32
Вот Грузинцев! Он в короне
И в сандалиях, как царь;
Горд в мишурном он хитоне,
Держит греческий букварь.
"Верно, ваши сочиненья?" -
Скромно сделал я вопрос.
"Нет, Софокловы творенья!" -
Отвечал он, вздернув нос.
33
Я бегом без дальних сборов...
"Вот еще!" - сказали мне.
Я взглянул: Максим Невзоров
Углем пишет на стене:
"Если б, как стихи Вольтера
Христианский мой журнал
Расходился. Горе! Вера,
Я тебя бы доконал!"
34
От досады и от смеху
Утомлен, я вон спешил
Горькую прервать утеху,
Но смотритель доложил:
"Ради вы или не ради,
Но указ уж получен;
Вам нельзя отсель ни пяди!"
И указ тотчас прочтен:
35
"Тот Воейков, что Делиля
Столь безбожно исказил,
Истерзать хотел Эмиля
И Виргилию грозил,
Должен быть как сумасбродный
В цепь посажен в желтый дом;
Темя все обрить сегодня
И тереть почаще льдом".
36
Прочитав, я ужаснулся,
Хлад по жилам пробежал,
И, проснувшись, не очнулся -
И не верил сам, что спал.
Други, вашего совету!
Без него я не решусь:
Не писать - не жить поэту,
А писать начать - боюсь!
III редакция. 1826-1830 (реконструкция)
Строфы 1-14 совпадают с редакцией 1818-1822 гг. В
ряде списков строфы 11-12 читаются в сокращенном виде.
15
Ба! Зачем здесь князь Пытнирский?
Крокодил, а с виду тих
Это что? - Устав алжирский
О печатании книг!
Вкруг него кнуты, батоги
И Красовский - ноздри рвать...
Я - скорей давай бог ноги!
Здесь не место рассуждать.
16
- Что за страшных двух соседов
У стены ты приковал?
"Это пара людоедов!
Надзиратель отвечал.
- Вельзевуловы обноски,
Их давно бы истребить,
1 Вариант: "Как палач умов здесь тих!"
Да они как черви плоски, Трудно их и раздавить!"
Далее следуют строфы: 17 (15
в редакции 1818-1822 г. - Я дрожащими шагами...), 18
(16 - Двери настежь надзиратель...), 19 (17 - То кавыки
созерцает...), 20 (18 - Вот на розовой цепочке...), 21
(19 - Нумер третий: на лежанке...), 22 (20 - "О Расин!
Откуда слава?"), 23 (21 - "Ты ль Хвостов? - к нему во-
шедши...), 24 (22 - И читать мне начал оду...), 25 (23
- И на мебели повсюду...), 26 (24 - Вот Сладковский
восклицает...), 27 (25 - Вот Жуковский! В саван длин-
ный...), 28 (26 - Вот Кутузов! - Он зубами...), 29 (27
- Но Станевич, в отдаленьи...), 30 (28 - Чудо! под ок-
ном на ветке), 31 (30 - Вот Измайлов, автор басен...),
32 (31 - Вот в передней раб-писатель...).
Строфа 29 (в ред. 1818 -1822 гг.) вообще изъята,
поскольку после 1826 г. оценка Греча приобрела иной ха-
рактер.
33
С куклой важно речь ведет.
Вот на яйцах наседкой
Сидя клохчет сумасброд
И российские заедки -
Мак медовый он жует;
Вот чудак! Пред ним попарно
С обезьяной черный кот
И советник титулярный
34
Кто ж бы это был? - Перовский!
Мне товарищ прошептал.
"Уж не тот ли, что геройски
Турок в Варне откатал
Иль что взятчиков по-свойски
Из удела выгнал вон?"
Нет, писака,франт московский,
В круг ученый лезет он. -
35
Так тут чуда нет большого1:
Спятить долго ли с уму
1 Вариант: "Вот на яицах наседкой
Сидя, клохчет сумасброд
В самом желтом доме редкой!
Перед ним кружится кот,
Кукла страстно водит глазки,
Обезьяна скалит рот -
Он им сказывает сказки
И медовый мак жует".
35 Но тут дива нет большого...
На конюшне у Шишкова
И у Ливана в хлеву. -
"Жаль, и верно от собратов
Одурел он! - я сказал, -
Укусил его Шихматов
Иль Шишков поцеловал".
36
Вот Плутов - нахал в натуре
Из чужих лоскутьев сшит.
Он - цыган в литературе,
А в торговле книжной - жид.
Вспоминая о прошедшем,
Я дивился лишь тому,
Что зачем он в сумасшедшем,
Не в смирительном дому?
37
Тут кто? - "Плутова собака
Забежала вместе с ним".
Так, Флюгарин-забияка
С рыльцем мосьичим своим,
С саблей в петле...
А французский
Крест ужель надеть забыл?
Ведь его ты кровью русской
И предательством купил!
38
"Что ж он делает здесь?" - Лает,
Брызжет пеною с брылей,
Мечется, рычит, кусает
И домашних, и друзей!
"Да на чем он стал помешан?"
- Совесть ум свихнула в нем:
Все боится быть повешен
Или высечен кнутом!
1 В ряде списков встречается другая строфа, посвя-
щенная Перовскому, хронологическое определение которой
затруднительно:
"Вот Перовский.
Беспрестанно Он коверкает лицо -
Кошкой, волком, обезьяной;
То свернется весь в кольцо,
То у сильных ноги лижет,
То бессильных гонит вон,
То гроши на нитку нижет,
То бренчит на счетах он!"
39
Вот в порожней бочке винной
Целовальник Полевой,
Беспорточный1 и бесчинный2.
Стало что с его башкой?
Спесь с корыстью в ней столкнулись
И от натиска сего
Вверх ногами повернулись
Ум и сердце у него.
40
Самохвал, завистник жалкий,
Надувало ремеслом,
Битый рюриковой палкой
И санскритским батожьем;
Подл, как раб, надут, как барин,
Он, чтоб вкратце кончить речь,
Благороден, как Булгарин,
Бескорыстен так, как Греч!
41
Вот чужих статей писатель
И маляр чужих картин,
Книг безграмотных издатель,
Северный орел - Свиньин.
Он фальшивою монетой
Целый век перебивал
И, оплеванный всем светом,
На цепи приют сыскал.
Строфа 42 совпадает с 32 в ред. 1818-1822 гг. (Вот
Грузинцев! Он в короне...), 43 - с 33 (Я бегом без
дальных сборов...), 44 - с 34 (От досады и от сме-
ху...).
45
"Тот Воейков, что бранился,
С Гречем в подлый бой вступал,
Что с Булгариным возился
И себя тем замарал, -
Должен быть как сумасбродный
Сам посажен в Желтый Дом.
Голову обрить сегодни
И тереть почаще льдом!"
Строфа 46 совпадает с 36 в редакции 1818-1822 гг.
(Прочитав, я ужаснулся...).
1 Sans culottes. (Примеч. Воейкова} 2 Понеже не имеет чина. (Примеч. Воейкова)
IV редакция. 1836-1838 (реконструкция)
Строфы 1-16 совпадают с редакцией 1826-1830 гг.
17
Вот он - Пушкина убийца,
Легкомысленный француз,
Развращенный кровопийца,
Огорчил Святую Русь,
Схоронил наш клад заветный,
В землю скрыл талант певца,
Вырвал камень самоцветный
Он из царского венца.
В списках с пометой: "Скопирован со собственноручно-
го списка сочинителя в 1837 году" и указанием на пос-
мертное включение строф, которые автор
"всегда хранил в тайне" (списки с такой пометой,
примерно одного состава, имеются в РНБ, РГБ и РГАЛИ),
после строф, посвященных Булгарину, следует:
Что тут за щенок у входа
Весь дрожит, поджавши хвост,
Как безжалостно природа
Окарнала его рост!
Как портными укорочен
Фрак единственный на нем!
Трус, как прячет от пощечин
Сухощавый лик он свой!
Луковка торчит в кармане,
Оттопырясь, как часы;
Стекла битые в кафтане
И огрызок колбасы.
Кто б из пишущих героев
Мог таким быть мозгляком?
То лыс бес - Владимир Строев
Гречев левый глаз с бельмом.
После строфы, посвященной Грузинцеву, следует:
Вот Козлов! Его смешнее
Дурака я не видал:
Модный фрак, жабо на шее,
Будто только отплясал.
Но жестоко, я согласен,
Покарал его злой рок -
Как бедняга сей несчастен:
Слеп, безног и без сапог.
А все возится с князьями,
Низок, пышен, пуст, спесив,
Принужденными займами
Денег нищенски скопив,
Шлет для дочки в банк их... средство
Недостойное певца -
Детям лучшее наследство -
Имя честное отца.
Вот он с харей фарисейской
Петр Иваныч Осударь
Академии Расейской
Непременный секретарь.
Ничего не сочиняет,
Ничего не издает,
Вариант:
"Вот Козлов! - глупец уверен,
Что с Жуковским равен он,
Низок, пуст, высокомерен
И в стихи свои влюблен.
Принужденными займами
У графинь, княгинь, друзей
Сыт и пышен: вот с стихами
Шлет он к Смирдину скорей,
Чтоб купил их подороже...
Продал, деньги получил;
Все расплаты ждут - и что же?
Он в ломбард их положил
Дочери... плохое средство,
Недостойное певца.
Детям лучшее наследство -
Имя честное отца".
Другой вариант:
"Вот Козлов! - его смешнее
Дурака я не видал:
Модный фрак, жабо на шее,
Будто только отплясал
Катильон наш франт убогий,
И, к себе питая страсть,
Метит прямо в полубоги
Или в Пушкины попасть.
"Допущу к своей персоне,
Осчастливлю вас прочтя
Мои стансы о Байроне,
Что поэт великий я,
И Жуковский в том согласен,
И мадам Лаваль сама".
Как он жалок, как несчастен:
Слеп, без ног и без ума!"
Три оклада получает
И столовые берет.
На дворе Академии
Гряд капусты накопал,
Не приют певцам России,
Он лабаз для дёхтю склал.
В Академиях бывают
Мерины, бывали в старь;
В нашей двое заседают -
Президент и секретарь.
Вот Брамбеус: "сей" и "оный"
Гадок, страшен, черен, ряб.
Он - поляк низкопоклонный,
Силы, знати, денег раб.
Подлость, наглость, самохвальство
Совместил себе в позор:
Полевого в нем нахальство
И Белинского задор.
То исполнен низкой лести,
То ругает без конца:
Нет ни совести, ни чести
У барона-подлеца.
Что без пользы тарабарить?
Не зажать словами рта,
Лучше шельму приударить
В три действительных кнута.
Вот кадетом заклейменный
Меценат Карлгоф поэт
В общем мненьи зачерненный
И Флюгарина клеврет.
Худ, мизерен, сплюснут с вида,
Суховат душой своей...
Отвратительная гнида
С Аполлоновых ...дей!
Далее следуют строфы, совпадающие с окончанием ре-
дакции 1826-1830 гг.
Женское отделение
Вот Шишкова! Кто не слышал?
В женской юбке гренадер!
За нее-то замуж вышел
Наш столетний Старовер;
На старушке ток атласный,
В лентах, перьях и цветах;
В желтом платье, пояс красный
И в пунцовых башмаках.
Причт попов и полк гусаров,
Князь Кутузов, князь Репнин,
Битый-Корсаков, Кайсаров
И Огарков, и Свечнин, -
Все валитесь хлюстом - сердце
Преширокое у ней,
Да и в старике-младенце
Клад - не муж достался ей!
Вот Темира! Вкруг разбросан
Перьев пук, тряпиц, газет;
Ангел дьяволом причесан
И чертовкою одет.
Карлица и великанша,
Смесь юродств и красоты.
По талантам - генеральша,
По причудам - прачка ты!
Вот картежница Хвостова
И табачница к тому ж!
Кто тошней один другого,
Гаже кто - жена иль муж?
Оба - притча во языцах,
Он под масть ей угодил,
Козырную кралю в лицах
Хлап бубновый полонил.
В копии, хранящейся в архиве Полторацкого (РГБ),
имеется "Прибавление
к Дому Сумасшедших", которое Полторацкий счел текс-
том Воейкова, но которое, на самом деле, является памф-
летом неизвестного автора на сочинителя "Дома Сумасшед-
ших":
Вот Вампир, как дьявол черный
В клетке на цепи сидит,
Он в глаза - слуга покорный,
За глаза, как змей шипит;
Перед ним огонь пылает
И два котлика кипят,
В них Вампир приготовляет
Медленный, но верный яд.
На котлах для украшенья
Эпиграф написан сей:
"Жизненное услажденье
Для жены и для друзей!.."
Наш Вампир в иную пору
И в окошечко глядит
И прохожим без разбору,
Улыбаясь, говорит:
"Хоть о вашем сочиненьи
Вовсе неизвестен я,
Но в восторге, в восхищеньи:
Ваша славная статья...
Знаменитыми друзьями
Я с избытком уж богат,
Дайте что-нибудь! я с вами
Поделиться ими рад".
Основания для датировки и реконструкции
Изучение как сохранившихся автографов, так и много-
численных списков позволяет выделить четыре основные
редакции текста: I - 1814-1817 гг.; II - 1818-1822 гг.;
Ill - 1826-1830 гг., IV - 1836-1839 гг. Каждая из ре-
дакций представлена рядом вариантов, отражающих движе-
ние текста в ее пределах.
I редакция дошла в виде чернового автографа РГБ,
нижний пласт которого дает наиболее ранний из известных
нам автографических текстов и многочисленных списков.
1814-1818 гг. - время, когда политические проблемы в
значительной мере осмыслялись еще через призму недавних
антинаполеоновских войн, а в центре литературных вопро-
сов лежала полемика между шишковистами и арзамасцами.
Это и определило характер первой редакции сатиры: поли-
тический отдел заострен против агрессивных войн и чес-
толюбивых правителей, которые, однако ж, не названы по
именам (упомянут лишь висящий в этом "отделении" порт-
рет Наполеона). Зато литературный отличается большой
конкретностью. Анализ позволяет говорить о последова-
тельно "арзамасской" позиции сатиры. Однако строфы, ви-
димо, создавались не одновременно. Каченовский не слу-
чайно назван "приятелем" автора - Воейков в 1806- 1812
гг. действительно был с ним в дружеских отношениях. В
1808 г. в статье, опубликованной в "Вестнике Европы" (ь
18. С. 115-124), он вступился за Каченовского в полеми-
ке последнего со Станевичем (см. ниже). До 1818 г. Ка-
ченовский не воспринимался как враг "Арзамаса" - крити-
ка им лингвистических концепций Шишкова (Вестник Евро-
пы. 1811. ь 12, 13) делала из него, в определенном от-
ношении, союзника карамзинистов: на него ссылается Д.
В. Дашков в брошюре "О легчайшем способе возражать на
критики" (СПб., 1811)', а также Батюшков в письме Гне-
дичу2. Показательно, что в арзамасскую сатиру "Символ
веры в Беседе при вступлении сотрудников" Каченовский
попал как гонитель шишковистов: "И во единого господина
Шихматова, сына его единородного, иже от Шишкова,
распятого же зане при мучителе Каченовском..."3 В "Доме
Сумасшедших" Каченовский
1 См.: Мордовченко Н. И. Русская критика первой чет- верти XIX века. М.; Л., 1959. С. 89-90. 2 См.: Батюшков К. Н. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С. 409-410. 3 "Арзамас": В 2 кн. М.. 1994. Кн. 1. С. 164-165.
изображен как педант и буквоед. Только в 1818г., после того, как Каченовский начнет в "Вестнике Европы" при- дирчивый разбор "Истории государства Российского", в арзамасской полемике (эпиграммы Пушкина, Вяземского, послание Вяземского "К М. Т. Каченовскому" и др.) ему начнут приписываться черты зоила, завистника, у которо- го успехи таланта вызывают мучения. Этих черт в его портрете в "Доме сумасшедших" еще нет, что заставляет отнести возникновение строфы ко времени до начала поле- мики вокруг "Истории" Карамзина. Центр тяжести первой редакции сатиры лежит в литера- турных спорах. Полемика против шишковистов осознавалась как продолжение критических боев предвоенных лет'. Ха- рактер ее определен общими позициями "Арзамаса". Строфа "Ты ль, Хвостов..." имеет вариант "Пушкин, ты? - к нему вошедши...", явно вторичный, поскольку продолжение "И читать мне начал оду" очевидно не согласуется с обликом В. Л. Пушкина и представляет собой результат приспособ- ления к нему строф, первоначально к нему не относивших- ся. Возникновение варианта можно связать с эпизодом по- лудружеских издевательств над В. Л. Пушкиным в "Арзама- се" (ср. горькие стихи последнего: "И дружество почти на ненависть похоже"). Сама синонимичность имен Хвосто- ва и В. Л. Пушкина знаменательна: хотя эти поэты при- надлежали к противоположным литературным лагерям, но в арзамасском кругу они занимали общее структурное место - объекта глумления. Наиболее злободневны в первой ре- дакции были строфы, посвященные Станевичу. Но и здесь, конечно, имеются в виду споры с ним Каченовского и Во- ейкова в 1808 г.2 О событиях 1818 г. - гонении Голицына и мистиков на Станевича, Воейков еще не знает. Здесь Станевич выступает как претендующий на особое благово- ление царя, а совсем не как жертва его гонений. Вторая редакция резко изменила общую ориентацию сти- хотворения.
1 В этом смысле показательна ошибка памяти С. Глин-
ки, который в своих мемуарах отнес сатиру Воейкова к
эпохе Тильзита (см.: Глинка С. Н. Записки. СПб., 1895.
С. 247).
2 Станевич - фигура не только реакционная, но и
курьезная. "Отцом червей" он назван в связи со своими
анекдотическими стихами, которые вызывали насмешки сов-
ременников. Ср. в тюремном дневнике Кюхельбекера: "От
доброго сердца хохотал я, перечитывая басню Евстафия
Станевича; спрашиваю, кто не рассмеется при стихах:
"Дон! дон!
Печальный звон!
Друзья, родные плачут,
А черви скачут".
Сверх того, важное лицо почтенного автора, которое
при этом воображаешь, лицо человека, вовсе не думавшего
шутить, необходимо должно увеличить в читателе невинную
веселость" (Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник.
Статьи. Л., 1979. С. 172). Трудно объяснить, каким об-
разом он попал в т. 5 "Философской энциклопедии" (М.,
1970) как "русский писатель и философ" (С. 125); одна-
ко, когда современный критик в нем видит союзника и ав-
торитет, усматривая в его писаниях идею "социальной
функции" критики (см.: Хайлов А. В рабочем цехе критики
// Вопр. литературы. 1971. № 7. С. 4), это может выз-
вать лишь изумление и горькие размышления об уровне ос-
ведомленности автора.
Можно, не впадая в преувеличения, сказать, что редакция 1820-1822 гг. "Дома сумасшедших" Воейкова - одна из на- иболее резких и целеустремленных сатир против голицынс- кого направления правительственной политики тех лет. Для того, чтобы понять смысл этих сатирических выпа- дов, следует напомнить, что отношение "Арзамаса" к Го- лицыну, "Библейскому обществу" и официальному мистициз- му не было единым внутри общества и менялось по годам. В первые годы после падения Наполеона мистицизм связы- вался с умеренно-либеральным курсом правительственной политики тех лет. С одной стороны, он сознательно про- тивопоставлялся "разрушительной философии" XVIII столе- тия, идеям революции и "французскому влиянию". С дру- гой, он был связан с проповедью терпимости в вопросах веры, идеей братства всех христиан без различия в веро- исповеданиях как основы политического братства, вечного мира и справедливости. Тесно связанный с культурной ориентацией на Англию, он не отделялся в сознании оп- ределенной части общества от идей конституционализма, буржуазной цивилизации и законности, общественной ак- тивности и общественного контроля над решением проблем, касающихся всех. Не случайно на первых порах с деятель- ностью "Библейского общества" был связан Уваров, а А. И. Тургенев так и остался его сотрудником до конца. А то, что "Библейское общество" сразу же повело сначала осторожную, а затем и открытую борьбу против опорного пункта в цитадели шишковизма - старославянского языка как якобы неразрывно связанного с самой сущностью пра- вославной веры, не могло не быть сочувственно встречено в кругах "Арзамаса". Напомним, что требование перевода книг священного писания на "понятный" русский язык ис- ходило - и об этом было открыто заявлено - от императо- ра. Летом 1816 г. в отчете в Генеральном собрании "Биб- лейского общества", в самый разгар борьбы между "Арза- масом" и "Беседой", борьбы, в центре которой стояло от- ношение к церковнославянскому языку, князь Голицын зая- вил о желании императора перевести Библию на русский язык и с неслыханной пренебрежительностью отозвался о старославянском: "Он сам [Александр] снимает печать невразумительного наречия, заграждавшую доныне от мно- гих из Россиян Евангелие Иисусово"2. Однако по мере дифференциации между либеральными тенденциями прави- тельственной политики и зреющей общественной оппозици- онностью придворный мистицизм все более повертывался своими реакционными сторонами: проповедь филантропии и ланкастерских школ, веротерпимость и прогресс в первые послевоенные годы составляли почву, на которой могли соединяться тенденции, коим в ближайшем будущем предс- тояло сделаться непримиримыми антагонистами. С момента выхода на общественную арену Магницкого и Рунича, после разгрома Казанского университета и, в особенности, дела профессоров Петербургского, демонстративной отставки арзамасца Уварова и измены арзамасца Кавелина раскры- лась несовместимость
1 См.: Пыпин А. Н. Религиозные движения при Алек- сандре I. Пг., 1916. С. 27 и след. 2 Там же. С. 38.
мистицизма и просвещения, связь первого с внутриполити-
ческой реакцией, клавшая непроходимую грань между ним и
арзамасским либерализмом.
Конечно, и на более раннем этапе арзамасцы отнюдь не
одинаково относились к правительственному пиетизму: и
политический радикализм Вяземского, и связь большинства
из арзамасцев с просветительской культурой XVIII в. и
скептицизмом Карамзина делали его глубоко чуждым самому
духу придворно-голицынских веяний. Пожалуй, только А.
И. Тургенев и Жуковский были действительно затронуты
распространившимся пиетизмом.
Однако только 1819-1820 гг. датируется активная
борьба членов арзамасской группировки с официальной
мистикой. В 1819г. Пушкин в "Послании к кн. Горчакову"
выразил желание избавиться от:
Святых невежд, почетных подлецов
И мистики придворного кривлянья!.. (II, 115)
В черновых вариантах значилось: "И мистика придвор-
ного кривлянье" (Там же. С. 595), то есть имелся в виду
непосредственно Голицын. Видимо, к 1820 г. относится
эпиграмма на Голицына "Вот Хвостовой покровитель...". К
1821 г. относится и известное требованье Вяземского об
исключении Кавелина из "Арзамаса"', и эпиграммы на М.
Л. Магницкого ("NN вертлявый по природе...") и Д. П.
Рунича ("Кутейкин, в рясах и с скуфьею...").
Однако ни одно из этих выступлений по силе и остроте
не может быть сопоставлено с "Домом сумасшедших". Прав-
да, Пушкин направляет свои удары в главу библейской по-
литики в вопросах просвещения А. Н. Голицына (несколько
позже в таком контексте начинаются выпады и против
Александра I). Позиция Воейкова более осторожна: Голи-
цын не упомянут вообще, а "добрый царь" демагогически
противопоставлен Магницкому, Руничу, Кавелину, Попову.
Уловка эта, с одной стороны, значительно расширяла
круг, в котором сатира подлежала распространению, а с
другой, никого не могла обмануть:
после реакции императора на попытку С. С. Уварова
дезавуировать инквизиторскую деятельность Магницкого в
Петербургском университете в кругах "Арзамаса" не было
уже сомнений в истинных симпатиях Александра I. Однов-
ременно сатирические удары Воейкова свидетельствуют о
большой его осведомленности в закулисной стороне "дела
профессоров" и о незаурядной смелости, поскольку волна
мракобесия приняла в 1820 г. недвусмысленно официальный
характер, ей уступали или даже притворялись сочувствую-
щими многие вчерашние либералы из правительственных
кругов. Сатира Воейкова шла против течения, а не вслед
за ним.
Строфы посвященные Магницкому, Руничу и Попову, со-
держат множество намеков, частью на обстоятельства, ши-
роко известные современникам, частью на закулисные и
тайные события, которые могли сделаться явными лишь при
посредстве Уварова и А. И. Тургенева. Показательно, что
обвинение Магницкого начинается не с указания на его
фанатизм, беспринципность и невежество, а с детального
описания корыстолюбия и расхищения им казны. Воейков,
чистый художник интриги, сразу же почувствовал наиболее
уязвимое
1 См.: Остафьевский архив. СПб., 1899. Т. 2. С. 185.
место своего врага. Столь неприятный для арзамасцев фа- натизм Магницкого, его вражда к науке в глазах началь- ства выступали как достоинство. Сам Магницкий откровен- но подчеркивал именно эту сторону своей деятельности. Иным было обвинение в казнокрадстве. Не случайно именно этот пункт в заключении ревизии генерала Желтухина ока- зался для Магницкого роковым. Фактический комментарий к шестой строфе сводится к следующей цитате из монографии Е. Феоктистова: "Во время семилетней службы его [Маг- ницкого] в министерстве народного просвещения щедро сы- пались на него награды: в звании попечителя Казанского округа получал он жалованья 12 000 руб., тогда как ос- тальные попечители получали лишь 3600 руб., а некоторые и вообще не получали жалованья. В 1819 году сверх этих денег приказано было выдавать ему по 6000 руб. ежегодно из государственного казначейства; в 1822 году отведено было ему в аренду 6000 десятин земли в Саратовской губернии на берегу Волги"'. Однако щедрые награды не удовлетворяли аппетитов Магницкого - он непрерывно выпрашивал себе и своим клевретам ордена, производство в чины и денежные награждения, но кроме того совершал необычайно беззастенчивые хищения сумм из университетской казны. Масштабы злоупотреблений вскрыла лишь ревизия 1826 г., но определенные сведения о них, как это явствует из самого характера инструкций, кото- рые были даны ревизорам, имелись в министерстве и преж- де. Видимо, они были известны Воейкову, а через его са- тиру - и читательским кругам. Упоминание инквизиции в седьмой строфе и фраза Руни- ча: "Вижу бесов пред собою" свидетельствуют о знакомс- тве Воейкова с закрытыми для общества документами эпохи "дела профессоров" в Петербурге. Во время заседания Собрания имп. С.-Петербургского университета 3 ноября 1821 г. профессор Балугьянский сказал, что собрание университета превращается в инквизицию2, и это вызвало острую перепалку между ним и Руничем. Идея инквизицион- ного надзора над просвещением была многократно развива- ема Магницким в ряде негласных документов (ср. его "Проект секретной инструкции цензурному комитету"), что, видимо, было известно Воейкову. Слова же Рунича - намек на заключение его отзыва о книге Куницына: "Злой дух тьмы носится над вселенной, силясь мрачными крылами своими заградить от смертных свет истинный, просвещаю- щий и освещающий всякого человека в мире. Счастливым почту себя, если вырву хотя одно перо из черного крыла противника Христова"3. Стихи о Ханжецове (В. М. Попове) представляют для датировки некоторую трудность. Формула "за глупость пострадавший", конечно, имеет отношение к делу Госнера, с которого началось падение Голицына и главной жертвой которого, кроме самого Госнера, был избран Попов4. На основании этого строфа должна датироваться 1824 г. Од- нако одновременно с отдачей
1 Феоктистов Е. Магницкий: Материалы по истории просвещения в России. СПб., 1865. Вып. 1. С. 226-227. 2 См.: Сухомлинов М. И. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению. СПб., 1889. Т. 1. С. 304. 3 Феоктистов Е. Магницкий. Вып. 1. С. 17. 4 См.: Пыпин А. Н. Религиозные движения при Алек- сандре I. С. 202-222.
под суд за участие в переводе Попов был уволен от долж- ности директора департамента просвещения. Между тем в строфе 12 он еще занимает эту должность. Здесь возможны два решения: 1. Стихи о Попове написаны в тот короткий период, когда уже началось преследование его и еще не состоялось увольнение, то есть в мае-августе 1824 г. 2. Перед нами контаминация: основная часть написана около 1820 г., а стих "за глупость пострадавший" - в 1824 г. (предположение, что стих этот еще более позднего проис- хождения и имеет в виду преследования, которым подверг- ся Попов по делу Татариновой, следует отвести: он встречается в списках, датируемых 1825-1826 гг.). Кроме строф, посвященных деятелям официального мис- тицизма, редакция эта ознаменована добавлением трех, имеющих литературный характер и очень точно датируемых 1820 г. О строфе, посвященной Гречу, мы будем иметь возможность говорить в дальнейшем. Строфы же 30-31 ин- тересны как отклик на борьбу в Вольном обществе любите- лей российской словесности. И на этот раз перед нами злободневный отклик, совершенно недвусмысленный по сво- ей политической направленности в контексте общественной борьбы 1820 г. Характеристика Каразина - отклик на его речь 1 марта 1820 г. "Об ученых обществах и периодичес- ких сочинениях в России", которая была прочтена в Воль- ном обществе и справедливо оценена как политический до- нос, а возможно, и на слухи о роли его в ссылке Пушки- на2. Причастность Каразина к либеральному прожектерству начала XIX в. заставляла воспринимать взрыв монархичес- ких чувствований, раболепство перед графом Кочубеем и болезненную страсть к доносительству как ренегатство, напоминающее поведение Кавелина и представлявшее в 1820 г. знамение времени. Все это придает рассматриваемой
1 Попутно отметим одну вкравшуюся неточность в ком-
ментариях Г. В. Ермаковой-Битнер к имени Боссюэта.
Здесь находим примечание: "отличался веротерпимостью"
(Поэты-сатирики конца XVIII - начала XIX в. С. 674). На
самом деле здесь у Воейкова явная ирония: Боссюэт выд-
вигался Магницким как авторитет, в противовес "безбож-
ным философам". В печально известной инструкции попечи-
теля Казанского университета по Боссюэту предписано бы-
ло преподавать всеобщую историю ("Пройдя кратко историю
новейших времен, заключит профессор курс всеобщей исто-
рии философским взглядом на важнейшие ее эпохи по руко-
водству известной речи Боссюэта". Феоктистов Е. Магниц-
кий. Материалы по истории просвещения в России. С. 74,
103). Показателен отзыв кн. Голицына на изложение в из-
вестной книге Станевича полемики между Фенелоном и до-
несшим на него королю и папе сторонником католической
ортодоксии Боссюэтом. Выступавший от имени крайне реак-
ционных православных церковников Станевич защищал Бос-
сюэта, а пиэтист Голицын - Фенелона (см.: Пьчшп А. Н.
Религиозные движения при Александре I. С. 185,
378-379).
2 "В. Н. Каразин - фигура сложная и противоречивая.
Он сыграл известную роль в истории русского просвеще-
ния: так, по его инициативе в 1802 г. был учрежден
Харьковский университет. С другой стороны, он принял
вполне определенное участие в борьбе с декабристским
движением, участие, мало отличающееся от роли доносчи-
ков вроде М. К. Грибовского или А. К. Бошняка" (Толш-
шенский Б. Пушкин. М.; Л., 1956. Кн. 1. С. 377. См.
также: Базшюн В. Вольное общество любителей российской
словесности. Петрозаводск, 1949. С. 166 и след.).
редакции "Дома сумасшедших" определенную - и весьма це- лостную - политическую направленность. Редакция 1826-1830 гг. переориентирована в связи с новой политической обстановкой: 1. Строфа о князе Шихматове-Ширинском (князь Пыт- нирский) посвящена "чугунному" цензурному уставу 1826 г. 2. Строфа о "паре людоедов". Адресат этой строфы был глубоко законспирирован. Даже в списках середины 1850-х гг. переписчики не решались его расшифровывать, хотя он, бесспорно, не составлял для них тайны. Так, на ко- пии Полторацкого (РГБ) имеется приписка, указывающая, что подразумеваются "К... и К...". Инициалы эти следует расшифровывать как П. А. Клейнмихель и П. М. Капцевич. Оба любимца Аракчеева изменили ему после падения и быстро пошли в гору при Николае I. Упоминание Капцевича позволяет датировать строфу: речь, конечно, идет о наз- начении его в 1828 г. командиром корпуса внутренней стражи на место графа Е. Ф. Комаровского'. Строфа заде- вала лиц, не только приближенных к новому императору и облеченных его доверием, но и имевших прямое отношение к корпусу жандармов, что придавало сатире необычную в условиях после 14 декабря 1825 г. политическую остроту. 3. Резкие выпады против руководимого Шишковым минис- терства просвещения - упоминания Шишкова, Шихматова и Ливена в строфе 35. Этим же объясняются неожиданные удары против Перовского, которые, судя по надписям на копии Остафьефского архива (РГАЛИ), изумили Вяземского. Строфы датируются 1826-1828 гг. Установление даты бесс- порно обнаруживает, что основанием для злобной характе- ристики Перовского было кратковременное сближение его с шишковским руководством министерства просвещения. Осно- вания для датировки следующие: В. А. Перовский в 1828 г. принимал участие во взятии Варны и был ранен в левую сторону груди; Л. А. Перовский - с 1826 г. член Совета, а с 1828 - вице-президент департамента уделов, в 1826-1828 провел нашумевшее увольнение всех старых уп- равляющих контор департамента. В это же время А. А. Пе- ровский (поэт Погорельский), приняв предложение Шишкова от 10 июня 1825 г. вступить в службу по его министерс- тву, в 1826 г. развернул энергичную административную деятельность и получил чин действительного статского советника. Поскольку именно на этот период пришлось опубликование нового цензурного устава и ряда стесни- тельных для печати мер, сотрудничество это казалось в определенных литературных кругах одиозным. Кстати, про- должалось оно, отчасти, видимо, и по этой причине, не- долго: весной 1827 г. Перовский уехал за границу ле- читься, а в марте 1830 - вышел в отставку. Показатель- но, что в большинстве списков 1830-х гг. строфы отсутс- твуют: они потеряли актуальность, и Воейков не был за- интересован в их распространении. 4. Собственно литературная часть представлена выпа- дами против Греча, Булгарина и Полевого. У Воейкова с Гречем шла многолетняя полемика,
1 См.: Комаровский Е. Ф. Записки. СПб., 1914. С. 258.
истоки которой восходят к 1823-1825 гг. Однако нельзя
не заметить, что в контексте 1828-1830 гг., которыми
датируются эти строфы, устремленность их вполне совпа-
дала с ориентацией пушкинской группы.
Характерна резкая, по сравнению со строфой 1820 г.,
смена в характеристике Греча - там дружественная ирония
("наш Греч"); занятие, которое дано Гречу, вполне безо-
бидно: он вшивает в "Сына отечества" страницы воспоми-
наний Головнина. Достаточно сопоставить с написанной
тогда же строфой о Каразине, чтобы наглядно ощутить
разницу тона.
В редакции 1826-1830 гг. эта нейтральная характерис-
тика заменена крайне желчными строфами 36-38. Конечно,
большую роль здесь сыграло обострение личных отношений
между Воейковым и Гречем, перешедшее во взаимную нена-
висть. Однако сводить дело к этому было бы неверно,
поскольку характер обвинений, выдвигаемых здесь против
Греча и Булгарина, будет повторяться в многочисленных
документах, исходящих из лагеря литераторов, группиро-
вавшихся во вторую половину 1820-х гг. вокруг "Северных
цветов", а в 1830 г. - "Литературной газеты".
Для того, чтобы понять некоторые намеки, содержащие-
ся в этих строфах, следует напомнить события, хорошо
известные читателям тех лет. Имена Греча и Булгарина
неоднократно всплывали на следствии по делу декабристов
- связи их с деятелями тайных обществ были многообразны
и хорошо известны. К следствию привлекались люди, зна-
чительно менее замешанные. Однако смертельно перепуган-
ные Булгарин и Греч начали оказывать следствию услуги
доносительного свойства. Так, по словам осведомленного
Греча, "полиция искала Кюхельбекера по его приметам,
которые описал Булгарин очень умно и метко"2. "Ум и
меткость" Булгарина стоили Кюхельбекеру, с которым он
до этого был в близких приятельских отношениях, много-
летнего тюремного заключения. Так же донес Булгарин на
своего близкого родственника Искрицкого. Видимо, подоб-
ные "услуги" оказывал новому правительству и перепуган-
ный Греч. В мемуарах он тщательно обходит эту щекотли-
вую тему, но кое-где, сам того не замечая, проговарива-
ется. Так, он описывает, как его вызывали опознавать
человека, относительно которого были подозрения, что
это Кюхельбекер. Слухи об этой стороне деятельности
Греча и Булгарина циркулировали в обществе. А когда
вчерашние приятели Ф. Глинки и Рылеева превратились в
верноподданных и официозных журналистов, упоминание об
их либеральном прошлом стало одним из приемов дискреди-
тации ренегатов. Мотив этот подчеркнут в "Доме сумас-
шедших" достаточно явственно. Именно так должны расшиф-
ровываться стихи о Грече:
Вспоминая о прошедшем,
Я дивился лишь тому,
Что зачем он в сумасшедшем,
Не в смирительном дому?
1 Сводку данных см.: Греч Н. И. Записки о моей жизни / Коммент. Иванова-Разумника, Д. М. Пинеса. М.; Л., 1930. С. 830-834. 2 Греч Н. И. Записки о моей жизни. С. 468.
Такой же смысл имеет упоминание о том, что Булгарин "боится быть повешен" и кусает "домашних и друзей" (Искрицкий был его племянником, а Рылеев - другом). Вместе с тем в журнальной полемике Греч представля- ется еще первенствующей фигурой, а Булгарин - его клев- ретом (собакой). Такое отношение существовало до конца 1820-х гг., когда еще были памятны представления о Гре- че как одной из основных фигур русской журналистики, а Булгарин был не вызывающим доверия новичком. Еще в 1831 г. Греч в разговоре с Пушкиным называл Булгарина своим псом. В дальнейшем именно Булгарин, а не неповоротли- вый и старомодный Греч, оказался основным врагом пуш- кинской группы. Упреки в ренегатстве (в частности, упо- минание о службе в армии Наполеона, ставшее в дальней- шем традиционным приемом борьбы с Булгариным) и кличка Флюгарина (неясно, перешла ли она из пушкинской эпиг- раммы или Пушкин заимствовал ее из "Дома сумасшедших", как во "Втором послании к цензору" он подхватил сопос- тавление новейших врагов просвещения с калифом Омаром, перенеся его с Рунича на Голицына) еще не дополняются именем Видока и указанием на роль литературного шпиона. В связи с этим можно предположить, что строфы написаны до середины 1829 г., когда темные связи Булгарина с III отделением стали известны в пушкинском кругу. Кличка "Флюгарин" могла быть интерполирована в готовый текст позже. Объединение Греча, Булгарина и Полевого - поле- мический прием, характерный для пушкинской группы в 1829-1830 гг. Своеобразие позиции Воейкова раскрывается на матери- але этой редакции сатиры в следующем виде: Воейков дав- но уже не принадлежит к группе оппозиционных литерато- ров, стремящихся сохранить в новых условиях "арзамасс- кий дух", традиции свободомыслия предшествующей эпохи. В центре группы стоят в эти годы Пушкин, Вяземский, Дельвиг. Морально нечистоплотный, Воейков способен пи- сать во время суда над декабристами анонимные доносы против своих личных врагов - Греча и Булгарина. Но, ум- ный полемист, он сознательно удаляет из сатиры все лич- ное и из тактических соображений строит текст таким об- разом, что он оказывается как бы выражением обществен- ной и литературной программы той группы, связи с кото- рой Воейков эксплуатирует. Это обеспечивает сатире зна- чительность и широкую популярность, которых никогда бы не получил личный пасквиль. Не случайно, сочиняя паск- вильные строфы типа посвященных поэту Козлову, он не включал их в "официальный" текст. Так у рукописной, не предназначенной для печати сатиры оказывается свой ка- нон и свои "подпольные" варианты. Не менее показательно, что в редакции второй полови- ны 1830-х гг. Воейков добавил две "ударных" строфы. Первая - против убийцы Пушкина Дантеса. Воейков строго следует при этом версии, восходящей к создаваемой Жу- ковским легенде: Дантес - враг России и царя, что соот- ветствовало тактической линии пушкинских друзей в пер- вые недели после гибели поэта.
Греч Н. И. Записки о моей жизни. С. 703; несколько иная версия (с заменой слова "пес") - Каратыгин П. П. Северная пчела. 1825-1859 // Русский архив. 1882. № 2. С. 274.
Другая - литературная - представляет собой выпад против Сенковского (показательно, что отрицательный отзыв о Белинском по тону вполне корректен, это невольно сопос- тавляется с отсутствием в сатире Надеждина). Вероятно, строфы о Брамбеусе написаны около 1835 г. Напомним из- вестное смягчение отношений между Пушкиным и Надеждиным в эту пору.
Жанровая структура и проблема функционирования текста "Дом сумасшедших" Воейкова представляет интерес как особый тип литературного текста. Композиционная струк- тура текста отличается подвижностью и, одновременно, стабильностью. Константна, прежде всего, общая трехч- ленная система:
| зачин: | центральная часть: | концовка: | ||
| приход автора | + | строфы,посвященные | + | заключение автора |
| в сумасшедший дом | различным литераторам | в сумасшедший дом |
При этом первый и третий элементы отличаются наи- большей устойчивостью: первый остался неизменным на всем протяжении бытования сатиры, сделавшись своеобраз- ным сигналом "включения" читателей в этот текст. Кон- цовка, соединяющая, как это бывает и в фольклоре, ус- ловное пространство повествования и реальное - исполне- ния, изменялась лишь один раз. Наиболее динамической оказывается центральная часть, но и она подчинена стро- гим закономерностям: будучи принципиально открытой, рассчитанной на включение все новых и новых строф, она подчиняет эти изменения строгим предписаниям. Прежде всего вводится кумулятивный принцип: строфы (вернее, сегменты, отведенные тому или иному лицу) представляют самостоятельные композиционные единицы, единообразно построенные и примыкающие друг к другу по принципу на- низывания (типовое введение нового сегмента: "Вот такой-то, он делает то-то"). Сюжетное оправда- ние кумулятивного построения - передвижение "надзирате- ля" и автора от палаты к палате. Полный набор элементов отдельного сегмента можно реконструировать в следующем виде: 1. Указание "смотрителя" (вариант: вопрос автора и ответ смотрителя); 2. Поведение сумасшедшего; 3. Мо- нолог сумасшедшего; 4. Реакция автора. Каждому персонажу придается в общей системе текста определенный сатирический вес. Сигнализация слушателю о нем достигалась тремя путями. Во-первых, соотношением композиционного сегмента и строфы. Расчленение текста на строфы и сегменты по смыслу и то, что в большинстве случаев эти членения совпадают, порождает три типа со- отношений: совпадение (ней-
Такое построение живо напоминает структуру эпизода в "Божественной комедии" Данте.
тральный), смысловой сегмент больше строфы, иногда за-
нимая две или даже три, и смысловой сегмент меньше
строфы. Степень распространенности текста воспринимает-
ся как знак сатирического "веса" данного персонажа.
Во-вторых, играет роль полнота реализации типовой
структуры строфы:
редукция композиционных элементов переводит строфу
из группы ударных в смысловой фон. Это тем более су-
щественно, что кумулятивный принцип делает все строфы в
синтагматическом отношении равноправными (попутно отме-
тим, что в текстах, построенных на основе соединения
синтаксически равноправных единиц - от летописи или
"Певца во стане русских воинов" до литературной энцик-
лопедии, - объем отдельной статьи становится ценностной
характеристикой, чего мы не наблюдаем в разных типах
подчинительной синтагматики).
В-третьих, значение имеет наименование персонажа.
Здесь существуют три степени: объекты наиболее резкой
сатиры получают условные, "значащие", но легко расшиф-
ровываемые псевдонимы, вторую степень составляют сокра-
щения имен, также рассчитанные на легкую дешифровку
(например, "Л..." вместо "Ливен", в нашей реконструкции
воспроизводится как "Ливен"). Там, где речь идет о
дружеской иронии (например, в строфах о Жуковском, Ба-
тюшкове, о самом себе) - сохраняется фамилия. Правда, в
различных списках принцип этот проводится с разной сте-
пенью последовательности.
Эта иерархия выработалась не сразу. Кроме того, в
списках часто сказывается тенденция переписчиков "рас-
шифровать" текст, "догадаться". Поэтому в ряде списков
строфы, восходящие к первой редакции, нарушают эту сис-
тему. Но и здесь заметны колебания: Кутузов часто заме-
няется на "Картузов", Глинка - "Свинка" и пр. Между тем
относительно Жуковского, Батюшкова, Карамзина, самого
Воейкова таких замен нет ни в одном списке и, видимо,
не было ни в каком из авторских вариантов. Показатель-
но, что в дружественной редакции 1820 г. фигурирует
"наш Греч", а в 1826-1830 появляется условное имя -
"Плутов". Своеобразным исключением является строфа 16
редакции 1826-1830 гг., где имена вообще табуированы.
Умолчание имен "двух людоедов" не делает текст менее
понятным, но воспринимается как крайняя степень в ие-
рархической цепи от обычной фамилии к ее деформации.
Замены имен подчиняются следующим правилам: они должны
быть изоритмичны ("Аракчеевы" - "Вельзевуловы"), об-
разовываться из фамилии ("Хвостов" --"Хлыстов") путем
незначительного ее искажения и составлять значащее имя,
соотнесенное с сущностью сатирического портрета. Второе
правило может опускаться.
Для построения сатирического портрета также задан
определенный стереотип. Прежде всего он проявляется в
отборе персонажей: как мы видели, он не случаен и не
беспорядочен. В основе его каждый раз лежит четкая и
легко вычленяемая система, отождествляемая с программой
определенной литературной группы. Эта программа, именно
в ее части, общей для всех разнородных членов в доста-
точной мере аморфного круга, который, хотя не имеет ни
четких организационных форм, ни деклараций, существует
как бесспорная реальность в истории русской литературы
на протяжении нескольких десятков лет, представляет
общий идеологический код, определяющий наиболее общий
уровень построения текста. Следующий уровень определя-
ется жанровой структурой.
Жанровая структура текста своеобразна: наличие пе-
рекрещивающихся стабильных правил его организации обес-
печивает ему максимальную подвижность и вариативность,
чаще встречающиеся в фольклоре, чем в письменной лите-
ратуре. Жанр "Дома сумасшедших" - злободневная сатира.
При этом именно злободневность, порой скандальность,
составляет основу читательского переживания текста. Для
этого текст должен всегда быть новым, то есть иметь ме-
ханизм постоянного обновления. Это достигается "откры-
тостью" центральной части, которая все время должна по-
полняться. Стремление к "наиболее полному", сводному
тексту появляется лишь в поздних списках, когда текст
"умер", перестав быть фактом живой современной сатиры.
С этого момента на него начали распространяться струк-
турные принципы письменной литературы с их стремлением
к каноническому тексту. В период же своей жизни текст
подчинялся тенденции умножения вариантов, причем пол-
ный, упорядоченный его вид, который выступал вперед при
любой попытке записать сатиру, в реальном восприятии
отступал на второй план, становясь, в известной мере,
условностью (в такой же мере, как "биография Ильи" для
слушателя былины о данном его подвиге). Актуализирует-
ся, "работает" лишь новая строфа или группа строф, ос-
тальные, уже десятки лет всем известные, выступают как
ее потенциальное окружение. В этом отношении любой
письменный текст сатиры - от авторского автографа до
исследовательской реконструкции - придает ей некие
внешние формы законченности, результат перекодировки в
систему письменных текстов.
Сказанное сближает "Дом сумасшедших" с таким полу-
фольклорным жанром, как сатирическая куплетистика,и
позволяет поставить вопрос о необходимости выделения,
кроме групп "устное народное творчество" и "письменная
литература", промежуточной подгруппы "устная литерату-
ра" или "литературный фольклор". В разные моменты лите-
ратурного развития эта подгруппа имеет различный удель-
ный вес в общей системе художественной жизни общества,
ориентированного на письменную культуру, но окончатель-
но она не исчезает никогда, так или иначе соотносясь с
живыми формами бытования литературного текста. Причем
речь идет не о простом факте существования текстов, в
силу цензурных условий не ориентированных на печать, а
о воздействии поэтики, определенными сторонами соприка-
сающейся с фольклором.
Предельная условность, легко пересказываемая в форме
общей схемы, свойственная сатирическим характеристикам
"Дома сумасшедших", имеет оборотной стороной отнесен-
ность текста к строго индивидуальному денотату, персо-
нальный характер сатиры. Одновременно с обильными вклю-
чениями
М. И. Гиллельсону принадлежит попытка узаконить для определения этого явления термин "арзамасское братство". См.: Гиллельсон М. И. Материалы по истории арзамасского братства // Пушкин: Исследования и матери- алы. М.; Л., 1962. Т. 4; Он же. П. А. Вяземский: Жизнь и творчество. Л., 1969. Гл. 6, 7.
намеков на собственные слова, привычки, действия изоб-
ражаемых людей это задает тип аудитории, к которой са-
тира обращена - слушатели должны лично знать тех, кто
высмеивается, это входит в поэтику сатиры. При том
"частичном" восприятии сатиры, о котором говорилось вы-
ше, вполне возможен случай, когда лица, негодующие на
автора за задевающие их строфы, с наслаждением слушают
строфы, посвященные их знакомым. Именно с таким воспри-
ятием мы встречаемся в ряде мемуарных источников.
Прекрасный пример восприятия сатиры такого типа дает
сцена чтения письма Хлестакова в "Ревизоре". Письмо
построено по типу цепочки (кумуляции) сатирических ха-
рактеристик, читается в аудитории, где все объекты
сатиры присутствуют. В несколько метафорическом смысле
можно говорить, что теснота литературного круга 1820-х
гг. создавала тот же эффект соприсутствия. И полити-
ческие, и литературные враги, изображенные в сатире Во-
ейкова, были люди из того же мира, что и сам автор и
его аудитория, они были человечески известны, знакомы
по светским, родственным, литературным связям, что ко-
ренным образом отличалось от сатирической ситуации вто-
рой половины века. И именно соединение предельно конк-
ретного знания облика объекта сатиры и предельно схема-
тического образа "сумасшедшего" создавало семантический
эффект, который исчезает для читателей, знающих сатиру
как письменный текст литературы прошлого и лишенных
всех внетекстовых ассоциаций и связей с этим миром.
1973
Поэтику Воейкова обернул против него неизвестный автор строф о Вампире, которые представляют собой набор собственных слов Воейкова и намеков на обстоятельства, понятные лишь в тесном литературном кругу. Так, слова о "знаменитых друзьях" расшифровываются сопоставлением с воспоминаниями Ксенофонта Полевого: "Слова: знаменитые друзья, или просто знаменитые на условном тогдашнем языке имело особое значение и прои- зошло вот таким образом Воейков, сделавшись соиз- дателем "Сына отечества", выпрашивал у Жуковского, Пуш- кина, князя Вяземского и других известных писателей стихотворения для печатания в журнале, где в то же вре- мя завел войну с "Вестником Европы", и когда этот жур- нал, на своем наречии, объявил однажды, что какой-то журнал взял на откуп всех стихотворцев, Воейков с слад- кой улыбкой отвечал: "Жалеем о несчастном журнале; а мы можем похвалиться, что наши знаменитые друзья украшают наш журнал своими бесподобными сочинениями". Это произ- вело общий взрыв насмешек и негодования, потому что Во- ейкова не любили. По этим причинам, название зна- менитых друзей или просто знаменитых стало смешным и сделалось вовсе не лестным эпитетом" (Николай Полевой: Материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов / Ред., вступ. ст. и коммент. Вл. Орло- ва. Л., 1934. С. 153-154). Далее К. Полевой раскрывает связь этой клички с обвинением в литературном аристок- ратизме и приводит письмо Булгарина, где это выражение встречается. Можно предположить, что строфы о Вампире вышли из булгаринского круга.