назад

 

Василий Соколов 

Читая уездную повесть... //
Красное знамя (Вытегра). – 1990. – 1 сентября.


 

А в Кирсанове я у портного видел вывеску — 
два льва тащат в разные стороны брюки, и надпись: 
«Хотя и разорвали, однако не по швам!».
Вот реклама!
Н. Кузьмин «Круг царя Соломона».

Отец мой отлично знавший быт и нравы уездной Вытегры, помнил такой потешный случай. Некий мещанин, фамилией Кошель, занялся вдруг мясной торговлей. Лавка его появилась в ряду других деревянных на горке возле пароходной пристани.

Из Питера доставили ему красивую вывеску, на ней слева коровушка-буренка, справа – барашек, такие милые, прямо загляденье! Картинка привлекала покупателей в лавку, Кошель ликовал. Не понравилась она лишь местному художнику-вывесочнику, обозлила даже. Hу как же, не ему Кошель вывеску заказал. Ну, погоди же!

В один непрекрасный день входит в лавку пристав, чин не малый. На плечах погоны в цвет подсолнечников, на глазах зеленые окуляры, на боку — шашка. Спрашивает с издёвочкой: 
- Чем торгуешь, господин Кошель?
- Что на вывеске, то и в магазине, ваше благородие. Чего изволите?
- На вывеске бычатина и собачатина. Изволю оштрафовать тебя на десять рублей за то, что торгуешь этим товаром без разрешения полиции. 
- Позвольте, ваше бла... 

Пристав не дал договорить, взял Кошеля за ворот, потянул на свет божий. 
- Гляди, любуйся на свою рекламу. 

Мясоторговец обомлел! У буренки и барашка были начисто закрашены рога, что-то сделано с глазами, — корова стала быком, баран - собакой. Такое во сне разве только присниться может. 

Сбросили вывеску на панель. Пришлось Кошелю звать здешнего мазилу, платить ему десятку, как и приставу, за то, чтобы вывесочные корова и баран стали вновь на себя похожи. Дело этим не кончилось. Пьянчужка еще не раз принуждал Кошеля раскошелиться. 

Говорится с давних пор: реклама — двигатель торговли. А разве технический прогресс обводится без рекламы? A бытовое коловращение?...

Деревянный одноэтажный дом Струниных. В нём квартировала до революции наша семья. Угол дома украшался жестяным овальным щитком, на нем по зеленому полю желтой краской было крупно написано РОССИЯ. Такие щитки, пробегая в в школу видел я на нескольких частновладельческих домах. Отец объяснил:
— Знак страхового общества «Россия». Если сгорит или будет разрушен ураганом или наводнением, то владельцу в таком случае страховое общество выплатит стоимость дома. 

Менее известным было другое страховое общество «Саламандра». По бедности населения далеко не все дома были застрахованы, а пожары и наводнения случались часто.

Помню, как горел лесопильный завод Брандта в Кривом колене, как огонь в одну ночь уничтожил деревянное здание городского театра, как зимой среди белого дня горел на Зареке только что отстроенный, еще не застрахованный, домик Даши Пуриковой. Мы, мальчишки, стояли на снежной горке, напротив, и плакали, — подойти ближе было невозможно. Бедная Даша в отчаянии кидала на огонь комья снега. Пожарный обоз не мог пробиться на забитую сугробами улицу. Старожилы, наверное, вспомнят многие другие пожары, а половодья заливали заречную сторону чуть не каждой весной.

По вывескам уездного города можно было легко научиться читать, — текст, как в букваре, дополнялся картинкой. Так, над сапожной мастерской красовался блестевший черным лаком великолепный русский сапог с ушками, мастерская по ремонту часов и будильников запомнилась вывешенными на уровне второго этажа круглыми часами с раскрытыми крышками, с золотистой заводной головкой. Над подвальным помещением голубела вывеска, на которой намалеван был велосипед — мечта всех мальчишек. Здесь же ремонтировали швейные машинки. Выше и краше всех реклам сиял бронзовой позолотой, свитый веночком, аппетитный крендель булочной.

Вывесок было много. Даже чересчур много для уездного города. Если бы в какую-то ночь вдруг все они исчезли, то вытегоры, проснувшись утром, не знали бы куда пойти по своим надобностям. Не шучу, среди горожан, особенно среди едущих в город крестьян, было порядочно малограмотных и вовсе безграмотных.

Не нуждались в рекламе только кузницы братьев Заводниковых на Архангельском тракте да Кузьмы Ольшина на Петроградском. Звон молотков и наковален говорил сам за себя. 

Не нуждались в рекламе и швейные машинки кампании «Зингер». Их продавали врассрочку.

Подобно гоголевскому Петровичу из «Шинели», обходился без вывески и портной Кирзнер. Его приглашали в большесемейный дом и содержали пока он обшивал всю семью - недели две, а то и больше. 

И доверчивы же были к рекламе вытегоры! Да только ли они? 

«Лодьзинская мануфактура» объявила в одном из журналов: «За пять рублей высылаем сто вещей! Деньги почтовым переводом, адрес такой-то...». Ну, что же, фирма солидная. Пославшие пятерку получали, действительно, сто вещей: десятка два иголок и булавок, две-три катушки ниток, пару наперстков, зеркальце, расческу и тому подобную мелочь общей стоимостью рубль с пересылкой.

Остроумный, предприимчивый человек из Одессы дал объявление в газеты: «За рубль предложу средство двойного сбережения обуви!». Деньги почтовым переводом, адрес такой-то... Кому не хотелось носить сапоги, скажем, не год, а два без починки? Рубли потекли по указанному адресу. Когда остряк набрал на несколько тысяч, то извещал доверчивых провинциалов трехкопеечной открыткой: «Чтобы носить обувь дольше, делайте шаг в два раза больше». Совет вообще-то, не глупый. 

В Вытегре на городской площади существовал, свой белокаменный Гостиный двор, обиходно называемый: Торговые ряды. Магазинов в тех рядах было не более десяти; мануфактурный, обувной, посудный, скобяной и прочие. И вот заходят покупатели в обувной; видят, на полу разостлан холст с надписью: «Просьба не смотреть вверх!». - Конечно, все смотрят на потолок, а там другой холст: «Только у нас лучшие в мире калоши «Богатырь»! Реклама действовала, хотя калоши этой марки лучшими в мире не были.

Широко известны строки Ф. Тютчева: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». Александр Блок, любивший посещать пригороды Петербурга. увековечил в своих стихах пресловутый крендель: 

Вдали над пылью переулочной.
Над скукой пригородных дач 
Чуть золотится крендель булочной
И раздаётся детский плач.

Броско, рекламно поддержал авторитет московской торговли Владимир Маяковский: «Нигде кроме как в Моссельпроме». Не забыто досель!

Слово «Россия» сослужило добру» и долгую службу не только страховому обществу. Его рекламный овальный щиток я видел в пятьдесят пятом году в поселке Комарово Ленинградской области. Говорят, не случайно слово «Россия» стало названием поэмы Александра Прокофьева, проживавшего летами на даче в Комарово. Поэт высоко поднял патриотическое значение и красивое звучание этого слова.

Сколько звезд голубых, сколько синих.
Сколько бурь пронеслось, сколько гроз
Соловьиное горло Россия. 
Белоногие кущи берез.

Такие вот мысли, воспоминания навеяло мне прочтение повести «Круг царя Соломона» Николая Кузьмина, опубликованной в сборнике «Отрочество» (издательство «Детская литература» 1990 г.) А даты 1890-1986 свидетельствуют, что художник и писатель Николай Васильевич Кузьмин прожил полный век. Отрочество свое он провел в городе Сердобске Пензенской области среди мастеров портновской мастерской. В ней каких только людей не перевидал, каких разговоров не наслушался! Его уездная повесть цветиста по языку, слог повествования лёгок, свободен и нигде не переходит в болтливость. Автор предисловия В.Васильев справедливо говорит, что закрываешь повесть с таким чувством, словно побывал на уездной ярмарке начала века, на которую съехались люди разных сословий и званий, простодушные русские люди, умеющие хорошо трудиться и дорогое сочувственное слово сказать друг другу.

Читая повесть, я невольно сравнивал быт Сердобска с бытом жителей Вытегры — тоже тогдашней, уездной. И сравнение получалось в пользу Вытегры. Не потому, что родной город ближе к сердцу и глубже в моей памяти. 
А вот почему, — приведу только один факт.

Паренек, окончивший городское училище в Сердобске, мог надеяться поступить в телеграфисты или конторщики. На месте получить среднее образование представлялось невозможным. Кузьмин признавался с горечью: не было ни гимназии, ни реального училища, а ехать в губернский город — потрохов не хватало.

В литературе, даже в официальной — справочной, зачастую аттестуют старую Вытегру: глушь, захолустье. Кого как, а лично меня, долгожителя, такое пренебрежение обижает. Были у нас и гимназия, и реальное училище.
Не все в «проклятом» прошлом подлежит проклятию. Когда кто-то обывательски бранит свой родной город, мне вспоминается былая олонецкая частушка:

Говорили, баяли, 
Мою милену хаяли...

Уездной Вытегре было чем красоваться, чем гордиться, но это, дорогие читатели, уже другая, тема. Позвольте выступить с ней в другой раз, а всем советую прочесть «Круг царя Соломона», наверное, книга уже появилась в библиотеке. 

Любите, благоустраивайте родную милену. Не позволяйте хаять ее легкомысленно.