Теперь она крутилаось, как белка в колесе, и колесо это все явственнее превращалось в колесо фортуны. Осанка, тренировка, походка, аэробика, готовка,, питание, самомассаж, кварц, ванна, взвешивание... Она купила самую дешевую электробритву и раз в неделю брила короткий колючий ежик на голове: рыхлая белая кожа посмуглела, стала плотной, парик уже не мешал на работе. Она поймала себя на том, что зеркало из врага превращается в друга: надежда укоренилась в ней, как неистребимый репейник на пустыре.
      Приходил Звягин, валился в кресло, откусывал пирог, безжалостно волок ее за шиворот дальше:
      - Что значит - времени нет?! Вот будет у тебя муж, да дети, да болеют, да стирать, готовить, доставать, да самой на работу - то ли заноешь!.. Это все цветочки - дождешься ягодок.
      К Новому году Клара прибавила, наконец, килограмм. Звягин торжествовал победу: "Самое трудное - дело сдвинулось с места! Дальше пойдет легче".
      После очередного телефонного рапорта Клары жена не выдержала:
      - Леня, ну зачем ты так мучишь девчонку несбыточными иллюзиями! Раньше или позже тебе это надоест, как надоедали все твои ненормальные увлечения, и с чем она тогда останется?.. Хорошее настроение Звягина было несокрушимо:
      - С приличной внешностью - вот с чем она останется! Если красивая женщина отличается от некрасивой, собственно, лишь некоторыми деталями, то каждую деталь по отдельности можно - и нужно! - привести в порядок. Это предельно просто и очевидно.
      Относительно простоты он немного преувеличивал: хорошего протезиста-стоматолога пришлось поискать.
      Громоздкий и ловкий, как медведь, стоматолог сунул Клару в кресло, включил слепящую фару и полез ей в рот:
      - Так, хорошо, правильно...- поощрительно урчал он.- Через месяц можете сниматься на рекламу зубной пастыИ достал из стерилизатора шприц. В животе у Клары похолодело тягуче и жутко.
      - Прямо сейчас... уже?..- в панике спросила она, надеясь на первый раз отделаться осмотром.
      - Женщины вообще храбрые,- сказал стоматолог.- Недавно у меня один здоровый мужик - увидел шприц - и потерял сознание.
      Клара зажмурилась, открыла рот и судорожно вцепилась в ручки кресла.
      - А что вы вцепились в кресло? - обиделся стоматолог.- У меня больно не бывает.
      Страх инквизиторской пытки сменился радостным удивлением: оказалось вполне терпимо. Мохнатая лапа стоматолога, в которой щипцы выглядели маленькими, действовала без видимого усилия. Звякнуло в плевательницу - раз, два, три... четыре...
      - И как вы эту гадость во рту терпели...- сочувствовал стоматолог.Во-от сюда мостик поставим... короночку, и здесь... эти пеньки сточим и на штифтики поставим фарфоровые - как по ниточке ровно будет.
      - Шпашибо,- прошамкала Клара, вставая.
      - Не разговаривай. Через неделю подживет - н начнем... Дома она долго скалилась в зеркало. "Как прореженный огород..." Всплакнула, но долго плакать было некогда: упражнения для ног, аэробика, компресс на голову, ванна,- а завтра в шесть вставать на работу.
      Последующие визиты слились в цепь дней, четко делившихся на две половины: страх и тоска ожидания - и некий блаженный хмель от того, что все прошло небольно и хорошо. Она садилась в кресло, и в мозгу словно открывала работу слесарная мастерская: грохот, скрип, тряска, во рту жужжало и хрустело, пахло едким лекарством и жженой костью, аж дымилось, губы оттягивались ватными тампонами, и вдруг проливалась на язык прохладная струйка воды. От напряжения она забывала дышать. Стоматолог промакивал ей пот салфеткой и успокаивающе урчал.
      Она подсчитывала, во что ей обойдутся новые зубы. Черная касса, продать новые сапоги, подзанять... ничего, рассчитается.
      - Какая ерунда! - гремел Звягин, гоняя ее в магазин за молоком.Дубленка стоит дороже, чем все твои акции по перевоплощению! Кончался январь - темный, морозный, радостно-трудный.
      - Вот так! - довольно рявкнул стоматолог, навинтив на штифт последний белоснежный фарфоровый зуб, и щелкнул по нему ногтем. Взял со стеклянного столика с инструментом зеркальце и поднес Кларе:
      - Устраивает?!
      Она не могла насмотреться. Зубы сияли - ровные, белые, плотные, кое-где с крохотными щербинками - неотличимые от настоящих.
      - Миллион за улыбку! - взревел стоматолог и выключил спою слепящую фару.- Сияй на здоровье. "Ах",- сказали девочки в цехе. Клара сияла. "Подождите..."
      - Подождите,- скромно пообещал Звягин домочадцам,- я ее еще устрою работать диктором на телевидение.
      - Лучше в немое кино,- посоветовала дочь, гладя школьное платье.
      - У нее голос, как у нашего коменданта гарнизона, помнишь? - пояснила жена.- Или это телефон так искажает?
      - Я уже свел ее с преподавательницей художественного слова из театралки,- парировал Звягин.- Голос отличный, просто она не умеет им владеть.. Научится. Защебечет птичкой!..
      Клара "щебетала птичкой" сорок минут перед сном в ванне - больше времени в сутках не оставалось. Гортань, связки, диафрагма, дыхание... "Даже низкий и хриплый женский голос может быть красивым и обаятельным,повторяла она услышанное,- если правильно пользоваться им: говорить негромко, без резких пауз и ударений, выработать легкое грудное придыхание, снижать иногда к полушепоту..."
      - Зачем вы меня провожаете, Леонид Борисович? - спросила она "с легким грудным придыханием", когда по заснеженному бульвару Профсоюзов они шли к косметической клинике (подошла ее очередь на операцию).- Вы тратите на меня уйму времени...
      - Ах, молодость! - мушкетерским тоном отвечал Звягин.- Прогулка с девушкой - что за отрада для старого солдафона, заскорузлого от чужих страданий эскулапа. А главное,- добавлял он,- жена меня к тебе не ревнует. Вот когда станешь выглядеть так, что заревнует,- все, больше времени не найдется.
      - Совсем? - скрипнула Клара несчастно.
      - Тогда уже у тебя не найдется времени для меня - человека немолодого, женатого, некрасивого и неинтересного.
      - Это вы некрасивый и неинтересный?! Звягин лукавил. Навязав Кларе свою волю (так он считал),- он относился к ней с ревностью собственника, сродни ревности художника к своему творению. И, не полагаясь полностью на непостоянный женский характер, провала своей затеи допустить не мог: подстраховывал каждый шаг. В тайной глубине души будучи убежден в безграничности человеческих возможностей - он был невысокого мнения о воле и характере большинства людей. "А ошибаться,- пожимал он плечами,- я предпочитаю в лучшую сторону".
      Хирург, склонив голову на бочок, по-петушиному посмотрел на Клару сначала одним глазом, потом другим. Прыгнул вперед и внимательными пальцами стал мять ее лицо.
      - Но-ос, нос-нос-нос... Ну и шнобель! - забормотал он. Схватил рентгеновские снимки, завертел, глядя их на свет. Задумался, замычал, раскинул альбом с фотографиями:
      - Будет вот так. Согласны?
      Слева красовался профиль с устрашающим тараном поболее Клариного, справа - то же лицо с носом... ах, с чудесным, нормальным, заурядным носом - не нос, а мечта... Другие фото впечатляли столь же.
      Клара в головокружении представила себя роботом, дождавшимся наконец спасителя-механика с набором дефицитных запчастей.
      - Почему вы не обратились раньше? - вился хирург.- Иностранцы прут толпами,- скромно хвастался он: - у них операция обходится в целое состояние.- Посмотрел Кларину карту, анализы; часы на его руке зажужжали.Приступим? А? Увеличиваем оборачиваемость койка-мест - по мировым стандартам: до минимума сокращать пребывание в стационаре,- пояснил он Звягину.
      - Посмотреть разрешишь, Витя? - любопытствуя, попросил Звягин.
      - С моим удовольствием. Это тебе не упавших по улицам собирать,поддел тот.
      Удивительно просто и быстро. Нянечка свела Клару в душевую, выдала пижаму. Померили температуру, давление, и - в операционную, где хирург, уже в маске, кивнул анестезиологу, а рядом, тоже в маске и зеленом халате, щурил зеленые глаза Звягин.
      Сестра протерла ей, лежащей на столе, сгиб локтя и подала анестезиологу шприц.
      - Рот открой шире... сейчас мы тебе эту трубочку осторожно введем... во-от, все, дыши на здоровье...
      Электрические лучи в белом кафеле расплылись, затуманились, и она поплыла в восхитительную страну, неотчетливую и прекрасную, а прекраснее всех была она, Клара, и это и было тем счастьем, которое снилось в детстве.
      ...Появились какие-то ощущения, ощущения эти определялись и стали неприятными: слегка мутило, и лицо стянуло, будто заскорузла мыльная корка. Кто-то склонился над ней и похлопал ласково по руке.
      - Не разговаривай,- сказал Звягин.- Это повязка. Все отлично, молодец.
      Оставил ей в тумбочке томик Цвеига (выбирала, естественно, жена) и кульки с апельсинами и халвой.
      Завтрашним дежурством махнулся с Джахадзе и встретил Клару внизу:
      - Чтоб не так стеснялась идти по улице в своей повязке,- проворчал.А то подумают, что нос тебе в драке разбили...
      Неделю она, в повязке, вылезала из комнаты только в магазин, сокрушаясь, что пропускает упражнения для ног и груди - чтоб не напрячь случайно лицевые мышцы и не повредить свежие швы. Нетерпение томило ее.
      - Не пугайтесь,- предупредил хирург, освобождая ее от проклятого целебного намордника.- Прошу.
      Клара осторожно и со страхом, чуть разжав веки, в щелочку между ресниц поглядела в зеркало. Глаза распахнулись, рот раскрылся горестно:
      - Охх!.. Бесформенная сизая свекла топорщилась на отекшем лице.
      - Дивно! - возрадовался хирург, бережно трогая свеклу.
      - Ы-ы-ыы...- безнадежно провыла Клара.
      - Не смей реветь, сопли потекут! - закричал хирург.- Его надо беречь, он еще нежный! Не "ы-ы", а пять баллов,- ярился он.- Через пару дней отек спадет, тогда увидишь, что не "ы-ы", а "о-о"! Вот тебе для компрессов...
      Эти дни она провела перед зеркалом. Зеркало исправно являло волшебство. На пятые сутки отек спал совершенно. Швы в крыльях носа не замечались.
      Это было другое лицо; она поймала себя на самозабвенной и бесстыжей любви к этому лицу. Пользуясь ходульным выражением - ее распирало от счастья. Упругий ветер перемен достиг весны.
      - С Восьмым марта! - поздравил Звягин, явясь с мимозами. Потянул носом запах озона (после кварца), подергал крепления мешков на штанге, полез с ревизией в холодильник.
      - Плюс три триста! - отрапортовала Клара, после приседаний глубоко дыша по системе йогов.- Спасибо, Леонид Борисович.
      - Не сутулься! - гаркнул он.- Носки врозь! Что - скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается? Дело, однако, делалось. Еще как делалось. Звягинские три листочка распухли за зиму в "дело Клары" - папку с адресами, телефонами, рецептами и расписаниями. Он привез гримера с "Ленфильма" к знакомому офтальмологу, и втроем они два часа подбирали Кларе оправу для очков - такую, чтоб глаза казались больше, чтоб выглядела украшением. Подобрали, но это был единственный образец, и Звягин перерыл пол-Ленинграда, пока достал требуемое. Клара нацепила очки, засмеялась и отныне снимала их только перед сном (десять часов!).
      ("Как девочка?" - самолюбиво спросил Звягин.- "Ничего",- с мужским глубокомыслием решил офтальмолог. Звягин хмыкнул: "Одеваться не умеет".)
      Мужчине редко удается понять, как захватывающе увлекательна проблема женской одежды. Заваленная журналами мод и книгами по истории костюма, квартира Звягина превратилась в избу-читальню: жена и дочь обменивались восклицаниями - и вздыхали...
      - Конечно, если одеть ее в туалеты от Диора...- язвила дочь...
      Если и было на свете что-то невозможное - так это смутить Звягина.
      - Диор нам не по карману,- без сожаления объявил он Кларе очевидное.И ладно. Простое правило: носить надо не самые красивые и модные вещи, а те, в которых ты сама выглядишь красивой и привлекательной. Лучше прекрасная золушка, чем уродливая миллионерша, не согласна?
      Клара возразила в том духе, что лучше прекрасная миллионерша. Задетый Звягин (теоретически подковавшись до уровня едва не законодателя мод) в ответ перекроил ее спрессованное расписание и загнал строптивицу на курсы кройки и шитья: "Вот и шей себе что хочешь".
      - Без фирменных тряпок сейчас никуда не денешься,- упорствовала Клара.
      - Лучшая одежда для таких, как ты - смирительная рубашка! - негодовал Звягин.- Нет ничего нелепее самоходной вешалки из ателье мод! Никогда царица Савская не надела бы брюки "диско" или короткую юбку: у нее были кривые ноги - а худо-бедно она слыла красивейшей в мире. Для тебя изобретены свободные сверху брюки, шея длинная - ворот раскрыть, талию перетянуть широким поясом...
      - Их никто не носит!
      - А ты будешь! Или тебе это все надоело? - зловеще спросил он.
      Клара ослепительно улыбнулась и поставила ноги в первую позицию.
      - Не надоело, Леонид Борисович,- вкрадчиво прошелестела она.- Я буду паинькой. Я буду ходить в казацких шароварах и перетягиваться офицерским ремнем. Вы меня не бросите?
      - Браво первая валторна! - изумился Звягин.- Теперь ты понимаешь, что форма определяет содержание?
      Она вынула из духовки горячий пирог, принесла специально купленный высокий стакан с ледяным молоком. Выпятила грудь, присела "пистолетиком" на одной ноге; брякнула:
      - Хочу сменить работу... Не очень-то приятно, знаете, когда в тебя за спиной тычут пальцем и пристают с расспросами...
      - Отрезать прошлое,- согласился Звягин.- Потерпи до лета. А швейную машинку - в кредит - чтоб купила с получки!
      - Денег не хватит...
      - Одолжу.
      Весь вечер дома он просидел перед телевизором, мрачен и задумчив. Жена ни о чем не спрашивала и пропускала ошибки в проверяемых тетрадях.
      - Доигрался? - не выдержала она за ужином.- Заморочил девочке голову?
      - Весна,- заступилась дочка.- Я бы на ее месте тоже в тебя влюбилась,- нахально заявила она. Звягин хлюпнул молоком, беспечно свистнул и подвел итог:
      - Пожалуй, хватит. Собственно, немного и осталось. Ночью он сидел на кухне и красным фломастером аккуратно зачерчивал пункты своего плана, составленного полгода назад. Оставалось немного.
      - Нормально,- сказал тренер.
      - Совсем иное дело,- сказала балерина.
      - Хорошо, пусть осенью приходит,- сказал начальник отдела кадров радиозавода.
      - Готовить умеет? - спросил археолог.- А лопатой работать может? Только платим мы в экспедиции немного, учтите. И пусть принесет с работы справку об отпуске.
      Первого мая Звягин велел Кларе начать отращивать волосы: "Хватит". А на Черное море она поедет бесплатно - в археологическую экспедицию: вода, солнце, физические нагрузки и общество. Нет, никаких хлопот - достаточно было зайти в Институт археологии. Клара посмотрела в сторону и сунула ему в руки сверток.
      - Это еще что? - удивился Звягин, разворачивая свитер.
      - С праздником,- сказала Клара.
      - Зачем?
      Она стояла на фоне окна, сияющего майской голубизной,- стройная, мило очкастенькая, печальная.
      - Не бойтесь, это недорого, я сама связала... Давайте погуляем... Погода хорошая, праздник... Я вас долго не задержу.
      Второго мая, на дежурстве, между вызовами, Звягин играл в шахматы на двух досках - с Гришей и Джахадзе. Гриша продул быстро и пошел на кухню жарить бифштексы и накрывать стол.
      - С хорошей девушкой ты вчера гулял по Петроградской,- по-свойски одобрил Джахалзе, зевая белого слона.
      - У каждого свое хобби,- улыбнулся Звягин.- Шах. Явился Гриша, делая метрдотельский приглашающий жест, но вместо формулы: "Пожалуйте к столу" врубился селектор:
      - Десять тридцать два, на выезд. Черная речка, падение с высоты.
      - Мат,- объявил Звягин, вставая.- Если до возвращения кто съест мое мясо, пусть пеняет на себя - растерзаю.
      Спустился по лестнице и пошел к машине - прямой, беспечный, легко обогнав Гришу своей внешне медлительной походкой.
      ...В августе, вернувшись с семьей из отпуска, Звягин достал из почтового ящика два письма от Клары.
      "...Здесь так чудесно, море, солнце, рядом виноградники, ем виноград корзинами и толстею... волосы растут так быстро... народ замечательный, столько интересного... сделала штангу из ручки лопаты и мешков с песком... неужели это все правда...
      Помните, вы говорили, что у меня "царапучее имя"? Ну, так уж если быть другим человеком, пусть я буду не Кларой, а Клавой,- подумаешь, всего одна буква. Приеду обратно - сменю паспорт, и дело с концом. Это, конечно, смешно, но у меня такое чувство, будто прежнее имя не имеет отношения ко мне нынешней...
      И вообще за мной тут один ухаживает, но пока не знаю..." "...Не бойтесь, я не собираюсь ни о чем таком личном вам писать, но мысленно я часто с вами разговариваю. Я перебираю прошедший год день за днем, вспоминаю вновь и вновь, переживаю, радуюсь и немножко грущу от того, что это все уже позади, навсегда, и никогда больше не повторится. Мне нечем с вами сквитаться, нечем отблагодарить, что я вам?.. Мысленно я говорю вам то, чего никогда не посмею сказать наяву,- и вы отвечаете мне то, чего никогда не ответите... И я спрашиваю вас: "Леонид Борисович, на что я вам сдалась? Почему вы подошли ко мне тогда, зачем возились со мной?" И вы отвечаете - я знаю, это так:
      "Каждый порой мечтает о том, чтобы кто-то, сильный, умный и добрый, пришел на помощь в тяжелый час. Чтобы он понял твою душу, утешил горести, сказал, что все исправимо,- и исправил. Чтобы он был надежный и всемогущий, и с ним стало исполнимо и просто все, о чем мечтаешь. Чтобы он заряжал безграничной энергией, неколебимой верой, которых так не хватает человеку в борьбе с судьбой. Потому что все в жизни возможно, просто не хватает сил, или храбрости, или денег, или знания, или желания, или здоровья, и самому иногда не справиться.
      Каждый мечтает порой о таком чуде. О везении. О помощи. О понимании. О всесильном и любящем друге-покровителе, который рассеет беду, отведет несчастье, с легкостью совершит невозможное. Выручит, спасет, не даст пропасть: улыбнется, ободрит, объяснит, и все сделает. И все будет хорошо... Это нужно человеку. Поэтому я здесь".
      Скажете, что я глупая девчонка, романтичные бредни, да?.." Звягин встал с дивана, растворил окно, засвистел было "Турецкий марш" и улыбнулся.
      Вечерние тени закрыли набережную. Оглашая Фонтанку музыкой, прошел плоский прогулочный теплоход. Темная вода пахла осенью, моросью, дымом: отпуск кончился.
      За спиной Звягина дочка прочитала лежавшие на столе письма, подошла и потерлась носом об его плечо.
      - Просто я работаю волшебником,- полушепотом пропела она.- Папка, сделай меня кинозвездой, раз ты все можешь, а?
      - Долго вас ждать с ужином? - закричала жена из кухни. Моя в ванной руки, Звягин иронизировал:
      - Что за наказание! Невозможно делать то, что тебе интересно: мигом объявят благодетелем и начнут благодарить. За что?.. Если мне просто нравятся красивые женщины и не нравятся некрасивые. Нечего превращать меня в сказочную фею! А то начитаются сказок, идеалисты, и не видят нормальной жизни вокруг.
      Глава IV. ИГРА В ИМПЕРАТОРА
      "Мой папа самый сильный и храбрый. Его все любят и уважают. Он все может. Он всегда всем помогает. Он самый красивый и веселый. Он спасает людей. Он все знает. Его все знают и ценят. Он добрый и справедливый".
      - Если ты не притрагивался к вещи два года - можешь смело выкидывать на помойку: она тебе не нужна,- сказал Звягин, спрыгивая со стремянки. Генеральная уборка достигла той кульминационной стадии, когда ничего еще не убрано, но все уже перевернуто и вывалено со своих мест.
      Жена решительно отобрала у него пачку пожелтевших тетрадей:
      - Не смей! Это Юркино сочинение в первом классе.
      - Вольно же детям так идеализировать родителей, чтобы потом разочароваться в созданном идеале и вовсе их не уважать.
      - Ну, тебе-то на неуважение жаловаться не приходится,- заметил сын, выволакивая из пыльных глубин антресолей два брезентовых мешка с разборной байдаркой.
      - А за что нынешнему студенту уважать простого врача? - самоуничижительно хмыкнул Звягин.- Открытий не совершил, миллионов не нажил, карьеры не сделал. С точки зрения юных прагматиков из столичного университета я должен казаться неудачником. Нет? Жена отставила швабру. Ее больное место было задето.
      - С твоей головой и энергией давно б мог стать профессором,- сказала она.- Чего тебе не хватает - так это усидчивости!
      - Узнаю речи школьного учителя,- улыбнулся Звягин.
      - Папе и сейчас не поздно достичь чего угодно,- убежденно заступилась дочка, протирая газетой визжащее оконное стекло.
      Большие уборки чреваты неожиданными находками. Неожиданная находка иногда попадает в настоящую минуту, как игла в отверстие пуговицы. Листок выпорхнул из веера ветхих страниц в руках жены и спланировал в таз с мыльной водой.
      - А это что?
      1. Целеустремленность. Отметать все, не способствующее успеху.
      2. Крепить в себе самообладание, терпение, волю, веру в успех.
      3. Постоянный анализ поступков: разбор ошибок, учет удач.
      4. Готовность на любые средства и поступки во имя цели.
      5. Приучиться видеть в людях шахматные фигуры в твоей игре.
      6. Голый прагматизм, избавление от совести и морали.
      7. Овладение актерством: убедительно изображать нужные чувства.
      8. Готовность и стойкое спокойствие ко взлетам и неудачам.
      9. Готовность и желание постоянной борьбы в движении к успеху.
      10. Постоянная готовность использовать любой шанс, поиск шанса.
      11. Беречь здоровье - залог силы, выносливости, самой жизни".
      Звягин расправил размокшую бумагу:
      - А-а... Надо же, сохранилось. Это игра, придуманная когда-то для одного несчастного мальчика...
      - Ничего себе советики! - Сын шумно спрыгнул на пол.
      - Во что вы играли? - полюбопытствовала дочь.
      - В императора. Кстати, о карьере, да? Жена тихо улыбнулась, как улыбаются чему-то давно прошедшему. Младшее поколение было заинтриговано. Назревала та идиллическая ситуация, когда после воскресного обеда отец семейства усаживается в кресло и повествует детям о делах давно прошедших дней, преданьях старины глубокой.
      Но Звягин, вопреки обыкновению, явно не горел желанием выступить в роли сказителя собственных подвигов. И лишь к вечеру, когда дом сиял чистотой и порядком, а расспросы превзошли меру его терпения, он сдался. Махнул рукой, плюхнулся на диван и задрал ноги на журнальный столик.
      - Ни одно доброе дело не остается безнаказанным,- начал он. Подумал, решил, что такое начало непедагогично, и приступил иначе:
      - Не такой уж я хороший, как вы все думаете. Жена засмеялась.
      - Мы не думаем,- успокоила дочка.
      Начало рассказа - вообще трудная вещь. Особенно для непрофессионального рассказчика. Тут имеются старинные, испытанные временем приемы. Звягин прибег к испытанному приему:
      - Много лет назад, в один прекрасный весенний день... Тьфу,- сказал он.- Ира, ты помнишь тот день?
      - Помню,- вздохнула жена.- Дождь шел...
      - При чем тут дождь! - рассердился Звягин.- Короче, жила-была на свете девушка Ира... В общем, я тебе сразу понравился.
      - Ой ли?
      - Конечно. Я учился на третьем курсе, ты тоже, и жизнь была прекрасна, мне прямо весь мир хотелось облагодетельствовать, чтоб все были счастливы так же, как я.
      М-да. Ира тогда проходила педагогическую практику. И в ее восьмом классе жил-был отменно тупой и равнодушный к наукам вообще, и к английскому языку в частности, ученик. Она, по молодости лет, очень переживала. За себя - что не способна его расшевелить. За него - кем он станет? Грузчиком в винном магазине?
      А в девятнадцать лет, надо заметить, человек чувствует себя таким всемогущим, как уже никогда потом. И в ответ на Ирины жалобы и переживания я отрубил, что человек все может, и раз ученик туп, то учителя и виноваты: не сумели развить его ум! Она обиделась: "Легко говорить, попробовал бы сам". Чтобы я в ее глазах да чего-то не мог?! Два дня она меня поддевала, а на третий я пустился в первую в своей жизни авантюру.
      После уроков подводит она ко мне этого бедолагу. Его Геной звали, и с детства прилепили кличку Комоген. Почему Комаген - так я и не дознался.
      Вид Комогена подействовал на меня, надо признаться. Уж такой он никакой, такой серенький, речь развита слабо, а главное - неуверенностью и слабостью от него разило на версту. Человеку четырнадцать лет - а на челе у него, так сказать, печать полного провала всех будущих жизненных начинаний.
      Я в деканате достал институтский бланк и напечатал на нем: ученика такого-то подвергнуть медицинскому обследованию на предмет отправки в специнтернат для дефективных. Прочитал мой Комоген, побледнел. Посадил я его в ожидавшее такси и повез в институтскую клинику. С ребятами там договорился заранее.
      В пустой ординаторской надел халат, посадил Комогена напротив себя за стол, положил чистую медкарту: стал расспрашивать. И выяснилось, что парнишка в своих бедах не виноват.
      Отца он не знал, мать заботливостью не отличалась, и был он предоставлен сам себе. Здоровьем не выделялся, во дворе лупили, игрушки у других были лучше, и засело в нем с самых ранних лет, что он - существо последнего разбора. Учиться ему было трудновато, а ведь репутация ученика складывается в первые же недели, и все последующие годы он невольно считает себя таким, каким его привыкли считать другие. Одни в классе были сильными, другие умными и хорошо учились, третьи красивыми и нравились девчонкам, четвертые хорошо одевались и имели свои магнитофоны,- а у него ничего не было. Ни родительских дач и машин, ни поездок к морю, ни выступлений на спартакиадах. Его даже в дворовую компанию не принимали: неинтересен, вял.
      Так что ему этот английский? Он уже смирился, что пристанет к какой-нибудь неинтересной работенке, и ничего для себя хорошего в будущем не видел. Напрасно думают, что ранняя юность - период безудержного оптимизма и безоблачного счастья. В четырнадцать лет люди очень остро и драматично воспринимают жизнь, и свое будущее переживают острее, чем когда поздней оно сбывается на деле.
      "Да,- говорю,- условия для развития у тебя плохие. Теперь проверим природные данные". И конвоирую его в электрокардиографический кабинет, где дежурил знакомый техник, наш пятикурсник. Уложил он раздетого Комогена на кушетку, облепил электродами, поползла ленточка из кардиографа. Просмотрел он ленту на свет, померил закорючки линейкой: "Энергетический уровень организма,- вещает важно,- девяносто три и семь десятых процента. Ниже идеального, но в пределах нормы". И сажает Комогену присоски второго кардиографа на виски, лоб, затылок. Уж не знаю, какую ахинею выдал самописец на ленту, но была она преподнесена как новейшее достижение медицины, интеллект-энцефалограмма. Техник мой с многоученым видом ленточку "расшифровал" и объявляет изумленно: "Не может быть! Сто тридцать семь. Сейчас я аппаратуру проверю..." Проверил. Я тоже удивляюсь. Он мне "объясняет", какой пик что показывает, и на Комогена косится: "Кого вы мне привели? Парню место в школе для одаренных подростков". Комоген слегка ожил. Чует, что специнтернат отодвигается.

К титульной странице
Вперед
Назад