О. Шафранова. Брат – сподвижник

// Вологодские дворяне Брянчаниновы. – Вологда, 2000
Петр Александрович Брянчанинов

20 июня 1852 г. святитель Игнатий Брянчанинов писал своему брату Петру Александровичу: «Что сказать Тебе в ответ на Твои мысли об удалении от мира? Господь, благословивший и установивший такое удаление, вместе с тем заповедал сперва сосчитать имение свое, достаточно ли оно для созидания этой высокой жизни, – и количество сил своих для борьбы с силами противными. Советую Тебе сводить этот счет молитвою, отдаваясь на волю Божию».

Петр Александрович (1809 – 25 июня 1891г.) был вторым сыном в семье Александра Семеновича и Софьи Афанасьевны Брянчаниновых. Со старшим братом его разделяло всего два года, и потому он был главным товарищем его детских забав, хотя уже с раннего возраста ощущал его превосходство «вследствие особого, – высшего склада его ума и характера». Ему, также как и старшему брату, отец прочил военную карьеру и определил его в то же Главное инженерное училище, где уже обучался Дмитрий Александрович. Окончив училище, Петр Александрович 20 ноября 1827 г. был направлен полевым инженером в 7-ой инженерный батальон. С этого времени пути двух братьев разошлись на долгие годы. Дмитрий Александрович, получив давно желанную отставку с военной службы, отправился в Александро-Свирский монастырь, чтобы начать многотрудный подвиг иночества. А Петр Александрович попал на Кавказ и уже 30 августа 1829 г. за отличие в сражении против турок произведен в подпоручики, а через год – в поручики. 23 ноября 1834 г. он был назначен штабс-капитаном в Бородинский полк с назначением адъютантом к генерал-адъютанту Н.Н.Муравьеву. Совместная служба с Николаем Николаевичем длилась недолго, но оставила отпечаток на всю их жизнь. До самой кончины Н.Н.Муравьева-Карского Петр Александрович испытывал к нему сыновнюю почтительность и любовь, чему свидетельством являются более 150 его писем. Через год Петр Александрович переводится в капитаны, затем в майоры и в 1847 г. – он полковник. В марте 1848 г, он выходит в отставку. Однако оставаться не у дел ему не позволяет материальная необеспеченность.

Он пробует свои силы на разных поприщах и, наконец, 16 декабря 1852 г. Высочайшим указом назначается Костромским вице-губернатором, через три года его переводят на ту же должность в Ставрополь. 26 января 1856 г. он пишет Н.Н.Муравьеву: «По призыву старика родителя моего и брата О. Игнатия, освободившись от службы в Костроме 30 ноября, я заезжал в Вологду и Петербург проститься с ними и 25 декабря выехал из Костромы в Ставрополь». 1 августа 1859 г. 

Высочайшим указом он назначается на должность Ставропольского губернатора. Вскоре после ухода святителя Игнатия на покой он также подает в отставку, переезжает к брату в Николо-Бабаевский монастырь и поселяется там в положении послушника. Перед смертью он был пострижен с именем монаха Павла, похоронен на кладбище монастыря. В 1930-х гг. кладбище было уничтожено, найти его могилу теперь невозможно.

Сохранившиеся письма Петра Александровича к Н.Н.Муравьеву-Карскому охватывают 30-летний период. Они так часты и подробны, что позволяют в деталях проследить его жизненный путь, его участие в сражениях и смотрах, взаимоотношения с известными в нашей истории людьми, имена которых мелькают в его письмах, его личные радости и горести, К числу последних относится история его женитьбы, о которой очень мало знали даже его родные. 19 января 1841 г. он пишет Николаю Николаевичу: «Вы не ожидаете известия, которое несет Вам это письмо. Радость моя не может не быть услышана Вами без удовольствия, за это участие ручается мне сердце мое. Ваш Брянчанинов сосватался и если Бог поможет, на днях будет играть свадьбу. Ольга Сергеевна Левшина моя невеста приезжала с отцом своим, уволенным от службы Артиллерии полковником, повидаться с дядей своим нашим Левшиным во время квартирования последнего в Алешнах, Как ближайший сосед тогда я часто бывал там и найдя в девушке наружность приятную, образование равное с моим, ум живой и что дороже всего, твердые правила Православного исповедания, решился помолясь, сделать предложение принятое дочерью и утвержденное отцом». В этот же день он пишет жене Николая Николаевича, Наталье Григорьевне: «... Я не останавливаюсь сделать Вам краткий очерк девушки, в которой сосредоточены теперь все мои надежды счастия, все ожидания мои. Ольга Сергеевна Левшина имеет от роду 20 лет, росту маленького, брюнетка, прекрасные глаза, лоб большой и римский нос, она не красавица, но для меня мила и даже кажется прехорошенькая, манеры не вычурные и вообще обращение простое, благородное...».

Через год у них родилась дочь Мария, но прожила она всего полгода. Еще через полтора года родился сын Алексей: «Жена у меня такая домоседка, что никуда, кормит сына и тем только и тешится».

Их брак длился менее пяти лет; 15 декабря 1845 г. Петр Александрович пишет:»... до сего времени не могу сам верить случившемуся, не могу вспомнить происшедшего в этот по счислению человеческому короткий срок; – я вдовец с двумя малолетками, из которых последнему 9 месяцев. Ольга кормила его последний раз 20-го ноября за 5 дней до смерти, случившейся 26-го ноября в 6-м часу утра ... потеря невозвратимая и неожиданная;... умерла сном праведной, в воздаяние ее лишений и трудов, понесенных при кормлении детей, ей было 25 лет! я бежал деревни ...». Младший сын Петра Александровича вскоре последовал за матерью, и он остался с одним Алешей, который во время служебных разъездов отца воспитывался в семье Н.Н.Муравьева.

Петр Александрович всегда был наиболее близким из всех родственников святителю Игнатию, являясь для него братом «не только по плоти, но и по духу, неизменным его жизненным спутником, особенно со времени совместного служения в Ставрополе». В годы своей военной службы он пользовался любой возможностью повидаться с братом: «Оставив Вас в воскресенье вечером, – пишет он Н.Н.Муравьеву 21 февраля 1839 г., – я приехал в Сергиевскую пустынь в среду часу во 2-м дня, застал брата здоровым, и узнав от него, что мой батюшка в Петербурге, я почти не успев еще опомниться от удовольствия свидания с любимым братом поехал в город, где застал старика, очень обрадовавшегося моему приезду, мы с ним пробыли (все братья и Архимандрит с нами) день и вечер четверга, простившись принялись каждый за свое дело. Архимандрит поехал в монастырь, брат Михаила пошел в практический поход, а я пустился отделывать необходимейшие поручения...».

В переписке между братьями святитель Игнатий всегда является руководителем, наставником и духовным покровителем. Например, в письме от 18 сентября 1854 г. он пишет: «Весьма благоразумно делаешь, что не сводишь близкого знакомства ни с одним духовным лицом: такое знакомство может очень легко послужить ко вреду и весьма, весьма редко к пользе. Советуйся с книгами Святителя Тихона, Димитрия Ростовского и Георгия Затворника, а из древних – Златоуста; говори духовнику грехи Твои – и только. Люди нашего века, в рясе ли они, или во фраке, прежде всего внушают осторожность. Молитвы читай утром и вечером следующие: Трисвятое, Отче наш, 12 Господи помилуй, Псалом 50-ый, Символ веры, Богородице и некоторые поминания; после сего клади 10 поясных поклонов с молитвою:

Боже, очисти мя грешного».

В свою очередь Петр Александрович всегда старался оказывать поддержку брату, выполняя различные его поручения, а во время своего губернаторства в Ставрополе помогал ему в делах по управлению епархией. Письма самого Петра Александровича в ставропольский период, под влиянием его постоянного общения с братом совершенно изменились. Из них исчезло личное, исчезли бытовые подробности, заполнявшие многие страницы в прежнее время. Теперь он больше сосредоточивается на общем ходе событий, свидетелем и участником которых ему приходилось быть. Для нас же в этих письмах особенно важно то, что относится к его брату. Дело в том, что святитель Игнатий в своих письмах, как правило, вовсе не касался своей деятельности ни в Сергиевской пустыни, ни теперь на Кавказской Черноморской кафедре, сосредоточивая внимание своих корреспондентов на «едином на потребу» – спасении человека. Из писем же Петра Александровича можно получить некоторые дополнительные сведения об этой деятельности. Так, в письме Н.Н.Муравьеву-Карскому от 2 октября 1858 г, он пишет: «Преосвященный Игнатий на днях возвратился из Кизляра; в пути своем, в Червленной Станице имел продолжительную беседу со Старообрядцами, в Моздоке – с Черкесами, в Кизляре – с Армянами. Ваше слово о влиянии веры – справедливо, но без покровительства делу со стороны мирских властей трудно бы было иметь успех значительный, хотя бы и при ревности со стороны главного духовного лица в крае».

Более подробно Петр Александрович пишет в письме от 7 декабря 1858 г.: «За беседою у Преосвященного Игнатия, у которого я в тот день обедал, воспоминали мы о Вас воспоминанием проходили историю Вашей служебной деятельности – случаи встреч с Вами в нашей жизни. Владыко перешел к скорбям, столько общим на земли; уделом людей, особенно тех, ум которых, по возвышенности, не доступен для толпы, отвращающейся от целебного, но не сладкого лекарства. Владыко заметно хилеет, занимаясь утром делами, он вечером, при свечах, вынужден был оставить всякое занятие; не будучи в состоянии поддерживать письменных сношений своих, к родителю нашему и к родным сохраняет общение через меня, с близкими – чрез ближайшего духовного ученика своего, келейного иеромонаха. И лишь в редких случаях пишет сам. Епархия, как Вам известно, досталась ему далеко не в удовлетворительном положении; притом столь скудная, что средства Епископа ограничивались только окладом годового жалования 280 рублями; предшественники его получали по 1000 руб. добавочных от Синода, но ему до сих пор не дают еще этого содержания, при его строгом взгляде на позволительность доходов епископа – это положение было причиной деятельной его заботливости; умиротворение духовенства городского, поездка по Епархии, направление духа вообще всех священно-церковнослужителей составляет главный предмет его попечений, Моздок предназначает он исходною точкою деятельности по поддержанию Православного Христианства между местными жителями Осетинами и Черкесами. В Моздоке в Церкви Успения Божьей Матери находится благодатно-обилующая чудотворениями Икона Божией Матери Иверского написания; Магометане из Большой и Малой Чечни ходят туда на поклонение Святыне; – Владыка пригласил общество Черкесское (в бытность свою в Моздоке) избрать из себя юношу для приготовления его к занятию при этой Церкви места священника от их общества, наставив уже одного из Осетин, под настоятельством Протоиерея из Русских. Черкесы выбрали сироту из Княжеского рода, который теперь живет у Владыки и учится; юноша с замечательными способностями. Это будут первые два Священника Осетинский и Черкесский, которые образованы соответственно своему назначению в этом Моздокском уголке Православия».

Сразу же после ухода святителя Игнатия на покой и перемещения в Николо-Бабаевский монастырь, Петр Александрович Брянчанинов начал хлопотать об отставке. 16 марта 1862 г. он пишет Н.Н. Муравьеву-Карскому: «Все обстоятельства, сопровождающие мое служение сложились так, что лучшее, что я могу предпринять – это отставка. По образу мыслей, по убеждениям о полезном, по понятию о добре и зле я так расхожусь с пониманиями и стремлениями большинства деятелей общественных, что или должен нарушить святость совестливых убеждений моих или (большею частию безуспешно для дела) бороться и раздражать большинство. При этом напряженном состоянии я ощутительно стареюсь, утраты способностей с каждым днем делаются ощутительнее. В виду у меня жизнь с братом и сыном, тем пенсионом, который я выслужил, прослужив более 35 лет Отечеству и обществу Остальное не мое, – отдаюсь в волю Божию, и молю Господа даровать мне полезнейшее для приготовления к исходу, но искренно говорю Вам: тягощусь даже мыслию возможности оставаться среди среды, в которой стою – одинокий, по убеждениям и стремлениям, благодаря Бога за самую эту скорбь!». Получив отставку, он сообщает Николаю Николаевичу 1 июля 1862 г.: «Письмо Ваше от 26-го Мая я получил уже на новом месте жительства моего, куда приплыл Волгою 22-го числа Июня, после 17-ти дневного пути от Ставрополя. ... 22-го Июня приехал я к брату Преосвященному и сыну. Более близких людей в мире у меня нет, имения собственно мне принадлежащего у меня нет, а потому я намерен оставаться здесь на правах гостя не стесняя себя ограничениями времени. 

Получаемая мною пенсия даст мне возможность в материальном отношении не быть в тягость ни Владыке, ни монастырю, а между тем соединяя меня с сыном доставляет мне самое существенно полезнейшее положение. Сегодня получил я уведомление от Буткова, что кроме узаконенной пенсии (860 р.), мне назначено Всемилостивейше, по представлению князя Барятинского, Орбелиани 1716 р. добавочной».

Приехав в монастырь, Петр Александрович поместился там «на правах гостя», с правом беспрепятственных отлучек из него, которые были ему необходимы для устройства разных дел. Ему часто приходится выезжать в Петербург. После нескольких лет, проведенных на Кавказе, его поражают изменения, происшедшие в столичном обществе: «Напрасно Вы думаете, – пишет он Николаю Николаевичу 11 октября 1862 г., – что я настолько остыл сердцем, что совершающееся вне стен моего жительства не касалось бы меня, было бы совершенно чуждо мне. Нельзя не внимать к происходящему пред глазами. Недостаток в добросовестных и правильно понимающих дело деятелях ощущается повсюду. Литература, такая, как она сложилась у нас этому недостатку не помогает да и не может помочь, потому что, с немногими исключениями, сами литераторы, пропитанные материализмом, а потому и полнейшей безнравственностию, посевают больше зла, чем искореняют его, мнимою пользою гласности, под покровом которой действуют часто (и даже по большей части) зависть, мщение, клевета и ложь. Правила же нравственныя ими распространяемыя, способны только уничтожить то немногое добро, которое держится в народе его религиозными преданиями, Трудно предвидеть, какой исход готовится этой грозной борьбы, в которой в лице литературистов, сторонников прогресса и прогрессистов нелитературы, восстало злое начало, восстал ад, против начал добра – против веры Христовой, в ея необходимом приложении к жизни». Эти мысли сильно волнуют Петра Александровича: «13-го числа вечером, я приехал сюда и отдыхаю от напряженной петербургской жизни, – пишет он 24 декабря того же года,-где при всем моем малом внимании к происходящему, нельзя было не видеть, а особенно не слышать о страшном развитии и цинизме разврата Литературного и деятельного прогрессистов. Что разврат этот проникает всюду, что он выносится из столицы в провинции, из среды зараженных, в среды незараженные и там разливает яд свой – это неоспоримо. Но чем и когда может быть восстановлена нравственность в массе народа – когда она в ней будет потеряна? а религии – вере Православной война объявлена открыто литературой и распространителями раскола – его защитниками, как явления политического. Цензура пропустила множество сочинений – изложения учений разных ересиархов – дала повод простому народу верить, что книги эти напечатаны по воле Государя и раскол усиливается в необъятных размерах. Это явление близко сходством с явлением Протестантизма на Западе –разница та, что оно образовывается в одном и том же Государстве. Спаси Господь от тех последствий, которые нам указывают примеры народов отживших или еще хуже – последствий беспримерных! – по беспримерности характера народа».

Известно, что и в Бабайках святитель Игнатий много и плодотворно трудился, благодаря чему захудалый прежде монастырь превратился в первоклассную обитель, Петр Александрович оказывал ему большую помощь, употребляя на нужды монастыря свою губернаторскую пенсию. Их племянница, А.Н.Купреянова так описывает Петра Александровича в этот период его жизни: «Величественный с нами, Петр Александрович держался перед братом почтительно, даже слишком подчеркивая эту почтительность. Он жил в Бабайках при брате мирянином... все понимали, нo он в душе монах и держит монашеское правило, хотя и не принимает пострижения, быть может для того, чтобы ему удобнее было хлопотать по поводу сочинений владыки. Он издавал их на собственный счет и ему приходилось много возиться не из-за одной материальной стороны дела... он ездил объясняться с высокопоставленными лицами, пользуясь своим положением бывшего губернатора».

Труды по изданию сочинений святителя Игнатия можно считать главным делом последних лет жизни Петра Александровича. «С собою в Петербург, – писал он Н.Н.Муравьеву-Карскому 11 октября 1862 г., – я привез некоторые из сочинений Преосвященного Игнатия и намерен попытаться напечатать их. Удастся ли мне это – не знаю, но приложу старания, сколько смогу, чтоб исполнить. Трудно потому, что Преосвященный поставил условием, что не принимает никакой Цензурной поправки, изменяющей или ослабляющей выраженную им мысль». О причине такого беспокойства святителя Игнатия можно узнать из его собственного письма брату от 14 октября того же года: «Когда я жил в Сергиевой пустыни, тогда не благоволили, чтоб мои сочинения, были издаваемы печатно, имея на то свои причины. Может быть эти причины существуют и доселе.... Сначала мне не указывали прямо; на отказ употребляем был свой прием. Именно; так перемарывали рукопись и так изменяли сочинение, что рукопись делалась никуда негодною, а сочинение делалось чуждым мне и получало искаженный вид, могущий соблазнить читателя, а автора сделать посмешищем публики. ...Вообще писания людей, проводивших аскетическую жизнь, гораздо удобнее печатать по смерти их». Как известно, многолетние старания Петра Александровича не пропали даром. Можно смело сказать, что именно благодаря им мы имеем сейчас изданными почти все произведения святителя Игнатия Брянчанинова.

Размеренная жизнь в монастыре изредка нарушалась неожиданными событиями, об одном из них Петр Александрович сообщает Николаю Николаевичу в письме 2 сентября 1863 г. Речь идет о встрече святителя Игнатия с цесаревичем Николаем Александровичем, старшим сыном Александра П, объявленным наследником, но умершим 12 апреля 1865 г. (после чего наследником был объявлен будущий Александр III): «Вы спрашиваете, не был ли я в Нижнем в приезд Государя? – Нет – но видел преданность народа к царственному дому в приезд наследника, который заезжал к нам на Бабайки 29 июня, слушал Литургию, по окончании которой Преосвященный поднес ему икону (копию с чудотворной) Святителя Николая, сказав:

«Ваше Императорское Высочество! Святитель Христов Николай, преподававший душеспасительнейшие советы царям, да глаголет сердцу Вашему вся благая о Вас Самих и о Православном Русском народе» – Тысячи народа (простой народ, исключительно крестьяне, и все бывшие помещиков, потому что в нашем кутке и слухом не слыхать Государственных) собрались и с любовию приняли и глядели на Царственного Юношу.

Он заходил к Преосвященному, пил у него чай и завтракал и удивлялся, что он прежде никогда не видывал Преосвященного, хотя тот постоянно жил около Петербурга. Но Бабайки и теперь не были в маршруте, – а посещение это устроилось совершенно неожиданно».

Переписка Петра Александровича Брянчанинова с Н.Н.Муравьевым-Карским продолжалась до самой кончины Николая Николаевича. Из последних писем Петра Александровича видно, что жизнь в монастыре не сразу принесла ему умиротворение: 'Что отчизне нашей по ее силе, и особенности характера массы народа, предстоит иметь сильное влияние на дела материка Европейского, в этом тоже нет сомнения, но что выйдет из этих испытаний? какой плод принесут лишения, потери, сотрясения?...» Мысли эти волновали многих его современников. Но прошли годы, прошло четырнадцать лет со времени кончины брата Преосвященного Игнатия, пятнадцать лет со времени кончины друга, которому он поверял свои переживания чуть ли не всю сознательную жизнь... «Я поражаюсь, – писала А.Н.Купреянова,- думая о том, какая огромная внутренняя работа должна была совершиться в этих людях (Петре Александровиче и его младшем брате Михаиле Александровиче, который также кончил монастырем), чтобы их характер, согнувшись, подклонился под иго монашества, а монашество их было не наружное только. Всю жизнь боролись в них две силы: громадная, врожденная сила гордости, страстности и самовластия и такая же сила несомненной веры и преданности Богу и Церкви. И последняя всегда побеждала».