Коза сначала бросилась вперед, словно показывала дорогу, а потом раздумала, остановилась, Дик погрозил ей пальцем, но тут коза вздохнула, решила проявить лояльность, побрела за людьми. Хотя порой останавливалась и занудно вопила, уговаривая вернуться.
      Чуть потеплело, снег под ногами начал таять, было скользко, за день пришлось раз десять перейти ручей, который вился по долинке, кидаясь от откоса к откосу, и ноги у всех закоченели.
      Долинка, по которой стекал ручей, постепенно сужалась, каменные темные стены становились круче и сходились все ближе, пряча ручей в вечную тень. Шум его стал мрачным, отражался от стен, как в бочке. Было неуютно и страшно - никто из них, кроме Томаса, не был раньше в горах, тут даже Дик потерял всегдашнюю уверенность в себе, не убегал вперед, все время поглядывал вверх, словно боялся, что на голову упадет камень, и часто спрашивал Томаса:
      - Ну скоро? Скоро выйдем?
      - Зависит от того, как будем идти, - отвечал Томас.
      Томас, как и все, согрелся, даже вспотел, почти не кашлял и шел быстрее, чем вчера. Только иногда хватался за бок.
      - Вы узнаете места? - спросила Марьяна. Она шла сзади, подгоняя козу, которой все это путешествие окончательно надоело и которая часто останавливалась, оглядывалась, будто умоляя Марьяну отпустить ее обратно, в лес, на простор.
      - Как тебе сказать, - ответил Томас. - В прошлый раз мы сюда уже не добрались. Ущелье было на два-три метра завалено снегом. А когда шли с перевала, пятнадцать лет назад, здесь тоже был снег, дни стояли короткие, и мы почти не смотрели по сторонам. Мы тогда обрели надежду, впервые обрели надежду. Но очень устали. Путь отсюда до поселка занял почти неделю.
      Дик, шедший впереди, вдруг замер. Поднял руку.
      Все остановились. Даже коза остановилась, будто поняла приказ.
      Дик с арбалетом наготове медленно пошел вперед. Нагнулся.
      - Глядите! - крикнул он. - Они в самом деле здесь шли.
      За большим камнем, тускло поблескивая и отражаясь в бочажке ручья, лежала чудесная вещь.
      Вещь была сделана из белого металла и похожа на сплюснутый шар с белым наростом сверху. К вещи был прикреплен ремень, так что ее можно было носить через плечо.
      Дик поднял вещь и сказал:
      - На нее, наверно, упал камень.
      - Нет, не камень. Так надо, - сказал Томас, подходя к Дику и забирая у него вещь. - Тут был наш последний привал перед долиной. Последний привал. И кто-то... Да, конечно, Вайткус! Это фляга Вайткуса. Вот он обрадуется, когда мы ему ее принесем.
      - Это называется фляга? - спросила Марьяна. - Зачем она?
      - Чтобы носить с собой воду.
      Томас поболтал вещью в воздухе и все услышали, как внутри плещется вода.
      - Удобная, - сказал Дик.
      - Ее специально делали плоской, - сказал Томас, осторожно отвинчивая крышку. - Чтобы удобнее носить на боку.
      - Красивая, - сказала Марьяна.
      - Я буду ходить с ней на охоту, - сказал Дик. - Вайткусу она не нужна. Он все равно болеет.
      Томас поднес флягу к носу и понюхал.
      - Черт возьми! - сказал он. - С ума можно сойти!
      - Что случилось? - спросил Олег. Ему очень хотелось подержать флягу - она была символом тех прекрасных вещей, того умения, что осталось за перевалом.
      - Ребята, да это же коньяк! Вы понимаете, это коньяк!
      Коза отошла в сторону и удивленно заблеяла, подзывая к себе.
      Олег подошел к ней. В углублении, за каменной россыпью, лежали грудой маленькие металлические кастрюльки - такого сокровища видеть ему не приходилось.
      - Томас! - позвал он. - Посмотри, что вы еще забыли!
      - Не забыли, - сказал Томас. - Понимаешь, мы тогда поверили, что выйдем к лесу, и в последний раз поели. Это консервные банки, понимаешь? Это ненужные консервные банки.
      - Ненужные?
      - Тогда они казались нам ненужными. - Томас снова поднес к носу флягу и принюхался. - Я сойду с ума. Это мне снится.
      - Значит, правда, - сказал Дик, - что вы здесь шли. Я иногда думал, что вы не шли. Что поселок был всегда.
      - Знаешь, я сам так иногда думал, - улыбнулся Томас.
      Он отпил из фляги немного, один глоток, и зажмурился.
      - Буду жить, - сказал он. Закашлялся, но не перестал улыбаться.
      Марьяна собирала консервные банки и складывала их в мешок. Коза часто вздыхала, охала, ей банки не нравились. Они были чужими.
      - Да не надо их тащить, - засмеялся Томас. - Не надо! Это же пустые банки. Если нужно, ты возьмешь себе тысячу. Понимаешь?
      - Не знаю, - трезво сказала Марьяна. - А если не найдем ничего, они нам тоже пригодятся. Не с пустыми руками вернемся. Из этих банок отец много всего сделает.
      - Тогда заберешь на обратном пути, - сказал Олег. Ему хотелось попробовать коньяк, который так обрадовал Томаса.
      - А если их возьмут? - спросила Марьяна.
      - Кто возьмет? - спросил Томас. - За шестнадцать лет никто не взял. Козлам банки не нужны.
      Но Марьяна собрала все банки, даже дырявые.
      Дик сказал:
      - Дай попробовать, Томас. Из фляги.
      - Тебе не понравится, - сказал Томас. - Детям и дикарям коньяк противопоказан.
      Но он протянул флягу Дику. Всегда надо просить, подумал Олег. Я всегда только думаю о чем-нибудь, а Дик это уже берет.
      - Только осторожно, - сказал Томас. - Один маленький глоток.
      - Не бойся, - сказал Дик. - Если тебе можно, мне тем более. Я сильнее тебя.
      Томас ничего не ответил. Олегу показалось, что он улыбается.
      Дик запрокинул флягу и сделал большой глоток. Видно, этот коньяк был очень горьким, потому что он выронил флягу и жутко закашлялся, схватившись за горло. Томас еле успел подхватить флягу.
      - Я же говорил, - сказал он укоризненно, но без всякого сочувствия.
      Марьяна бросилась к покрасневшему несчастному Дику.
      - Все горит! - смог наконец выговорить Дик.
      - Вы зачем, зачем? - сердилась Марьяна на Томаса. Она бросилась к своему мешку, стала копаться в нем, Олег знал - искала снадобье от ожога.
      - Сейчас пройдет, - сказал Томас. - Ты же дикарь, Дик. Ты должен был незнакомую жидкость принимать как яд - сначала языком...
      Дик отмахнулся.
      - Я поверил, - сказал он. - Понимаешь, поверил! Ты же пил!
      Дик был унижен. Унижений он не выносил.
      - Вот, - сказала Марьяна, - пожуй травку. Это помогает.
      - Не надо, - сказал Дик.
      - У него уже все прошло, - сказал Томас. - Ему теперь уже приятно.
      - Нет, - сказал Дик. Но солгал. Олег видел, что Дик лжет.
      - Есть еще желание обжечься? - спросил Томас. - Как, мои смелые единоплеменники? Кстати, американские индейцы называли эту штуку огненной водой.
      - А потом спивались и отдавали за бесценок землю белым колонистам, - вспоминал Олег урок истории. - Значит, это то самое?
      - Вот именно. Только те напитки были пониже качеством. - Томас повесил флягу через плечо. Дик поглядел на нее с тоской. Он бы с удовольствием вылил оттуда проклятый коньяк и налил воды.
      Они расселись по камням передохнуть. Марьяна раздала всем по горсти сушеных грибов и по ломтику вяленого мяса. Козе тоже дала грибов, Дик поглядел неодобрительно, но ничего не сказал. Коза деликатно хрупала грибами, поглядывала на Марьяну, дадут ли еще. Козе в этих местах трудно добывать пищу, коза была голодна.
      - И вся ваша еда была в таких банках? - спросил Олег.
      - Не только, - сказал Томас. - Еда была в ящиках, коробках, контейнерах, бутылках, тюбиках, пузырьках, мешках и много в чем еще. Еды было, скажу вам, друзья, много. И еще там были сигареты, которые мне часто снятся.
      И вдруг Олег понял, что находка фляги и консервных банок подействовала не только на него или Дика. Больше всех изменился Томас. Словно до этого момента он и сам не очень верил в то, что когда-то был за перевалом, когда-то имел отношение к иному миру, где едят из блестящих банок и во флягах бывает коньяк. И этот чужой, но желанный для Олега, чужой и, в общем, ненужный для Дика мир сразу отдалил Томаса. Ведь, в самом деле, Томас был одним из тех немногих, доживающих свой век людей, для которых лес и эти снежные горы символизировали тупик и безвыходность, хотя для Олега и тем более Дика были единственным привычным местом во вселенной.
      - Пошли, - сказал Томас, поднимаясь. - Теперь я почти поверил, что мы дойдем. Правда, самая трудная часть пути впереди.
      Они пошли дальше, Марьяна держалась ближе к Дику, она беспокоилась, не плохо ли ему. У Марьяны есть это качество - всех жалеть. Иногда Олега оно трогало, а сейчас злило. Ведь видно же, что Дик в полном порядке, только глаза блестят и говорит он громче, чем обычно. И вдруг начинает смеяться.
      - Это дверь, - сказал Томас, который шел рядом с Олегом. - Дверь, за которой начинаются мои воспоминания. Ты понимаешь?
      - Понимаю, - ответил Олег.
      - И я совсем забыл об этом последнем привале. Твоя мать несла тебя на руках. Она выбилась из сил, но никому тебя не отдавала. И ты молчал. Дик орал, понимаешь, как положено голодному и несчастному младенцу. А ты молчал. Эгле все крутилась возле твоей матери, они же были практически девчонками, лет по двадцать пять, не больше, и раньше дружили. Эгле все хотела проверить, живой ли ты, а мать не давала. У нее ничего не оставалось в жизни - только ты. И она держалась за тебя.
      Томас вдруг закашлялся, его согнуло пополам. Он уперся ладонью в каменную стену, и Олег заметил, какие желтые и тонкие у Томаса пальцы. Дик с Марьяной ушли вперед и скрылись за поворотом.
      - Давайте, я понесу мешок, - сказал Олег.
      - Нет, сейчас пройдет. Сейчас пройдет... - Томас виновато улыбнулся. - Казалось бы, я должен руководить вами, подавать пример подросткам. А тащусь еле-еле... Знаешь, мне показалось, что если я глотну коньяку, все пройдет. Это наивно...
      - А вы выпейте еще, - сказал Олег.
      - Не надо. Я отвык. К тому же у меня температура. Добраться бы до перевала. Мне бы в больницу - покой и процедуры, а не восхождение и подвиги. Но очень хочется дойти.
      Часа через два ущелье кончилось. Ручей маленьким водопадом слетал с невысокого, метра в два, обрыва. Но взобраться на него оказалось непростым делом. Томас так ослаб, что его пришлось буквально втаскивать наверх. Козу поднимали на веревке, и перепуганное животное чудом никого не покалечило, отбиваясь тонкими твердыми бронированными ногами.
      Это было странное ощущение: Несколько часов они поднимались узким полутемным ущельем, слыша только журчание воды, и вдруг оказались во власти простора, какого Олегу никогда не приходилось видеть, какой никогда не представишь.
      Покрытое снегом, с редкими каменными проплешинами, плоскогорье простиралось на несколько километров, упираясь в стену гор. А позади, скатываясь бесконечным крутым откосом, оно вливалось в широкую долину, сначала голую, каменистую, затем на ней возникали точки кустов и деревьев, а далеко-далеко, к горизонту, эти точки сливались, густея, в бесконечный лес. Там, в трех днях пути, был и поселок. Правда, его отсюда не разглядишь.
      - Вот тут, - сказал, все еще стараясь отдышаться, Томас, - тут мы поняли, что спасены. Мы шли от гор, какое там шли - ползли, волоча больных, замерзая, ни во что уже не веря - и внезапно вышли к краю этого плоскогорья. Оно, как видите, чуть поднимается в нашу сторону и потому, пока мы не добрались вот сюда, мы не знали, что у нас возникнет надежда. Шел снег, метель... Кто же был первым? Кажется, Борис. Ну да, Борис. Он ушел вперед и вдруг остановился. Я помню, как он вдруг замер, но я тогда так устал, что не понял, почему он стоит. И когда я подошел к нему, он ничего не сказал. Он плакал, и все лицо его обледенело. Видимость в тот день была плохая, но иногда снежная пелена рассеивалась на минуту, и мы поняли, что там, внизу, - долина, а в долине есть деревья. Значит, есть жизнь...
      Дул ветер, к счастью несильный, коза начала скакать, резвиться, радуясь простору, подбрасывая мохнатый зад, оставляя глубокие треугольные следы на снежной простыне. Остановилась возле бурой проплешины, стала разрывать смерзшуюся землю роговой нашлепкой на носу, вздыхая, ахая и блея, - видно, в земле было что-то невероятно вкусное.
      - Здесь нет дичи, - сказал Дик с осуждением, он обращался к Томасу, будто тот был в этом виноват.
      - Дня через три, если все будет нормально, дойдем, - сказал Томас. - Или через четыре.
      - А говорят, что вы шли две недели.
      - Мы шли тринадцать дней. Стояла осень, температура ночью падала до сорока градусов, было много больных и раненых, а сейчас мы налегке. Удивительно, как будто вчера было - мы стоим с Борисом и смотрим вниз. И понимаем, что есть надежда.
      До темноты удалось перейти плоскогорье и достичь гор.
      Ночью похолодало, был мороз, Дик с Олегом положили Марьяну и Томаса посередине. Томас так вымотался за день, что даже не спорил. Он был горячим, но никак не мог согреться, и когда он начинал заходиться в сухом кашле, Олег обнимал его, стараясь согреть, а Марьяна давала ему напиться микстуры от кашля, которую сама приготовила. Марьяна не спала, и, чтобы скоротать ночь, они шептались с Олегом, а Дик, которому хотелось спать, демонстративно фыркал. Потом сказал:
      - Завтра дневки не будет, ясно?
      - Ну и что? - спросил Олег.
      - Заставлю идти. Как бы вам не хотелось дрыхнуть.
      - Не бойся, - сказал Олег. - Из-за нас задержки не будет.
      - Из-за кого бы то ни было.
      Олег не стал спорить. Он понимал, что Дик имеет в виду Томаса. Он думал, что Томас спит, не слышит. Но Томас услышал и сказал:
      - По-моему, у меня пневмония, простите, что так неудачно получилось, друзья.
      Они разбили палатку в большой нише, тут было теплее, чем на открытом месте, и коза топталась рядом вздыхая, потом начала шуршать, ковыряться в земле.
      - Чего она ищет? - прошептала Марьяна.
      - Улиток, - сказал Олег. - Я видел, как она нашла улитку.
      - Я думала, им тут холодно.
      - Мы же живем, значит, и другие могут.
      - Ни черта здесь нет, - сказал Дик. - Спите
      Закашлялся Томас. Марьяна опять дала ему напиться. Слышно было, как его зубы стучат о край кружки.
      - Надо тебе вернуться, - сказал Дик.
      - Поздно, - сказал Томас. - До поселка мне не дойти.
      - Дурак ты, Дик, - сказала Марьяна. - Законы забыл.
      - Я ничего не забыл, - громко заговорил Дик. - Я знаю, что мы должны заботиться о больных. Я знаю, что такое долг, не хуже тебя знаю. Но мне все твердили одно и то же: Если мы сейчас не дойдем до перевала, если мы не принесем железо и инструменты, поселок может погибнуть. Это не я придумал. Я не верю, что поселок погибнет. Мы отлично живем и без железа и всяких штук. Я из своего арбалета могу свалить медведя за сто шагов.
      - Еще бы, - сказал Олег, - у тебя же железные наконечники на стрелах. Если бы Сергеев их не ковал, как бы ты свалил медведя?
      - Я могу сделать наконечник из камня. Тут дело не в материале, а в умении. Теперь нас погнали сюда, в горы...
      - Тебя никто не гнал. Ты сам пошел, - сказал Олег.
      - Сам. Я ничего не боюсь. Но вы все знаете - еще через несколько дней зарядит снег. И если мы будем тянуться еле-еле, мы не перейдем перевал. И можем не вернуться обратно. И это глупо.
      - А что ты предлагаешь? - спросил Олег. Ни Томас, ни Марьяна в их спор не вмешивались, но внимательно слушали его. Олегу казалось, даже коза затихла, слушая.
      - Я предлагаю оставить здесь Марьяшку с Томасом. Дать им одеяла и пищу. Все оставить. А сами с тобой налегке добежим до перевала.
      Олег не ответил. Он понимал, что Томаса оставить нельзя. Нельзя лишать Томаса цели. Это его убьет. Но вдруг Дик подумает, что он боится идти дальше вдвоем?
      - Ты испугался? - спросил Дик.
      - Я не о себе, - сказал наконец Олег. - Если Томас будет болен, он не сможет защитить Марьяну. А Марьяна - его. А если звери? Если здесь хищники? Как она справится?
      - Марьяшка, справишься? - Дик не спросил, а будто приказал, будто имел право приказывать.
      - Я дойду, - сказал Томас. - Я дойду, не бойтесь, друзья, мне надо дойти... Я иду туда уже шестнадцать лет, ну, поймите, я же иду...
      И голос Томаса был горяч, быстр, словно полон слез.
      - Тогда спи, - сказал Дик, переждав долгую паузу, в которой никто ничего не сказал, никто не согласился с ним, но и никто не убедил Дика.
      А утром спор прекратился сам собой. По очень простой причине - когда Олег, встав первым - голова болела, ноги как деревянные, спина промерзла до позвоночника - выбрался из ниши и зажмурился от яркого света и побежал за скалу, чтобы справить нужду, он увидел на белой целине плоскогорья - ветер за ночь замел следы людей - цепочку углублений, в которых даже не сразу угадал следы, будто кто-то вдавливал в снег большие бочки.
      Олег разбудил Дика, и вместе они осторожно пошли дальше по следам, в ту сторону, куда указывали углубления когтей. Следы кончались у крутого откоса - этот зверь мог подниматься и по скалам.
      - Какой он? - спросил Олег шепотом.
      - Ляжет на дом - раздавит, - сказал Дик. - Вот бы такого подстрелить!
      - Надежды мало, - сказал Олег. - Даже с твоим арбалетом. Ты ему шкуру не пробьешь.
      - Постараюсь, - сказал Дик. - Пошли назад?
      - Не хотел бы я оставить Марьяшку с Томасом здесь, - сказал Олег.
      - Я не настаиваю, - сказал Дик. - Хотя, может, это травоядное.
      - Даже если бродячее растение, как подорожник, - сказал Олег, - нельзя рисковать.
      - Вы где были? - спросила Марьяна, которая разжигала костер. - У Томаса температура упала. Хорошо, правда?
      - Хорошо, - сказал Олег. Они рассказали про следы, потому что Марьяна их все равно бы увидела. Но она не испугалась. Мало ли какие звери водятся вокруг. Если их понять, оказывается, что далеко не все злые и опасные. звери заняты своими делами.
      - Садитесь, - сказала Марьяна. - Позавтракаем.
      Томас вылез из-под палатки. Он был бледен и слаб. В руке держал флягу. Садясь рядом с Олегом, отвинтил ее и отхлебнул.
      - Надо согреться, - сказал он хрипло. - Когда-то врачи прописывали слабым и больным кагор.
      Марьяна достала свой мешок. Из него выкатился гриб.
      Мешок был разорван, изжеван. И пуст.
      - А где грибы? - спросила Марьяна у Томаса. Как будто он должен был знать, где грибы.
      - Чего? - Дик вскочил. - Ты не спрятала на ночь мешок под палатку?
      - Я так устала, - сказала Марьяна. - Я думала, что положила. А он остался снаружи.
      - Где эта скотина? - сказал Дик тихо. - Он нам за это заплатит.
      - Ты с ума сошел! - закричала Марьяна. - Может, это вовсе не коза?
      - А кто? Ты? Томас? Я? Мы что теперь жрать будем? Как мы дойдем?
      - У нас еще есть мясо, - сказала Марьяна.
      - Покажи. Может, и его нет?
      - Зачем коза будет есть мясо? - сказала Марьяна.
      Дик был прав. Мясо исчезло тоже. Осталось десятка два ломтиков. И все.
      - Я не шучу, - Дик подобрал со снега арбалет. Коза, будто сообразила, что ей грозит, вдруг резко отскочила за скалу.
      - Погоди, - сказал Олег. - Погоди, если нужно, успеешь. Всегда успеешь. Ведь Марьяна хочет разводить их. Понимаешь, как это важно для поселка, - значит, у нас всегда будет мясо.
      - Для поселка важно, чтобы мы не подохли, - ответил Дик. - Мы - надежда поселка. Без нас коза в поселок не придет. Ей тоже жрать нечего. Вот она и убежит.
      - Нет, Дик, пожалуйста, - попросила Марьяна, - ведь у козы будут маленькие, понимаешь?
      - Тогда пошли назад, - сказал Дик. - Кончился наш поход. Нет в нем смысла.
      - Подожди, - сказал Томас. - Пока еще решаю я. Если ты хочешь, я разрешаю тебе вернуться назад. Ты доберешься, я не сомневаюсь. Я пойду дальше. И те, кто захочет.
      - Я пойду дальше, - сказал Олег. - Мы не можем ждать еще три года. И неизвестно еще, что будет тогда.
      - Я тоже пойду дальше, - сказала Марьяна. - И Дик пойдет. Он не злой, вы не думайте. Он хочет, чтобы всем лучше...
      - Не надо объяснять, - сказал Дик. - Я все равно убью эту скотину.
      - На сегодня пища есть, - сказал Томас. - Конечно, было бы неплохо вернуться вместе с козой. Мы, может, даже ее навьючим. Мы все равно идем вдвое быстрей, чем тогда.
      Томас еще отхлебнул коньяка и поболтал флягой. По звуку было ясно, что огненной воды осталось совсем мало.
      - Еще один день, - сказал Дик, - и возвращаться уже будет поздно. А тебя, Томас, это касается больше, чем остальных. Ты понимаешь?
      Марьяна засуетилась возле костра, спеша вскипятить воду. У нее еще остались сладкие корешки, горсти две. В общем, решил Олег, ничего страшного. Не в первый раз голодать.
      Уже часа через два ходьбы Олег подумал, что прав все-таки был Дик. Они шли без тропинки, по снежной целине, беспрерывно поднимаясь, к тому же приходилось обходить скалы, пробираться по расщелинам, пересекать ледники, воздух был резким, острым, и дыхание сбивалось. Олег привык недоедать, привык к тому, что никогда не наешься досыта, но все-таки голодать приходилось редко - в поселке обычно были кое-какие запасы. А тут стало ясно, что впереди - дни без еды, совсем без еды. Олег поймал себя на том, что смотрит на козу с вожделением, надеется, что она упадет в расщелину, неожиданно умрет и тогда не надо будет отказываться от своих слов. Ну, найдем другую, твердил он беззвучно, найдем другую.
      И как бы подслушав его мысли, Томас вдруг сказал:
      - Наше счастье, что мясо идет само. Нам бы сейчас его не дотащить.
      - Стойте.
      Это был голос Дика. Дик подошел к козе, неся в руке крепкую, плетеную из водорослей веревку, накинул ее козе на шею. Коза покорно и тупо ждала, пока ее привяжут. Потом Дик протянул свободный конец веревки Марьяне и сказал:
      - Веди. Я не хочу рисковать.
      Олегу было тяжело. Он вытащил из мешка Томаса его дрова, и собственный мешок оттягивал плечи и сбивал дыхание.
      Днем они сделали привал. Долгий, потому что все выбились из сил, а Томас, когда шел, покачивался так, что его хотелось поддержать. Лицо его побагровело, глаза были полузакрыты, но он упрямо шел и шел вперед к своему перевалу, к перевалу, который значил для него больше, чем для остальных.
      Часа через два после привала Томас забеспокоился.
      - Погодите, - сказал он. - Как бы не сбиться. Здесь должен быть лагерь. Я помню эту скалу.
      Томас сел на плоский камень, развернул трясущимися пальцами карту и стал водить по ней пальцем. Дику это ничего не говорило, он пошел вперед, надеясь подстрелить добычу. Олег присел на корточки рядом с Томасом.
      Карта была нарисована чернилами еще в то время, когда были чернила - густая паста, которой заполнялись ручки. Ручки Олег видел. Только они не писали.
      Карту сделали еще тогда, когда построили первые дома поселка и решили, что при первой возможности вернутся к перевалу. Все вместе рисовали эту карту.
      - Мы здесь, - сказал Томас. - Уже больше половины дороги. Я и не рассчитывал, что можно так быстро идти.
      - Погода хорошая, - ответил Олег.
      - Судя по всему, мы здесь ночевали, - заметил Томас, - должны быть следы, а их нету.
      - Сколько лет прошло, - сказал Олег.
      - Вот так... - бормотал Томас, - группа скал... Три скалы, нет, четыре. Ах да, чуть не забыл... - Он обернулся к Олегу, - возьми это. Обязательно возьми. Без этого в корабле - ни ногой. Помнишь?
      - Это... Счетчик радиации, да?
      - Да, счетчик радиации. Ты же знаешь, почему мы не могли оставаться, там была такая радиация. А мороз - это впридачу.
      - Может, поспите немного? - спросил Олег. - Вам трудно. А потом пойдем...
      - Нет, останавливаться нельзя - это смерть. Я за вас отвечаю... Где же лагерь?.. Надо глубже выкопать... Мы их похоронили, но сил не было глубоко копать, понимаешь, обязательно надо глубже...
      Олег подхватил Томаса, который стал валиться с камня.
      Вернулся Дик, осуждающе поглядел, как Олег кутает Томаса в одеяла, а Марьяшка хлопочет, быстро раздувая костер, чтобы согреть микстуру. Марьяшка испугалась, уж очень сильно был болен Томас. Дик молчал, но Олегу казалось, что он повторяет: "Я же предупреждал".
      Олег сам отвинтил крышку фляги, понюхал коньяк - запах был острым, скорее приятным, но пить не хотелось, это было не для питья. Поднес осторожно к спекшимся губам Томаса, который шептал что-то неразборчиво, тот глотнул и сказал почему-то "скооль".
      Дальше пойти смогли только к сумеркам. Томас пришел в себя, его закутали в одеяла, мешок нес Олег, арбалет взял Дик. Из-за этой остановки шли, вернее, карабкались по откосу, усыпанному громадными неустойчивыми камнями, часа два, не больше, потом стало плохо видно, и пришлось искать ночлег.
      Похолодало, небо здесь было совсем другого цвета - не только серое, как в лесу, оно приобрело к вечеру краски тревожные, красноватые, фиолетовые, и это пугало, потому что в небе не было надежности.
      Очень хотелось есть, Олег готов был жевать камни. И еще наглая коза, как только сняли и сложили на снег мешки, подбежала к ним, попыталась разбросать их клювом, будто люди только тем и занимались, что прятали от нее еду.
      - Иди отсюда! - прикрикнул на нее Олег. Кинул в нее камнем. Коза отскочила с блеянием.
      - Не надо, - сказала Марьяшка. На ней лица не было, так устала. Даже почернела за день, даже стала меньше, тоньше.
      - Она же не понимает. Она же думает, что ей дадут есть. Ей больше надо, чем людям.
      В тот вечер Дик ударил Марьяну.
      Они жевали последние кусочки мяса, сухие ломтики. Запивали их кипятком, это был обман, а не еда, потому что человеку надо съесть хотя бы горсть ломтиков, чтобы почувствовать сытость. А Марьяна потихоньку отдала свой ломтик этой несчастной козе, думала, что никто не заметит, но заметили все, кроме Томаса, который был в полузабытьи. Олег промолчал, он решил потом сказать Марьяне, что это глупо. Он понимал Марьяну, но и понимал, как это глупо - кормить козу, когда сами скоро помрем от голода.
      Но Дик молчать не стал. Он протянул руку над костром, длинную руку с большими, крепкими пальцами, и коротко, наотмашь ударил Марьяну по щеке. Марьяшка вскрикнула:
      - За что?
      Олег кинулся на Дика, Дик легко отшвырнул его.
      - Идиоты, - сказал он зло, - скопище идиотов. Вы сами себя решили голодом уморить? Вы никогда не дойдете до перевала!
      - Это мой кусок мяса, - сказала Марьяшка, глаза ее были сухими и злыми, - я не хочу есть.
      - Ты хочешь, - сказал Дик. - А мяса осталось только по два ломтика на завтра. Только по два ломтика. А идти в гору. Зачем только я пошел с вами!
      Вдруг он схватил нож и, не оборачиваясь, сильно метнул его в козу. Вырвав клок зеленоватой шерсти, нож ударился о скалу, звякнул. Дик вскочил, коза бросилась прочь, испугалась.
      - Идиоты! - закричал Дик. - Почему все вокруг ничего не понимают! Почему не понимают, что мы уже никогда не вернемся!
      Он не глядел на плачущую Марьяшку, на Олега, который ничего лучшего не придумал, как начать совать Марьяне свой последний ломтик, будто она была маленькой девочкой. Та отталкивала его руку, а Дик быстро развернул свое одеяло, во весь рост растянулся на нем и закрыл глаза. Заснул или сделал вид, что спит.
      Томас кашлял вяло, словно у него не оставалось сил кашлять.
      Олег поднялся и закутал его в палатку. Потом они с Марьяшкой легли с обеих сторон Томаса, чтобы согреть его. Пошел снег. Снег был нехолодный, он покрыл их толстым слоем, коза пришла уже в темноте и тоже легла рядом с ними, понимала, что всем вместе теплее.
      Олег и эту ночь почти не спал, или ему казалось, что не спит. Кто-то громадный прошел неподалеку, застилая голубой свет утра, потом сразу стало холоднее - поднялась коза и пошла искать себе пропитание, а потом Олега укусила блоха. Откуда она взялась - непонятно. Может, пряталась в одежде или в козлиной шерсти.
      У снежной блохи особенный укус - ни с чем не спутаешь. Пока еще не придумали, как от блох укрываться и как этот укус лечить. Такой укус безнадежен как смерть. Можно плакать, кричать, звать на помощь, и никто не поможет. Все происходит по часам. Сначала укус-укол, холодный, словно под кожу загнали льдинку, и ледяное жжение, острое, такое, что человек сразу просыпается, сразу замирает в ужасе и бессилии. И потом ничего - целый час ничего. А потом человек теряет разум - это происходит одинаково со всеми, с умным, глупым, маленьким, стариком. На полчаса, на час человек оказывается во власти кошмаров. Старый говорил, что, будь у него микроскоп, он бы легко с этой болезнью расправился - нашел бы возбудителя, отыскал бы его врага или яд для него и сделал бы лекарство... Человек начинает буйствовать, он становится Диким, он никого не узнает, он может убить самого близкого и потом не будет помнить как все это произошло. Когда в поселке был первый случай этой болезни, никто не знал, что произошло. И еще было несколько страшных случаев, пока не поняли, что с блошиной лихорадкой, с этим припадком не надо бороться - надо связать больного, спрятать его подальше и просто ждать, пока буйство минует и он придет в сознание. Вот и все. Когда-нибудь, когда научатся лихорадку лечить, это будет иначе. А сейчас выход один... И если в деревне случается, что кого-то укусит снежная блоха, махонькое, ничтожное создание, он сам спешит к людям и просит: Свяжите меня! И в этом есть что-то ужасное. Человек еще здоров, он рассуждает, он все понимает и понимает, как обреченный на смерть, что пройдет еще несколько минут, и он исчезнет, а вместо него возникнет злое бессмысленное существо. И каждый видел, как это случается с другими. И каждому стыдно думать, что это случится с ним. И каждому страшно пережить те кошмары, те сны, которые мучат человека во время припадка. И поэтому, когда Олег почувствовал холодный укус блохи, он проснулся и сразу поднял остальных.
      - Дик, - сказал он виновато, - прости, у тебя веревка далеко?
      - Что? - Дик вскочил, начал шарить руками в темноте. Рассвет только зачинался. Томас прохрипел во сне, но не проснулся.
      - Ой, горе какое, - запричитала Марьяна. - Тебя блоха укусила?
      - Только что.
      Дик зевнул.
      - Мог не спешить. У тебя час времени, как минимум час.
      - Бывает и раньше, - сказал Олег. - Так неудачно получилось.
      - Да, еще этого не хватало, - согласился Дик. - Вылезай на мороз.
      - Я тебя потом накрою одеялом, - сказала Марьяна. - И посижу с тобой.
      - Эх, - сказал Дик, разыскивая веревку. - Опять вовремя не выйдем.
      - Ну, это же пройдет, - сказал Олег.
      - После припадка часа два лежать, не меньше, по себе знаю, - сказал Дик. Он не сердился на Олега, он был зол на судьбу, на сплошные неудачи этого похода.
      Ощущение холода в бедре, там, куда укусила блоха, не пропадало, Олег все время представлял, как отравленная крошечной капелькой яда кровь течет, пульсируя, к мозгу, чтобы напасть на него и лишить Олега разума.
      Дик не спеша проверил веревку. Марьяна стала разжигать костер.
      Рассвет был синим, совсем другим, чем в долине, где день всегда сер.
      - Ну что ж, - сказал Дик, - подставляйся.
      - Только чтобы он себе что-нибудь не сломал, - сказала Марьяна. - Бедный Олежка.
      - Не в первый раз мотаю, - сказал Дик, - жуткое дело, эти блохи. Ты расслабься, Олег, так легче. И думай о другом.
      Сначала он связал руки Олега за спиной, потом обмотал грудь и ноги. Веревки туго впивались в тело, но Олег терпел, он знал, что в припадке у человека, как у сумасшедшего, появляются новые силы, он становится сильным, как медведь. Так что если пожалеешь сейчас, потом всем будет хуже.
      Застонал Томас. Его взлохмаченная пегая голова высунулась из-под палатки. Томас хмурился, не в силах сообразить, где он. Глаза его налились кровью, лицо было красное, распаренное. Наконец он разглядел Дика, который связывал Олега. Олег смущенно улыбался - неприятно доставлять людям такое беспокойство, неприятно понимать, что скоро твое "я" исчезнет. Старый как-то рассказывал, что в средние века эпилептичек и других ненормальных женщин называли ведьмами и даже сжигали на кострах, если ими вот так овладевали бесы.
      - Блоха, - сказал Томас, - всюду блохи... Всюду твари...
      - Вы еще поспите, - сказал Олег. - Я нескоро в себя приду, вы же знаете. Отдыхайте!
      - Холодно, - сказал Томас, - нельзя спать, мне скоро выходить на вахту, и опять барахлит компьютер, - наверное, в него залезла блоха.
      - И зачем мы только пошли, - сказал Дик. - Нельзя было такую компанию в горы пускать.
      - Других не было, - сказала Марьяна. - Больше некому идти. Ты же понимаешь.
      Холод постепенно распространялся по всему телу, но это был не обычный холод, а свербящий, тянущий жилы, как будто множество маленьких льдинок суетилось, толкалось в груди, в ногах... Голова Томаса начала увеличиваться...
      - Ну вот, - сказал Дик. - Вроде замотал я тебя сносно. Не тянет?
      - Тянет, - Олег постарался улыбнуться, но скулы уже свело судорогой.
      - Слушай... - Дик обернулся. - А где коза?
      - Коза? Ночью я ее слышала.
      - Где коза, я спрашиваю! - Голос Дика поднялся, стал мальчишеским, высоким от злости. - Ты ее привязала?
      - Я ее привязывала, - сказала Марьяна. - Но она, наверное, развязалась.
      - Где коза, я спрашиваю! - Видно, раздражение, копившееся в Дике, должно было найти выход - вот и подвернулась коза как символ всех неудач.
      - Не сердись, Дикушка, - сказала Марьяна. Она старалась укутать Олега одеялами. - Коза, наверно, ищет, чего поесть, ей же надо есть...
      - Здесь ей нечего искать. Почему ты ее не привязала?
      Дик вытащил из-под полога свой арбалет, сунул за пояс нож.
      - Ты куда? - спросила Марьяна, хотя отлично знала, куда.
      Дик внимательно осматривал снег вокруг, стараясь увидеть следы животного.
      - Она вернется, - сказала Марьяна.
      - Она вернется, - повторил Дик. - Только в виде мертвой туши. Хватит. Я не хочу помирать с голоду из-за твоей глупости.
      Дик рос и рос, скоро он достанет головой до неба, но он может расшибиться об облака, ведь облака стеклянные, твердые... Олег сильно зажмурился и снова открыл глаза, чтобы изгнать видение. Томас сидел на одеяле и раскачивался, словно беззвучно пел песню.
      - Марьяшка, согрей воду. - Олегу показалось, что голос его звучит твердо и громко, в самом деле он шептал почти беззвучно. - Для Томаса. Ему плохо.
      Марьяна поняла.
      - Сейчас, Олежка, конечно.
      Но она не отрывала глаз от Дика.
      - Я так и думал, - сказал Дик. - Она пошла обратно. Вниз. За ночь она могла пройти километров двадцать.
      - Дик, останься здесь, - сказал вдруг Томас внятно и громко. - Марьяшка сама найдет козу. Ты же ее убьешь.
      - Можешь не сомневаться, - сказал Дик. - Можешь не сомневаться. Хватит глупостей.
      - Я пойду, я найду ее, - Марьяна забыла о кипятке. - Тебе, Дик, нельзя сейчас уходить. Томас болен, а за Олегом надо следить.
      - Ничего с ними не случится. - Дик запустил пальцы в густую темную гриву волос, пальцы запутались в волосах, он рванул их, мотнул головой. - Справишься, Марьяна.
      И он не оборачиваясь быстро и легко пошел по следам козы вниз, откуда они пришли вчера.
      - Я хотел, чтобы ты пошла, - сказал Томас, - ты бы привела ее. А он ее убьет.
      Олег, хоть мир вокруг него все время менял форму и пропорции, становился все более зыбким и ненадежным, еще сохранял способность думать. Олег сказал:
      - Дика можно понять... Нам в самом деле не везет.
      - Осталось идти совсем немного, - сказал Томас. - Я знаю. Мы идем быстро. Мы будем там завтра или послезавтра. До завтра мы дотянем и без мяса. Ведь дотянем? А за перевалом пища. Я вам обещаю, друзья. Дик, я обещаю!
      Дик поднял руку, чтобы показать, что слышит, - звуки далеко разносились над снежным склоном, но шагов не замедлил.
      - Козу поймать нужно, - обернулся Томас к Марьяне. - Она нам нужна. Но не надо убивать. В этом нет смысла... что-то меня жжет. Как жарко... Почему так болит печень? Это нечестно. Мы уже рядом.
      - Он убьет ее... - сказала Марьяна. - Он ее обязательно убьет... Ди-и-ик!
      Марьяна обернулась к Олегу и Томасу.
      - Ну что делать, ну, скажите, вы же умные, вы же все знаете! Ну как его остановить?
      - Мне его не догнать, - сказал Томас. - К сожалению, я для него уже не авторитет.
      - Сейчас... - сказал Олег. - Ты только распутай меня. Может, я успею до припадка, может, я успею?
      Марьяна только отмахнулась. Она сделала два шага за Диком, вернулась, посмотрела на Томаса, на Олега.
      - И вас нельзя оставить.
      - Беги! - вдруг закричал Томас. - Беги скорей!
      - Можно?
      - Беги, - сказал Олег.
      - Но как же я вас оставлю... А вдруг какой-нибудь зверь.
      - Беги же! - повторил Олег. - И возвращайся.
      И Марьяна легко, словно не касалась снега, понеслась вниз по склону, туда, где уже исчез Дик.
      - Жалко девочку, - сказал Томас. - Она привязалась к этому зверю.
      - Жалко, - сказал Олег. - Как странно, что у вас нет формы. Вы бываете толстый и потом совсем тонкий, как спичка.
      - Да, - согласился Томас. - Почему-то сначала этот яд действует на зрение. Я помню, меня раза три она кусала. Но не бойся, побочных эффектов практически не бывает. Не бойся.
      - Я понимаю, но все равно страшно потерять себя, понимаете? Вот сейчас это я, а скоро меня не будет.
      Олега тянуло вниз, в синюю воду, и очень трудно было удержаться на поверхности воды, потому что ноги были спутаны водорослями, и надо их освободить, надо вырвать их, а то утонешь...
      Одеяло, которым Марьянка накрыла Олега, слетело. Олег не удержался у стены и упал на снег. Глаза его были закрыты, губы шевелились, лицо потемнело от напряжения, от желания разорвать путы. Томас постарался подняться, чтобы помочь Олегу, накрыть его или хотя бы положить голову себе на колени. Это полезно делать в таких случаях - держать голову. Олег выгнул спину и буквально взлетел в воздух, оттолкнулся кулаками от земли и покатился вниз по откосу. Он перевернулся несколько раз, ударился о торчащую из снега глыбу и замер. Его куртка разорвалась, снег таял на голой груди.
      Так нельзя, думал Томас. Надо обязательно до него добраться. Чертова коза, чертов Дик с его комплексом сильной личности. А ведь Дик уверен, что прав, и уверен, что им владеет лишь забота обо всех. И с его дикарской точки зрения он прав, с его дикарским неумением смотреть в будущее... Не слишком ли скоро человек коллективный, гомо цивилизованный становится дикарем? Может, мы были не правы, позволяя нашим детям вырасти в волчат, чтобы им легче было выжить в лесу? Но у нас не было выбора. За пятнадцать лет мы, взрослые, так и не смогли дойти до перевала. И надежда на это не возникла бы, если бы не выросли Дик и Олег. Сколько у меня сейчас, наверное, за сорок? Очень больно дышать - двусторонняя пневмония, для такого диагноза не надо быть врачом. Если я не доберусь до корабля, моя песенка спета. Никакое мясо козы мне не поможет. И идти надо самому - ребятам не дотащить меня до перевала... Что же Олежка? Блоха - это крайняя степень невезения, словно рок, притаившийся в скалах или в лесу, не хочет отпускать нас к человечеству, словно лес хочет превратить нас в своих детей, в шакалов на двух ногах - он согласен терпеть наш поселок, но только как свое собственное продолжение. А не как отрицание. Там, за глыбой, темнеет обрыв, вроде бы невысокий обрыв, но если Олег сейчас упадет вниз, он же связан, он разобьется. Где веревка, где вторая веревка, надо примотать его к тому камню...
      Томас полз вниз, хорошо, что вниз, вниз ползти легче, и только жжет снег - почему-то снег умудряется проникать всюду и очень жжет грудь, а когда кашляешь, кашляешь тихонько, чтобы не разорвать легкие, а кашель накапливается и рвется из груди, и его ничем не удержишь.
      Томас полз вниз, волоча за собой веревку, которая казалась ему невероятно тяжелой, свинцовой, веревка разматывалась и волочилась, как змея. Олег забился по-птичьи, стараясь разорвать путы, затылок его колотился о камень, и Томасу физически передавалась боль, владевшая Олегом, владевшая им в кошмаре, но тем не менее реальная, трансформировавшаяся в видение - Олегу в этот момент казалось, что на него упала крыша дома, - до Олега оставалось метров десять, не больше, Томас понимал, что тот его не слышит, не может услышать, но твердил: "Потерпи, я иду", а сам старался поднять голову, чтобы увидеть, не возвращаются ли Марьяна с Диком, но они как назло не возвращались.
      Главное - успеть, успеть, прежде чем Олег скатится к обрыву, тогда будет поздно - и поздно будет идти к перевалу, поздно завершать поход, который растянулся на шестнадцать лет. Эти малыши-глупыши не знают, что там, за перевалом, я первым делом отыщу пачку сигарет, пускай они дивятся, бегают, охают, а я усядусь в кресло, в мягкое кресло, и затянусь впервые за эти годы. Марьяшка испугается, почему из меня идет дым, а у меня закружится от первой затяжки голова... Почему у меня сейчас кружится голова? Я же не курю?
      Когда Томас дотянулся до Олега, он на несколько секунд потерял сознание - все силы ушли на то, чтобы доползти. Тело, движимое только этим отчаянным желанием, отказалось более подчиняться, как бы выполнив все, на что было способно.
      Томаса привел в себя порыв ледяного ветра, принесший заряд снега, а может, невнятный шепот Олега и его хриплое дыхание. Томасу больше всего на свете хотелось закрыть глаза, потому что вот так лежать, ничего не делать, ни о чем не думать - это и было теплой, уютной сказкой, исполнением желаний.
      Олег сдвинулся еще на метр, он бился, стараясь освободиться от веревок, отталкивался связанными ногами от глыбы. Томас подтянул к себе веревку, стараясь сообразить, как ему примотать Олега надежнее к скале, и никак не мог понять, как это делается, а потом оказалось, что рука его пуста - веревку он выпустил, ее конец, свернутый кольцом, остался в нескольких метрах сзади, и вернуться к нему не было сил. Томас подтянулся, чтобы уцепиться за ноги Олега, но тот сильно дернулся и отбросил Томаса, тело которого не почувствовало боли.
      Томас понял, что так ему Олега не удержать, и что Олег будет вырываться и дальше, и что Олег, даже связанный, куда сильнее Томаса, и потому Томас возобновил свое медленное путешествие к обрыву, чтобы оказаться между ним и Олегом, превратиться в барьер, в препятствие, в неподвижную колоду. Томасу казалось, что он ползет несколько часов, и он умолял, уговаривал Олега потерпеть, полежать спокойно, и все же, когда ему удалось наконец доползти до узкой полки, отделявшей Олега от обрыва, Олег сполз уже так низко, что Томасу буквально пришлось протискиваться между телом Олега и острыми камнями на краю.
      И, наверное, Томасу удалось бы откатить, оттащить Олега обратно, наверх, хотя бы на несколько метров, к безопасности, если бы сам он мог удержаться за зыбкий край сознания и не решил бы передохнуть несколько секунд, прежде чем приниматься за сизифов труд...
      Марьяна прибежала к лагерю, запыхавшись. Ей казалось, что она отсутствовала несколько минут, на самом деле ее не было больше часа. Она бежала прямо к палатке, и потому не сразу поняла, что произошло. Она увидела только, что лагерь пуст, и сначала даже откинула край палатки, решив, что Томас с Олегом прячутся там от снега, хотя палатка лежала плоско на земле и спрятаться под ней никто бы не мог.
      Марьяна в растерянности оглянулась и увидела след в снегу, который уходил вниз к скале, след такой, будто кто-то тащил по снегу тяжелый груз, и ей сразу почудилась страшная картина, как то животное, которому принадлежали круглые, как от бочки, следы, тащит обоих мужчин, и виновата в этом только она, потому что побежала спасать козу и забыла о людях, о больных людях в снежной пустыне, чего делать нельзя, нельзя. И все получилось ужасно и глупо, потому что она не догнала Дика и не нашла козу, а оставшись одна среди скал, испугалась, что не найдет пути к лагерю, испугалась, за Томаса с Олегом, которые беспомощны, побежала обратно и вот опоздала.


К титульной странице
Вперед
Назад