- С поездом десять пятьдесят.
      - Возьмете и меня с собой или мне приехать позднее из Беблокхайт?
      - Лучше позднее, чтобы я успела им все выложить.
      - Им будет очень тяжело?
      - Да, не по себе.
      - Ваша сестра там?
      - Да.
      - Это уже отрадно.
      - Сказать, что мои родители старомодны, было бы неточно. Они несовременны, Тони. Впрочем, когда люди задеты лично, они редко бывают современными. Адвокаты, судья и присяжные во всяком случае современными не будут. Теперь отправляйтесь, но дайте слово не гнать машину как сумасшедший.
      - Можно вас поцеловать?
      - Чтобы, говоря голую правду, сознаться и в этом поцелуе после трех предыдущих? Целуйте лучше руку, - рука не в счет.
      Он поцеловал ей руку, пробормотал: "Храни вас бог!" - схватил шляпу и выбежал.
      Клер придвинула стул к электрической печке, невозмутимо излучавшей тепло, и задумалась. Сухой жар так обжигал глаза, что под конец ей почудилось, будто у нее нет больше ни век, ни влаги под ними. Ярость медленно и бесповоротно нарастала в ней. Все, что она пережила на Цейлоне до того, как однажды утром решилась на разрыв, ожило с удвоенной силой. Как он посмел обращаться с ней так, словно она девица легкого поведения, - нет, хуже, потому что и та не потерпела бы такого обращения! Как он посмел поднять на нее хлыст! И как он посмел следить за ней и затеять процесс! Нет, она не сдастся.
      Клер принялась методически мыть и убирать посуду. Распахнула дверь, - пусть в доме гуляет сквозняк. Ночь, кажется, будет скверная, - в узком Мьюз то и дело кружится ветер.
      "Как и во мне", - подумала Клер, захлопнула дверь, вынула карманное зеркальце и вздрогнула - таким бесхитростным и беспомощным показалось ей собственное лицо. Она попудрилась, подвела губы. Затем глубоко вздохнула, пожала плечами, закурила сигарету и пошла наверх. Горячую ванну!
      XXI
      На другой день не успела она приехать в Кондафорд, как сразу почувствовала, что атмосфера там напряженная. То ли слова, сказанные ею по телефону, то ли ее тон вселили тревогу в родителей Клер, и она сразу увидела, что притворяться веселой бесполезно, - все равно не поверят. К тому же погода стояла отвратительная - промозглая и холодная, и Клер с самого начала пришлось держать себя в напряжении.
      После завтрака она избрала гостиную местом для объяснения. Вынув из сумочки полученную ею копию, она протянула ее отцу и сказала:
      - Вот что мне прислали, папа.
      Она услышала удивленный возглас генерала и увидела, как мать и
      Динни подошли к нему.
      Наконец он спросил:
      - В чем здесь дело? Говори правду.
      Клер сняла ногу с каминной решетки и посмотрела отцу в глаза:
      - Бумажка лжет. Мы ни в чем не виноваты.
      - Кто он?
      - Тони Крум. Мы встретились на пароходе, возвращаясь с Цейлона.
      Ему двадцать шесть, он служил там на чайной плантации, а теперь получил место у Джека Масхема - будет присматривать за его арабскими матками в Беблок-хайт. Денег у него нет. Я попросила его приехать сюда к вечеру.
      - Ты его любишь?
      - Нет, но он мне нравится.
      - А он тебя?
      - Да.
      - Ты говоришь, между вами ничего не было.
      - Он поцеловал меня в щеку - раза два, по-моему. Это все.
      - На каком же основании бумага утверждает, что третьего числа ты провела с ним ночь?
      - Я поехала с ним на его машине посмотреть Беблок-хайт; на обратном пути в лесу, миль за пять до Хенли, отказали фары. Темень была непроглядная, я предложила остаться и подождать рассвета. Мы заснули, а когда рассвело, поехали дальше.
      Она услышала, как мать судорожно глотнула воздух, а у отца вырвался странный горловой звук.
      - А на пароходе? А у тебя на квартире? И ты утверждаешь, что между вами ничего нет, хотя он тебя любит?
      - Ничего.
      - Это правда?
      - Да.
      - Разумеется, это правда, - вмешалась Динни.
      - Разумеется! - повторил генерал. - А кто в нее поверит?
      - Мы не знали, что за нами слежка.
      - Когда он приедет?
      - С минуты на минуту.
      - Ты видела его после того, как получила извещение?
      - Да, вчера вечером.
      - Что он говорит?
      - Обещает сделать все, что я сочту нужным.
      - Ну, это естественно. Надеется он, что вам поверят?
      - Нет.
      Генерал отошел с бумагой к окну, словно намереваясь получше разглядеть ее. Леди Черрел села. Она была очень бледна. Динни подошла к сестре и взяла ее за руку.
      - Когда он приедет, - неожиданно объявил генерал, поворачиваясь к окну спиной, - я хочу повидаться с ним один на один. Попрошу, чтобы никто не говорил с ним до меня.
      - "Свидетелей просят удалиться", - шепнула Клер.
      Генерал вернул ей документ. Лицо у него было подавленное и усталое.
      - Мне очень жаль, папа. Мы, конечно, наделали глупостей. Добродетель еще не служит себе наградой.
      - Ею служит благоразумие, - отпарировал генерал. Он дотронулся до плеча Клер и пошел к двери в сопровождении Динни.
      - Мама, он верит мне?
      - Да, но только потому, что ты его дочь. И чувствует, что не должен бы верить.
      - Ты тоже это чувствуешь, мама?
      - Я верю тебе, потому что знаю тебя.
      Клер наклонилась и поцеловала мать в щеку:
      - Благодарю, мамочка, но мне все равно не легче.
      - Ты говоришь, этот молодой человек тебе нравится. Ты познакомилась с ним на Цейлоне?
      - Нет, я впервые встретилась с ним на пароходе. И поверь, мама, мне сейчас не до страстей. Я даже не знаю, оживут ли они во мне. Наверно, нет.
      - Почему?
      Клер покачала головой:
      - Я не желаю вдаваться в подробности нашей жизни с Джерри даже теперь, когда он так по-хамски потребовал возмещения ущерба. Честное слово, оно огорчает меня больше, чем мои собственные неприятности.
      - Мне кажется, этот молодой человек пошел бы за тобой куда угодно и когда угодно.
      - Да, но я этого не хочу. К тому же я дала обещание тете Эм. Я вроде как поклялась, что в течение года не натворю глупостей. И я держу слово - до сих пор. Но меня прямо подмывает отказаться от защиты и стать свободной.
      Леди Черрел промолчала.
      - А ты что скажешь, мама?
      - Отец должен считаться с тем, как это отразится на репутации твоей семьи и твоей собственной.
      - Что в лоб, что по лбу. В обоих случаях конец один и тот же. Если мы не будем защищаться, мне дадут развод, но он едва ли привлечет к себе внимание. Если будем, это вызовет сенсацию. "Ночь в машине" и так далее, если даже нам поверят. Представляешь себе, мама, как набросятся на нас газеты?
      - Знаешь, - медленно сказала леди Черрел, - решение отца в конце концов предопределено тем, что ты рассказала про хлыст. Я никогда не видела его таким взбешенным, как после того разговора с тобой. Думаю, он потребует, чтобы вы защищались.
      - Я ни за что не упомяну о хлысте перед судом. Это прежде всего бездоказательно, и потом, у меня тоже есть гордость, мама...
      Динни последовала за отцом в его кабинет, который домашние иногда именовали казармой.
      - Ты знакома с этим молодым человеком, Динни? - взорвался наконец генерал.
      - Да. Он мне нравится. Он действительно любит Клер.
      - Какой расчет ему ее любить?
      - Папа, надо быть человечным!
      - Ты веришь ей насчет автомобиля?
      - Да. Я сама слышала, как она торжественно обещала тете Эм не делать глупостей в течение года.
      - С чего ей пришло в голову давать такие обещания?
      - С моей точки зрения, это ошибка.
      - Как?
      - Во всем этом важно одно - чтобы Клер стала свободной.
      Генерал опустил голову, словно впервые услышал нечто, над чем стоит призадуматься; скулы его медленно побагровели.
      - Рассказывала она тебе, - неожиданно спросил он, - то, что рассказала мне об этом субъекте и хлысте?
      Динни кивнула.
      - В былое время я мог бы вызвать и вызвал бы его к барьеру. Клер должна стать свободной - согласен, но только не таким путем.
      - Значит, ты веришь ей?
      - Она не могла солгать всем нам.
      - Правильно, папа! Но поверят ли им посторонние? Поверил бы ты на месте присяжных?
      - Не знаю, - угрюмо бросил генерал.
      Динни покачала головой:
      - Нет, не поверил бы.
      - Юристов, черт бы их побрал, не проведешь. Я думаю, что Дорнфорд, например, не возьмется за такое дело.
      - Он не выступает в бракоразводном суде. Кроме того. Клер - его секретарь.
      - Надо посоветоваться с Кингсонами. Лоренс им верит. Отец Флер был их компаньоном.
      - Тогда... - начала Динни, но дверь распахнулась.
      - К вам мистер Крум, сэр.
      - Останься, Динни.
      В дверях появился Крум. Он быстро взглянул на Динни и подошел к генералу:
      - Клер сказала, чтобы я приехал, сэр.
      Генерал кивнул. Прищурив глаза, он в упор смотрел на предполагаемого любовника дочери. Молодой человек ответил на его взгляд, как солдат на параде, - твердо, но без вызова.
      - Будем говорить без обиняков, - резко начал генерал. - Вам не кажется, что вы впутали мою дочь в скверную историю?
      - Да, сэр.
      - Потрудитесь дать мне объяснения.
      Крум положил шляпу на стол, расправил плечи и объяснил:
      - Что бы она ни сказала вам, сэр, - все правда.
      Динни с облегчением увидела, что губы ее отца дрогнули, словно по ним пробежала улыбка.
      - Это очень порядочно с вашей стороны, мистер Крум, но я жду другого. Клер изложила мне свою версию. Был бы рад услышать теперь вашу.
      - Я люблю ее, сэр, люблю с первой нашей встречи на пароходе. В Лондоне мы встречались - ходили в кино, театр, картинные галереи. Я был у нее на квартире три... нет, пять раз. Третьего февраля я поехал с ней в Беблок-хайт, чтобы показать ей, где буду работать. На обратном пути, - надеюсь, она упомянула об этом? - у меня отказали фары и мы застряли из-за темноты в лесу, в нескольких милях от Хенли. Тогда мы... мы решили, что лучше не рисковать и дождаться рассвета. Я ведь дважды съезжал с дороги. Было темно, хоть глаз выколи, фонарь я с собой не захватил. Словом, мы сидели в машине до половины седьмого утра, потом двинулись и около восьми были у нее на квартире.
      Он сделал паузу, провел языком по губам, опять расправил плечи и порывисто закончил:
      - Хотите верьте, хотите нет, но клянусь вам, сэр, между нами ничего не было - ни в машине, ни вообще, кроме... кроме того, что она два-три раза позволила мне поцеловать ее в щеку.
      Генерал, ни на секунду не спускавший с него глаз, сказал:
      - Мы слышали от нее примерно то же самое. Дальше?
      - Вчера, получив извещение, я сразу же поехал в город и увиделся с ней. Разумеется, сэр, я сделаю все, что она сочтет нужным.
      - И вы не сговаривались с ней о том, что будете здесь рассказывать?
      Динни увидела, что молодой человек весь напрягся:
      - Отнюдь нет, сэр.
      - Итак, вы готовы подтвердить под присягой, что между вами ничего нет, и повторить это суду? Правильно я вас понял?
      - Да, сэр, если только есть надежда, что нам поверят.
      Генерал пожал плечами.
      - Каковы ваши денежные обстоятельства?
      - Четыреста фунтов оклада в год, - криво улыбнулся Крум. - Это все, сэр.
      - Знакомы вы с мужем моей дочери?
      - Нет.
      - И никогда с ним не встречались?
      - Нет, сэр.
      - Когда вы встретились с Клер?
      - На второй день после отплытия в Англию.
      - Чем вы занимались на Цейлоне?
      - Служил на чайной плантации. Но потом ее из экономии слили с другими.
      - Понятно. Ваше образование?
      - Веллингтон, затем Кембридж.
      - Вы поступили на службу к Джеку Масхему?
      - Да, сэр, он поручил мне присматривать за его арабскими матками. Они прибудут весной.
      - Значит, вы разбираетесь в лошадях?
      - Да. Я их обожаю.
      Динни увидела, как прищуренный взгляд генерала оторвался от молодого человека и упал на нее.
      - Вы как будто знакомы с моей дочерью Динни?
      - Да.
      - Поручаю вас ей. Я должен все обдумать.
      Молодой человек слегка поклонился, повернулся к Динни, затем снова повернулся к генералу и с достоинством произнес:
      - Ужасно сожалею о случившемся, сэр, но не о том, что люблю Клер. Сказать, что жалею, - значило бы солгать. Я безумно люблю ее.
      Он направился к двери, но генерал остановил его:
      - Минутку. Как вы понимаете слово "любовь"?
      Динни безотчетно стиснула руки. Опасный вопрос! Молодой человек круто обернулся. Лицо у него было каменное.
      - Понимаю, сэр, - ответил он сдавленным голосом. - Вы спрашиваете, что это - вожделение или нечто большее? Так вот - это нечто большее, иначе я не выдержал бы ночи в автомобиле.
      Он опять повернулся к двери.
      Динни подбежала, помогла ему открыть ее и проводила его в холл, где он остановился, хмуря брови и тяжело дыша. Она взяла его под руку и подвела к камину, где горел огонь. Они постояли, глядя на пламя; затем она сказала:
      - Боюсь, что получилось чересчур резко. Но вы же понимаете: военный человек любит ясность. Во всяком случае вы, что называется, произвели на моего отца хорошее впечатление.
      - Я чувствовал себя форменным чурбаном. А где Клер? Здесь?
      - Да.
      - Могу я видеть ее, мисс Черрел?
      - Постарайтесь называть меня просто Динни. Вы можете ее видеть, но, по-моему, вам лучше повидаться и с моей матерью. Идемте в гостиную.
      Он стиснул ей руку:
      - Я всегда знал, что мы за вами, как за каменной стеной.
      Динни поморщилась:
      - Даже каменная стена не выдержит такого нажима.
      - Ой, простите! Я всегда забываю, какая у меня хватка. Клер боится даже подавать мне руку. С ней все хорошо?
      - Насколько это возможно в ее положении.
      Тони Крум схватился за голову:
      - Да, со мной ведь творится то же самое, только мне еще хуже. В таких переделках человеку просто необходимо знать, что впереди есть надежда. Вы думаете, она меня когда-нибудь полюбит?
      - Надеюсь.
      - А ваши родители не считают, что я гоняюсь за нею просто так, - вы меня понимаете? - ну, ради забавы?
      - После того, что было сегодня, - конечно, нет. Вы ведь такой, какой была когда-то и я, - прозрачный.
      - Вы? Никогда не могу угадать ваши мысли.
      - Это было давным-давно. Идем.
      XXII
      Когда Крум скрылся за снежной завесой хмурого и ветреного дня, в Кондафорде воцарилось мрачное уныние. Клер ушла к себе, объявив, что у нее головная боль и она хочет лечь. Остальные три члена семьи сидели за неубранным чайным столом и - верный признак душевной тревоги - разговаривали только с собаками.
      Наконец Динни встала:
      - Ну, вот что, мои дорогие, горем делу не поможешь. Во всем надо находить хорошую сторону. Ведь Клер и он могли бы оказаться не белыми как снег, а багровыми от стыда.
      Генерал, словно рассуждая вслух сам с собой, заметил:
      - Они должны защищаться. Нельзя давать волю этому субъекту.
      - Но, папа, если Клер выйдет из переделки свободной и с чистой совестью, это же будет просто замечательно, хотя и парадоксально, а шуму будет меньше.
      - Дать возвести на себя такое обвинение?
      - Даже если она оправдается, ее имя будут трепать. Ночь в автомобиле с молодым человеком никому не сходит с рук. Правда, мама?
      Леди Черрел слабо улыбнулась:
      - Я согласна с отцом, Динни. По-моему, возмутительно, что Клер угрожает развод, хотя она не сделала ничего дурного, разве что была неосторожна. Кроме того, не защищаться - значило бы обмануть закон, не так ли?
      - Вряд ли закону есть до этого дело, дорогая. Впрочем...
      И Динни замолчала, вглядываясь в удрученные лица родителей и сознавая, что в отличие от нее они придают браку и разводу некое таинственное значение, которого не умалят никакие ее слова.
      - Этот юноша кажется мне порядочным человеком, - признался генерал. - Нужно, чтобы он отправился к адвокатам вместе с нами.
      - Папа, я, пожалуй, поеду с Клер и зайду попрошу дядю Лоренса устроить нам встречу с юристами днем в понедельник. С тобой и Тони Крумом я созвонюсь завтра утром.
      Генерал кивнул и поднялся.
      - Мерзкая погода! - сказал он и положил руку на плечо жене. - Не расстраивайся, Лиз. Пойми, у них один выход - говорить правду. Что ж, пойду в кабинет и посижу над планом нового свинарника. Зайди ко мне попозже, Динни...
      В критические минуты жизни Динни чувствовала себя больше дома на Маунт-стрит, чем в Кондафорде. Сэр Лоренс все понимал гораздо лучше, чем ее отец, а непоследовательность тети Эм успокаивала и подбадривала девушку больше, чем тихое сочувствие ее отзывчивой матери. Кондафорд был хорош до кризиса или после него, но слишком безмятежен для душевных бурь и крутых решений. По мере того как поместья прекращали свое существование, этот загородный дом казался все более старинным, потому что в нем жила единственная семья графства, которая насчитывала не тричетыре, а множество поколений предков, обитавших в той же местности. Поместье как бы стало учреждением, освященным веками. Люди видели в "кондафордской усадьбе" и в "кондафордских Черрелах" своего рода достопримечательность. Они чувствовали, что Кондафорд живет совсем не так, как большие загородные резиденции, куда приезжают провести конец недели или поохотиться. Владельцы более мелких поместий возводили деревенскую жизнь в своеобразный культ; они наперерыв устраивали теннис, бридж, различные сельские развлечения, то и дело стреляли дичь, затевали состязания в гольф, посещали собрания, охотились на лисиц и так далее. Черрелы, пустившие здесь гораздо более глубокие корни, бросались в глаза куда меньше. Конечно, если бы они исчезли, соседям их недоставало бы; однако подлинно серьезное место они занимали только в жизни обитателей деревни.
      Несмотря на то что Динни всегда находила себе в Кондафорде какоенибудь дело, она часто чувствовала себя как человек, который проснулся глубокой ночью и пугается ее тишины; поэтому в дни испытаний - истории с Хьюбертом три года назад, ее личной трагедии позапрошлым летом и неприятностей у Клер теперь - ее немедленно начинало тянуть поближе к потоку жизни.
      Она отвезла Клер на Мьюз, дала шоферу такси новый адрес и к обеду поспела на Маунт-стрит.
      Там уже были Майкл с Флер, и разговор шел исключительно о литературе и политике. Майкл придерживался мнения, что газеты слишком рано принялись гладить страну по голове: этак правительство может почить на лаврах. Сэр Лоренс слушал сына и радовался, что оно этого еще не сделало.
      - Как малыш, Динни? - неожиданно осведомилась леди Монт.
      - Великолепно, тетя Эм, благодарю вас. Уже ходит.
      - Я посмотрела родословную и высчитала, что он двадцать четвертый из кондафордских Черрелов, до это'о они были французами. Намерена Джин обзавестись вторым?
      - Пари держу, что да! - воскликнула Флер. - Я не встречала женщины, более приспособленной для этого.
      - Но у них не будет никако'о состояния.
      - Ну, она-то уж сообразит, как обеспечить их будущее.
      - Почему "сообразит"? Странное выражение! - удивилась леди Монт.
      - Динни, как Клер?
      - У нее все в порядке.
      - Ничего нового?
      Ясные глаза Флер словно вонзились в мозг девушки.
      - Нет, но...
      Голос Майкла нарушил воцарившееся молчание:
      - Дорнфорд подал очень интересную мысль, папа. Он полагает...
      Динни пропустила интересную мысль Дорнфорда мимо ушей, - она обдумывала, посвящать ли Флер в дела Клер. Конечно, никто не ориентируется в житейских вопросах быстрее, никто не судит о них с более здравым цинизмом, чем Флер. Хранить тайну она тоже умеет. Но поскольку тайна все-таки принадлежала Клер, Динни решила, что сперва посоветуется с сэром Лоренсом.
      Это ей удалось лишь поздно вечером. Он выслушал новость, приподняв бровь.
      - Целую ночь в автомобиле, Динни? Это уж чуточку слишком. К адвокатам я отправлюсь завтра в десять утра. Там теперь всем заправляет очень молодой Роджер, троюродный брат Флер. Я поговорю с ним: он, вероятно, скорее поверит Клер, чем его престарелые компаньоны. Ты тоже пойдешь со мной как доказательство нашей правдивости.
      - Я никогда не была в Сити.
      - Любопытное местечко, - кажется, что попадаешь на край света. Романтика и ученый процент. Приготовься к легкому шоку.
      - По-вашему, они должны защищаться?
      Быстрые глаза сэра Лоренса остановились на лице племянницы:
      - Если ты хочешь спросить меня, поверят ли им, я отвечу - вряд ли. Но в конце концов это мое личное и не обязательное для тебя мнение.
      - А вы сами верите им?
      - Здесь я полагаюсь на тебя, Динни. Тебя Клер не обманет.
      Динни вспомнились лица сестры и Тони Крума и она ощутила внезапный наплыв чувств.
      - Они говорят правду и всем своим видом подтверждают это. Грех не верить им.
      - Таких грехов в нашем грешном мире не оберешься. Ты бы лучше ложилась, дорогая: у тебя утомленный вид.
      В спальне, где Динни столько раз ночевала во время собственной драмы, она вновь испытала прежнее кошмарное чувство, что Уилфрид где-то рядом, но она не может до него дотянуться, и в ее усталой голове, как припев, звучали слова: "Еще одну реку, переплывем еще одну реку..."
      На другой день, в четыре часа пополудни, контора "Кингсон, Кэткот и Форсайт", помещавшаяся в желтом, тихом, как заводь, закоулке Олд Джуэри, подверглась нашествию клана Черрелов.
      - А где старик Грэдмен, мистер Форсайт? - услышала Динни вопрос дяди. - Все еще у вас?
      "Очень молодой" Роджер, которому было сорок два, ответил голосом, несколько контрастировавшим с массивностью его подбородка:
      - По-моему, он живет на покое не то в Пиннере, не то в Хайгете, - словом, где-то в той стороне.
      - Рад слышать, что он жив, - отозвался сэр Лоренс. - Старый Фор... ваш родственник отзывался о нем с большим уважением. Крепкий человек, викторианская порода.
      "Очень молодой" Роджер улыбнулся:
      - Почему бы нам всем не присесть?
      Динни, впервые попавшая в адвокатскую контору, разглядывала тома свода законов, выстроившиеся вдоль стен, пухлые папки с делами, желтоватые жалюзи, унылый черный камин, где горела горсточка угля, не дававшая, казалось, никакого тепла, план поместья, скатанный в трубку и повешенный около двери, низенькую плетеную корзинку на письменном столе, перья, сургуч, самого "очень молодого" Роджера, и ей почему-то вспомнился гербарий ее первой гувернантки, которая собирала морские водоросли. Затем она увидела, как ее отец поднялся и вручил юристу бумагу:
      - Мы пришли вот по этому делу.
      "Очень молодой" Роджер взглянул на заголовок извещения, потом, поверх него, - на Клер.
      "Откуда он знает, кто из нас двоих Клер? - удивилась Динни.
      - Обвинение не соответствует истине, - пояснил генерал.
      "Очень молодой" Роджер погладил подбородок и углубился в чтение.
      Взглянув на него сбоку, Динни увидела, что профиль его стал по-птичьи острым.
      Он заметил, что Динни наблюдает за ним, опустил бумагу и сказал:
      - Видимо, они торопятся. Я вижу, что истец подписал прошение в Египте. Он поступил так ради экономии времени, - это ясно. Вы мистер Крум?
      - Да.
      - Вам угодно, что мы выступали также и от вашего имени?
      - Да.
      - Тогда попрошу остаться леди Корвен и вас. Я приглашу вас, сэр Конуэй, несколько позднее.
      - Вы не будете возражать, если здесь останется моя сестра?
      Динни встретилась глазами с адвокатом.
      - Отнюдь.
      У девушки не было уверенности, что он действительно так думает.
      Генерал и сэр Лоренс вышли. Наступило молчание. "Очень молодой" Роджер облокотился на камин и неожиданно для присутствующих взял понюшку табаку. Теперь Динни разглядела его как следует: худой, высокий, подбородок массивный, волосы тускло-песочного цвета, щеки тоже.
      - Леди Корвен, ваш отец утверждает, что эти... э-э... обвинения не соответствуют истине.
      - Факты достоверны, но освещены неправильно. Между мной и мистером Крумом не было ничего, кроме трех поцелуев в щеку.
      - Понятно. А ночью в автомобиле?
      - Совсем ничего, - ответила Клер. - Даже поцелуев в щеку.
      - Ничего, - подтвердил Крум. - Абсолютно ничего.
      "Очень молодой" Роджер провел языком по губам.
      - С вашего позволения, я хотел бы услышать, каковы ваши истинные чувства друг к другу, если они у вас, конечно, есть.
      - Мы говорим голую правду, как сказали ее и моим родным, - подчеркнуто внятным голосом объявила Клер. - Вот почему я попросила, чтобы вы позволили моей сестре остаться. Так ведь, Тони?
      Губы "очень молодого" Рождера разжались. Динни показалось, что он не совсем такой, каким обычно бывают законники; даже в его одежде было что-то неожиданное - то ли покрой жилета; то ли галстук. И потом, эта понюшка - характерный штрих. Не пропадает ли в Роджере художник?
      - Слушаю вас, мистер Крум.
      Тони густо покраснел и почти сердито взглянул на Клер.
      - Я ее люблю.
      - Так, - отозвался "очень молодой" Роджер, вторично вытаскивая табакерку. - А вы, леди Корвен, относитесь к нему, как к другу?
      Клер кивнула, и на лице ее выразилось легкое удивление.
      Динни почувствовала признательность к адвокату, который в эту минуту поднес к носу цветной платок.
      - Автомобиль - просто случайность, - быстро добавила Клер. - В лесу не видно было ни зги, фары у нас отказали, и мы побоялись появиться вместе на людях в такой поздний час.
      - Ясно. Простите за мой вопрос, но готовы ли вы оба заявить суду под присягой, что ни в ту ночь, ни ранее между вами не было ничего, за исключением, как вы говорите, трех поцелуев?
      - В щеку, - уточнила Клер, - одного под Кондафордом - я сидела в машине, Тони стоял на шоссе; двух других... Где это было, Тони?
      - У вас на квартире, - выдавил Тони сквозь зубы, - после того как мы не виделись больше двух недель.
      - И никто из вас не замечал, что за вами... э-э... наблюдают?
      - Мой муж угрожал мне этим, но мы оба ничего не подозревали.
      - Вы сообщите мне причину, побудившую вас покинуть мужа, леди Корвен?
      Клер покачала головой:
      - Ни здесь, ни где бы то ни было я не стану говорить о нашей с ним жизни. И к нему не вернусь.
      - Не сошлись характерами или что-нибудь худшее?
      - Худшее.
      - Но никакого конкретного обвинения? Вы понимаете, насколько это важно?
      - Да, но не желаю обсуждать это даже в частной беседе.
      Крума прорвало:
      - Он вел себя с ней как животное!
      - Вы встречались с ним, мистер Крум?
      - Ни разу в жизни.
      - Но как же...
      - Он думает так потому, что я ушла от Джерри внезапно. Больше он ничего не знает.
      Динни увидела, что "очень молодой" Роджер перевел взгляд на нее. "Ты-то знаешь!" - говорили, казалось, его глаза. "Он не дурак", - подумала девушка.
      Адвокат, слегка прихрамывая, отошел от камина, снова сел за стол, взял извещение, прищурился и объявил:
      - Приводимые здесь улики вряд ли достаточны для суда. Я не уверен даже, что это вообще улики. Однако перспективы у нас не блестящие. Если бы вы могли мотивировать разрыв с мужем какой-нибудь веской причиной, а нам удалось обойти эту ночь в автомобиле... - Он метнул острый птичий взгляд сначала на Клер, потом на Крума. - Не можете же вы уплатить возмещение ущерба и принять на себя судебные издержки, раз вы ни в чем не виноваты.
      Глаза его опустились, и Динни подумала: "Если он и поверил, это не бросается в глаза".
      "Очень молодой" Роджер поднял нож для бумаги:
      - Нам, возможно, удастся свести возмещение ущерба к сравнительно умеренной сумме. Для этого вы должны опротестовать иск и больше в суд не являться. Могу я узнать, каковы ваши денежные обстоятельства, мистер Крум?
      - Ни пенса за душой, но это неважно.
      - А что, собственно, означает "опротестовать иск"? - осведомилась Клер.
      - Вы вдвоем являетесь в суд и отрицаете свою виновность. Вас подвергают перекрестному допросу, а мы подвергаем допросу истца и детективов. Но скажу откровенно: если вы не мотивируете разрыв с мужем достаточно веской причиной, судья почти наверняка будет против вас. И, - добавил он по-человечески просто, - ночь, пусть даже проведенная в машине, всегда остается ночью, особенно в бракоразводном процессе, хотя, повторяю, это не такие улики, каких обычно требует суд.
      - Мой дядя считает, - спокойно вставила Динни, - что часть присяжных им все-таки поверит и что размеры возмещения ущерба в любом случае можно уменьшить.
      "Очень молодой" Роджер кивнул:
      - Посмотрим, что скажет мистер Кингсон. Теперь я хотел бы снова поговорить с вашим отцом и сэром Лоренсом.
      Динни подошла к двери и распахнула ее перед сестрой и Крумом. Потом обернулась и взглянула на "очень молодого" Роджера. У него было такое лицо, как будто кто-то уговаривал его не быть реалистом. Он Перехватил взгляд девушки, смешно дернул головой и вытащил табакерку. Динни закрыла дверь и подошла к нему:
      - Вы ошибаетесь, если не верите им. Они говорят сущую правду.
      - Почему она оставила мужа, мисс Черелл?
      - Раз она не сказала этого сама, я тоже не скажу. Но я убеждена, что сестра права.
      Он пристально посмотрел на нее все тем же острым взглядом:
      - Я все-таки предпочел бы, чтобы на ее месте были вы, - сказал он вдруг, взял понюшку и повернулся к генералу и сэру Лоренсу.
      - Итак? - спросил генерал.
      Лицо "очень молодого" Роджера неожиданно приобрело еще более песочный оттенок.
      - Если у нее и были достаточно веские основания порвать с мужем...
      - Были.
      - Папа!
      - ...она, очевидно, не станет приводить их.
      - Я тоже не стала бы, - спокойно вставила Динни.
      - Но от этого может зависеть исход дела, - возразил "очень молодой" Роджер.
      - А оно грозит юному Круму чем-нибудь серьезным? - осведомился сэр Лоренс.
      - Безусловно, сэр Лоренс, и независимо от того, будут они защищаться или нет. Я еще поговорю с каждым из них в отдельности, затем выясню точку зрения мистера Кингсона, а завтра сообщу ее вам. Не возражаете, генерал?
      - Больше всего в этой истории меня возмущает Корвен! - воскликнул сэр Конуэй.
      - Разумеется, - отозвался "очень молодой" Роджер, и Динни подумала: "Впервые слышу, чтобы это слово произносили так неуверенно".
      XXIII
      Динни сидела в пустой, но тем не менее тесной приемной и листала "Тайме". Тони Крум стоял у окна.
      - Динни, - спросил он, оборачиваясь, - не придумаете ли вы, как мне хоть немного помочь ей в этой мерзкой истории? Все ведь произошло в известном смысле по моей вине, несмотря на то что я старался держать себя в руках.
      Динни посмотрела на его удрученное лицо:
      - Нет, не придумаю. Я знаю только одно, - надо говорить правду.
      - Этот адвокат внушает вам доверие?
      - Пожалуй, да. Мне нравится, что он нюхает табак.
      - Знаете, я не верю, что есть смысл опротестовывать иск. Чего ради выставлять Клер на позорище? Пусть меня объявляют несостоятельным. Какое это имеет значение?
      - Мы обязаны это предотвратить.
      - Неужели вы думаете, что я допущу...
      - Оставим споры, Тони. На сегодня хватит. До чего здесь неуютно, верно? У дантиста и то не так голо: на стенах гравюры, на столе старые журналы; и потом, туда можно приходить с собакой.
      - А курить здесь разрешается?
      - Несомненно.
      - Вот сигареты, только у меня дешевка.
      Динни взяла сигарету, и с минуту они помолчали, глубоко затягиваясь дымом.
      - Как все мерзко! - внезапно вырвалось у Тони. - А ведь этому субъекту придется приехать на суд, правда? Он, наверно, никогда не любил Клер всерьез.
      - Нет, любил. "Souvent homme varie, bien folte est qui s'y fie" [10].
      - Ну, пусть он лучше со мной не встречается! - мрачно бросил Крум. Он снова отошел к окну и уставился на улицу. Динни сидела и думала о той отвратительной, как собачья травля, сцене, когда встреча двух мужчин всетаки состоялась и повлекла за собой такие печальные последствия для нее, Динни.
      Вошла Клер. Ее обычно бледные щеки багровели румянцем.
      - Тони, ваш черед.
      Крум отошел от окна, заглянул ей в лицо и направился в кабинет адвоката. Динни стало глубоко жаль его.
      - Уф! - перевела дух Клер. - Уйдем поскорей отсюда.
      На улице она прибавила:
      - Жалею, Динни, что мы с ним не любовники. Даже это было бы лучше, чем наше дурацкое положение, когда нам все равно никто не верит.
      - Мы верим.
      - Да, ты и отец. Но ни этот тип с табакеркой, ни остальные нам не поверят. Впрочем, я решила пройти через все. Я не брошу Тони в беде и, насколько смогу, ни на шаг не отступлю перед Джерри.
      - Давай выпьем чаю, - предложила Динни. - В Сити, наверно, тоже пьют где-нибудь чай.
      Вскоре на одной из людных улиц они обнаружили ресторанчик.
      - Итак, "очень молодой" Роджер тебе не понравился? - спросила
      Динни, усаживаясь за круглым столик.
      - Да нет, он вполне приличный и, по-моему, даже славный. Видимо, юристы просто не умеют верить людям. Но помни, Динни, ничто не изменит моего решения - рассказывать о своей семейной жизни я не стану. Не желаю, и конец.
      - Я понимаю Форсайта. Ты вступаешь в бой, заранее проиграв его.
      - Я не позволю адвокатам касаться этой стороны вопроса. Мы им платим, и пусть они делают то, что нам угодно. Кстати, я прямо отсюда поеду в Темпль, а может, и в палату.
      - Прости, что я еще раз вернулась ко всему этому, но как ты намерена вести себя с Тони Крумом до суда?
      - Так же, как до сих пор, исключая ночь в автомобиле. Впрочем, я и сейчас не понимаю, какая разница между днем и ночью, машиной или любым другим местом!
      - Юристы, видимо, исходят из представления о человеческой натуре вообще, - сказала Динни и откинулась на спинку стула. Сколько вокруг девушек и молодых людей, торопливо поглощающих чай, булочки, сдобу, какао! Взрывы болтовни сменяются тишиной; в спертом воздухе между столиками снуют проворные официанты. Что же такое человеческая натура вообще? Разве не модно сейчас утверждать, что пора изменить представление о ней и покончить с пуританским прошлым? И все-таки этот ресторанчик ничем не отличается от того, куда ее мать заходила с нею перед войной и где Динни было так интересно, потому что хлеб там выпекали не на дрожжах, а на соде. Да ведь и бракоразводный суд, в котором Динни никогда не бывала, тоже остался прежним.
      - Ты допила, старушка? - спросила Клер.
      - Да. Я провожу тебя до Темпла.
      Прощаясь у Мидл-Темпл Лейн, они вдруг услышали высокий приятный голос:
      - Вот удача!
      Дорнфорд быстро, хотя и легко, сжал руку Динни.
      - Если вы идете в палату, я забегу за вещами и сразу вернусь сюда, - сказала Клер, удаляясь.
      - Очень тактично! - обрадовался Дорнфорд. - Давайте постоим под этим порталом. Динни, я - пропащий человек, когда слишком долго не вижу вас. Иаков служил четырнадцать лет, добиваясь Рахили. Теперь людской век стал короче, поэтому каждый мой месяц можно приравнять к году служения Иакова.
      - Им было легче ждать - они странствовали.
      - Знаю, но все-таки тоже буду ждать и надеяться. Да, мне остается только ждать.
      Динни, прислонясь к желтому порталу, смотрела на Дорнфорда. Лицо его подергивалось. Охваченная жалостью, девушка сказала:
      - Может быть, настанет день, когда я вернусь к жизни. Тогда я больше ждать не стану. До свиданья и благодарю.
      Этот внезапный безотчетный порыв усугубил тревогу, в которой пребывала Динни. Возвращаясь домой на автобусе, она видела перед собой подергивающееся лицо Дорнфорду, и это вселяло в нее томительное беспокойство. Она не хочет быть причиной его страданий, - он симпатичный человек, внимателен к Клер, у него приятный голос и привлекательное лицо, а в смысле духовных интересов он гораздо ближе к ней, чем был Уилфрид, Но разве она испытывает к нему то неистовое и сладостное влечение, которое приводит к переоценке всех ценностей и заключает весь мир в одном существе, в единственном, долгожданном и любимом человеке? Динни сидела не шевелясь, устремив взгляд поверх головы какой-то женщины на противоположной скамье автобуса, которая судорожно сжимала рукой опущенную на колени сумочку и всем своим видом напоминала охотника, отыскивающего дорогу через незнакомый лес или поле. На Риджент-стрит зажигались огни - наступал холодный бесснежный вечер. Здесь раньше тянулась извилистая линия крыш - красивые невысокие желтые здания Квадранта. Динни вспомнила, как, едучи на крыше автобуса, она спорила с Миллисент Пол о старой Риджент-стрит. Все, все меняется на этом свете! Она закрыла глаза, и перед нею встало лицо Уилфрида с растянутыми в улыбке губами, каким она видела его в последний раз, когда столкнулась с ним в Грин-парке.
      Кто-то наступил ей на ногу. Открыв глаза, она извинилась:
      - Простите.
      - Пожалуйста.
      До чего вежливо! Люди с каждым годом становятся все вежливее!
      Автобус остановился. Динни поторопилась выйти. На Кондюит-стрит она прошла мимо портного, у которого одевался ее отец. Бедный, он давно здесь не был: одежда стоит недешево. Поэтому он утверждает, что терпеть не может неразношенных костюмов. Динни выбралась на Бонд-стрит.
      Как раз в эту минуту полисмен-регулировщик приостановил движение и вся улица превратилась в одну нескончаемую линию замерших машин. А ведь Англия разорена! Девушка свернула на Брутон-стрит и вдруг заметила впереди знакомую фигуру. Человек брел с опущенной головой. Девушка нагнала его:
      - Стэк!
      Он поднял голову, по его щекам катились слезы. Он заморгал темными, чуть выкаченными глазами и провел рукой по лицу.
      - Вы, мисс? А я как раз шел к вам, - сказал он и подал ей телеграмму.
      Она встала под тусклым фонарем, поднесла ее к глазам и прочла:
      "Генри Стэку Лондон Корк-стрит 50-а тчк Прискорбием извещаем что высокочтимый У илфрид Дезерт утонул время экспедиции в глубь страны тчк Тело опознано погребено на месте тчк Известие получено только что зпт сведения абсолютно достоверные тчк Соболезнуем тчк Британское консульство Бангкоке".
      Динни окаменела и стояла, ничего не видя. Пальцы Стэка осторожно вынули телеграмму из рук девушки.
      - Так, - уронила она. - Благодарю. Снесите ее мистеру Монту, Стэк.
      Не надо убиваться.
      - Ох, мисс!
      Динни коснулась пальцами его рукава, тихонько подтолкнула его и поспешно зашагала прочь.
      Не надо убиваться! Пошел мокрый снег, Динни подняла лицо и ощутила легкое покалывание - прикосновение снежинок. Для нее Уилфрид давно уже мертв. Но теперь он мертв по-настоящему! Какая даль, какая страшная даль разделяет их! Он покоится где-то на берегу реки, чьи воды поглотили его, в лесном безмолвии, куда никто никогда не придет взглянуть на его могилу. Воспоминания навалились на Динни с такой силой, что она вдруг ощутила слабость во всем теле и чуть не рухнула на заснеженный тротуар. Она схватилась затянутой в перчатку рукой за' ограду какого-то дома и с минуту постояла около нее. Вечерний почтальон замедлил шаг и посмотрел на девушку. Может быть, в глубине ее сердца еще тлел слабый огонек надежды на возвращение Уилфрида; а может быть, все дело в снеге и холоде, который пронизал ее до костей? Как бы то ни было, она чувствовала, что у нее внутри все мертвенно застыло и оцепенело.
      Она кое-как добралась до Маунт-стрит и вошла в дом. Здесь ее охватил внезапный ужас: вдруг она выдаст себя, пробудит к себе жалость, участие - словом, сочувствие в любой форме? Она проскользнула в свою комнату. Эта смерть не касается никого, кроме нее. И гордость так всколыхнулась в Динни, что даже сердце у нее стало холодным, как камень.
      Горячая ванна до некоторой степени вернула ее к жизни. Она переоделась к обеду и сошла вниз.
      Вечер прошел в тягостном молчании, изредка прерываемом вспышками разговора, поддерживать который было еще тягостнее. Динни совсем расхворалась. Когда она поднялась к себе с намерением лечь, к ней вошла тетя Эм:
      - Динни, ты похожа на привидение.
      - Я озябла, тетя.
      - Еще бы! Юристы любо'о расхолодят. Я принесла тебе глинтвейн на молоке.
      - Замечательно! Я давно хотела попробовать, что это за штука.
      - Ну вот и пей!
      Динни выпила и с трудом отдышалась.
      - Жутко крепко!
      - Да. Твой дядя сам при'отовлял. Звонил Майкл.
      Леди Монт взяла стакан, наклонилась, поцеловала Динни в щеку и объявила:
      - Это все. А теперь ложись, иначе заболеешь.
      Динни улыбнулась:
      - Я не заболею, тетя Эм.
      На другое утро, выполняя это решение, она спустилась к завтраку.
      Оракул изрек свой приговор: пришло отпечатанное на машинке письмо за подписями Кингсона, Кэткота и Форсайта. Оно рекомендовало леди Корвен и мистеру Круму опротестовать иск. Выполнив эту предварительную процедуру, они получат дальнейшие указания.
      Все, даже Динни, чье сердце и без того мертвенно застыло, ощутили тот холодок в груди, который сопровождает получение письма от юриста.

К титульной странице
Вперед
Назад