То обстоятельство, что по делу декабристов был арестован его родной брат Михаил Орлов, не только в дальнейшем не помешало А. Ф. Орлову, но, наоборот, еще более оттенило исключительную твердость его убеждений и непоколебимую верность престолу. Новый император запомнил преданность себе командира Конного полка и сохранил чувство признательности к нему до конца своей жизни, неоднократно отзываясь об А. Ф. Орлове как о "надежном, умном и истинно русском человеке". Данное обстоятельство, как отмечал сенатор П. Г. Дивов, "дало ему возможность добиться всех отличий, которые он получал, и всех должностей, им занимаемых". Первая крупная награда за мужественное поведение на Сенатской площади последовала 25 декабря 1825 г., когда императорским указом А. Ф. Орлов был возведен, с нисходящим потомством, в графское достоинство Российской империи. В знак признательности к его заслугам Николай I даже избавил его брата Михаила Орлова от неминуемой каторги. В дополнение к графскому титулу будущий шеф жандармов на следующий год получает алмазные знаки к ордену Св. Анны 1-й степени, а еще через год - орден Св. Владимира 2-й степени.
В апреле 1828 г. он освобождается от командования лейб-гвардии Конным полком и сопровождает Николая I, отправившегося в действующую армию в связи о очередной войной с Турцией. В ходе новой русско-турецкой войны 1828-1829 гг. А. Ф. Орлов вновь демонстрирует свое мужество. На переправе через Дунай у Сатунова в мае он получает вторую золотую саблю "За храбрость" и после этого с особым отрядом в июне берет штурмом крепости Мачин и Гирсово. По окончании этой операции граф назначается командующим 1-й Конно-егерской дивизией и во главе ее участвует в сражениях при Шумле. 25 июня 1829 г. он производится в генерал-лейтенанты. В этом звании А. Ф. Орлов назначается представителем Российской империи (вместе с Ф. П. Паленом) на переговорах с Турцией, во время которых он проявил себя как умелый дипломат. Во многом его стараниями между воюющими сторонами был заключен Адрианопольский мирный договор, чрезвычайно выгодный для России. Согласно ему Турция признавала переход к своему северному соседу устья Дуная с островами и всего Кавказского побережья Черного моря от устья р. Кубани до северной границы Аджарии, благодаря чему закреплялся переход к России основной территории Закавказья. Помимо этого султан признавал автономию Дунайских княжеств, обязывался уплатить в течение полутора лет России контрибуцию в размере полутора миллионов голландских червонцев и подтверждал право русских купцов вести свободную торговлю по всей территории Турции и плавать на кораблях через Босфор и Дарданеллы. За проявленную на этих переговорах настойчивость А. Ф. Орлов награждается в сентябре того же года орденом Св. Александра Невского. В октябре 1829 - мае 1830 г. по повелению Николая I он находится с особым поручением в Константинополе и за его успешное выполнение получает золотую табакерку с алмазами, украшенную императорским портретом. Отдавая должное дипломатическим дарованиям своего приближенного, по окончании Константинопольской миссии император посылает его в Австрию для присутствия на церемонии коронования австрийского императора венгерской короной (в ходе выполнения этого почетного поручения русский посланник награждается большим крестом австрийского ордена Св. Стефана 1-й степени). Помимо чисто официальной части церемонии А. Ф. Орлов координировал в Вене действия европейских правительств против новой революции во Франции.
В 1831 г. Николай I использует своего эмиссара на внутреннем фронте: в начале года посылает его с рядом поручений к главнокомандующему русскими войсками в Польше генерал-фельдмаршалу И. И. Дибичу, а после этого возлагает на него задачу подавления "холерного бунта" в Петербурге и восстаний в Новгородском и Старорусском военных поселениях. А. Ф. Орлов вновь с успехом выполнил возложенные на него монархом задачи и вместе с репутацией решительного и беспощадного генерала заслужил орден Св. Владимира 1-й степени. В январе следующего года он вновь возвращается на ниву внешней политики и с дипломатическими поручениями от Николая I отправляется в Пруссию, Голландию и Англию, получив по возвращении алмазные знаки к ордену Св. Александра Невского. Когда в 1833 г. на Ближнем Востоке, вспыхнул острый политический кризис, то русский император не колеблясь направляет именно А. Ф. Орлова в хорошо ему знакомую Турцию. Кризис разразился из-за того, что египетский паша Мухаммед Али восстал против своего номинального повелителя турецкого султана Махмуда II и двинул свои войска на Стамбул. Русское правительство, предпочитая иметь своим соседом слабого турецкого султана, а не сильного египетского пашу, решило оказать помощь своему недавнему противнику и по просьбе Махмуда II направило в феврале 1833 г. в Босфор свою военную эскадру. Однако на месте необходим был опытный человек, способный правильно оценить и оперативно использовать в русских интересах быстро меняющуюся в регионе военно-политическую ситуацию, и Николай I отправляет А. Ф. Орлова в Константинополь в качестве чрезвычайного посланника и одновременно главнокомандующего Черноморским флотом и высаженными с него на турецкую территорию десантными войсками. Русский десант преградил путь египетской армии, а назначенный на эту ответственную должность в апреле А. Ф. Орлов уже 26 июня 1833 г. подписал с султаном Ункяр-Искелесийский договор о вечном мире, дружбе и оборонительном союзе. Данный договор, по которому Турция обязывалась в случае войны России с кем-либо закрыть по ее требованию Дарданельский пролив для всех иностранных военных кораблей, значительно усиливал позиции Российской империи на всем Ближнем Востоке и являлся крупным успехом отечественной дипломатии. За успешное выполнение своей миссии будущий руководитель Третьего отделения 11 июля того же года получает от русского императора чин генерала от кавалерии, а от турецкого султана - золотую медаль с алмазами и его портрет, также украшенный алмазами.
Через два года после этого он отправляется в Вену с поздравлениями императору Фердинанду I по случаю его восшествия на престол, а также с особым поручением в столицу Пруссии. 6 декабря 1835 г. А. Ф. Орлов назначается членом Государственного совета, а вслед за этим сопровождает императора Николая I в его различных поездках: на юг России (июль-ноябрь 1837 г.; в том же году, исполняя монаршее поручение, ездил в Лондон для принесения поздравлений королеве Виктории с вступлением на престол), Варшаву, Берлин, Штеттин и Стокгольм (май-июнь 1838 г.), по Германии (июнь-сентябрь того же года), в Москву, на Украину и в Варшаву (август-октябрь 1842 г.), в Берлин (август-октябрь следующего года), в Берлин, Брауншвейг, Гаагу и Лондон (май-июнь 1844 г.). М. А. Корф отмечает, что удачливый дипломат и генерал от кавалерии с конца 30-х годов XIX в. становится "едва ли не ближайшим к государю человеком". Следует отметить, что это была еще не самая сильная оценка их взаимоотношений: княгиня Меттерних отмечала, что Николай I обращается с А. Ф. Орловым, как с братом, и редкий день не видится с ним. Как самого близкого своего друга император делает его попечителем своего сына и наследника престола великого князя Александра Николаевича (будущего императора Александра II), которого А. Ф. Орлов также сопровождал в путешествии за границу. В том же 1839 г. Николай I вручает ему орден Св. Андрея Первозванного, а в 1841 г. - и алмазные знаки к нему.
Подобный характер взаимоотношений государя и подданного позволяет легко понять, что когда встал вопрос о новом главе государственной безопасности, то для Николая 1 не существовало никаких сомнений по поводу того, кому именно доверить этот чрезвычайно ответственный и важный для его личной власти пост. Официально А. Ф. Орлов стал главным начальником Третьего отделения, шефом жандармов и командующим императорской главной квартирой 17 сентября 1844 г., однако фактически приступил к исполнению всех этих обязанностей уже в апреле, сразу после отъезда А. X. Бенкендорфа на лечение за границу. Желчный М. А. Корф записал по этому случаю в своем дневнике: "Нынче все сравнивают его с Бенкендорфом и говорят, что... совершенно одинаковой бездарности и неспособности к делам..." Далее он рисует портрет нового руководителя политического сыска в следующих уничижительных тонах: "...граф Орлов, никогда ничем не занимавшийся, холодный себялюбец, никого уж теперь не обманывающий личиною благородства и рыцарства... не понимающий решительно никакого дела, при всех этих достоинствах в такой еще степени ленив, что даже и между русскими составляет изъятие и потому во всем не касающемся личных его интересов и интересов его друзей совершенно в руках и обладании своих подчиненных". Как легко убедиться из вышеизложенного, М. А. Корф тенденциозно извращает факты, полностью игнорируя труды А. Ф. Орлова на военном и дипломатическом поприщах. Гораздо более снисходителен был к нему посол Баварии в Петербурге де Брэ. Констатируя, что по своему складу характера новый глава Третьего отделения хороший исполнитель, а не советчик, он отмечает, что посредством подчиненной ему массы агентов тайной полиции "Орлову известны самые сокровенные тайны отдельных лиц и семейств, и ему приходится, на основании доставляемых ими сведений, исполнять весьма нелегкие и щекотливые поручения, которые, смотря по обстоятельствам, могут угрожать некоторым лицам бедствием или предохранить их от таковых. (...) К отличительным свойствам его характера принадлежит лень, которая заставляет его избегать важных поручений, а не искать их. Орлов любит держаться в стороне и появляется только там, где его присутствие необходимо. Как человек тактичный, он редко пользуется своей привилегией говорить с императором свободно и откровенно, прибегая к этому только в случае настоятельной необходимости; но когда осторожность того требует, он умеет жертвовать откровенностью требованиям своего положения или того дела, которому он служит". Следует отметить, что А. Ф. Орлов принял назначение руководителем политического сыска достаточно неохотно и с готовностью переложил основной объем работ по Третьему отделению и жандармерии на своего помощника Л. В. Дубельта.
Согласно официальным отчетам органа государственной безопасности за 40-е годы XIX в., наибольшую угрозу "общественному порядку" политическая полиция видела, во-первых, в активизации деятельности журналов "Отечественные записки" и "Современник", бывших органами революционной демократии, во-вторых, в подъеме студенческого движения в крупнейших вузах страны (Петербургском и Московском университетах, училище правоведения, Горном институте) и, в-третьих, в возникновении общественно-политического движения на Украине. Последнее проявилось в том, что в конце 1845 г. в Киеве возникло Украйно-Словенское общество свв. Кирилла и Мефодия. В начале 1847 г. это общество было обнаружено Третьим отделением, и участие в нем окончилось достаточно печально для Костомарова, Шевченко, Кулика и других его членов. Донесший на них студент Киевского университета Петров из-за презрения товарищей был вынужден покинуть это учебное заведение, но был без экзаменов удостоен звания действительного студента и по инициативе А. Ф. Орлова был вызван в северную столицу и определен "соответственно его способностям" чиновником в Третье отделение. Характеризуя совокупность негативных явлений, орган государственной безопасности заверял царя, что все они носят поверхностный характер, не имеют определенной теоретической основы и затрагивают только незначительные круги общества. Резкий всплеск революционной активности в Западной Европе в 1848 г. вызвал у Николая I и руководства Третьего отделения стремление как можно надежнее изолировать Российскую империю от революционного Запада. Как хорошо им было известно, революционная "умственная зараза" проникала в страну тремя путями: "путешествиями наших по Европе, просвещением и ввозом к нам иностранных книг". Нечего и говорить, что правительство постаралось как можно плотнее перекрыть все эти каналы. С началом революций 1848 г. Николай I распорядился вызвать на Родину всех находившихся в Западной Европе русских подданных, и Третье отделение бдительно следило за неукоснительным исполнением этого указа. Сверх того, от русских дипломатических представительств в Европе оно получало необходимую информацию для проверки "политической благонадежности" этих путешественников. Одновременно было установлено "постоянное и неослабное наблюдение" за всеми находящимися в стране иностранцами и тщательно контролировался въезд на территорию Российской империи и выезд за границу, которые практически были сведены к минимуму.
Несмотря на все старания политического сыска революционные идеи частично все же проникли на территорию империи, особенно в Царство Польское и западные губернии. Показателем этого стало возросшее количество политических дел, связанных с чтением запрещенных книг, порицанием существующих порядков, обсуждением и одобрением событий в Западной Европе, "вольномыслием" в учебных заведениях, антиправительственными выступлениями и т. п. Хотя большинство этих дел были мелкими, а подчас и просто надуманными, тем не менее некоторые дела были достаточно крупными по меркам того времени. Так, например, стараниями Третьего отделения был пресечен "мятежный заговор в Вильно, ставивший целью освободить бывшие польские провинции от русского владычества", а в Училище правоведения, среди учащихся которого были обнаружены "преступные замыслы" относительно правительства, был "наведен порядок". Особняком в этом перечне стоит знаменитое дело петрашевцев, по которому под следствие попало 123 человека. Сам кружок образовался вокруг М. В. Петрашевского в 1844 г., а с осени следующего года стал регулярно собираться по пятницам. Своей целью участники кружка ставили пропаганду идей демократии и утопического социализма в широких массах, однако под влиянием революционного взрыва в Западной Европе в 1848 г. начали задумываться над более радикальными действиями. В преддверии ожидаемого ими начала крестьянской революции М. В. Петрашевский и Н. А. Спешнев уже разработали план руководства восстанием, которое, по их замыслу, должно было начаться в Сибири, затем перекинуться на Урал, Волгу и Дон и закончиться свержением царя. В конце 1848 - начале 1849 г. на "совещаниях пяти" (Петрашевский, Спешнев, Момбелли, Львов и К. Дебу) ставился уже вопрос о создании тайного общества, его программе и тактике. Хотя слухи о том, что "по пятницам Петрашевский пишет новые законы", ходили даже среди петербургских дворников, правоохранительные органы обратили внимание на это еженедельное многолюдное сборище весьма поздно. При этом следует отметить, что первым это общество обнаружило не Третье отделение, а его давний конкурент - Министерство внутренних дел, что, разумеется, свидетельствовало о не очень высоком профессионализме специализированного органа политического сыска.
О том, как в 1848 г. разворачивалась конкурентная борьба по поводу этого громкого дела, впоследствии красочно поведал А. И. Герцен: "Министр внутренних дел получил уведомление о поведении Петрашевского. Он поселил одного шпиона, в качестве торговца табаком, в доме Петрашевского, чтобы войти в доверие его прислуги, а другого, по фамилии Антонелли, официально причисленного к Министерству иностранных дел, обязали сообщать министерству о заседаниях общества. Счастливый своим открытием, Перовский докладывает о нем государю, но, может быть, вы думаете, что он шепнул об этом и своему коллеге по тайной полиции, графу Орлову? Боже сохрани! Он потерял бы тогда отличный случай доказать царю, что тайная полиция состоит из ничтожеств. Перовский хочет оставить себе одному честь спасения отечества. Поэтому граф Орлов в течение десяти месяцев не знает об этом большом деле; Перовский потирает себе руки и ухмыляется. К сожалению, он не может велеть государю хранить тайну: в минуту гнева государь, прежде чем его птицелов успел протянуть все силки, сказал графу Орлову, что у его ищеек нет нюха, что это - сопливые собаки. Оскорбленный в своем самолюбии, граф Орлов собирает сведения и докладывает царю, что министр внутренних дел, чтобы возвысить себя, наговорил его величеству всякого вздора, что это дело совсем не так значительно, как его описывают, что не надо разукрашивать его особенно в глазах иностранцев, и, приняв некоторые патриархальные меры против главных вождей, можно прекратить дело без шума и скандала. Тогда Перовский, боясь, как бы столкновение мнений не выяснило правду, как бы не нашли только зародыш заговора, далеко не достигшего приписываемых ему размеров, и опасаясь, что вследствие этого ему не будет дан в вознаграждение графский титул, упрашивает царя отсрочить арест виновных... Но у государя хватило терпения только на восемь месяцев; статья в "La Semain", которая, обсуждая венгерские дела, говорила, что скоро у царя будет много своих хлопот, была каплей, переполнившей чашу. Царь не внимал убеждениям Перовского и назначил набег в ночь на 23 апреля (5 мая) 1849 года. Взаимное недоверие между начальниками двух полиций было так сильно, что каждый послал своего помощника. Со стороны графа Орлова был генерал Дубельт, а со стороны Перовского - Липранди...
Как только первые подсудимые, в числе 48, были приведены утром в канцелярию графа Орлова, он имел удовольствие убедиться собственными глазами в том, что доклады Перовского были не вполне точны, по крайней мере в смысле личной значительности заговорщиков. Среди обвиняемых, на которых падали самые тяжелые подозрения, был мальчик 14-15 лет, жандармы разбудили его рано утром, и он мирно доканчивал свой сон в зале канцелярии, пока его не разбудил внезапно громкий голос графа Орлова: "Что заставило вас устроить заговор, а?.. Вас слишком хорошо кормили, сукины сыны, вы с жиру беситесь!" Этот взрыв гнева не был притворством знатного графа; он был искренен, потому что видел перед собой молодых людей, при помощи которых министр внутренних дел чуть было не подставил ему знатную подножку".
Промах, допущенный Третьим отделением, вовремя не обнаружившим заговор, никак не отразился на положении его начальника; что же касается петрашевцев, то из 123 человек 22 предстали перед военным судом, который приговорил почти всех из них, за исключением одного, к расстрелу. На Семеновском плацу все уже было приготовлено к смертной казни, однако в последний момент Николай I заменил расстрел каторгой или арестантскими ротами. Несмотря на эти отдельные проявления недовольства властью, по поводу которых шеф жандармов обещал "вести самое строгое наблюдение за всеми частными сходбищами и собраниями", "пресекать любые действия злоумышленников" и тщательно следить за "состоянием духа и направлением умов в учебных заведениях", в масштабе всей страны А. Ф. Орлов не видел никакой серьезной угрозы и заверял императора что "в России не было никакого повода опасаться волнений или беспорядков. Общее настроение русского общества отличалось не только спокойствием, но даже некоторой вялостью".
Не успел руководитель Третьего отделения избежать негативных для себя последствий дела петрашевцев, как его ждала новая неприятность, на этот раз в недрах собственного ведомства. Как уже отмечалось, в январе 1849 г. из архива органа государственной безопасности пропало сразу 18 докладов А. Ф. Орлова императору с резолюциями последнего. Вырезки из них вместе с анонимной запиской потом были отправлены по почте самому Николаю I. Специально образованная по этому вопиющему случаю следственная комиссия быстро установила, что виновником всего этого был бывший доносчик А. Петров. Взятый секретарем "сверх штата" в Третье отделение, он похитил секретные бумаги и продал их частным лицам. В результате этого дела А. Ф. Орлов проводит в апреле 1849 г. реорганизацию архивного дела во вверенном ему ведомстве. С этого момента архивом политического сыска начал ведать не один человек, как это было раньше, а целых три - начальник архива и два его помощника. Начальник Третьего отделения предлагал подбирать для подобного рода деятельности "самых надежных и не из молодых" чиновников и одного из них поселить в самом здании ведомства с тем, чтобы у него всегда хранился ключ от архива и он даже ночью был "готов в случае дел для справок". На время руководства А. Ф. Орлова Третьим отделением приходится и начало революционной деятельности А. И. Герцена, пропаганда которого оказала значительное воздействие на умы современников. Впервые будущий революционер попал в поле зрения государственной безопасности в июле 1834 г., когда в Москве сложился революционный кружок, члены которого были пойманы за пением "пасквильных" песен. Документы того следствия дают будущему основателю Вольной русской типографии следующую характеристику: "Герцен подвергнут аресту по дружественной связи с Огаревым. Он человек самых молодых лет с пылким воображением, способностями и хорошим образованием. В пении пасквильных стихов не участвовал, но замечается зараженным духом времени. Впрочем, никаких злоумышлении или связей с людьми неблагонамеренными в нем не обнаружено". Тем не менее после этого происшествия А. И. Герцен был выслан сначала в Пермь, а затем в Вятку и взят на заметку Третьим отделением как потенциальный оппозиционер существующей власти. В 1847 г. он с семьей выезжает за границу и в 1850 г. отвечает отказом на требование русского правительства вернуться на родину. В августе 1852 г. А. И. Герцен переезжает в Лондон и на следующий год основывает там Вольную русскую типографию для идеологической борьбы с самодержавием и крепостничеством. В конкретных исторических условиях середины XIX в., по словам самого Герцена, "основание русской типографии в Лондоне является делом наиболее практически революционным, какое русский может сегодня предпринять в ожидании исполнения иных, лучших дел". В том же 1853 г. он публикует свое первое обращение к русскому обществу "Юрьев день! Юрьев день!" и рассылает в почтовых конвертах разным лицам в России. Один экземпляр этого воззвания получил граф Потемкин, передавший его императору. Николай I, в свою очередь, передал его Дубельту в Третье отделение с весьма примечательной надписью: "Получено по почте из Лондона к Потемкину, это сочинение известного Герцена и, вероятно, прислано ко многим; любо читать! - пришли мне назад". Развернутая А. И. Герценом агитация набирала обороты, и с 1855 г. он начинает издавать альманах "Полярная звезда", посвященный запретным политическим темам и получивший в России "широчайшее распространение. В 1856 г. в Лондон приезжает Н. П. Огарев, и совместно с А. И. Герценом с 1 июля следующего года они выпускают "Колокол" - первую русскую революционную газету. Развернутая в столице Великобритании агитация оказала колоссальное революционизирующее воздействие на русское общество, справиться с которым Третье отделение оказалось не в состоянии.
Параллельно с руководством политическим сыском А. Ф. Орлов получает новые поручения от императора: с 22 сентября 1844 г. он становится членом Комитета по делам Закавказья, 10 октября того же года - председателем Совета о военно-учебных заведениях, 12 октября - главноначальником над Лазаревским институтом восточных языков в Москве, 23 октября - председателем комитета Общества попечения о тюрьмах, а в ноябре - членом Комитета по делам о лифляндских крестьянах. В мае 1845 г. руководитель Третьего отделения сопровождает Николая I в его путешествии в Польшу, Брест-Литовск, Новгород, Киев и Полоцк, а в августе-декабре того же года - в поездке на юг России, Польшу, Венгрию, Италию, по Средиземному морю и обратно в северную столицу. В последующие годы он также сопутствует своему царственному другу в путешествиях в Варшаву (май-июнь 1846 г.), в Москву (сентябрь-октябрь того же года), по Европейской части России (сентябрь 1847 г.), в старую столицу по случаю освящения вновь сооруженного Кремлевского дворца (март-апрель 1849 г.), в Варшаву по случаю похода в Венгрию (май 1849 г.), а оттуда в Галицию и обратно в Варшаву в июне того же года, в Петербург и обратно в столицу Царства Польского (июнь-ноябрь), после чего в августе с императором возвращается в северную столицу, в поездку по западным губерниям России (весна 1850 г.), в Киев и Варшаву (сентябрь-октябрь того же года). В апреле-июне 1861 г. шеф жандармов сопутствует императору в его поездке в Австрию, осенью того же года - в Киев, летом следующего года - в плаванье морем в Берлин, в сентябре-октябре - в поездке по России, а осенью 1853 г. - в Ольмюц и Потсдам. После начала Крымской войны А. Ф. Орлов в 1854 г. вел в Вене неудачные переговоры о сохранении нейтралитета Австрийской империи в этом конфликте. Перед своей смертью в феврале 1855г. Николай I долго беседовал со своим самым близким другом и поручил его особому вниманию своего наследника. 24 февраля А. Ф. Орлов был назначен исполнителем духовного завещания покойного императора.
Поскольку в техническом отношении крепостническая николаевская Россия, рассчитывавшая на войну с одной лишь Турцией, оказалась не готовой к столкновению с передовыми промышленно развитыми державами Западной Европы, то, несмотря на мужество своих войск, империя в этом конфликте потерпела военное поражение. Представляя в качестве руководителя Третьего отделения отчет за 1855 г. о положении дел в стране, А. Ф. Орлов советовал новому императору заключить мир: "война чрезвычайно тягостна для России: рекрутские наборы, ополчение, остановившаяся торговля умножают нужды и бедность, и хотя русские готовы переносить и дальнейшие бедствия, но если бы правительство, сохраняя твердость и свое достоинство, достигло мира на условиях честных, то это было бы общею радостью в империи". Проблема выхода из проигранной войны с сохранением лица была неотложнейшей задачей для молодого Александра II, и ее решение было возложено на опытного дипломата и старинного друга прежнего императора. А. Ф. Орлов в феврале-марте 1856 г. возглавляет русскую делегацию на Парижском конгрессе и, используя противоречия между союзниками, добивается от Запада смягчения для России условий мира. Согласно условиям Парижского мирного договора, подписанного 18 марта. Российская империя возвращала Турции Каре в обмен на Севастополь и другие города, занятые союзниками, а Черное море объявлялось нейтральным с запрещением иметь там военный флот и арсеналы не только для России, но и для Турции. По всей видимости, в сложившихся обстоятельствах это были лучшие условия, на которые могла рассчитывать проигравшая войну сторона. За выполнение этой своей последней дипломатической миссии А. Ф. Орлов в августе 1856 г. получил от нового императора темнобронзовую медаль в память войны 1853-1856 гг. и нисходящее княжеское достоинство Российской империи, а французское правительство наградило его уже в апреле орденом Почетного легиона.
Хотя в царствование Александра II Орлов пользовался не меньшим почетом, чем во время правления его отца, и в первый же год пребывания на престоле сына Николая I был удостоен новых назначений (февраль 1855 г. - председатель комитета для рассмотрения предложений о сооружении железных дорог, март того же года - член высшего комитета для рассмотрения правил для управления помещичьими имениями Витебской, Могилевской, Гродненской и Киевской губерний), однако годы брали свое, и из-за болезней Алексею Федоровичу все с большим трудом удавалось выполнять возложенные на него многочисленные обязанности. По этой причине он 9 апреля 1856 г. оставляет посты главного начальника Третьего отделения, шефа жандармов и командующего императорской главной квартирой, но взамен назначается председателем Государственного совета. Комитета министров, а также Кавказского и Сибирского комитетов. Поскольку после прекращения Крымской войны главным вопросом царствования Александра II стала отмена крепостного права, то уже 3 января 1857 г. бывший руководитель государственной безопасности назначается председателем в Особый комитет для рассмотрения постановлений и предположений о крепостном состоянии (с 16 февраля 1858 г. переименован в Главный комитет по крестьянскому делу). В отличие от своего предшественника А. X. Бенкендорфа А. Ф. Орлов был убежденным противником немедленного освобождения крестьян и, находясь с 1857 по 1860 г. во главе данного органа, стремился по мере возможности затормозить этот процесс, а если уж и осуществить освобождение, то только в самых ограниченных размерах.
Во время двух отлучек Александра II из столицы в 1857 г. он был членом Комиссии, учрежденной "для единообразного и безостановочного отправления дел, на усмотрение его императорского величества поступающих", за что дважды удостоился монаршей признательности. Под конец жизни здоровье бывшего начальника Третьего отделения значительно ухудшилось, и, как отмечает граф В. А. Соллогуб, "в старости ум его ослабел, память ему изменила, и он находился в состоянии, близком к помешательству; тем не менее все относились к нему с большим почтением, и проживавшие в провинции его бывшие знакомые или подчиненные считали, бывая в Петербурге, своею обязанностью его посетить". Будучи не в силах продолжать службу, А. Ф. Орлов в конце 1859 г. оставляет Комитет финансов, а 8 января 1861 г. испросил увольнение от всех своих прочих должностей. В отставке он прожил всего четыре месяца и скончался в Петербурге, будучи похоронен в Благовещенской церкви своего любимого лейб-гвардии Конного полка. Его женой была Ольга Александровна Жеребцова, дочь сенатора и тайного советника А. А. Жеребцова, родившая ему дочь Анну, умершую в младенчестве, и сына Николая (1827-1885), дослужившегося до званий генерал-адъютанта и генерала от кавалерии и бывшего русским послом в Париже (1871-1884) и Берлине (1884-1885).
Правой рукой первых двух руководителей Третьего отделения был Леонтий Васильевич Дубельт (16 сентября 1792 г. - 27 января 1862 г.). Что касается происхождения начальника штаба Отдельного корпуса жандармов, то сам Л. В. Дубельт любил рассказывать, что мать его была принцессой испанского королевского дома Медина-Челли, которую отец похитил и привез в Россию, в то время как недоброжелатели считали его сыном латышских крестьян. Истина, судя по всему, лежит где-то посередине, и будущее светило политического сыска происходило из лифляндского дворянского рода, известного в Прибалтике с начала XVIII в. Получив домашнее образование, Л. В. Дубельт в 1801- 1807 гг. продолжил учебу в Горном кадетском корпусе, а по его окончании поступил на службу в Псковский пехотный полк в должности прапорщика. В течение последующих семи лет он участвует во всех войнах с Наполеоном: русско-французской войне 1806-1807 гг., Отечественной войне 1812 г. (во время Бородинского сражения был ранен в ногу), а также заграничных походах русской армии в 1813-1814 гг. Во время последних Л. В. Дубельт состоял адъютантом при генералах Д. С. Дохтурове и Н. Н. Раевском, благодаря чему оказался близок к декабристским кругам. Служебная карьера также складывалась неплохо: в сентябре 1817 г. он дослужился до чина подполковника, с 1821 г. был дежурным штаб-офицером 4-го пехотного корпуса, а на следующий год стал полковником и получил под начало Старооскольский пехотный полк.
В тот период Л. В. Дубельт являет собой классический пример вольнодумца, состоит членом двух масонских лож и считается "одним из первых крикунов-либералов Южной армии". Хотя он продолжал поддерживать связи с декабристами, однако в их тайное общество так и не вступил, предпочитая ограничиваться одними разговорами. Благодаря этому обстоятельству Л. В. Дубельт после 14 декабря 1825 г. попадает под следствие, его фамилия заносится в "Алфавит" декабристов, однако к суду он так и не привлекается и спокойно продолжает военную службу. Остатки вольнодумства у него, по всей видимости, сохранились, и в 1828 г. он поссорился с начальником дивизии и подал в отставку "по домашним обстоятельствам". Поскольку ни отец, ни сам Л. В. Дубельт особого богатства на военной службе не скопили, то лишившийся полковничьего жалованья отставной офицер начинает искать доходное место службы и в конечном итоге в 1830 г. по рекомендации Мордвинова поступает в корпус жандармов. Как император Николай I, так и создатель Третьего отделения стремились превратить жандармерию в элитный корпус, имевший солидный нравственный авторитет в глазах общества, и с этой целью привлекали на службу туда не только "людей честных и способных", но и некоторых "вчерашних вольнодумцев".
Л. В. Дубельт весьма удачно вписался в новую политику, однако, судя по всему, некоторое время испытывал сомнения в правильности сделанного выбора и всячески оправдывал его с моральной точки зрения. В январе 1830 г. новый жандармский офицер писал своей жене Анне Николаевне Перской (племяннице члена Государственного совета Н. С. Мордвинова), что просил предупредить начальника Третьего отделения "не делать обо мне представления, ежели обязанности неблагородные будут лежать на мне, что я не согласен вступить во вверенный ему корпус, ежели мне будут давать поручения, о которых доброму и честному человеку и подумать страшно". Проявляя уже немалую долю демагогии и лицемерия, он так рассеивает опасения своей супруги по поводу того, что служба в жандармерии замарает его честь и доброе имя: ""Не будь жандарм", - говоришь ты! Но понимаешь ли ты, понимает ли Александр Николаевич (Мордвинов. - Авт.) существо дела? Ежели я, вступая в Корпус жандармов, сделаюсь доносчиком, наушником, тогда доброе мое имя, конечно, будет запятнано. Но ежели, напротив, я, не мешаясь в дела, относящиеся до внутренней полиции, буду опорою бедных, защитою несчастных, ежели я, действуя открыто, буду заставлять отдавать справедливость угнетенным, буду наблюдать, чтобы в местах судебных давали тяжебным делам прямое и справедливое направление, - тогда чем назовешь ты меня?" Вряд ли будущий помощник двух первых руководителей государственной безопасности был настолько наивен, что полагал, что на самом деле не будет вмешиваться в "относящиеся до внутренней полиции" дела - данная версия, судя по всему, предназначалась для домашнего употребления. Для общественного мнения сообразительный Л. В. Дубельт припас другое оправдание: "Обязанности полиции состоят в защите лиц и собственности; в наблюдении за спокойствием и безопасностью всех и каждого; в предупреждении всяких вредных поступков, и в наблюдении за строгим исполнением законов; в принятии всех возможных мер для блага общественного, в защите бедных вдов и сирот и в неусыпном преследовании всякого рода преступников. Пусть мне докажут, что такого рода служба не заслуживает уважения и признательности сограждан".
Обладая минимальными связями, но зато недюжинным умом и исключительной работоспособностью, Л. В. Дубельт всего за пять лет делает стремительную карьеру на новом месте службы. Если в 1830 г. он начал свою деятельность как губернский жандармский штаб-офицер, то на следующий год становится дежурным офицером корпуса жандармов, а в 1835 г. занимает уже пост начальника штаба корпуса жандармов. В характеристике, данной Л. В. Дубельту начальником II жандармского округа генерал-лейтенантом А. А. Волковым, подчеркивалось, что он "трудами постоянными, непоколебимою нравственностью и продолжительным прилежанием оказал себя полезным и верным, исполнительным в делах службы". Сохранилось немало различных отзывов о нем и со стороны идейных противников самодержавия, сталкивавшихся с начальником штаба корпусов жандармов, и со стороны более или менее нейтральных наблюдателей, не вовлеченных в борьбу правительства и революционеров. Сталкивавшийся с ним А. И. Герцен дал ему такую характеристику: "Дубельт - лицо оригинальное, он наверное умнее всего Третьего и всех трех отделений собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттененное длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу ясно свидетельствовали, что много страстей боролось в этой груди, прежде чем голубой мундир победил или, лучше, накрыл все, что там было. Черты его имели что-то волчье и даже лисье, т. е. выражали тонкую смышленность хищных зверей, вместе уклончивость и заносчивость. Он был всегда учтив". Звериные черты жандармского начальника бросились в глава и П. Каратыгину; вспоминая о Л. В. Дубельте, он отмечал, что "это была замечательная личность во многих отношениях: прекрасно образованный, прозорливый, умный и отнюдь не злой души человек, он по должности, им занимаемой, и отчасти по наружности был предметом ужаса для большинства жителей Петербурга. Его худощавое лицо с длинными седыми усами, пристальный взгляд больших серых глаз имели в себе что-то волчье. Хроническая усмешка и язвительность при разговоре с допрашиваемыми пугали".
Н. И. Костомаров, встретившийся с Л. В. Дубельтом при допросе, вспоминал, что тот выражался в высшей степени мягко и все приговаривал: "мой добрый друг", "ловко цитировал в подтверждение своих слов места из Священного Писания, в котором был, по-видимому, очень сведущ, и искусно ловил на словах". И. В. Селиванов так описывал свое содержание под стражей: "На следующее утро пришел ко мне Дубельт и начал разговор расспросами: "Хорошо ли вам? Тепло ли? Что курите, табак или сигары? Не имеете ли каких-нибудь особых привычек?" и прочее... Через полчаса явился ко мне дежурный офицер с теми же самыми вопросами..." Если А. И. Герцен сумел раскусить лицемерие Л. В. Дубельта, то на некоторых других революционеров обходительное обращение жандармского офицера производило поистине чарующее впечатление. Попавший в Третье отделение по делу петрашевцев Ф. М. Достоевский назвал Л. В. Дубельта "преприятным человеком", а познакомившийся с ним непосредственно перед заключением в крепость известный польский революционер Сераковский затем писал ему: "Генерал! Счастливы юноши, что Вы стражем порядка. Вы старик, но с верующею, не угасающею душою. Я уже решился! Выслушайте меня сами, зайдите ко мне сами, генерал. Богу помолюсь за Вас!" Хотя фактический руководитель корпуса жандармов и очень искусно носил свою маску доброго и известного человека и обожал, чтобы к нему обращались со ссылками на "всем известную его доброту", изредка эта маска спадала и из-под нее появлялось его истинное лицо, особенно по отношению к тем немногим, которые остались равнодушны к его чарам. И. В. Селиванов в своих записках приводит следующий характерный эпизод: "Вслед за упоминанием им имени Герцена... Дубельт вспыхнул, как порох; губы его затряслись, на них показалась пена.
- Герцен! - закричал он с неистовством. - У меня три тысячи десятин жалованного леса, и я не знаю такого гадкого дерева, на котором бы я его повесил".
Не пользовался особым расположением жандармского офицера и А. С. Пушкин. Охотно соглашаясь со всеми утверждениями о его гениальности, Л. В.Дубельт всегда замечал, что тот следует по ложному пути и "прекрасное не всегда полезно". После смерти поэта в обществе бытовало мнение, что, прекрасно зная о предстоящей дуэли Пушкина с Дантесом, А. X. Бенкендорф и Л. В. Дубельт специально послали "не туда" жандармов, обязанных предотвратить дуэль. Когда же великого поэта не стало, Дубельт сделал все, от него зависящее, для ограничения влияния произведений Пушкина на умы людей и, в частности, при случае ласково сказал издателю Краевскому: "Что это, голубчик, вы затеяли, к чему у вас потянулся ряд неизданных сочинений Пушкина? Э-эх, голубчик, никому-то не нужен ваш Пушкин... Довольно этой дряни, сочинений-то вашего Пушкина, при жизни его напечатано, чтобы продолжать и по смерти его отыскивать "неизданные" его творения да и печатать их. Нехорошо, любезнейший Андрей Александрович, нехорошо..."
Следует отметить, что умный жандармский офицер был не расположен безоговорочно верить всем доносам своих многочисленных информаторов и в ряде случаев тщательно их перепроверял. Когда, например, литератор Ф. В. Булгарин подал донос на своего конкурента, упоминавшегося выше А. А. Краевского, Л. В. Дубельт распорядился его проверить, в результате чего стало ясно, что весь донос построен на недобросовестно подобранных цитатах: "Г-н Булгарин хорошо знает, что нет книги в свете, не исключая и самого Евангелия, из которых нельзя было бы извлечь отдельных фраз и мыслей, которые отдельно должны казаться предосудительными". Вообще отношение Л. В. Дубельта к доносчикам было двойственным. Активно пользуясь их услугами по долгу службы, с одной стороны, с другой стороны он выражал к ним явную брезгливость и неизменно оплачивал их доносы денежными суммами, кратными трем, "в память тридцати сребреников", за которые Иуда продал Иисуса Христа. Временами подобную брезгливость обнаруживал и сам Николай I. Когда один студент сделал донос на запрещенную религиозную секту, то по завершении дела Л. В. Дубельт объявил ему: "Вот вам триста рублей, но, согласно воле государя императора, оставьте университет и - милости просим к нам - юнкером в жандармский дивизион".
Помимо повседневной работы он принимает активное участие в структурных преобразованиях государственной безопасности Российской империи. В 1836 г. под руководством Л. В. Дубельта разрабатывается Положение об учреждении Отдельного корпуса жандармов, впервые законодательно формулирующего должностные обязанности жандармских чинов. Причем, если конкретные обязанности губернских жандармских штаб-офицеров формулируются там весьма расплывчато (они "определяются особыми инструкциями шефа жандармов"), то должностные функции "нижних чинов" жандармского корпуса определяются Положением подробно: "I) Приведение в исполнение законов и приговоров суда...; 2) ...поимка воров, беглых, корчемников, преследование разбойников и рассеяние законом запрещенных скопищ; 3) ...усмирение буйства и восстановление нарушенного повиновения; 4) ...преследование и поимка людей с запрещенными и тайно провозимыми товарами; 5) ...препровождение необыкновенных преступников и арестантов...; 6) сохранение порядка на ярмарках, торжищах, церковных и народных празднествах". После смерти М. Я. фон Фока ближайшим помощником начальника Третьего отделения А. X. Бенкендорфа на некоторое время стал Мордвинов. Однако последний вскоре провинился в том, что пропустил в печать (в альманахе "Сто русских литераторов") портрет декабриста Бестужева-Марлинского, после чего был отправлен в отставку, а правой рукой главы политического сыска стал Л. В. Дубельт. С 1839 г. он долгие годы одновременно был начальником штаба Отдельного корпуса жандармов и управляющим Третьим отделением. И. М. Троцкий дает следующую оценку подобному совмещению: "Самое единство III Отделения и жандармерии держалось только на личной унии шефа жандармов и начальника III Отделения. Только в 1839 году должность начальника штаба корпуса жандармов была соединена с должностью управляющего III Отделением, и лишь в 1842 году окончательно слились все жандармские части.
Вся эта работа была проведена под непосредственным воздействием Л. В.Дубельта, которого и можно считать творцом жандармской системы в том виде, в каком она существовала при нем и впоследствии. Руководитель государственной безопасности очень быстро оценил своего умного и энергичного нового помощника. О том, до какой степени А. X. Бенкендорф дорожил своим заместителем, наглядно свидетельствует следующий эпизод. Когда Николай I знал Л. В. Дубельта еще мало, он поверил какой-то жалобе на него и выразил ему свое неудовольствие. Когда после этого начальник штаба Отдельного корпуса жандармов подал в отставку, то А. X. Бенкендорф явился к императору с двумя бумагами. Одна из них была прошением Л. В. Дубельта об отставке, а на вопрос о содержании второй глава политического сыска ответил Николаю I: "А это моя отставка, если вы ту подпишете". Нечего и говорить, что государь не пожелал расставаться со своим преданным начальником Третьего отделения, и Л. В. Дубельт остался на службе.
Несмотря на все старания второго лица в государственной безопасности создать о себе впечатление как о благородном и добром человеке, значительная часть светского общества воспринимала его как лицемерную личность. Подтверждением этого служит и каламбур по поводу его фамилии (Generaf Double, что в переводе с французского означало "лукавый генерал"), и резкий отзыв о нем П. В. Долгорукова: "...Леонтий Васильевич Дубельт, столь гнуснопамятный в летописях николаевского царствования, сын лифляндского крестьянина-латыша, поступившего в военную службу и с офицерским чином приобретшего дворянское достоинство. Дубельт человек ума необыкновенного, но в высшей степени жадный, корыстный и безразборчивый. Честь, совесть, душа - все это для него одни слова, пустые звуки. Лучшим средством к обогащению в России служат административные злоупотребления и отсутствие гласности, и поэтому Дубельт, в семнадцатилетнее свое пребывание на пашалыке (область, управляемая пашой. - Авт.) III отделения, всегда являлся яростным защитником всех злоупотреблений и всех мерзостей орды чиновничьей". Пока во главе Третьего отделения находился А. X. Бенкендорф, которого признательный подчиненный называл "человеком ангельской доброты", Л. В. Дубельт мог ничего не опасаться, но когда после его смерти место главы политического сыска империи занял А. Ф. Орлов, его положение, по мнению многих, пошатнулось. М. А. Корф отмечает, что начальника штаба Отдельного корпуса жандармов новый руководитель Третьего отделения "накануне своего назначения называл всегда подлецом, плутом и мерзавцем". В результате подобного отношения, которое не составляло секрета для окружающих, в обществе, как вспоминал баварский посол Оттон де Брэ, положение Дубельта "считалось весьма ненадежным во время вступления в должность А. Ф. Орлова; полагали даже, что он долго не удержится". Однако, к удивлению многих, ничего подобного не произошло и новый начальник Третьего отделения попал под влияние своего подчиненного, быстро поменял свое о нем мнение и проработал вместе с ним все время своего пребывания на посту главы государственной безопасности. "Орлов по свойственной ему лени и нелюбви к труду, - отмечает все тот же баварский дипломат, - более чем кто-либо нуждался в помощнике, который отличается ловкостью, деятельностью и знанием дела". Действительно, Л. В. Дубельт идеально отвечал всем этим требованиям, и новый его начальник, часто вынужденный отлучаться из своего ведомства с дипломатическими миссиями или сопровождая императора в его путешествиях, чрезвычайно скоро это понял.
Благодаря этому обстоятельству карьера управляющего Третьим отделением продолжала развиваться нормально, и в декабре 1844 г. он уже получает чин генерал-лейтенанта. Занимаясь политическим сыском в Третьем отделении и Отдельном корпусе жандармов, Л. В. Дубельт в 1852-1855 гг. одновременно являлся еще и товарищем министра внутренних дел, исполняя должностные обязанности и в этом ведомстве. Помимо этого он был членом Главного управления цензуры и Комитета о раскольниках. За свою службу он был вознагражден правительством как материально (под конец карьеры его годовой доход превосходил 100 тысяч рублей), так и морально, получив многие высшие ордена Российской империи, в том числе и орден Св. Александра Невского. Когда в 1856 г. в отставку ушел А. Ф. Орлов, примеру своего начальника последовал и Л. В. Дубельт. На семидесятом году жизни он скончался в Петербурге и был похоронен на Смоленском православном кладбище. После себя он оставил двоих сыновей: Николая Леонтьевича (1819-1874) и Михаила Леонтьевича (1822-1900). Оба они дослужились до чина генерал-лейтенанта, а последний был женат на Н. А. Пушкиной. Однако союз дочери поэта и сына жандарма оказался исключительно непрочным. Михаил бил свою жену, и брак этот закончился скандальным разводом.
Литератрура: История дипломатии. М., 1959. Т. 1; Киняпина Н. С. Ункяр-Искелесийский договор 1833 г. // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1958, № 2; Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1826- 1855 гг. Б.м., 1908; Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России (1826-1880 гг.). М., 1982; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16: Политический сыск при царях. М., 1993; Троцкий И. М. Третье отделение при Николае I. М., 1930; Фадеев А. В. Россия и Восточный кризис 20-х годов XIX в. М., 1958; Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи 1802-1917гг. СПб., 2001; Юзефович Т. Договоры России с Востоком политические и торговые. СПб., 1869.
* * *
ДОЛГОРУКОВ Василий Андреевич (24 февраля 1804 г., Москва - 5 января 1868 г., Петербург).
В 1856-1866 гг. - главный начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и шеф Отдельного корпуса жандармов.
Знаменитый в русской истории княжеский род Долгоруковых восходит к черниговской ветви Рюриковичей второй половины XV в. Родоначальником его является старший сын князя Андрея Константиновича Оболенского князь Иван Андреевич (17-е колено от Рюрика), получивший прозвище Долгорукий. Будущий руководитель политического сыска получил домашнее образование (французский и немецкий языки, математика, фортификация, история, статистика и география) и семнадцатилетним юношей поступил в 1821 г. на службу в армию в чине юнкера. То обстоятельство, что поступил он не куда-нибудь, а в лейб-гвардии Конный полк, которым тогда командовал А. Ф. Орлов, во многом предопределило его дальнейшую судьбу. 23 февраля 1823 г. В. А. Долгоруков производится в корнеты и во время восстания декабристов находится во внутреннем карауле Зимнего дворца. В этот решающий момент на молодого корнета обращает внимание Николай I, с тех пор оказывающий ему благоволение. В январе следующего года он получает чин поручика, а 6 декабря 1829 г. - штаб-ротмистра. Когда в 1830 г. А. Ф. Орлов подавлял восстание в военных поселениях Новгородской губернии, В. А. Долгоруков состоял при своем начальнике и в благодарность за участие в этой карательной акции был в сентябре того же года пожалован во флигель-адъютанты к императору. В 1831 г. он участвует в подавлении польского восстания и "за усердие при исполнении поручений и мужество в делах против польских мятежников, где под сильным ружейным и картечным огнем передавал приказы главнокомандующего", получает свои первые награды - орден Св. Владимира 4-й степени с бантом (16 февраля) и орден Св. Анны 2-й степени (21 мая того же года). Параллельно с этим он производится в ротмистры, а в декабре 1835 г. получает чин полковника.
В 1838-1839 гг. В. А. Долгоруков в числе прочих лиц сопровождает наследника престола великого князя Александра Николаевича и с тех пор "постоянно пользовался доверенностью" будущего императора. По возвращении из путешествия он включается в состав Комитета для составления Устава кавалерийской службы, а в 1841 г. во время болезни гофмаршала великого князя управлял двором Александра Николаевича. В том же году он назначается начальником штаба инспектора резервной кавалерии и отбывает в Чугуев, а в сентябре следующего года производится в генерал-майоры и включается в состав императорской свиты. 22 сентября 1845 г. В. А. Долгоруков становится генерал-адъютантом императора, а в ноябре 1848 г. назначается товарищем военного министра. На следующий год происходит его первое соприкосновение со сферой политического сыска, когда он как товарищ военного министра включается в состав следственной комиссии по делу петрашевцев, в которой принимал активное участие в подготовке судебного процесса над злоумышленниками. Подобное старание не осталось незамеченным, и 7 августа 1849 г. В. А. Долгоруков становится генерал-лейтенантом, а в следующем месяце получает золотую табакерку с алмазами и императорским портретом. Однако настоящая награда ждала его впереди: 26 августа 1852 г. генерал-адъютант одновременно получает орден Св. Александра Невского и кресло военного министра, в котором он сменил А. И. Чернышева. На следующий год по должности он назначается членом Государственного совета. Военным министром В. А. Долгоруков оказался никудышным, что со всей очевидностью показала Крымская война. "Во все время войны, - писал об этом этапе его биографии П. В. Долгоруков, - у Василия Андреевича было единственной мыслью скрывать от государя настоящее положение дел, не расстраивать его дурными вестями".
Поскольку Крымскую войну Россия с таким военным министром проиграла, то даже весьма расположенный к нему новый император Александр II счел за лучшее уволить 17 апреля 1856 г. В. А. Долгорукова с этой исключительно важной должности, дав ему в утешение чин генерала от кавалерии. Когда с уходом А. Ф. Орлова должность руководителя тайной полиции освободилась, Александр II 27 июня того же года поспешил назначить своего старого знакомого главным начальником Третьего отделения и шефом жандармов. Как отмечает П. В. Долгоруков, новый глава политического сыска это назначение принял "не только не морщась, но еще с восторгом от мысли, что будет иметь к государю постоянный, беспрепятственный доступ и право вмешиваться во все дела и дела каждого". Поскольку со своим начальником ушел в отставку и Л. В. Дубельт, то на его место в день коронации Александра И был назначен генерал-майор свиты А. Е. Тимашев, "дотоле известный лишь замечательным дарованием рисовать карикатуры". Понятно, что с такими толковыми руководителями дела у Третьего отделения пошли хуже. Тем не менее сам глава политического сыска настолько проникся своей ролью, что при встрече с родственниками абсолютно серьезно заявил им: "Теперь вы обязаны со мной говорить откровенно: ведь я сделался духовником всех верных подданных государя". П. В. Долгоруков дал новому начальнику Третьего отделения следующую исчерпывающую характеристику: "Бездарность полная и совершенная; эгоизм, бездушие в высшей степени; ненависть ко всему, что умно и просвещенно; боязнь... всего, что независимо и самостоятельно".
Поскольку следующей по важности для нового императора после прекращения Крымской войны была проблема отмены крепостного права, то в отчете за 1857 г. В. А. Долгоруков дает подробный обзор того, как народ реагирует на слухи о скором освобождении крестьян. Образованные люди, не имеющие крепостных, высказываются за освобождение крестьян, считая владение людьми на правах собственности противоестественным, аморальным и антихристианским делом. Такого же мнения придерживаются даже себе в убыток некоторые просвещенные дворяне, однако большинство помещиков настроено отрицательно, полагая, что страна не готова к такой коренной реформе. Третья категория населения - мелкопоместные дворяне - считает реформу вредной, утверждая, что крестьяне не будут знать, что делать со свободой. Объективности ради шеф жандармов считал подобные опасения "преувеличенными", поскольку крестьяне спокойно встретили известие о своем скором освобождении и никаких волнений не последовало. В. А. Долгоруков не ожидал "ни огромных смут, ни ужасов" и в дальнейшем, "если не будет каких-либо внешних, неожиданных подстрекательств". В интересах государственной безопасности, подчеркивал он, необходимо заручиться поддержкой дворянства при обсуждении условий освобождения крестьян. Логично утверждая, что "монархическая власть основана на власти дворянской", глава политического сыска предлагал императору до некоторой степени сохранить власть помещиков над крестьянами, поскольку последняя является "иерархическим продолжением власти самодержавной". Являясь с октября 1857-го по 1859 г. членом Особого комитета для рассмотрения постановлений и предложений о крепостном состоянии (переименованного в феврале 1858 г. в Главный комитет по крестьянскому делу), В. А. Долгоруков и там яростно протестовал против полного освобождения крестьян и предоставления им земли. А. В. Никитенко в своем дневнике отмечал, что как бывший, так и нынешний глава Третьего отделения принадлежали в государственных кругах к "партии более общей и сильной... враждебной так называемому прогрессу, не желающей ни освобождения крестьян, ни развития науки, ни гласности - словом, никаких улучшений, о которых после смерти Николая так сильно начало хлопотать общественное мнение".
По наследству от своего предшественника В. А. Долгоруков получил проблему ведущего из Лондона революционную агитацию А. И. Герцена, который в своих статьях призывал производить "преобразования по всем частям вдруг, тогда как правительство может допускать их не иначе как тихо и постепенно". Борьба с агитатором протекала тяжело: на территории империи "Колокол" конфисковывался, а его распространители и читатели арестовывались и высылались, однако все эти репрессивные меры не давали должного результата. Видя это. Третье отделение постоянно старалось внедрить своего агента в ближайшее окружение А. И. Герцена в Лондоне и там установить адреса его основных корреспондентов. Уже осенью 1857 г. Г. Михайловский, один из служащих лондонского издателя герценовской литературы, был разоблачен как посланец царского политического сыска. В конце 50-х годов Третье отделение посылает в столицу Великобритании лучших своих специалистов (А. К. Гедерштерна, В. О. Мейера, М. С. Хотинского, Г. Г. Перетца и других), однако и им не удается приблизиться к заветной цели. В июне 1859 г. с секретной миссией в Париж отправляется сам управляющий Третьим отделением А. Е. Тимашев и добивается от французских властей запрета на пятую книжку "Полярной звезды" и на отдельные номера "Колокола", конфискованные на таможне. Русские революционные эмигранты постепенно брались "под колпак", и в отчете за 1862 г. руководитель Третьего отделения с гордостью докладывал, что с начала года было организовано "самое близкое секретное наблюдение как за политическими выходцами, так и за их посетителями... в Лондоне... и в Париже". Сеть надзора довольно скоро дала свои плоды, и на основании сообщения своего лондонского агента Г. Г. Перетца летом 1862 г. Третье отделение арестовало на пароходе по возвращении в Петербург отставного коллежского секретаря П. А. Ветошникова. При обыске у него были найдены письма А. И. Герцена, Н. П. Огарева и М. А. Бакунина к различным лицам в России, а также списки и адреса некоторых герценовских корреспондентов. Хотя последние были зашифрованы, жандармы сумели разобраться в несложном шифре и нанесли мощный удар по всему революционно-демократическому лагерю страны. Однако первую революционную газету погубил не этот провал, а поддержка А. И. Герценом восстания 1863-1864 гг. в Польше, после чего русская читательская аудитория отхлынула от "Колокола", его тираж сократился в несколько раз, и в 1867 г. пропагандисты были вынуждены прекратить издание.
Однако с тех пор как в 1855 г. Александр II значительно ослабил цензуру печатных изданий, беспокойство государственной безопасности стала доставлять не только эмиграционная, но и отечественная пресса. В. А. Долгоруков не уставал бить по этому поводу тревогу. В "нравственно-политическом обозрении" за 1860 г. он отмечал, что взгляды и суждения, высказываемые на страницах отечественных газет и журналов, "слишком свободны и даже опасны". Подчеркивая, что "журналистика подстрекает свойственное и без того настоящей эпохе брожение умов", начальник Третьего отделения убеждал императора, что "необузданность печати... есть величайшая опасность для сохранения существующего порядка". Два года спустя шеф жандармов указывал, что "положить окончательный предел журнальному волнению тем необходимее, что по мере распространения грамотности и развития общественной жизни между низкими сословиями это революционное орудие получает постоянно большую важность". Настоящим внутренним врагом номер один стал для В. А. Долгорукова писатель Н. Г. Чернышевский, ведущий идеолог революционно-демократического лагеря. Руководимый им журнал "Современник" имел шесть тысяч подписчиков - цифра, колоссальная для того времени. Говоря об исключительной популярности этого публициста, Б. Б. Глинский отмечает: "На него и в обществе, и в правительственных кругах смотрели как на властителя тогдашних революционных дум, как на тайную пружину, которая приводит все окружающее в определенное движение, чей дух чувствуется в каждом проявлении тогдашней общественной оппозиции". Неудивительно, что в списке врагов существующего строя, составленного Третьим отделением, фамилия Н. Г. Чернышевского стояла первой из пятидесяти. После студенческих беспорядков в Петербургском университете осенью 1861 г. за ним устанавливается постоянное наблюдение. Для осуществления наружного наблюдения за писателем Третье отделение снимает комнату напротив дома, где тот жил, и начинает скрупулезно фиксировать, что делал Чернышевский, кто у него бывал, куда выезжал и т. п. Так, например, в донесении от 7 июля 1862 г. отмечалось, что "с 13 июня по настоящее число" Н. Г. Чернышевского 19 раз посетили 8 "новых лиц", фамилии и адреса которых удалось установить, 14 человек "из прежних лиц" бывали у него 90 раз и помимо этого "приходили еще 88 раз разные лица, как военные, так равно и статские". Не ограничиваясь этим, государственная безопасность завербовала швейцара и кухарку писателя и периодически перлюстрировала его корреспонденцию. Видя в Н. Г. Чернышевском серьезную угрозу безопасности империи, В. А. Долгоруков посоветовал Александру II 15 мая 1862 г. организовать специальную комиссию, наподобие той, которая рассматривала дело декабристов, для пресечения деятельности подпольных издателей. Император согласился и назначил Следственную комиссию, во главе которой встал князь А. Ф. Голицын. 19 июня правительство за "дурное направление" закрыло радикальные журналы "Современник" и "Русское слово", а уже 7 июля 1862 г. жандармский полковник Ракеев арестовал Н. Г. Чернышевского, который сначала доставлен был в Третье отделение, а оттуда по распоряжению А. Л. Потапова направлен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Непосредственным предлогом для ареста писателя стало перехваченное у П. А. Ветошникова письмо А. И. Герцена, в котором тот предлагал одному из сотрудников Чернышевского издавать "Современник" за границей. Тем не менее ни письмо Герцена, ни результаты девятимесячной слежки за Чернышевским, ни его статьи, опубликованные в "Современнике", поскольку в свое время все они были пропущены цензурой, не давали юридических оснований для его ареста. Это было вынуждено признать и само руководство Третьего отделения: "Юридических фактов к обвинению Чернышевского в составлении возмутительных воззваний и в возбуждении враждебных чувств к правительству в Третьем отделении не имеется. Но он подозревается в том на основании тех данных, которые поступили о нем в Третье отделение совершенно частным и секретным путем". Начавшийся политический процесс спасло то обстоятельство, что через месяц после ареста Н. Г. Чернышевского был схвачен его молодой сотрудник В. Д. Костомаров. Последнего обвиняли в том, что в своей типографии он пытался напечатать революционную прокламацию "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон". Первоначально на суде Костомаров, смягчая себе приговор, назвал автором прокламации близкого друга Чернышевского М. Л. Михайлова. В марте 1863 г. Костомаров меняет свои показания и утверждает, что основным автором воззвания был Н. Г. Чернышевский. Вслед за этим последнего обвинили в политическом преступлении и в мае передали дело в Сенат. Хотя на протяжении всего процесса Чернышевский категорически отвергал это обвинение и его авторство в отношении этой прокламации так и осталось недоказанным, тем не менее он был признан виновным "в сочинении возмутительного воззвания, передаче оного для тайного печатания с целью распространения и в принятии мер к ниспровержению существующего в России порядка управления". За это суд приговорил его к четырнадцати годам каторги (Александр II смягчил этот срок до семи лет) и пожизненному поселению в Сибири.
Даже самые доброжелательно настроенные к В. А. Долгорукову авторы могли крайне мало сказать хорошего о его деятельности в системе государственной безопасности. Помимо исполнительности П. А. Вяземский ставит в заслугу главе Третьего отделения лишь то, что против людей своего круга он никогда не использовал ставшие ему известными по долгу службы сведения: "По долгу службы, которая некогда была на него возложена, он знал темные стороны многого и многих: но это печальное всеведение не озлобило и не заволокло его чистой и мягкосердечной натуры. Он все еще верил в добро и не отчаивался в средствах осуществления его. При этом должно заметить, что никакое неосторожное, не только недоброжелательное, слово, никогда двусмысленный намек ни на какое лицо не выдавали тайны, которая в груди и памяти его была неприкосновенно застрахована". Что касается первого положительного качества шефа жандармов, то о нем все тот же апологет пишет в самых восторженных тонах: "Князь был самый строгий исполнитель всех своих обязанностей, хотелось бы сказать - до мелочей, если бы каждая обязанность не имела своей доли важности в глазах честного и добросовестного человека и тем самым не была бы обязательная. В другом такая строгость, можно было бы сказать, доходила до педантизма: в нем, должно сказать, доходила она до рыцарства".
Как и его предшественники на посту главного начальника Третьего отделения, В. А. Долгоруков часто сопровождал императора и его супругу в их разъездах по стране. В августе-октябре 1856 г. он присутствует на торжествах в Москве по случаю коронации Александра II, с июня по октябрь следующего года сопровождает императрицу Марию Александровну в ее заграничном путешествии, в июле 1858 г. сопутствует императору в его поездке в Архангельск, а в августе-сентябре того же года - в поездке по России. С августа по октябрь 1859 г. шеф жандармов вновь находится при Александре II в его поездке по стране, в те же месяцы следующего года они вновь вместе посещают Тверь, Москву, Тулу и западные губернии. С июня по октябрь 1861 г, император и его главный охранник едут в Москву, Крым и на Кавказ.
Десятилетняя карьера главы государственной безопасности окончилась неожиданно для него самого. Весной 1866 г. В. А. Долгоруков составлял отчет за предшествующий 1865 год, в котором он отмечал укрепление позиций самодержавия за счет поддержки народа и патриотических чувств, проявленных русской армией при подавлении восстания в Польше. Попутно стабилизировалась и обстановка в западных провинциях империи. Большие надежды руководитель политического сыска возлагал и на земства, в которых, по его мнению, успешно сочетаются местное самоуправление и монархическая власть, еще больше радовал его новый закон относительно прессы, позволяющий чиновникам закрывать политически вредное издание. Начальник Третьего отделения полагал, что все эти факты привели к спаду революционных и утопических настроений в печати. Россия, заключал В. А. Долгоруков, твердо стала на путь реформ благодаря моральной силе правительства. Не успел он закончить свой оптимистический отчет, как 4 апреля 1866 г. бывший студент Московского университета Д. В. Каракозов стрелял в царя и лишь случайность спасла жизнь Александра II. Этот выстрел открывает целую череду покушений на императора, предотвратить которые государственная безопасность оказалась не в состоянии. Хотя первая попытка цареубийства оказалась неудачной, она не прошла бесследно ни для внутренней политики государства, ставшей разворачиваться в сторону реакции, ни для императорского окружения, так или иначе связанного с прежним курсом. "Пуля Каракозова попала не в государя, но в целую толпу лиц, ему близких", - записал по этому поводу в своем дневнике А. А. Половцев. Одним из этих лиц оказался В. А. Долгоруков, который счел за лучшее добровольно подать в отставку через четыре дня после этого покушения. Александр II отставку принял, и 10 апреля 1866 г. он был официально уволен от должности шефа жандармов и главного начальника Третьего отделения.
Впрочем, император не держал зла на своего старого знакомого и через семь дней назначил его обер-камергером своего двора с содержанием в 10 тысяч рублей в год. Прощаясь со своими бывшими подчиненными по политическому сыску, В. А. Долгоруков, по свидетельству очевидца, выразил сожаление, что не может дальше продолжать службу в прежней должности, "окруженный лаской". Конец карьеры прежнего руководителя государственной безопасности был довольно бесцветен: с 14 июля по 25 августа 1866 г. он временно заведовал императорской главной квартирой, а на следующий год входил в Особый комитет для рассмотрения всеподданнейшего отчета по Военному министерству за 1865 г. После смерти был похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры в северной столице. Женой В. А. Долгорукова была графиня Ольга Карловна Сен-При (1807-1853 гг.), родившая ему четырех сыновей: Николая (1829-1830), Василия (1833), Александра (1839-1876) и Алексея (1842- 1849).
Литература: Вяземский П. А. Князь В. А. Долгоруков. СПб., 1869; Орже-ховский Я. В. Самодержавие против революционной России (1826-1880 гг.). М., 1982; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16: Политический сыск при царях. М., 1993; Шилов Д. Н. Государственный деятели Российской империи 1802- 1917гг. СПб., 2001.
* * *
ШУВАЛОВ Петр Андреевич (15 июня (по другим источникам - 15 июля) 1827 г., Лейпциг, Саксония - 10 марта 1889 г., Петербург).
В 1866-1874 гг. - главный начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и шеф Отдельного корпуса жандармов.
Происходил из старинного дворянского рода, уже давшего России одного руководителя государственной безопасности - А. И. Шувалова, возглавлявшего в свое время Канцелярию тайных розыскных дел. Поскольку отец будущего главы политического сыска был обер-гофмаршалом императорского двора, он без труда определил своего сына в Пажеский корпус в конце 1841 г. Характеризуя преемника В. А. Долгорукова, хорошо знавший его статс-секретарь А. А. Половцев писал: "Шувалов был далеко недюжинный человек. При чрезвычайно статной, красивой, изящной наружности он отличался редким умом, сметливостью, уменьем схватывать существенные стороны вопросов и оценивать общее их значение. Проведя раннюю молодость в стенах Зимнего дворца, где отец его был обер-гофмаршалом императора Николая, получив весьма поверхностное образование, прослужив сначала в Конногвардейском полку, а потом в свите государя, он выделялся из толпы товарищей в 60-х годах при покойном государе". Будучи 10 августа 1844 г. произведен в камер-пажи, П. А. Шувалов ровно в тот же день через год оканчивает Пажеский корпус и в звании корнета поступает в лейб-гвардии Конный полк, который, как мы видели, благодаря А. Ф. Орлову, на данный период времени становится как бы кузницей руководящих кадров для Третьего отделения. 16 декабря 1846 г. он получает чин поручика и спустя три года участвует в походе к западной границе Российской империи по случаю решения Николая I помочь австрийскому императору подавить восстание в Венгрии. В августе 1851 г. П. А. Шувалов становится штаб-ротмистром, а на следующий год назначается командующим эскадроном. В конце того же года он становится ротмистром, а в апреле-июле 1854 г. находится в составе отряда, предназначенного для обороны побережья Балтийского моря и затем отправленного в Царство Польское.