Андреева Т. Прощай, ХХ век!

назад | содержание | вперед 


Глава 4. Еще немного об институте и о друзьях

Школа и институт – это, несомненно, разные временные, пространственные, качественные и количественные ступени в жизни человека. Причем, школа представляет собой замкнутое пространство, ограниченное ею самой и маршрутом из дома в школу и из школы домой, временными рамками десяти или одиннадцати лет, как это было в моем случае; общение, ограниченное определенным количеством одноклассников и детей из параллельных классов, а также учителей. В школе мы, в основном, равномерно и медленно карабкаемся по временной лестнице вверх внутри этого пространства. Институт же раздвигает и ломает привычные рамки и ограничения, меняя приоритеты. Время обучения сокращается до четырех-пяти лет, но пространство жизни и общения резко расширяется. Институт является более высокой планкой, за которой количество знакомых и друзей увеличивается пропорционально появлению новых интересов, знаний и проявлению самых разных способностей. Способности проявляются на фоне новых занятий и увлечений, а также нового общения. Во всяком случае, у меня в то время появилось много новых знакомых и друзей.

Я уже писала об институте и о своих преподавателях, но поскольку это – несомненно, веха в моей жизни, период полный нешуточной работы ума, обретения новых друзей и отношений, хочется остановить на этой поре взгляд и еще раз вспомнить, что особенно выделялось тогда из общего потока времени.

Пока человек не определился в жизни, то есть, пока он молод и у него нет своей собственной семьи, он общается с большим количеством людей: родных, друзей, товарищей, знакомых. Собираются молодежные группы, которые объединены либо общностью интересов, либо какой-то идеей, а чаще всего желанием уйти от одиночества, прибиться к какой-нибудь «стае», или «рою». Это одно из древнейших побуждений – объединяться с другими людьми, в целях безопасности, удобства совместных действий. А в современном мире среди знакомых девушке, или юноше легче искать себе пару, даже если это происходит бессознательно. Круг знакомых и друзей постоянно растет, а значит, увеличивается число возможных встреч, увеличивается возможность выбора. Вот такое «роение» мы называли дружбой. В этом смысле дружба может рассматриваться и как предтеча любви, поиск сходства и различий между людьми, узнавание своих и приноравливание к ним.

Наш с братом общий друг, Славка Попов, еще в конце моего первого курса обучения, как-то раз пригласил меня зайти к «очень интересному человеку», жившему на улице Мира, 17, в старом доме с аркой. Этого человека звали Женя Красильников, и был он оригинальным самодеятельным художником, самодеятельным же философом и гедонистом по призванию. С молодой женой Ирой Красильниковой, в девичестве Шум, он проживал в большой коммунальной квартире на втором этаже. У них с Ирой была маленькая комната без окон, выходившая в общий коридор недалеко от кухни и холодного общественного туалета, смотревшего на речку Золотуху. Преимущества этой комнаты в глазах многочисленных друзей Жени и Иры были неоспоримы – здесь царила полная свобода. И поэтому все, когда-либо попавшие сюда, становились, по меньшей мере, постоянными гостями. Сюда можно было прийти в любое время дня и ночи, в любом настроении и привести с собой кого угодно. Были, конечно, люди, которые не прижились, но я, мои друзья и подруги остались здесь на долгие годы. Мы буквально жили в этой квартире, даже когда Женя давно перебрался в другое место, оставив жену и маленького сына, Антона. И стало понятно, что Ира, которую муж всегда держал в тени своей харизматичной личности, оказалась достаточно сильным и интересным человеком, чтобы не только сохранить всех прежних друзей дома, но и сделать его прибежищем и опорой для многих из нас, нуждавшихся в поддержке. И это продолжалось до тех пор, пока, через много лет, дом, как памятник истории, не расселили.

А пока, я нашла здесь второе, кроме библиотеки, место, где можно было укрыться, встретиться с друзьями и отдохнуть душой. Женя поражал меня большими, но бессистемными знаниями литературы, философии и живописи, а Ира была моей ровесницей и просто мне нравилась. Притом, что у Жени собиралась самая разношерстная публика, и большинство было проникнуто духом космополитизма, сам он внешне и внутренне принадлежал к русофилам. Он и выглядел как русский мужичок, коренастый, среднего роста с русой бородкой и усами. Ирина же была тонкая, хорошенькая молодая женщина, умевшая нравиться мужчинам.

У Жени с Ирой я познакомилась с братьями Шварковыми, с братьями Орловыми, с Сашей Шагаловым и Сережей Щекиным, а также их друзьями, Женей Коваленко и Юрой Ефремовым, на многие годы ставшими моими сотоварищами. Все эти мальчики были из хороших семей, и думаю, что их тянуло в Женину берлогу то же, что и меня – свобода! Свобода от родительской опеки, возможность самовыражения, свободомыслия и общая любовь к музыке в стиле «рок», которая начала проникать в Вологду примерно в 1960 году, через «вражеские голоса» – радио «Голос Америки» и радио «Би-Би-Си». Ребята были фанатами таких модных и известных на весь мир групп, как «Битлз», «Ролинг Стоунз», «Прокл Харум», «Квин» и так далее. У Жени мы могли сутками слушать, записанные на магнитную ленту, песни этих групп. Саша Шагалов и Сергей Щекин, кроме школьной программы дополнительно занимались английским языком, чтобы понимать любимых певцов. Так сильна была магия песен «Битлз», что мы разучивали их и знали не хуже любимых русских песен. Саша внешне немного напоминал Пола Маккартни и даже стригся «под Пола» и носил такие же узкие брюки. А Сергей просто бредил «Битлз», он знал о них все и однажды написал письмо на радио «Би-Би-Си» самому Барри Холланду. К собственному восторгу и удивлению в ответ он получил из Лондона подарок – последний альбом «Битлз» под названием «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера». Слава Сергея прокатилась по всей Вологде и далеко за ее пределами. Что было потом, он описывает в своей книге «Сергей Фаустов крупным планом», вышедшей в Вологде в 2008 году!

В то время и много позже Вологда была спокойным и безопасным городом, может быть поэтому, да еще, потому что молодым людям было некуда пойти развлечься, мы часто собирались у друзей, которые уже жили отдельно от родителей. Вторым вариантом были прогулки по ночному городу и разговоры, разговоры о жизни, об учебе, о музыке, о книгах и живописи.

Я с удовольствием общалась с Володей Шварковым и Володей Орловым, городскими, красивыми, модно одетыми, разбитными мальчиками. Они казались мне необычными, да и в самом деле сильно отличались от окружавших меня сокурсников, большинство из которых приехали учиться в Вологду из глубинки. В. Орлов был добрым и внимательным к своим друзьям и подругам юношей. Я благодарна ему за то, что он никогда не жалел времени, чтобы развлечь меня, сводить в кино или к друзьям, а то и свозить на машине за грибами, или собрать большую компанию, чтобы съездить на Волго-Балт и в Ферапонтово на озера. Бородаевское озеро, мелкое и чистое с противоположной от Ферапонтова монастыря берега, принимало нас теплой волной и в изобилии одаривало нашу компанию раками и рыбой. Посредством небольшого канала и шлюза оно соединялось с Паским озером, глубоким и холодным, заросшим по краям густым камышом, в котором прятались утиные семейства, и через которое можно было на лодке добраться до Мариинского канала, а оттуда выйти в Кубенское озеро. Володя Орлов познакомил меня с гостеприимным и всегда готовым к приключениям, Валей Щагиным, у него в доме через несколько лет я встретила своего будущего мужа.

В. Шварков приобщал меня к западной молодежной музыке и массовой культуре. Он всегда тяготел к западному миру, к свободному и предпринимательскому образу жизни, обладая способностью находить все самое модное и интересное в мире музыки и в мире вещей. Ему бы родиться после перестройки девяностых годов двадцатого века, и он со своей хваткой, предприимчивостью и веселой легкостью в общении, может быть, стал бы миллионером, или хотя бы просто богатым человеком.

Меня привечали в этой компании, конечно же, за знания английского языка. Володя Шварков к 1968 году организовал свою рок группу, и я, как могла, записывала для него тексты иностранных песен со слуха. Причем, многочасовые прослушивания и перевод песен «Битлз» дали мне гораздо больше в умении слышать иностранную речь и понимать ее на слух, чем работа в лингафонном кабинете института. Поэтому, будучи уже учительницей, а затем вузовской преподавательницей английского языка, я часто начинала свои уроки с прослушивания песен этой великой группы.

В 1968 году я окончила институт. До моего выпуска на инъязе учились пять лет, и изучали два иностранных языка. Я попала под очередной эксперимент – четыре года учебы и один иностранный язык. Правда, факультативно можно было, кроме английского языка, учить еще немецкий или французский, на выбор. У нас на факультете был студент, Николай Паутов, настолько увлеченный учебой и языками, что за эти четыре года он освоил не только три европейских языка, но еще и японский! Аркадий Иванов, мой институтский приятель, подтрунивал над ним, говоря, что если Коле на колени посадить девицу, он даже не заметит, а будет продолжать смотреть в русско-японский словарь. Зря смеялся, Коля знал языки лучше всех и его со временем пригласили преподавать в Московский государственный университет.

Несмотря на малый срок обучения, нам преподавали много предметов – теорию и практику английского языка, теоретическую и практическую грамматику, общее языкознание, страноведение, историю Коммунистической партии Советского Союза, политэкономию, философию, психологию, английскую и американскую литературу, стилистику английского языка, интерпретацию текста, теорию и практику перевода, немецкий язык и медицину.

Кстати, когда началась медицина, я поняла, что мне эта наука тоже очень интересна и дается легко. И, хотя нас водили на практику в морг и в хирургические отделения взрослых и детских больниц, ни вид крови, ни уход за больными не вызывали у меня отторжения. А присутствие в морге на препарировании трупа лишь помогло мне рано понять, что труп – это уже не человек, а только его оболочка. Тогда все девочки из пединститута должны были пройти курс обучения на медицинскую сестру запаса, мы все были военнообязанными. Интерес к медицине сохранился у меня на всю жизнь, и даже те начатки знаний, которые мы тогда получили, мне очень пригодились, хотя бы в том смысле, что я умею сделать укол, перевязать грамотно рану, наложить шину при переломе и тому подобное.

Из общественных наук мне особенно нравились философия и психология, а из профессиональных предметов – литература, стилистика, перевод и интерпретация текста. В это время окончательно определились мои научные интересы. Под руководством Р.А. Киселевой я стала заниматься новым направлением в стилистике, «стилистикой декодирования». Тогда же было принято решение, после «отработки» в сельской школе по распределению, поступать в аспирантуру. Я училась отлично, достаточно свободно владела английским языком, и прочла почти все книги авторов девятнадцатого и двадцатого веков в зале иностранной литературы областной библиотеки (тогда этих книг было не так много, как сейчас).

В моей институтской группе были славные девочки, мы жили дружно, хотя и не были единым целым, как тогда говорили, «коллективом». Мне нравились все, потому что каждая выделялась чем-то особенным. Кроме того, мы провели вместе четыре года, по шесть-восемь часов в день, а это сближает. Особенно яркими личностями были Вита Таран, Ира Соловьева, Ира Реутова, Таня Оботурова, Женя Турыгина, Геля Суслова и Люда Розова. С веселой, умной Витой я дружила три года, затем наши пути разошлись. Две Иры и Таня Оботурова дружили с детства, начиная со школы, и по жизни прошли вместе, живя первоначально в Завокзальном районе, имея общих друзей и общую работу. Женя Турыгина отличалась необыкновенно яркой, восточной красотой и доброй, преданной душой. Геля Суслова была самой модной и стильной девушкой в нашей группе. А Люда Розова, имея романтический склад души, обладала, тем не менее, большими организаторскими способностями, получившими в ее жизни дальнейшее развитие. Из них лучше всех училась Ира Соловьева. Впоследствии из нее получилась замечательная учительница и директор знаменитой Вологодской школы № 1, с углубленным изучением английского языка. Девочки из моей группы стали учительницами и до сих пор почти все с честью выполняют свое нелегкое предназначение. Одна Геля не только учительствовала, но и преподавала в политехническом институте, а затем и вовсе уехала в Москву и многие годы работала переводчиком.

В параллельных группах тоже было несколько девочек, с которыми у меня сложились дружеские отношения. Например, Валю Печоркину я знала и любила еще со школы, потому что она была добрая, душевная и красивая девушка, много читала и думала, с ней было интересно общаться. Валя пробудила во мне интерес к творчеству А.П. Чехова, мы зачитывались его рассказами, поражаясь филигранности авторского языка и точности психологических образов русских интеллигентов и мещан. В Рите Батовой, будущей Трайниной, было много такого, что мне очень нравилось в людях – внешняя привлекательность, даже скорее притягательность, легкий нрав и искрометное чувство юмора. С большим удовольствием я вспоминаю, как мы с Ритой работали воспитателями в пионерском лагере на реке Леже, после второго курса института. Если бы не веселая Рита, не знаю, как бы я пережила неудобства лагерной жизни, ужасную кормежку, состоявшую в основном из слипшихся макарон, и туч неестественно огромных рыжих комаров.

Мы окончили институт в 1967 году. Ира Соловьева и я, единственные на английском отделении получили красные дипломы. Летом этого же года мы разъехались по школам, в которые нас направили по распределению.


назад | содержание | вперед