Н. Гнедич
     
      Приютино

     
      Посвящено Елисавете Марковне Олениной
      Еще я прихожу под кров твой безмятежный
      Гостеприимная, Приютинская сень!
      Я твой старинный гость, бездомный странник прежний,
      Твою приятную всегда любивший тень.
     
      Край милый, сколько раз с тобою я прощался;
      Но как проститься с тем, что в нас слилось с душой?
      Все, чем я здесь дышал, чем в тайне наслаждался,
      Все неизгладимо везде ношу с собой!
     
      Есть край, родной мне край Зефиров легкокрылых;
      Там небо и земля и воздух мне милей!
      Но где людей найти, душе моей столь милых?
      Где столько сладостных воспоминаний ей?
     
      Здесь часто, удален от городского шума,
      Я сердцу тишины искал от жизни бурь;
      И здесь, унылая, моя светлела дума,
      Как неба летнего спокойная лазурь.
     
      Здесь часто на холмах бродил с моей мечтою,
      И спящее в глуши безжизненных лесов
      Я эхо севера, вечернею порою,
      Будил гармонией Гомеровых стихов.
     
      Вам, дети тайные души моей свободной,
      Вам, думы гордые, здесь глас мой жизнь давал;
      И пылкий юноша, ты, друг мой благородной,
      Мой слыша смелой стих, кипел и трепетал!
     
      Но чаще сев я там, под сосной говорливой,
      Где с нею шепчется задумчивый ручей,
      Один, уединен, в час ночи молчаливой,
      Беседы долгия вел с думою моей.
     
      О! Кто переходил путь бедствий и крушенья,
      Тот знает, от чего душа и дума в нас
      Влечется в тихия лесов уединенья,
      Зачем полуночный, безмолвный любит час.
     
      Так, здесь я не один; здесь все, чем сердце дышит,
      Надежды юности, сердечные мечты,
      Все видит в образе, всего здесь голос слышит,
      И ловит милого воздушные черты!
     
      Уединение для сердца не пустыня:
      Мечтами населит оно и дикий бор;
      И в дебрях сводит с ним Фантазия-богиня
      Свиданья тайные и тайный разговор.
     
      Пустыня не предел для мысли окрыленной,
      Здесь я, невидимый, все вижу над землей;
      Воздушной жизни всей участник сокровенной,
      Делюся бытием, живу не сам собой.
     
      Душой сливаюся с лазурью бесконечной,
      С златыми звездами, поэзией Небес!
      С гобой беседую, художник мира вечной!
      И с книгой дивною божественных чудес!
     
      Вот чем влеком опять под кров твой безмятежный,
      Гостеприимная Приютинская сень!
      Я, твой старинный гость, бездомный странник прежний,
      Еще мою главу в твою склоняю тень.
     
      Ты тот же все еще, край мирный и прелестный!
      Свежи твои цветы, предел твой так же тих;
      Без шума все течет поток твой неизвестный,
      Как счастье скромное властителей твоих.
     
      Но я уже не тот беспечный сын свободы,
      Лелеявший мечты дубрав твоих в тиши.
      Увы! Не многие, но гибельные годы
      Умчали молодость и жизнь моей души.
     
      Они затмили свет надежд, меня жививших,
      Убили жизнь младых и недоцветших лет,
      Ударов роковых, мне мир опустошивших,
      На бледном я челе ношу глубокий след.
     
      Но, тщетным ропотом я, року не скучая,
      Как грусть безмолвная, грущу наедине;
      Я слезы пред людьми, души не унижая,
      Скрыл в их источнике, в сердечной глубине.
     
      Долины мирныя, лесов уединенья!
      Нет, я не прихожу покой ваш возмутить,
      Живой я прихожу искать воды забвенья:
      Поток Приютинский, мне дай его испить!
     
      Вот здесь я, заключен зеленой сей стеною,
      Мой ограничу взор прудом недвижным сим:
      С ее спокойствием сольюсь душою,
      И обману печаль безчувствием немым.
     
      Вот здесь семья берез, нависших над водами,
      Меня безмолвием и миром осенит;
      В тени их мавзолей, под ельными ветвями,
      Знакомый для души, красноречивый вид!
     
      При нем вся жизнь, как сон, с мечтами убегает,
      И мысль покоится, и сердце здесь молчит,
      И дружба самая здесь слез не проливает:
      О храбром сожалеть ей гордость запретит.
     
      За честь отечества он отдал жизнь тирану,
      И Руским витязям он может показать
      Грудь с сердцем вырванным, прекраснейшую рану,
      Его бессмертия кровавую печать! –
     
      Но вечер наступил; вокруг меня молчанье.
      О, как торжественна ночная тишина!
      И вот, и на леса, и на холмы сиянье,
      Поднявшись, полная рассыпала луна.
     
      О луч серебряный полночного светила!
      Что одинокий ты к груди моей летишь?
      Что за волшебная в твоем блистанье сила?
      О луч таинственный, ты что мне говоришь?
     
      Нисходишь ли с высот, сиянием прекрасным
      Прекрасный свет иной земле предвозвещать?
      Иль утешительный склоняешься к несчастным,
      Над бледным их челом надеждою сиять?
      Твой свет в меня лиет святое трепетанье!
      Резвей волнует кровь вкруг сердца моего!
      О мертвом юноше родит воспоминанье!...
      Небесный, кроткий луч, ты не душа ль его?
     
      Как гласом ближняго, как друга призываньем
      Мой слух ласкается в вечерней тишине!
      Мне сердце говорит веселым трепетаньем,
      Здесь есть невидимый, но кто-то близкий мне.
     
      О ты, на дружество мне в жизни руку давший!
      Я чувствую, ты здесь, небес незримый дух:
      О, видим ты душе, тебе не изменившей,
      Не раз являясь ей, как утешитель-друг.
     
      Так, если сбросив прах, дух чистый избирает
      Места любезные обителью своей,
      Здесь, в сих местах давно дух сына обитает
      Незримым гением отеческих полей.
     
      О, гость Приютинской обители смиренной!
      За все, что в ней найдешь для сердца твоего,
      За все благодари душою умиленной
      Благого гения убежища сего.
     
      И если здесь бродя полуденной порою,
      Ты сядешь, утомлен, берез в густой навес,
      И вдруг тебе в лице, горящее от зною,
      Прохладою дохнет с незыблемых древес,
     
      То будет он: Здесь он вливает в воздух сладость,
      Свежит цветы, луга родных своих полей;
      Низпосылает он и мир на них, и радость,
      И тихим счастием лелеет их гостей.
     
      О дай ты, дай и мне, мой дух-благотворитель!
      Хотя спокойствием все траты заменить.
      Но видно, не могуч и он, небесный житель,
      Утраченного здесь для смертных возвратить.
     
      Он не забыл того, чьей арфой тихоструйной
      Слух юный услаждать любил в родной стране;
      Но лишь являяся в виденьях ночи лунной,
      На небо грустному указывает мне.
     
      Текст: Стихотворения Н. Гнедича. СПб., 1832.
      Адресат: Елизавета Марковна Оленина (урожденная Полторацкая), жена Алексея Николаевича Оленина.
      Усадьба: Приютино, усадьба под Петербургом, принадлежавшая художнику, писателю и археологу, президенту Академии художеств и директору Публичной библиотеки Алексею Николаевичу Оленину (1763-1843). Имение включало в себя двухэтажный кирпичный дом, построенный предположительно по проекту близкого друга семьи Олениных Н.А. Львова, флигель, кухню, дом для прислуги, скотный двор, погреба, оранжереи, конюшни и кладовые. В долине речки Лубьи был разбит большой усадебный парк в английском стиле, с прудом, беседками и павильонами. Здесь при рождении старшего сына Николая был посажен дуб, засохший, когда в 1812 г. Николай был убит в Бородинском сражении. На этом месте А.Н. Оленин соорудил памятник-мавзолей. Приютино мыслилось так образцовая английская ферма, приносящая доход, однако на деле оказалось гостеприимной русской усадьбой, где постоянно гостили литераторы, художники и музыканты. Здесь гостили И.А. Крылов, Н.И. Гнедич, В.А. Озеров, А.С. Пушкин, Г.Р. Державин, Н.М, Карамзин, А.С. Грибоедов, А. Мицкевич, М.И. Глинка, А.А. Алябьев и др. В Приютине любили играть в шарады, устраивались музыкальные вечера и концерты, ставились спектакли.