|
П.Межаков. Стихотворения
. – СПб., 1828
ЭЛЕГИИ
|
Бессмертие
Давно ли вы зеленью взоры
пленяли,
Бескровные ныне, пустые леса?
Давно ли долины цветами
блистали?
Куда же сокрылася ваша краса?
И где ароматы, что всюду
курились
Перед солнца восходом, от юных
цветов?
Зачем вы умолкли, куда
удалились?
Вы птички – веселые гости
лесов!
Унылые ветры, в шумящих
порывах,
Иссохшие листья долиной несут.
Не долго красуются класы на
нивах;
Не долго и смертные в мире
цвету!
Безмолвное время, в ужасном
полете,
К нам зиму и старость несет на
крылах.
Весны сын любимый, увянешь во
цвете;
И гордый сын праха, прострется
во прах!
Возплачтеж вы, бренность свою
представляя,
Вы, коих все мысли к земле
тяготят!
Великие души, за гроб улетая,
На бедствия жизни с улыбкою
зрят.
Или не украсится луг сей
цветами?
На вечно ли солнце на запад
спешишь?
Нет, скоро восток воспылает
огнями;
И скоро весна снова луг
оживишь!
О! Ежели промысл, цветам
обновленье
Назначил; так мне ли надежд не
иметь?
Ужель обреченный на вечное
тленье,
Единый я должен со всем
умереть?
Угроза ничтожества пусть
удалится!
К небесной обители нет ей
следа.
Там в радостном цвете мой дух
обновится;
И там воссияет бессмертья душа!
Моим деревьям
Встают кругом густые тучи;
Гроза от севера шумит,
Шатает, клопит лес дремучий,
И обрывая лист летучий,
Далеко по полю крутит.
Развеяны густые сени,
Приют любимый соловья;
Где в знойный день, в
прохладной лени,
Ему внимал с восторгом я.
Все вид унылый и опальный,
Является здесь моим очам.
И сам я пасмурный, печальный,
Готовлюсь в путь пуститься в
дальний
К роскошным Невским берегам.
Но неужель на долго с вами
Мои деревья, разлучусь?
Едва Зефир махнет крылами,
Простясь со скучными стенами,
Я к вам не медля возвращусь.
Зимой – невольный града
житель;
Но лес лишь станет оживать,
И неизменный ваш любитель,
Я уклоняюсь в свою обитель,
Под вашей тенью отдыхать.
Деревья взращенные мною,
Примите дружески меня!
Я вас садил своей рукою;
Вас лиры тихою струною,
Хочу теперь прославить я.
О, если обольщенье
Петь некогда мой голос мог;
Оставлю ли тебя в забвенье,
Тебя, мое уединенье,
Земли любезной уголок!
Но здесь ли от мирских
волнений
Я пристань тихую сыскал?
И удалясь от огорчений,
Среди небесных вдохновений
Часы крылаты провожал?
Здесь в детстве с радостью
чистой
Гонялся я за мотыльком,
Который, с лилии душистой
В шиповник прятался иглистый,
И укрывался под листком.
Когда ж рукою неизбежной,
Сатурна злого изменюсь,
О! пусть по жизни безмятежной,
Под вашей сению надеждой,
На посох старческий склонюсь!
Но кто знать может, суждено ли
Мне хладной старости дожить?
Увы! в плачевной сей юдоли,
Не знав предписанной нам доли,
Должны мы в мрачный гроб
ступить!
Ах! Может быть, как с новой
силой,
Весной начнете зеленеть;
Вокруг завоет ветр унылый,
И вы – над свежею могилой
Моею будете шуметь!
Бессоница
Полночь пробило!
Тихо кругом.
Все опочило
Сладким сном.
Сна для чего же
Не нахожу?
Жесткое ложе
Кинув, брожу;
Ветер летящий
В листьях шумит,
Груди горящей
Он не свежит,
Только волненье
Множишь в крови.
Тяжко мученье
Тайной любви!
Где ты, о Лила
Друг, мой теперь?
Ты затворила
Скромную дверь,
Ты почиваешь
Прелесть очей!
Ах! ты не знаешь
Горьких ночей!
Тих в полуночи
Девственный сон;
Светлые очи
Смежает он,
Тихо к зголовью
Сходишь мечта,
Чистой любовью
Дышут уста,
Жарки ланиты
Жмут жаркий пух,
Кудри развиты
Вьются вокруг,
Ветер игривым
Легким крылом,
То над счастливым
Вьется челом,
То груди полной
Тонкий покров
Струить как волны,
Сдунуть готов!
Сон утешитель!
Лилу лелей!
В мирну обитель
Милой моей
Грезы слетайте!
И вы в легком сне
Напоминайте –
Ей обо мне!
Пустыня
Не редко вечером, при солнечном закате,
Нося в душе своей сокрытую печаль,
Сажусь под древний дуб, крутой горы на скате,
И взоры томные я простираю в даль!
Здесь шумный шок шумит, умноженный от бури,
И пенная на нем волнуется бразда;
Там дремлет озеро – и тихих вод в лазури
Блистая светится вечерняя звезда.
Вершины дальних гор, увенчанных елями,
Зари последний луч златит еще слегка;
И полная луна с серебреными лучами
Встает – и катится сквозь тонки облака.
От колокольни там высокой и старинной,
Протяжный, томный звон разносится вокруг;
Прохожий слушает – и колокол пустынный
С последним звуком дня, свой смешивает звук.
Приятных видов сих холоднокровный зритель,
Я прелестней не зрю природы в красотах;
Скитаюсь по земле, как чуждый посетитель,
Как призрак жалобный, холмов окрестных страх.
Напрасно мыслию стремлюсь в страну далеку,
И весь обширный сей я пробегаю свет,
От юга к северу, от запада к востоку,
Напрасно! – счастие ни где меня не ждет!
О вы, любезные мне сельские картины!
Что изменило вас? Где ваша красота?
Поля, холмы, ручей, прелестные долины!
Одной не стало здесь – и всюду пустота!
Взойдешь светило дня, и сядешь в лес дремучий,
Что нужды? – все равно для сердца моего
Лазурь на западе, или густые тучи:
Мне солнце новое не скажет ничего.
И сели б мог ему сопутствовать в полете,
Везде увидел бы пустыни лишь одни;
Ни что меня не льстит во всем пространственном свете,
Во всей подсолнечной, ничто не нужно мне.
Но может быть, его теченья за пределом,
Где солнце новое на новых небесах;
Когда бы не был я к земле прикован телом,
Узрел бы въяве то, что видел лишь в мечтах!
Там я нашел бы вновь любовь и упованье,
И тот душевных дум таинственный предмет,
К которому влечет невольное желанье,
Которому еще названья в мире нет.
Зачем же не могу парить к тебе по воле,
Неведомая цель желаний всех моих?
Зачем же остаюсь в плачевной сей юдоле?
Когда я отчужден всех радостей земных!
Падет иссохший лист, с древесною вершины;
Вечерний дунет ветер, и мчит его в поля.
И я отверженный, как лист среди долины;
О ветры бурные, умчите и меня!
Переодетая красавица
Спеши, прелестная! покинь
Убор красавицы привычный,
И трепетной рукой накинь
Наряд, для старости приличный!
Румяных щечек красоту
Сокрой под шапочкой старинной,
И юных персей полноту
Завесь от глаз фатою длинной.
(так попечительной рукой,
Предвидя ранние морозы,
Поклонник Флоры молодой
Соломой покрывает розы.)
Когда настанет тишина,
Ты тихо по крыльцу крутому
Сойди на улицу одна –
Я буду ждать тебя у дому.
Движенья пылкие сокрой
Твоей любви нетерпеливой;
Иди медлительной стопой,
Походкой старости ленивой.
Еще минута – чувств своих
Ужели скрыть ты не умеешь?
Минута, Друг! – и ты в моих
Объятиях помолодеешь!
При мысли сей, твоя рука
Мою тихонько пожимаешь;
И вспыхнула огнем щека;
И вздох из груди вылетает,
В твоих потупленных очах
Пылает пламенем сладострастья;
На влажных, пурпурных устах,
Явилася улыбка счастья;
И старости покров простой,
Как бы с невольным изумленьем,
Еще волнуется – волненьем
Вздымаясь груди молодой!
Возвращение на родину
О радость! лечу на знакомый лужок.
Вот холмы, долины родные!
Найду ли любимый, душистый цветок,
Чтоб в локоны вплесть золотые?
«Ах! север суровый морозы нагнал –
И цвет ароматный давно уж завял!»
Но где же кристальные воды ручья,
Что тихо лужком извивался?
Как часто, с прекрасной обнявшийся я
Журчаньем его наслаждался?
«Ах! зной нестерпимой долины палил –
И ключ благотворный совсем иссушил!»
Где роща? где милой в прохладной тени,
Беспечно резвясь мы играли;
И думали часто, мы в мире одни,
И вместе весь мир забывали?
«Ах! жадность явилась с губящей рукой –
И роща легла под секирной стальной!»
О дева прелестная! где же и ты?
То сердце, тебя что любило,
Божественный образ твоей красоты
Все верное. В тайне хранило.
«Ах! быстро безмолвное время прошло –
Завяло прекрасное девы чело!»
Элегия из Проперция
Возможно ли любишь и в скучных жить стенах?
Любовь и боги все теперь у нас в полях,
Олимп весь опустел; и важная Юнона,
Сошла к нам отдохнуть от гордой скуки трона;
И в храмах верные сжигая фимиам,
Мольбы напрасные возносят к небесам.
Амур стал пастухом, пастушкою Венера;
Все дышит страстью – везде теперь Цитера.
Приветствую тебя, прелестная весна!
Какою сладостью природа вся полна!
В долинах, в рощицах, все любит, все живется;
И небо кажется, с землею вновь дружится;
Но хладный Аквилон еще шумит в листах;
Амур дрожит еще, и прячется в кустах;
И нежные цветы свои ясмин скрывая,
Не смеет развернуть, весне не доверяя.
О Цинтия! явись – и все начнет цвести!
Или препятствия встречаешь на пути?
Иль ты (ужасна мысль) удержана недугом?
Но верь, скорбь самая нам легче вместе с другом.
Оставь же Рим и Тибр, оставь скорее их –
И снова жизнь найдешь в объятиях моих!
Но что я говорю, чего желать я смею?
Меня отсутствие не разлучает с ней!
Так, Цинтия моя, так я всегда с тобой;
Я зрю твой нежный взгляд, я слышу голос твой.
О, сколько красотой ты смертных превышаешь!
Скажи, какою быть бессмертною желаешь?
Скажи – свободна ты в желаниях своих! –
Сестрою ли Харит, или царицей их?
Средь поля Нимфою, среди лесов Дриядой,
Или кристальных струй веселою Наядой?
Когда в час утренний, проснувшись ото сна,
Румяна и свежа ты взглянешь на меня,
Я вижу пред собой явление Авроры;
Все новой прелестью мои пленяет взоры,
Все оживляется!.. Нет смертные. Нет, нет!
То Цинтия моя, любви моей предмет –
На Фебовых огней предвестниц а младая.
О если на нее ты смотришь не сгорая,
Так знай, ты сотворен во веки не любить!
Желает ли мой дух в восторге погрузить? –
О! дай услышать мне лишь глас ее приятный!
Желаешь обонять ты запах ароматный? –
Оставь курения – и пусть она вздохнет!
Ступила… трепещи! – Она сей час вспорхнет!
Апеллом должно быть, чтобы ее представить;
И Фебов нужен дар ее дерзая славить.
Спеши прелестная, спеши скорее к нам;
Красы желанной отдай моим устам!
Ах! будем век любить! любить безмерно, страстно!
Пусть узы наших чувств стесняются всечасно.
В восторгах сладостных век краткий проведем,
И оба, от любви, в единый миг умрем!
Н.** Н.**
на смерть дочери
Здесь в долине мрачной, скорби посвященной,
За стеной высокой;
Где объемлет душу тайный страх священный,
В тишине глубокой;
Где сред камней черных, подле ивы гибкой,
На гробнице сидя,
Смерть бросает косу, с страшною улыбкой,
Жизни вокруг не видя;
Кто, при лунном свете, бледном и дрожащем,
Падши на колени
Пред крестом гранитным, на холме стоящем;
Ждет любимой тени?
Кто вокруг могилы ток льющий слезный,
Землю орошает;
И с глухим стенаньем, памятник любезный
К персям прижимает?
Нежна мать утешься! на судьбу пеняя
Мы судеб не знаем.
В самое то время, как мы здесь рыдая
Праху прах вручаем,
Дух ее невинный, в областях эфирных,
Ангельские тени
Радостно встречают; и при звуках лирных,
Вводят в горни сени!
Счастливый младенец! ты едва вкусила
Чашу жизни тленной,
И познав в ней горечь, взор свой отравила
Мир оставя бренный.
Злополучен смертный, долго жизнь влачивший
Тягостную нашу;
До последней капли, медленно испивший,
Горестную чашу.
Твердое намерение
Темный бор, поток сердитый,
В низ летящий по скалам!
Тяжкой горестью убитый
Я иду с приветом к вам.
Я сквозь терн и лес дремучий,
Шел к сей дикой стороне;
Мрачный лес и терн колючий!
Вы оградой будьте мне!
Пусть в безмолвной сей пустыне,
Удаляясь от всех сует,
Позабуду я отныне
Льстивый и коварный свет.
Здесь насмешищ ухищренья,
Не найдут ко мне следа;
Здесь любви обольщенья
Я отброшу навсегда;
Здесь средь ужасов природы
Посмеюсь, красотки, вам,
И в объятиях свободы
Я скажу, прости, мечтам.
Пол обманчивый, лукавый,
Власть твоя уже прошла!
Взор Климены величавый,
Прелесть гордого чела,
Где с лильей перевиты
Розы в черных волосах,
И румяные ланиты,
И кораллы на устах;
Лилы локоны златые
Распущенны по плечам,
Томны очи голубые
Устремлены к небесам,
Стройный стан, как лоза гибкой,
Все напрасно – не страшусь!
И коварную улыбкой
Резвой Хлои, не пленюсь.
Ты украдкою напрасно
Хлоя, смотришь на меня,
И под дымкою, так страстно
Грудь волнуется твоя.
О прелестные призраки!
Вы другим готовьте плен;
Я, кака мудрый царь Итаки,
Избегаю от Сирен.
Соберу свои все силы,
Чтоб игрушкой им не быть;
Как волшебницы ни милы,
Построюсь их забыть;
И хоть изредка, невольно
Буду вспоминать об них,
Но готов на все. – Довольно!
Там средь тополей густых
Удалюсь под мрачны сени,
И предамся весь тоске!..
Но что вижу!.. Чьи ступени
Там приметны на песке?
След волшебный ножки нежной,
Как ты скорбь души разогнал?
Как ты силой неизбежной
В миг меня очаровал?
Ты ж, в пустыне неизвестной
Свой оставившая след!
О помедли, друг прелестный!
Я лечу! препятствий нет!
Устремляюсь с новой силой,
Всюду следом за тобой;
И настигши – «Ангел милый!»
Молвлю медленно: «Постой!
Дай мне, жадными очами,
Надивиться красотам;
Дай горячими устами,
К алым мне прильнуть устам!
Прелесть Дева, не страшится!
Дай к груди себя прижать!
Или с тем увернися,
Что поймал тебя опять!
Так Зефир, едва коснешься
К розе, - гибкой стебелк
Закачаясь, от отшатнется –
И уклонится цветок;
Но в минуту, тайной силой
Роза возвратится вспять,
Чтоб любовник легкокрылой,
Мог ее расцеловать!»
Воспоминание
Простерла ночь густой покров,
На скромную обитель.
О сон! целение трудов,
Печалей утешитель!
И вы, прелестные мечты,
Подруги тихой ночи!
Рассыпьте легкие цветы,
На отягчены очи!
Вот час, в который обольщал
Я Аргусов ревнивых;
И Зафну робкую, сжимал
В объятиях счастливых.
Здесь к нам, на радужных крылах,
Толпа утех слетала,
И милая, в моих руках
Стыдливость оставляла.
Напрасно честь, любви грозит
Ярмом предрассуждений;
Она в душе не истребит
Природных пробуждений.
При свете страстного огня,
Сей призрак исчезает.
Так первый луч младого дня,
Пар топкий рассевает!
О время юношеских лет,
Дни сладостных мечтаний!
Вы ниспускаете на свет,
Покров очарований.
Прельщенным взорам, сквозь него
Все кажется приятно…
Иль вы для сердца моего
Погибли невозвратно?
Души, придите исцелить
Тоску неисцелиму;
И дайте мне еще любить,
Хотя не быв любиму!
Увы! и горести любви
Свою имеют сладость;
Когда ж потухнет жар в крови,
В душе иссякнет радость.
Тринадцатилетней красавице
С весельем прыгая невинным,
Ты пляшешь посреди Харит,
Венком украшена ясминным.
Тебя все тешит, все живит!
О, пусть же милые Хариты,
Тебя от зол всегда хранят;
Пусть нежные твои ланиты,
Всегдашней розою горят!
Чтоб мимо шли печалей тучи,
Не помрачив твоих очей;
И чтобы вечно терн колючий
Не уязвил ноги твоей!
С улыбкой ангельской стремися,
За пестрой бабочкою в след;
Но лютой страсти берегися –
Она рождает много бед!
Как розы легонький листочек,
Оторванный от стебелька.
Несется прямо в ручеечик,
Вертясь по воле ветерка;
Так бедным сердцем страсть играет,
Влача его в пучину зла! –
Ах! больно, больно уязвляет,
Амура острая стрела!
Долина
(из Ламартина)
Полно мне, пленяясь мечтаньями
Здесь надеждам доверять;
И напрасными желаньями
Злой судьбине докучать!
Ты ж долина, где в беспечности
Начал я сей жизни путь,
Дай мне в ожиданьи вечности
Не надолго отдохнуть!
В чаще дикой, между ивами,
Тропка узкая идет,
И знакомыми извивами
К бедной хижине ведет.
Из под камня вырваяся
Воды чистые ключем,
По песку перебираяся
Обтекли ее кругом.
И пройдя пределы тесные
Милых родины долин,
Пропадают неизвестные
Посреди морских пучин.
Так несясь в пределы дальние
Быстро дни мои прошли.
Безызвестные, печальные,
Невозвратно протекли!
Долго я с сердцами хладными
Сердце все хотел делить…
Дайте мне устами жадными
Ток забвенья проглотить!
Так, теперь в одном забвении
Призрак счастья нахожу.
И в туманном отдалении
На прошедшее гляжу.
Здесь от горести усталое
Сердце успокою вновь;
Все в нем умерло бывалое,
Все – Живет одна любовь!
Так нас в смутном сновидении
Поражает мысль одна,
И живет в воображении
Долго, долго после сна!
Уединение
Мирного крова под дружеской сенью
Я урываюсь от шумных сует;
Вяза густого любуюся тенью;
Ток моей жизни спокойно течет!
Здесь лишь, в невинных природы уставах,
Истинны свет я узрел наконец;
Счастье прямое не в шумных забавах –
В мире бесценном не злобных сердец.
Чуждый опасных, о славе, мечтаний,
Счастием жизни не жертвую им;
Круг моих скромных и малых желаний,
Равен умеренным нуждам моим.
Если, скрывая свет солнечный мглою,
Грозная туча, наносит мне страх;
Страх мой рассеется вместе с грозою,
Быстрого ветра на легких крылах.
Света превратного суетный житель
Дни свои в вечных заботах влачит;
Скрывшись от бури в смирену обитель,
С пристани тихой волненье он зрит.
Так устремляясь там с грозной вершины,
Воды дробятся, крутятся, ревут;
Но докатившись до мирной долины,
Тихо лужком, извиваясь, текут.
Грусть
Быстро, быстро пронеслась,
Ты минута восхищений!
И по сердцу разлилась,
Грусть, предвестница мучений.
Что-то душу тяготит;
Что-то на сердце лежит!
Вкруг повсюду тишина.
Чуть ручей виясь мелькает;
Величавая луна
Тихо, небо протекает.
Что же душу тяготит?
Что же на сердце лежит?
Я ходил по бережку,
И беседовал с луною;
Но не мог развлечь тоску
Овладевшую душою.
Грусть все душу тяготит;
Грусть все на сердце лежит!
Так чего же сердцу жаль?
Что ж терзает дух унылый? –
Ах! ужасная печаль:
Я живу в разлуке с милой!
Вот что душу тяготит!
Вот что на сердце лежит!
Элегия из Тивулла
Пускай другой, гонясь за счастьем, за славой.
Среди житейских бурь, среди войны кровавой,
Лишить себя на век спокойствия и сна.
Забот, опасностей такая жизнь полна;
И сладости побед растворены отравой!
Величие, души не трогает моей.
Хочу быть зависти и страха удаленным,
И мирно сокрывать под кровом сим смиренным
Забавы бедности своей.
В надежде сладостной приятнейших мечтаний,
Хочу обильность зреть, трудов прилежных плод,
Спешащую убрать, сей тесный огород,
Владений край моих, и край моих желаний.
Довольно для меня столь лестных ожиданий!
Там я всегда в трудах; то режу виноград,
То новым деревцом свой украшаю сад;
Вооружаясь бичом, возделывая нивы,
Стараюсь ускорить волов шаги ленивы;
Люблю в руках своих барашка принести,
Который матерью покинут на пути.
Обилия полей я с первыми дарами,
Всегда являюсь пред богами.
О боги сельские, вы боги дней златых!
Вам первые из жертв посвящены моих!
Палес в честь млеко всегда я изливаю;
Помоне в дар несу плоды;
Из классов кои пожинаю,
Я окончав свои труды,
Венок со тщаньем соплетаю,
И пред Церерою во храме полагаю.
А вы, блюстители стяжанья моего!
Вы зрели некогда обширнейшим его;
Но други бедности со времени сей страты,
О вы, священные Пенаты!
Бывало некогда от стад моих больших,
Телицу тучную я закалал пред вами;
Овен украшенный цветами,
Есть ныне лучший дар, из всех даров моих.
Я тщательно его хранил для вас одних!
Вкруг жертвы, юноши, с веселостью умильной,
Предстанут, в пениях своих
Прося у вас вина, и жатвы изобильной.
Склоните кроткий слух к усердной песни их,
И не отвергните галс простоты смиренной!
Так первый дар богам от смертных принесений
Простой был глиняный сосуд.
Я о наследии отцовском не жалею.
Доволен участью своею,
Спокойно я ложусь, дневной свершивши труд,
И благотворный сон мои смыкает очи.
Как мило вечером, вокруг себя внимать
Чуть чуть шумящий дождь, и тихо засыпать;
Как сладки Делия, с тобою бурны ночи,
Когда порыв грозы услышавши во сне.
Обняв меня рукой, прижмешься ты ко мне.
Вот все, чего хочу, о благотворны боги!
Пусть скроется богач в огромные чертоги
С несчетным золотом своим,
В трудах бесчисленных приобретенным им.
Я бледен, но ни с кем на свете не сравняюсь; -
Я шумом ручейка, и тенью восхищаюсь!
Погибни злато все Азийских пышных стран,
Когда я для него расстаться должен с милой,
И видеть слезный ток красавицы унылой.
Пусть будет лаврами Месалла увенчан,
Пускай врагов его, блестящие доспехи
Потомству славные передадут успехи.
Я с гордостью ношу оковы красоты.
О Делия! одна владеешь мною ты!
Все счастье дней моих я зрю в одном предмете;
Потомство, слава, честь, вы все ничто пред ней!
Какие почести на свете
Равны безвестности моей!
Так, я пойду с тобой на холм уединенный;
Готов на дикой жить скале;
Готов препроводить все ночи на земле;
В объятиях твоих забуду о вселенной!
Ах! пышность ложа, от него
Печали томной не отгонишь;
Кто в горести душевной стонет,
Убранства нужны ль для того?
К чему мне мягкий одр, когда на нем страдаю,
Когда в слезах не знаю сна,
Когда неверную напрасно призываю,
Которая меж тем другому предана.
Какая без любви была бы в жизни сладость?
О Делия! тобой я знаю только радость!
С тобою истинных упившихся отрад,
Могу ли я алкать призраков славы ложных?
Нет, я за твой единый взгляд,
Не пожелаю взять всех почестей возможных.
Пусть встретит взор последний мой,
Твой взор слезою омраченной;
Пусть сей рукою изнуренной,
С твоею встретятся рукой!
Нет, ты спокойными очами,
Костер не будет видеть мой;
Ты оросишь его слезами,
Восплачешь верно надо мной.
Восплачешь делия! – и юноша прекрасный,
И дева нежная, предмет любви страстной
Увидят, сколько ты мой уважаешь прах,
И тихо отойдут, с слезою на глазах.
Но прелестям своим не делай оскорбленья;
Власы прекрасные терзать брегися ты,
Брегися нежные окровавить черты;
Ты мне сделаешь мученье
Своей коснувшись красоты!
О, поспешим вкусить дни юности любимой!
У Парки мы неумолимой
Исхитить поспешим любви и счастья час!
Уносит время все струей неодержимой;
И смерть ужасна, сокроет скоро нас,
Завесой мрачной и незримой.
Ах! время не щадит ни страсти, ни красы,
Любовь бежит от нас при страсти унылой;
Амур игривый, легкокрылый
Не сходишь опочит на белые власы.
Но власть его, еще я в сердце ощущаю,
И больше ни о чем на свете не крушусь;
Равно избытка не желаю
И недостатка не страшусь.
Листочек
Часто я скитаюсь
По своим полям;
В думу погружаюсь,
И смотрю, как там
С ближнего кусточка,
Резвый ветерок,
В воды ручеечка
Унесет листок.
Бедный, по склоненью
Чуждому влеком,
Следуя теченью
Поплыл ручейком.
Часто он всплывает,
Одолеть волну;
Часто утопает,
Клонится ко дну.
Так всегда влекомый
Мчится по волнам,
От страны знакомой
К новым сторонам;
То среди веселых,
Бархатных лугов;
То средь опустелых,
Страшных берегов;
Мчится все - доколе
К морю доплывет;
Там погиб! – Оттоле
Уж исхода нет!
Ах! не то ли с нами?
Так увлечены
Мы всегда страстями;
Так осуждены
Радости и горе
На пути встречать,
И в безбрежном море
Муки окончать!
Прощание с любовью
К чему вожделения сердца младова,
Во мне пробудить ты стараешься вновь?
К чему ты желаешь, о друг мой, чтоб снова
Познал я веселье, и нежну любовь?
Иль сделай прошедшее время с возвратом!
Сдержи с быстротою летящие дни;
И влет моих мрачных, с печальным закатом
Зарю золотую опять съедини!
В местах, где Амуры пенятся толпою,
Едва я с Клименной явился вчера;
Сатурн, мою руку взял хладной рукою,
И взглядом суровым сказал мне – Пора!
Потщимся к полезным склонится советам,
И истине строгой скорей уступить:
Кто мыслит и жить не умеет по летам,
Тот жизнь осужден злополучно влачить!
Довольно наш век неизвестен и краток!
Всю резвую юность, шутя посвятим
Веселью, забавам; - но жизни остаток
Хоть малый, рассудку на часть отдадим.
Но ах! неужели навеки пропали
Любовь, и минувших веселие дней?
О вы, что доселе смеясь усыпали
Цветами печальный путь жизни моей!
Ужели мы дважды душою терзаться
И смертную муку должны испытать.
Не тяжко, не страшно нам с жизнью расстаться
А тягостно, страшно любить перестать!
Я так, удаляясь от всех заблуждений,
Невольные слезы о них проливал;
И в сердце, исполненном страстных мучений,
С любовью прощаясь – любовь призывал.
Но дружба, от тверди спустилась небесной,
И в душу целебный бальзам пролила.
Ко мне обратилась с улыбкой прелестной;
И руку простерши с собою звала.
Приятностью дружбы я в тайне пленялся,
И тихо, за нею, дрожащей стопой,
Пошел!... Но невольно еще сокрушался,
Что следовать должен за ней лишь одной!
Осень
(из Ламартина)
Мир вам, шумящие без зелени леса!
Вам листья желтые, рассеянные в поле!
Мир вам осени дни! Унылая краса
Прилична горести, и нравится мне боле.
Иду задумавшись по наклоненью гор,
Стезей поросшею, в глуши уединенной;
И к солнцу устремя печали полный взор.
Последний луч его, ловлю сквозь пар сгущенный.
Сей разрушенья вид, сей тусклый, бледный свет,
Всегда приятен мне, всегда пленяет снова;
То речь прощальная, то дружеский привет
В устах, которых смерть запечатлеть готова!
Так жизни горестной на самый на самый край ступить,
Прощаясь навсегда с несбывшимся мечтами,
Я обращаюсь – и счастья не вкусив,
Взираю на него завистными очами.
Земля, холмы, леса! лишь оставляя вас
Я чувствую, что мир и дорого и прекрасен
Как воздух сладостен, как тих вечерний час!
Для умирающих свет солнечный так яснее!
Хотелось бы теперь допить ту чашу мне,
Где с сладким нектаром, желчь горькая мешалась.
Быть может, чаши сей скрываяся на дне,
И сладкая еще мне капля оставалась;
Быть может будущность, в таинственной дали,
Минуты счастья еще мне сберегала;
Быть может душу б ту я встретил на земле,
Которая мою бы душу понимала.
Прощаясь с жизнью, головку клонить цвет,
Последний запах свой Зефирам отдавая:
Так и душа моя сей оставляет свет,
Еще звук жалобный, последний испуская. |
ПОСЛАНИЯ
|
Оправдание
Мой Друг, твои все песни,
И обвиненья в лени,
Исправно мне дошли.
Так! я живу беспечно!
Но время скоротечно,
И век наш на земле
Есть миг один крылатый.
За что же мне бранить?
И времени утратой
Безвинного – винить,
За то, что век сей краткий,
От зависти украдкой,
В безвестности мне сладкой
Стараюсь проводить;
За то, что я немного
И изредка пишу,
Иду своей дорогой,
И в свете ученый, строгий,
Явиться не спешу?
Дары Фортуны лживы!
Среди наследной нивы
Я от нее шатаюсь;
И прямо признаюсь,
Что дни ведя счастливы
Я более ленюсь.
То с милою женою
И с крошками резвлюсь;
То крояся от зною,
Под липою густою
Усядемся кружком;
Невинные их речи
Я слушаю тишком;
Иль заступ взяв на плечи
Уйду от них тайком,
Один, в лесу густом,
Боюсь, мучуся – с трудом
Кусточик вырываю;
И с радостным лицом,
Я с новым деревцом
В свой садик поспешаю.
Так время провожаю
Среди полей своих.
Как не любить мне их?
Здесь все мне представляет
Плоды трудов моих,
Или напоминает
Забавы лет младых!
Здесь время быстролетно
Мелькает не приметно,
И дорог каждый час!
Когда ж густою тенью
Ночь покрывает нас,
Зовет к отдохновенью;
Тогда оставя сад,
Всего я больше рад
Знакомится с постелью.
И так подумай саам,
Любезный друг, стихам
Какой я час отдам? –
Все розданы веселью!
В убежище своем,
Я жизнь считаю – счастьем;
Бездействие – грехом;
Труд с пользой – сладострастьем;
Свободу – божеством;
А пение – забавой.
Пускай другой за славой,
От счастия бегом
Бежит – перед ним заботы!
Бог не дал мне охоты
Бессмертия искать.
Безвестность с тишиною,
Привык я всей душою,
Всему предпочитать;
Не славе – а покою
В часах отчет давать;
И право не обузу
На плечи думал взять,
Осмеливаясь Музу….
В свободный час ласкать.
Иль свету отвечать,
За легкие творенья?
Которые всегда,
Начну – без принужденья,
Окончу – без труда,
И жгу – без сожаленья,
Когда их судишь ты
Достойными сожженья!
Мой друг, не все цветы,
Что юную Помону
Весною уберут,
К ее обильному лону
Плод зрелый принесут,
И осенью, корону
Богини обовьют.
Подобно чадам Флоры,
Большая часть из них,
На краткий только миг
Увеселяют взоры.
Так суждено не всем
Питомцам Аполлона,
К вершинам Геликона
Дойти крутым путем.
О чада вдохновенья!
Пусть ваши песнопенья,
Божественным лучом
Бессмертия сияют,
И время побеждать!
А я доволен тем,
Что пением прекрасной
Тоски не наведу;
И жизни путь опасный
С усмешкой перейду.
Мой портрет
(Писано 1821 года)
Тебе, Темира, в угожденье
Беру я в руки карандаш.
Прелестное изображенье
Воспламенилось – и туда ж
Хромая. В след тебе пускаюсь,
И как умею, свой портрет
Тебе я начертить стараюсь.
Послушай же! Мне тридцать лет,
Но скорбь тяжелою рукою,
Уже мешаешь с сединою
Моих волос природный цвет.
Собою я довольно статен,
Хотя не создан молодцом;
Ни дурен, ни хорош лицом,
Но для иных – бывал приятен.
Таков на взгляд я. – А умом,
(К чему притворствовать с друзьями)
Я очень прост! – Но между нами,
Прошу не говорить о том,
Ни где, ни громко, ни тишком;
А то, в век славный, просвещенный,
Когда собою восхищенный,
Умом своим доволен всяк;
Когда ни где глупцов не видно;
Ты согласишься, что обидно
Мне будет слышать: «Вот дурак?»
Я прост умом – душою проще;
Меня не трудно рассердить.
Я скоро вспыхну, но скорее
Готов досаду позабыть.
Обманут ложными друзьями,
Я не притворными слезами
Оплакивал измену их.
С такой душой к чему я годен?
Так, признаюся сам, не сроден
Для дел я важных никаких,
И мест высоких не достоин;
Могу ли быть судья иль воин?
Владеть весами иль мечем?
И для того, богов в совете,
Назначено, на белом свете
Мне быть – Поэтом иль…ничем!
Покорный всемогущей воле,
Я свет коварный забывал,
Взрывал наследственное поле,
И песнь свободе напевал.
Но ах! счастливым быть опасно!
И я скрывал себя напрасно,
Напрасно дни свои таил
Среди пустыни молчаливой,
И здесь взор зависти ревнивой
Мое спокойствие открыл.
Но полно! – Я судьбе гневливой
Врагов гонения простил.
Мой род, хотя не из знатнейших,
Но я дворян российский сын.
Я разумею, дворянин
Времен старинных, не новейших.
Из прадедов моих, один,
Во дни всеобщего смятенья,
России на освобожденье
Во след Пожарскому спешил,
И славное Москвы спасенье
Своим примером довершил.
Другие ж, хоть не отличили
Себя деяньем никаким;
Но с верой все Царей любили,
И правдою служили им.
Сию любовь к Царю, к Престолу,
Я с кровью получил от них;
Я в сердце презираю школу
Либералистов записных.
Исчезни, грозный возмутитель!
Несчастный разум новизны!
Сколь многие уже страны
Постиг сей Гений истребитель.
На корни общества, на связь
Священную из древле миру,
Сей Дух неистовый, смеясь,
Заносишь вольности секиру!
В привычках я не много странен,
И часто через чур правдив.
Я в дружбе тверд и постоянен;
В любви, и ветрен, и ревнив.
Приветлив, прост, с людьми простыми,
А с гордецами сам спесив!
Забавен, весел, говорлив,
С друзьями, с ближними своими;
В толпе людей, скучаю ими,
И пасмурен, и молчалив.
Во всем мне в тягость принужденье,
Ни в чем притворства не терплю,
И тихое уединенье
Всего я более люблю.
В своем уютном кабинете,
О бедном сем подлунном свете,
Люблю со всем позабывать;
И на крылах воображенья,
Паря в воздушные селенья,
Там пышны замки созидать.
Но не подумай, чтоб мечтами
В мир невещественный летя,
Желал я обладать странами,
Вертеть вселенную шутя;
Чтоб вдруг поссорившись с Султаном,
Уже ему готовил плен,
И став близ Византийских стен
Величественным, грозным станом,
Пришел, узрел и победил;
Чтобы на радости, стаканом
Шампанским Муфтия поил,
И посмеявшись над Диваном
В Сераль торжественно вступил,
Среди прелестниц мир забыл;
И только иногда арканом
От скуки! я в мечтах смирнее,
И зла не делал никому;
Мои желания скромнее,
И ближе к сердцу моему.
То забывая вьюги бурны,
Не вечны вижу я снега,
Но небеса всегда лазурны,
Всегда цветущие луга;
Покрыты жатвою обильной
Ликуют мирные поля,
И под стопой победы сильной
Не стонет сирая земля;
Везде невинность с тишиною,
Нам воскрешают век златой,
И весело ведут с собою
Забавы резвою толпой.
То дружбу вижу благотворну,
Прелестный призрак юных лет;
Любовь прямую, непритворну,
Любовь, какой на свете нет;
И искренность чистосердечну,
Подругу истинны святой;
И радость, всюду скоротечну,
Прикованную добротой.
Или счастливые те леты
Являются моим очам,
Когда и русские поэты
Не вовсе будут чужды нам;
И как красавица младая,
Певца улыбкой награждая,
Стихов внимаешь красотам!
Таким мое воображенье,
Мне представляет свет в дали;
Но ах! едва коснусь земли…
Все, все мечта и ослепленье!
Все призрак, ложь и обольщенье!
Что ж постоянно в жизни сей?
Что твердо, верно у людей?
Так точно и в душе моей:
По утру мудростью пленяюсь,
И следовать решаюсь ей;
А днем, игралище страстей,
За глупостями устремляюсь,
И к вечеру раскаиваюсь!
Прими, Темира, мой портрет!
Конечно к довершенью сходства
В нем много недостает;
Ни странностей, ни сумасбродства,
И словом, тем пороков нет.
Тем лучше! – Пусть лукавый свет
Здесь волю даст воображенью.
Чертя портрет сей как-нибудь,
Я следовал души влеченью;
Ты улыбнись изображенью,
И подлинника не забудь!
К Н**
Приди, в обители смиренной
Сокроемся, мой милый друг!
Забудем здесь и свет надменный,
И общества жеманный круг;
Где пыщится богач презренный,
Не уважающий заслуг;
Где принят, и злодей бездушный,
И славный подлостью гордец,
И раб его всегда послушный,
К уничтоженью равнодушный,
С готовою улыбкой льстец.
Где умницей слывет глупец;
Где весело игрок бесчестный,
Несчастных учит игроков;
Где сеть раскинув, пол прелестный,
Приезжих ловит простаков;
Где гордо топает ногою,
В дни мирны, шумною молвою
Покрытый славою герой;
И где с поникшей головою,
В углу сидит талант прямой.
Ты видел, света обольщенья,
Не прочность счастья и честей,
И непрестанны заблужденья,
Всегда обманутых людей;
Ты видел, счастья под личиной,
Душевну грусть и суеты;
Величия под паутиной,
Всю низость жалкую нищеты;
Под видом скромной простоты,
Коварство, хитрость и измену;
И сам конечно знаешь ты
Всему, мой друг, прямую цену.
Счастлив, кто свет сей позабыть;
Желанной пользуясь свободой,
Советы мудрости вкусил,
И наслаждается природой;
Кто заблужденьям отслужил,
И скрывшись по среди пустыни,
Смеется там из под Тишка,
Слепого шалостям божка,
И хитростям слепой богини!
К другу
Ты зачем, мой друг, оставил
Слишком рано мирный кров,
Где ты нам так мило славил
Тень прохладную лесов,
И от тихих берегов
В шумный город путь направил?
Или скуку ты нашел
В семь убежище Поэта?
Иль рассеяния света
Тихой жизни предпочел?
Песни радостной свободы
Променял на модный свет,
И веселый пир природы
На печальный этикет?
Иль какой-нибудь Сирены
Всемогущий, нежный глас
Отозвал тебя от нас?
Или ты страшась измены
Наших ветреных Цирцей,
Полетел к ним поскорей?
Но зачем искать там тайны,
Где о тайне ты не мнил?
Верно твой отъезд случайный
Строгий долг определил.
Если б с девою прелестной
Я в стихах сих говорил;
Я бы силою чудесной,
В плач и траур повсеместный
Всю природу нарядил;
Я б ее уверил смело,
Что здесь все осиротело,
Все заглохло, опустело
И что все об ней грустить;
Что ручей уж не журчит,
Что Амуры сиротеют,
Что Зефиры здесь не воют,
Эхо смолкнуло в горах,
Розы вянут и бледнеют,
И что птички петь не смеют
В страшно воющих лесах!
Но как это все похоже
На пустяк – А пустяков
Ты не любишь, и я тоже;
Так скажу без лишних слов,
Что бессменное Веселье
Наш кружок всегда живит;
Смех невинный веселит
Всюду скучное Безделье;
Что не редко при столе
Тешит нас игрунья Шутка,
И морщины на челе,
Расправляет у Рассудка;
Радость резвая, венком
Мудрость строгую венчаешь;
Мудрость между тем, тишком
Цепью Радость обвивает;
А Забава гонит прочь
С Должностью однообразной,
Злую Скуку, жизни праздной
Не отвязчивую дочь.
Всякой тешится по воле:
Тот с ружьем гуляет в поле;
Тот на шатком челноке
Разъезжает по реке,
С равнодушием счастливым
Правя легкий свой челнок,
Ловит парусом игривым
Перелетный ветерок;
Тот поет, другой играет;
Тот задумчиво срывает
Для красавицы цветок.
Если ж тьма и холодок
Манят нас из поля к дому,
Мы веселею другому
Посвящаем время там:
Иль избранным Певцам
С восхищением внимаем;
Или нежно повторяем
Песни сельским красотам.
Несравненного Крылова
Басни наизусть твердим,
И опять читаем снова –
И опять дивимся им;
То Жуковский, верный житель
Тайных областей небес,
Манит нас с собой, в обитель
Райских полную чудес;
Или Батюшков согласный,
Пламень неги сладострастной
Как волшебник, в душу льет,
И умы к себе влечет;
Или Пушкин своенравный,
Одному себе лишь равный
Мощный властелин сердец,
Рвет у всех из рук венец.
То наш Вяземский веселый,
Враг посредственности смелый,
Сыплет щедро остроты;
Гнедич в песнях возвышенных,
Вновь для нас холмов священных
Открывает высоты;
То Давыдова лихого,
В полных жизнию стихах,
За стаканом и в боях
Видим прямо Удалов;
Или развернуть Козлова,
В песнях милого певца
Слышим стоны Чернеца.
Так мы вечер провожаем,
И совсем не замечаем,
Что небесные весы
Перешед уж Феб румяный,
Лика светлого красы
Прячет в серые туманы;
И дрожащий, бледный луч,
Кажет из-за парных туч.
Но пускай густеют тучи;
Нам не страшен ветр ревучий,
Нам и осень не страшна.
Там, где царствует свобода;
Там всегда цветет природа,
Там бессменная весна!
Что холодному невежде
Прелесть дивная небес?
Мир в торжественной одежде –
Он не зрит его чудес.
Для него, тенистый лес –
Из ветвей сплетены своды;
Он в прозрачном ручейке –
Видит льющиеся воды,
И прохладу – в ветерке.
Сын любимый вдохновенья,
Так ли чувствуешь Поэт?
Он сквозь призм воображенья
На прекрасный сморит свет.
Он приветствует Наяду,
Встретясь с резвою волной;
Под древесною корой,
Слышит скрытую Дрияду;
В развернувшемся цветке
Узнает любимца Флоры;
Слезы нежные Авроры
Видит в каплях на листке.
Гибкие ль качнулись лозы –
То Зефир махнул крылом;
Сам Амур вкруг юной розы
Здесь кружится мотыльком.
Но зачем, мой ум игривый,
В необдуманных стихах,
В след за Музою болтливой
В сих теряется мечтах?
Вкус наш, слишком прихотливый,
Строго, древности счастливой
Отвергает чудеса.
О священные леса!
О желанная обитель!
В вас другие красоты
Сыщет мудрости любитель.
Ваш невинный, добрый житель,
Сын любезной простоты,
Есть единственный хранитель
Древних нравов чистоты.
Здесь покой, и Мир сердечный,
И прилежный, легкий Труд,
С Истинной чистосердечной,
С Откровенностью беспечной,
И с Любовию живут;
Здесь безвестна жажда славы,
Здесь невинные забавы
Прямо к счастию ведут!
Здесь и я был счастлив точно.
Но увы! ничто не прочно!
Радость, улетит стрелой;
Время острою косой
Обнажит поля и горы;
Хлад суровою рукой
Погубил убранство Флоры,
И безжалостно грозит,
Что прелестнейшие виды,
Как волшебный сад Армиды,
Он мгновенно истребит.
И тяжелою гурьбою,
Скоро следом за тобою
Мы потянемся тишком;
И забыв о красном лете,
Явимся в блестящем свете
В вашем обществе большом,
Где надутая Кичливость
Давит грузной пустотой;
Где обманщица Учтивость,
С хохотуньей Суетой,
И с зевающею Скукой,
Ненавистницей Утех,
Осуждают громкий Смех.
Я же, друг мой, больше всех
Трепещу пред грозной мукой.
Ах, мой друг! ведь я поэт!
Сосчитай же ты все страхи
Коими грозит мне свет.
«Верно наши Альманахи
Ваш талант обогатит?»
Мимоходом говорит
Незнакомый мне приятель;
Тут бессовестный читатель
Уж трагедию кричит;
Жалких новостей издатель
Просит жалобно стихов;
Будто мало есть творцов
Неизменных, плодородных,
Авторов прелестных, модных?
Иль здесь умных нет голов?
Иль желудков нет голодных?
Я, доверенности полон
Ко благому Провиденью,
Обнявшись с беспечной ленью,
Моря бурного волненью
Поручил свой бренный челн.
Долго им дитя крылатый
Своевольно управлял;
Сколько раз слепой вожатый
Близкой гибелью страдал;
Долго счастие играло
В распущенных парусах,
И из края в край кидало
Челн на пенистых волнах;
Наконец уже терпенье
Взялось дружно за весло,
И счастливое теченье
Нас в затишье принесло.
Если здесь в часы досуга,
Я на лире и бряцал,
То хотел лишь тешить друга,
А о славе не мечтал;
И конечно дней счастливых
Над стихами не гублю.
Я и слушать не люблю
Книг чересчур многоречивых.
Мне не так приятен вяз
Тот огромный, величавый,
Что до неба возносясь
Зеленью своей кудрявой
Покрывает гордо нас;
Как младой переселенец,
Сын бессменною весны,
Мирт, счастливый уроженец
Фебу милой стороны.
Он душистою короной
Покрывается слегка,
И в главе его зеленой
Нет излишнего листка.
В час плачевный расставанья,
Как друзей я покидал,
Я им точно обещал
Длинные писать посланья;
Но поэтов обещанья
Кто ж за правду принимал?
Нет, любимцы Аполлона,
Ненавидят тяжких уз;
И как клятвы Купидона,
Так не верны клятвы Муз!
К Кате
Я не терплю, признаться, сам
Красавиц мрачных и суровых,
За все прогневаться готовых;
Готовых вдруг, по пустякам,
В невинной общества свободе
Себе опасность находить;
Которым даже – о погоде
С мужчиной страшно говорить.
Напрасно добрые старушки,
Их скромность выхваляют нам,
Стараясь, с ложью пополам,
Даш важный толк пустым речам,
И бед наделать из игрушки.
Прельщать нас дело красоты!
И я все тонкости вертушки
О Катя, миленький – как ты,
Прощаю от души, как средство
Свои победы умножать.
Нет, я не в силах осуждать
В прелестных милое кокетство.
Люблю их льстивый разговор,
Люблю их хитрые уловки,
И их сентиментальный вздор,
И их вертлявые головки,
И брошенный украдкой взгляд
И вдруг коварное смятенье;
Небрежный с умыслом наряд
И груди робкое волненье.
Все то притворство! – ну так что ж?
Притворством этим восхищаюсь.
Я чувствую, я вижу ложь,
И ею тайно увлекаюсь.
О Катя! как же ты мила!
Самой Киприды ученица
Ты пояс у нее взяла.
Как своенравная царица,
Ты тешишься, я знаю сам,
Мольбами, вздохами моими;
Не верю я твоим словам –
Но ах! я очарован ими!
Ответ Н.**
Ты прав, любезный мой Поэт!
Все изменяется на свете,
И время в яростном полете,
Тягчит нас бременем сует.
Но неужели счастья цвет,
Лишь для младенца расцветает?
Ужели зрелый ум не знает
Отрады никакой? – Ах нет!
Поверь ты мне, во всяких лицах
Мы можем счастье находить,
Но не всегда в одних предметах!
Не будут старца веселить,
Младенчества его забавы;
Богатства, почестей и славы,
Дитя за куклу не возьмет.
И вот игрушки зрелых лет!
Пусть только наше наслажденье
Не служит горестью другим;
Тогда и смерти приближенье
С лицеем спокойным мы узрим.
Счастлив, кто ищет утешений
В жару Парнасских вдохновений,
Изящным в след иди певцам!
Он чужд земных всех огорчений,
Паря душою к небесам!
И ты ли, будет бремя скуки,
И горести сей жизни знать,
Рожденный сладостные звуки,
Из нежной лиры извлекать?
Прости!
Прости, любезная подруга!
Я скоро разлучусь с тобой.
С прискорбьем оторвусь, от круга
Бесценного, семьи родной;
Покину уголок укромный
Где всюду находил любовь,
И появлюсь в столице вновь,
Один, как сирота бездомный.
Но чтоб всемощная судьба
Не изрекала мне – я послушно
Пойду за нею равнодушно.
Безумна тщетная борьба
Перед судьбиною всевластной;
И ропот наш смешон напрасный!
Наш долг – себе не изменить,
И в мире быть с собою всюду.
Поверьте мне, друзья! я буду
Всегда как прежде, вас любить;
Все буду, человек беспечный,
Небрежный буду все певец,
Все буду друг чистосердечный,
И нежный для детей отец;
Враг записной коварной лести,
Всегда пребуду верен чести
И всем ей жертвовать готов;
Не постигая чувства мщенья,
Все буду помнить одолженья,
И забывать своих врагов;
Все буду мыслить откровенно,
И лишь страшиться дел;
Каким в путь жизни я пошел
Таким пребуду неизменно,
О други! до конца пути,
Пока, на вечную разлуку,
В последний раз пожав вам руку,
Скажу последнее – Прости!
Мой удел
(Писано 1818 года)
служить! – избави Боже!
Известно самому
Тебе, что я к тому
Негоден; так на что же
Пустое забывать?
Служить! легко сказать!
Нет, мне в судейской коже
И дня не прогулять.
То взятки надо брать,
То кланяться вельможе,
То правду продавать
Тому, кто даст дороже;
Невинных осуждать,
Оправить виноватых;
Всегда щадить богатых,
И бедных угнетать;
В интригах пресмыкаться,
И делом лишь слегка,
От скуки заниматься;
А вздумай попытаться, хотя из далека
По совести приняться…
Все в запуски озлятся,
Дадут такой трезвон,
Что будет рад убраться
Хотя калекой вон;
Так лучше не соваться!
Иль думать, что мне
Прилично в седине
Вдруг сделаться героем?
Все счастье зреть в войне,
Дышать кровавым боем,
И на лихом коне
Качаясь перед строем,
Стать с храбрыми в рядах?
Детей осиротелых
Оставлю ли в слезах,
Чтоб сея всюду страх,
Безжалостно в полях
Цветущих и созрелых,
Летать с мечем в руках;
Семейств надежду целых
Притаптывая в прах;
Чтоб видеть сел сожженье,
Попранье алтарей,
Грабительства, мученье,
И тысячу смертей.
Прочь зрелища кровавы!
Доспехи величавы
Вообще бы я надел;
Идти стезею славы
Мой друг, не мой удел!
Удел мой, чисты нравы
Среди домашних дел,
И в шумный час забавы
В семье своей блюсти;
Детей к добру вести
Надежными путями,
И с детства приучать
Бороться бед с волнами,
Нов них не утопать;
Удел мой, вас дарами
Полей обогащать,
И изредка, стихами
Друзьям своим скучать;
А чаще в мирной сени
Дерев любимых мной,
В объятьях сладкой лени,
Вечернею порой
Искать прохладной тени.
Смиренный, тихий кров!
Спокойствия обитель!
Где скромный муз любитель
Нашел среди лесов,
Первейший из даров,
Умеренность. – пусть житель
Роскошных городов,
Смеется надо мною,
Смиренный, тихий кров,
Не разлучусь с тобою!
А ты, любезный мой,
Старинный мой приятель!
Усердный почитатель
Всей суеты мирской;
Блестящими мечтами,
Не думай заманить:
Нет! счастия дарами
Меня не соблазнить!
В моей смиренной доле,
Дай кончить мне по воле
Мой век – и не тверди
О почестях мне боле!
Я счастлив здесь! – Приди
В мое уединенье,
Приди, и сам познай
Прямое утешенье:
То в сладком умиленье
Преклонится, читай
Творений в книге вечной
О мудрости Творца,
И благость без конца
Во глубине сердечной
В восторге начертаний;
Иль силы испытай,
И с смелостью удачной
Приближся, и открой
Надежною рукой,
Часть той завесы мрачной,
Которая от глаз
Природу сокрывает;
Пусть Гений изумляет,
И просвещает нас.
Иль древности преданий
Проникни в темну даль,
Открой бытописаний
Заветную скрижаль,
Источник всех познаний,
И убедися сам,
Что часто в здешнем мире
Великий Царь в порфире,
Завидует рабам;
Что слава – приведенье,
Величие – мечта,
Блаженство – обольщенье,
И мудрость – слепота!
Или от умозрений
Ты обратись к трудам;
О, сколько попечений
Тебя достойных! – Там
Степь стелется широко,
И огорчает око
Бесплодная земля;
Приди творец счастливый,
Тут сделай тучны нивы,
И злачны поля.
Там сирота, без крова,
Убитый нищетой;
С молитвою святой
Он просит лишь дневнова,
Насущного куска;
Пусть щедрая рука
Снабдит его, и снова
Он будет гражданин
Для общества полезный;
И вздох его один,
И взор весельем слезный,
Тебя вознаградит.
Вот наши утешенья!
Пусть шумны наслажденья
Вас больше веселят,
Я вас не понимаю!
Всему предпочитаю
Жизнь тихую свою.
Когда я раздаю:
Занятия – ленивым,
Покой – трудолюбивым,
Больным – целебный сок,
Одежду – погорелым,
Подпору – престарелым,
Приют – осиротелым,
Похожим – уголок,
Утеху – огорченным,
Защиту – угнетенным,
И нищему – кусок;
Тогда, перед тобою,
О друг мой, признаюсь,
Доволен сам собою,
И счастливой судьбою
С вельможей не сравнюсь!
В сем мире, нет сомненья,
Даны нам от богов,
Различны назначенья:
Приятны обольщенья,
Для молодых слепцов;
Для старых гордецов
Заботы возвышенья;
Часы же уединенья
Мой друг, для мудрецов!
Виноват
Я виноват, и в том признанье
Готов пред всеми повторить.
Прошу вас, старое забыть,
И долгое молчанье,
И это длине посланье
Великодушно мне простить.
Я виноват! но как же быть?
Ведь я ленивец отъявленной,
Меня уж поздно исправлять.
Едва ручьи начнут журчать,
Природа свой ковер зеленый
Едва раскинет; я топчась
Покину Лиру и Парнас;
(Иль просто, худо очиненной
Вот этот карандаш тупой,
И кабинет свой закопченой)
Прощуся пыльных книг с толпой,
Со всею свитою ученой;
И как счастливое дитя,
Урок окончавши тяжелый;
Всем утешаясь и шутя,
Иду беспечный и веселый
К ручью, и в рощи, и в луга.
Зима у нас ведь так долга!
Морозы наши так жестоки,
Снега так страшны, так глубоки!
Зимой, при треске дров сухих,
Пылающих в моем камине,
О бренности всех благ земных,
О сует забот людских,
О жизни, счастья и судьбине,
Я кипы исписать готов.
За то, в перед уж знайте, летом
Не ждите от меня стихов.
Ах, дайте насладиться светом,
И позабыть среди лесов
Что, за грехи, я был поэтом!
Теперь, любитель став цветов,
Брожу от одного к другому.
То с колких розовых кустов
Сбираю бережно солому;
Иль от солнца заслонить
Стараюся Нарцисс душистый;
Здесь Илем подкрепить ветвистый;
Там робкий Тополь серебристый
Струей прохладной оживить.
Пусть я садовник здесь, не боле,
Но ем, тружусь и сплю по воле.
Ах! кто счастливее меня,
Когда я вижу близь себя
Все сердцу! – поля
Где зреют жатвы золотые;
И храмы родины святые.
Напев знакомый соловья,
И шум домашнего ручья,
И сосны старые, густые.
Вот сердцу милая семья!
Вот гробы праотцов простые!
В чем счастье, милые друзья?
Кто может дать его? – Природа,
Любовь, умеренность, свобода.
Так думаю; и только вам
Как истинным друзьям, признаюсь;
Хотя по русым волосам
Сквозят седины здесь и там;
Хотя я быстро приближаюсь,
Сказать-ли? – к сорока годам;
Но все приятным быть стараюсь
Еще красоткам молодым,
Еще невольно покоряюсь
Глазам небесно-голубым,
И – виноват – еще влюбляюсь!
Божественная красота!
Чье сердце всемогущей власти
Твоей не знает? Где лета
Свободные от нежной страсти?
Что мудрость славных мудрецов?
И что нам в строгом их ученьи?
Ты взглянешь – и без дальних слов
Они умолкнут в изумленьи
Краса, владычица сердец!
Тебя, как райскую усладу,
За муки жизни сей в награду,
Нам создал в благости Творец.
Ты лучшее Его творенье,
Всего творения венец!
А я, назначенный судьбами,
Всегдашним быть твоим слугой,
Клянусь всесильными богами,
Самой клянуся красотой,
Везде идти на поклоненье,
Где олтари стоят;
И если это преступленье –
Я буду виноват!
Ответ Н**
Еще от самых юных лет,
Оставя шумные забавы,
Презрев мечтанья ложной славы
Которыми пленяет свет;
Сокрылся я в приют смиренный
Наследие моих отцов,
Среди озер, среди лесов,
В стране глухой, уединенной,
Две трети года покровенной
Пушистой ризой из снегов.
Здесь нужды в людях не имея,
Забвенным только быть искал,
И малым на земле владея
Еще я менее желал.
Желал с соседями жить в мире,
С полей обильный плод сбирать,
И счастие свое, на лире
Безвестной свету воспевать.
Но мира я искал напрасно!
Увы! разврат везде проник!
И здесь, презренный клеветник,
На пагубу людей, всечасно
Острить тлетворный свой язык;
И здесь судья, судит пристрастно
С покойной совестью привык;
И здесь всесильному подвластно,
И правый перед ним безгласно
Главой почтенною проник.
А я, сих ужасов свидетель,
И вместе жертва клеветы;
Зря как страдает добродетель,
Как торжествует зол содетель
Над скромным дургом правоты;
Жестокой скорбью пораженный
Невольно слезы проливал,
И лиры, прахом покровенной,
Рукой коснуться не дерзал!
Но ты, посланием прекрасным
Увядший дух мой оживил;
Ты пением своим согласным,
Желанье петь во мне родил.
Стихи твои, пылая чувством
И тонких мыслей красотой,
Равно пленяют нас искусством,
И благородной простотой.
К лире
Есть час – священный час молчанья,
Когда находит тишина
На утомленные созданья;
Когда безмолвия полна,
В объятиях отрадных сна,
Как силою очарованья,
Природа вся погружена;
Когда покрывшись облаками
Не светит на небе луна,
Не порхнет птичка меж ветвями,
Зефир не шепчется с листами,
Не молвить с берегом волна.
Есть лета – горестные лета,
Когда и лиры звук, Поэта
В восторг не может погрузить;
Когда живитель прежний, Гений,
Знакомых, сладостных волнений,
В душе не сходит пробудить.
Такая сладкая весны певица,
Счастливых жителей полей
Пленяет песнею своей,
Пока румяная денница,
Не запылает в небесах;
И ах! к полудню умолкая,
В прохладных прячется лесах.
Прости-ж, о Лира золотая!
Настал разлуки нашей час.
Напрасно под моей рукою
Еще звенящею струною
Ты издашь печальный глас;
Прости, прости в последний раз!
Прости!... и выкатясь не вольно
Слеза блеснула на щеках?
О Лира! В пламенных мечтах
Терзавших душу, слез довольно
Я пролил на твоих струнах!
В сей полной горестьми юдоли,
Где мы осуждены страдать,
Ты и дана нам, не на то ли
Чтоб наши скорби услаждать,
И тайное души томленье
Гармонией очаровать?
Так, вот твое определенье!
Что выражает наше пенье? –
Желание, иль сожаденье;
И голос счастия заглох.
Пленительной лесов цевницы,
И вдохновенные цевницы,
Песнь лучшая – сердечный вздох!
Когда стезею потаенной,
Я ночи целые блуждал,
Вокруг гробницы мне священной,
И грудь слезами орошал;
О Лира! ты свои стенанья
Сливала с голосом моим;
Но чужда гласу ликованья
Среди веселого собранья,
Смеясь счастливцам молодым,
Ты радость не хвалила им.
Я пел с тобой, красы природы,
Прохладну тень моих лесов,
Цветы пестреющих лугов,
И ручейка кристальны воды,
И хижины приютный кров,
И сельской прелести свободы;
И не носил тебя, под своды
Горящих золотом дворцов;
И к двери их великолепной,
Тебя, рукою раболепной,
О Лира! я не прикреплял.
Порок, своим прикосновеньем,
Тебя во век не оскорблял;
Лишь чистой страсти дуновеньем,
Один Амур тебя ласкал;
Лишь милая одна, порою
Ко мне склонившись головою,
Внимала звуку струн твоих;
И часто локоны златые,
Раскинуты по нежной вые,
Под дуновеньем уст моих,
Так точно сотрясали сами,
Как звучны струны, под перстами
В восторге двигавшими их!
Бывало
Что в старину бывало,
Тому уже не быть!
Ты хочешь воротить
Что время уж умчало,
И юных дней начало
В мечтаньях оживить.
Не лучше ль, друг, забыть
Как Счастье нас качало,
Стараясь усыпить?
Как к морю подзывало,
Которое стояло
Как чистое зерцало
Не смея вод струить;
Как дальность освящало,
И все в дали казало
Что может обольстить;
Ладью нам снаряжало,
И всюду обещало
Вожатым вашим быть.
Но что ж? – к скале примчало,
И вдруг из глаз пропало!
Вкруг море бушевало,
И волны подымало,
И к нам в ладью хлестало,
стращая поглотить!
Кормило отшатало,
И парус ветром рвало…
Куда, и как нам плыть?
Тут Бедствие предстало
В нас силы искусить;
И злоба, в сердце жало
Искала запустить;
Притворство, нас ловить
Уж сети расстилало;
Коварство посыпало
Невинных защитить,
И нежно обнимало,
Что после… удушить!
Ах, друг! нам не пристало
Прошедшее будить!
Забвенья покрывало
Нам время опустить
Что юношей ласкало
Того не воскресить;
Тому уж не быть,
Что в старину бывало! |
СМЕСЬ
|
В. В. Капнисту
Любимец мудрости и Граций,
Из детства чтимый мной певец!
Прими, любезный наш Гораций!
Из мирта, лавров и акаций
Сплетенный мной тебе венец.
На берегах цветущих Псола,
Где нежной окружен семьей
В тени зеленого раздола,
Ты все сокровища Пактола
Умел найти в душе своей.
Волной где берест подморенный
В водах глядишься наклоняясь;
И где твой голос вдохновенный
Услыша соловей плененный,
Тебе внимает притаясь.
На глас безвестного поэта,
Склонись вечернею порой;
Узнай, как в молодые лета,
От шумного сокрывшись света,
Он тихо век проводит свой.
В странах, где Сухоны сердитой
Из озера стремится ток,
В скалах и пропастях прорытой,
И мчась в пучине ледовитой,
Крутит и камни и песок.
В долине, скатом наклоненной
До самых озера валов,
Стоит мой дом уединенный,
От бурных ветров защищенный
Столетних сению дубов.
Здесь пруд, ленивыми струями
В зеленых вьется берегах;
И в дом, с деревьями, лугами,
С лазурным небом, и с холмами,
Рисуется в его водах.
Здесь с завистию незнакомый,
Спокойно дни свои веду;
Заботой лишней не гнетомый;
Превечной мудростью ведомый,
За ней с покорностью иду.
Разборчивость оставя строгу,
Я вовсе не знаток в чинах;
Но кто ко мне найдет дорогу,
Тот верно встретит у порогу
Гостеприимство на часах.
Талант – найдет здесь уваженье,
Сердечны чувства - доброта;
Для радости – увеселенье,
Для скорби – скорбь и утешенье,
Для всех – любовь и простота.
Но гордость чуть не осторожно
Толкнется у моих дверей,
Пониже поклоняясь, как должно,
Запрусь я крепче сколько можно –
Не нужно мне таких гостей!
Безвестность – все мое исканье,
Беспечность – благо дней моих;
Умеренность – мое желанье,
О детях все мое старанье,
Моя награда – нежность их!
Изображение битвы
Внезапно раздался звук бранной трубы!
И эхо в горах пробудилось.
К оружию! – И легче чем вихор полей
К оружию все устремилось!
Рассеяны в поле сомкнулись ряды;
И вскоре стесненны дружины,
Как мрачные два развернулись крыла,
Покрыли обширны равнины.
Все тихо. Над ратью безмолвно парят
У ужас, и смерть, и молчанье.
Лишь слышится топот и ржанье коней,
Лишь вторят вождей приказанье,
Лишь ветер в развитых знаменах шумит,
И тысячи движутся стройно –
Как будто единый идет Исполин,
Во срешенье смерти, спокойно.
Но грозная медь загремела в дали;
И твердь отозвалась стенаньем.
Из тысячи жерл вырываяся гром,
Сражает смертельным дыханьем.
Как пахарь все ходит взад и вперед
За плугом, поля раздирая,
И рядом с браздою, другую бразду
Проводит, устатка не зная;
Так в сонмах ядро роковое жузжа,
Любимец Беллоны кровавой,
Как классы сжиная, рядами кладет.
Здесь Витязь пылающий славой,
Ко праху приникнул надменным челом,
И век свой кончает счастливой;
И в дол упадает блистающий шлем,
Увенчанный черною гривой.
Почуя свободу, конь бодрый воспрянул,
И быстро мелькнул перед строем;
Вдруг встал озираясь, всхрапнул – и главой
Поник над увядшим героем.
Там воин, давно поседелый в боях,
Повержен, пал с юношей рядом;
Привыкнув к знаменам, он только об них
Грустить, провожая их взглядом.
Смерть грозная быстро летает в рядах:
Тот падает жизни лишенный;
Другой возлегает на прахе стеня,
Как тополь ветвей обнаженный.
Он видит отторженны члены свои,
И к жизни привязанный милой,
Влачится, оставя кровавы следы,
С последней сбираяся силой.
Но громы вообще непрестанно ревут,
И храбраых разят без пощады.
Как бурные волны, раздвинуты вдруг
Давленьем летящей громады,
Кипят, и сливаются вслед за кормой;
Так сонмы бесстрашных, толпами,
На место убитых, по трупам летят,
Ряды заменяя рядами.
Меж тем оба войска бездейством томясь,
И оба, пылая отмщеньем,
Сгорая желанием встретить врага,
Пустились согласным движеньем;
Сошлись – и вломившись в противны полки,
Ужасную начали сечу.
Под топотом конницы стонет земля;
Удары ударам на встречу
Летят с быстротою; и молнии блеск
Во мгле непрестанно сверкает;
Мечи поражаясь мечами стучат;
Стенанье в громах исчезает;
И дым, подымаясь в густых облаках,
Во мраке таит их судьбину,
Равно сокрывая от наших очей
Победу друзей иль кончину.
Так в мрачной пустыне, с противных двух гор,
Два быстрые тока свергаясь,
Стремятся друг друга с пути совратить,
В стесненных брегах не вмещаясь;
Волна подымаясь столкнулась с волной,
И обе отхлынули с гневом,
И влажная пыль поднялась в высоту,
И дебри наполнились ревом!
Но все утихает! – И клики, и гром
В пустыне теряются дальней.
Приникни! – Молчанье!.. Вдруг сладостный звук
Разнесся в долине печальной.
Тимпанов, гобоев и звонкой трубы,
Согласны сливаются тоны;
Их ветер навеет и прочь отнесет,
Мешая к ним страждущих стоны.
И солнце рассеяв ряды облаков,
Окрестности все осветило;
И страшное зрелище нашим очам
В ужасной картине открыло.
Здесь крови потоки текущей ручьем;
Разбитые в прах колесницы;
Повержены кони; и падших в бою,
В пыли, безобразные лица!
Там панцири, шлемы, мечи и щиты;
Там всюду кровавые члены!
И целые груды погибших дружин!
И брошены возле знаменны!
О что вы мечтали? где были в сей час?
Вы матери, жены, и други!
Придите, сочтите, узнайте их здесь!
Вот дети, друзья и супруги!
Спешите исторгнуть у хищных зверей,
У вранов жадающих крови,
Последнюю надежду преклонных годов,
Предметы сладчайшей Любови!
О, сколько прольется рыданий и слез,
Над их безвременной кончиной!
Доколе годами заменится то,
Что день уничтожил единой.
Но смертных плачевной смущается судьбой,
Привычных стихий не достойно.
Природа, на гибельный жребий их зрит –
И мимо проходит спокойно.
На утор румяная встанет заря,
В безоблачном небе сияя.
И в стали, обрызганных кровию лат,
Лучом позлащенным играя.
Поток быстротечный, кровавы брега
Омоет струей благотворной;
И ветер повеет от свежих долин,
И воздух очистит тлетворной;
И в поле, удобренном прахом дружин,
И солнцем весенним согретом,
Последни остатки их бледных костей,
Под пышным сокроются цветом!
Мотылек
(из Ламартина)
Родиться с розами весной,
И в светлых областях эфира
Беспечно плавать над землей,
Прильнувши к крылышку Зефира;
На лоне девственном, цветов
Чуть развернувшихся – качаться;
Питаться запахом листков,
Лазурью, светом упиваться;
И мигом взвившись в облака;
Сокрыться в них, как дуновенье:
Вот золотого мотылька,
Волшебное определенье.
Он как желание – ни в чем
Не находя под солнцем счастья;
На небеса, взмахнув крылом,
Летит, искать там Сладострастья!
Чудесная гостья
(Из Шиллера)
В долине бедной и безвестной,
Со всякой новою весной,
Являлась Дева, гость чудесной,
Пленяя смертных красотой.
Она родилась не в долине;
Отколь она, ни кто не знал.
И самый след ее, в пустыне
С ее прощаньем исчезал.
С ее волшебным приближеньем
Восторг одушевлял сердца;
Но поражала всех почтеньем
Высокость важного лица.
Она несла цветы с плодами
Созревшими в иной весне,
Другого солнца под лучами,
В другой, счастливейшей стране.
И оделяла всех дарами,
Иному плод, другому цвет.
И старика под сединами,
И юношу во цвете лет,
Всех с даром к дому отпускала,
Всех принимала Красота.
Но если скромно приступала
Младых любовников чета,
Тогда с улыбкою приветной,
Вручала ей, из всех даров,
Дар наилучший и заветный;
Цвет, самый пышный из цветов.
Отрывки из Оссиана
I
Сальгар и Кольма
Ветер свищет завывая,
Бьется о берег волна,
Распростерлась ночь густая –
Я скитаюся одна!
Нет Сальгара дорогова,
Тщетно я звала;
Нет приюту ни какова,
Где б укрыться я могла.
О подруга злой кручины!
Встань любезная луна,
Освети сия долины –
Я скитаюсь в них одна!
Луч блестящий утешитель,
Луч вечерния звезды!
Будь ты мой путеводитель,
Покажи его следы!
Верно ланью круторогой
В дебри дальни завлечен;
Иль за серной быстроногой,
Он гоняясь утомлен;
И пути не обретая
В темноте густых лесов,
Он возлег, изнемогая,
Посреди усталых ….
Здесь при бреге волн шумящих,
Я провест всю ночь должна,
Под покровом туч висящих,
Беззащитна и одна!
Ветер грозный, с большей силой
Меж утесами ревет;
О Сальгар! твой голос милой
До меня уж не дойдет.
Где ты медлишь, друг мой верный?
Что отвлечь могло тебя?
Вот тот дуб, вот камень черный,
Где ты ждать хотел меня.
Для тебя на век решилась,
Я родной покинут дом;
Для тебя, я разлучилась
С братом, с матерью, с отцом.
Мы семейственной враждою
Издавна разделены;
Но с тобой, Сальгар, душою
Друг для друга рождены.
Укротите лютость яру,
Ветры грозные на час;
Дайте милому Сальгару,
Мой услышать слабый глас!
О Сальгар! о друг мой верный!
Здесь любезная твоя;
Вот и дуб, и камень черный,
Вот и Кольма ждет тебя!
II
Коннал и Кримора
Осень мрачными крылами,
Возлегает на горах.
Тучи грозные, рядами
Мчатся быстро в небесах.
Обнажилися поляны,
Ветры воют по лесам,
И сгущенные туманы
Разостлались по холмам.
Так источник, по долине
Воды мутные стремит;
Там пригорка на вершине,
Одинокий дуб стоит.
Часто странник изумленный,
Видит тени в сих местах.
Ах! сей дуб уединенный,
Осеняет славный прах!
Все здесь мрачно, все к печали
Привлекает в тишине;
Но недавно мы внимали
Звук оружий в сей стране.
Здесь не давно раздавался
Падших стонов, разящих сласть.
О Конналь! ты здесь сражался –
Здесь на веки ты погас!
Как ужасный, черный камень,
Возвышался ты в полях;
Меч твой, был губящий пламень,
Огнь блистал в твоих очах;
Глас твой грозный, среди бою
Бурь порывы заглушал;
И как злак, перед собою
Ты противных пожинал.
Вдруг, вращая взоры злобны,
Дарго яростный летит
Мрачну облаку подобный
В коем тяжкий гром сокрыть.
И мечи их засверкали,
Как небесные огни; -
Звук ужасный издавали
Пораженные брони.
Близ героев, дочь Винвала,
Скрыв под латами красы,
В виде юноши блистала.
Ветер взвел ее власы,
Грудь высоку, белоснежну,
Панцирь твердый покрывал;
И десницу деву нежну
Лук ужасный отягчал.
Вслед любимого героя,
Дева страстная пришла;
Где Конннал был среди боя,
И Кримора там была.
Твердый лук свой напрягает,
В Дарго злобного стремить,
Но увы! стрела блуждает –
И Коннала в грудь разит!..
Долго воплями Криморы
Наполнялся свод небес;
Долго горестные взоры
Изливали токи слез.
Дни и ночи повторяли
Лишь стенания одни;
Наконец, души печали
Прекратили бедной дни!
Здесь, друзья, земли утроба,
Прах любезный их взяла;
Между камнями их гроба
Повелика проросла.
Часто я на холм сей дикий
Прихожу в мечтаниях своих,
Ветер шепнется с повеликой –
И напомнит мне об них!
Часто здесь, с душой унылой,
Застает меня луна.
Пусть над мирной их могилой
Будет вечно тишина!
Пусть предание святое
Оградить сии места!
О, почий! Почий в покое,
Злополучная чета!
III
Рино и Минвана
Как? и ты, свирепой брани,
Сын Фингалов, жертвой стал?
От какой же сильной длани
Рино, сильный Рино пал?
И несчастную Минвану
Сиротой оставил жить!
Но не долго в мире стану
Жизнь унылую влачить.
Нет! уже не буду боле
В полунощные часы,
Распускать ветров по воле
Черные мои власы;
Не пойду, порою поздней,
Я тебя на брег жадть;
И со стоном бури грозной,
Стоны сердца съединять.
Скоро сгину, Рино милый,
Я к тебе, в обитель сна,
Где вокруг твоей могилы
Вечна ночь и тишина.
Воет ветер – и черны тучи
Подымаются кругом;
Разсыпаясь, вал зыбучий,
Мрет при береге крутом;
Там, среди пучины дальной,
Колыхаясь в волнах,
Приближается печальной
К нам корабль на парусах.
Вестник горестной утраты,
Чужд и пусть для меня!..
Рино!.. ах! я вижу латы
Покрывавшие тебя!
Для чего ж при сиром гробе
Не висит твой круглый щит?
Или ты в земной утробе
Как безвестный вождь сокрыт?
Странник узрит холм могильный,
Мимо молча поспешит,
Не узнав того, что сильный
Тут в сырой земле лежит!
Что превратней нашей доли ?
Ах, давно ли я жила
Вместе с милым? и давно ли
Всех счастливее была?
Дни блаженные! почто-же
Пролетели вы для нас,
Как героя в брачном ложе
Возбуждал денницы глас?
«Витязь юный, пробудился!
Ясный день уже спешит,
Звонкие роги раздалися,
И елень в кустах дрожит!
Тщетный глас! почиет милой;
Для него не светит день –
И бесстрастно над могилой
Резвый прыгает елень.
Спи, о Рино! – я покою
Не нарушу твоего.
Сниду легкою стопою,
Лечь близ друга своего.
И подруги со слезами,
Тут искать меня пойдут;
И над чуждыми брегами,
Песнь печальну возпоют.
Поздно, поздно! глас унылый
Не дойдет в обитель сна,
Где вокруг моей могилы,
Вечна ночь и тишина!
К друзьям
Бушует вихор, ночь мрачна,
И мрачны размышленья.
Друзья, за чашею вина
Поищем утешенья!
Пусть мудрецы минувших лет
Винят забавы наши;
Мы выслушаем их совет –
И опорожним чаши.
Друзья. скажите, кто из нас
В сужденьях справедливый?
Они умнее во сто раз –
Мы во сто раз счастливей!
Не все ли время унесет?
Не сон ли жизни сладость?
Ах! скоро молодость пройдет,
Еще скорее радость!
И так, друзья, из подтишка
Мы веселится станем –
И верно злого старика,
Хоть часиком обманем!
Подземелье
Отрывок из Делилевой Поэмы: Воображение
Где Рима древняя подъемлется стена,
Пространных там пещер, изрыта глубина;
Из коих смертные, трудясь столетья многи,
Несли Римлянам в дань, скалы на их чертоги.
Со всею славою, с величием своим,
Из подземлеий сих, возник огромный Рим.
Потом, как истинна под игом лжи стенала,
Там церковь чад своих гонимых сокрывала ,
До дня, как избежав нечестия препон,
Дала торжественно вселенной сей закон;
И крест на Кесарских знаменах водрузился.
Художеств юный друг, что все познать стремился ,
Что всю родителей надежду составлял,
И живопись своим успехом удивлял;
Сгарал желанием, зреть мрачные пещеры,
Где колыбель была святыя нашей Веры.
Светильник в руку взяв, в другой державши нить,
В жилище ужаса дерзает он вступить.
Подходит под сии неисчислимы своды,
Где пресекаются повсюду мрачны ходы.
Взирает с жадностью, на страшные места,
Где вечный свой престол воздвигла темнота;
На храмы христиан, на древние их гробы,
Следы невинности, скрывавшейся от злобы!
Вдруг потаенный ход он зрит с одной страны,
И вмиг стопы его туда обращены.
Там урны видит он, сосуды зрит священны;
То мучеников, дев, останки драгоценны.
Сокровище то взяв, он продолжать велел.
Увы! он нить, его ведущу потерял!
Старается искать, но все старанье тщетно;
Он заблуждается меж сводов неприметно.
Со трепетом в душе, с отчаянием в очах,
Идет, приходит вспять, впадает в больший страх.
По всем путям тогда влечет его смятенье,
И так с пути на путь, с ошибки в заблужденье,
Достигнул наконец, среди сей бездны он
Обширна здания. Пред ним со всех сторон
Окрылися в дали бесчисленные ходы.
Который же избрать? который путь свободы?
Он бросился по всем, и вновь уходит с них;
Страх длит шаги его, страх ускоряет их.
Он стонет – томный стон по сводам раздается!
Ужасной мыслию душа его мятется
Уж солнце обтекло полкруга своего,
С тех пор, как посреди вертепа он сего;
Там часто тишина в течении полвека,
Не нарушается стопою человека;
И к вящшей пагубе, в ужасной бездне той,
Он догорающий светильник видит свой.
Страшась, что всякий шаг, что всякое движенье
Колебля огнь, свечи приблизит разрушенье,
Остановившись вдруг, бесчувствен он стоит.
Старанье тщетное! ни что не отвратит!
Час приближается, и устрашены очи,
Уже мечтают зреть начало вечной ночи.
Он устремился вновь по страшной пустоте,
И возкурясь свеча, потухла в темноте.
Стеная, он свечу прилежно раздувает,
И оживленный огнь мгновенно вновь пылает.
Надежда ложная! Воск пламенем истощен,
К светильне медленно горящий привлечен,
Достиг руки его, и персты обозженны
Не могут удержит, страданьем побеждены.
Из ноющей руки светильник тут упал,
И гроб его, луч последний освещал.
О ты, кем Уголин изображен несчастный ,
Приди на помощь мне, приди о Дант ужасный!
Вручи мне кисть свою; изобрази ты мне,
Излучистых пещер, во мрачной глубине,
Несчастного, что век минутами щипает;
Один… но нет! один злощастный не бывает!
Воображение, в безмолвьи темноты,
Являет перед Рим ужасные мечты.
Уже он мыслит зреть различны приведенья,
И слабость бледную, и ярость исступленья,
И смерть – но смерть не ту, что нам с победой льстит,
Что славой краситься, и молнией летит;
Но страшну, медленну, влекущую ко гробу
Глад, гложущий свою раздранную утробу.
Взнялись власы его, остановилась кровь!
Но сожаленье, скорбь усугубляет вновь.
Воспомнил, что на век расстался он с родными,
В сем злополучии увы! что будет с ними?
Воспомнил о трудах не конченных своих,
В них он утеху зрел, и славы ждал от них!
О той, которые улыбка, одобренья,
Лестнейшие его бывали награжденья.
Воспомнил – и ток слез он горестнейших лил:
Их жалость извлекла – а ужас иссушил!
Но все надеждой он еще смягчая муки,
Мечтает видеть свет, мечтает слышать звуки.
Он смотрит, слушает. Увы! Сих бездн одну,
Он видит только мрак, внимает тишину,
И новый страх родит в нем тишина глубока.
Тогда- то в полноте извесив лютость рока,
Он от мечты к мечте смущенну мысль влечет;
Встает, и падает, и снова воззстает.
Везде встречается там с хладными костями,
Везде смертельными сражается мечтами.
Вдруг легкую ногой преграду ощутил,
Страшащийся всего, он руку устремил…
О, провидение! О, чудо! Восхищенье!
Он нить свою обрел, обрел свое спасенье!
Восторгом, радостью, внезапно поражен,
Боготворит ту нить, ее лобзает он.
Боится, чтобы с ней опять не разлучиться,
Ей хочет следовать, и светом насладиться;
Но чувство тайное порыв сдержало сей.
Чудесно избежав от гибели своей,
Смущенный дух его, объятый новой силой,
Приятность находил в сей пропасти унылой;
И обращая взор в ужасных сих местах,
Он радость чувствовал, и вместе с нею страх.
Но на конец, спеша за нитью в путь известный,
Стремится он летит увидеть свет небесный.
С каким восторгом он на небеса взирал,
Которых более узреть не уповал;
С какою радостью взводил ослабши взоры,
На рощи, на поля, на отдаленны горы;
Убога хижина, великолепный град,
Казалось в первый раз его прельщали взгляд.
Объятый радостию внезаною, священной,
Он мнил присутствовать созданию вселенной.
Матери
На рождение сына
Гряди на свет в счастливый час,
Младенец драгоценный!
Да будешь ты всегда, для нас
Отрадой неизменной!
А ты, чувствительная мать!
Внимая сына стону,
Учися нежно прижимать
Его к родному лону!
Спеши к груди его привить.
Не дай, чтобы другая,
Могла права твои делить,
Его млеком питая.
Чтоб нянчить сына твоего,
Наемники не смели;
Ты усыпляй сама его
На зыбкой колыбели.
Когда ж он станет отвечать
Тебе своей улыбкой;
Ты начинай образовать,
Его характер гибкой.
Посей искусною рукой,
В нем семя твердой веры;
И добродетели святой,
Тверди ему примеры.
И если бедствия потом
Над ним гроза восстанет;
Тогда, покрытый их щитом,
Пред ней он смело станет.
Увы! обильна урна зла,
И жизнь всегда мятежна,
И злополучия стрела
В сем мире неизбежна!
Так должно, чтобы смертный мог
Всегда бороться с роком;
И помнишь, что всесильный Бог,
Всех назирает оком.
К Лицинию
(подражание Горацию)
Лициний! Свирепым плывя океаном,
Где пеняся скачут седые валы;
Не мчись в середину на чолне вертлявом,
И брега страшися кремнистой скалы.
Равно удаляя и роскошь пустую,
И бедность, гнешущую бремен зол;
Умеренность свято храни золотую.
Ей в домике скромном воздвигни престол.
Ветр грянул – смотри, как высокие ели,
Погнулись со скрипом. Послушай, в дали
Как отзывы грома в горах пролетели –
И башни обломки лежат на земли.
Надеждою, мудрый в напастях водимый,
При счастьи ждешь новых судьбы перемен.
Так скоро проходят суровые зимы,
И лета дыханием мраз заменен.
Се годня, кто плачет, тот завтра смеется!
Не вечно и лиры божественный звук,
В чертогах Олимпа звеня раздается;
И Феб не всегда наляцает свой лук.
Так будем же твердо сносить все утраты,
Когда разъяренный нас рок поразит;
И сложим скорее мы парус крылатый,
Как слишком попутный нам ветр зашумит.
Весенний день
В пещеры севера, поспешными шагами
Зима суровая бежит;
И юная весна, увенчана цветами,
С улыбкой к нам летит.
Деревья зеленью приятною покрылись,
И нежный луг зазеленел;
Фиалка скромная и ландыш распустились;
Вот и нарцисс расцвел!
Там жавороночек вверх, вверх приподымаясь
Согласну песнь весне поет;
Здесь пара ласточек, в круг дома увиваясь,
Гнездо под кровлей вьет.
Там весело пастух в свирель свою играя,
Гоня ревущие стада;
И пахарь песенку простую напевает,
Не чувствуя труда.
Тут гуси плещутся, в пруде купаясь чистом;
Рыбак поехал в челноке;
Там соловей, стеня на дереве ветвистом.
Чуть слышен вдалеке.
Все славит торжество природы обновленной.
Как оживляет все весна!
Но сколько для души, любовью упоенной,
Приятнее она!
Я наслаждаюсь ей, любезная Темира!
С тех пор, как мной владеешь ты.
Мне кажется, что ты и в полной славе мира
Удвоить красоты!
Но что, я зря тебя вселенну забываю,
Как перед светом мрачну тень;
И день, в который я с тобою, мой друг, бываю,
Вот мой весенний день!
Похвала праздности
Служив местами лет юных в цвете,
Узнал я пустоту сует.
Чем более живу на свете,
Тем более презираю свет.
На все, что здесь зовут забавой,
Я с сожалением гляжу,
И вашей вымышленной славой
Давным-давно не дорожу.
Надеждами не ослепляюсь,
В желаньях время не гублю,
Любви, как язвы удаляюсь,
И праздность лишь одну люблю.
Хвала людей и порицанье,
Мне совершенно все равно;
Одно теперь мое желанье,
Мое старание одно.
Что бы подальше от волненья
Прокрасться в жизни как-нибудь,
И век прожив без угрызенья,
Без страха вечным сном уснуть.
Заботясь, суетясь – от скуки
Ни кто не может убежать;
Не лучше ль, просто, сложа руки,
Спокойно без хлопот скучать.
Гроза
Алина! слышишь, вихрь шумит!
Чу!... Глухо гром в дали гремит!
Скорей в лесочек удалимся;
Там от грозы мы защитимся.
Чу!... глухо гром в дали гремит!
Когда опасность так близка,
Пастушка как тогда жалка.
Лужок и лес равно опасны,
Пастух и гром равно ужасны;
Пастушка как жалка!
Но туча грозная летит,
Все ближе, ближе гром гремит.
Что ж делать ей, на что решится?
Все больше, больше небо тмится,
Все ближе, ближе гром гремит.
Тут страх Алину победил;
Идет, почти лишившись сил.
Шаг ступит, ужасом гонима,
Другой, любовью водима,
Идет, почти лишившись сил.
У входа встала вдруг она,
Невольной робости полна:
Но туча с треском разразилась!..
Алина в рощу устремилась
Невольной робости полна.
Удар сей мимо пролетел,
Страшитесь не громовых стрел!
Они ничто пред стрелами
Владеющего над сердцами;
Страшитесь не громовых стрел!
Амур смотря из облаков,
Не проронил таких часов;
Сокрывшись тучами густыми,
Он следует везде за ними,
Не проронил таких часов.
Алина вышла из леска,
Боясь взглянуть на пастушка.
Погода стихла, прояснилась,
Алина лишь в душе мутилась,
Боясь взглянуть на пастушка!
Смерть юноши
Мадагаскарская песня
Ампанани:
Мой сын пал в битве пораженный!
Друзья, восплачем мы о нем,
И прах сей хладный пренесем
Во храм, умершим посвященный!
Мы вступим с ужасом в сердцах
В сию священную обитель,
Где вечно обитает страх,
Где пребывает дух отмститель
Носяся грозно в облаках.
Почтим друзья, героя прах!
Хор Мужей:
Уже над вражескою силой,
Он в дом с победой не придет.
Хор Жены:
Уже к устам горящим милой,
Он уст румяных не прижмет.
Мужи:
Плодов манящих красотою,
Не будет более вкушать.
Жены:
Не будет, нежною рукою
Упругой груди он ласкать.
Мужи:
Не ляжет он в тени древесной
При звуке песен отдохнуть.
Жены:
Не скажет на ухо прелестной:
«Пойдем – и все забудь со мной!»
Ампанани:
Друзья! прервите песнь унылу,
Оставьте хладную могилу,
Отрите ваших слез поток;
Весельем усладите горе! –
Ах! может быть, нас тоже вскоре
Подобный ожидает рок!
Солома
На что, скажите, нет стихов?
Мы пели славу, шум сражений,
Луну, ручьи и голубков,
И тьму чертей и приведений.
Тот славит прелесть красоты,
Вино приятнее другому;
Не давно кто-то пел цветы –
Позвольте мне вам спеть солому.
Солома осеняет кровь,
Где земледелец обитает;
И утомленный от трудов,
Он на соломе отдыхает.
Склоняясь главой на мягкий пух
Богач, в великолепном доме,
Бессонницей терзает дух –
Бедняк спит крепко на соломе!
Солома, претворяясь в наряд,
Красавиц хитрою рукою,
Нескромный отражает взгляд,
И защищает их от зною.
Пытаясь сей покров сорвать,
Зефир трудится по пустому;
А право жаль! – Какая стать
Чтоб розы прятать под солому!
Я слышал, будто в старину
Любовь страшилася измены
И добрый муж, любя жену,
Не знал желаний перемены;
Теперь же, страсть вся на словах,
С любовью верности не знакома,
И нежность в пламенных сердцах
Сгорает скоро как солома!
А ты, товарищ мой, поэт
Неутомимый и бездарный,
Прими мой дружеский совет;
Оставь свой труд неблагодарный
Напрасно вялый дух сокрыт
Желает слов надутых в громе;
Ты мнишь на лаврах опочить –
И ах! проснется – на соломе! |
|
