[Мария Юльевна о городской усадьбе]
// Лукина Н. Вологодские дворяне Зубовы. – Ч.II. – Кн.2. – М., 2006

«Перед Рождеством родители решили переехать всей семьей в Вологду. В городском доме дедушки для нашей большой семьи были отданы антресоли, состоящие из 5-ти комнат. Зал и столовая дедушки были в общем пользовании. И в Вологду, как и в Порозово, мы переезжали со своим хозяйством и прислугой. Тятля, Клавдюша и Аннушка, Михайла-повар, прачка Аннушка [прислуга] – ехали в Вологду с нами... Как нравилась детям вся суета сборов. У подъезда стоит вереница лошадей, запряженных в сани (розвальни). Их нагружают корзинами, ящиками, ведрами и т.д. По лестнице взад и вперед ходят – прислуга, рабочие, вынося и укладывая в сани вещи. Вот понесли и наши кроватки. Мы будем спать эту последнюю ночь на диванах. Вот к одному из нагруженных возов привязывают корову: она тоже идет в Вологду. Няня постоянно снимает нас с окон, откуда видна вся картина укладывания».

«В день отъезда нас поднимают рано, при огне. Закутанные, в валенках мы едва двигаемся. Да двигаться и не придется: нас посадят в крытую кибитку, под головами – подушки в дорожных наволочках, сверху нас покроют суконным на меху дорожным одеялом. Мы сидим как в гнездышке. Полозья скрипят по снегу, колокольчики позванивают под дугой коренника. По проселочной дороге лошади идут гусем: одна за другой. За городом Кадниковым идет уже широкий Архангельский тракт, и тройку запрягают в ряд. Это та же дорога, что и летом, но далеко не так интересно ехать по ней зимой. Та же обстановка у Зуды. Зимний день невелик. Выехав из Оларева я по временам засыпаю, убаюканная звоном наших мелодичных колокольчиков. Вот и Вологда. Мелькают фонари, освещенные дома. А вот и ярко освещенные окна дедушкиного дома. Меня несут на антресоли, я сижу рядом с сестрами, на диване в детской снимают с меня валенки. А мне все кажется, что я еду: подо мной колыхаются сани, и в ушах все еще звенят колокольчики».

«Прибежала Пашета, горничная дедушки. Она целует нам руки, охает, ахает, удивляется, что мы все так необыкновенно выросли. А вот дядя Миша и дедушка пришли поздороваться с нами. Целует меня дедушка и укалывает своей бритой щекой. У дедушки почему-то над глазами зеленый шелковый зонтик. Потом приходит Ваня, сын старосты Якова. Дедушка взял его к себе. Ваня поступил в гимназию, и Юлинька учит его играть на рояле. Придя в себя и отогревшись, мы уже бегаем по всему «верху». Вниз пока еще не решаемся сходить: у лестницы сделана решетчатая калитка, которая запирается на крючок – из предосторожности, чтобы дети не свалились с лестницы. Но очень скоро мы научились отпирать дверцы и даже не сходить, а съезжать вниз по лестнице, лежа грудью на перилах. Обедали мы внизу, в общей столовой, и полдня проводили в огромном зале, где так хорошо было бегать, играть».

«В одной из стен папиной комнаты два окна выходят вниз, в зал. Они обыкновенно закрывались деревянными рамами. Когда у дедушки и дяди бывали музыкальные вечера, то окошки в кабинете отворялись, перед ними постилали ковер, и детям разрешалось оттуда слушать музыку, сидя на ковре. Каждую субботу у дяди Миши исполнялись трио, квартеты, и исполнялись они обыкновенно все теми же лицами: дядя – виолончель, Александр Семенович Брянчанинов (местный помещик, впоследствии Самарский губернатор) – первая скрипка, затем член Суда – Бантле Александр Антонович и служащий в акцизе Вознесенский. Аккомпанировала на рояле Фаина Алек.[андровна] Межакова, наша родственница, жена Кадн.[иковского] Уездного Предводителя Дворянства, а также мама».

«Наши ближайшие знакомые дети были Волоцкие, дочери доктора Волоцкого и Степановские. Помню наш первый к ним визит: мы входим в детскую, а обе девочки сидят в опрокинутых табуретках в теплых штанишках поверх платьев. «Мы играем в мальчиков», – сказала старшая Оля. У них же мы познакомились с их двоюродными братьями Сережей и Сашей Волконскими. Их общая бабушка, Лидия Платоновна Окулова, была близкая знакомая и частая гостья в доме Зубовых. Это была пожилая дама, причесанная и одетая по-старинному. Она любила музыку, пение. В молодости чудесно танцевала танцы вроде «качучи», «pas de chale» и всегда была живая и веселая. При виде меня она грозила пальцем и говорила: «Машка-коза, лубяные глаза!» Мы, дети Зубовы, называли ее просто «бабушка». У нее было три дочери, в замужестве: Степановская, Волконская и Королева. Все три были красивы. Отец мой написал посвященное им стихотворение» (Cм. «Вологодские дворяне Зубовы. Ч.I.) Иван Константинович Степановский, которого мы звали дядей Ваней, был веселый живой господин очень маленького роста. Он любил детей, придумывал для своих девочек и для их гостей очень интересные развлечения и игры. Как-то раз нас пригласили к Степановским обедать. Обед Ив.[ан] Конст.[антинович] устроил в детской: мы сидели перед низеньким столом, на низеньких креслицах. Дядя Ваня во фраке, с салфеткой под мышкой прислуживал нам».
«Чаще других к нам приезжала Маша Волоцкая. Это была девочка белокурая, с большими темными глазами. Она старалась держать себя как взрослая барышня, но часто забывала об этом и весело носилась с нами по большому залу, широким коридорам и лестницам. Отец ее служил в Дворянской опеке и, между прочим, лечил электо-гомеопатией. Мама очень верила в это средство лечения, и других докторов, кроме Волоцкого, у нас в Вологде не было. Не знаю, электро-гомеопатия тому причиной или просто здоровые натуры, но никаких тяжелых заболеваний в семье нашей не было. Бывало простудишься, закашляешь, или желудок расстроится, – и сейчас же посылают за Николаем Аполлоновичем. Он придет, посмотрит язык, выслушает и скажет: «Поставьте ей компресс из зеленого электричества на подвздошье и давайте утром и вечером по две крупинки «Scrofoloso». Крупинки были маленькие, с булавочную головку, и сладкие, как сахар».

«С Машей Волоцкой часто приходил к нам ее двоюродный брат – Коля Шеин, мой ровесник. У Шеиных вскоре после Нового года, в день рождения Коли, каждый год была елка, на которую обязательно приглашали детей Зубовых. Шеины жили на краю города, на улице, еле освещенной редкими фонарями. Помню, как сидя в возке (карета на полозьях) я почему-то пугалась и все ждала, что вот-вот на нас нападут разбойники в этой страшной темной улице. Я облегченно вздыхала, подъезжая к освещенному дому, где жили Шеины».

«Но чаще всего дети собирались у нас. Лакей дяди, старик Николай, смотря на наши игры и беготню, качал головой и говорил со вздохом: «О, дети, дети! Как опасны ваши лета!» Когда на Рождественских праздниках Николай зажигал в зале люстры, мы знали, что или у дедушки будет карточный вечер, или у дяди – музыка. Чаще всего к дедушке приезжали Неёловы – двоюродный брат отца и его жена, племянники дедушки. Неёлов был Управляющим Волог.[одского] Государст.[енного] банка. Приезжали Межаковы, также родственники наши. Фаина Александровна Межакова прекрасно играла на рояле, аккомпанировала маминому пению и не пропускала ни одной дядиной субботы».

«Мой дядя, Алексей Михайлович, с женой Евлалией Алексеевной каждое воскресенье обедали у дедушки... Евлалия Алексеевна... была живая и очень веселая. Детей у ней не было, но она любила детей и более других тетушек баловала нас. Мы любили бывать у ней. У нее в комнате стоял стеклянный шкаф, на полках которого стояли всевозможные фарфоровые безделушки. Фрукты у ней подавались на тарелке, в донышке которой был вставлен маленький орган. Как только тарелку ставили на стол – начиналась тихая музыка. В гостиной висела клетка с птицей, у которой были малиновые перышки. Птичку заводили, и она начинала насвистывать какой-то мотив, поднимала крылышки и вертела головкой. Тетушка заставляла свою горничную вертеть ручку какого-то органа, вроде шарманки, и заставляла нас танцевать. Брала также для нас ложи в театр, когда давались подходящие для детей пьесы. Первое посещение театра оставило во мне сильное впечатление. Действие пьесы происходило в американских лесах. Видимо, это была инсценировка какого-либо романа Жюль Верна или Майн Рида. Когда мы приезжали к Евлалии Алексеевне, она закармливала нас сластями, и потому кто-то из детей прозвал ее «сладкой тетей».

«Семья лакея Николая жила в отдельном флигеле, тут же на дворе. Две девочки, наши ровесницы: Лена и Пашка, часто прибегали к отцу, у которого была комнатка около передней. Мы спускались к ним вниз и в передней на диване учились у них играть в камешки».