При появлении невесты жених выходил из-за стола, становился рядом с ней и по окончании ектеньи осенял себя крестом. Невеста здоровалась с женихом и свахами и опять становилась по левую руку от жениха. Священник читал молитву и благословлял трапезу. Все, кроме невесты, садились, а невеста стояла «навытяжку». Ей давали поднос с рюмками. Хозяин дома наливал, а она подносила всем поезжанам по чину, низко кланяясь. После того как она угостит всех, на смену ей вставали жених и тысяцкий и «потчевали водочкой всю родню и соседей и соседушек невестиных». Это означало «сдружаться». Потом опять угощал хозяин дома, но жених ему не уступал. От выпитого все «разговорились, расшутились и распотешились». Пели псалмы и песни духовные, а потом и «причуды старинные». Начинался выкуп невесты из-за стола. Сваха торговалась с отцом и, наконец-то, со словами «принеси ты, сваха злая, гривну златую, да пива решето» отец отпускал невесту с ней «восвояси», где снова начинались причеты. Невеста сидела под черной фатой, растрепанная, «во слезах утопаючи, как будто силой схваченная и в подполье брошенная».
В Новленской вол. Вологодского у. за выкупом места за столом начиналась посидка поезжан. Это был тот же торжественный стол, но происходил он утром дня венчания. Его ритуал мало чем отличался от столования на сидинах или смотрах. Поезжан усаживали в определенном порядке. Размещение шло от «среднего угла». В самый угол, под образа, садился священник, затем тысяцкий, с ним сваха и жених.
Рядом с женихом оставалось место для невесты, а дальше усаживались поезжане по степени родства. По левую руку от священника сажали свата, шафера и дружку. Число поезжан зависело от того, сколько было назначено при сговорах. Усадивши гостей хозяева начинали угощать всех выпивкой и разрезали кулебяки, поставленные на стол, и в то же время одаривали поезжан полотенцами. Первое и лучшее подносили жениху, который, беря его «ложил» на блюдо деньги. Затем свахе, тысяцкому, священнику и прочим. Дары готовили в зависимости от степени родства: чем ближе родственник, тем лучше полотенце.
Девушки принимали в происходящем самое живое участие. Они выбирали из своей среды трех наиболее бойких. Первая из них шла с блюдом и собирала деньги с поезжан за песни, которые они пели. Другая шла с дарами-полотенцами, а третья – с зайчиком. Первую песню пели жениху: «Как под яблонцей кровать, / Под зеленой тесова...» с припевом: «рай, рай». Затем пели тысяцкому, свахе и остальным поезжанам. Текст песни был один и тот же, изменялось лишь обращение. По окончании песни девушка подходила и говорила: «Откупись за песенку!» Получив деньги, шла дальше. Нередко между девушками и поезжанами шла торговля. Поезжане давали мало, а девушки настаивали на большем. В связи с этим бывало много шуток и смеха. Затем шла вторая девушка с дарами-полотенцами и тоже получила выкуп. За ней третья с зайчиком. Она предварительно вела такую речь: «Заинька по лесу гулял, / Серый по зеленому гулял. / Напали на заиньку охотнички, / Пострелили заиньке ноженьку...» Смысл этого текста сводился к тому, что зайчику нужна денежная помощь и поезжане должны на это отозваться. На третьей девушке лежала обязанность подмечать, много или мало поезжане дают денег. Если они давали много, то их благодарили, если мало, то говорили: «Мы думали приехали гости-то к нам важные, привезли денежки бумажные, а приехали бедные и привезли денежки все медные...»
Поскольку обряд записан в 1924 г., когда, видимо, не было материального достатка в семьях, автор пояснил: «Полотенца дарят девушки, конечно, не настоящего размера и большею частью из бумаги. Свахе вместо полотенца дарят юбку, а свату – плат, который делают из обойной или цветной бумаги размером в поларшина в квадрате. Кругом его оплетают соломой, а на углах из нее делают кисти, подносят плат на деревянной лопате и говорят: «Сватушко, прими подарочек важнень-кий, / Откупись денежкой бумажненькой...!»
Ярким эпизодом почти всех торжественных застолий был вывод невесты за стол, воспринимавшийся как заключительный акт девичьей жизни. Ритуал вывода невесты к столу во всем крае имел сходство по существу, но отличался многими деталями.
В д. Стуловская Тотемского у. торжественный выход невесты совершался под утро дня венчания (жених приезжал накануне). Ее выводили вывожельницы – мать и божатка. Все трое были очень нарядно одеты. На вывожельницах были красивые борушки (женский головной убор) и сарафаны, на невесте – богатый сарафан и светлый фартук. Голову покрывала большая шаль, так чтобы бахрома закрывала ее лицо; сзади шаль низко спускалась. На голове она приподнималась особым головодцем (девичий головной убор; по словам Н.А. Вечеславовой, из д. Черняхо-во Маркушевского сельсовета Тарногского р-на, «он как кокошник, только выше и басчей».) В руках невеста держала через красный платок поднос, на котором стояли стаканы с пивом. При входе в комнату все женщины перекрестились и низко поклонились. Первым к ним подошел отец, он низко поклонился, ему ответили тем же. Затем он перекрестился, взял стакан и опять низко поклонился. Ему в ответ три женщины наклонили головы. Отпив пива, отец снова поклонился, ему ответили тем же. Этот обряд с поклонами и угощением пивом продолжался очень долго, так как невеста угощала всю свою и женихову родню, а потом всех присутствующих.
Когда наступила очередь жениха, между ними возник спор, кто из них подойдет первым, так как считалось, что тот, кто останется стоять, тот и будет в доме «наибольшой». Наконец, жених сдвинулся с места, приблизилась и невеста. Жених чокался с невестой, и каждый отливал другому пиво, причем стараясь отлить последним, пока другой не начал пить. Это опять должно было означать первенство в семье. С таким же ритуалом угощал жених родню невесты, а потом свою. Окончив этот обряд, невеста направлялась в куть. По дороге она теряла беленький платочек, положенный на голову, который знаменовал собой девичью красу. Начинались его поиски с причитаниями: «Я недолго-то стояла, / Да много я-то простояла / Я молода да честну девичью красу...»
В Никольском у. вывод невесты происходил в конце застолья, когда, покончив с кушаньями, дружка с пивом и обычными приветствиями подходил к матери невесты и говорил: «Умела ты поить, кормить, умей снарядить и за стол посадить красную девицу, а мы повезем молодую молодицу». Мать отдавала выпитую чашу дружке и шла в куть к невесте. После этого дружка с пивом и приветствиями подходил к отцу невесты и говорил: «Умел ты нас напоить, накормить, умей отдать и за стол посадить красную девицу, а мы повезли молодую молодицу». Отец приводил выведенную матерью из кути дочь к столу и приказывал ей садиться возле жениха. Тот сидел за столом в шапке и в рукавицах, а поезжане были в шубах. Посадив невесту рядом с собой, жених снимал шапку и рукавицы. Дружка еще раз обносил гостей пивом. Выйдя из-за стола, невеста прощалась с отцом и матерью, получая от них благословение и наставления. Затем начинался поезд.
В Новленской вол. Вологодского у. невесту к столу выводила сваха. По окончании даров и угощения средние столы раздвигались, сваха выходила и шла за невестой, которая все это время сидела в соседней избе или в куте. Девушки вставали в двери, а невеста начинала причитать: «Вы вставайте-ко, подруженьки, / Мои милые голубушки. / Вы щитом да и городом / За меня молодешеньку, / За меня зелене-шеньку...» Сваха выкупала невесту, давая девушкам привезенную кулебяку и несколько маленьких пустых пирожков, называемых пряжениками. После этого она вела невесту и сажала ее за стол рядом с женихом.
В д. Харино Хариновской вол. Тотемского у. одетая к венцу невеста уходила в кутний угол (против печи) к девушкам, крестная жениха – сваха – шла к ней и брала ее за руку. Невеста причитала: «Уж ты, сваха, ты свахонька» и не давалась ей. Сваха несколько раз обращалась к невесте со словами: «Катерина Ивановна, пошли к столу...», но та каждый раз снова садилась. Сваха просила отца невесты привести ее за стол. Невеста снова причитала: «Пошли годы последние, времена потрусливые...» При словах причета: «Ты дай, батюшко, со кутом мне проститься...» невеста хваталась за лавку и причитала снова: «Запирайся прекрасный рай...» После этого отец передавал дочь жениху, а тот, держась за конец ее платка, сажал возле себя, причем невеста забиралась на свое место по лавке. Когда она садилась, тысяцкий хватал край ее сарафана и старался посадить на него жениха, чтобы тому быть в семье главным.
Как можно заметить, эти застолья были насыщены важными обрядовыми актами: одариванием и угощением гостей, различными выкупами невесты, выводом невесты к столу и т.д. Во время столованья мог происходить и акт символической передачи невесты жениху. В д. Зеленая Кадниковского у. говорили: «Отец невесты сдает дочь с рук на руки». Это происходило за столом, куда из светлицы отец приводил невесту и сажал рядом с женихом. Жених по обыкновению здешних мест держал в руке платок. Отец невесты брал за один конец платка и пропихивал руку невесты под этот платок, но так, чтобы посторонние не заметили, и шептал жениху на ухо: «Я поил, кормил и учил (ее) для себя, а ты, дитятко, учи тоже для себя».
На Средней Сухоне отец передавал дочь жениху, когда ее вели из дома, и сопровождал свои действия словами: «Вот тебе, Иван, я отдаю тебе свою дочь – пой, корми, одевай, обувай, в обиду не отдавай, а ты – слушай».
В Белозерском у. отец говорил: «Вот тебе отдаю свою дочь и пусть она слушается тебя, как меня, а ты ее держи чесно и благородно, много не взыскивай. Ну, Христос с вами, детушки». В д. Харино Харинской вол. Тотемского у. отец брался за платок, который держала невеста, и со словами: «У меня была учца и просужа, а ты учи по себе» передавал ее жениху.
Помимо обрядов и просто действий, которые могли происходить как в канун, так и утром венчального дня, были такие, которые обычно совершались только утром перед венчанием. Это утренние причитания (невесты, подруг, матери невесты), благословение невесты и жениха (или только невесты) и отправка поезда к венцу. Вообще же ритуалы утра перед венцом в доме невесты в разных местах Вологодчи-ны в деталях заметно отличались. Вариативность наблюдалась не только в разных, но и в одном уезде (см. материалы по Грязовецкому у.).
Остановимся более детально на событиях, которые совершались только утром венчального дня. В пробуждении невесты этим утром участвовали разные лица. В одних местах невеста просыпалась сама (Ново-Никольская вол. Грязовецкого у.; Шуйская вол. Тотемского у.), в других – ее будила мать (Авнежская, Ведерковская и Раменская волости Грязовецкого у.; Вожегодский край и др.) или причитальщица (Ухтомская вол. Кадниковского у.). В Никольском у. ее будили подруги. Весь обряд строился на диалогах, которые состояли из причетов невесты и тех, кто ее будил. Тексты в разных местах заметно отличались друг от друга. Приведем несколько примеров обряда.
В Ухтомской вол. Кадниковского у. утром венчального дня невесту будила причитальщица. Она подходила к ней, когда та лежала еще в постели, и причитала. После этого невеста вставала с постели, умывалась, причесывалась и т.п. К этому времени собиралась вся ее родня, зажигали перед иконами свечки и молились Богу о ее счастье и благословляли невесту иконой.
В Вожегодском крае рано утром к невесте приходила мать и исполняла причет, в котором противопоставлялся образ родной матери и неродной – свекрови.
В Никольском у. невесту поднимали причетом подруги. На причет девушек невеста отвечала причетом о своем сне. Причеты о сне были распространены очень широко и нередко служили обязательным компонентом утренних причитаний невесты в венчальный день. После причета о сне она начинала новый причет, обращаясь к сестре. В это время невесту начинали одевать в подвенечное платье. Оденут, посадят у окошка «о сереть» и платком закроют. Одевание невесты к венцу происходило в разное время: то сразу после того как она вставала и умывалась (Никольский у.), то с приездом жениха, то перед тем как ехать к венцу. Как правило, исполнительницами этого ритуала были девушки, но случалось, что в обряде принимали участие и другие персонажи.
В Белозерском у. утром венчального дня невесту обувал брат. Невеста плакала, но уже не причитала. Ее наряжали в подвенечную одежду. Она состояла из «подве-нешной рубахи», обязательно вышитой «в крестик» (эта рубаха, по словам собирателей, «часто бывала одна на всю деревню, как и красота»), покрывала, сапог (башмаки не носили), красоты. Кроме того «от порчи» надевали «онтарий» (бусы); воскресную молитву («Да воскреснет Бог...»), написанную на бумажке и свернутую, чеснок и купорос зашивали в тряпочку и вешали на грудь. Верили, что, если невесту испортят, то онтарий лопнет и покраснеет.
В Северном Белозерье невесту к венцу одевали ее подружки, они же делали ей прическу. Одев невесту, усаживали ее за стол и пели специальную выводную песню: «Уж не тошно ли тебе, да свет Еленушка, / Да не обидно ли тебе, да свет Петровна?» После этого она получала родительское благословение и над ней совершали различные магические действия, призванные предохранить ее от «порчи». Например, невеста ложилась на сарае, а мать дважды перешагивала через нее.
В д. Стуловская Тотемского у. перед поездкой в церковь на невесту надевали кошулю, шаль выпускали наружу, при этом лицо оставалось закрытым. Сверху завязывали большой серый платок, которым закрывали лицо. На груди он проходил крест на крест. В Ново-Никольской вол. Грязовецкого у., когда невесту одевали, ей в валенки клали овечью шерсть, чтобы хорошо родились овцы.
В Ухтомской вол. Кадниковского у. снаряжали невесту к венцу в отдельной комнате – меняли на ней всю одежду, начиная с рубашки. Это называлось свести невесту на упокой. Действовали три свахи, которых невеста за это одаривала, а те в свою очередь приносили ей пироги, пиво и прочее – для «подкрепы». Приходил туда потом и ворожец за платом для жениха. Брал его и передавал жениху, а тот утирался этой подвязкой и клал ее себе в карман. После того как невеста была готова, ворожец отводил ее к жениху за стол. В это время причетница с подругами невесты причитала: «Уж на обман да дело сделали / Да на провод меня проводили!...»
Невесту усаживали рядом с женихом на подосланную под них шубу шерстью вверх, затем звали отца, который подходил и благословлял «дитей» образом. При этом выговаривал то, что было «ряжено» (оговорено) при сговоре, например: «Благословляю коровой, овцой, лошадью» и т.д. Ему говорили: «Бери руки». Он брал руки жениха и невесты и скрещивал их так, чтобы жениховы были наверху, а невестины внизу, при этом жениху следовало изо всей силы пожать руку невесты. Иной жених так пожимал, что бывало у невесты из под ногтей выступала кровь. Невеста сначала противилась и не давала отцу руки, однако в конце концов уступала. Этот обряд девушки сопровождали причетами.
Когда все же жених и невеста усаживались рядом, начиналось «угощение вовсю». Девушки переставали петь причеты и запевали песни «Отстала наша лебедушка от стада белогусиного...», «Как вьюн на воде извивается» и др. Напившись и наевшись «до отвалу», готовились к венчанию. Благословение невесты и жениха (вместе или порознь) перед отправкой было обязательным обрядом во всем крае. Тем не менее и этот ритуал имел местные особенности.
В с. Муньга Кирилловского у., к примеру, при благословлении невесту ставили на сковороду, положенную в обруч от кадушки. Это делалось для того, чтобы оградить невесту от всякой порчи. Она кланялась в ноги отцу и матери, божату и боженьке, а они брали икону и, прикрепив к ней свечу, благословляли. После благословения невесту одевали, она прощалась с родными, ее выводили из избы и сажали в повозку.
В Никольском у., когда отец и мать «станут благословлять невесту», она начинала причитать: «Попрошу я молодешенька, попрошу я зеленешенька...» Подруги брали ее под руки и вели к иконам. Невеста повисала у них на руках, плакала и причитала. Если у нее не было отца, то в причете она обращалась к брату и матери. После благословения невеста снова причитала. Затем ее начинали одевать («оболо-кать»), а она продолжала причет. На нее надевали шубу и вели за стол. В Васьяновской вол. Кадниковского у. невестины отец и мать благословляли ее и жениха образом, а потом хлебом. В Новленской вол. Вологодского у. при этом благословлении священник читал молитву. После благословения икону передавали дружке.
В Вологодском у. П. Дилакторский записал причет девушек, в котором они просили дядю и тетку невесты-сироты, вырастивших ее, дать благословение: «Государь дядюшка (имярек), и государыня тетушка (имярек)! Как вы вспоили, вскормили, вырастили и сохранили свое чадо богоданное – теперь это чадо стоит перед всеми и просит прощения и благословения. Простите и благословите ее, вместо отца с матерью, в путь дорогу ехать под красное солнышко, под частые звездочки, под светлый месяц, чтоб чисто и непорочно в церковь Божею стать, злат венец приять, чуден крест целовать, с своим суженым сочетаться в радости, в Божьей милости в душевном спасении». Невеста кланялась в ноги дяде и тетке и те ее благословляли образом, хлебом с солью.
В том же Вологодском у. во время благословения невесты на сидинах девушки причитали: «Что не ласточка, не косаточка, / Круг тепла гнезда увивается. / Душа красная девица / Круг родимого батюшки...», а невеста на коленях просила благословения сначала у отца, а затем у матери. После этого священник начинал обряд образованья.
В Белозерском у. жениха и невесту для благословения ставили на шубу, положенную мехом кверху. Когда отец начинал благословлять, в избе три раза стреляли из ружья в потолок, чтобы предохранить от порчи жениха и невесту и запугать нечистых. В Кирилловском у. отец и вся родня невесты благословляли иконой сначала ее, а потом вместе с женихом. На Средней Сухоне невесту благословляли на скатерти, которую стелила ее мать на пол углом по направлению от воронца к иконам.
В д. Жидовиново Шуйской вол. Тотемского у. после родительского благословения невеста, прощаясь, целовала отца и мать, а брат брал ее за руку и выводил на улицу. Родители наклоняли головы над столом, чтобы не видеть, как дочь поведут из избы, а невеста, вступив на порог, запевала: «Благослови меня, Господи, / Мать Божья Богородица». Брат выводил сестру в сени, а она продолжала: «Ты не в сад садишь, милый брат / Не под яблонь кужливую... / Ты меня молодешеньку, / Да ты садишь меня милый брат, / Во крапиву жогучую, / Да во шипицу колючую». Когда невеста садилась в сани, к ней присаживались ее подруги. Поезд двигался к церкви, сопровождаемый выстрелами из ружей, которыми его напутствовали крестьяне-соседи. Пока ехали деревней, невеста и девушки пели о красоте: «Ты красуйся, дивья красота...» Когда выезжали из деревни, поезд останавливался, девицы-подруги слезали с саней, прощались с невестой и возвращались в ее дом.
В Никольском у. поезд начинался после благословения и наставления. Невеста всегда была покрыта фатой, а девушки все временя пели причеты и разные песни. При отъезде поезда еще в доме дружка садился с женихом, а невеста – с подружками, которые причитали: «Ты послушай, лебедь белая...» Невеста, дойдя до дверей, тоже начинала причитать: «Я об чем вас буду прошати, / Со слезам я буду кланиц-ца, / Проводите...» Уже по дороге в церковь она в причете просила подруг передать ее родителям поклон. Подруги возвращались домой, прощаясь с невестой «за отводкой». Не прекращая причитать, они входили на крыльцо.
Во всех уездах отъезд невесты на венчание шел под причеты и песни. В Воже-годском крае невеста причитала: «Погонили-поневолили / Из родимово дому...», а ее подруги в это время пели «Лебедушку» или «Из терема красну девку ведут». Ту же «Лебедушку» («Отстаешь, наша подруженька, / Ты от стада лебединого / Пристаешь, наша подруженька, / Ты ко стаду, ко серым гусям...») пели в д. Нелидово современного Сокольского р-на. В с. Чернавское Никольского у., когда невесту отправляли к венцу, пели: «Работала я, делала / Без обеду уехала...» (намек на то, что невеста, по обычаю, перед венчанием ничего не ела).
В Биряковской вол. Тотемского у., когда невесту выводили из-за стола, девицы выбегали из избы и со стуком затворяли двери (вспомним их поведение в бане). Когда усаживали невесту в сани, то пели: «Господарева ты наша, наша милая подруженька...» Существовал обычай разметать метелкой дорогу перед женихом и невестой, идущими к саням. Это делали подруги невесты. В некоторых местах в то время, когда жених выходил из дома невесты, местная молодежь запирала ворота и не пропускала жениха, требуя выкупа за невесту. Их требование называлось «памяць». В прежние времена на эти деньги шили кожаные мячи для игры в праздничные дни, которая напоминала футбол. Позднее эти деньги просто пропивались. Жених обязан был выкупить невесту и «по своему состоянию» давал ребятам 3-5, а иногда и 10 руб. После получения денег, его пропускали (Ухтомская вол. Кадниковского у.). В Вепревской вол. с требованием денег на дружку нападали девушки. Они же «хаяли» (корили) жениха (Никольский у.).
В Ново-Никольской вол. Грязовецкого у. как только поезд трогался, девицы обступали сани невесты и пели ей: «Не вези-ко, конь, добра лошадь, / Нашу милую подруженьку. / На чужую-ка сторонушку...» Затем прощались с невестой и возвращались в ее дом «править челобитную», т.е. петь соответствующие случаю песни. За свое исполнение они получали кулебяку или угощение. Потом шли или ехали к венчанию. Ответственный ритуальный момент отправки жениха и невесты в церковь, сопровождался теми или иными магическими действиями, обрастал множеством примет и поверий, связанных с будущей жизнью молодых.
Во избежании порчи принимали различные меры. Верили, что порча могла быть самой разной и зависела от умения и желания колдуна. Он мог остановить свадебный поезд при помощи таракана, посаженного в спичечный коробок, который «казался лошадям медведями». Мог испортить молодую и молодого. Лишить молодого мужской силы, и тогда «ты чё-пообнимаешь ё да и ничё и не сделаешь». Верили также, что «порченная женщина кричит в церкви, кукует, лает собакой и т.п. « (Белозерский у.). Для того чтобы уберечь дочь, отправляя к венцу, мать втыкала в ее рубашку иглу без ушка. И делала это так, чтобы игла девять раз вошла в рубашку, Совершалось это и для того, чтобы дочь родила девять детей. Ушки игл выламывали еще и затем, чтобы легче было рожать детей.
В Грязовецком у. перед выездом в церковь нареченных поднимали из-за стола за руки. Во время благословения «нареченная сваха», сопровождавшая невесту и жениха к венцу, вставала позади них, брала в одну руку одежду обоих и старалась как можно ближе придвинуть их друг к другу, чтобы нельзя было между ними пройти. Она зорко следила за присутствующими, чтобы никто не мог причинить жениху и невесте какой-либо вред (такой же бдительностью она отличалась на протяжении всей свадьбы).
В с. Муньга Кирилловского у., когда гости выходили из-за стола и всё убирали, невеста брала скатерть и бросала на девушек, так как верили, что та, на которую она упадет, выйдет замуж первая. Так же вела себя невеста в Новленской вол. Вологодского у. В Северном Белозерье она, выходя из-за стола, обычно тащила за собой скатерть, чтобы ускорить замужество подруг (бытовали и другие варианты, в которых невеста била по скатерти кулаками, как бы забивая ее, чтобы подруги не выходили замуж).
В Кирилловском у., когда все шли из избы, невеста захватывала скатерть и тащила ее за собой, а девки держали. Если невесте удавалось выдернуть скатерть, она перебрасывала ее через воронец, чтобы подруги скорее вышли замуж (а они будто не хотели и держались за скатерть). У дверей девушки захватывали невесту за шубу и держали до тех пор, пока жених не обернется, но он знал их уловки и тащил невесту за собой. Если жених оборачивался, то, по представлению девушек, жена будет над мужем верховодить.
В Новленской вол. Вологодского у. тот же обычай трактовался несколько иначе. Когда после благословения невесты родителями и священником сваха и жених брали невесту под руки и вели из дома, а тысяцкий с зажженной лучиной в руках разметал перед ними путь, в первых дверях девушки задерживали невесту для того, чтобы жених оглянулся на нее. Считалось, если он оглянется, то всю жизнь будет глядеть на свою жену, «иначе говоря, всю жизнь она будет ему мила, а если нет, то и жизнь будет не милой.»
В Белозерском у. после благословения при выходе из избы невеста причитала: «Прощайте, сусиди, сусидушки!», а потом обязательно дотрагивалась рукой до печки, т.е. прощалась с родным очагом. При этом она замечала: если печка теплая, то свекровь будет добрая.
Бытовали приметы и обычаи, связываемые с вожжами. Они имели различные толкования, например, в Васьяновской вол. Кадниковского у. невеста, подойдя к лошадям, подавала жениху вожжи в знак своей будущей покорности.
В Корбангском крае в то время, когда жених, усадив невесту в сани, шел к своим, невеста старалась дернуть вожжи, чтобы тронуться с места раньше, чем жених подойдет к своим лошадям. В случае удачи она могла стать в доме мужа «набольшой». В Вожегодском крае крестный завязывал на вожжах узел, а жених заставлял невесту его развязать. Когда она, развязав, подавала вожжи жениху, он старался хлестнуть ими невесту. Делалось это, «чтобы строго бабу держать». Зная этот обычай, невеста пыталась увернуться. В Кирилловском у., когда жених подводил невесту к ее лошади, она кланялась ему в ноги и брала запутанные девушками вожжи. Жених развязывал их, но если же ему это не удавалось, он узлом ударял невесту, чтобы слушалась. В Новленской вол. Вологодского у. старались, чтобы невеста села в сани первой. Для этого даже лошадей, предназначенных для невесты, ставили к самому крыльцу. Если невеста попадала в сани первой, считалось, что она и всю жизнь будет «стоять» у мужа на первом месте.
Венчание. Венчание обычно происходило в приходе жениха (кокшары и присухонские крестьяне), но есть свидетельства и о том, что венчание бывало «в церкви на родине невесты» (Стрелицкая вол. Тотемского у.). В большинстве местностей будущие супруги уезжали на венчание из дома невесты, но бывало и по-другому. Например, в Верхо-Важье за невестой приезжал дружка, а не жених, и он же отправлял ее в церковь. Такая же традиция отмечалась и в Северном Белозерье. Там, правда, иногда приезжал и сам жених.
В нескольких деревнях Грязовецкого у. (Поплевино, Жидовиново Шуйской вол.) и с. Муньга Кирилловского у. жених и невеста ехали в церковь порознь -каждый из своего дома, причем в Кирилловском у. сначала привозили жениха, а потом невесту, которую жених встречал на паперти. В д. Поплевино Шуйской вол. девушка дожидалась жениха в церкви, так как его отправляли туда лишь после того, как она уезжала.
Если же жених и невеста ехали из одного дома, то обязательно выезжали на разных санях или тарантасах (Васьяновская вол. Кадниковского у.). Это обыкновение авторы описания обряда Вожегодского края (И.С. Попова и О.В. Смирнова) считают отголоском некогда существовавшего обычая съезжаться венчающейся паре прямо у церкви.
Состав чинов и участников свадебного поезда зависел от местной традиции, она же диктовала, кому положено непосредственно ехать с женихом и невестой. Чаще всего невеста сидела в санях со своей свахой (ею нередко была божатка) или со свахой и божаткой. (Васьяновская вол. Кадниковского у.; современный Сокольский р-н; Корбангский край и др.). В д. Нелидово Сокольского р-на невеста ехала со свахой и дружкой, а ее санями правил крестный. Жених тоже мог ехать со своей свахой, и тогда конями правил тысяцкий (Средняя Сухона). В д. Вохтога Рамен-ской вол. Грязовецкого у. в сани невесту сажали с крестной, которая везла ее подвенечный наряд. Крестная накрывала девушку одеялом из лоскутов. Лошадь, везшая невесту, была последней. На первой ехал жених с «большим» братом, который вез икону. В Васьяновской вол. жених ехал с тысяцким. Тысяцкий и сваха сопровождали жениха и в д. Нелидово (Сокольский р-н). В Вожегодском крае существовали правила даже относительно того, на какой стороне сидеть жениху: когда ехали под венец, он садился с левого бока, а после венчания – с правого.
Строгая регламентация касалась и очередности расположения других чинов в свадебном поезде. В Зеленской Слободе г. Тотьмы поезд возглавлял тысяцкий со священником, который вез икону жениха. В д. Стуловская Тотемского у. (кокшары и присухонские крестьяне) впереди ехал сват, затем жених с отцом и на третьей паре невеста с божаткой жениха.
Чаще всего поезд возглавлял дружка. В Стрелицкой вол. Тотемского у. дружка с образом в руках занимал особые сани и открывал свадебный поезд. За ним ехал жених со своей свахой, после них – невеста со своей свахой. В поезде принимали участие и гости с обеих сторон. В Корбангском крае (Сокольский р-н) соблюдался тот же порядок, но в санях жениха ехал и тысяцкий и сваха, а в санях невесты – сваха и крестная. В Шуйской вол. (д. Поплевино), где жених и невеста ехали из своих домов, поезд последней также возглавляли дружка жениха с иконой в руках и сват, на второй лошади ехали невеста с родными.
В Вожегодском крае свадебным поездом правил дружка, считавшийся колдуном. В Новленской вол. Вологодского у. первая лошадь везла дружку, затем ехали жених со священником и тысяцким, далее невеста со своей свахой, шафера жениха и свата, шафера невесты и подсватьи, а за ними остальные поезжане, которые устраивались по своему усмотрению. Поскольку в церковь ехали не только участники венчания, но и родня жениха и невесты, то поезд иногда состоял из 20 и более подвод (Ухтомская вол. Кадниковского у.), разукрашенных лентами и колокольцами. Жених и невеста ехали на венчание отдельно даже в том случае, если до церкви было всего полверсты.
Информатор из д. Черняково современного Тарногского р-на рассказывала, что на конях ехали с «колокольцам, сбруя была хорошая, хомуты усажены медными пряжам(и), и хомут и седелка в меди украшены. У седелки по три кисти на боку. Шлея от хомута также украшена медными пряжами и кистями. Лошади жениха парами идут. Обязательно одна в корню, другая пристяжная. Остальные одноколки. Только жениха на паре везут. Жених сидит с божаткой, а сват на беседке. С невестиной стороны невесту тоже везут к венцу на паре и так же украшают. Невеста тоже с божаткой едет, а на беседке бывает брат. Первая лошадь женихова, потом невесты. Едут быстро.»
В Вожегодском крае вспоминали, что коней наряжали, начищали до блеска сбрую, на дуги вешали колокольцы, на шею лошадей – «нашейник с долгунцями», на шлеи прикрепляли кисти из ниток. «Лошадь-то экая одетая ой!» В сани клали две подушки для молодых. В Белозерском у. на дуги помимо колокольчиков, подвязывали полотенца. Отправляясь к венцу, украшали не только лошадей и повозки. Дружке через плечо «навязывали плат» (д. Поплевино Шуйская вол. Грязовецко-го у.). В Северном Белозерье дружке в доме невесты повязывали полотенце через плечо, а иногда вместо полотенца нашивали лоскутки материи – «кустики», которые тоже служили отличительным знаком дружки. Перед отъездом к венцу он должен был предпринять ряд мер для оберега свадьбы. Когда все усаживались в сани и «поезд устанавливался», дружка, а в некоторых местах (Ново-Никольская вол. Гря-зовецкого у.) сват вместе с дружкой трижды обходили поезд с иконой и только после этого поезд трогался в путь.
В д. Шириханово Кадниковского у., когда все усаживались и поезд был готов тронуться, дружка также с полотенцем через плечо и иконой в руках три раза обходил весь поезд, произнося определенные приговоры. После этого он садился в повозку. Когда поезд трогался, то мужики, стоявшие около дома, стреляли из ружей в воздух и испугавшиеся лошади неслись как бешеные. Правда, если во время движения что-нибудь случалось: опрокидывалась повозка или лошади путали постромки -то это считалось не к добру.
Невеста ехала к венцу закрытая. С собой в церковь она везла дары: «платовья» попу, дьякону и их женам. Богатые всегда приглашали к себе на свадьбу священника.
Примерно те же действия совершал дружка в Новленской и в Вепревской волостях Вологодского у. Когда поезд выстраивался вдоль улицы прямой линией, дружка с иконой в руках обегал поезд три раза справа на лево, после чего бежал в дом невесты и приглашал ее родителей в гости. Здесь на него нападали девушки и требовали выкупа. Заплативши выкуп, он возвращался к ждавшему его поезду.
В Белозерском у., когда все усаживались, дружка обходил весь поезд с иконами, затем проходил вперед и трижды «хлестал в крес», т.е. крестом по земле. Поезд трогался и в это время из-за лошадей по направлению пути стреляли из ружей («чтобы порча не подходила»).
В Новленской вол. Вологодского у. считали, что за невестой надо приезжать по одной дороге, а к венцу ехать по другой. Бывало, что по дороге в церковь начинал «ломаться» сват: например, он бросал шапку и останавливал лошадь. Для того чтобы уладить дело, дружка должен был «усмирять его вином». Случалось, на оглоблях лошади свата якобы разрывались «завертки» (веревки, которыми привязывали оглобли к саням), и тогда невеста должна была дать свату полотенце, чтобы он привязал их. При каждой новой затее свата останавливался весь поезд, поэтому нередко версты четыре до церкви ехали целый час (д. Вохтога Раменской вол. Грязовецкого у.).
В с. Чернавское Никольского у. сват с дороги возвращался в дом невесты, где оставались ее отец и мать. Первый раз он прибегал якобы с приглашением на свадьбу, другой – будто бы забыл шапку и рукавицы. На самом же деле все это он проделывал, чтобы ему поднесли выпивку. Иной ловкий сват раза три забегал в дом и каждый раз получал стакан водки и платок.
Так же вел себя и дружка в Белозерском у. Выехав в поле, он возвращался обратно, а весь поезд останавливался и ждал его. В избе дружка выпивал пива и снова опережал поезд, который тут же трогался дальше.
Многократные возвращения свата и дружки с дороги предписывались обычаем. Как правило, невесту везли закрытую платком (д. Гора нынешнего Сокольского р-на).
В Грязовецком у. невеста по дороге в церковь обыкновенно лежала на коленях у свах. Иногда жених в дороге останавливал поезд, чтобы посмотреть, «тут ли невеста, не сноп ли положен». В Новленской вол. Вологодского у., когда поезд выезжал в поле, невеста открывала лицо, смотрела вокруг на деревню, на поля и бросала платок, в котором якобы было собрано все горе последних дней, с тем чтобы оставить его позади себя. Так же выкидывала платок, которым вытирала слезы, невеста в Ново-Никольской вол. Грязовецкого у. В Белозерском у., проехав свое поле, невеста разрывала платок, чтобы больше не плакать, и говорила: «Оставайся, горе, за чистым полем, белым камешком».
В Кирилловском у., когда жених ехал к венцу, то в деревнях, попадавшихся на пути, крестьяне встречали поезд. Они ставили стол, флаг, вино, закуску. Жених выходил первым, ему подавали рюмку, но он не пил, а только держал ее в руках и давал столько денег, сколько мог: 20 коп., 50 коп. или 1 руб. К столу подходил и тысяцкий, его тоже угощали, а остальных потчевали в санях, за что все давали деньги. Поезд ехал скоро, шумно, с веселыми песнями под звон колокольчиков, звонков и бубенцов. Этим шумом, слышимом из далека, давали знать о приближении свадебного поезда («звеня колокольчиками на несколько верст в окружности», как говорили в д. Шириханово). Седоки обычно что есть силы погоняли лошадей, обгоняя друг друга и крича во все горло. Свадебный поезд никому не уступал дорогу («никому не отворачивал»), даже если встречался обоз в сто возов.
Верили (Никольский у.), если свадьбе встретится нищий, молодые будут жить счастливо, если покойник – худо; снег сулил богатство, «кутерьга» (пурга) – веселье и богатство. Подъехав к церкви, все высаживались, а одна пара лошадей, обыкновенно с женихом, отправлялась за священником, даже если до его дома было всего саженей двадцать.
В Стрелицкой вол. дружка шел за священником, а жених и невеста ожидали его на церковной паперти. Приходил батюшка с крестом и, дав приложиться к нему, открывал вход в церковь (Стрелицкая вол. Тотемского у.). У храма, где должно было происходить венчание, собирались дети, требуя от свахи краенова, чем обычно служили пряники (Ново-Никольская вол. Грязовецкого у.).
В современном Тарногском р-не и на Кокшеньге «свадьба» не сразу направлялась в церковь, а сначала заходила в церковную сторожку (или, как ее называли в Белозерском у., «килью») и там дожидались венчания. Вели расчеты со священниками, составляли обыск и прочее (плату за венчание брали вперед). Там же, в сторожке, сваха расплетала невесте косу и расчесывала волосы (Тарногский р-н). С распущенными волосами та стояла и под венцом (д. Стуловская). В Вожегодском крае сваха не только расчесывала волосы («учешет все»), но и завязывала их «лен-тоцкой».
В Новленской вол. Вологодского у., приехав к церкви, жених заходил в нее, а невесту уводили в сторожку и одевали в подвенечную одежду. Когда невеста была готова, дружка и шафер жениха шли за ней и вели ее в церковь. Дружка разметал перед ней путь. Затем начинался обряд венчания. Так же в «свадебные уборы» одевали невесту в Вельском у. В д. Черняково нынешнего Тарногского р-на рассказали, что «в церкви поп дожидается. Приезжают, у невесты «головодец» (головной убор) снимают. Волосья у ней расплетают божатки обе. Расплетут плетень и расчешут волосы и накладывают на жениха и невесту «венчи». Тут поставят их, и поп «за носовички» их обводит вокруг аналоя». В Стрелицкой вол. Тотемского у. перед началом венчания сваха расплетала косу невесте и оставляла волосы ее распущенными по плечам, а перед тем, как священник должен был накладывать на голову невесты венец, сваха снимала с нее фату.
В.М. Соболевская писала, что «главное место в венчании занимает обряд, само же таинство брака, видимо, особого значения не имеет». Не знаю, насколько это утверждение верно для всех прихожан, тем более, что нет достаточного материала об обряде венчания. Очень лаконичное описание именно обряда приводится в книге Соколовых «Сказки и песни Белозерского края». Там сообщается, что «шаферов при венчании нет; венцы не держат, а надевают на голову. После венца поп «сталкивает» красоту с невесты...» Вместе с тем записано множество суеверий, примет и магических действий, сопутствовавших церковному венчанию, но отнюдь ему не принадлежавших. Большинство из них относилось к здоровью молодых и к их будущей жизни.
По сообщению A.M. Мехнецова, на Средней Сухоне под ноги венчающимся «стлали эдакий лепестёнок холстины – подножник». Стелила его сваха. Такой же «лепень» – подножник – клали в Тарногском р-не и во многих других местностях. В связи с ним существовали разные приметы. Так в Васяновской вол. Кадниковско-го у. во время венчания невеста старалась вступить на подножник первой, чтобы верховодить мужем. Во время пения «Исайя, ликуй» она смотрела через плечо на запрестольные свечи и замечала, как они горят: если ярко, то у нее будет хорошая жизнь в замужестве.
В Новленской вол. Вологодского у. придерживались следующих примет. Первая: когда ставили венчающихся на подножник, невеста должна была встать первой; это означало ее верховенство над мужем. Вторая: когда жениха и невесту вели вокруг аналоя, невесте следовало оглянуться на алтарь так, чтобы через свое плечо увидеть жениха. Если он ей покажется хорошим, то и вся жизнь будет хорошей, и наоборот. По окончании венчания невеста не должна была первой начинать говорить с женихом. Если же заговорит, то всю жизнь придется заговаривать первой.
В Корбангском крае (Сокольский р-н) во время венчания жених и невеста старались опередить друг друга и встать на подостланный под ноги платок или полотенце (подножник) первыми, чтобы быть «набольшим» в семье. Имелись и другие приметы: венчающиеся не должны смотреть друг на друга, чтобы жить лучше; во время моления нужно кланяться одновременно, иначе не будет дружной семьи; у кого после венчания останется длиннее огарок свечи, тот дольше проживет. Присутствующие при венчании, когда пели «Исайя, ликуй», завязывали на платке три узла. Этот платок на ночь клали под подушку, и сон, который приснится, должен был сбыться.
Для облегчения будущих1 родов новобрачной при венчании соблюдался следующий обряд. Когда священник водил молодых в венцах вокруг аналоя, невеста во время каждой остановки шептала по наущению свахи: «Мне приносы (роды), а мужу мученья». Сваха в то же время становилась против Царских ворот и клала до 40 земных поклонов, прося Бога дать здравие бракосочетающимся. При этом приговаривала: «Рабы божий венчаются, скорби и болезни кончаются» (Грязовецкий у.).
В д. Шириханово Кадниковского у., если невеста имела какую-либо застарелую болезнь, то во время венчания после слов священника: «раба Божия обручается» должна была тайно произнести: «А у меня болезнь кончается». Тогда, по представлению ширихановцев, никогда болезнь «не отрыгнется», т.е. не возобновится.
Н.Г. Ордин, автор очерка «Свадьба в Подгородних волостях Сольвычегодского уезда», описывая венчание, сетовал: «Суеверия, к сожалению, до того укоренились в здешней местности, что дерзко проникают даже в храм Божий». Он приводит следующие примеры. Когда священник подводил новобрачных к аналою, сваха в это время расстилала подножники: невестин вниз, а женихов сверху («на круг, по-местному»). Когда же жених брал невесту за руку, чтобы вести к алтарю, стоявшая сзади сваха говорила за невесту: «Ты меня берешь за руку, а я тебя за сирьчо» (сердце. -Т.М.). Во время обручения она же говорила за невесту: «(Имярек) обручаеться, хмель ево исключаетьча». В тот момент, когда священник должен был надеть венцы, сваха расплетала невесте косу и сдергивала с нее «половинку» (косынку), говоря про себя: «Исключаетьча тоска хмельная, тоска всякая худая, тоска скверная, тоска всякая по заказу, до скончания века, штёбы не было в ем». Молодых вели кругом аналоя и сваха шептала снова: «Я не в след твой ступаю, а спесь и гордость твою заступаю, – пол топчу и твое сирьчо крочу и руки коротаю! Чарь идет, за собою чаричу ведет».
После венчания священник поздравлял молодых, а жених приглашал его к себе «хлеба-соли кушать». По окончании обряда невесту вели из церкви в «килью», где ее «окруцят». Сначала надевали шлык, потом повойник и подниз. Это были знаки молодки, один из которых – шлык – она носила несколько дней после свадьбы.
В Никольском у. после венчания, в церкви же, сваха заплетала невесте волосы в две косы, надевала ей самшуру («смотря по богатству») – парчевую или простую штофную с золотыми позументами, и опять покрывала фатой. «Ныне в богатых домах вместо фаты по большей части покрывают невесту большим шелковым платком шитым золотом, а в менее зажиточных – цветным, розовым или красным шелковым платком».
От венца шли на погост в дом священника или к кому-либо и там обедали; к обеду приглашали церковный причт, а после обеда уезжали домой. Невеста за столом сидела закрытая, так что никто ее не видел.
В д. Черняково Тарногского р-на после венчания обе божатки заплетали у молодой по «плетню» (косе). При этом спешили, соревнуясь, кто первая заплетет. Победившая поднимала вверх косу и говорила: «Мой верх!» Это означало, что тот, чья сваха первой заплела косу, будет главным в доме. После этого накладывали на голову невесты борушку и наряжали ее. Потом жених с невестой садились на женихову лошадь, на беседке которой сидел крестный жениха. Эта лошадь шла первой. За ними шла невестина пара и на ее беседке сидел брат невесты, на ней же ехали обе божатки.
В Стрелицкой вол. Тотемского у. после венчания сваха тоже заплетала волосы невесты «по-бабьи» в две косы и под платок на голову ей надевала повойник (род круглой шапочки с разрезом на одной стороне и тесемками). В это время дружка раздавал из короба всем находившимся в церкви краеное, т.е. пряники и орехи. В Устьрецкой вол. Кадниковского у. этот момент отразился в песне, с которой встречали молодых из церкви: «Не кутеля метеля метет, / Не белой снег порошит, / Молодую везут набелену, намазану / Окручену о подвоязану».
В подгородних волостях Сольвычегодского у. после венчания молодые шли «прикладываться к иконам», а после этого свахи начали заплетать молодой косы. «Женихова заплетала правую, а невестина левую, причем каждая из них старалась заплести косу скорее и, которой удавалось это, получала название «бойкой». Перед выходом из церкви молодой покрывал жену шалью».
В Грязовецком у. сваха отводила молодых в сторону и усаживала в церкви на лавку, доставала из-за пазухи у молодой пряник, который был взят свахой заранее из гостинцев жениха, разламывала его на две части и давала им съесть. Затем она вытаскивала из узла зеркало и заставляла молодых посмотреть в него. При этом сваха тихонько предупреждала молодую, чтобы та смотрела после мужа. Это делалось для того, чтобы тот больше любил и уважал свою жену.
В Корбангском крае (Сокольский р-н) после венца свахи в церкви бросали в толпу кроенова – пряники, орехи, конфеты и т.д. Они угощали пирогом присутствующих жен церковно- и священнослужителей, а сторожу давали каравай хлеба и пирог. После этого свадебный поезд отправлялся домой. Первыми на лошадях молодого ехали он сам, его жена и тысяцкий. Невеста была закрыта платком. На невестиных лошадях ехали свахи, далее остальные.
В Васьяновской вол. Кадниковского у. после венчания в мирской келье иногда делали закуску, на которую приглашали причт. Затем свадебный поезд обычно направлялся в дом молодого (хотя бывали и исключения).
В Стрелицкой вол. Тотемского у., если жених и невеста были прихожанами одной церкви, то после венчания свадебный поезд направлялся обыкновенно в селение и в дом, где новобрачные будут жить. Если же венчание происходило в приходской церкви невесты, то приезжали в ее дом. На обратном пути новобрачных сопровождал священник в епитрахили с крестом в руках. Он ехал вместе с дружкой впереди поезда. В руках дружка держал образ. За ним следовали новобрачные в одних санях, далее прочие поезжане. Почти повсеместно существовал обычай на обратном пути из церкви перегораживать дорогу свадебному поезду. Новобрачный или кто-то с его стороны должны были выкупать право двигаться дальше. В качестве выкупа давали вино, конфеты. Поезд с молодоженами иногда останавливали в каждой деревне по пути их следования.
В Ново-Никольской вол. Грязовецкого у. после венчания жениху следовало по дороге домой угощать пивом людей «за здоровье молодых» в каждой проезжаемой деревне. В этом же уезде при усаживании молодых в сани сваха старалась сделать так, чтобы молодуха «позасела» ногу мужа и получила «первенствующее значение в супружеской жизни», т.е. получила власть над мужем.
В Васьяновской вол. по дороге в дом жениха, когда проезжали полем, невеста обращалась с вопросом к молодому: «Это чье поле?!» Если он знал истинную цель вопроса, то отвечал: «После узнаешь», а если не знал, то говорил: «Поле наше». При последнем ответе невеста тихо повторяла три раза: «Поле-то ваше, да воля-то будет наша». Во всех деревнях, через которые проезжал свадебный поезд, свахи бросали любопытным кроеное – пряники или пироги, разрезанные на небольшие кусочки.
На Средней Сухоне, когда новобрачные садились в сани, происходило их молчаливое противостояние («станут перепиранеться»): от того, кто кого перестоит и не сядет в сани первым, зависело главенство в доме. В Вельском у. первым в сани садился молодой, а новобрачная стояла у саней и кланялась, просила ее взять. Он протягивал ей руку, она садилась, молодой обнимал ее, и они ехали домой. В с. Муньга Кирилловского у. впереди жениха и невесты ехал дружка с иконой и священник с крестом. В Вожегодском крае, когда перегораживали дорогу свадебному поезду, был обычай сдергивать с молодого шапку. В этом случае его жене следовало встать, кланяться и целовать мужа. На таких условиях шапку отдавали.
Обряд встречи новобрачных в доме молодого в Вологодской губ. бытовал в нескольких вариантах. Различия касались характера встречи, места в доме, где она происходила, состава участников и их действий, атрибутики обряда, его разработанности и сохранности (в некоторых местностях – сохранялись элементы древних представлений и верований). Обычно торжественная встреча происходила в сенях (д. Жидовинова Шуйской вол. Тотемского у.; Васьяновская вол. Кадниковского у.), куда молодые въезжали первыми, даже в «экипажах» по взъезду, где таковой был; на мосту (те же сени) (д. Вохтога Раменской вол. Грязовецкого у.); на повити (Шуйская вол. Тотемского у.); «заезжали в тимницю» (большой сарай в Вожегодском крае). Но не всегда молодые попадали туда сразу. В некоторых местах (Вожегод-ский край; Белозерский у.; Ухтомская вол., Кадниковского у.) у ворот их ждали девушки с песнями и пока не споют песни не пускали молодых в дом.
На Кокшеньге по приезде от венца поезд оказывался перед закрытыми воротами. Приехавших не пускали в дом (по данным Д.М. Балашова, их держали там до тех пор, пока молодые не сядут за стол). Разрешали войти только дружке и молодым. В некоторых местностях, например в Корбангском крае (Сокольский р-н) и в д. Жи-довиново Шуйской вол. Тотемского у., их встречали выстрелами из ружей, револьверов и «пугачей». (В д. Шириханово Кадниковского у. этот обычай называли «отдавать честь».) Чаще новобрачные въезжали беспрепятственно, но не с переднего крыльца, а обычно со двора, или подкатывали к задним воротам. Бытовали и разные способы выхода молодых из саней. В д. Жидовиново тысяцкий подходил к саням, брал молодых за руки и вел их в дом. Обычно перед ними шел дружка и разметал веником дорогу. За это ему давали полотенце, чтобы «завязать веник». Обычай разметать дорогу перед молодыми был широко известен. Его отмечали в Чучкове, Кирилловском у., в Раменской вол. Грязовецкого у. На Кокшеньге дорогу «распахивал» (разметал) «сторож» (колдун). Там же новобрачная не выходила из саней сама, ее высаживал муж.
В Сольвычегодском у. дружка, видя, что ворота закрыты, шел в дом и, уладив дела с родственниками молодого, возвращался к воротам. Там, обращаясь к молодым и поезжанам, он произносил наговор: «Князь молодой... / Святому Образу приложиться / Отчу и матушке / В ноги поклонитча...» После этого все выходили из саней и шли за молодыми в дом. Новобрачных встречали дружка с пирогами и под-ружье с пивом. «Свекровь несла булку» (видимо, каравай. – Т.М.). Происходило ломание пирогов, а дружка переливал пиво почти так же, как он это делал в сватанье, только с той разницей, что теперь он «клал» не с правой руки налево, а с левой направо. Молодая, получив от свекрови булку, прятала ее под мышку.
Приехавших молодых принято было обсыпать зерном. Встречающие бросали им в лицо (так поступали повсеместно) какое-нибудь жито (Ново-Никольская вол.) – овес, ячмень или пшеницу. Делалось это для того, чтобы в будущем им жилось богато и изобильно (д. Жидовиново Шуйской вол.). В нынешнем Тарногском р-не молодых на мосту «шибали житом или ячменем», объясняя это тем, что «жито – жизнь». В Вожегодском крае обряд обсыпания зерном называли «засивать сименем», и проделывали его местные жители для того, чтобы молодых «не сглазили, не испортили» (д. Крапивино). Там же выносили перед крыльцом кашу из гороха или риса и буханку хлеба с солью. Кашу давали молодым «хлебнуть разоцик», а хлеба укусить. Авторы описания считают, что «обычай варить обрядовую кашу, вместе с причащением хлебу, несомненно, восходит к древнейшим представлениям наших предков о мире».
В Стрелицкой вол. молодых при встрече обсыпали не только ячменем и пшеницей, но и хмелем. Появление новобрачных в доме молодого сопровождалось исполнением множества различных магических действий, поверий и примет. По представлению крестьян, они должны были помочь молодым (в особенности молодой) занять достойное положение в новой семье, установить определенные (уважительные) взаимоотношения между ее членами, приумножить благополучие, обеспечить скотом. Для того чтобы молодую любили в новой семье, на Кокшеньге, подъезжая к дому, она приговаривала: «Слава Богу, на свою улицу приехала, ко своему двору подъехала! Греми, гром, во всю землю, я пришла всех любяе в семью!» А когда входила во двор, для того чтобы «хорошо велась скотина», обнимала столб и приговаривала: «Сколь крепко стоит этот стоубичек, так бы у меня стояла скотинка!» С этой же целью в Сольвычегодском у. молодая, выходя из саней, брала с собой охапку сена и рассыпала на своем пути. Часть сена она бросала в хлев, проговаривая три раза: «сама иду и скота за собой веду». На Кокшеньге (деревни Верховье и Верхний Спас), проходя через двор, молодая должна была «огладить каждую корову и даже покормить». Кормили коров витушками, «мяконьким» хлебом (держа его в руках, отец выводил невесту к столу во время столования перед венцом), кусками каравая или просто хлебом, который давала невестке свекровь (чаще этот обряд молодая совершала, уже выходя из-за стола).
В д. Черняково теперешнего Тарногского р-на для того, чтобы быть в доме «большей», новобрачная, зайдя в дом и ступив на порог, говорила: «Гром гремит во всю землю, / Гроза идет на всю семью, / Вся семья – свинья, / Одна я госпожа».
С порогом (сакральным местом в доме) были связаны и другие действия. Например, в Шуйской вол. Тютемского у. сваха учила молодых, чтобы, переходя через порог, они вместе вставали обеими ногами на него и спрыгивали в избу. Таким образом пытались избавиться от «притеснения домашних», чтобы в будущем не бояться их. В Никольском у. молодая становилась обеими ногами на порог и спрыгивала в избу, а затем войдя на сереть (кухня, иногда угол в избе), сразу оглядывала всех. Это якобы помогало ей стать «смелой в доме», а для того чтобы оказаться в нем «болыпухой», молодая, войдя с караваем, должна была бросить его на стол так, чтобы он какое-то время на нем «поиграл» (покрутился. – Т.М.).
В Васьяновской вол. Кадниковского у. при входе в избу новобрачная примечала, как ей покажется в этот момент в избе. Если показалось высоко, то это означало, что ее жизнь в замужестве будет хорошей, если низко, то худой.
Магические действия совершали и родители молодого. Так, встречая молодых, свекровь надевала шубу мехом наружу и бросалась под ноги молодой. Та общупывала ее и спрашивала: «А што ето, матушка, мохнато?» «А жить будете богато!» -отвечала свекровь. В д. Черняково Тарногского р-на, когда новобрачных вели через двор, в его углу садился отец молодого в «вывернутой мехом наверх шубе и стращал» молодых, чтобы они его боялись.
Повсеместно молодых в доме встречали родители. В Белозерском у. свекровь держала в руках каравай хлеба и кужель шерсти, в Никольском у. молодым на повита давали пирог и благословляли иконой и хлебом с солью. Так же с пирогом встречала новобрачных и свекровь в Чучкове (Сокольский р-н). Она водила пирогом вокруг головы молодушки и приговаривала: «Не ходи-ка, молодая, ни в чучков-скую, / Ни в горбовскую поскотину, / Ходи только в скомороховскую», т.е. деревню, куда она вышла замуж. В Сольвычегодском у. отец молодого брал икону с зажженной свечой и выходил в сени; за ним шла его жена. Они встречали новобрачных и благословляли их.
В деревнях по Сухоне было принято класть ковригу хлеба, с которой встречали, новобрачным (или новобрачной) на голову и таким образом вносить хлеб в избу. Там ковригу клали на полицу, над тем местом, где будут сидеть молодые; туда же ставили иконы, которыми благословляли их. Перед новобрачными зажигали свечи и примечали, как они будут гореть. Иногда (Северное Белозерье) при встрече каравай выносили разрезанным и после угощения молодых оставшиеся куски раздавали желающим из поезжан и зрителям. Разрезание и раздача обрядового хлеба окружающим символизировали взаимное породнение. Если каравай выносили целым, то давали молодым откусить от него и примечали: кто откусит больший кусок, будет хозяином.
В д. Жидовиново Шуйской вол. отец, мать и крестные молодого благословляли новобрачных иконой и хлебом уже в избе. При этом новобрачные вставали на колени и делали три земных поклона, а присутствующие гости пели стихи: «Заступница усердная» и «Богородица Дева...». Затем родители и все родственники подходили и поздравляли молодых с законным браком, а отца и мать – с новобрачными. Прежде чем сесть за брачный пир, молодые как бы отдыхали с дороги. Существует два варианта проведения этого времени. В одном случае их сразу же уводили в другое помещение, где кормили, поили, переодевали, поправляли прическу молодой. В другом случае они оставались ненадолго в этой же комнате и, не раздеваясь, в верхней одежде, шубах, садились за стол, пили чай и немного закусывали, а потом уходили в другое помещение переодеваться. Так, в Никольской вол., благословив новобрачных иконой и хлебом с солью, их отводили в горницу, где поили чаем, кормили и переодевали молодую в «хорошую скруту», и затем вели к столу. Ели молодые в кути и в Сольвычегодском у., и в д. Жидовиново Шуйской вол. Тотемского у., хотя рядом в д. Вохтога Грязовецкого у. мать кормила их в летней горнице, объясняя свои действия тем, «чтобы уже за столом они не ели, а модничали». За это молодая дарила ей полотенце. В Верхне-Важском Посаде в отдельной комнате молодые съедали только просфору и «перенаряживались». В с. Поплевино Тотемского у. и в Новленской вол. Вологодского у. молодые пили чай с близкими родственниками.
Другая традиция встречалась на Сухоне. В деревнях по среднему течению реки молодая с ковригой на голове входила в дом и, положив ее на стол, садилась за него. Вместе с ней садились молодой, сват и сваха. Немного посидев в одежде и съев по кусочку хлеба с солью, молодые выходили из-за стола и раздевались в другой половине дома. В это время с невестиной стороны приезжало человек пять-семь с ее «постелью». Их немного кормили («кое-что пообедают»). Молодые тоже ели с этими «роговухами» (роговухой звали ту, которая везла невестину постель; ею могла быть замужняя сестра или тетка). После того как их покормят и угостят «винцом да пивом» (а это продолжается часа два), начинали накрывать столы.
В Корбангском крае (Сокольский р-н) первый стол после венчания назывался «малый стол». Во время него молодая стояла закрытая, а гости пили чай и закусывали. После малого стола новобрачная одевалась для столования, или «больших столов».
На Кокшеньге, входя в избу, молились и в шубах садились за стол, накрытый еще со «сватального дня». Тысяцкий снимал каравай с голов молодых и, потерев каравай о каравай, клал их на полицу. Перекрестясь, все садились. Молодая была еще закрыта платком. Совершив обряд прикармливания скота, о котором говорилось выше, молодая возвращалась в избу и садилась на свое место. Спустя некоторое время свекровь или золовка уводили ее в скотнюю избу наряжаться. Она снимала с себя шубу или другую верхнюю одежду и дорожный сарафан и в сутках надевала лучший наряд.
В Кирилловском у. первый стол по приезде от венца называли «стол молодых». Новобрачных сажали за стол и кормили «с одной ложки соломатой». Затем только их вели кормить в сенник, и уже после этого кормили «проводника». Поев, молодые отдыхали часа два, а после этого жених с дружкой шли в баню; перед их уходом молодая дарила мужу рубаху. По их возвращении в баню шли молодая со своей свахой и еще с какой-нибудь родственницей. Туда же «окачивать невестку» приходила с пирогами и вином свекровь. За это она получала от невестки полотенце. Затем пили и закусывали. Возвратившись в сенник, молодая дарила и мужу хорошее полотенце, чтобы он утирался (так как «опотел»). Одевшись, новобрачная одаривала полотенцами всю родню, за что ей давали от 5 до 50 коп. Свекрови и свекру молодая дарила по рубашке, полотенцу и поясу. Раздав дары, все садились за свадебный стол.
Нередко, переодевая невесту в другое платье, надевали ей на голову и бабий убор. Например, в Ухтомской вол. Кадниковского у. это был «зборник золотой», в Вожегодском крае наряжали ее и делали «женскую» прическу – «кокулю завьют» (д. Щеголиха).
В Вологодском крае первый пир в доме молодого называли по-разному: красный стол (д. Вохтога Грязовецкого у.), в том же уезде могли его именовать княжий стол (в соответствии с названиями «князь молодой» и «княгиня молодая»). Это же название встречается в Важском крае, в Васьяновской вол. Кадниковского у. и в других местах (в д. Щеголиха Вожегодского края говорили князёвый). В Корбангском крае, в Северном Белозерье и в Ново-Никольской вол. Грязовецкого у. его называли большим столом, или столованьем. Последним термином пользовались в деревнях Поплевино и Жидовиново, Тотемского у., в Новленской вол. Вологодского у., на Кокшеньге. В Кирилловском у. его называли свадебный стол, а в Верхне-Важском Посаде – брачный стол. В Зеленской Слободе (Тотемский у.) говорили просто – «столуют», «садятся за столы» (д. Харино), а в с. Покровское Чучковской вол. Тотемского у. – «пируют», или «едут пировать к жениху» (кокшары).
Как уже говорилось, свадебный стол начинался не сразу по приезде молодых от венца, а спустя какое-то время. На Средней Сухоне невестина «столовляна» (родня) приезжала часам к семи. За столами они рассаживались в зависимости от степени родства по отношению к невесте («кто породнее – выше»). Мужчин обычно сажали на лавках по обе стороны стола напротив друг друга. За этим столом сидела родня молодой, а угощали ее родственники молодого.
В д. Жидовиново Шуйской вол. Тотемского у., за стол новобрачные садились в передний угол, под образа. (В д. Черняково Тарногского р-на, бывшего Тотемского у. за столом молодые садились «в простенок».) За поставленные в ряд столы усаживались гости, пока только невестина родня. Жених садился по правую руку от невесты, рядом с ним – тысяцкий, а рядом с невестой – сваха. Около тысяцкого усаживались мужчины в порядке родства, а подле свахи – женщины в том же порядке. В Васьяновской вол. Кадниковского у., кроме молодых и поезжан, за столы садились из невестиной родни только «коробейники», т.е. те, кто привозил ее платье и белье.
В Раменской вол. Грязовецкого у. гостей усаживали за три стола также с учетом их родственного отношения к невесте. За первым столом сидели самые близкие. На почетном месте в углу под иконами сидел отец, около него по правую сторону крестный жениха, потом молодые, а рядом с невестой ее крестная. Невеста сидела за столом в летней шляпе. Сначала гости пили чай. В Ново-Никольской вол. Грязовецкого у. порядок за столом был почти такой же, с той разницей, что «девицы не принимают участия в угощении». На Верхней и Средней Кокшеньге и на Уфтюге закрытую («закинутою») шалью молодую сажали за стол по левую руку от жениха. Усадив их, впускали гостей. Званые (прибор, родители и родичи жениха) садились за столы, незванные – в подпороге. Обыкновенно на свадебный пир сбегалась вся деревня. Перед молодыми ставили один прибор, один стакан, одну ложку, одну вилку (это обыкновение соблюдалось повсеместно). Молодой должен был кормить жену (вспомним ритуальное кормление).
В Сольвычегодском у. молодая, взяв на ложку или вилку кушанье, «подчивала» жениха, а он, съев поднесенное, в свою очередь «подчивал» ее, затем молодая угощала тысяцкого, а если бывал священник, то и его, а за ними всех остальных; те в ответ «подчивали» молодую.
В Стрелицкой вол. Тотемского у. на лавки для молодых стелили шубы мехом вверх. С правой стороны садился священник с причтом, а с левой – родители новобрачного, если свадьба была в доме молодой, и наоборот.
В некоторых местах прежде чем приступить к общему пированию, молодым подавали специальное обрядовое блюдо, которое они должны были попробовать или, разделив на части, съесть вместе с присутствующими.
В Ухтомской вол. Кадниковского у., когда молодые садились за стол, ворожец (колдун) мешал в кринке соломат и шептал заговор, способствующий любви новобрачных. После этих слов молодые хлебали соломат и непременно одной ложкой, поочередно. Съев ложки по три они бросали кринку в матицу, разбивая ее вдребезги. Дети тоже участвовали в столований, но сидели не за столами, а на печи или полатях, выкрикивая оттуда: «Сваха-ломаха, не дашь пирога – молодуха плоха». Им бросали «кроенова», гостинцы и пироги. Соломатом кормила новобрачных мать молодого и в Вожегодском крае. Ели они его тоже одной ложкой. Там был распространен и обычай «бить горшки». Посуду свадебщики били, якобы проверяя «честь невесты».
В Стрелицкой вол. Тотемского у., когда все приехавшие от венца садились за стол, дружка разрезал лежащий посреди стола большой пряник в три четверти аршина длиной и поларшина шириной (аршин – 71 см). Середину его с изображением рыбы он давал новобрачным, которые делили ее пополам и ели. Прочие части пряника дружка резал на куски и раздавал всем сидящим за столом. В Белозерском у. за столом молодка угощала всех, раздавая «по кусоцьку пирогу». Следующим блюдом была каша, которую тоже раздавала молодая. Гости кричали: «Каша несоленая», заставляя молодых целоваться. В Северном Белозерье таким ритуальным блюдом были хворосты («сдобные сухие сочни из белой муки, завернутые в спираль наподобие бараньего рога»). Хворосты обычно ломали на куски, чтобы досталось всем.
Во время свадебного стола новобрачные должны были целоваться. Для того чтобы заставить их это сделать, существовало множество уловок, заключенных в специальные речевые тексты. Например, в Ново-Никольской вол. Грязовецкого у. сидящий рядом с женихом кидал в стакан с водкой деньги и говорил, что ему «горько, нельзя ли подсластить». Молодые просили его «показать дорожку», т.е. сделать это. Он вызывал свою жену и целовал ее. Молодые повторяли за ними. Эта затея называлась «вынимать порошки».
В д. Шириханово, когда молодые садились за стол, делали несколько холостых выстрелов («отдавали честь»). Начиналось «пировство» с обычного «Горько!» Делали вид, будто в рюмки попала «шаминка», и молодые должны «подсластить» поцелуями (то же происходило в Вожегодском крае).
В Северном Белозерье молодым говорили: «Пала муха о четыре уха!» или: «Ой, ой, погли чё попало-то, четыре уха да два брюха». После этого молодым предстояло целоваться крест на крест, держа друг друга за уши. На пиру заставляли целоваться не только молодых, но и гостей, даже пожилых, вынуждая их теми же при-словиями.
В Корбангском крае (Сокольский р-н) поцелуи новобрачных под выкрики «Горько!» нередко сочетались с еще одним распространенным обрядом – «вызыванием к рюмке», т.е. угощением вином. Молодая называла имя и отчество кого-нибудь из столовавших и подавала ему рюмку или стакан пива. В первую очередь она вызывала отца и мать и всех родственников жениха, потом свою родню, девушек, ребят и всех, кто присутствовал. Вызванный пробовал и говорил: «Горько!», а молодые каждый раз должны были «посластить», т.е. поцеловаться.
Одним из обязательных важных и распространенных ритуальных действий за этим столом было «вскрывание», «скрывание» молодой, т.е. снимали с молодой шаль и открывали ее лицо. Обычно этот обряд совершал отец молодого, реже его мать. В каждой местности у этого ритуала имелись свои особенности. Например, в д. Черняково Тарногского р-на, когда все усаживались за стол, к молодым подходил отец жениха и клал на голову новобрачной каравай. Затем он закидывал четыре угла ее платка на этот каравай и снимал его с ее головы, а получившийся сверток клал на полицу. Это действие называлось наскрыж.
В Верхне-Важском Посаде отец молодого брал со стола булку и становился перед сыном и его женой. Рукой, в которой находилась булка, он снимал с невестки покрывало и трижды обводил этим свертком вокруг голов новобрачных, произнося шепотом: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа...» После этого булку клал на стол, а покрывало на левое плечо «молодыя», целовал их, за ним то же повторяли «любящие гости». После этого обедали.
На Кокшеньге за «вскрышу» молодая дарила свекру полотенце собственного рукоделия, а свекрови – «четвертуху» (кусок материи обычно в четверть квадратного аршина для «борушки») и «плетень» (галун на борушку) . В д. Гора Сокольского р-на невесту также открывал свекор.
В д. Харино Харинской вол. Тотемского у. снимала с невесты платок мать жениха. Она также брала кусок пирога, завертывала его в платок, которым была покрыта невеста, и трижды обносила этим свертком вокруг головы, приговаривая: «Как хмель кругом тычины вьется, так бы и невестка кругом своего мужа вилась». Свекровь снимала с молодой покрывало («хвату») и в Кирилловском у., а молодая дарила ей большой шерстяной зимний платок («рубля по три»). «Раньше такие платки посылали, когда родня жениха приезжала за платами». В Вожегодском крае свекровь не только снимала платок с невестки, но и шапку с сына. Затем она клала платок в шапку и трижды обносила ее вокруг голов молодоженов. В Сольвычегод-ском у. мать молодого подходила к невестке «после третьей артели» (после третьей партии столовавших. – Т.М.), снимала с нее шаль и, завернув в нее булку, обводила вокруг головы.