Текстология поэтических произведений В. Шаламова необычайно сложна. Текстам свойственна многовариантность, причем вариантность часто недатиро­ванная, неупорядоченная, с утратами отдельных про­межуточных вариантов.

Но сначала — несколько слов о характере работы В. Шаламова над поэтическими текстами.

Прежде всего — над текстами 1949—1956 годов, стихами из «Колымских тетрадей» и не вошедшими в «Колымские тетради» стихами этого периода.

Первоначальные тексты стихов 1949—1953 годов (до возвращения в Москву) представляют собой набело переписанные тетради и отдельные автографы. Они подвергались (кроме отдельных стихотворений) огромной правке и в период 1953–1956 годов, когда составлялись «Колымские тетради», а впоследствии — при составлении сборников «Огниво» (1961), «Ше­лест листьев» (1964), «Дорога и судьба» (1967), «Московские облака» (1972), «Точка кипения» (1977), в которые включались стихи колымского периода. (В «Точку кипения», например, впервые включено стихотворение «Фортинбрас».) От момента записи стихотворения и до его публикации проходило 10–20 и более лет.

Каждый публикуемый сборник составлялся очень тщательно, стихи правились, многое затем шло в «отсев» и не востребовалось еще годы, но продолжало жить в сознании автора, появлялись новые варианты стихов. Некоторые стихи так и не были опубликованы («Похолодеет вдруг рука...», «В судьбе есть что-то от вокзала...», «Весь мир казался клетью шахты...» и др.).

Кроме того, первые прижизненные публикации сти­хов носили следы редакторской правки. /114/

Несколько благополучнее судьба стихов после 1956 года. Они сразу доводились до кондиции в «толстых» тетрадях, где после многочисленных правок возникали перенумерованные строфы. Это — знак «готовности» стихотворения. Затем стихи переписывались в тонкую ученическую тетрадь и перепечатывались. По машино­писному экземпляру еще раз правились, если необходимо. Далее шла уже правка по редакторским замечаниям в основном.

Трагедия заключается в том, что утраты «толстых» тетрадей значительны; видимо, они казались привлекательными похитителям по разным мотивам: может быть казались записными книжками с «информацией».

Архив В. Шаламова до 1937 года уничтожен его первой женой Г. И. Гудзь. Об этом он сам написал в мемуарах «Большие пожары» (см.: Знамя. 1993. № 4). Остались крохи, вроде стихотворения «Ориноко».

Утрата первоначальных колымских текстов (до 1953 г.) — дело рук самого автора, уничтожившего их перед отъездом с Колымы. Вывезла беловые тетради Е. А. Мамучашвили. (См. там же.)

Обретя комнату в Москве, В. Шаламов очень береж­но относился к своему архиву. Все хранилось упорядочение, ни клочка бумаги не выбрасывалось. Большинство прозаических текстов было отдано на хранение в ЦГАЛИ (теперь РГАЛИ), однако к стихотворным текстам Варлам Тихонович возвращался, поскольку они имели шанс на публикацию, и они находились в его доме. С 1978 года, когда его здоровье и зрение резко ухудшились, стали происходить хищения из его архива. Приложили руку к этому и «друзья», тащившие бумаги в отсутствие Варлама Тихоновича («чтобы сохранить»), и враги (КГБ). Последнее стало ясным в результате сенсационной покупки в 1995 году Вологодской картинной галереей «похищенного» якобы полковником КГБ при несанкционированном обыске в отсутствие Шаламова. (Галерея хранит инкогнито похитителя.)

Весной 1979 года Шаламов вызвал меня и попросил срочно забрать все, до последнего листка, в ЦГАЛИ: «воруют», сказал. И действительно, заметно было, что «толстые» тетради стоят на полке посвободнее. И затем, при описании архива, выяснилось, что отсутствует примерно 20 «толстых» тетрадей за 1956–1970 годы. Эта утрата первоначальных стихотворных текстов поистине невосполнима. Тетради давали датировку /115/ текстам, помогали установить последовательность правки. Эти поэтические дневники были бесценным источником информации для текстолога. Хотелось бы надеяться, что прочие похитители проявят сознательность, возвратят похищенное и дадут возможность исследователям пользоваться рукописями.

Еще одно обстоятельство надо иметь в виду, оно касается опубликованных стихов.

Много говорит Варлам Тихонович о «стихах-инвалидах», искалеченных редактором. Однако есть и другие его суждения: обрубили стих, пожалел, а потом увидел — лучше.

Как относиться к прижизненным публикациям? Хорошо, когда есть книжка со вставками (стихотворение «Нерест»), или я помню утраты, о которых сожалел Варлам Тихонович («О песне», «Атомная поэма»). Но все это слишком зыбко и случайно. Часто приходится принимать единоличные и, наверное, субъективные решения.

Для примера хочу изложить историю текста стихо­творения «Как Архимед, ловящий на песке...» из второй «Колымской тетради».

Первоначальный текст стиха записан автором в одной из сшитых им «Колымских тетрадей», на обложке которой поставлены даты: 1951, 1952, 1953. Тетрадь начинается как беловая — явно переписанная с черновика, затем (с 36-й с.) продолжается уже как черновая, карандашом. Беловые тексты записаны фиолетовыми чернилами, правка — карандашом и зелеными чернилами (оп. 3, ед. хр. 8, л. 31).

На листе 31 (об.) — три строфы стихотворения «Как Архимед...» датированы 1952 годом. Разночтения с окончательным вариантом огромны. Воочию видно, как по строфе «вылупляется», обретает форму энергия замысла, ритм сохраняется во всех вариантах, совер­шенствуется звуковая основа стиха.

Итак, первоначальный вариант.

ловящий 
Как Архимед, чертящий на песке
Возникшее в его воображенье
+ Стремительную тень воображенья, 
Так я сейчас с карандашом в руке
+ Последнее черчу стихотворенье. /116/

Как Архимед, я оттолкну солдат, 
Ворвавшихся в поэзию профанов, 
Я, творчества минуте лишней рад, 
- Она — строка начатого романа. 

х Как Архимед, не выроню пера, 
И адрес напишу последнего конверта. 
Пусть стало нынче ближе, чем вчера, 
(Пускай па сутки ближе чем вчера) 
То, что обычно (ошибкой) называют смертью.

Глава дописана — скатилась голова...
(склонилась) 

Мерная строфа почти сложилась, усилена правкой стремительность действия и — полет («ловящий» вместо «чертящий») воображенья, снято торможение двух «в» во второй строке. Вторая и третья строфы еще будут правиться: «профаны» во второй строфе как-то снижают потолок стихотворения, «роман» — также не жанр Шаламова, да и не ту ассоциацию вызывает этот образ, слишком громоздкий. Звуковая сторона также несовершенна пока — стоит сравнить с первой строфой... Четвертая строфа остановилась на одной строке.

Второй вариант (из Вологодской папки б/д) повторяет первый, лишь третья строфа обретает близкое к окончательному варианту звучание.

Что через миг... Но я и жизни ради 
х Я знаю сам, что это не игра,
Что через миг... Но я и жизни ради,
Что это смерть, по далее жизни ради
х Как Архимед, не выроню пера,
х Не скомкаю развернутой тетради. 

Здесь уже есть трагический, словно сердечный, спазм последней строфы — «Что это смерть...». («Что через миг...») Уже слышен рокочущий звуковой узор (все ударные слова несут этот звук). В ритме строфы поразительно запечатлен гордый жест («но я и жизни ради...» — словно поднята навстречу убийце голова).

Словом, во втором варианте сложилась последняя строфа.

Третий вариант — в папке, обозначенной как сборник «Разлука или верность», относится к (1956) году, когда отделывались стихи для «Колымских тетрадей». Наибольшие разночтения, впоследствии отвергнутые: «на памятном листке» (еще одно «л» в первой строфе) «взволнованной тетради» (отвергнуты согласные «в»). /117/

Наконец, в июле 1960 года Шаламов, собирая оче­редной сборник («Огниво», 1961(7), «Шелест листьев», 1964), опять обращается к тексту стихотворения. Сборник носит авторское название «Глубокая печать» (ед. хр. 84, л. 31 об.).

Здесь записаны два варианта стихотворения.

Первый вариант вошел в беловую рукопись «Ко­лымских тетрадей» и был опубликован в 1994 году.

Я — Архимед, ловящий на песке 
Стремительную тень воображенья, 
На смятом, на изорванном листке
Последнее черчу стихотворенье. 

Я — Архимед, не отведу я глаз
От смутных строф решенья теоремы. 
Минута жизни в мой последний час —
Еще строка слагаемой поэмы. 

Я знаю сам, что это — не игра, 
Что это — смерть. 
Но самой жизни ради
Я — Архимед, не выроню пера, 
Не скомкаю развернутой тетради. 

Второй вариант 1960 года зачеркнут (на этом же листе).

Как Архимед, ловящий на песке
Стремительную тень воображенья, 
Углем черчу на тесаной доске
Последнее мое стихотворенье. 

Как Архимед, не отведу я глаз
От смутных строф решенья теоремы. 
Минута жизни в мой последний час —
Еще строка слагаемой поэмы. 

Я знаю сам, жестокая земля, 
Что это — смерть, но самой жизни ради, 
Как Архимед, не выроню пера, 
Не изрублю неструганой тетради.

Попытка ввести новый образ «неструганой тетради», несмотря на звуковые преимущества (опора на с-т-р, с-т-д), была отброшена.

Стихотворение не находит места ни в сборнике «Шелест листьев», ни в сборнике «Дорога и судьба».

Сохранился более поздний (по состоянию бумаги и характеру машинописи) вариант без второй строфы, опубликованный в ДП-84, но нет автографа с правкой /118/

Как Архимед, ловящий на песке 
Стремительную тень воображенья, 
На смятом, на изорванном листке
Последнее черчу стихотворенье. 

Я знаю сам, что это не игра, 
Что это смерть... Но я и жизни ради, 
Как Архимед, не выроню пера, 
Не скомкаю развернутой тетради. 

Рокочущие опорные трезвучия согласных передают ощущение надвигающегося рока (Архимед, стремительную, черчу, игра, смерть, тетради...).

Звук «л» присутствует только в первой строфе, словно олицетворяя полет мысли, творчества (ловящий, стремительную, листке, последнее...).

Стихотворение поистине классическое по своей завершенности, по выразительности чувства, мысли, жеста.

Конечно, неортодоксальное решение проблемы — публикация двух вариантов стихотворения. Но в предисловии к «Колымским тетрадям» я пояснила, что публикуется авторский, беловой вариант, хотя впоследствии многие стихи решительно правились автором («Раковина», «Стланик»). И в Собрание сочинений вошли отнюдь не все стихи. Собрание сочинений планируется к изданию в 1997–1998 гг.

Видимо, на очереди работа по изданию двухтомника стихов Шаламова. На примере «Архимеда» очевидно, какую работу надо проделать буквально по каждой строке.

Подготовка полного научного издания стихотворений Шаламова еще впереди. Для этого необходима работа коллектива текстологов. Я надеюсь на сотрудничество с молодыми специалистами, которые свяжут свое будущее с исследованием текстов произведений В. Шаламова.

Итак, обстоятельства жизни автора и судьба его архива сделали невозможным однозначное, классическое решение текстологической проблемы: публикация по тексту прижизненного издания или по беловому автографу.

В каждом отдельном случае необходимо изучение истории текста, последовательности его вариантов. Только на основе этого изучения можно достаточно обоснованно выявить завершенный текст стихотворения. /119/

Сайт: www.shalamov.ru