15. Биоэтика

Карьера палача

Начало

Автобиография, копия которой хранится в архиве "Ме-
мориала", помогает восстановить этапы карьеры Майра-
новского.
Григорий Моисеевич Майрановский, 1899 г/р, еврей,
обучался в Тифлисском Университете и потом во 2-ом Мос-
ковском Медицинском Институте, который закончил в 1923
г. С 1928 г. он был аспирантом, научным и потом старшим
научным сотрудником Биохимического Института имени
акад. А. Н. Баха, а в 1933-1935 гг. руководил Токсико-
логическим отделом того же института. Кроме того, в
1934 г. он был назначен заместителем директора этого
института. С 1935 г. Майрановский перешел во Всесоюзный
Институт Экспериментальной Медицины (ВИЭМ), где по 1937
г. заведовал секретной токсикологической спецлаборато-
рией. С 1938 по 1940 г. он перешел на должность старше-
го научного сотрудника Отдела патологии терапии ОВ (от-
равляющих веществ) и одновременно начал работать в сис-
теме НКВД. С 1940 г. до момента ареста 13 декабря 1951
г. Майрановский целиком отдавал себя работе в "лабора-
тории смерти". Судя по этой биографии, к моменту прове-
дения опытов на людях с использованием производных ип-
рита в Лаборатории ь 1 Майрановский был профессионалом
в работе с токсическими веществами. В конце 1920-х -
начале 1930-х годов Советское руководство было одержимо
идеей химического оружия и исследования по отравляющим
газам велись совместно с немецкими экспертами на Со-
ветской территории, около города Самара [15]. Руководи-
телем специальной школы "Томка" был немецкий специалист
по 0В Людвиг фон Зихерер, и первый советский завод по
производству химического оружия "Берсоль" был построен
немецкими фирмами. В 1933 г. это сотрудничество закон-
чилось и, вероятно, Майрановский принадлежал к тому по-
колению секретных ученых, которые продолжили эти работы
уже без немецких специалистов.
В июле 1940 г. на закрытом заседании Ученого Совета
ВИЭМ Майрановский защищал диссертацию на соискание сте-
пени доктора биологических наук. Диссертация назвалась
"Биологическая активность продуктов взаимодействия ип-
рита с тканями кожи при поверхностных аппликациях". Оп-
поненты А. Д. Сперанский, Г. М. Франк, Н. И. Га-врилов
и Б. Н. Тарусов дали положительные отзывы. Любопытно,
что объект исследования ЧЬЯ КОЖА? не был упомянут в
диссертации и не вызвал вопросов у оппонентов. Позднее,
во время допросов после ареста, Майрановский был более
откровенен. По словам полковника Бобренева, Майрановс-
кий показал, что он не изучал действие иприта на кожу,
а включил в диссертацию данные о действии производных
иприта, принятых "подопытными" в Лаборатории ь 1 с пи-
щей.
В 1964 г. в письме на имя Президента АМН, академика
Николая Блохина, Майрановский так характеризовал суть
своей диссертации:
"В диссертации были раскрыты некоторые стороны меха-
низма токсического действия на организм (патофизиология
и клиника иприта). На основе исследования вопроса меха-
низма действия иприта мною предложены рациональные ме-
тоды терапии ипритных поражений. Токсическое действие
иприта (медленность действия, некоторый "инкубационный"
период и латентный характер действия), обширные и общие
поражения организма (типа "цепных" реакций) от сравни-
тельно малых количеств поражающего вещества имеют много
общего с поражающим действием на организм злокачествен-
ных новообразований. Принципы эти могут быть применены
и для терапии некоторых злокачественных новообразова-
ний". Читая эти строки "врача-гуманиста", думающего о
лечении раковых заболеваний, и зная, как были добыты
сведения о "патофизиологии и клинике иприта", мне лично
становится не по себе. Ведь это несколько лет "экспери-
ментов", во время которых Майрановский и его сотрудни-
ки наблюдали сквозь глазок в двери камеры за чудовищны-
ми мучениями жертв, которых они отравляли соединениями
иприта. Любопытно, что подобных эмоций и вопросов о
том, КАК и НА КОМ получены данные о действии иприта, у
академика Блохина не возникло. Он достаточно высоко
оценил работу Майрановского.
С утверждением диссертации Майрановского произошла
заминка, Пленум ВАК предложил ее доработать, и вторично
она была представлена в ВАК в 1943 г. Остается гадать,
какие новые данные включил в диссертацию Майрановский и
скольким жертвам эти данные стоили жизни. Похоже, что
утверждение и на этот раз произошло только при активном
вмешательстве директора ВИЭМ профессора Н. И. Гращен-
кова и академика А. Д. Сперанского, а также под "на-
жимом" зам-наркома безопасности Меркулова. Эти неболь-
шие затруднения не помешали Ученому Совету ВИЭМ на за-
седании от 20 октября 1943 г. присвоить Майрановскому
звание профессора патофизиологии. Примечательно, что
голосование прошло не единогласно, а при одном голосе
"против" и двух "воздержавшихся". После окончания войны
Майрановский и два других сотрудника лаборатории были
посланы в Германию для розыска немецких экспертов по
ядам, экспериментировавших на людях. Майрановский вер-
нулся в Москву убежденным, что достижения нацистских
экспертов в этой области были гораздо меньшими, чем со-
ветских.
В 1946 г. Майрановский был смещен с поста заведующе-
го лабораторией и под руководством Судоплатова и Эйтин-
гона активно включился в деятельность Службы ДР в ка-
честве убийцы.

Арест и Владимирская тюрьма

13 декабря 1951 г. Майрановский был арестован по об-
винениям в "злоупотреблении служебным положением" и
"незаконном хранении сильно действующих веществ". Шла
гигантская борьба за власть, Сталин очередной раз менял
руководство МГБ: в июле 1951 г. был арестован всесиль-
ный министр МГБ и непосредственный начальник Майрановс-
кого, Абакумов. Ему вменялось, в частности, что в МГБ
якобы существовала
группа заговорщиков-сионистов. Многие евреи-сотруд-
ники МГБ были арестованы (среди них был обвиненный в
принадлежности к "сионистской группе" Эйтингон), другие
лишились работы в "органах". Абакумов прошел через чу-
довищные пытки, которые его ведомство изобрело для
подследственных, и был расстрелян. Решением Особого Со-
вещания при МГБ Майрановский был присужден к 10-летнему
тюремному заключению. Отбывать наказание он был направ-
лен во Владимирскую тюрьму МГБ №2, самую секретную
тюрьму СССР для политических заключенных.
Интернациональное население Владимирской тюрьмы в ту
эпоху требует специального внимания. Здесь я только
упомяну, что там содержались многие известные советские
ученые, военные, артисты, арестованные и осужденные по
приказу Сталина родственники его жены, Надежды Аллилуе-
вой, министры бывших до 1940 г. независимыми балтийских
стран и их жены, в недавнем прошлом высокопоставленные
немецкие, австрийские и японские офицеры и дипломаты,
реальные и мнимые сотрудники разведок разных стран, за-
частую выкраденные агентами МГБ и переправленными в
СССР, и т.д. Все имели очень долгие сроки заключения
(обычно 25 лет) и содержались, как правило, в строгой
изоляции; министры балтийских стран и их жены не знали,
что находятся в одной и той же тюрьме. Особо секретные
заключенные были лишены имен и имели только номера; их
реальные имена знал только начальник тюрьмы.
По иронии судьбы, во Владимирской тюрьме содержался
и нацистский "коллега" Майрановского, один из самых
страшных врачей-экспериментаторов Освенцима, Карл Клау-
берг. Сначала он был удачливей Майрановского: вместе с
другими военнопленными он был освобожден в 1955 г.,
вернулся в Германию, где открыл собственную врачебную
практику. Он не только не скрывал своего участия в "ме-
дицинских" экспериментах по стерилизации женщин в Ос-
венциме, но даже широко рекламировал их. Позже он был
арестован опять и в 1957 г. умер в Киевской тюрьме,
ожидая нового процесса [1б].
После смерти Сталина и последовавшей борьбе за
власть, включая расстрел начальников Майрановского Бе-
рии и Меркулова, условия в тюрьме улучшились для боль-
шинства заключенных. Те близкие сотрудники Берии, кто
не был расстрелян, были привезены в 1957 г. во Влади-
мир. Майрановский опять встретился со своими друзьями и
соратниками, Судоплатовым и Эйтингоном.
Ленинградский математик-диссидент Револьт Пименов,
осужденный по пресловутой "политической" 70-й статье УК
СССР к тюремному заключению, был сокамерником бериевцев
во Владимирской тюрьме. Он вспоминал, что во время про-
гулок в тюремном дворе Майрановский обязательно надевал
генеральскую папаху, хотя на свободе имел звание только
полковника [17]. Майрановский также запомнился Пименову
"своим окриком 12 апреля 1961, когда все ликовали за-
пуску Гагарина в космос: "А Вы почему не улыбаетесь?
Вам не нравятся достижения Советской Власти?!". Другое
воспоминание о пребывании Майрановского во Владимирской
тюрьме мы, члены Международной Комиссии по Вал-ленбер-
гу, услышали в 1990 г. от бывшего врача тюрьмы, Елены
Бутовой. Она рассказала о поразившем ее случае, когда
она попыталась сделать инъекцию одному из заболевших
заключенных. Увидев женщину в белом халате со шприцем в
руках, Майрановский закричал: "Не подходите ко мне! Вы
хотите меня убить! Я знаю как это делается!"
В 1953-1957 гг. Майрановского неоднократно привозили
из Владимира в Москву, на Лубянку, для допросов. Что
происходило на этих допросах, все еще остается скрытым
в материалах закрытых архивов. Известно только, что по-
казания Майрановского и других бывших сотрудников МГБ о
"лаборатории смерти" послужили одним из главных основа-
ний смертных приговоров бывшим начальникам Майрановско-
го, Берии и Меркулову.

Конец

В декабре 1961 Майрановский был освобожден по отбы-
тии срока заключения и вернулся в Москву. Он написал
прошение о реабилитации, но вместо реабилитации получил
предписание покинуть Москву. Майрановский переехал в
Махачкалу, где заведовал биохимической лабораторией. Он
умер в Махачкале в 1964 г.
В 1989 г. сыновья Майрановского попытались вновь по-
дать прошение о посмертной реабилитации их отца. В сво-
ем ответе на это прошение старший помощник Генерального
прокурора СССР В. И. Илюхин писал:
"Его [Майрановского] вина в совершении преступлений
материалами уголовного дела доказана. Оснований к пе-
ресмотру дела и реабилитации Майрановского Г. М. не
имеется".

Соучастники

Коллеги

Как и в любой другой лаборатории, в "лаборатории
смерти" был штат сотрудников. Они занимались тем же,
чем Майрановский: экспериментами на людях. Известны
имена нескольких сотрудников: помощник Майрановского А.
А. Григорович, химик В. Д. Щеголев, руководитель бакте-
риологической группы профессор (с 1948 академик ВАСХ-
НИЛ) С. Н. Муромцев, фармацевт В. Наумов, Кирильцева,
Маг, Дмитриев, Емельянов, Щеглов. Сотрудники МГБ М. П.
Филимонов, Н. И. Эйтин-гон и Ф. Ф. Осинкин присутство-
вали при экспериментах и участвовали в них. К постанов-
ке экспериментов привлекались и ученые-заключенные -
Аничков, Горский.
Лаборатория №1 не была исключением и в смысле внут-
рилабора-торных конфликтов и интриг, особенно между
Майрановским и двумя другими старшими сотрудниками, На-
умовым и Григоровичем. Но "специфика" работы лаборато-
рии давала свои плоды: Филимонов начал серьезно пить
после 10 "экспериментов", Муромцев не смог продолжить
работу после 15 "опытов". В своем прошении о реабилита-
ции, посланном на имя Генерального Секретаря ЦК КПСС в
1955 г., Майрановский указывал, что из-за стресса сот-
рудники Щигалев и Щеглов покончили
жизнь самоубийством, Филимонов, Григорович и Емель-
янов превратились в алкоголиков или заболели психичес-
ки, а Дмитриев и Маг стали неработоспособными.
Насколько мне известно, из всего коллектива "лабора-
тории смерти" только Майрановский был осужден, правда,
не за убийства, а за "незаконное хранение сильно дейс-
твующих веществ". Из-за хронического алкоголизма Фили-
монов был уволен из центрального аппарата МГБ в 1947 г.
и совсем из МГБ - в 1949 г. Несколько раз его направля-
ли в психиатрическую больницу с галлюцинациями об от-
равленных умирающих заключенных и тех, кого он расстре-
лял. Наумов и Григорович, очевидно, были ненадолго
арестованы для дачи показаний о лаборатории.
В августе 1951 коллега Майрановского академик ВАСХ-
НИЛ С. Н. Муромцев был уволен из органов МГБ "по состо-
янию здоровья" в звании полковника медицинской службы.
В 1956 г. он был назначен директором Института эпидеми-
ологии и микробиологии им. Н. Ф. Гамалеи АМН СССР
(ИЭМ), однако до самой смерти в I960 г. оставался толь-
ко "исполняющим обязанности" директора, поскольку на
выборах в директора его дважды не утверждали на сессиях
Медицинской Академии. Научные достижения Муромцева ни-
кому не были известны, однако его поддержка Трофима Лы-
сенко была широко известна: на пресловутой сессии ВАСХ-
НИЛ в августе 1948 г. Муромцев выступил с заявлением,
что "микробиология ждет своего Лысенко". Неудивительно,
что после сессии он стал академиком ВАСХНИЛ.
Когда Муромцев стал директором ИЭМ, известный уче-
ный, академик П. Ф. Здродовский, подал заявление об
уходе из института, поскольку считал невозможным рабо-
тать под начальством этого директора. У него уже был
"опыт" работы с Муромцевым в качестве бесправного зак-
люченного. За несколько лет до этого заключенному Здро-
довскому "легче было переносить допросы на следствии,
чем работать в "шарашке" под начальством С. Н. Муромце-
ва". "Как заключенный я должен был молчать на все уни-
зительные глумления, которые допускал в мой адрес С. Н.
Муромцев. Каждый день, когда меня везли из внутренней
тюрьмы в "шарашку", - я ехал как на заклание" [18].
Здродовский вернулся на работу в ИЭМ только после смер-
ти Муромцева.
Другой бывший заключенный, академик Л. А. Зильбер,
тоже собирался уйти из института. В конце концов, как
вспоминают свидетели тех событий, "в какой-то момент
терпение Л. А. Зильбера лопнуло: он пришел в кабинет
директора, запер его на ключ. Что было за дверью, мы не
знаем, но известно, что были сломаны стулья, а Л. А.
Зильбер заявил нам после этого, что можно работать спо-
койно, никого не тронут" [18]. В своем письме в "Ого-
нек", опубликованном в 1988 г., сотрудники ИЭМ,
чл.-корр. АН СССР Г. И. Абелев и доктора наук И. Н.
Крюкова и В. Н. Гершанович отмечали, что "директорство
С. Н. Муромцева в ИЭМ им. Н. Ф. Гамалеи не оставило ни
научного следа, ни доброй памяти в истории этого инсти-
тута".
Два начальника и соратника Майрановского по убийс-
твам, Судо-платов и Эйтингон, были реабилитированы ре-
шением Главного Военного
Прокурора СССР, генерала Павла Борискина, в декабре
1991 г. Эйтин-гон был реабилитирован посмертно, Судоп-
латов гордился реабилитацией до самой смерти, последо-
вавшей осенью 1996 г. Мне неизвестно, как генерал Бо-
рискин согласовал свое решение со словами обвинительно-
го заключения 1954 г. по делу Абакумова: "Как неопро-
вержимо доказано предварительным и судебным следствием
по делу Берия и его сообщников, совершая тягчайшие и
бесчеловечные преступления, выражавшиеся в производстве
опытов над живыми людьми, тайных похищениях и умерщвле-
ниях людей, Берия опирался на группу таких, целиком
преданных ему участников этой преступной клики, как Су-
доплатов, Эйтингон, Майрановский (арестованы), совер-
шавших тяжкие злодеяния против человечности" [5].

Те, кто знал и одобрил

Работая с документами Майрановского, я испытал шок
не только от того, что прочитал о нем, но и от того,
что я лично помню со студенческих лет двух оппонентов
Майрановского, профессора Тарусо-ва и академика Франка.
То есть я знал людей, кто одобрил результаты чудовищных
преступных экспериментов, проводившихся в СССР по ука-
занию руководства страны. Ибо положительная рецензия на
секретную работу о действии иприта на кожу даже без
указания на ЧЬЮ кожу (что не может никого обмануть) -
это соучастие в преступлении. Я решил выяснить для се-
бя, кто были эти ученые, кто ЗНАЛ о работе Майрановско-
го и ОДОБРИЛ ее. Я обратился к Большой Медицинской и
Большой Советской энциклопедиям и другим источникам.
Алексей Дмитриевич Сперанский (1888-1961), патолог и
физиолог, был академиком обеих академий. С 1923 по 1928
г. он работал в лаборатории акад. И. П. Павлова, а в
дальнейшем возглавлял разные лаборатории и институты. В
то время, когда он писал отзыв на диссертацию Майра-
новского и помогал с утверждением диссертации, Сперанс-
кий заведовал Отделом общей патологии Всесоюзного инс-
титута экспериментальной медицины в Москве. В 1943 г.
Сперанский отмечал: "В своей диссертационной работе
тов. Майрановский дал новую формулу борьбы с 0В через
применение различного рода аминокислот. Его работа име-
ет исключительную ценность". И ни тени сомнения в том,
как были получены "исключительно ценные" результаты.
Известна и другая сторона деятельности академика
Сперанского. В 1950 г. он принял активное участие в
уничтожении физиологической науки на двух сессиях
"большой" и медицинской академий, провозгласивших тор-
жество принципов лысенковской биологии в советской фи-
зиологии. Возможно, психологической мотивацией поступ-
ков академика был страх: он боялся разоблачения, что во
время гражданской войны он был врачом в белой армии ад-
мирала Колчака [19].
Глеб Михайлович Франк (1904-1976), известный биофи-
зик, член АН и член-корреспондент АМН, был организато-
ром и директором институтов биофизики в обеих академи-
ях. Как ученый он имел широкую известность и занимал
почетные посты в международных биофизических организа-
циях. В то время, когда он давал рецензию на диссерта-
цию Майрановского, он еще не был академиком, а только
заведовал Биофизическим отделом ВИЭМ, т. е. был близким
коллегой последнего.
Борис Николаевич Тарусов был создателем кафедры био-
физики в Московском Университете (в 1953 г.). Многие
годы он был близким коллегой Майрановского, работая с
ним в тех же институтах биохимии (1931-1940) и ВИЭМ
(заведующей лабораторией с 1938 г.). Круг научных инте-
ресов тоже был схож: закономерности взаимодействия ток-
синов с протоплазмой и в дальнейшем - последствия дейс-
твия ионизирующей радиации.
Директор ВИЭМ и защитник диссертации Майрановского
Николай Иванович Гращенков (1901-1964), нейропатолог и
нейрофизиолог, член-корреспондент АН и академик меди-
цинской и белорусской академий, оставил о себе мрачную
память среди биологов и физиологов России. После защиты
докторской диссертации в 1935 он стажировался в Англии
и США, после чего занимал пост замнаркома здравоохране-
ния. В 1939-1944 гг. Гращенков был директором ВИЭМ,
позже директором Института нейрологии в Минске и прези-
дентом Белорусской АН, затем вернулся опять в Москву,
где заведовал кафедрой нейрологии 1-го мединститута. В
1939 г. он был в числе подписавших решение о смещении
одного из величайших биологов этого столетия, Николая
Ивановича Кольцова, с поста директора созданного им
Института Экспериментальной Биологии, что фактически
привело к смерти Николая Ивановича. В 1940-1950-х годах
Гращенков был широко известен своей поддержкой лысен-
ковцев и нападками на "генетиков-идеалистов" и "идеа-
листов-физиологов". Несомненным соратником Майрановско-
го был последний оппонент, химик Н. И. Гаврилов, дирек-
тор Государственного Союзного Научно-Исследовательского
Института Органической Химии и Технологии или "почтово-
го ящика" ь 702 на шоссе Энтузиастов, 23. Звучное наз-
вание института скрывало просто промышленное производс-
тво таких химических 0В, как иприт и люизит. Завод тоже
проводил свои эксперименты, правда, формально на "доб-
ровольцах" - здоровых деревенских парнях, пытавшихся
устроиться на работу в Москве. Завод предоставлял им
работу, место в общежитии и небольшое денежное вознаг-
раждение за малую услугу: согласие намазать кожу неким
веществом или сделать укол. Разумеется, о таких мело-
чах, как раковые и другие заболевания как возможные
последствия мазка или укола, "добровольцам" не сообща-
лось. Эксперименты требовали чистоты постановки на здо-
ровых "добровольцах" в отсутствии стрессирующих факто-
ров.
Таким образом, круг людей, знавших об экспериментах
Майрановского и ОДОБРИВШИХ их, был относительно широк и
не ограничивался небольшим коллективом лаборатории ь 1
и высшим руководством НКВД-МГБ. Об этом знали также
ученые и медики, принадлежавшие к элите советской био-
логии и медицины. Ведь кроме оппонентов, на защите дис-
сертации Майрановского присутствовали и члены Ученого
Совета ВИЭМ. Я не берусь судить, что было с совестью
этих ученых.

Наследники

После ареста Майрановского и периода бюрократических
реорганизаций "лаборатория смерти" не была расформиро-
вана. "Достижения" Майрановского и его коллег стали ис-
пользоваться для убийств на Западе.
В марте 1953 г. новый министр ГБ, Семен Игнатьев,
рапортовал руководству ЦК КПСС - Маленкову, Берии, Мо-
лотову, Булганину и Хрущеву об убийстве телохранителя
Троцкого, Вольфганга Залуса: "Ликвидация Залуса осу-
ществлена через агента МГБ, немца по национальности,
всыпавшего ему 13 января с. г. специальный препарат,
вызвавший смерть через 10-12 дней. Вскоре после этого
Залус заболел и в одном из госпиталей Мюнхена 4 марта
с. г. умер. При проверке через различные источники вы-
яснено, что отравление Залуса не вызвало у противника
каких-либо подозрений. Врачи констатировали, что смерть
наступила в результате воспаления легких"5).
В 1957 г. Николай Хохлов, в 1954 г. перешедший на
Запад бывший агент КГБ, серьезно заболел во Франкфур-
те-на-Майне. Было обнаружено, что болезнь есть следс-
твие отравления радиоактивным таллием. Хохлова спасли
американские врачи.
В 1957 г. Лев Ребет и в 1959 г. Степан Бандера, из-
вестные украинские националисты-эмигранты - были убиты
с помощью специально сконструированного бесшумного пис-
толета, распылявшего синильную кислоту. Вдыхаемый жерт-
вой аэрозоль вызывал сжатие кровеносных сосудов. Офици-
альная причина смерти Ребета была зафиксирована как
сердечный приступ. Позже, в 1961 г., убийца Бандеры
Богдан Сташин-ский, к тому времени награжденный за
убийство орденом Красного Знамени, перешел в Западный
Берлин за день до того, как было закончено строительст-
во Берлинской стены. Сташинский рассказал о деталях
убийства Бандеры и использованном оружии. Немецкий суд
присудил Сташинского к 8 годам тюремного заключения за
убийство. В октябре 1964 г. в Москве была сделана по-
пытка убить немецкого радиоэксперта Хорста Швиркманна с
помощью инъекции производного иприта, т.е. одного из
препаратов Майрановского.
Однако самую широкую известность получило убийство в
Лондоне в 1978 г. болгарского журналиста-диссидента Ге-
оргия Маркова, активно выступавшего против коммунисти-
ческого режима в Болгарии. Незадолго перед этим секрет-
ная лаборатория ь 12 КГБ, унаследовавшая функции Лабо-
ратории ь 1 Майрановского, была переименована в Цент-
ральный Научно-Исследовательский Институт Специальных
Технологий КГБ при Оперативно-Техническом Управлении
КГБ и предоставлена в непосредственное подчинение Пред-
седателя КГБ Юрия Андропова. Через генерала КГБ Сергея
Голубева (управление "К" Первого главного управления,
или разведки) лаборатория сопроводила болгарскую сек-
ретную службу "Дыржавна сигурност" специальным оружием
- одним из прошлых "достижений" Майрановского: зонти-
ком, стрелявшим отравленными пулями. В качестве яда был
выбран рицин. Вся операция находилась под

               
   непосредственным контролем   руководителя    Первого
главного  управления  КГБ (разведка) генерала Владимира
Крючкова, позже Председателя КГБ и участника августовс-
кого путча 1991 г.                                     
   По словам  бывшего  генерала  КГБ Олега Калугина,  в
1978 г. руководившего советской контрразведкой в Лондо-
не (и, соответственно, причастного к убийству Маркова),
это была третья попытка убить Маркова [20]. Сначала бы-
ла использована мазь,  которая должна была убить журна-
листа через 1-2 дня;  вскрытие констатировало бы смерть
от сердечного приступа. Затем яд был добавлен агентом в
стакан с напитком,  приготовленным  для  Маркова  (пря-
мо-таки как это делал "доктор" Майрановский с "подопыт-
ными").  Только пуля,  начиненная рицином, сделала свое
дело.  Жизнь другого болгарского политического эмигран-
та, Владимира Костова, получившего "укол зонтика" в па-
рижском метро, была спасена врачами. Ядовитая пуля была
извлечена из его тела вовремя и рицин не успел  проник-
нуть в организм.                                       
   Семь лет спустя генерал Голубев, один из организато-
ров убийства Маркова, использовал наркотик, подмешанный
в коньяк (опять арсенал Майрановского, "проблема откро-
венности"),  при допросе агента КГБ Олега Гордиевского,
впоследствии  перешедшего  к  англичанам [21],  Дело об
убийстве Маркова,  заведенное на бывшего  генерала  КГБ
Калугина,  было закрыто в 1991 г.  тем же генералом Бо-
рискиным, который реабилитировал Судоплатова и Эйтинго-
на.                                                    
   К сожалению,  "достижения"  Майрановского могут быть
использованы гораздо масштабнее.  22  октября  1992  г.
московский химик Виль Мирзаянов был арестован сотрудни-
ками службы безопасности и помещен в Лефортовскую тюрь-
му.  Он был обвинен в раскрытии государственной тайны в
серии статей,  опубликованных в  московских  газетах  в
1991-1992 гг., в которых он указал на план производства
нового типа химического оружия в  России,  несмотря  на
шедшие в то время международные переговоры о ликвидации
производства любых ОВ.  После широкой огласки его  дела
Мирзаянов  был освобожден из тюрьмы и позже эмигрировал
в США.  В интервью для документального  фильма  о  ядах
Мирзаянов отметил, что один из самых страшных ядов Май-
рановского,  рицин, еще недавно производился в России в
больших количествах в качестве ОВ.  Технической пробле-
мой было рассеивание этого яда на  территории  потенци-
ального противника: при взрыве бомбы, наполненной рици-
ном, яд неминуемо потерял бы токсические свойства из-за
высокой температуры взрыва. Поэтому предполагалось соз-
дать бомбы, начиненные специальными полыми иглами с ри-
цином внутри них. При взрыве такой бомбы рицин не дена-
турировал бы и одновременно решалась бы проблема введе-
ния яда в тела жертв.                                  
   Трудно сказать,  что  происходит с рицином и другими
ядами Майрановского в настоящий момент. Однако в том же
феврале 1994 г.,  когда Мирзаянов был вторично задержан
и вскоре освобожден, начальник Федеральной Службы Конт-
рразведки генерал Голушко в интервью, данном журналист-
ке Евгении Альбац,  сказал: "Оперативно-техническое уп-
равление [бывшего КГБ] включает институты, разрабатыва-
ющие специальную                                       
технологию и снаряжение для разведки. Оперативно-техни-
ческое  управление  вместе  с дизайнерами и институтами
насчитывает около десяти тысяч человек.  Мы также помо-
гаем Министерству внутренних дел" [22]. Названная гене-
ралом цифра в 10 000 сотрудников впечатляет;  в лабора-
тории  Майрановского работало всего лишь около 20 чело-
век. 
                                                  
   Эпилог 
                                             
   Я не собираюсь сравнивать масштабность экспериментов
на людях,  проводившихся в нацистской Германии, фашист-
ской Японии и Советском Союзе.  Факт остается фактом: в
течение  более  десяти  лет  в  центре Москвы в системе
НКВД-МГБ существовала лаборатория, отрабатывавшая дейс-
твие чудовищных ядов на подопытных заключенных. Об этой
работе знал не только ограниченный круг  руководства  и
сотрудников  НКВД-МГБ  и страны,  но также и некий круг
медиков, биологов и химиков, принадлежавших к истэблиш-
менту ученых.  Эти медики и ученые не только знали,  но
своими положительными отзывами на работу  Майрановского
стимулировали эксперименты. Как и в фашистской Германии
и Японии, в СССР эксперименты на людях ставились в обс-
тановке строгой секретности.                           
   Все это происходило в Москве моего детства. Я хорошо
помню,  как менялись от страха лица людей,  когда  мимо
проезжал  "черный ворон" или фургон с надписью "Продук-
ты". Однако то, что внутри этих автомобилей могли нахо-
диться будущие "подопытные", известно не было.         
   Я представляю  себе  состояние  жертвы.  После  шока
ареста по пресловутой "политической" 58-ой статье, уни-
зительных последующих процедур в тюрьме,  долгих ночных
допросов,  зачастую с применением "незаконных"  методов
следствия  (а  попросту  чудовищных избиений резиновыми
дубинками и пыток), быстрой пародии на суд в виде засе-
дания Особого Совещания со страшными словами в заключе-
ние "приговорен к высшей мере", короткой поездки в "во-
ронке", смертник оказывался в руках людей в белых хала-
тах,  участливо расспрашивавших его о здоровье.  Он  не
знал, что теперь он уже не человек, а подопытный, и его
умирание в руках "докторов" гораздо страшнее, чем быст-
рая смерть от пули палача в затылок.                   
   Другой сценарий не лучше.  Квартира в Москве с валь-
яжным, эрудированным, владеющим несколькими европейски-
ми языками хозяином Наумом Эйтингоном. Тут же находится
друг хозяина "доктор" Майра-новский. Ненароком "доктор"
предлагает осмотреть гостя.  Оказывается,  гостю срочно
необходимо сделать укол или выпить лекарство. Конец ис-
тории известен.                                        
   Секретная регистрационная книга,  содержавшая прото-
колы экспериментов с именами жертв  и  "экспериментато-
ров",  якобы  бесследно  исчезла  в  ходе реорганизаций
МГБ-КГБ в 1953-1954 гг. Также якобы исчезла и секретная
папка  отчетов  об "операциях",  проведенных Судоплато-
вым-Эйтингоном-Майрановским в разных городах Советского
Союза  и  находившаяся в ведении заместителя Абакумова,
Сергея Огольцова6). Зная по опыту работы в архивах, что
даже секретные документы часто копировались, я надеюсь,
что хотя бы часть информации  о  жертвах  экспериментов
будет обнаружена, когда исследователи получат доступ ко
всем архивным материалам бывшего КГБ.

     
   1) Из стилистических соображений для обозначения ли-
ца,  на котором проводится то или иное медицинское исс-
ледование,  мы будем использовать понятие "испытуемый",
отдавая себе отчет в том, что оно не всегда точно может
отражать реальную ситуацию:                            
   например, в ходе клинических испытаний лекарственных
средств и препаратов испытанию подвергаются именно пос-
ледние, а не то лицо, на котором их испытывают.        
                                                       
                                                       
а также "возможных последствиях для физического и  пси-
хического здоровья" испытуемого,  связанных с его учас-
тием в данном эксперименте (т.  е.  быть "информирован-
ным").                                                 
   На втором  месте  стоит  принцип,  согласно которому
предполагаемый эксперимент "должен приносить пользу об-
ществу",  недостижимую  другими  методами или способами
исследования;  он "не должен носить случайный, необяза-
тельный  по  своей  сути характер".  К этим требованиям
тесно примыкает принцип, который можно охарактеризовать
как  требование  научной обоснованности предполагаемого
эксперимента:  "он должен основываться на данных, полу-
ченных в исследованиях на животных, знании истории раз-
вития данного заболевания или  других  изучаемых  проб-
лем".                                                  
   Далее следует принцип, требующий избавления испытуе-
мых ото "всех излишних физических и психических страда-
ний и повреждений",  связанных с участием в эксперимен-
те. Это требование усиливается в седьмом принципе, сог-
ласно которому эксперимент должен проводиться с помощью
оборудования, обеспечивающего "защиту испытуемых от да-
же  отдаленной  возможности  ранения,  инвалидности или
смерти";  на это же должна быть нацелена и подготовка к
проведению эксперимента.                               
   Следующий, пятый принцип,  представляет особый инте-
рес,  поскольку содержит запрет на проведение  экспери-
ментов,  предполагающих смертельный исход для участвую-
щих в них испытуемых; интересно, что в качестве возмож-
ных исключений из этого принципа авторы "Кодекса" назы-
вают случаи,  когда врачи-исследователи ставят подобные
эксперименты на себе.                                  
   Что касается риска,  связанного с проведением экспе-
римента,  то шестой принцип "Кодекса" содержит на  этот
счет достаточно туманную формулировку, требующую, чтобы
его степень "не превышала гуманитарной важности пробле-
мы, на решение которой направлен данный эксперимент".  
   Еще одним  условием  возможности проведения того или
иного эксперимента на человеке провозглашается  наличие
соответствующей  "научной квалификации" у тех,  кто его
проводит.                                              
   Наконец, два последних принципа оговаривают  возмож-
ность  прекращения  проведения эксперимента:  это может
быть сделано как по желанию испытуемого, так и по реше-
нию исследователя, проводящего его.                    
   Как видим,  положения "Кодекса" действительно содер-
жат в себе перечень основных, базовых этических принци-
пов проведения медицинских исследований на людях.  Сле-
дует,  однако, отметить, что и сам характер этого доку-
мента (носящий,  повторяем, необязательный характер), и
та конкретная ситуация,  в которой он был разработан  и
принят,  сыграли свою роль в том, что (как опять же со-
вершенно справедливо отмечается в статье Катца)  он  не
оказал  никакого  влияния  на практику проведения меди-
цинских экспериментов на людях в последовавшие  за  его
принятием годы.                                        
   Однако расширение  практики  проведения исследований
на человеке,  совершенствование их методов ставило  все
новые проблемы.  Так, например, возникла возможность (и
необходимость) проведения исследований с участием  лиц,
которые по тем или иным причинам не могли (или не имели
права) давать согласие на участие в исследовании самос-
тоятельно. Другими словами, речь шла о том, что исполь-
зование упомянутого в "Кодексе" критерия,  согласно ко-
торому  согласие на участие в исследовании могли давать
только дееспособные лица,  существенно сужало круг тех,
кто  мог быть привлечен к участию в тех или иных иссле-
дованиях.  А это, в свою очередь, могло рассматриваться
как  ограничение  права  воспользоваться положительными
результатами подобных исследований.                    
   Дискуссии вокруг этой и  других  этических  проблем,
связанных с проведением исследований на человеке, нашли
свое отражение в тексте нового международного  докумен-
та,  принятого  Генеральной  Ассамблеей Всемирной меди-
цинской ассоциации (ВМА) и получившего название  "Хель-
синкской декларации"2).                                
   Принципы, изложенные в "Декларации", также носят ре-
комендательный характер (на что, в частности, указывает
и  ее подзаголовок:  "Руководящие рекомендации для вра-
чей,  проводящих медико-биологические  исследования  на
людях")  и могут быть охарактеризованы как своеобразное
развитие положений, содержащихся в тексте "Нюрнбергско-
го кодекса".                                           
   Прежде всего  следует отметить,  что текст "Деклара-
ции" содержит утверждение о необходимости различать ме-
дико-биологические исследования (МБИ), преследующие ди-
агностические и лечебные цели и проводимые в  интересах
пациента (иначе называемые "клинические исследования"),
и исследования,  преследующие главным образом чисто на-
учные  цели  и  не имеющие прямого диагностического или
лечебного  значения  для  испытуемого  (так  называемые
"неклинические исследования").                         
   В соответствии  с  этим текст "Декларации" разбит на
три части, первая из которых содержит перечень наиболее
общих принципов, которыми следует руководствоваться при
проведении МВИ на людях,  а две остальные -  конкретные
рекомендации для проведения клинических и неклинических
исследований.                                          
   В качестве первого критерия  этической  приемлемости
того  или  иного  исследования на человеке "Декларация"
провозглашает требование  его  научной  обоснованности:
"медико-биологические исследования на людях должны про-
водиться в соответствии с общепринятыми научными  прин-
ципами и базироваться на результатах надлежащим образом
выполненных экспериментов на животных и данных  научной
литературы".