… наиболее любопытным событием не только юбилейной декады, но, полагаю, и всего телесезона, стала шестнадцатисерийная программа Леонида Парфенова «Российская империя» (НТВ). Начатая еще два года назад рассказом о Петре Великом и его наследниках на русском престоле, она лишь к юбилею Санкт-Петербурга была доведена до конца.

Работа эта по охвату материала, по вложенному в нее труду беспрецедентна. В отличие от тех своих коллег, кто в раскрытии исторического материала предпочитает традиционно скучноватую форму назидательной ученой лекции, Парфенов оживляет материал, ставший историей, как бы личным присутствием в ней. Вместе со съемочной камерой он мотается (простите мне этот неакадемический термин, но он как нельзя точно обозначает происходящее на экране) по разным континентам, странам, городам, проникает во дворцы, дома, даже коммуналки – непременно в те самые места, где происходили исторические события. И показывает раритетные документы, предметы, свидетельствующие о случившемся. Темперамент рассказчика, его напор, откровенное желание и умение связать дела давно прошедших дней с днем нынешним – все оказывается настолько заразительным, что кажется порой: мы чудом оказались в императорском Санкт-Петербурге минувших веков.

Шестнадцать серий Парфенова – это не куцые двадцатишестиминутные выпуски, где к тому же немало времени «откусывается» повторами-напоминаниями о том, что было до того и что будет после. Серии в «Российской империи» обычно не меньше часа, а то и приближаются к полутора (они неодинакового размера, что, кстати, диктуется разнообъемным предметом рассказа). И главное, автор никогда не позволяет себе говорить о чем-то вообще, делать выводы (даже подчас необходимые) теоретического характера: он всегда конкретен, оперирует только фактами.

Симптоматично, что Парфенов разделил творческое составляющее своих выпусков-фильмов на четыре части. Цитаты исторических деятелей у него произносит за кадром актриса Алла Демидова. Кадры-киноиллюстрации из исторических фильмов (кстати сказать, тщательно и точно подобранные) идут на тонированном «под сепию» и «вельвет» экране, причем эти типично фотографические средства оказываются не только красивыми пластически, но и сообщающими изображению качество неких воспоминаний, проходящих сквозь, если так можно выразиться, дымку времени.

И еще один слой повествования – милые и смешные мультики, рисованные сюжеты: они идут в центре кадра, превращенного в своего рода театр с поднимающимся занавесом. В них какое-нибудь из рассказанных автором событий приобретает гротескный, острый характер. Скажем, в том месте, где нам сообщают о введении С. Витте в России золотого червонца, который сразу же стал самой твердой валютой в мире, мы видим нынешнюю американскую купюру с портретом президента в центре, где тот пробует на зуб русскую золотую монету.

Но главным в этом «квартете» голосов является сам Парфенов. Причем он не только говорит, но еще и действует. За двадцать часов экранного времени он ни разу не сел за стол лектора- повествователя, не взобрался на кафедру. Аутентичность (специально употребляю строгий научный термин) в сочетании с постоянной легкой иронией составляет своеобразие всех серий. Иронией пронизан уже пролог каждой из серий: они начинаются звуками гимна современной России, который плавно переходит в гимн России царской, – эдакий многозначительный музыкальный гибрид! Кстати, в одной из серий Парфенов с ехидцей сообщает, что первым автором слов двух гимнов страны был еще В. Жуковский (сначала он фактически перевел британский текст, а затем написал слова на музыку Львова). Это замечание рассчитано, конечно, на нынешнего зрителя, который не забыл недавних разговоров о С. Михалкове, авторе гимнов двух государств.

Вообще аллюзии, прямое или косвенное включение нашего зрительского опыта, обыгрывание связанных с этим обстоятельств – наверное, одна из самых ярких красок парфеновского текста. О баснописце Крылове он говорит, что тот был «лучшим, талантливейшим поэтом своей эпохи». Что Д. Милютин, проведший при Александре II реформу вооруженных сил, был «действительно лучшим военным министром всех эпох». Сообщает о нравах прессы, где после закрытия одного издания «уникальный журналистский коллектив» тут же открывает другое. Называет М. Сперанского автором «первой шоковой терапии» в эпоху Александра I. Замечает, что Павел I сам занимался «народным контролем» и установил первую «книгу жалоб и предложений». Или что «из всех искусств для империи (при Петре) важнейшим являлась архитектура». А.П. Толстой, возглавив еще при Петре I сыскную службу, стал первым русским «с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками». Наполеоновский режим Парфенов называет «империей зла». Ситуацию с П. Чаадаевым – «первым случаем использования психиатрии против инакомыслия». Екатерину II величает «основоположницей российского самиздата». Использует знакомые каждому нынешние термины и понятия, вроде «кризиса неплатежей», «просьбы политического убежища», «района массовой застройки».

Не нужно, впрочем, думать, будто только в остроумных аллюзиях проявляется современность парфеновского сериала. Аллюзии, что ни говори, это все же гарнир, а самый «бифштекс» состоит в трудоемком и подробном повествовании, которое журналист ведет чаще всего «в полевых условиях». Профессионалы-телевизионщики, несомненно, придут в восторг от его умения вести осмысленный рассказ в движении – не только на улицах, но и в полях, на воде и даже однажды сидя в кресле горнолыжного подъемника. «Секретом фирмы» является и то, что Парфенов свои бесконечные тексты произносит в одном темпе и, главное, в одной музыкальной тональности.

При том, что в финальных титрах указано немало остепененных консультантов-историков, чувствуется превосходное знание материала и фактов, любовь автора к мелочам и подробностям, цифрам. В особенности – к военным действиям, к геополитическим проблемам. Парфенов любит ходить по виртуальной карте, в которую превращается пол телестудии, переставлять с места на место фигурки солдат или кораблики, умеет на месте сражений точно указать диспозицию российских войск и войск противника. Все это делает историю в его изложении на редкость конкретной, материальной, земной.

И все же, все же...

«Московский комсомолец» (26 мая) в своей рубрике «Сиди и смотри», давая анонс на «Российскую империю», вполне в ее духе иронизировал: «Цари, на третий-второй рассчитайсь!» И затем, отвечая на вопрос: «Кому смотреть?», ехидно заметил: «Любителям быстрой истории». Критика, полагаю, нужна. Но не по поводу «быстрой истории», а в самом подходе супермодного Леонида к истории. По сути, он представил нам ее как цепь анекдотов в том смысле, в котором это слово «анекдот» воспринималось в давние времени: «случай», «происшествие». И там, в этой цепи, не найти даже и намека на то, что история царствования Романовых – это, между прочим, и многострадальная общенародная история. Но этот существенный изъян проскочил мимо взора «МК» как несущественный, да и вообще не был замечен в нашей телекритике...

А между тем 16 июня, когда я заканчиваю эти заметки, в Санкт-Петербурге начал работу Госсовет России... по вопросам культуры, по обычаю маячащим на задворках государственного интереса. Так В. Путин как бы пунктиром еще раз обозначил великую роль своего родного города в истории Родины.