын отца Константина, вероятно, для того, чтобы и внешне все покончить с духовным происхождением, переменил свою фамилию с Богословского на Гулина [41]. Такие случаи встречались в то время.
Вторым священником Рождественско-Богородской церкви (собора) г. Вологды был митрофорный протоиерей Видякин Семен Петрович, отец Симеон [42]. Он, окончивший духовную академию со степенью кандидата богословия, до принятия священного сана был преподавателем словесности в Вологодском епархиальном училище. Женился на епархиалке лет на десять моложе себя. Матушка, жена его, носила имя Павла. Я лично знал ее. У них было много детей. Она была человек общительный. Часто можно было видеть ее около дома сидящей на скамеечке и ведущей беседу то с одной, то с другой женщиной. В храм ходила она редко. Четверо детей жили с ними. С сыном их Колей я учился в 6-7 классах. Он успевал неважно, оставался на второй год. Любимым занятием его был футбол. Родителей вызывали в школу. Помню отца Симеона, идущего в рясе по коридору в учительскую. Коля Видякин по душевным качествам был милым подростком, но далеким от церкви. В Великую Отечественную войну он погиб на фронте. Отец Симеон ко времени тридцатых годов был пятидесяти с чем-нибудь лет, среднего роста, с редкими черными, по плечи, мягкими, как бы прилизанными волосами, с лысиной во всю голову, с большим лбом и с полной бородой, тронутой сединой. Он был человек с большой выдержкой, твердым характером, ровный и мягкий в обращении со всеми, немногословен. Особенно характерными были его руки – тонкие и нежные. Как-то я шел по улице сзади батюшки и смотрел на него, шедшего в храм к вечернему богослужению. Он был в темно-серой драповой рясе с бархатным черным воротником, в черном котелке, в сапогах, но без палки. Остальные священники все ходили с тростями. Отец Симеон шел, не оглядываясь по сторонам, без лишних движений, шел ровным, но довольно быстрым шагом. Его фигура выражала внутреннюю собранность и единонаправленность. Об этом же свидетельствовали и его проповеди. Когда он проповедовал, то его голос звучал твердо и убедительно. В 1929 году, летом, в храме Николая Чудотворца, что на Глинках, где настоятельствовал к тому времени отец Симеон Видякин, открыли преподавание Закона Божия для детей. В одно из воскресений было положено начало этой школе. Моя мама привела меня в храм. Он был полон детьми и их родителями. Вышел из алтаря на солею отец Симеон. Он произнес вступительное слово и отслужил молебен перед ученьем, назначил на следующее воскресенье уже занятия. Но храм «Николы на Глинках» к этому времени был закрыт. Протоиерей Замараев Николай Васильевич, третий священник Богородского храма, невысокий, худощавый, с большими густыми волосами каштанового цвета, с седой небольшой редкой бородкой, бодрый, подвижный, хотя и в возрасте семидесяти лет [45]. Он пешком каждый день преодолевал большой путь от бывшего Фрязинова, что за рекой, до Рождественско-Богородской церкви. Отец Николай был настоятелем храма св. Андрея Первозванного до его закрытия, вырастил двоих детей [44] и дал им образование. Сын отца Николая Даниил Николаевич Замараев был врач 2-й железнодорожной больницы, женатый на Москалевой, враче, заместителе начальника Дорсанотдела. Дочь отца Николая Лидия Николаевна Ванеева, фармацевт, была замужем за ветврачом. Жили они все в Вологде, но отдельно от отца. Жена отца Николая – матушка – жила с дочерью. Отец Николай в какой-то хибарке проводил в одиночестве свои старческие дни. За ним ухаживала старушка-монашка. Дети были далеки от церкви. Мне пришлось быть свидетелем такого случая. Отец Николай шел в храм в рясе, в шляпе и с зонтиком. Это было почти у самого храма. С ним шли люди. Вдруг навстречу ему показался Даниил Николаевич. Он выступал важно, немного наклонив голову набок, с портфелем в руках, поравнялся с отцом и прошел мимо, даже не поклонившись ему. Может быть, так было условлено между ними, но это выглядело неестественно. Дочь отца Николая старалась нарочито подчеркнуть свой атеизм. Будучи уже в пожилом возрасте, после смерти отца, она в Вологодской железнодорожной аптеке в присутствии моей сестры, тоже работавшей там же, заявила, что на Пасху ходила в баню. Отец Николай был очень общительным человеком. Несмотря на жизненные трудности, лицо его всегда было светлым и радостным. Он никогда ни на кого не обижался, был готов помочь всякому, кто к нему обращался за помощью. В конце 1937 года или в начале 1938 его наградили митрой [45]. Архиерей говорил очень прочувствованное слово, отметив всегдашнюю готовность отца Николая по первому требованию верующих исполнить ту или иную требу на дому. «В непогоду, тьму и дождь, кто это пробирается с фонариком в руке? – говорил Владыка. – Это отец Николай спешит напутствовать умирающего». «Скорая помощь» – так его звали между собой члены причта Рождество-Богородской церкви. Внешняя сторона служения отца Николая была очень неважной. Он в службе спешил. К тому же не было ясности в произношении слов. Про него говорили, что у отца Николая каша во рту, но это говорили не зло, а благодушно, указывали на это, как на что-то такое, что не очень важно, не теряя доброго отношения к доброму батюшке.
Протоиерей Михаил Поддъяков, бывший настоятель храма св. Иоанна Предтечи, что на Роще г. Вологды, считался четвертым священником на Богородском [46]. Ему было что-то за шестьдесят. Выше среднего роста, с большой длинной бородой и длинными волосами с большой проседью. Ходил он немного вразвалку, размашисто. Помню его идущим по улице Менжинского, в теплой рясе, с большим поднятым воротником-шалью и в шапке-»державинке». Он всей своей фигурой производил приятное впечатление на окружающих. Музыкальный слух и голос – все это было при нем. В молодости отец Михаил служил священником в кафедральном Вологодском соборе. Это, конечно, много значило. До собора отец Михаил диаконствовал в храме Вознесения Господня, где служил священник блаженный батюшка отец Александр Баданин [47], похороненный на Горбачевском кладбище недалеко от храма, с западной его стороны. Отец Михаил в моем присутствии рассказывал много чудесного из жизни отца Александра.
Протоиерей отец Павел Рукин состоял тоже членом причта храма [48]. До Богородского он служил в церкви Владимирской иконы Божией Матери в г. Вологде. Совершенно седой, с длинными редкими волосами, с бородой средних размеров, невысокого роста, с голубыми потухшими глазами, с одутловатым лицом, флегматичный, с немного выпяченным животом – вот внешний образ отца Павла. Он был очень опрятен. Помню, как-то летом, в хороший солнечный день я встретил отца Павла в городе по улице Урицкого. Он шел в чесучовой рясе кремового цвета, в соломенной шляпе, в начищенных черных сапогах, с тростью, шел не спеша. Чистотой и благородством веяло от его фигуры.
Следующим священником храма Рождества Пресвятой Богородицы был протоиерей Садоков Александр Андреевич [49]. К началу тридцатых годов ему было пятьдесят с небольшим. Выше среднего роста, могучий, сильный, быстрый в движениях, отец Александр был огненным человеком. У него были рыжие длинные густые волосы и такого же цвета большая густая борода, лицо красное, большие руки, покрытый веснушками. В летнюю пору он ходил по городу в зеленой рясе, в котелке и с тростью, курил и не особенно это скрывал. Можно было его видеть с папиросой во рту. Отец Александр обладал хорошим голосом и музыкальным слухом. Он долгое время служил диаконом на Горбачевском кладбище, затем священником в Казанской церкви г. Вологды и вот, по закрытии ее, перешел на Богородское. Он служил истово, часто со слезами, иногда говорил проповеди, но особым искусством церковного красноречия не отличался. Это же надо сказать и о других священниках, да вообще проповеди рядовые священники говорили редко. Как-то раз отец Александр на праздник Казанской иконы Божией Матери, который он особенно почитал, говорил проповедь и через несколько фраз вставлял вводные слова «собственно говоря», протодиакон отец Иоанн Преображенский слушал в алтаре и подмечал вслух каждое «собственно говоря». От этого появлялись улыбки на лицах тех, кто, слушая замечания протодиакона, сами обращали внимание на каждое «собственно говоря». Отец Александр любил хорошо покушать и в меру выпить. Все это получалось у него просто и естественно, без фальши и лукавства, а потому и принималось верующими без осуждения. Старец Амвросий Оптинский говорил: «Где просто – там ангелов со сто, а где мудрено – там ни одного». Отец Александр был большим любителем рыбной ловли, выбирал свободные дни от службы и плыл на лодке по реке Вологде через устье Вологодское на Окольную Сухону, на Лежу. Там был на просторе дня 2-3, тянул дорожки – ловил щук, ставил кружки, продольники, вечером зажигал костер на берегу, варил уху из наловленной рыбы и ночевал в палатке. Отец Александр был другом нашей семьи.
У отца Александра была жена Надежда Афанасьевна, урожденная Беляновская, дочь священника. У них было четверо детей. Матушка [была] скромная, тихая. В храм ходила редко, а когда посещала службу, то вела себя незаметно. Внешне она выглядела «барынькой». Летом носила шляпку из морской травы, пыльник и сумку, которая в то время называлась «ридикюль», любила читать романы прежних изданий, особенно исторические, вроде «Тайны венценосцев», издания Каспари. Их дети – Ольга, Николай, Сергей и Владимир – были все холостые и нецерковные. Ольга работала в какой-то канцелярии машинисткой, а сыновья – рабочими. Они не имели образования. Жили все Садоковы в одной большой комнате полуподвального помещения на улице Кузнецкой. В квартире были кровати, стол со стульями и все. Отец жил от семьи отдельно, в какой-то маленькой старой баньке, полным отшельником, хотя внутренних отношений со своими он не порывал.
Отец Алексий Алюхин – младший священник Богородского, хотя в возрасте равный прочим членам причта, но младший по соответствующей субординации. Это объясняется тем, что он долго служил диаконом. В 1931-1932 годах я помню его еще диаконом. Отец Алексий был очень тихий, скромный человек, ничем особенным не выделялся [50].
При семи перечисленных священниках Богородско-Рождественской церкви в состав причта входили диаконы, и первым из них – протодиакон Михаил Викторович Попов, перешедший на Богородское после закрытия храма Благовещения. Раньше, еще до революции, он служил в Вологодском кафедральном соборе и был вторым протодиаконом. Первым служил Николай Румянцев – высокий, смуглый, красивый, с большим, широко открывающимся ртом. Это был феноменальный протодиакон. Он обладал очень хорошим басом. После конкурса протодиаконов, который проходил в Москве в послереволюционный период, он был отобран вторым протодиаконом в Московский собор, служил при Патриархе Тихоне с первым протодиаконом Москвы – архидиаконом Розовым. Я видел протодиакона Румянцева. Он после смерти протодиакона Попова приезжал в Вологду и был у него на могиле.
Вологда славилась протодиаконами с хорошими сильными голосами. До Румянцева в Вологодском кафедральном соборе служил протодиакон Васильевский (это было в конце XIX века), который, как говорили старожилы, в конце чтения Евангелия за литургией силой своего голоса гасил свечи. Собор находился на берегу реки Вологды у Соборной горки. На расстоянии пяти километров от него, тоже на берегу этой же реки, располагался Прилуцкий монастырь. Протодиакон Васильевский поднимался на соборную колокольню, а архидиакон Прилуцкого монастыря в это же время у себя делал то же самое, и они разговаривали между собой. Есть ли правда в этом? Ясно одно, что личность протодиакона овеяна легендарной славой.
Вот и Попова Михаила Викторовича любили церковные вологжане как преемника этого могучего протодиаконства. Но отец Михаил не был похож на протодиакона внешне, хотя [бы] даже [на] такого протодиакона, которого изобразил великий художник И. Репин в своем бессмертном произведении искусства – портрете, который находится в экспозиции Третьяковской галереи. Он маленького роста, щупленький, с небольшим личиком, с очень редкой бородкой клинышком, с редкими на голове волосами, которые он в неслужебное время носил заплетенными в косички, а к службе их причесывал и был похож на петушка. Вот такой вид у протодиакона Попова. Вологда же, любя, его называла между собой «Миша» или «протодиакон Миша», или «Миша Попов». Выйдут, бывало, на встречу архиерея все диаконы и встанут в ряд. Все большие, видные, и среди них протодиакон Михаил. И не подумаешь, что он старший, а как произнесет звук, то ни у кого и сомнения не может быть в его первенстве.
Протодиакон Михаил имел привычку, произнося первую фразу ектений, топнуть правой ножкой. Особенно хорошо он пел запевы на 9-й песне канона двунадесятых праздников. «Величай душе моя вознесшагося от земли на небо Христа Жизнедавца» – звучат и до сих пор в моей памяти эти слова в его исполнении. Он начинал запев с низких нот, а заканчивал на очень высоких, увлекая с собой в беспредельное пространство, туда, куда вознесся Христос, души верующих. Его служба была одарена внутренней красотой, раскрытием духовного содержания им произносимого или исполняемого им в пении. Это относилось прежде всего к чтению Св. Евангелия. Заканчивал протодиакон Евангелие громогласно. Я стоял с жезлом вблизи его, сконцентрированный звук, вылетая из его рта, колебал воздух до такой степени, что я боялся – лопнет у меня барабанная перепонка. В большие праздники протодиакон Попов пел по нотам ектению «Миром Господу помолимся» в композиции Чеснокова. При этом он надевал себе на переносицу аккуратное пенсне без оправы, стеклышки которого соединялись замочком. В 1933 году протодиакон Михаил Викторович умер. Это было неожиданно. Болел он недолго. Хоронили протодиакона 14 октября, в день Покрова Божией Матери, отпевание совершал архиепископ Венедикт в сослужении всего духовенства. Перед литургией на встречу тела усопшего вышло облаченное духовенство во главе с архиереем к воротам кладбища со стороны моста (виадука). Тут же была отслужена заупокойная лития. Я, тоже облаченный в стихарь, участвовал в этом служении, стоя с архиерейским жезлом. После литургии – отпевание, перед которым сказал слово о покойном настоятель отец Константин, выразив мысль о том, что протодиакон Михаил несколько десятков лет нес служение в Вологодском кафедральном соборе. Менялись архиереи, а он был бессменным.
После отпевания вынесли гроб с телом покойного и поставили его на площади у входа в храм, тут сфотографировались. В головах у гроба встал архиепископ Венедикт, а вдоль гроба, по сторонам, в порядке старшинства выстроились священники. Тут были диаконы, иподиаконы, и я – жезлоносец, двенадцатилетний отрок, облаченный в стихарь, стоял около Владыки. Похоронили протодиакона на Богородском кладбище, тогда оно было действующим, пред алтарем.
Вторым диаконом на Богородском был протодиакон Иван Александрович Преображенский [51], ставший после смерти протодиакона Михаила Попова первым протодиаконом. Конечно, сравнивать его по служению с покойным трудно, но со временем к нему привыкли. Силой голоса и эмоциями он очень уступал покойному, но степенность и выправка были у него достаточными. Выше среднего роста, плотный, широкоплечий, с толстым выбритым загривком и с пышной русской шевелюрой, которая со временем постепенно седела, с бритыми полными краснеющими щеками, с мизерной седенькой бородкой-щетинкой и небольшими седыми усиками, с длинным носом фиолетового цвета, голубоглазый – вот портрет протодиакона Иоанна Преображенского. Он к моменту назначения старшим протодиаконом был в возрасте 54-55 лет. До Богородского долго служил диаконом в храме священномученика Власия г. Вологды, после закрытия его в 20-х годах – в храме св. мученицы Параскевы Пятницы г. Вологды. Протодиакон Преображенский умел красиво ходить по улицам города. Всегда опрятный, одетый в пальто, в шляпе, в начищенных ботинках и обязательно с тростью с хорошим набалдашником. Он шел какой-то ровной, легкой походкой, немного ускоренно. Походку я бы назвал музыкальной. Трость, с которой он ходил, в его руках дирижировала, как палочка маэстро. Она в определенные моменты вскидывалась, потом касалась земли и опять вскидывалась, и так далее, и все делалось в определенном точном ритме. Протодиакон Преображенский имел жену и детей. Я знал старшую дочь Екатерину, бывшую замужем за Бахтенко, артистом Вологодской филармонии, который в одно время пел тенором в храме Богородского кладбища, и сына его Юрия. С последним в сороковых годах я имел товарищеские отношения. Дети протодиакона были от церкви далеки.
Рядовым диаконом на Богородском служил Виктор Владимирович Воскресенский [52] – мужчина лет сорока, скромный, выдержанный, опрятный. Он был высокого роста, худощавый, с длинной шеей. Его многие называли «длинношеий диакон». Подрясники носил с белыми костяными воротничками и выпускал их над воротом вверх на целый палец. Волосы носил длинной стрижки, зачесанные назад. Бородка и усики у него были маленькими. Голосом отец Виктор не обладал. В кармане подрясника всегда держал камертон. Перед выходом на ектению он вынимал его, ударял о пальцы левой руки и затем поспешно прилагал его к уху. Он это делал несколько раз подряд до тех пор, пока не находил тон, в котором нужно начать произношение ектений. До Богородского диакон Воскресенский служил в храме Иоанна Предтечи, что на Роще г. Вологды.
Последний член причта – это диакон Корбанский Алфей Анатольевич [53]. Отец Алфей – человек немолодой, среднего роста, с седыми волосами на голове, падавшими на плечи, с очень маленькой седой бородкой, дававшей впечатление давней небритости, сухопарый. На лице у него и кистях рук выступали желтые пятна, напоминавшие пролитое растительное масло. Он перешел на Богородское кладбище после закрытия храма Покрова Божией Матери, что на Большой Козлене. Отец Алфей был неуравновешенным человеком. Особенно с большим чувством он произносил заупокойные ектений, поминал усопших, умиляясь даже до слез, и в то же время мог вдруг что-нибудь сказать несуразное, как-то лихо засмеяться, поставить окружающих в недоумение. У него все это уживалось. Он очень дорожил памятью своих покойных родителей: протоиерея Анатолия и Ольги, имена которых непременно произносил вслух в соответствующем моменте за литургией. У отца Алфея замечалась особая манера произносить ектению. В правой руке он держал орарь, а кистью левой закрывал левое ухо. Получалось впечатление, что он обращается к Богу, закрываясь от посторонних наветов. Зимой диакон ходил в дорогой зимней рясе с большим воротником и говорил, что это ряса его отца, который был в свое время настоятелем Пятницкой церкви г. Вологды.
Все члены причта Богородско-Рождественской церкви происходили из духовного звания. Все они в основном окончили Вологодскую духовную семинарию. Весь этот причт на Богородском и на Горбачевском [кладбищах] в том составе, который перечислен выше, в общем без изменения сохранился до мая 1938 года, а архиереи менялись
В 1930 году в Вологде служили три архиерея: управляющий епархией архиепископ Амвросий (Смирнов) и два викария – епископ Николай (Караулов) и епископ Аполлос (Ржаницын).
После того как осталось два храма (имеется в виду тихоновская ориентация), то архиереи стали служить так: на Горбачевском – Амвросий и Николай, а на Богородском – Аполлос. Помню, как служили три архиерея вместе. Такая служба была на Горбачевском 1 сентября (по новому стилю) 1930 года. Это праздник преп. Герасима Вологодского. В церковных календарях эта дата не указывается, а в книге Верюжского «Исторические сказания о жизни святых, подвизавшихся в Вологодской епархии» издания 1880 года значится:
«В 1147 году 19-го августа (1 сентября) преп. Герасим пришел в Вологду» (с. 29). Я был накануне праздника вечером. Войти в храм было трудно от большого количества народа. И в последующие годы этот праздник торжественно отмечался на Горбачевском архиерейским служением.
7-го декабря (по новому стилю) 1930 года, в день праздника св. великомученицы Екатерины служили три архиерея вместе на Богородском. Накануне они же во время всенощной читали акафист святой великомученице. Служба была очень торжественная. У каждого архиерея был свой жезлоносец. Я держал жезл у епископа Аполлоса. Три архиерея в Вологде недолго прослужили вместе. Остался из них один епископ Аполлос [54], который продолжал свое служение на Богородском.
Это произошло в 1931 году. Архиепископ Амвросий был арестован и пробыл в заключении до 1933 года, а затем он был архиепископом Муромским, арестован в 1935 году.
Владыка Аполлос – архиерей из вдовых священников, вологжанин. Он до архиерейства был настоятелем сельской церкви св. Троицы, находившейся недалеко от Вологды, и состоял благочинным одного из округов Вологодской епархии. Образование у него было среднее. Он окончил Вологодскую духовную семинарию. Хиротония его состоялась в 1927 году в Москве в храме св. мученицы Ирины. Принимал участие в посвящении архиепископ Вологодский Сильвестр (Братановский), умерший в 1932 году архиепископом Калужским. Епископ Аполлос был скромный, выдержанный человек, немного усталый, апатичный. Проповедей он не говорил, служил ровно, без напряжения, обладал хорошим музыкальным голосом (басом) и прекрасной дикцией. Епископ был выше среднего роста, плотный, но не полный, в возрасте около шестидесяти лет. Волосы у него были редкие, борода полная с большой проседью. Жил он в Вологде с семьей сына. За богослужением его поминали Тотемским, как викария.
После ухода епархиального архиерея архиепископа Амвросия я точно не помню, как он именовался, но предполагаю – Вологодским. В конце 1931 года или начале 1932 года епископ Аполлос был арестован. В 1936 году он вернулся в Вологду, но не служил, а пел на правом клиросе. Через некоторое время епископ Аполлос был назначен архиереем в Воронеж (по некоторым данным – в Тулу) и в 1937 году был там арестован.
Заменил епископа Аполлоса на Вологодской кафедре архиепископ Венедикт (Плотников) [55]. Это было в 1931 или в начале 1932 года. В свое время Владыка Венедикт был Кронштадтским епископом, викарием митрополита Ленинградского. Известно, что он участвовал в погребении в Донском монастыре г. Москвы в 1925 году Патриарха Тихона. Еще ранее, в 1922 году, в Ленинграде он вместе с митрополитом Вениамином (Казанским) привлекался к судебной ответственности за нарушение декрета об изъятии церковных ценностей и был приговорен к смертной казни, замененной заключением в тюрьму.
Архиепископ Венедикт ко времени прибытия в Вологду был в возрасте примерно шестидесяти лет, седой, с полной бородой и длинными редкими волосами. На одном глазу у него было бельмо. Запомнилось, что он ходил в серой рясе. Владыка был горячим человеком. Как-то он служил Божественную литургию, а я стоял на солее у Царских врат. Перед возгласом Владыки «Мир всем!» жезлоносец должен постелить орлец под ноги архиерея. Так я и сделал в соответствующем для этого моменте литургии, но орлец лег неровно, и Владыка не встал на него, а пнул, и орлец полетел по солее.
Другой случай. После литургии Владыку разоблачали в алтаре иподиаконы. Я и другой мальчик-прислужник расстегивали пуговицы саккоса. Стали саккос снимать, и отскочила пуговица. Владыка с раздражением спросил: «Кто не расстегнул?». Пуговица отскочила с моей стороны, вероятно, не расстегнул под мышкой. Я сказал, что это сделано мною. Владыка сразу остыл и, значительно посмотрев на меня, промолчал и успокоился. Архиепископ любил службу и хорошо служил: эмоционально, с большим темпераментом. Помню, как за всенощной во время пения «Благословен еси Господи» он совершал каждение всего храма; чувствовалось все то, что знаменует это священнодействие – шествие святых жен-мироносиц рано утром, «зело рано ко гробу Иисусову». Сохранила мне память проникновенное чтение Владыкой Святого Евангелия, которое читается в Великую Пятницу за утреней. Это первое страстное Евангелие. Чистый звонкий тенор, хорошая дикция – эти внешние данные архиепископа Венедикта, соединенные с его внутренним религиозным, глубоко прочувствованным пониманием читаемого, зажигали в сердцах слушающих дух веры.
Горячими, порой даже огненными были его проповеди. Он говорил за каждой литургией. Запомнилось его последнее слово, произнесенное при прощании с вологодской паствой.
В 1933 году осенью Ленинградский митрополит Серафим (Чичагов) ушел на покой. На его место был назначен Новгородский архиепископ Алексий (Симанский), впоследствии наш Святейший Патриарх, возведенный тогда в сан митрополита, а на Новгородскую кафедру был переведен из Вологды архиепископ Венедикт. Это совершилось после праздника Покрова Божией Матери. Отслужив Божественную литургию, Владыка Венедикт с амвона произнес прощальную речь. Он сказал, обращаясь к пастве, что оставляет Вологду и просит за себя святых молитв, что пройдет много времени, когда, может быть, его и не будет уже в живых, но многие из находящихся в храме останутся. «Так вспоминайте, – говорил Владыка, – что здесь на святом Престоле приносил Бескровную Жертву грешный, недостойный, но верующий архиерей Венедикт, вспоминайте и молитесь за меня». Слово «верующий» он особенно акцентировал, произносил в экстазе, ударяя при этом жезлом по каменному полу. Окончив слово, Владыка, сопровождаемый духовенством, дошел до конца храма, повернулся, благословил всех общим благословением и вышел. На улице [его] ждал извозчик. Владыка сел и уехал в полном одиночестве. Земная жизнь Владыки закончилась мученически. Он был расстрелян, принося при этом славословие Господу.
Через некоторое время в Вологду был назначен новый архиерей – архиепископ Стефан (Знамеровский), 1879 года рождения, прибывший в свой кафедральный город в конце 1933 года. В 1904 году он окончил Казанскую духовную академию. С 1908 по 1916 год [был] инспектор[ом] Пермской духовной семинарии. В 1924 году хиротонисан во епископа Шадринского, викария Свердловской епархии. В 1925 году управлял Пермской епархией. С 1929 года – епископ Вятский, а затем Ульяновский. До монашества носил имя Николай. Владыка был высокого роста, сухощавый, смуглый, с горбатым большим носом, близорукий, ходил всегда в очках. Волосы на голове были темно-каштанового цвета, длинные и густые, борода полная с большой проседью.
Архиепископ обладал довольно сильным, но каким-то замогильным голосом. Долгое время верующие не могли к нему привыкнуть, но усердное служение, большая религиозная настроенность Владыки, произнесение проповедей почти за каждой литургией расположили к нему сердца прихожан.
Я держал во время служения архиепископа Стефана жезл, как это было при ранее служивших архиереях, и книгу «Чиновник» и поэтому был свидетелем религиозно-эмоционального состояния Владыки во время чтения положенных молитв за службой. Архиепископ все тщательно вычитывал и часто увлажнялись его глаза от слез умиления. У певчего правого хора, тенора Комаровского, умерла жена. Во время всенощного бдения регент ввел его в алтарь и подвел к Владыке. Архиерей стоял на положенном месте у своего кресла и молился. Увидев овдовевшего супруга, Владыка Стефан нежно, по-матерински обнял его, посадил в свое кресло и стал ласково гладить его по голове. Все это делалось без слов, с большой любовью.
В небольшие праздники, когда за всенощной не пел правый хор и служба проходила скромно, архиепископ Стефан любил, чтобы иподиаконствовали мальчики-подростки. Специально для этого были сделаны из жести трикирий и дикирий, и мы (я и Коля Шамаев, мой друг) ходили с Владыкой во время пения «величания» по всему храму, иногда ошибались, но не боялись, чувствуя на себе добрый взгляд архипастыря.
На второй день Рождества Христова Владыка в течение нескольких лет совершал Божественную литургию на Горбачевском. Мы с Колей Шамаевым, стоявшим с жезлом, непременно участвовали в служении. Это приходилось [на] зимние каникулы, и мы были свободны. Так было и в 1935 году. По окончании литургии архиерей сказал мне, что он узнал о нашем с Колей славлении и предложил нам в этот же день идти вместе из храма к нему домой и прославить родившегося Господа. Так и сделали.
Владыка квартировал в частном доме на 2-м этаже. Дом находился на перекрестке улиц Набережной Свободы и Клары Цеткин. Он был угловой. В нижнем этаже размещалась частная часовая мастерская Ружже. Владыка занимал одну комнату в два окна по одной стороне улицы и два по другой. Чтобы войти к Владыке, нужно было пройти через проходную комнату хозяйки. Владыка жил вместе с келейником – Солнцевым Борисом Владимировичем, двадцатидевятилетним молодым человеком, приехавшим с ним из Ульяновска. Борис Владимирович был сыном священника. Он обладал хорошим тенором и во время архиерейских богослужений иподиаконствовал, прекрасно пел и читал канон. Борис Владимирович сопровождал Владыку пешком от дома до храма и обратно. Вот мы с Горбачевского и пошли вчетвером. Пришли, вошли в помещение. Комната Владыки поражала чистотой, ничего лишнего в ней не было. В углу висели иконы и горело несколько лампад. Перед иконами стоял аналой, на нем лежали книги. Был постелен орлец.
Мы с Колей пропели тропарь и кондак праздника – «Рождество» и «Дева днесь». Преосвященный хозяин пригласил нас к столу, и мы вчетвером пили чай с молоком и ели лепешки со сметаной.
На стене перед столом висело несколько фотографий и среди них фотография вологодского священника отца Александра Баданина, похороненного на Горбачевском кладбище. Вологжане чтили память отца Александра как священника-праведника, блаженного. Мы с Владыкой из храма заходили к нему на могилу. Архиепископ истово перекрестился и сделал земной поклон. У него было такое правило: совершая службу на Горбачевском, заходить на могилу к отцу Баданину.
Окончил служение в Вологде архиепископ Стефан осенью 1935 года. Под праздник Воздвижения Креста Господня, 26 сентября вечером, Владыка служил всенощное бдение. Вышли на литию в конец храма. Народу было много. Архиерей в мантии, сняв клобук, как подобает по ритуалу, читал молитву «Владыко многомилостиве, Господи Иисусе Христе, Боже наш». Вдруг откуда ни возьмись вбежала в храм небольшая черная собака, обвилась вокруг ног архиепископа и стремглав выбежала из храма. Ни лая, ни визга не было. Никого больше собака не задела. Это все произошло мгновенно.
Далее Владыка и духовенство, сослужащее ему, пошли на середину храма, запели «стихиры на стиховне». Архиерей поднялся на кафедру, и панагия, висевшая у него на груди, как срезанная, упала. Протодиакон поднял ее и отнес в алтарь. Эти два случая оказались предзнаменованием для Владыки. Окончив службу поздно вечером, архиепископ вернулся домой, а там его ожидала специальная автомашина, которую люди между собой называли «черный ворон». Архиерей был арестован.
Литургию в праздник Воздвижения Креста Господня в 1935 году служили без Владыки. Потом [стало] известно, что архиепископ Стефан находился в Сыктывкаре на вольном поселении. Сначала был с ним Солнцев Борис Владимирович. Владыка в действующем храме читал и пел на клиросе. Затем он [был] арестован вновь и отправлен в колонию.
Монашка Аннушка Рогозина, большая почитательница Владыки Стефана, несколько раз навещала его в ссылке. Видела она Владыку и во время заключения его в колонии работающим по устройству шоссейной дороги: [заключенные] носили песок, укладывали камень и утрамбовывали его. Аннушке разрешили короткое свидание, но она не сразу среди арестованных узнала его. Владыка изменился, был острижен наголо. Монашка принесла передачку. Некоторые спрашивали ее, кто этот арестованный. Когда же она сказала, что [это] архиерей, то спрашивающие исполнились благоговения и сказали, что по его поведению видно, что он необыкновенный человек. Ездила Аннушка еще раз, но Владыка умер, сказали ей, что похоронен в общей арестантской могиле. Это был 1936 или 1937 год.
Вологда после ареста Владыки всю осень и зиму оставалась без архиерея. Прошел слух, что назначается на Вологодскую кафедру епископ Иоанн (Соколов), вскоре стали поминать его как правящего архиерея за богослужением, но сам Владыка не появлялся [56].
Период ожидания приезда архиерея был большой. К началу Великого поста 1936 года он прибыл. Но какой-то холодок сразу же почувствовался в отношениях между ним и духовенством. Владыка потребовал спороть подкладки со всех архиерейских облачений и выстирать. Это смутило церковную братию. Архиерей был очень чистоплотен, даже брезглив. Говорили, что в Москву ездил мыться в баню. Поместился Владыка на квартире в том же доме, где раньше жил архиепископ Стефан.
Среднего роста, седой, даже белый, с полной ухоженной бородой, с такими же ухоженными волосами на голове, которые для пышности он, вероятно, чуть-чуть подвивал, с рыхлым белым лицом, в очках в золотой оправе, епископ Иоанн был типичный представитель столичного высшего духовенства. Говорил он важно и спесиво. Владыка Иоанн до Вологды был Московским викарием и именовался сначала епископом Орехово-Зуевским, затем Егорьевским и, наконец, Волоколамским, служил же в Москве. Он [был] из вдовых московских священников. Закончил он семинарию и археологический институт. Владыка 1877 года рождения, значит, приехал в Вологду 58 лет. Служил он хорошо, но имел свои особенности, вместо «и во веки веков» говорил: «и во веньки веков» – так у него получалось. За литургией после возгласа: «Изрядно о Пресвятой, Пречистой и преблагословенней», после чего хор поет «Достойно есть яко воистину», – Владыка Иоанн, совершая положенное каждение Святых Даров на престоле, громогласно произносил: «Пресвятая Богородице, помогай нам». Это была присущая ему особенность. Во время служения епископа Иоанна в Вологде священники на Богородском оставались все на своих местах.
Я, как и раньше, держал книгу за архиерейским богослужением. Только Владыка как-то подозвал меня к себе и сказал, что если я хочу и дальше прислуживать в церкви, то моя мама должна написать на его имя прошение об этом, которое должно быть заверено домкомом с подписью и печатью. Такое прошение мама подала епископу.
В 1938 году под день праздника «Всех святых» епископ Иоанн вошел в алтарь для совершения всенощного бдения, вошел просто, без встречи. Настоятель протоиерей Константин Богословский и протодиакон Иоанн Преображенский были облачены в священнические одежды. Архиерей приложился к престолу и встал на свое место. Священнослужители должны были взять у Владыки благословение, начиная с настоятеля, но этого не произошло. Произошло совершенно необычное, можно сказать, небывалое. Подошел отец Константин к епископу и сказал: «Согласно каноническим правилам такого-то и такого (он назвал два правила, которые моя память не удержала) мы Вас архиереем не считаем» – и отошел от Владыки. Никто из находящихся в алтаре (а был полный состав священнослужителей и церковнослужителей) к архиерею под благословение не подошел. Протодиакон подал настоятелю кадило, и служба началась. Все пошло по чину: полиелей и прочее, но так, как будто архиерей в храме не присутствовал. Епископ Иоанн не проронил ни слова, стоял всю службу в алтаре и по окончании ее незаметно, без всяких архиерейских почестей ушел. Литургию в день «Всех святых» совершали священническим чином. Архиерей в храм не приходил. Сообщили, что его в Вологде нет, что он куда-то уехал.
Что произошло? Какие причины побудили духовенство, возглавляемое отцом Константином, так поступить? Мне неизвестно, но все здесь описываемое я видел сам. На другой день «Всех святых» протоиерея Константина Богословского, протоиерея Симеона Видякина, протоиерея Николая Замараева и протодиакона Иоанна Преображенского арестовали.
Вскоре стало известно, что епископ Иоанн стал архиереем Архангельским. В Вологде он больше не появлялся. Известно, что потом он стал архиепископом Ярославским, наконец, митрополитом Киевским и Галицким, Патриаршим Экзархом Украины, постоянным членом Священного Синода Московской патриархии. Владыка Иоанн прожил долгую жизнь. Он умер в 1968 году. Мне пришлось встречаться с митрополитом Иоанном в 1946 году в день Нового года в Москве во время освящения храма Успения Божией Матери в бывшем Новодевичьем монастыре, принадлежавшем тогда Богословскому институту. Совершал освящение и литургию Святейший Патриарх Алексий. В алтаре молились высшие иерархи, среди которых был Владыка Иоанн. Я с группой певчих учащихся в определенный момент литургии вошел в алтарь. Мы пели «И ныне», кондак празднику храма: «В молитвах неусыпающую Богородицу». Тут я заметил, что на меня пристально смотрит митрополит. Когда окончилась служба, я в алтаре подошел к нему под благословение. Владыка сказал: «Где же я Вас видел? Мне знакомо Ваше лицо». Я в запале поспешно ответил: «Как же, Владыка, я держал Вам книгу, прислуживал». Он на это радостно протянул: «Где же?». «В Вологде», – сказал я. Митрополит потерял радостное настроение и вяло, с какой-то небрежностью заметил: «Не помню, не помню» – и закончил со мной разговор. Чувствовалось, что Владыке неприятно было вспоминать вологодскую тяжелую историю, до такой степени неприятно, что (правда, не известно по чьей вине) в «Журнале Московской патриархии» в статье «Славный юбилей», посвященной пятидесятилетию служения в священном сане митрополита Иоанна, в перечислении последовательности занимаемых им кафедр Вологда совсем не значилась.
После случая в день праздника «Всех святых» причт вологодской Рождественско-Богородской церкви остался в следующем составе: протоиерей Михаил Поддъяков, протоиерей Павел Рукин, протоиерей Александр Садоков, священник Алексий Алюхин, диакон Виктор Воскресенский и диакон Алфей Корбанский.
Вскоре был назначен в Вологду новый архиерей – епископ Георгий (Анисимов). Это было летом 1938 года. Епископ Георгий начал свое служение со всенощного бдения под один из воскресных дней. Семидесятипятилетний старец, очень маленького роста, худенький – его личность плохо запомнилась, так как служил в Вологде всего-навсего вот эту единственную всенощную. В воскресенье утром он уже не служил, как и [в] последующие за ним дни. Что случилось, почему? Мне это неизвестно. Больше в Вологде он не был. В «Журнале Московской патриархии», в одном из номеров 1947 года, сообщено о его смерти: «17 февраля 1947 года в г. Молотовске Кировской области в бозе почил преосвященный Георгий, епископ бывший Вологодский» [57].
Через несколько месяцев и остальные священники и диаконы, т. е. все служители Рождественско-Богородской церкви, были арестованы. Сложная была обстановка в то время.
В тридцатых годах в Вологде было много высланных на вольное поселение, и многие приютились около храма. Был такой Плотников «из буржуев г. Архангельска». Мы его называли «миллионер». Он имел свой домик на улице Ворошилова и жил вместе с бывшей гувернанткой и лакеем Архипом. Это был настоящий «мистер Твистер», высокий, полный, с бритой головой и бритыми щеками. Его можно было видеть гуляющим в сопровождении Архипа и дамы-гувернантки с собачкой. Он бывал в церкви, но в дни, когда не было много народа. Держался обособленно. Говорили, что дети у него живут за границей. Мы как-то с Колей Шамаевым в день Рождества Христова пошли к нему со славою. Подошли к дому, вышел Архип, ушел и потом вернулся, отказав нам. Через некоторое время Плотников исчез с вологодского горизонта, исчезла и дама. Остался в домике Архип, который прожил после своего хозяина много лет. Он был все время при церкви, состоял членом двадцатки и умер в конце семидесятых годов.
В то же время пребывал в Вологде Гаврилов Александр Александрович, бывший адмирал. Он был выслан из Ленинграда. Это [был] скромный старичок, тоже бывавший в храме.
На правом хоре Рождественско-Богородской церкви пел бывший военный генерал, не помню его ни имени, ни отчества, фамилии тоже не помню, но она какая-то нерусская. Он принадлежал к певцам басовой партии. Высокий, стройный, подтянутый, подвижный, с большой седой бородой, зачесанной на две стороны, с тонким носом горбинкой и с моложавым лицом, лет шестидесяти, он представлял собой типичного генерала царского времени.
Среди высланных были в Вологде и представители духовенства. Одного из них называли «священником в синей рясе». Это украинец, брюнет средних лет, которого можно было видеть в летнюю пору в кладбищенской ограде у дорожки, по которой проходили богомольцы в храм. Он стоял одетый в синего цвета подрясник, с непокрытой головой, держал в руках небольшую книжку наподобие молитвенника, периодически накладывая на себя крестное знамение и принимал подаяния верующих. Канонически правомочным ли он был? Это неизвестно. В алтарь он никогда при мне не заходил, да [и] в церкви я его не видел. Служащие священнослужители с ним видимого общения не имели. Потом стало известно, что он сблизился с молодой женщиной, которая была без мужа с маленьким ребенком, и ушел к ней жить. Женщина церковная и тоже высланная. Дальнейшая судьба его неизвестна, но в городе, особенно при храме, его больше не было видно.
Находился в Вологде на вольном поселении священник отец Евгений из Ленинграда. Высокий, худощавый, с длинными волосами и длинной бородой темно-каштанового цвета, очень представительный, он бывал в храме на Богородском и иногда принимал участие в церковном чтении. У него был сильный тенор и хорошая дикция. В храме стоял в рясе и с протоиерейским крестом. Он производил впечатление интеллигентного человека. С ним жили дочь, очень юная девушка, и подросток сын. Квартировали они в частном доме напротив бывшего Николо-Глинковского храма, снимали комнату. В чтении у него была какая-то особая выразительность. Помню, с каким пафосом он читал псалом 23, особенно вот эти слова: «Кто есть сей Царь славы, Господь крепок и силен, Господь силен в брани. Возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная, и внидет Царь славы. Кто есть сей Царь славы? Господь сил, той есть Царь славы» (стихи 8-10). Произнося эти слова, он поднимался на цыпочки, как будто хотел оставить свое бренное тело и соединиться с Господом. Отец Евгений недолго прожил в Вологде. Его пребывание было эпизодическим. Говорили, что он брал деньги от верующих на пропитание, когда делали это верующие в деликатной форме.
Помнится ссыльный священник-белорус, имени я его в памяти не удержал. Он находился в очень тяжелом состоянии, бедно одет, совершенно стриженный, без усов и бороды, небритый, неухоженный, с отечным лицом и отечными ногами. Возраста он был нестарого. Раза два-три он бывал у нас в доме на улице Урицкого, приходил для того, чтобы поесть. Мама кормила его. В храме он был незаметен, но как-то раз я видел его в алтаре в священническом облачении. Он причащался Святых Христовых Тайн.
Среди находящихся на вольном поселении в Вологде были в одно время, в 1934-[19]35 годах, два архиерея – архиепископ Варлаам (Ряшенцев) и епископ Евгений (Кобранов). Оба они ходили молиться в храм на Богородское. Никакого участия в богослужении они, конечно, не принимали.
Архиепископ Варлаам был в возрасте 55-56 лет, худощавый, прямой, среднего роста, седой, с небольшой полной бородой, с мелкими чертами лица, заостренным носом и удивительно чистыми небольшими голубыми глазами. Волосы на голове у него были редкие и длинные. Я видел Владыку всего несколько раз в летнюю пору. Он ходил в храм только к ранним литургиям, а я всегда к поздним, притом он ходил только в праздничные дни и стоял в конце храма с правой стороны у стола, где лежали поминальники, чуть-чуть впереди нищих. Одет Владыка был в серый, самый простой плащ, из-под которого выглядывал черный подрясник. На голове у него была черного цвета поношенная скуфья. Владыка был очень скромным, осторожным, ни с кем в храме не заводил знакомства и не разговаривал, вел себя так, что можно было его и не заметить, выходил со службы и сразу же смешивался со всеми. Квартировал он на улице Транспортной.
Владыка Варлаам, как потом я узнал, был видным архиереем и старцем. Когда я поступил учиться в Богословский институт, то там встретился с пожилым москвичом, интеллигентным церковным человеком. Узнав о том, что я из Вологды, он, возгоревшись духом, сказал: «Там же был архиепископ Варлаам». Далее он восторженно сообщил, что Владыка Варлаам был большим старцем, духовным руководителем многих москвичей. В Вологде я знал монахиню Капитолину, алтарницу Рождественско-Бородской церкви сороковых-семидесятых годов. Как-то в разговоре с ней выяснилось, что она была духовной дочерью архиепископа Варлаама и многие вологодские монахини были руководимы этим старцем. Время сохранило духовный труд Владыки в виде машинописи на 42-х листах под названием «Наставления Преосвященного старца архиепископа Варлаама (Ряшенцева). Памятка иноку».
В Туле живет наш большой друг – крестная моей дочери Марии – Наталия Александровна Верховцева, девяностодвухлетняя старица, которая была хорошо знакома в двадцатых годах с владыкой Варлаамом. Архиепископ подарил ей и ее матери Вере Тимофеевне свою фотографию с такой надписью на обороте: «Родным по духу и искренне уважаемым р. б. (рабам Божиим) Вере и Наталии на молитвенную память от е[пископа] Варлаама. 11 января 1927 г.» Это фотоизображение Наталия Александровна подарила мне, как и «Памятку иноку», о которой говорилось выше.
Позднее я узнал биографию архиепископа Варлаама. Родился Владыка в 1878 году в Тамбовской губернии в семье купца. До пострижения в монашество он носил имя Виктор. Окончив Тамбовскую классическую гимназию и в 1900 году Казанскую духовную академию со степенью кандидата богословия, он был преподавателем духовного училища в г. Уфе. В 1901 году епископом Антонием (Храповицким) был пострижен в монашество и рукоположен в иеродиакона и во иеромонаха. С 1903 года он инспектор Уфимской семинарии, а с 1906 года – ректор Полтавской семинарии в сане архимандрита. В 1913 году Владыка хиротонисан во епископа Гомельского, викария Могилевской епархии. С 3 сентября 1923 года он епископ Псковский и Порховский, а с января 1924 года управлял Могилевской епархией. С 13 июля 1927 года по ноябрь того же года Владыка становится архиепископом Пермским, а с декабря 1927 года он архиепископ Любимский, викарий Ярославского архиерея. Этим служение Владыки Варлаама оканчивается.
Вторым архиереем, бывшим в Вологде на вольном поселении, как уже выше говорилось, был епископ Евгений (Кобранов). Это личность, совершенно противоположная архиепископу Варлааму по характеру, темпераменту и образу жизни. Епископ Евгений – человек лет 45-46, среднего роста, с темно-каштановыми волосами, полной пышной бородой, с светлым, открытым лицом и приветливой улыбкой. Несмотря на то, что склонен к полноте, он был подвижным. Владыка Евгений ходил молиться в храм Рождества Богородицы, но только в воскресенье и в великопраздничные дни и только к поздней литургии. Его можно было видеть в летнее время идущим пешком по городу в белой чистой рясе, в клобуке, с панагией и посохом. Это он шел к литургии. Навстречу ему попадалась толпа верующих, отстоявших в храме раннюю литургию и направлявшихся по домам. Почти все они подходили под благословение к епископу. Владыка чинно, истово благословлял каждого, а они целовали его полную выхоленную руку. Это происходило в конце улицы Ворошилова, недалеко от храма, перед входом на железнодорожный мост-виадук.
В храме епископ Евгений всегда стоял только в правом алтаре. Меня неоднократно посылал архиепископ Стефан (Знамеровский), правящий тогда наш архиерей, во время «запричастного» отнести епископу Евгению на тарелочке антидор, просфору и теплоту в ковшичке. Владыка стоял за престолом с правой стороны. Он брал приносимое и ласково расспрашивал меня о моей жизни, о том, как я учусь, говорил, что если у меня возникнут затруднения по иностранному языку (я изучал в школе немецкий), то он с удовольствием мне поможет, ибо он занимается как раз репетиторством в этом направлении да еще дает частные уроки музыки по фортепиано. Мне пришлось встретиться с епископом Евгением не в церковной обстановке. Я шел на улице Набережной Свободы, и навстречу мне быстро, энергично двигался Владыка. Он был в черной рясе, в мягкой черной шляпе и с черным портфелем. Увидев меня, обрадовался, сказал несколько приветливых слов, обхватил меня за плечо и повел в близко находившийся книжный магазин (когиз), в музыкальный отдел, спросил у продавца какие-то книги, посмотрел их и вышел. Я пошел по своим делам, а он, как мне сказал, направился на квартиру, где жил.
Летом 1935 года прошел слух, что должен приехать к нам в храм из Архангельска архиепископ Стефан для какой-то проверки. Это вскоре случилось. Мы ждали, что он будет служить, но этого не было. Он прибыл под какой-то небольшой праздник перед всенощной, вошел в храм без встречи. Наш Владыка архиепископ Вологодский Стефан приветствовал его в алтаре. Все наше духовенство и церковнослужители подошли под благословение. Тут я увидел первый раз в главном алтаре нашего храма епископа Евгения. Он тоже пришел, подошел к архангельскому архиепископу и приветствовал его. Архиереи троекратно облобызались. Меня это поразило.
Потом, по прошествии многих лет, знакомясь с историей нашей Русской Православной Церкви, я узнал, что оба эти архиерея – архиепископ Варлаам и епископ Евгений – принадлежали к числу так называемых непоминовенцев, иосифлян.
24 января 1928 года пять архиереев: митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский), митрополит Иосиф (Петровых), архиепископ Угличский Серафим (Самойлов), архиепископ Любимский Варлаам (Ряшенцев) и епископ Ростовский Евгений (Кобранов), викарий Ярославской епархии – обратились письменно к заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Нижегородскому Сергию (Страгородскому), стоявшему тогда во главе Русской Православной Церкви (после смерти в 1925 году Святейшего Тихона Патриарх не был выбран. Местоблюстителем Патриаршим являлся митрополит Крутицкий Петр (Полянский), находившийся в ссылке), с сообщением об отделении от него и об отказе признавать за ним и за его Синодом право на высшее управление Церковью. Была своего рода дана такая декларация. Иосифляне, как стали называть потом отделившихся, за богослужением не поминали имя митрополита Сергия. В то время, до смерти митрополита Петра, последовавшей в ссылке в 1936 году, была установлена такая формула поминовения: «Патриаршего Местоблюстителя Высокопреосвященнейшего Петра, митрополита Крутицкого, Патриаршего Местоблюстителя Высокопреосвященнейшего Сергия, митрополита Нижегородского».
Вот эти два представителя церковного раскола – архиепископ Варлаам и епископ Евгений – находились в Вологде в ссылке на так называемом вольном поселении. В конце 1935 года или в самом начале 1936 года они оба были арестованы и исчезли из Вологды навсегда [58].
Узнал краткую биографию епископа Евгения. Он родился в 1881 году в Смоленской епархии, в 1912 году окончил Смоленскую духовную семинарию, а в 1916 году – Московскую духовную академию. В конце 1917 года Патриарх Тихон рукоположил его в сан священника. В 1921 году он пострижен в монашество и назначен настоятелем Новоспасского монастыря в Москве. В 1926 году в Нижнем Новгороде была совершена его архипастырская хиротония, которую возглавлял митрополит Нижегородский Сергий. Он был хиротонисан как епископ Муромский, викарий Владимирской епархии, затем был епископом Балашевским, викарием Саратовской епархии, и в декабре 1927 назначен епископом Ростовским, викарием Ярославской епархии. С 1933 года его архиерейское служение было прекращено.
Вспоминая посещавших Богородско-Рождественский храм того времени, рисуется образ заштатного протоиерея отца Николая Кибардина, человека пожилого возраста, высокого роста, грубого телосложения, как говорят, «с широкой костью», с небольшими глазами на очень внушительном лице, с большой седой бородой. Он ходил к литургиям в праздничные дни и стоял всегда в правой стороне алтаря, в котором совершалась служба. Отец Николай был последним ректором Вологодской духовной семинарии перед ее закрытием. Тяжела его судьба. Он принял обновленчество, служил священником в храме бывшего Духова монастыря г. Вологды, затем (опять-таки обновленцем) – в храме Вологды Зосимы и Савватия, что около Красного моста. В тридцатых годах, когда храмы закрылись, он нигде не служил. Не знаю, приносил ли он покаяние за принадлежность к обновленчеству? Но, вероятно да, иначе он не должен молиться в алтаре нашего храма, правда, я никогда не видел его причащающимся.
В зимнее время бывший ректор ходил в теплой поддевке, перепоясанной широким кушаком, в валенках, в шапке-ушанке и в больших рабочих рукавицах, ходил, как деревенский мужик. Отец Николай Кибардин занимался пилкой дров на Дегтярке и на полученные от этого деньги существовал.
В 1935 году я встретился в храме с личностью, овеянной какой-то таинственностью. В день моего ангела, 2-го июня, когда Святая Церковь творит память обретения мощей святителя Христова Алексия, митрополита Московского, я за литургией был в храме. Народу было немного, служил один священник. Я молился в алтаре и читал поминальники. В конце службы, во время «запричастного», мне положили вынутые просфоры на блюдо и направили с ними к старостинскому ящику. Тут увидел я незнакомого монаха, который стоял одиноко в конце храма. Он был среднего роста, худощавый, без усов, без бороды, хорошо выбритый. Волосы на голове были редкие, седые, прилизанные, расчесанные на пробор. Глаза большие серые. На белом лице ни морщинки. Голова большая, заостренная к подбородку. Одет он был в черный подрясник и в левой руке держал черные четки, почему и счел я его за монаха. Я подошел к нему и предложил взять с блюда просфору. Он сделал это, мягко улыбнулся и вкрадчивым голосом, с большим акцентом спросил, как меня зовут. Я сказал, что Алексей. На этом закончилось наше общение с ним в тот день, но в течение лета того года я неоднократно виделся с ним, казалось бы, при совершенно случайных обстоятельствах. Шел как-то я в воскресный день на могилы наших родственников на Богородском кладбище, и вдруг откуда ни возьмись появляется он, но без подрясника и видимых признаков монашества, в синего цвета велюровой в рубчик толстовке, в кепи и в полуботинках, в руке держал плетеный саквояж. Он первым приветствовал меня в совершенно необычайной форме: «Алексей, ты жив?» – сказал он. Я, конечно, сказал, что жив, и спросил его, что он тут делает. «Хожу по кладбищу», – был ответ. «Здесь много лежит святых. Они все ему видны», – далее разглагольствовал этот человек. Мы шли в глубинку кладбища. Он сказал, что иногда ночует здесь, не хочет, чтобы его видели в городе. Я спросил, как его зовут. «Георгий», – был ответ. «Кто Вы, монах?» – «Выше, Алексий», – сказал он. «Иеромонах?» – дальше допытывал я (т. е. монах в священническом сане). «Выше», – был ответ. – «Игумен?» – вопрошал я. «Выше, Алексий». – «Ну что же, архимандрит, что ли?» – «Выше, Алексий», – отвечал он. Мне стало чудно от его отрицаний, не верилось, чтобы он имел такой высокий сан. «Не епископ же Вы?» – «Выше, Алексий». Тут мои вопросы окончились. Я не доверял его ответам, решив, что он шутит, стал про себя называть его игуменом или просто Георгием. Он же, как я заметил, искал со мною встречи и в дальнейшем, но встречи без свидетелей и всегда приветствовал меня вопросом: «Алексий, ты жив?». Георгий ходил в храм на богослужение и стоял в народе, не проходя вперед, и обязательно с саквояжем. К помазанию елеем за всенощной не подходил и выходил со службы прежде ее окончания. Периодически он исчезал на несколько месяцев. Я спросил его, где он бывает. «В Белграде», – был ответ.
Как-то пришел он с мужчиной пожилого возраста. Георгий отрекомендовал его мне как часового мастера Жукова, проживающего в Вологде на улице Урицкого. Я тоже жил с родителями на этой улице, но Жуков квартировал в конце ее.
В один из зимних вечеров после всенощного бдения мы вышли из храма (мои друзья – Коля Шамаев, Петя Ледков – и я) и пошли к своим домам по улице Ворошилова. Шел с нами и Георгий. Потом, встретившись со мной, он сказал, что не любит он хождения с ним мальчиков и велел мне ходить одному: «Ты будешь мой помощник, а они нет». Я спросил его, в чем же я буду помогать.
Он тут наговорил всякой несуразицы. Вот одна из них: я буду должен оставить родительский дом и уехать с ним. После этого я прибежал домой взволнованным, объятый страхом и все рассказал маме. Папа мой в то время находился в ссылке в г. Чибья. Георгий мне сказал: «Отец твой болен сердцем и очень сильно. Но не пишет вам об этом, не желая вас расстраивать».
Потом выяснилось, что это была правда. «Откуда Вы это знаете?» – спросил я тогда. «О, я все знаю о тебе, знаю, что отец твой был царским офицером», – сказал он.
В другой раз я шел из храма домой. Подошел Георгий и отозвал меня. Это было на кладбище. Когда мы удалились, он достал из кармана бумажник, раскрыл его и показал, что он полон деньгами. «На, возьми, – сказал он и хотел подать мне несколько бумажек, – вам ведь нужны деньги».
«Нет, нет», – сказал я и не взял ни одной копейки, хотя наша семья, состоявшая тогда из мамы, Резухиной Елены Николаевны, брата Коли, сестры Верочки и меня, очень нуждалась. Брат и сестра были моложе меня, работала только мама. Она была фармацевтом железнодорожной аптеки и получала небольшую зарплату с учетом обеспечивания нас четверых. Мама узнала об этом и похвалила меня за то, что я не взял деньги. После этого мы насторожились в отношении к Георгию.
Моя мама рассказала про него другу нашей семьи отцу Александру Садокову. Георгий был должен придти к нам на улицу Урицкого домой и принести для меня панораму для обозрения видов Святой Земли. Это было назначено на определенное число и час. Мама просила отца Александра быть у нас в это время. Устроили своего рода засаду. Отец Александр из нашей комнаты смотрел на тротуар, минуя который нельзя было пройти к нам. Георгий появился, но мама его в дом не пустила, открыла двери и взяла принесенное. Отец Александр, видевший его, сказал, что он для него совершенно незнакомый человек. С духовенством Рождественско-Богородской церкви знакомства Георгий не имел.
Далее был такой случай. Я шел вечером в зимнее время по улице Лассаля (Калинина). От ларечка на углу Герцена и Лассаля, где торговали пивом, отошли трое хорошо одетых, видных молодых мужчин, и с ними был Георгий. Как-то это не вязалось в моем представлении с должным содержанием жизни монашествующего человека.
В другой раз, уже летом, я был на вечернем представлении в вологодском передвижном цирке. В первом ряду сидел, как мне показалось, окруженный молодыми людьми Георгий. Я не верил своим глазам и во время антракта пошел убедиться в истинности видимого, а он исчез, исчезли и окружавшие его люди, и в следующей части представления они не появлялись. Что это? Так и остался для меня тогда этот вопрос.
Я ощущал на себе его влияние. Он приходил в храм, становился в конце, а я в алтаре чувствовал его присутствие, чувствовал какую-то тяжесть, от которой хотелось освободиться. Маме я рассказывал обо всем этом, и мы часто в шутку называли его гипнотизером. Он сказал как-то мне (это было глубокой осенью), что принесет для меня священнический крест отца Иоанна Кронштадтского, что я буду должен надеть его на ночь и спать в нем. Мне будет во сне сказано все о моей дальнейшей жизни. Пришел я вечером ко всенощной. Георгий улучил минутку и сказал мне, что крест, о котором он говорил, с ним и что после службы я получу его. Это обеспокоило меня. Мне не хотелось ничем связываться с Георгием, и я, не дождавшись конца службы, убежал домой.
В 1936 году, в конце ноября, я заболел ангиной. Ночью мне приснилось, что на улице около нашего дома, одноэтажного флигеля, стоит Георгий и через стенку у моей кровати ломает мне своими руками руки и ноги. Утром, проснувшись, я ощутил боль в суставах и не мог освободиться от страшного видения. Пришел врач Павел Павлович Шипулин. Он признал у меня острый суставной ревматизм и дал направление во 2-ю железнодорожную больницу. Под праздник Введения Пресвятой Богородицы, 3-го декабря, мой друг Коля Шамаев вошел в храм Рождества Пресвятой Богородицы, когда только что началась всенощная. В конце храма стоял Георгий и держал в руках большую незажженную свечу. Когда Коля проходил мимо него, то он коснулся его рукой и сказал: «Алексий очень болен. Пойди к нему и отнеси эту свечу. Пусть зажжет ее, и болезнь сразу пройдет». Мой друг отказался это исполнить и вышел из храма, чтобы избежать навязчивого Георгия, а он последовал за ним. Коля побежал, и «игумен» тоже, крича вслед; «Колька, что ты делаешь?». Но он убежал и, запыхавшись, прибежал к нам в дом. Мама ко мне его не впустила, а имела с ним разговор в кухне. Поджидали машину «скорой помощи», на которой потом увезли меня в больницу. Я пролежал чуть больше месяца и выздоровел, вышел из больницы.
С Георгием наши отношения прервались, но какой-то внутренний непонятный страх от его личности остался. Он больше не показывался. Летом 1937 года, т. е. через полгода после описанного происшествия, я случайно встретил его в центре города на Каменном мосту. Он был как-то обескуражен нашей встречей и после нескольких обоюдных, ничего не значащих слов приветствия приложил руку к щеке и сказал, что у него очень сильно болят зубы, и тут же исчез. Больше я его не видел.
В сороковом году в центральной газете «Известия» или в какой-то другой была небольшая заметка об аресте «заграничного антисоветчика» в духовном сане и чуть ли не митрополита, который из Белграда, бывал в городах нашей Родины, в том числе и в Вологде, и вербовал молодежь из числа так называемых «прежних». Арестован он был в г. Кирове, носил разные имена, в том числе и Георгий. Когда я прочел это, то мне показалось, что это тот самый Георгий, от сети которого Господь по милости своей избавил меня, тот Георгий, о котором выше шла речь. Возможно, и очень возможно, что это так.
После Октябрьской революции некоторые русские духовные деятели из высшего духовенства эмигрировали за границу, в их числе архиепископ Холмский Антоний (Храповицкий) и викарий Московский епископ Анастасий. Образовался заграничный синод, вступивший во вражду с матерью своей – Русской Православной Церковью, имевший антисоветскую окраску. Возглавил синод митрополит Антоний (Храповицкий).
Я помню, на лекции в Московской духовной семинарии в 1947 году старец, маститый протоиерей отец Дмитрий Боголюбов, преподаватель по истории и обличению русского раскола и сектоведению, в прошлом петербургский миссионер, говорил нам, что ему поручено Патриархом Алексием составить письмо карловчанам (так назывались заграничные церковные раскольники), побуждающее их покаяться и соединиться с Святою Церковью. Отец Дмитрий, переживший сам очень много в эти тяжелые для Церкви годы, с гневом тогда на уроке обличал их вредную деятельность: «Убежали, – говорил он, – оставили свои епархии, свой народ и из-за границы критикуют и вредят Церкви. Остались бы тут, как мы, вот тогда что бы они говорили?... Надо было пережить им все трудности вместе с своей паствой, а они убежали, изменили своему долгу».
Заграничные раскольники не только порвали каноническую связь с Русской Православной Церковью, но занимались агитацией и провокационной деятельностью против нее. Очень возможно, что среди этих «деятелей» был и Георгий.
Трудное было время. Храм того периода был заполнен всякого рода людьми, в том числе и юродивыми, и даже сумасшедшими.
В Вологде особенно выделялся среди них некто Николай, мужчина средних лет, в прошлом железнодорожный машинист, посещавший храм по праздникам во время литургии. Он обязательно что-нибудь выкидывал необычное. После пения «верую» шел на солею, становился на колени у местного образа Спасителя, доставал из кармана дощечку, клал на нее кисть левой руки. Затем брал большой гвоздь и ударял по нему молотком. Гвоздь проходил через кисть руки и вбивался в дощечку. После этого он вставал, обращался лицом к народу, поднимал руку с дощечкой и вбитым гвоздем, торжественно показывал это всем и быстро удалялся. Или делал другое в это же время литургии. Шёл на солею, обращался лицом к народу, протыкал себе острой спицей одну щеку, затем нанизывал на спицу резиновую куклу и протыкал другую щеку. По окончании этого он победоносно шел через весь народ к выходу. Ни в том, ни в другом случае крови не было видно. Что это [было] такое? Но это было. Такие подобные «фокусы» сумасшедший выделывал часто. К ним народ привык и особенно не реагировал.
Я, стоявший с жезлом на солее, перед таким «сеансом» ставил жезл у колонны и уходил в алтарь. Часто перед этим выходил старший иподиакон и махал мне рукой с указанием уйти.
Один случай «представления» этого человека был очень острым и беспокойным. Это происходило в день Святой Троицы. Погода [была] прекрасная, солнечная. Я шел к литургии, подходил к мосту «виадук» и увидел шествовавшего по дороге улицы Ворошилова сумасшедшего. Он был по пояс голый, на груди и на спине у него висело по кресту. Голову украшал венок из цветов. Он был перепоясан веревкой, из-за которой внушительно смотрели два больших топора: один спереди, а другой сзади. Он шел в храм. Началась литургия архиерейским служением. Николай вел себя как-то особенно. Он подошел к амвону и встал у него. Всех молящихся обуял страх: что можно было ожидать в данном случае? Напряжение создавшейся обстановки снял староста храма Русанов Николай Николаевич, человек средних лет и среднего роста, не могучий, скорее болезненный, с какой-то физической недоразвитостью. Он немного хромал, вытягивал при разговоре шею, брызгался слюной, закатывал кверху глаза – все это в небольшой степени. И вот он подошел к сумасшедшему и решительно потребовал, чтобы тот удалился. Николай, как это было ни странно, сник и, не возражая, повернулся кругом и вышел из храма.
Староста Русанов как-то мало проявлял себя в жизни церкви. Он за многими службами отсутствовал, не чувствовалось его направляющей руки. К нам, прислужникам, детям-подросткам, он относился хорошо, но денег нам не давал. Несколько раз за все время служения мы были удостоены от него подарками, состоящими из конфет. По его инициативе были сшиты для нас, троих мальчиков, стихари разного цвета: желтые, голубые, красные, зеленые и черные. Закончилась служба его в храме арестом после суда. Он привлекался к ответственности за какие-то финансовые или хозяйственные проступки. Судил его Вологодский горсуд, находившийся тогда в одноэтажном здании напротив Александровского садика. Я был на суде, но пришел не к началу разбора дела и не помню его сути. В зале было много церковных людей. Помню, выступал в качестве свидетеля протоиерей Симеон Видякин. Он был в рясе и держался подобающе сану.
Церковь того периода времени не ограждена была от всевозможных хулиганских выпадов. Это особенно ощущалось в день Святой Пасхи. К заутрене, которая «всегда начинается в 12 часов ночи, собиралось огромное количество людей. Вся площадь перед храмом, сам храм и около него со всех сторон – все это было переполнено людьми. Ночь темная. На улице раздавались крики, свист. Было трудно священнослужителям пройти с крестным ходом, особенно войти в храм после него. Толкучка, беспорядок, давка, крики – удел этого священнодействия тридцатых годов. В настоящее время следит на улице за порядком во время крестного хода милиция, гарантирующая возможность спокойно исполнять положенную по уставу Церкви службу. Тогда этого не было. То тут, то там появлялись молодые люди и противодействовали церковному обряду: тушили свечи у верующих, толкали. Теперь бы это назвали хулиганством и призвали бы их к ответственности.
Был поразительный случай. В Пасху, вероятно в 1931 году, после заутрени совершали литургию. Наступил момент чтения Святого Евангелия. Архиерей, епископ Аполлос, стоял в алтаре на горнем месте. Все окна в храме и в алтаре были открыты. Вдруг влетел большой камень в одно из окон алтаря и ударился о святой престол. Все находившиеся в алтаре от неожиданности вздрогнули, но сохранили спокойствие и продолжали службу.
Камень ведь мог попасть в архиерея, или в священника, или в кого-то, стоящего в алтаре. Мог, но Бог не допустил этого.
Говоря о крестном ходе на Пасху, нельзя не вспомнить происшедшего чуть ли не курьезного случая в жизни Церкви. Вверху Богородско-Рождественского храма, как уже говорилось, служили обновленцы, и они тоже совершали пасхальную заутреню, и тоже совершали крестный ход, но никоим образом не вместе с нами, с тихоновцами. Получалось жалкое впечатление: у нас огромная, могучая человеческая лава шла вокруг храма, а у обновленцев – жалкий хвостик. К нам в нижний храм во время пасхальной службы было не пройти, а вверху у обновленцев свободно. Некоторые из верующих, потому что не могли стоять за службой в нижнем храме, у себя, поневоле поднимались вверх и слушали исполнение пасхальных песнопений, хотя и в очень слабом певческом составе. Говоря об обновленцах, вспоминается такой случай: старушка вела священника на могилку для того, чтобы он отслужил панихиду. Когда они подошли к могиле, то старушка спросила: «А не обновленец Вы?» Тот был действительно обновленцем и ответил утвердительно на ее вопрос. Тогда она разочарованно сказала: «Нет, обновленца мне не надо». И священник, как говорят, «не солоно хлебавши» пошел прочь.
За время тридцатых годов сменилось в Вологде четыре обновленческих архиерея: Александр, Павел, Владимир, Александр [59]. Особенно выделялся из них Павел. Он выражал своей фигурой в своем роде «пощечину общественному вкусу». В вологодском Александровском садике летом сидел на скамейке против скульптуры «мальчик с фонтаном» обновленческий архиепископ Павел и читал газету. Во рту он держал папиросу. На нем были надеты хороший серый костюм с галстуком и шляпа, из-под которой выглядывали коротко подстриженные волосы, щеки были выбриты, борода – эспаньолочка. Слышали, что он имел юридическое образование и хорошо говорил проповеди. Я был как-то раз в соборе на его службе. На меня впечатления он не произвел.
Два других обновленческих архиерея – первый Александр и Владимир – имели обычный традиционный вид. Последним архиереем в жизни вологодского обновленчества был второй Александр, человек средних лет, среднего роста, худощавый, рыжеватый, опрятный, с небольшой бородкой. Он начал свое служение в Вологде священником в верхнем храме Богородского кладбища. Это был тот священник, которому отказала старушка в служении панихиды, о чем говорилось выше, и свидетелем чего я был сам.
Служил у обновленцев священник Антоний, молодой, высокий, красивый человек, полный сил, всегда чисто выбритый. Я как-то проходил по кладбищу в воскресный день, и он служил панихиду на могиле. Подпевал ему молодой человек лет 18-20. Они пели очень стройно, музыкально. В скором времени священник Антоний был арестован.
В конце тридцатых годов Воскресенский собор и верхний храм Рождества Богородицы, что на кладбище, были закрыты. Обновленчество в Вологде перестало существовать [60]. То же случилось и с григорианцами, которые, как говорилось выше, основались в храме Введенского кладбища. Там служил священник Василий. Почему-то его именовали сухоруким. Он был пожилого возраста с длинной полуседой бородой, длинными волосами, с погасшим, каким-то испуганным взором, неопрятно одетый.
Григорианцы – это церковная оппозиция, повторившая по отношению к Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Петру (Полянскому) почти то же, что сделали обновленцы по отношению к Патриарху Тихону. В 1925 году, 22 декабря, собрались в Москве в Донском монастыре, где похоронен Патриарх Тихон, десять епископов, объявивших себя Временным Высшим Церковным Советом (ВВЦС). Глава григорианцев – архиепископ Григорий (Яцковский), по имени которого был назван возглавляемый им раскол – Григорианцы.
В конце 1938 года или в 1939 году храм Воскресения Лазаря, что на Горбачевском кладбище, был закрыт, и остался к этому времени в Вологде на весь город один храм – нижний Рождества Богородицы, в котором служил всего-навсего один священник – протоиерей Добряков Николай Александрович. Он и раньше, т. е. в тридцатые годы, служил на Богородском, но миссия его была тогда особая. Он был регентом правого хора, а в простые дни нес соответственную священническую череду в этом храме. На Горбачевском, кстати сказать, регентом правого хора был священник Правдин, отец Александр.
Отец Николай Добряков – к тому времени человек лет около шестидесяти, высокого роста, худощавый, с мелкими чертами лица, с небольшой русой бородой. По улице ходил в светской одежде. Сравнительно длинные редкие волосы забирал под шляпу. Он единственный из всех священников одевался по форме. Отец Николай жил в своем доме около недействующего храма Покрова Божией Матери. До закрытия этого храма он был там настоятелем.
Отец Николай [был] хорошим регентом. Церковный хор того времени был замечательным. Профессиональное исполнение классических песнопений, таких, как задостойник Турчанинова, «Тебе, Бога, хвалим» Бортнянского, «Покаяние» Веделя, «С нами Бог» Зиновьева, «Хвалите имя Господне» Архангельского, большое и малое «Великое славословие» Велеумова и многое другое, очень значительное в церковной хоровой музыке, – все это звучало под умелым управлением отца Николая Добрякова.
С 1939 года окончилась регентская деятельность отца Николая и началось напряженное священническое служение (было семь священников – остался один), но оно продолжалось недолго. Отец Николай страдал тромбофлебитом, и стояние ему было противопоказано (священническое служение проходит все время на ногах). Он ушел за штат, и в храме прекратилась служба, замены ему не было. Но отец Николай не смог выдержать своего «отдыха». Он скорбел и через некоторое время после своего «ухода», в одно из ближайших воскресений, вернулся в храм и слезно просил прощения у народа, что в такой трудный период жизни Церкви он оставил храм. Отец Николай вернулся и стал служить, как говорят, на износ. Во время служения ему подавали табурет, и он клал на него то одну, то другую ногу. В таком положении он читал акафисты, совершал молебны и панихиды, все старался исполнить, что просили верующие.
Во время одного из церковных служений с ним случился приступ, и его из храма на «скорой помощи» увезли в больницу, где он вскоре и умер. Похоронен отец Николай на Горбачевском кладбище, недалеко от храма.
Затем очень малое время служил на Богородском священник – старичок из «простецов», отец Николай Кириков.
Его сменил священник Анатолий Михайлович Городецкий, воспитанник Вологодской духовной семинарии, окончивший ее четыре класса, прослуживший всю жизнь в сельском храме Вологодской епархии. Он некоторое время был в заключении. Вернувшись на свободу, поступил работать сторожем-дворником Александровского садика г. Вологды. Отец Анатолий [был] пятидесяти с небольшим лет, невысокого роста, худощавый, подвижный. Служение его в храме Рождества Богородицы совпало со временем Великой Отечественной войны, когда Русская Православная Церковь со всем нашим народом вела борьбу с фашистскими захватчиками.
Патриарший Местоблюститель митрополит Московский и Коломенский Сергий в первый же день войны, 22 июня 1941 года, обратился с письменным воззванием к пастырям и верующим, разосланным в тот же день по всем приходам, в котором он благословлял всех православных на защиту границ нашей Родины. Церковные люди, в том числе и верующие Богородско-Рождественского храма г. Вологды, возносили горячие молитвы ко Господу о победе над коварным врагом, были едины в подвиге со всем нашим многомиллионным народом. Когда же совершилась победа, то Церковь ликовала вместе со всеми. Было в храме тогда много треб, и отец Анатолий справлялся один.
В 1943 году к нему пришел помощник – священник Иван Николаевич Мальцев. Это бывший обновленческий митрофорный протоиерей, настоятель храма г. Кинешмы Ивановской области. Отец Иоанн принес раскаяние в обновленческой деятельности, ездил в Москву к Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Сергию, который принял его в общение с Церковью в сане священника, лишив его всех наград, полученных в обновленчестве, и назначил его вторым священником Рождественско-Богородского храма г. Вологды.
Отец Иоанн Мальцев был коренным вологжанином, сыном диакона Богородско-Рождественского храма Богородского кладбища. Он вырос в доме, который находился на территории кладбища. Отец Иоанн окончил Вологодскую духовную семинарию и Казанскую духовную академию со степенью кандидата богословия. В 1915 году он был посвящен в сан священника и служил в Вологде в храме святой мученицы Параскевы Пятницы, одновременно занимая должность законоучителя в учительском институте и в женской гимназии. Затем в течение 20 лет находился в обновленчестве. Промысел Божий привел его к святительскому служению. В 1945 году, 5 января, с благословения Патриаршего Местоблюстителя митрополита Алексия (Симанского) в Никольском соборе Ленинграда архиепископом Псковским и Порховским Григорием (Чуковым) было совершено пострижение протоиерея Иоанна Мальцева в монашество с наречением ему имени Иустин.
За богослужением в Богородско-Рождественском храме г. Вологды в то время, но очень недолго, возносилось имя Высокопреосвященнейшего Григория, архиепископа Псковского и Порховского, вместо своего, Вологодского, которого тогда не было.
6-го января 1945 года там же, в Ленинграде, было совершено наречение иеромонаха Иустина во епископа Вологодского и Череповецкого. Чин наречения совершали Патриарший Местоблюститель митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий и архиепископ Псковский и Порховский Григорий.
8-го января того же года в Спасо-Преображенском храме Ленинграда была совершена хиротония иеромонаха Иустина во епископа Вологодского и Череповецкого. Хиротонию совершали те же иерархи.
Так, после семи лет отсутствия архиерея в Вологде опять воссияло в этом древнем городе святительское служение. Епископу Иустину ко дню его архиерейской хиротонии было 53 года, но выглядел он старше своих лет. Немного сутулый, совершенно седой, лысый и со значительной глушинкой. Но, несмотря на это. Владыка был красив красотой какого-то ветхозаветного первосвященника, вдохновенный, темпераментный и хороший проповедник. Он был человек большой эрудиции, следивший за нашей отечественной современной литературой.
Священник отец Анатолий Городецкий в 1944 году умер. Остался на Богородском кладбище один епископ Иустин, помогал ему заштатный бывший обновленческий протоиерей отец Александр Беляев, работавший дворником при храме [61]. Вскоре его освободили от этой должности и привлекли к священническому служению. Ночным сторожем и истопником храма был игумен Симеон, старец по возрасту, бывший строитель Семигородской пустыньки Вологодской епархии. Он тоже участвовал при архиерейском служении [62]. Диаконом в то время был отец Николай Антонов, скромный, пожилых лет человек, имевший очень небольшой голос. Регентом правого клироса стал Василий Николаевич Баклановский. Это давнишний регент, управлявший хором в храме св. великомученицы Екатерины при епископе Николае. Он окончил Вологодскую духовную семинарию и вокальное отделение Вологодского музыкального училища. Баклановский был специалистом своего дела. Был создан хороший хор. Сам Баклановский, имевший звучный баритон, жена его, супруги Кедровские – бас и сопрано, тенор Попов и другие – вот личный состав вологодского правого хора того времени.
Левый хор состоял из монашек – Елизаветы, Анатолии, Глафиры, Аннушки. Но не было среди них регента. Часто приходилось алтарнице Капе, хорошо знавшей клиросное пение, подходить к певчим и помогать им. Епископ Иустин по будням становился на клирос и руководил им. Сам канонаршил, читал каноны, вообще был душой клиросного пения.
В последующее время руководил левым хором и был псаломщиком Мальцев Сергей Николаевич, родной брат владыки Иустина.
Иподиаконствовали Виктор Иванович Львов и старичок Николай Андреевич – это церковнослужители еще тридцатых годов.
Старостой храма был Дмитрий Африканович Завьялов.
Владыка Иустин был очень энергичным, деятельным иерархом. При нем стали служить в верхнем храме Богородского [кладбища].
В 1946 году весной открыли Лазаревский храм на Горбачевском кладбище. Епископ Иустин совершил его освящение. Я был участником этого торжества. Настоятелем на Горбачевском был поставлен с Богородского протоиерей отец Александр Беляев. Это высокий, худощавый, пожилых лет человек, с большим стажем священнического служения. Старостой храма [являлся] Романов. Регентом правого хора устроился Алешинцев Пантелеймон Алексеевич, большой знаток своего дела, человек уже пожилой, бывший еще в двадцатых годах регентом в храме Иоанна Предтечи, что на Роще г. Вологды.
Я учился в это время в Московской семинарии. Рекомендацию для поступления мне дал Преосвященный Иустин. В каникулы я приезжал в Вологду и участвовал в архиерейском служении вторым иподиаконом.
Вспоминаются две поездки по епархии, когда летом в 1946 году вместе с другими служителями Богородской церкви я сопровождал Владыку. Это Усть-Печенга Тотемского района и Ильинский храм, что близ Кадникова.
В Усть-Печенге после литургии предложили епископу и всем нам праздничный стол, но он был праздничным только по названию. Конечно, это было послевоенное время, когда испытывали люди продовольственные недостатки, но тут речь идет не об этом. Акцент праздничного стола был сделан на пироге, который находился на другом берегу Сухоны и вот-вот должен быть переправлен на лодке. Долго ждали, усевшись за стол. Наконец, появился пирог из ржаного теста с рыбой, но он оказался недопеченным до такой степени, что от рыбы тянулось тесто. Владыка ничего не сказал, а ел то, что можно было как-то съесть. Его примеру последовали и все мы.
В Усть-Печенге же до всенощной Владыка Иустин в рясе, в клобуке и с посохом пошел прогуляться в поле и взял меня с собой. Когда мы удалились от деревенских строений и нас никто не мог видеть. Владыка упал лицом на землю и целовал ее. Затем встал и громко запел псалом 103 «Благослови душе моя, Господа... вся премудростию сотворил еси». Я старался ему подпевать.
Вспоминается, как Владыка солировал, стоя на кафедре в день Успения Божией Матери, праздничный светилен: «Апостоли от конец» или как в страстную седмицу, в первые ее дни, он пел «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный». Это была песня, идущая от полноты души в великолепном исполнении.
У епископа был хороший второй тенор. Владыка много трудился как требоисправитель. Он ездил на лошадке в деревни по просьбе верующих. Жил епископ в домике-сторожке на территории Богородского кладбища. Занимал две комнаты. Этот домик и сейчас стоит, но перестроен и увеличен. Обстановка в доме была очень простая.
В 1948 году я имел счастье участвовать в торжестве храмового праздника Богородско-Рождественского собора уже как священник. Клир Вологодского собора нормализовался. Настоятелем был протоиерей отец Николай Гусев. Клир состоял из трех священников и диакона, затем он еще увеличился. На Горбачевском служили два священника.
В 1949 году Владыку Иустина перевели из Вологды. Он стал епископом Псковским и Порховским. Но, прослужив там два месяца, был назначен епископом Казанским и Чистопольским. В 1950 году, в Великий Вторник 4-го апреля, Преосвященный епископ Иустин после тяжелой болезни скончался и был похоронен в Казани.
Вологодским епископом после Владыки Иустина стал епископ Гавриил (Огородников). Это был 1949 год. На этом заканчиваю свое повествование. Хочу предложить перечень последовательности архиереев, бывших на Вологодской кафедре, начиная с епископа Израиля [63]:
епископ Израиль (Никульницкий) – 1883-1894 годы;
епископ Антоний – 1894-1895 годы;
епископ Алексий (Соболев) – 1895-1906 годы;
архиепископ Никон (Рождественский) – 1906-1912 годы;
епископ Александр (Трапицын) – 1912-1921 годы;
епископ Александр (Надеждин) – 1921-1922 годы;
архиепископ Сильвестр (Братановский) 1923-1929 годы;
архиепископ Амвросий (Смирнов) – 1929-1931 годы;
епископ Аполлос (Ржаницын) – 1931-1932 годы;
архиепископ Венедикт (Плотников) – 1932-1933 годы;
архиепископ Стефан (Знамировский) – 1933-1935 годы;
епископ Иоанн (Соколов) – 1935-1938 годы.
* * *
Добровольно своею пролитою кровью за Христа верующие доказывали истинность своих убеждений. Это часто сопровождалось чудом, с одной стороны, великого терпения мучеников и их преданности Богу и, с другой – Божественной помощи мученикам, посылаемой от Господа, и акты мучений в большинстве случаев проявлялись как пиршества веры, когда видевшие мучения сами принимали веру во Христа и восклицали: «Велик Бог Христианский!».
«Иже во всем мире мученик Твоих, яко багряницею и виссом кровьми Церковь Твоя украсившися», – поет святая Церковь в тропаре праздника «Всех святых», исповедуя факт того, что Церковь украшена, как драгоценными царскими одеждами, кровью святых мучеников, что Церковь утверждена на крови святых мучеников.
В книге «Памятники византийской литературы IV-IX веков», выпущенной Академией наук СССР в 1968 году в Москве издательством «Наука», в главе первой на странице 9-й значится: «Зародившееся в Палестине в первом веке нашей эры христианство, несмотря на двести с лишним лет полулегального существования и периодического преследования, к началу IV века значительно окрепло». Это ли не свидетельство о чуде существования Святой Церкви, произнесенное с позиции нашей современной советской науки?!
Церковь на протяжении почти двух тысячелетий показала свою жизнеспособность во все исторические эпохи. Она всегда будет существовать. Бывают лишь разные проявления ее жизни.
У нас в России к 1939 году осталось только четыре архиерея на всю страну: Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский), митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), митрополит Киевский Николай (Ярушевич) и архиепископ Сергий (Воскресенский), впоследствии митрополит Рижский.
Теперь же полнота архиерейского священноначалия занимает все кафедры нашей Русской Православной Церкви, которая в 1988 году собирается торжественно отмечать праздник своего тысячелетия крещения Руси. У нас [есть] Патриарх, Святейший Пимен и 72 иерарха (архиерея). Благодать Божия изобильно изливается на верующих, деятельно желающих воспринять ее. Это ли не чудо после того, о чем написано в этом очерке?!
«Церковь есть столп и утверждение истины». Не архиереи, не священники ее держат. Если бы от их произвола зависела судьба Церкви, то давно все было бы потеряно.
Есть, кажется, у итальянского писателя средневековья Боккаччо новелла, в которой говорится о том, как один еврей хотел принять христианскую веру. Он обратился к священнику (ксендзу), это было у католиков, который старательно объяснял ему все истины веры, подготовлял его к принятию таинства святого крещения. Когда же наступило время креститься, то еврей сказал ксендзу, что он хочет сначала поехать в Рим, посмотреть, как живут князья Церкви, и потом креститься. Ксендз был не подготовлен к этому, но отговорить еврея от поездки не мог, огорчился, зная о несоответствующей жизни высших представителей Церкви с христианским учением. Он решил, что еврей креститься не будет. Прошло порядочно времени, и вдруг еврей явился к ксендзу. Последний робко спросил пришедшего, был ли он в Риме, видел ли жизнь высшего духовенства. Тот ответил положительно: был, видел. Тогда с большим трудом спросил ксендз еврея: хочет ли он креститься? Тот ответил: «Да, хочу» – и добавил, что, если высшие представители Церкви не живут так, как сами учат, эта религия не человеческого устроения, а Божьего. Здесь сильное доказательство истины методом от противного.
Что можно сказать еще [для] того, чтобы прославить Бога?
«Кто Бог велий яко Бог наш; Ты еси Бог, творяй чудеса» (Великий прокимен).
«В Церквах благословите Господа от источник Израилевых» (стих прокимна).
г. Богородицк,1987 год
КОММЕНТАРИИ
1. Стихарь – длинное платье с широкими рукавами, церковное облачение дьяконов и церковнослужителей.
2. Автор приводит названия храмов, употребляемые в обыденной речи.
3. С 1993 г. – вновь действующий приходской храм.
4. Имеется в виду храм Покрова на Торгу, расположенный на Торговой площади. С 1991 г. – вновь действующий приходской храм.
5. Имеется в виду храм на Торговой площади, расположенный вблизи храма Покрова на Торгу.
6. Ныне – Октябрьский мост.
7. Речь идет об Иоанно-Богословском храме при Вологодской духовной семинарии, в здании которой длительный период располагался Вологодский облисполком, а ныне – Вологодский государственный технический университет.
8. На пересечении проспекта Победы и улицы Мальцева, около учебного корпуса факультета иностранных языков ВГПУ.
9. Владимирская церковь расположена в квартале, образованном улицами Ленинградской, Благовещенской, Воровского и Октябрьской.
10. Цареконстантиновская церковь расположена на проспекте Победы. С 1998 г. в ней возобновлены богослужения.
11. Более точное расположение церкви – на пересечении проспекта Победы и улицы Воровского.
12. С 1995 г. – вновь действующий приходской храм.
13. На месте собора в 1997 г. был установлен памятный крест.
14. В настоящее время церковь вновь возвращена верующим.
15. Имеется в виду храм Рождества Богородицы на Нижнем Долу, расположенный на Пречистинской набережной, вблизи лодочной станции.
16. С 1990 г. – вновь действующий приходской храм.
17. С 1992 г. – вновь действующий приходской храм.
18. С 1999 г. – вновь действующий приходской храм.
19. С 1996 г. – вновь действующий приходской храм.
20. Полный список храмов Вологды указанного времени приводится в приложении к статье И. В. Спасенковой, публикуемой в данном альманахе.
21. Епископ Николай (в миру Караулов Николай Аполлонович) родился в 1871 г. в Кадниковском уезде в семье священника. После окончания в 1893 г. Вологодской духовной семинарии и рукоположения в сан диакона служил в храмах города Вологды. С 1898 г. – священник, после 1917 г. – протоиерей. В октябре 1923 г. хиротонисан во епископа Вольского, викария Вологодской епархии. В 1925 г. временно находился под арестом. В 1927 г. уволен на покой. В мае 1931 г. был вторично арестован. По уточненным сведениям, скончался 17 апреля 1932 г. в Новосибирской тюрьме.
22. Протоиерей Анатолий Николаевич Неклюдов (1888 г. р.) – выпускник Вологодской духовной семинарии, служил в храмах Вологды. В 1918-1922 гг. был благочинным церквей Вологды. В 1923 г. подвергался аресту. С 1923 г. – настоятель Екатерининской церкви города Вологды. В мае 1931 г. арестован и осужден по статье 58 (п. 10, 11) Уголовного Кодекса.
23. Наметка – монашеское покрывало, носится поверх клобука.
24. Город Чибъя – так в тексте, установить точное название города не удалось.
25. Архиепископ Амвросий (в миру Смирнов Алексей Степанович) родился в 1874 (1875?) г. в Костроме в семье священника. После окончания Костромской духовной семинарии и Московской духовной академии (1899 г.) преподавал в ряде духовных семинарий. С 1906 г. – настоятель Псковского Спасо-Мирожского монастыря. С 1911 г. – епископ Михайловский, викарий Рязанской епархии. С 1917 г. – епископ Елецкий, викарий Орловской епархии. Участник Поместного Собора 1917-1918 гг. С 1921 г. – епископ Брянский и Севский. Подвергался арестам в 1918, 1921, 1922 гг. С 1923 г. – епископ Рязанский. С 1925 г.– епископ Сергиевский, викарий Московской епархии. В 1926-1928 гг. находился в ссылке в городе Усть-Сысольске. В 1928 г. – епископ Дмитровский, викарий Московской епархии. 28 ноября 1928 г. назначен на Вологодскую кафедру с возведением в сан архиепископа. Прибыл в Вологду в начале 1929 г. В мае 1931 г. был арестован и пребывал в заключении до 1933 г. В 1934 г. – архиепископ Пугачевский, затем архиепископ Муромский. В конце 1935 г. был арестован. Умер в заключении в конце 1930-х годов (по другим данным – в 1942 г.).
26. В.А. Воронин скончался в 1957 г.
27. По материалам И.В. Спасенковой, в 1923 г. в обновленчество перешли 6 приходских общин города Вологды, в то время как общин патриаршей ориентации («тихоновцев») было 36.
28. См. также об этих почитаемых образах в материалах Л.Н. Мясниковой и И.В. Спасенковой в данном выпуске альманаха.
29. Об истории основания Спасовсеградского собора см.: Сказание о моровой язве (Публикация Н.Н. Малининой) // Вологда. Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1997.
30. В 1925 г. здание Спасовсеградского собора было приспособлено под Дом искусств с показом в нем кинофильмов. Позднее Дом искусств был переименован в кинотеатр им. Горького. Здание было разобрано в 1972 г. В настоящее время на этом месте воздвигнут Памятный крест.
31. Причиной одновременного служения трех литургий в одном храме стала экстремальная обстановка конца 1929 – начала 1930 г. В ходе массового закрытия вологодских храмов приходские общины вместе с клиром переходили в действующие храмы. Так, в стенах одного храма сосуществовали от 2-3-х до 12 приходских общин, которые какое-то время, пытаясь сохранить собственную «автономию», были вынуждены совершать богослужения в одном храме по собственному расписанию служб.
32. Протоиерей Николай Христофорович Чапурский (1874 г. р.) был приговорен к высшей мере наказания тройкой при УНКВД СССР по Вологодской области 21 декабря 1937 г. Расстрелян 23 декабря 1937 г., а по сведениям родственников – в январе 1938 г.
33. Митрофорный протоиерей Иоанн Иоаннович Белков (1867 г. р.) был арестован 28 октября 1937 г. и 1 декабря 1937 г. приговорен к высшей мере наказания тройкой при УНКВД СССР по Вологодской области.
34. Протоиерей Николай Иоаннович Пономаревский (1862 г. р.) был арестован 20 ноября 1937 г. и 1 декабря 1937 г. приговорен к высшей мере наказания тройкой при УНКВД СССР по Вологодской области.
35. Правильное написание фамилии – Чебурахин.
36. Протоиерей Василий Александрович Швецов (1880 г. р.) был арестован 22 октября 1937 г. и по обвинению в руководстве «контрреволюционным церковно-монархическим подпольем» 1 декабря 1937 г. приговорен к высшей мере наказания тройкой при УНКВД СССР по Вологодской области.
37. Иван Дмитриевич Свешников (1842 – после 1917 г.) – известный вологодский купец, потомственный почетный гражданин города Вологды. Много занимался благотворительностью.
38. Иеродиакон Антоний (в миру Антоний Иванович Ковалев) – из братии Вологодского Свято-Духова монастыря. Был арестован 12 ноября 1937 г. и 1 декабря 1937 г. приговорен к высшей мере наказания тройкой при УНКВД СССР по Вологодской области.
39. До 1918 г. и в настоящее время – город Сергиев Посад.
40. Митрофорный протоиерей Константин Александрович Богословский (1871 г. р.) – уроженец Грязовецкого уезда, сын священника. После окончания Вологодской духовной семинарии и Казанской духовной академии (1895 г.) занимался преподавательской деятельностью в духовных учебных заведениях Вологодской епархии. Имел ученую степень магистра. В 1907 г. рукоположен в сан священника, с 1918 г. – протоиерей. С 1912 г. возглавлял Совет Великоустюжского православного Стефано-Прокопиевского братства. В 1917 г. избран делегатом Всероссийского Поместного собора. В 1923 г. был арестован и отбывал наказание на Соловках. По возвращении из лагеря стал настоятелем Благовещенской церкви г. Вологды, а после ее закрытия – настоятелем Богородице-Рождественской церкви. 2 июля 1937 г. был повторно арестован и осужден к высшей мере наказания. 19 сентября 1937 г. был расстрелян.
41. Автор ошибается. По сведениям Т. Н. Богословской (внучки о. Константина Богословского), информация о смене фамилии не соответствует действительности. Вероятно, автор имеет в виду другую семью Богословских, также из духовенства Вологодской епархии.
42. Протоиерей Семен Петрович Видякин (1877 г. р.) с 1914 г. преподавал в вологодской мужской гимназии. С 1918 г. – священник Никологлинковской общины. Был административно выслан в Печерский край с 1923 по 1925 г. Вторично арестован 2 июля 1937 г.
43. Митрофорный протоиерей Николай Васильевич Замараев (1869 г. р.) после окончания Вологодской духовной семинарии служил в храмах Сольвычегодского и Тотемского уездов. В Вологде – с 1913 г. Был арестован 2 июля 1937 г.
44. В семье о. Николая было пятеро детей.
45. Отец Николай мог быть награжден митрой не позднее июля 1937 г.
46. Протоиерей Михаил Дмитриевич Поддъяков (1872 г. р.) был арестован 12 ноября 1937 г. и 1 декабря 1937 г. приговорен к высшей мере наказания тройкой при УНКВД СССР по Вологодской области.
47. В настоящее время Вологодской епархией получено благословение Священноначалия Русской Православной Церкви на проведение чина канонизации отца Александра Баданина в лике местночтимых святых.
48. Протоиерей Павел Васильевич Рукин (1875 г. р.) был арестован 20 ноября 1937 г. и 1 декабря 1937 г. приговорен к высшей мере наказания тройкой при УНКВД СССР по Вологодской области.
49. Александр Андреевич Садоков (1881 г. р.). Первый раз был арестован и отбывал наказание в 1931-1932 гг. Вторично арестован, по-видимому, в конце 1937 г.
50. Священник Алексей Алексеевич Алюхин (1870 г. р.) многие годы служил в диаконском сане в храмах города Вологды. Первый раз был арестован и отбывал наказание в 1931-1932 гг. Вторично арестован, по-видимому, в конце 1937 г.
51. Протодиакон Иоанн Александрович Преображенский (1880 г. р.) был арестован 2 июля 1937 г.
52. Диакон Виктор Владимирович Воскресенский (1881 г. р.) был арестован 12 ноября и 1 декабря 1937 г. приговорен к высшей мере наказания тройкой при УНКВД СССР по Вологодской области.
53. Диакон Алфей Анатольевич Корбанский (1873 г. р.) был арестован, вероятно, в конце 1937 г.
54. Епископ Аполлос (в миру Аполлос Никанорович Ржаницын) родился 1 сентября 1872 г. в семье сельского священника Сольвычегодского уезда. После окончания Вологодской духовной семинарии служил в сане диакона, а затем священника в Вологодском уезде. 19 декабря 1927 г. хиротонисан во епископа Тотемского, викария Вологодской епархии. После ареста в 1931 г. епископа Амвросия (Смирнова) некоторое время фактически управлял епархией. Впоследствии – епископ Архангельский (с 1931 г. за время пребывания на Архангельской кафедре подвергался аресту), епископ Моршанский (1937 г.). В августе 1937 г. арестован и 27 сентября 1937 г. расстрелян.
55. Архиепископ Венедикт (в миру Василий Плотников) родился 25 октября 1872 г. Окончил Санкт-Петербургскую академию. В 1894 г. рукоположен в сан священника. В 1902-1920 гг. служил в храмах Петербурга и Кронштадта. В августе 1920 г. хиротонисан во епископа Кронштадтского. В 1922 г. приговорен к смертной казни «по делу» митрополита Вениамина (Казанского), замененной 10 годами заключения. В 1925 г. освобожден по амнистии, но в 1926 г. вновь арестован и отбывал заключение на Соловках. С 1931 г. – управляющий Вологодской епархией, с 1933 г. – в сане архиепископа. Впоследствии находился на Новгородской (с 1933 г.) и Казанской (с 1936 г.) кафедрах. В 1937 г. расстрелян. Место погребения неизвестно.
56. Епископ Иоанн (в миру Иоанн Александрович Соколов) родился в 1877 г. в Московской губернии в семье диакона. Окончил Московскую духовную семинарию, в 1901 г. рукоположен в священный сан, в 1912 г. окончил Московский археологический институт. В 1928 г. хиротонисан во епископа. До приезда в Вологду был епископом-викарием в Орехово-Зуеве, Кимрах, Подольске, Егорьевске, Волоколамске. В 1936 г. занимал кафедру в Брянске, а затем в Вологде. Впоследствии был епископом Архангельским (1937-1938 гг.), архиепископом Ульяновским (1941-1942 гг.). Ярославским (1942-1944 гг.). С 1944 по 1964 г. был митрополитом Киевским и Галицким. Скончался 29 марта 1968 г.
57. Епископ Георгий (в миру Николай Васильевич Анисимов) родился 21 ноября 1861 г. После окончания Вятской духовной семинарии был возведен в сан священника в 1885 г. В январе 1922 г. хиротонисан во епископа Елабужского, викария Вятской епархии. Впоследствии был епископом Малмышским, Курганским, Мелекесским, Нолинским, Златоустовским. С 1938 г. – епископ Вологодский и Тотемский, однако фактически епархией не управлял.
58. По имеющимся сведениям, епископ Варлаам после ареста в Вологде был приговорен к 10 годам лагерей и скончался 20 февраля 1942 г. в одном из лагерей Вологодской области. Епископ Евгений был выслан в город Чимкент и 21 ноября 1937 г. был расстрелян в Лисьем овраге под Чимкентом.
59. Обновленческие архиереи – архиепископ Александр Лавров (1926– 1931 гг.), архиепископ Павел Громов (1931-1933 гг.), архиепископ Владимир Злобин (1933-1934 гг.), епископ Александр Самонов (1934-1938 гг.).
60. Более подробно об этих событиях см. статью И. В. Спасенковой в данном альманахе.
61. Митрофорный протоиерей Александр Александрович Беляев (1879-1966 гг.). В 1920-х гг. уклонился в обновленчество, в 1930-х был осужден и приговорен к высылке на север. Вскоре после описываемых в воспоминаниях событий, в 1946 г., был назначен настоятелем Лазаревской церкви города Вологды. В 1959 г. вышел за штат.
62. Игумен, впоследствии схиархимандрит Симеон (в миру Сильвестр Васильевич Чернов, 1879-1960 гг.) – из крестьян Кадниковского уезда. В 1906-1924 гг. – в братии Успенской Семигородней пустыни. С 1922 г. – игумен. В 1937-1945 гг. отбывал наказание в Печорских лагерях. После описываемых в воспоминаниях событий был настоятелем Успенской Чернецкой церкви Грязовецкого района, в 1952-1957 гг. – настоятель храма Иоакима и Анны в с. Носовском Череповецкого района. В 1956 г. возведен в сан архимандрита. В 1959 г. пострижен в великую схиму. В 1950-е гг. был духовником Вологодской епархии, почитался как духовный старец.
63. В указанных автором датах пребывания архиереев на Вологодской кафедре есть ряд неточностей. Возможно, это вызвано тем, что в годы репрессий даты официального назначения и увольнения архиереев часто не совпадали с периодом их фактического пребывания в Вологде. По уточненным сведениям, официальные сроки пребывания на Вологодской кафедре архиепископа Сильвестра – 1925-1928 гг., архиепископа Амвросия – 1928-1931 гг., архиепископа Венедикта – 1931– 1933 гг., епископа Стефана – 1933-1936 гг., епископа Иоанна – 1936-1937 гг. Епископ Аполлос управлял епархией временно, будучи викарием. См. также прим. 25, 54 и 56.
|
|
