М.Даен. Тайна одного портрета

// Русский Север. – 1996. – 31.12

ТАЙНА ОДНОГО ПОРТРЕТА,
Или «Вологодский Троекуров»

Интересной неожиданностью увенчалась работа над портретом коллежского советника Александра Михайловича Межакова кисти неизвестного художника (происходит из бывшей усадьбы Межаковых Никольское Кадниковского уезда Вологодской губернии).

Внешне портрет не привлекает особого внимания, возможно, потому что он плохо сохранился: многочисленные осыпи, расслоение краски и другие дефекты искажают первоначальный замысел художника. Композиция его самая обыкновенная и часто повторяемая: черный сюртук, заложенная за борт правая рука, поясной срез фигуры, слегка развернутая на три четверти голова пожилого человека. Лицо скуластое, с высоким, но как будто обрубленнмм у висков лбом, маленькими глазками, смотрящими в упор и навыкат, хрящеватым вздернутым носом, обрюзглым подбородком.

Трудно представить, что это и есть некогда могущественный магнат, державший в руках огромные сокровища, тонкий эстет, собравший коллекцию западноевропейской живописи, для которой была построена специальная картинная галерея, нанявший симфонический оркестр, построивший роскошный дворец в своем родовом имении Никольское, с которым не мог соперничать ни один особняк в губернии.

Однако есть предположение, что в портрете заключена тайна. Он написан не с натуры, а представляет копию с более раннего произведения конца XVIII века, и создан позднее, очевидно, в первое десятилетие XIX века. И хотя на голове Межакова парик, который в XIX веке уже не носили и который несколько сбит в рисунке, так же, как и абрис самой фигуры, как будто расплывшейся в своих контурах, все же нетрудно догадаться, что изображение Межакова наложено на другой портрет, не совпадающий с ним по своему контуру и рисунку. Так, на лице его четко прослеживаются черты другого человека, просвечивающие сквозь верхний слой живописи, – например, глаза, находящиеся выше глаз Межакова и смещенные влево. При взгляде на портрет в боковом освещении также прослеживается контур другого лица, повернутого в противоположную Межакову сторону, а в тех местах, где эти два изображения пересеклись, образовалось жесткое вздутие от двух наложенных друг на друга корпусных слоев живописи, как бы выпирающих рельефом.

В августе 1995 года реставратором музея Н. Н. Федышиным была сделана рентгенограмма с портрета Межакова, и на ней более явственно выявился нижележащий слой живописи. На рентгеновском снимке оказалось совершенно другое лицо – стройный молодой человек в военной форме с круглой шапкой кудрявых волос на голове, с экспрессивным взглядом, обращенным в противоположную Межакову сторону, с большими глазами, чем-то очень взволнованными. 

Возникает вопрос: зачем понадобилось неизвестному автору переписать портрет, заменив его другим персонажем. Очевидно, в этом была воля не художника, а самого владельца портрета, т. е. Межакова.

Вероятно, и в данном случае мы имеем дело с некоей интригой, в результате которой жертвой стал молодой военный, а поскольку портрет в представлении современников той эпохи ассоциировался непосредственно с личностью, на нем изображенной, то на него переносили все эмоции как будто на живого человека или на двойника.

Итак, имя этого молодого военного нам пока неизвестно. Однако личность самого Александра Михайловича Межакова оставила в истории вологодского края почти легендарный след, особенно в связи со скандальными семейными разбирательствами между ним и его супругою Варварой Михайловной, урожденной Нероновой, закончившимися разводом.

Причиной этого скандала послужила не только несовместимость характеров двух супругов, но и экономические споры. Межаков был скуп, расчетлив до скопидомства, Варвара Михайловна, привыкшая сорить деньгами, жить на широкую ногу и, вероятно, изменять мужу, подвергалась с его стороны притеснениям и побоям. Тяжба между мужем и женой длилась с 1798 по 1809 гг.

В своих заявлениях на имя императора Межаков просит освободить его от уплаты долгов бывшей жены и оправдать себя, «старца, отца детей своих, в маститой старости обруганного и разоренного ненасытной расточительностью жены, развлечениями пораженною, не знающей полезной и собственную корысть». Одним словом, он намекал на невменяемость жены, которую, по его мнению, следовало бы изолировать от всяких сделок с имением в сельце Деревенское Рязанской губернии и заточить в монастырь. Однако судьба распорядилась иначе. В мае 1809 года Межаков был убит крепостными крестьянами, специально нанятыми крепостным приказчиком Межакова Асикритом Николаевым.

Следствие по этому делу, как полагает исследователь вотчинного архива Межаковых Л. И. Андреевский, велось небрежно. Настоящая причина убийства покрыта тайной. Одни исследователи, например, О. И. Шафранова, полагают, что это был заговор из-за раздоров между бывшими супругами, подстрекаемый Варварой Межаковой, ущемленной в своих правах бывшим мужем. Другие, в том числе и упомянутый выше Андреевский, склонны объяснять свершившееся преступление непомерной жестокостью Межакова в обращении со своими крепостными крестьянами, якобы организовавшими против него стихийный бунт.

Вероятно, существует и третья причина случившегося. Однако прежде чем о ней говорить, следует представить себе образ Межакова во всей его многогранности.

Александр Межаков, судя по его бурной предпринимательской деятельности, был не просто помещиком, но настоящим магнатом, имевшим со своего имения крупные денежные обороты. Он сумел организовать в нем винокуренные, конные, черепичные заводы, держал под своим контролем все почтовые станции Вологодской губернии, куда поставлял своих лошадей на особых «кондициях», приносящих ему большие доходы. В селе Деревенское, доставшемся в приданое от жены, он построил суконную фабрику, приносившую в год около 9000 рублей дохода. Одновременно он занимал престижные должности, в 1783 году – заседатель верхнего земского суда в I департаменте, в 1784 – советник Вологодской уездной палаты суда и расправы, в 1786 – надворный советник, в том же году – предводитель дворянства по городу Вельску, в 1794 – директор народных училищ, а в 1797 – коллежский советник. К началу XIX века Межаков владел полутора тысячами крепостных, но постоянно приобретал новых. Неудивительно, что у себя в имении он построил не только дворец, насчитывающий 41 комнату, театр и картинную галерею, заложил парк в английском стиле, но построил мощные склады для хранения товаров с глубокими подвалами и толстыми стенами, напоминающие укрепление времен средневековья.

Однако при более пристальном изучении документов, связанных с Межаковым, начинаешь сомневаться в том, что он наживал свой капитал законными и добропорядочными методами, но нередко прибегал ко всякого рода уловкам и даже обману. Уже Л. И. Андреевский, автор статьи «Очерк крупного крепостного хозяйства на Севере», приводит несколько примеров, как Межаков судился с купцами Мальцевым, Митрополовым, всякий раз пуская в ход все средства. И если Палата гражданского суда и расправы его иски не удовлетворяла, то он прибегал к разного рода влиятельным лицам, возобновлял их, адресуя свои апелляции в Сенат и выше и угрожая самому губернатору. 

Так, в архиве сохранилось дело о взыскании с купца Митрополова 10000 рублей, данных ему под залог 1/4 соляного завода. Дело это тянулось более 10 лет, вызвало ряд сенатских решений и борьбу А. Межакова с Вологодским губернским правлением, явно взявшим под свое покровительство купца Митрополова. Губернское начальство поплатилось за это покровительство, по решению, начетом на губернатора, членов городового магистрата и полицию. А вот еще одно дело из вологодского архива.

Суть его заключается в том, что помещики Хвостовы, а в прошлом их предки Армановы, имели в Кадниковском округе, рядом с имением Межаковых Никольским, несколько деревень «...в Авксентьевском стану деревни Пищалиху, Сергеевскую и Ухтомицу со крестьяны и пустоши: Ваганово, Торг и с пашнею, с лесы и сенными покосы и со всеми угодьи...» а в 1797 году Межаков предъявил иск костромскому помещику подпоручику Ивану Федоровичу Хвостову, оставшемуся наследником этого имения после умершей племянницы Авдотьи Александровны Хвостовой, в замужестве княгини Ухтомской, якобы за незаконное владение предками упомянутой княгини на большую по тем временам сумму – 15115 рублей 85 копеек с полтиною.

В качестве доказательства своих якобы прав на владение этим имением Межаков представляет купчую полувековой давности, некогда принадлежавшую его двоюродному дяде – поручику, «лейб-кампании гренадеру» Петру Осиповичу Межакову, который купил якобы это имение у предков Хвостовых и тут же перепродал его отцу Александра Межакова Михаилу Федоровичу. Сами же хозяева усадьбы об этом ничего не знали. Вологодская палата гражданского суда и расправы в конце концов признала эту сделку фальшивой. Однако губернское правление побоялось ссориться с Межаковым, факт фальсификации документа был замят и Межаков выиграл дело.

В связи с этой историей невольно вспоминаешь конфликт всесильного генерал-аншефа Троекурова и гордого, но обедневшего столбового дворянина гвардии поручика Андрея Ивановича Дубровского, ставшего его жертвой и сведенного раньше времени им в могилу. Откуда Александр Сергеевич Пушкин взял этот сюжет, остается тайной. Но только уж очень он напоминает историю борьбы Межакова с подпоручиком Иваном Хвостовым, борьбы неравной, в которой сильный «съедает» слабого. Сценарий развивался по одному и тому же плану. И Троекуров, и Межаков для того чтобы завладеть не принадлежащим им имением, наняли стряпчего, который составил и подписал задним числом фальшивые купчие на него, затем привлек за хорошую плату лжесвидетелей и, пуская в ход весь этот набор сомнительных документов, используя любые уловки и слабость противника, добивались цели любой ценой. Таким способом этот «маститый старец» умножал свое состояние. И возникает версия, что убийство Межакова – не расплата ли за его аморальные действия, не месть ли со стороны им же разоренных жертв?

Не случайно, даже спустя много десятков лет после трагедии на родине его, в селе Никольское, в народе ходила поговорка: «что было отцу, то будет и Павлу-молодцу», а над фамилией Межаковых в дворянской среде витала худая слава. Очевидно, чтобы развеять ее, наследнику Александра Межакова – Павлу пришлось применить немало стараний и средств.

Известно, с каким размахом, не жалея никаких средств, устраивал Павел Межаков литературные вечера, на которые приглашал весь цвет дворянской поэтической элиты, давал балы, рассылая визитные карточки самым влиятельным лицам России. Получив самое престижное образование (в 9 лет Павел Межаков был отдан в Благородный пансион при Московском университете) и, обладая прекрасными способностями, он и сам писал стихи, делал переводы античной классики, несколько раз издавал свои собственные сборники (в 1817 году и в 1828 годах), однако литературная критика встречала его сочинения весьма прохладно и даже иронически, называла его не иначе как «посредственный стихотворец» и намеренно искажала фамилию.

Судьба как будто сыграла с ним злую шутку, сделав вначале наследником богатейшего имения и доведя постепенно до опасной черты, граничащей с разорением. В 1865 году Павел Межаков умер, оставив своим детям и внукам огромные долги, в счет которых началась распродажа картин западноевропейских художников. Нажитое лихоимством отца наследие не пошло на пользу.

Возвращаясь вновь к нашему портрету, к жесткой и резковато-сухой внешности Межакова, приходишь к мысли, что художник, не испытывавший особой симпатии к своему герою, все же предугадал в нем алчного стяжателя, человека с двойной моралью. Вполне вероятно, что изображение молодого военного, находящееся под верхним слоем живописи портрета, –это и есть жертва Межакова после выигранного им столь дорогой ценой судебного иска, – т. е. подпоручик Иван Федорович Хвостов либо его сын Федор Иванович, который упоминается в документах в качестве сонаследника. Однако ввиду крайней сложности операции по восстановлению первоначального облика молодого военного вопрос этот пока остается открытым.

Мира ДАЕН,
кандидат искусствоведения,
ведущий научный сотрудник Вологодского музея-заповедника.