|
В.Зубов. Стихотворения
. – Б.м., б.г.
Грусть
(Перевод Н.В.Лукиной).
Соловей среди высохших цветов? Со своим лучшим другом? Поет только счастливый… Что касается меня, то я остаюсь всегда один. Я тоже пою, но грусть разрывает мое сердце... Мой отцовский дом далеко от меня. Я стараюсь координально переломить себя… Мне кажется, что у меня получается (мне кажется, что я лечу), но я «возвращаюсь к себе» и морально страдаю... В мечтах (снах, грезах) я вижу наш цветущий сад, мрак ночи и луну на небе... Я жду объятья... И я скромно вижу себя с ней! Но, увы! Она далеко от меня. И думая [об этом], я каждый раз плачу (горюю)... О! Соловей! Певец любви и ласки, я полюбил тебя, отдаляющего (отвращающего) мою грусть...
Соловью
|
Ты про что поешь, соловушко,
Ясной ночью над рекой?
Ты поешь ли только с радостью,
Или с горем и тоской?
Правда ль счастье заключается
В томной песенке твоей?
Или только мысль о счастье,
Как на дне души моей?
Нет! Я знаю, соловеюшко,
Ты не можешь тосковать.
Это только людям ведомо –
Жизнь не жить, а горевать.
Не тоскуешь ты, не маешься,
Сиднем жизни не сидишь,
Ты куда захочешь, тотчас же
Ты туда и полетишь.
Не понравятся веселые
Побережные леса.
Ты взмахнул крылами быстрыми
И взлетел под небеса.
Полетел в другую сторону,
Прилетел туда, опять
От зари до зорьки алые
Станешь песни распевать.
Эх! Полдела, соловеюшко,
Звонки песни распевать,
Можно петь, в душе-то маяться,
Можно петь и – тосковать.
Можно в песне утешения
Лютой горести искать.
Кабы крылья мне, соловушко,
Кабы мог и я летать!
Кабы мог, куда мне вздумалось,
В ту сторонку и лететь,
Кабы мог, как ты, соловушко,
Жизнь на месте не сидеть.
Я б взмахнул крылами радостно,
Выше б под небо взвился,
Полетел бы и, наверное,
Громче б песней залился...
1881 г. |
* * *
|
Просим Любе, Ларе, Маше
Передать почтенье наше,
Просим нас не забывать
И почаще вспоминать.
Да скажите также Мише:
Пусть ведет себя потише.
Я ведь знаю, иногда
С ним и горе, и беда –
Нашумит и наболтает,
Нашалит и убегает...
У! Какой бедовый он!
Оле, Нине мой поклон...
Пусть плутовка Оля знает:
Кто хозяйничать желает,
Тот смирнее должен быть,
Не шуметь, не кипятиться,
Без нужды не торопиться,
Чашек, блюдечек не бить...
Вот и Нина-хлопотунья,
С ней немалая беда,
Эта милая шалунья
Любит плакать иногда...
И по этой-то причине
Я желаю милой Нине
Мелких горестей не знать,
Меньше плакать в час ученья,
А для этого терпенья
Надо больше припасать.
Самой маленькой, Джульете,
Я прошу Вас передать,
Что смирней ее на свете
Не видать и не слыхать. |
* * *
|
В гостиной полумрак задумчивый царит,
Теснятся на душу все сумрачные грезы...
А вальс шопеновский так трепетно звучит,
Что, кажется, из глаз готовы брызнуть слезы.
Туда заветная мечта меня влечет,
Но на ее призыв, томительный и сладкий.
Нет, не вернуться мне из южных стран украдкой
К пределам севера по глади сонных вод.
Кутаиси. 20 октября 1884 г.
|
Столкновение Ивана Ивановича с Volapuk
|
«Французский – я не понимаю,
Немецкий – мало мне знаком,
А над английским языком
Я уж давно язык ломаю,
Но, слышно, народился вдруг
Нам всем на радость Valapuk», –
Так в ресторане за обедом
Иван Иваныч размышлял
И даже разговор с соседом
О Valopuk'e начинал:
«Вы не слыхали ль, милый друг,
Какой язык есть – Valapuk?
Сосед исправно ел, молчал,
Но речь о языке прослушал
И в заключенье вдруг сказал:
«Неть! Я з такой припраф не кушаль!»
И слышен общий смех вокруг:
То – Valapuk, то – Valapuk!
«Ах! Чтобы черт тебя побрал!
Какая с немчурой беседа...
Хотя бы Valapuk он знал», –
Косясь ворчит он на соседа.
И вдруг – весьма понятный звук,
То – Valapuk, то – Valapuk!
Вскочил Иван Иваныч живо:
«Mein Jundig, Вы – совсем свинья!»
«Нет, сам свинья! Колбасник я!», –
Ответил немец горделиво,
Да по щеке его как вдруг...
То – Valapuk, то – Valapuk!
5 мая 1886 года. |
* * *
|
Из яркого пышного зала,
Где флейты и скрипки звучат,
Царица роскошного бала
Украдкой спускается в сад.
Отыщет глухую аллею,
Меня обоймет горячо,
Кудрявой головкой своею
Приляжет ко мне на плечо.
И скажет так робко, так мило,
Задумчивой грусти полна,
Как скучно сегодня ей было,
Как много страдала она. |
* * *
|
И сад, и улицы пустынны и безмолвны.
Мы вышли за город и очутились там.
Где с тихим ропотом задумчивые волны
Стремятся к берегам,
Где лунные лучи, как золотые стрелы,
Рассыпались снопом, упали в лоно вод,
И парус вдалеке, подобно тучке белой,
Колеблется, плывет.
Нам звезды яркие приветно смотрят вниз,
Прибрежные сады лепечут в чутком сне,
И грезы прежние, под блеск и говор неги,
Закрались в душу мне.
Вновь сердце пылкое забилося мятежно,
И вдруг, доверчиво склонясь на грудь мою,
Ты прошептала мне задумчиво и нежно:
«Я Вас люблю.» |
Папаша, Сергей, сын и «Вперед»
|
Папаша сел писать «Вперед»,
Сергей дела ему сует,
А сын безделью очень рад,
Поехал шляться в маскарад.
Папаша пишет свой «Вперед»,
Сергей дела ему сует,
А сын, не в меру нашаля,
Усердно пишет вензеля.
Папаша кончил свой «Вперед»,
Сергей дела ему сует,
А сын стоит в немой тоске:
Нет больше денег в кошельке. |
Осень
|
Отцветают георгины,
Отцвела гвоздика,
Осень садит на рябины
Огненные блики.
Окна в доме все закрыты,
Сад так пуст и беден,
Все мечты мои разбиты,
Я, как призрак, бледен.
Дождь сечет мне шляпу, щеки,
По усам струится,
Одиночества уроки
Мне дает и злится.
Одиночество, – ведь это
Демон гордый страшно!
Им не мало песен спето,
Слушать их опасно. |
Фея
|
Цветет красавица весна,
Смеётся ярко солнце.
Стряхни же сердца цепи сна!
Любовь стучит в оконце.
Ток! Ток! Пусти меня, – я здесь,
Я фея, я малютка,
Но мне весь мир подвластен, весь!
И власть моя не шутка!
К тебе подруг я привожу –
Бессонницу и грезу,
В тебя, глупышка, я вонжу
Волшебную занозу.
Ты будешь славить власть мою,
Но мир твой прогоню я
Тебя, любя, я опою
Отравой поцелуя.
Потом ты будешь тосковать
От горечи и горя,
Но будешь звать меня опять,
С рассудком бедным споря! |
Вериги
|
Я давно забросил дело,
Цитру, трубку, книги ...
Ты, шаля, меня одела
В крепкие вериги.
Не легка мне эта ноша,
Часто я вздыхаю,
Бледен стал и, как святоша,
При луне мечтаю.
А тебе все смех да шутки,
Стрекозе беспутной!
Знай, сбирай ей незабудки!
Или, шелк распутай!
Ну нашла опять стихия –
Смех веселый, звонкий.
Ведь бывают же такие
Милые чертовки! |
* * *
|
Лес посеребренный словно очарован,
Лунным светом облит, чутким сном объят.
Я иду безмолвно, покорен, взволнован,
Грезы песни снова манят и томят.
Призраки и тени, все, что миновало,
Все, что обмануло, все опять зовет
К новой жизни, счастью, словно вновь настало
Золотое время, чуждое забот.
Если что туманит душу, если надо
Отдохнуть, забыться от тяжелых дум,
Ночь одна такая – и покой, отрада
Покоряют тело, душу, сердце, ум.
Песня зазвучала...
Яркий свет, мечтая
В полусне, безмолвно внемлет ей один.
Чу! Проснулся ветер, тихо колебая
Море посребренных призрачных вершин.
Кубин Бор. Ноябрь, 1894 г. |
* * *
|
Старые липы, алея тенистая,
Арки зеленых ветвей,
Яркие просветы, даль золотистая
Солнцем залитых полей.
Утром – невидимый хор щебетанья,
Вечером – теней канва,
В полночь томительный трепет свиданья,
Взгляды, улыбки, слова...
25 июля 1895 г. |
Послание из Кубина Бора
|
Лизе с Мишей, Кате с Машей,
Нилу, дяде тоже,
Словом всей державе Вашей
Делать так не гоже.
Кубин Бор в зеленом боре
Вырос не недавно,
Под горою на просторе
Он уселся словно.
Здесь похмелье не измает,
Не томят печали,
И исправник не заглянет
(Раз лишь был вначале,
Осмотрел подвал, взяв свечку,
И давай Бог ноги.)
Кубин Бор глядит за речку,
А за речкой стоги.
А кругом все сосны, елки,
Бор живет тихонько,
Хоть, бывает, воют волки,
Да и то легонько.
На реке есть перебор,
Пылоть есть, хаури,
Над рекой другие горы
Наклонились хмуро.
По горам леса взбежали –
Чудный вид...
Но что же
Вы в Бору не побывали?
Делать так – не гоже! |
* * *
|
Он говорил нам музыкальной речью:
Ручей журчал, качалась колыбель...
То металлической картечью
Вдруг рассыпалась звонко трель...
То там, в заоблачной лазури,
Струился бисерный каскад,
То вдруг в порыве страшной бури
Рыдал в ответ аккордов ряд...
Конец... Минута ожиданья...
Застыла в воздухе рука –
И сорвались рукоплесканья!
Так разъяренная река,
Прорвав могучую плотину,
Как зверь бросается в долину. |
* * *
|
Сверкает запад в час заката.
Огнями зыблется река...
Садится солнце... Ярче злата
Горят и рдеют облака.
Восток померк и ждет лишь утра,
Когда при блеске янтаря
В прозрачной дымке перламутра
Взойдет румяная заря.
Сентябрь 1895 г. |
На бале
|
Твой невнимательный наряд
И голос твой, твои движенья
Так ясно взору говорят –
Тебе милей уединенье.
Покорна прихоти подруг,
Тоску улыбкою скрывая,
Ты входишь в этот шумный круг,
Но в нем ты гостья, всем чужая.
Тебя пленяет мир иной,
Ты отдалась ему душою,
Но крепко связана судьбою
С их равнодушною толпой.
Глядишь в таинственную даль,
Надежды ласковой не зная
И никому не поверяя,
Мечты, сомненья и печаль.
Так точно пальма молодая,
Дитя полуденных степей,
Случайный гость оранжерей,
Стоит, заметно увядая.
Напрасен солнца яркий зной
И неба чудное сиянье –
Ее томит воспоминанье
О красоте страны иной. |
* * *
|
Эту полночь, эти тени,
Эти трели соловья,
Аромат густой сирени
Полюби, мой друг, как я.
Шумный город, блеск мишурный
В эту полночь позабудь,
Звезды, месяц, свод лазурный
Исцелят больную грудь.
Выйди! Нас никто не слышит,
Разве только соловей,
Но он сам влюблен и дышет
Только розою своей
Май 1896 г. |
* * *
|
Неизведанные ласки,
Неразгаданные взоры,
Недослушанные сказки,
Неоконченные споры...
Потревоженные грезы
Золотого сновиденья
И не пролитые слезы
Накипевшего терпенья.
8 января 1897 г. |
* * *
|
(Михаилу Юльевичу Зубову)
О, Маэстро! Фортепьяно
Не терзай ты слишком рьяно!
В Рубинштейны не дерзай!
Плоть водой не обливай!
Учениц учи не строго,
Им, смотри,
Не слишком много
Экзерсисов задавай.
Да, смотри, – не ошибися,
В ученицу не влюбися,
А не то, беда придет.
Обливанье – не поможет!
Червь любви тебя изгложет,
Контрапункт вас не спасет.
Вместо «sol» и «re» бемоля
Слышно будет: «Оля, Оля!
(Иль Тереза!) Страстно я
Вас люблю, душа моя!
Вами полн я до зареза!
О, жестокая! Диеза
Вы не можете понять,
В «do» минор – и то наврать!»
Ой! Pianissimo у ней
Так гремит,
Как рев зверей.
«Ой! Любить Вас – хуже смерти!
А учить? Ей-ей, поверьте,
От любви я не могу...
Я с ума схожу, схожу...»
Иль стошнит меня от страсти...
Слышать этакие сласти,
Как фальшивый «do» бемоль!
И в желудке даже боль
Лучше этакой «бемоли»!
«Замолчите лучше, что ли,
А не то пьянино я
Разобью, душа моя!
Разорву все ноты, папки,
Поцелую Ваши лапки,
Даже буду Вам платить,
Чтобы только не учить!»
Ах! Маэстро! Фортепьяно
Не терзай ты слишком рьяно!
Да, смотри, не ошибись –
В ученицу не влюбись.
15 января 1897 года. |
* * *
|
Скажи мне, дорожка, куда ты ведешь?
Куда ты пугливою змейкой ползешь?
Трясины, валежник, кусты, бурелом,
Рытвины и кочки тебе нипочем.
А я спотыкаюсь на каждом шагу
И дальше не в силах идти не могу.
Где кончится долгий томительный путь?
Куда я уставший приду отдохнуть?
Деревня ль то будет, разрушенный мост,
Плетень сучковатый иль просто погост,
Радушный и тихий, как сторож лесной,
Готовый делиться постелью одной? |
|
