Французский материализм обнару-
живал поразительную, просто мало вероятную ныне, сла-
бость всякий раз, когда ему приходилось сталкиваться с
вопросами развития в природе или в истории. Возьмем
хоть происхождение человека. Хотя мысль о постепенном
развитии этого вида и не казалась материалистам "проти-
воречивой", но они считали такую "догадку" очень мало
вероятной. Авторы "Systeme de la nature" ("Система при-
роды".- Ред.) (см. шестую главу первой части) говорят,
что если бы кто- нибудь восстал против подобной догад-
ки, если бы кто-нибудь возразил, "что природа действует
с помощью известной суммы общих и неизменных законов",
и прибавил при этом, что "человек, четвероногое, рыба,
насекомое, растение и т. д. существуют от века и оста-
ются вечно неизменными", то они "не воспротивились бы и
этому". Они заметили бы только, что и такой взгляд не
противоречит излагаемым ими истинам. "Человеку не дано
знать все: ему не дано знать свое происхождение" - вот
все, что говорят, в конце концов, авторы "Systeme de la
nature" по поводу этого важного вопроса. Гельвеций как
будто больше склоняется к мысли о постепенном развитии
человека. "Материя вечна, но формы ее изменчивы",- за-
мечает он, напоминая, что и теперь человеческие породы
видоизменяются действием климата. Он даже вообще счита-
ет изменчивыми все животные виды. Но эта здравая мысль
формулируется им очень странно. У него выходит, что
причины "несходства" между различными видами животных и
растений лежат или уже в свойстве их зародышей, или в
различии окружающей их среды, в различии их "воспита-
ния". Наследственность исключает таким образом изменчи-
вость и наоборот. Приняв теорию изменчивости, мы долж-
ны, следовательно, предположить, что из каждого данного
"зародыша" может получиться при надлежащей обстановке
любое животное или растение: из зародыша дуба, напри-
мер, бык или жирафа. Само собой разумеется, что подоб-
ная "догадка" не могла пролить света на вопрос о проис-
хождении видов, и сам Гельвеций, раз высказав ее мимо-
ходом, уже не возвращается к ней ни разу. Столь же пло-
хо умели объяснить французские материалисты и явления
общественного развития. Различные системы "законода-
тельства" изображаются ими исключительно как плод соз-
нательной творческой деятельности "законодателей"; раз-
личные религиозные системы - как плод хитрости жрецов и
т. д. Это бессилие французского материализма перед воп-
росами развития в природе и в истории делало очень бед-
ным его философское содержание. В учении о природе со-
держание это сводилось к борьбе против одностороннего
понятия дуалистов о материи; в учении о человеке оно
ограничилось бесконечным повторением и некоторым видо-
изменением локковского положения: нет врожденных идей.
Как ни полезно было такое повторение в борьбе
против отживших нравственных и политических теорий,--
серьезное научное значение оно могло иметь только в том
случае, если бы материалистам удалось применить свою
мысль к объяснению духовного развития человечества. Мы
уже сказали выше, что некоторые, очень замечательные
попытки сделаны были в этом направлении французскими
материалистами (т. е., собственно, Гельвецием), но что
они окончились неудачей (а если бы они удались, то
французский материализм оказался бы очень сильным в
вопросах развития), и материалисты, в своем взгляде на
историю, стали на чисто идеалистическую точку зрения:
мнения правят миром. Лишь по временам, лишь очень редко
материализм врывался в их исторические рассуждения в
виде замечаний на ту тему, что один какой-нибудь шаль-
ной атом, попавший в голову "законодателя" и причинив-
ший в ней расстройство мозговых отправлений, может на
целые века изменить ход истории. Такой материализм был
в сущности фатализмом и не оставлял места для предвиде-
ния событий, т. е., иначе сказать, для сознательной ис-
торической деятельности мыслящих личностей. Неудиви-
тельно поэтому, что способным и талантливым людям, не
вовлеченным в ту борьбу общественных сил, в которой ма-
териализм являлся страшным теоретическим оружием край-
ней левой партии, это учение казалось сухим, мрачным,
печальным. Так отзывался о нем, например, Гете. Чтобы
этот упрек перестал быть заслуженным, материализм дол-
жен был покинуть сухие, отвлеченные рассуждения и попы-
таться понять и объяснить с своей точки зрения "живую
жизнь", сложную и пеструю цепь конкретных явлений. Но в
своем тогдашнем виде он неспособен был решить эту вели-
кую задачу, и ею овладела идеалистическая философия.
Главным, конечным звеном в развитии этой философии яв-
ляется гегелевская система, поэтому мы и будем указы-
вать преимущественно на нее в нашем изложении. Гегель
называл метафизической точку зрения тех мыслителей,-
безразлично, идеалистов или материалистов,- которые, не
умея понять процесса развития явлений, поневоле предс-
тавляют их себе и другим как застывшие, бессвязные,
неспособные перейти одно в другое. Этой точке зрения он
противопоставил диалектику, которая изучает явления
именно в их развитии и, следовательно, в их взаимной
связи. По Гегелю, диалектика есть принцип всякой жизни.
Нередко встречаются люди, которые, высказав известное
отвлеченное положение, охотно признают, что, может
быть, они ошибаются и что, может быть, правилен прямо
противоположный взгляд. Это - благовоспитанные люди, до
конца ногтей проникнутые "терпимостью": живи и жить да-
вай другим, говорят они своему рассудку. Диалектика не
имеет ничего общего со скептической терпимостью светс-
ких людей, но и она умеет соглашать прямо противополож-
ные отвлеченные положения ". Человек смертен, говорим
мы, рассматривая смерть, как нечто коренящееся во внеш-
них обстоятельствах и совершенно чуждое природе живого
человека. Выходит, что у человека есть два свойства:
во-первых, быть живым, а во-вторых - быть также и
смертным. Но при ближайшем рассмотрении оказывается,
что жизнь сама носит в себе зародыши смерти и что вооб-
ще всякое явление противоречиво в том смысле, что оно
само из себя развивает те элементы, которые, рано или
поздно, положат конец его существованию, превратят его
в его собственную противоположность. Все течет, все из-
меняется, и нет силы, которая могла бы задержать это
постоянное течение, остановить это вечное движение; нет
силы, которая могла бы противиться диалектике явлений.
Гете олицетворяет диалектику в образе духа: In Lebens-
Huthen, im Thatensturm Walrich auf und ab, Webe hifi
und her! Geburt mid Grab - Ein ewiges Meer, Ein wech-
selnd Weben, Ein gluhend Leben, So schaff'ich am sau-
senden Webstuhl der Zeit Und wirke der Gottheit leben-
diges Kleid *. В данную минуту движущееся тело находит-
ся в данной точке, но в то же время находится и вне ее,
потому что, если бы оно находилось только в ней, оно,
по крайней мере на это мгновение, стало бы неподвижным.
Всякое движение есть диалектический процесс, живое
прлтиворечие, а так как нет ни одного явления природы,
при объяснении которого нам не пришлось бы в последнем
счете апеллировать к движению, то надо согласиться с
Гегелем, который говорил, что диалектика есть душа вся-
кого научного познания. И это относится не только к
познанию природы. Что означает, например, старый афо-
ризм: surnmurn jus summa injuria (высшее право-высшее
бесправие.-*'*.)? То ли, что справедливее всего мы пос-
тупаем тогда, когда, отдавши дань праву, мы в то же
время отдадим должное и бесправию? Нет, так рассуждает
только "пошлый опыт, ум глупцов". Этот афоризм означа-
ет, что всякое отвлеченное право, дойдя до своего логи-
ческого конца, превращается в бесправие, т. е. в свою
собственную противоположность. "Венецианский купец"
Шекспира служит этому блестящей иллюстрацией 24. Взгля-
ните теперь на * В буре деяний, в волнах бытия Я поды-
маюсь, Я опускаюсь... Смерть и рождение - Вечное море,
Жизнь и движение В вечном просторе... Так на станке
преходящих веков Тку я живую одежду богов. (Строки из
"Фауста" Гете. Пер. Н. Холодковского.)
экономические явления. Каков логический конец "свобод-
ного соперничества"? Каждый предприниматель стремится
побить своих соперников, остаться единоличным хозяином
рынка. И, конечно, нередки случаи, когда какому-нибудь
Ротшильду или Ван- дербильту удается счастливо осущест-
вить это стремление. Но это показывает, что свободное
соперничество ведет к монополии, то есть к отрицанию
соперничества, т. е. к своей собственной противополож-
ности. Или посмотрите, к чему ведет прославленный нашей
народнической литературою так называемый трудовой прин-
цип собственности. Мне принадлежит только то, что соз-
дано моим трудом. Это как нельзя более справедливо. И
не менее справедливо то, что я употребляю созданную
мною вещь по своему свободному усмотрению: я пользуюсь
ею сам или меняю ее на другую вещь, почему-либо для ме-
ня желательную. Столь же справедливо, наконец, и то,
что я пользуюсь вымененною мною вещью опять-таки по
своему свободному усмотрению- как мне приятнее, лучше,
выгоднее. Положим теперь, что я продал продукт моего
собственного труда за деньги, а деньги употребил на на-
ем работника, т. е. купил чужую рабочую силу. Восполь-
зовавшись этой чужой силой, я оказываюсь владельцем
стоимости, которая значительно выше стоимости, израсхо-
дованной мною на ее покупку. Это, с одной стороны,
очень справедливо, так как ведь уже признано, что я мо-
гу пользоваться вы- мененною вещью, как мне лучше и вы-
годнее, а с другой стороны, это очень несправедливо,
потому что я эксплуатирую чужой труд и тем отрицаю тот
принцип, который лежал в основе моего понятия о спра-
ведливости. Собственность, приобретенная моим личным
трудом, родит мне собственность, созданную трудом дру-
гого. Summum jus summa injuria. И такая injuria самою
силой вещей порождается в хозяйстве чуть ли не каждого
зажиточного кустаря, чуть не каждого исправного сель-
ского домохозяина *. Итак, каждое явление действием тех
самых сил, которые обусловливают его существование, ра-
но или поздно, но неизбежно превращается в свою собс-
твенную противоположность. * Г. Михайловскому кажется
непонятным это вечное и повсюдное господство диалекти-
ки, все изменяется, кроме законов диалектического дви-
жения,- говорит он с ехидным скептицизмом. Да, это
именно так,отвечаем мы, и если вас это удивляет, если
вы хотите оспаривать этот взгляд, то помните, что вам
придется оспаривать основную точку зрения современного
естествознания. Чтобы убедиться в этом, вам достаточно
припомнить те слова Плайфайра, которые Ляйелль взял
эпиграфом к своему знаменитому сочинению "Principles о?
Geology"; "Amid the revolutions of the globe, the eco-
nomy о? Nature has been uniform and her laws are the
only that have resisted the general movement. The ri-
vers and the rocks, the seas and the continents have
been changed in all their parts; but the laws which di-
rect these changes, and the rules to which they are
subject, have remained invariably the same" ("Принципы
геологии": "В то время как земной шар претерпевал пере-
мены, устройство природы пребывало единообразным и
единственно ее законы противостояли общему движению.
Реки и скалы, мори и континенты изменялись во всех сво-
их частях; но законы, управляющие этими изменениями, и
правила, которым они подчинены, остались неизменно од-
ними и теми же"1. Мы сказали, что идеалистическая не-
мецкая философия смотрела на все явления с точки зрения
.их развития и что это-то и значит смотреть из них диа-
лектически. Нужно заметить, что метафизики умеют иска-
жать и самое учение о развитии. Они твердят, что ни в
природе, ни в истории скачков не бывает. Когда они го-
ворят о возникновении какого-нибудь явления или общест-
венного учреждения, они представляют дело так, как буд-
то это явление или учреждение было когда-то очень ма-
леньким, совсем незаметным, а потом постепенно подрас-
тало. Когда речь идет об уничтожении того же явления и
учреждения, предполагается, наоборот, постепенное его
уменьшение, продолжающееся до тех пор, пока явление
станет совсем незаметным в силу своих микроскопических
размеров. Понимаемое таким образом развитие ровно ниче-
го не объясняет; оно предполагает существование тех са-
мых явлений, которые оно должно объяснить, и считается
лишь с совершающимися в них количественными изменения-
ми. Господство метафизического мышления было когда-то
так сильно в естествознании, что многие натуралисты
иначе и не могли представить себе развитие, как именно
в виде такого постепенного увеличения или уменьшения
размеров изучаемого явления. Хотя уже со времен Гарвея
было признано, что "все живое развивается из яйца", но
с таким развитием из яйца, очевидно, не связывалось ни-
какого точного представления, и открытие сперматозоидов
тотчас послужило поводом к возникновению теории, по ко-
торой в семенной клеточке уже заключается готовое, со-
вершенно развившееся, но микроскопически маленькое жи-
вотное, так что все "развитие" его сводится к росту.
Совершенно так рассуждают теперь мудрые старцы, а в их
числе многие знаменитые европейские социологи-эволюцио-
нисты, о "развитии", например, политических учреждений:
история скачков не делает: va piano... Немецкая идеа-
листическая философия решительно восстала против такого
уродливого понятия о развитии. Гегель язвительно осмеи-
вал его и неопровержимо доказал, что и в природе, и в
человеческом обществе скачки составляют такой же необ-
ходимый момент развития, как и постепенные количествен-
ные изменения. "Изменения бытия,- говорит он,- состоят
не только в том, что одно количество переходит в другое
количество, но также и в том, что качество переходит в
количество и, наоборот, каждый из переходов этого пос-
леднего рода составляет перерыв постепенности (ein Abb-
rechen des Allmahlichen) и дает явлению новый вид, ка-
чественно отличный от прежнего. Так, вода при охлажде-
нии твердеет не постепенно... а сразу; уже охладившись
до точки замерзания, она остается жидкостью, если толь-
ко сохраняет спокойное состояние, и тогда достаточно
малейшего толчка, чтобы она вдруг сделалась твердой...
В мире нравственных явлений... имеют место такие же пе-
реходы количественного в качественное, или, иначе ска-
зать, различия в качествах и там основываются на коли-
чественных различиях. Так, немножко меньше,
немножко больше составляют ту границу, за которой лег-
комыслие перестает быть легкомыслием и превращается в
нечто совершенно другое, в преступление... Так, госу-
дарства при прочих равных условиях получают различный
качественный характер лишь вследствие различий в вели-
чине. Данные законы и данное государственное устройство
приобретают совершенно другое значение с расширением
территории государства и численности его граждан...".
Современные натуралисты прекрасно знают, как часто из-
менения количества ведут к изменениям качества. Почему
одна часть солнечного спектра производит на нас ощуще-
ние красного цвета, другая - зеленого и т. д.? Физика
отвечает, что тут все дело в числе колебаний частиц,
эфира. Известно, что число это изменяется для каждого
спектрального цвета, возрастая от красного к фиолетово-
му. Это не все. Напряжение теплоты в спектре увеличива-
ется по мере приближения к наружному краю красной поло-
сы и достигает наибольшей степени на некотором расстоя-
нии от него, по выходе из спектра. Выходит, что в
спектре имеются особого рода лучи, которые уже не све-
тят, а только греют. Физика и здесь говорит, что ка-
чества лучей изменяются вследствие изменения числа ко-
лебаний частиц эфира. Но и это не все. Солнечные лучи
производят известное химическое действие, как это пока-
зывает, например, линяние материй от солнца. Наибольшей
химической силой отличаются фиолетовые и так называемые
за-фиолетовые лучи, которые уже не вызывают в нас све-
тового ощущения. Различие в химическом действии солнеч-
ных лучей объясняется опять-таки не чем иным, как коли-
чественными различиями в колебаниях частиц эфира: коли-
чество переходит в качество. То же подтверждает и хи-
мия. Озон имеет другие свойства, чем обыкновенный кис-
лород. Откуда это различие? В молекуле озона иное число
атомов, чем в молекуле обыкновенного кислорода. Возьмем
три углеводородистых соединения: СН4 (болотный газ).
Сане (димэтил) и Сана (мэтил-этил). Все они составлены
по формуле: n атомов углерода и 2n+2 атома водорода.
Если n равно единице, вы имеете болотный газ; если n
равно двум, получается димэтил; если n равно трем, яв-
ляется мэтил-этил. Таким образом составляются целые ря-
ды, о значении которых вам расскажет любой химик, и все
эти ряда единогласно подтверждают положение старых диа-
лектиков-идеалистов: количество переходит в качество.
Теперь мы узнали уже главнейшие отличительные признаки
диалектического мышления, но читатель чувствует себя
неудовлетворенным. А где же знаменитая триада, спраши-
вает он, та триада, в которой заключается, как извест-
но, вся суть гегелевской диалектики? Извините, чита-
тель, мы не говорили о триаде по той простой причине,
что она вовсе не играет у Гегеля той роли, которую ей
приписывают люди, не имеющие никакого понятия о филосо-
фии этого мыслителя, изучавшие ее, например, по "учеб-
нику уголовного права" г. Спасовича. Полные святой
простоты, эти легкомысленные люди убеждены, что вся ар-
гументация немецкого идеалиста сводилась к ссылкам на
триаду; что с каким бы теоретическим затруднением ни
сталкивался старик, он с спокойной улыбкой предоставлял
другим ломать над ним свои бедные, "непосвященные" го-
ловы, а сам немедленно строил силлогизм: все явления
совершаются по триаде; я имею дело с явлением; следова-
тельно, обращусь к триаде. Это просто сумасшедшие пус-
тяки, как выражается один из персонажей Каренина, или
неестественное празднословие, если вам больше нравится
щедринское выражение. Ни в одном из 18 томов сочинений
Гегеля "триада" ни разу не играет роли довода, и кто
хоть немного знаком с его философским учением, тот по-
нимает, что она никоим образом не могла играть ее. У
Гегеля триада имеет такое же значение, какое она имела
еще у Фихте, философия которого существенно отличается
от гегелевской. Понятно, что только круглое невежество
может . считать главным отличительным признаком одной
философской системы признак, свойственный по меньшей
мере двум совершенно различным системам. Нам очень
жаль, что "триада" отвлекает нас от нашего изложения,
но, заговорив о ней, надо кончить. Посмотрим же, что
это за птица. Всякое явление, развиваясь до конца,
превращается в свою противоположность; но так как но-
вое, противоположное первому, явление также, в свою
очередь, превращается в свою противоположность, то
третья фаза развития имеет формальное сходство с пер-
вой. Оставим пока вопрос о том, насколько соответствует
действительности такой ход развития; допустим, .что
ошибались люди, думавшие, что - совершенно соответству-
ет; во всяком случае ясно, что "триада" вытекает только
из одного из положений Гегеля, но сама вовсе не служит
ему основным положением. Это очень существенная разни-
ца, потому что, если бы триада фигурировала в качестве
основного положения, то под ее "сенью" действительно
могли бы искать защиты люди, отводящие ей такую важную
роль, но так как она в этом качестве не фигурирует, то
за нее могут прятаться разве лишь такие, которые слыша-
ли звон, да не знают, откуда он. Само собою разумеется,
что положение дел не изменилось бы, в сущности, ни на
йоту, если бы, не прячась за "триаду", диалектики "при
малейшей опасности" укрывались "под сенью" того положе-
ния, что всякое явление превращается в свою собственную
противоположность. Но и так никогда не поступали они, и
не поступали потому, что указанное положение вовсе не
исчерпывает их взгляда на развитие явлений. Они гово-
рят, например, кроме того, что в процессе развития ко-
личество переходит в качество, а качество в количество.
Следовательно, им приходится считаться и с качествен-
ной, и с количественной стороной процесса; а это пред-
полагает внимательное отношение к его действительному,
фактическому ходу; а это значит, что они не довольству-
ются отвлеченными, выводами из отвлеченных положений,
или, по крайней мере, не должны довольствоваться такими
выводами, если хотят остаться верными своему миросозер-
цанию. "На каждой странице своих сочинений Гегель пос-
тоянно и неустанно указывал, что философия тождественна
с совокупностью эмпирии, что философия ничего не требу-
ет так настойчиво, как углубления в эмпирические нау-
ки... Фактический материал без мысли имеет только отно-
сительное значение, мысль без фактического материала
является простой химерой... Философия есть то сознание,
к которому приходят относительно самих себя эмпиричес-
кие науки. Она не может быть ничем иным" 25. Вот какой
взгляд на задачу мыслящего исследователя вынес Лассаль
из изучения гегелевской философии: философы должны быть
специалистами в тех науках, которым они хотят помочь в
достижении "самосознания". Кажется, от специального
изучения предмета очень далеко) до легкомысленной бол-
товни во славу "триады". И пусть не говорят нам, что
Лассаль был не "настоящий" гегельянец, что он принадле-
жал к "левым" и резко упрекал "правых" в том, что они
занимались отвлеченными построениями. Ведь человек пря-
мо говорит вам, что он заимствовал свой взгляд непос-
редственно от Гегеля... Может быть, читателю угодно
припомнить кое-какие другие отзывы автора "Очерков го-
голевского периода" о Гегеле? Может быть, он укажет нам
на знаменитую статью "Критика философских предубеждений
против общинного землевладения"? * В этой статье гово-
рится именно о триаде, и, по-видимому, она выставляется
главным коньком немецкого идеалиста. Но это только
по-видимому. Рассуждая об истории собственности, автор
утверждает, что в третьей, высшей фазе своего развития
она вернется к своей исходной точке, т. е. что частная
собственность на землю и средства производства уступит
место общественной. Такой возврат, говорит он, есть об-
щий закон, проявляющийся во всяком процессе развития.
Аргументация автора есть в данном случае, действитель-
но, не что иное, как ссылка на триаду. И в этом заклю-
чается ее существенный недостаток: она отвлеченна, раз-
витие собственности рассматривается без отношения ее к
конкретным историческим условиям; поэтому и доводы ав-
тора остроумны, блестящи, но неубедительны; они только
поражают, удивляют, ионе убеждают. Но виноват ли Гегель
в этом недостатке аргументации автора "Критики фило-
софских предубеждений"? Как вы думаете, была ли бы ар-
гументация автора отвлеченна, если бы он рассмотрел
предмет именно так, как, по его собственным словам, Ге-
гель советовал рассматривать все предметы, т. е. дер-
жась почвы действительности, взвешивая все конкретные
условия, все обстоятельства времени и места? Кажется,
что нет; кажется, что тогда-то именно и не было бы в
статье указанного нами недостатка. Но в таком случае,
чем же был порожден недостаток? Тем, что автор статьи
"Критика философских предубеждений против общинного
землевладения", оспаривая отвлеченные доводы своих про-
тивников, позабыл благие советы Гегеля, оказался неве-
рен методу того самого мыслителя, на которого он ссы-
лался. Нам жаль, что в полемическом увлечении он сделал
такую ошибку. Но еще раз, виноват ли Гегель в том, что
в этом случае автор "Критики философских предубеждений"
не сумел воспользоваться его методом? С каких это пор
философские системы оцениваются не по их внутреннему
содержанию, а по тем ошибкам, которые случается делать
ссылающимся на них людям? И, опять-таки, как ни настой-
чиво ссылается автор названной статьи на триаду, он и
там не выставляет ее главным коньком диалектического
метода; она и там является у него не основой, а разве
что неоспоримым следствием. Основа, главная относитель-
ная черта диалектики, указывается у него в следующих
словах: "Вечная смена форм, вечное отвержение формы,
рожденной известным содержанием или стремлением,
вследствие усиления того же стремления, высшего разви-
тия того же содержания. . .- кто понял этот великий,
вечный, повсеместный закон, кто научился применять его
ко всякому явлению,- о, как спокойно призывает он шан-
сы, которыми смущаются другие" и т. д. "Вечная смена
форм, вечное отверженце формы, порожденной известным
содержанием"... " - диалектики действительно смотрят на
такую смену, на такое "отверженце форм", как на вели-
кий, вечный, повсеместный закон. В настоящее время это-
го убеждения не разделяют с ними только представители
некоторых отраслей общественной науки, не имеющие му-
жества взглянуть истине прямо в глаза, старающиеся отс-
тоять, хотя бы с помощью заблуждения, дорогие им пред-
рассудки. Тем более должны мы ценить заслуги великих
немецких идеалистов, которые уже с самого начала нынеш-
него столетия неустанно твердили о вечной смене форм, о
вечном их отвержении, вследствие усиления породившего
эти формы содержания. Выше мы оставили "пока" без расс-
мотрения вопрос о том, точно ли всякое явление превра-
щается, как это думали немецкие идеалисты-диалектики, в
свою собственную противоположность. Теперь, надеемся,
читатель согласится с нами, что, собственно, этот воп-
рос можно и совсем не рассматривать. Когда вы применяе-
те диалектический метод к изучению явлений, вам необхо-
димо помнить, что формы вечно меняются вследствие "выс-
шего развития их содержания". Этот процесс отвержения
форм вы должны проследить во всей его полноте, если хо-
тите исчерпать предмет. Но будет ли новая форма проти-
воположна старой,- это вам покажет опыт, и знать это
наперед вовсе не важно. Правда, именно на основании ис-
торического опыта человечества всякий понимающий дело
юрист скажет вам, что всякое правовое учреждение рано
или поздно превращается в свою собственную противопо-
ложность: ныне оно способствует удовлетворению извест-
ных общественных нужд; ныне оно полезно, необходимо
именно
ввиду этих нужд. Потом оно начинает все хуже и хуже
удовлетворять эти нужды; наконец, оно превращается в
препятствие для их удовлетворения: из необходимого оно
становится вредным,-- и тогда оно уничтожается. Возьми-
те, что хотите,- историю литературы, историю видов, и
всюду, где есть развитие, вы увидите подобную диалекти-
ку. Но все-таки, кто, пожелав вникнуть в сущность диа-
лектического процесса, начал бы именно с проверки уче-
ния о противоположности явлений, стоящих рядом в каждом
данном процессе развития, тот подошел бы к делу с не-
надлежащего конца. В выборе точки зрения для такой про-
верки всегда оказалось бы очень много произвольного.
Надо взглянуть на этот вопрос с его объективной сторо-
ны, иначе сказать, надо выяснить себе, что такое неиз-
бежная смена форм, обусловливаемая развитием данного
содержания? Это - та же самая мысль, только выраженная
другими словами. Но при проверке ее уже нет места про-
изволу, потому что точка зрения исследователя определя-
ется самим характером форм и содержания. Плеханов Г. В.
К вопросу о развитии монистического взгляда на историю
// Избранные философские произведения. В 5 т. М., 1956.
Т. 1. С. 564-573, 576-578