На известной исторической стадии перед Розой Мира и всем
человечеством возникнет дилемма: либо Всемирная федерация и
дальше будет продолжать существовать как таковая, либо
универсальное государство, преобразуемое в Братство, должно
сначала быть превращено в космополитический монолит, - космополитический в том смысле, что этнографические и
культурные особенности наций будут, конечно, уважаться и
оберегаться, но антагонизмы между ними ослабнут уже настолько,
что административно-политическое устройство всех стран можно
будет сделать единообразным, лишь с минимальными местными
уклонениями. Борьба между собой сторонников обоих путей
развития ничем уже, вероятно, не напомнит
социально-политических конфликтов прошлого: это будет борьба
идей, протекающая на высоком нравственном уровне, и борющиеся
будут располагать лишь одним оружием: словом. После длительной
всенародной дискуссии новое голосование разрешит вопрос, и если
Федерация станет превращаться в монолит, то верховный наставник
Розы Мира, проявивший себя как глава сторонников Федерации,
добровольно уступит пост своему идейному противнику.
Есть известная логика технического развития, логика
цивилизации. Каковы бы ни были убеждения и идеалы человека, но
если он способен к перспективному мышлению, то, размышляя о
будущем, он не сможет миновать ни проблемы освоения Сахары или
Арктики, ни всемирного жилищного строительства, ни
ориентировочных вех, намечающих направление великих будущих
магистралей.
Это и есть та сторона представлений о Грядущем, в которой
предположения Розы Мира совпадают в некоторых частностях с
панорамой мечты о коммунизме.
Но то, что для коммунистической мечты является как бы
точками, возвещающими близкий предел - дальше идет только мечта
о космических кораблях, - то же самое для Розы Мира суть лишь
некоторые из внешних мероприятий на первом этапе ее правления.
Так как во избежание перепроизводства и экономических
кризисов колоссальные суммы должны вкладываться в строительство
бездоходное, в предприятия и учреждения бесприбыльные, то
размер средств, которые можно и должно будет обратить на задачи
религиозно-культурного строительства, в следующем столетии
станут фактически неисчерпаемыми.
Это строительство приобретет, конечно, много форм, сейчас
еще непредставимых, и станет развиваться по различным
параллельным путям. Мне хочется остановиться сейчас на одном из
них, на создании великих очагов новой религиозной культуры,
потому что архитектурные ансамбли, вмещающие и выражающие эти
очаги, я вижу, с настойчивостью неизбежного и с отчетливостью
воочию виденного, почти всю мою сознательную жизнь. Мне было
едва 15 лет, когда эти образы стали возникать передо мной
впервые, а год спустя я уже пытался запечатлеть их при помощи
карандаша. Я не стал ни художником, ни архитектором. Но образы
этих ансамблей, их экстерьеры и интерьеры, такие
величественные, что их хотелось сравнить с горными цепями из
белого и розового мрамора, увенчанными коронами из золотых
гребней и утопающими своим подножием в цветущих садах и лесах,
становились определеннее от одного десятилетия моей жизни к
другому. Осуществит ли Роза Мира подобные ансамбли или не
осуществит, но эта книга, я думаю, не пострадает, если на ее
страницах возникнет этот мираж далеких грядущих эпох. Ведь
компоненты миража непременно существуют, хотя и в большом
отдалении, а сам мираж только приближает их к путешественнику,
бредущему по пустынным пескам.
Эти великие центры религиозной культуры вместе с сетью их
многочисленных филиалов будут постепенно вовлекать большие и
большие круги человечества в широкое русло творения счастливой,
солнечной религии, в русло личного и социального
совершенствования, в русло совершеннейшего богопознания и
соприкосновения через любовь, природу, творчество и
священнодействие - мирам иным.
Религиозно-культурное строительство не завершится, пока
человечеством руководит Роза Мира и пока духовная жажда жива в
человеческой душе. К тем формам, которые будут воздвигаться
сперва, впоследствии присоединятся новые и новые. И нельзя
предугадать ни характера многих из сооружений, неимоверных по
грандиозности, которыми ознаменуется третий этап правления Розы
Мира, ни хотя бы их назначения. Я хотел бы заменить лишь
несколько основных типов тех сооружений, которые, как мне
кажется, будут возводиться повсеместно на первом и втором
этапах. Исчерпать же их многообразия немыслимо даже по
отношению к тем недалеким, еще доступным нашему предвидению,
временам.
Мне видится, как в крупнейших городах мира, а потом вообще
во всех городах воздвигаются очаги и источники новой
религиозной культуры: я с юности привык применять к ним
наименование верграды - города веры: наименование не вполне
удачное, условное, но я не знаю, как в действительности их
будут называть тогда. Это - архитектурные ансамбли: осью
каждого из них является храм Солнца Мира, окруженный венцом
меньших святилищ. Составляя единое целое с системою парков,
водоемов, улиц, рощ и площадей, неотъемлемыми составными
частями каждого верграда, особенно в крупных городах, станут
мистериалы, медитории, театры, музеи, религиозно-философские
академии и университеты, галереи, философиаты, храмы синклитов,
храмы стихиалей и стадионы; в верграды включится также
некоторое количество жилых домов. Подобный комплекс станет
средоточьем духовной и культурной жизни города и района,
центром народных праздновании, чествований, массовых
богослужений, шествий, спортивных состязаний, освобожденных от
их прежней бездуховности и сопряженных теперь с культом светлых
стихиалей; они будут центрами религиозно-просветительной,
религиозно-художественной, религиозно-научной работы,
источниками солидарности, радости и совершенствования.
Чтобы не подвергать коренной перестройке центральную часть
городов, верградам будут отведены, вероятно, большие районы на
окраинах жилого массива. В глубь этого массива от верграда
устремятся несколько широких зеленых полос или лучей. И хотя,
рисуя подобные картины будущего, не следует вдаваться в
подробности, потому что именно подробности наверное не совпадут
с ее штрихами, когда эта картина из будущего станет настоящим,
я тем не менее не могу отказать себе в наслаждении рассказать
об этом один раз подробнее, чем надлежит. При этом я подчеркну,
что некоторые названия совершенно условны, они придуманы мною,
чтобы отличать одни объекты изображений от других. Таковы,
например, названия зеленых полос, соединяющих верград с
городским массивом и предназначенных для празднеств, для отдыха
и прогулок, для торжественных шествий; Золотой Путь,
Триумфальные Сады, и третий - парк, имеющий особое,
художественно-историческое значение. Все эти три парка - начинания совершенно своеобразного назначения и характера.
Это - ансамбли, возведенные на высшую ступень
художественного качества и сочетающие богатые древонасаждения с
мощными скульптурно-зодческими сооружениями: арками и
памятниками, лестницами и фонтанами, а главное - с
монументальными группами еще небывалых жанров. Для всех них
подножием представляется море цветов с газонами и водоемами.
Эти парки создадутся для того, чтобы через высокое эстетическое
наслаждение развивать чувство стиля и художественного вкуса,
чувства историческое и метаисторическое, чувство культурного
универсализма и общечеловечносги.
Одним из таких парков мне представляются Триумфальные
Сады, соединяющие верград с исторически сложившимся центром
города: они посвящены историческим воспоминаниям данного
народа. Представить себе будущую Москву, например, без
Триумфальных Сладов нашим потомкам будет так же трудно, как нам
- вообразить нашу столицу лишенной Кремля. Применить к этим
Садам старое наименование парка, а тем более проспекта или
бульвара, было бы невозможно. Широкое зеленое пространство с
монументальными древесными купами, лужайками и целыми рощами,
окаймленное по сторонам проездами с узорчатою мостовой из
разноцветного камня, устремляется от загородных холмов над
рекой, где расположен храм Солнца Мира', к Кремлю. Проезды
отделяют его от фасадов зданий, то повышающихся - на углах
перекрестков - до размеров, схожих с высотными зданиями, то
понижающихся до нескольких этажей: это - культурные учреждения,
отели, жилые дома; местами они отступают несколько вглубь,
давая место площади или партеру. Сам зеленый массив прорезается
в детину главною пешеходною дорогой, а вправо и влево от нее
ответвляются извилистые дорожки, образуются поляны и цветники,
а среди могучих древесных групп и куртин открываются, здесь и
там. скульптурные сооружения нового типа. О, они будут
разнообразны почти до бесконечности. Мне представляется,
например, следующий странный жанр. На от крытом цоколе,
прямоугольном и вытянутом, к которому ведут с трех сторон
низкие пологие ступени, возвышается стена, облицованная
мрамором: красным или зеленым, серым или розовым. Ее вытянутая
поверхность - лишь фон. Частью почти в одной плоскости с ней,
частью выделяясь из нее как горельеф, частью же свободно перед
ней поставленные, композиционно связываются между собой
многочисленные группы фигур: в некоторых случаях - бронзовые, в
других - мраморные, но цвет мраморных фигур не совпадает с
цветом мраморного фона, а составляет с ним тонкий и
выразительный контраст. Так запечатлеваются в камне и металле
великие события давно отшумевших времен национальной истории:
принятие христианства, битва на Куликовом поле, возвышение
Москвы, драматические коллизии Смутного времени и великолепная
деятельность Петра - все, вплоть до эпопей мировых войн и
Великой Революции. Не угадаешь, сколько таких композиций
украсит этот художественный парк: двадцать? тридцать? Но каждая
из них - лишь смысловая ось отдельной скульптурно-зодческой
системы: каждую композицию дополняют свободно стоящие памятники
деятелям былых эпох: иногда в систему включается монументальная
арка; порою из глубины зелени выглядывает строгая и скромная
часовня. А на перекрестках Триумфальных Садов с городскими
магистралями возвышаются своеобразные
____________
' В Филях или в с. Коломенском.
______________
архитектурные сооружения - я не знаю, как их назовут тогда
- в память таких исторических событий, характер которых легче
выражается приемами зодчества, чем скульптуры. Из этой
художественной эпопеи не должны быть исключены и моменты
великих народных бедствий: татарского ига, опричнины, скорбных
дней междуцарствия и многое другое. Они найдут свое выражение в
простых и суровых траурных памятниках.
Другой зеленый массив, направляющийся от верграда к Кремлю
как бы полукругом, лишен парадной прямолинейности Триумфальных
Садов: он посвящен деятелям русской культуры. Он распланирован
свободнее и живописнее, образуя более интимный, более
внутренний ландшафт и легко вписывая в него отдельные
памятники. Их индивидуализация, их непосредственность,
разнообразие их художественных решений и тесная связь с
растительным окружением устранят опасность притупить
восприимчивость посетителя изобилием памятников и монотонностью
скульптурных мотивов. Вместе с тем такой тип парка будет
наводить на особую настроенность, совмещающую торжественность с
теплотой, а благоговение с нежностью. Скульпторам, садоводам и
архитекторам будущего предстоит необозримая работа над этими
проблемами. Они привлекут на помощь новые строительные и
облицовочные материалы, новую трактовку паркового пространства
и массива городских кварталов, замыкающих его как рама и
отчасти как фон; они обогатят свои композиции элементами
струящейся, бьющей, неподвижно зеркальной или тихо плещущей
воды, горящими под открытым небом светильнями, портиками для
прогулок и террасами для священнодейств и многим другим, что
подскажут их воображению потребности того времени.
Но мыслить великие города будущего замкнувшимися в
почитании только своей национальной культуры значит
конструировать грядущее по моделям прошедшего. В сознании людей
XXI века с каждым десятилетием будет стираться память о гранях
между культурами и народами. Москву, например, тех эпох нельзя
представить без памятников Платону и Копернику. Шекспиру и
Рафаэлю, Вагнеру и Махатме Ганди в той же мере, как Москву
наших дней - без монумента Минину и Пожарскому. Возможно, что
с памятью о гениях других культур будет связан третий зеленый
луч верграда.
Четвертым же мне представляется Золотой Путь - проспект-парк совершенно особого значения. Начинаясь за
несколько километров от верграда и направляясь к храму Синклита
Мира, он на пересечениях своих с городскими магистралями должен
быть обозначен специальпыми архитектурными сооружениями. Каждое
из них должно выражать собой одну из великих метакультур
человечества с ее синклитом. Во время соответствующих
праздников по Золотому Пути будут проходишь многонародные
шествия, и перед архитектурными символами Эанны, Сукхавати,
Олимпа, Мэру, Монсальвата, Небесною Кремля и Аримойи священство
и парод будут совершать глубокий мистериальный обряд, связующий
сердца живущих ныне со исем просветленным человечеством.
Такими представляются мне подступы к верграду. Сам же
верград слагается из трех архитектурных комплексов: храмового,
культурного и жилого. О храмовом предпочтительнее будет
говорить в следующей главе, в связи с культом Розы Мира, а
сейчас - бросить взгляд на некоторые сооружения, неотъемлемые
от комплекса культурного.
Одно из главнейших зданий верграда - мистериал, театр
мистерий. В крупных верградах их будет, вероятно, два:
драматический и музыкальный.
Генетически идея мистериала ведет свое начало из глубокой
древности: вспомним мистерии Элевзина, католические действа
средневековья и как уцелевший до нашего времени их рудимент - мистерии Страстной недели в баварском городке Обераммергау.
Другие мистериальные традиции живы до сих пор в Индии,
Индонезии и странах Индо-малайской метакультуры. Но не
сравнимые с религиозным примитивом средних веков идейное
богатство и глубина нового религиозного сознания вызовут к
жизни такие сценические действа, которые окажутся отстоящими от
старых мистерий так же далеко, как наши представления о космосе
от системы Птолемея. Оборудование механизмами, о каких даже в
начале нашего века никто не посмел бы мечтать, позволят
воплощать литературные и музыкальные тексты многопланового
содержания, мистериально отображать события, совершающиеся или
совершавшиеся в иных мирах Шаданакара. Репертуар мистериалов
сформируется постепенно, когда жанр мистерии нового типа,
получив широкое распространение, вызовет появление
монументальных драматических эпопей этого рода. Но из ресурсов
мировой поэзии и музыкальной драмы уже и теперь могли бы быть
привлечены к постановке в мистериалах немало первоклассных
произведений. Трагедии Эсхила, "Фауст", "Орфей", драмы Калидасы
и Тагора, "Пер Гюнт", "Лоэнгрин", "Парсифаль", "Сказание о
граде Китеже" - все эти шедевры могут и должны быть, наконец,
философски и сценически трактованы как мистерии. Уже даже
теперь театральная техника была бы в состоянии заменить наивную
бутафорскую сказочность старых постановок тонким, мистически
убедительным отображением многослойных реальностей мира.
Вырисовываются перспективы такого технического могущества,
когда иерархии смогут быть сценически отображены не в
сниженном, уплощенном, убого очеловеченном виде, но в
гигантских обликах, туманных или светящихся, проносящихся, как
веяние ветра, или вздымающихся, как огненные смерчи. Обогащение
технического оснащения кинематографическими средствами
раздвинет пространство сцены и позволит расслоить его на любое
число планов, таким образом отражая параллелизм событий и
процессов, в них совершающихся. Все это обеспечит появление
таких постановок, относительно художественного великолепия и
философской глубины которых нам составить себе представление
еще нельзя.
Но к постановкам театральным исполнение подобных мистерий
не может быть приравнено: мистерия стоит на полдороге от театра
к культу, и многие стороны роднят ее с богослужением. Поэтому
образование коллектива исполнителей и постановщиков мистериала
ни в коем случае не должно преемственно связываться с такими
формированиями, как театральная труппа. Этические нормы,
прилагаемые к коллективу мистериала, атмосфера и обычаи, в нем
царящие, религиозное горение, без которого он теряет свой
смысл, - все это не прилагалось и не может прилагаться к
артистам театра. Артисты мистериала образуют коллектив, имеющий
черты сходства отнюдь не с труппой, а с ее антиподом: с
монастырем. Совместное обитание подле мистериала, подчиненность
повседневной жизни смыслу мистерий, внутренняя работа над
собой, изгнание из личных отношений всяких признаков
враждебности, зависти, соперничества и т. п. - разве такие
установки могут возбудить у артистов театра иное отношение,
кроме огульного отрицания всякой возможности воплотить эти
принципы в жизнь? - Однако, напрасно искать между коллективом
мистериала и монастырем слишком много общих черт: "единица"
такого коллектива заключается не в одиноком бессемейном иноке,
но именно в семье каждого члена; безбрачие никому, разумеется,
не может быть вменено в обязанность. Не нужна, даже недопустима
и та степень изолированности от мира, какая отличает монастырь:
артист мистериала не отрезает себя от жизни, он находится
одновременно в ней и над ней; задача - в отыскании таких
внешних форм существования, которые выражали бы это внутреннее
положение и способствовали бы ему.
Одному из основных видов внутренней работы - созерцанию - служат особые здания, входящие во всякий верград как его
необходимый компонент: медитории. Окруженный тихим и безлюдным
садом, разделенный на небольшие звукоизолированные помещения,
медиторий представляет собою круглое, башнеобразное здание в
несколько этажей. Вокруг лестнично-лифтовой клетки радиусами
расположены однотипные, очень просто обставленные кабинеты:
удобное кресло, кушетка, небольшой с гол, за окнами - деревья
сада. Посетитель получает на несколько часов возможность
пользоваться совершенной тишиной и покоем; в его распоряжении - предметы, необходимые для разного рода медитаций: цветы, зерна,
минералы, скульптурные и живописные изображения, иконы. В
первом этаже может быть оборудована религиозно-философская
библиотека.
Дома творчества, иногда расположенные в пределах верграда,
но чаще за городом, не представляли бы, в сущности, ничего
нового. Не имеет смысла останавливаться здесь и на таких
учреждениях верграда, как музеи, ученые и учебные заведения,
клубы и небольшие, тихие, укрывшиеся среди зелени монастыри. Но
не лишне, мне кажется, указать на философиат - особое
культурно-просветительное и религиозно-образовательное
учреждение. У этого учреждения имелись бы черты, роднящие его с
Домами культуры нашего времени. Философиат организовывал бы и
предоставлял помещение для выставок, лекций, кружковой работы,
собеседований, конференций; его сотрудники вели бы широкую
работу среди населения. При этом огромное внимание уделялось бы
вовлечению в русло религиозно-научного и
религиозно-художественного творчества детей и юношества. О,
религиозный элемент ни в коем случае не может навязываться и
преподноситься в виде надоедливых рацей и сухих схем,
внедряться в сознание в качестве готовых и неукоснительных
моральных норм. Он действует вглубь: он развивает в человеке
чувство прекрасного, чувство великого, чувство глубокого и
высокого; чувство метаисторическое и чувство космическое;
любовь к природе и любовь к культуре; любовь к человеку и ко
всему живому: восприятие мира как ряда просвечивающих друг
сквозь друга слоев. И из этого формирующегося мироотношения
органически возникают и определяются этические и религиозные
требования к самому себе. Воспитание Розы Мира не опутывает
человека сетью нормативов, выработанных без его участия и не
считающихся с его индивидуальностью. Наоборот: оно пробуждает в
самом человеке внутренний источник религиозно-нравственной
деятельности, способствуя всячески его проявлению и помогая
кристаллизации вытекших из этой глубины духовных струй в образы
творчества, в осознанные веления этики, в принципы
самовоспитания.
По мере роста религиозно-культурного строительства
верграды будут сооружаться все в большем числе городов, а в
крупных городах-по нескольку, пока ими не окажутся насыщены все
города земного шара. Отдельные же компоненты верграда, в
особенности храм Солнца Мира, храмы Стихиалей и философиат,
могут быть воздвигаемы и независимо от остального ансамбля.
Так свяжутся верграды с массивами городов, войдут в толщу
жилых кварталов, в глубину жизненных интересов, в
повседневность широчайших народных масс. Подле них или даже
внутри них могут воздвигаться и храмы других вероисповеданий.
Сердце же верграда - это храмы Солнца Мира, Синклитов и
Стихиалей. И, заканчивая очерк о предстоящих универсальных
преобразованиях, я считаю необходимым хотя бы бегло осветить их
назначение, их устройство и неотъемлемый от них, как дыхание,
многообразный культ.
ГЛАВА 3. КУЛЬТ
Провиденциальные силы на страже всегда. Они всегда готовы
прийти на помощь каждому из нас. Они постоянно трудятся над
каждым из нас - над его душой и его судьбой. Каждая душа - поприще их борьбы с демоническим началом, и вся жизнь души - непрерывная цепь выборов, встающих перед Я, - выборов,
усиливающих или парализующих помощь ему со стороны светлых
начал.
Душа подобна путнику, перебирающемуся через шаткий мост. С
другого берега протягивается к ней рука помощи, но, чтобы
принять эту помощь, путник должен протянуть руку и сам. Такою
рукой, протягиваемой навстречу силам Света, является каждый
благой выбор, каждый правый поступок и каждое светлое движение
души, и в том числе молитва. В этом и заключается зерно ответа
на вопрос: зачем молитва? и зачем богослужение? Слово "молитва"
я употребляю здесь в очень широком смысле. Это и уединенная
беседа души с Богом или с сотворящими Ему силами Света; это и
состояние умиления, благоговения и духовного восторга,
охватывающее сердце при созерцании Прекрасного, Высокого или
Великого; это и тот катарсис, через который поднимают душу
человека окрыляющие произведения искусства; это и участие ее в
очищающих и возвышающих действиях храма.
Молитва может быть келейной - уединенной - или соборной,
когда ее бессловесная песнь вливается в торжественный поток
богослужения. Оба эти действия в равной мере необходимы.
Уединенная молитва есть такое напряжение души, когда она,
удаленная от духовного Средоточья мира, но связанная с ним
единственной и неповторимой струной, заставляет звенеть эту
струну высоком звучанием, отгоняющим тени ночи. Молитва же
соборная есть согласное напряжение тысяч таких струн, это есть
хоровая песнь, наполняющая каждую отдельную душу предощущением
всеобщей гармонии. Ибо богослужение есть не произвольное
действие, придуманное людьми, но действие мистериальное, то
есть такое, которое отображает гармоническую действительность
высших сфер и низводит ее силы в наше сердце. Отсюда - глубочайшая оправданность того, что мы называем культом. И
отсюда же напряженная молитвенная жизнь - творческая и
мистическая жизнь грядущих храмов Розы Мира.
Что такое обряд? - Это есть священнодействие, на основании
внутреннего опыта человека установленное, ради снискания помощи
ему сверхчувственных светлых сил или ради предотвращения
враждебных воздействий на него со стороны сверхчувственных сил
темных.
Что такое таинство? - Это есть такое священнодействие, при
совершении которого сверхсознательные корни человеческой воли
принимают божественную благодать, то есть преисполняются сил
для движения к гармонии между личностью и вселенной, духом и
плотью, человеком и Божеством.
Поэтому безучастность сознания или недостаток веры со
стороны того, над кем таинство совершается, не лишают таинство
его действенности. Отсюда - возможность совершения таинств над
неверующими, тяжелобольными и детьми. Но участие разума и
личной веры облегчает и ускоряет течение токов благодати от
сверхсознательных корней воли в сферу дневного сознания.
Трансрациональная и сверхличная природа таинств
обуславливает их действенность при недостатке или даже
отсутствии веры и мистической сосредоточенности также и со
стороны тайнодействующего. Отсюда - независимость действенности
таинства от личных свойств и от душевного состояния священника.
Но его сосредоточенность, вера и вникновение в смысл
совершаемого, передаваясь тому, над кем таинство совершается,
облегчает последнему восприятие благодатного тока.
Таинство может быть совершено каждым. Но ради большей
действенности предпочтительнее его совершение людьми,
прошедшими соответствующий искус, духовную и культурную
подготовку, завершающуюся посвящением, которое само по себе
тоже есть одно из таинств. Суровый многолетний искус, через
который подобает проходить священнику, обеспечил бы
сознательность его подхода к совершаемым действиям,
сосредоточенность его воли и веры в момент таинства и, таким
образом, его наибольшую действенность.
Однако природа таинств не содержит ничего, что могло бы,
при совершении таинства лицом верующим, хотя и не получившим
посвящения, нанести духовный ущерб ему или тому, над кем
таинство совершается. Поэтому совершение таинств мирянами не
может быть запрещено; в случаях же неотложной потребности в
таинстве и при отсутствии священника такое действие должно быть
приветствуемо. Таинство не может совершиться только в том
случае, если один из участников - тайнодействующий или
тайнодействуемый - подходит к нему с кощунственной целью.
Признавая мистическую действенность таинств, установленных
древним христианством и совершаемых священниками христианских
церквей, нельзя, однако, не отметить, что вследствие сдвигов,
происшедших в мировом религиозном сознании за последние века,
наше изменившееся понимание стремится вложить в некоторые
таинства, например в евхаристию, существенно новый смысл.
Главное же, новое религиозное сознание усиливает душевную
потребность в таких таинствах, о каких не могли тосковать ни
отцы великих христианских церквей, ни установители и творцы
внехристианских культов. И не только таинства: эта потребность
распространяется на всю область священнодействий. Она тоскует
по соборным молитвам, возносимым к таким инстанциям невидимого
мира, которых не могли осознавать творцы древних религиозных
форм. Она жаждет обрядов, которые освящали бы и благословляли
всю жизнь: не только движение человеческой души по вертикали
вверх - то есть душевное возвышение, но и движение человека по
горизонтали, то есть расширение им объема своей души. Эта
тоска, возникшая давно и никогда вполне не угасавшая, в эпоху
мировых войн достигла своего апогея. Она достигла той степени
силы, когда вопль, восходящий к духовному небу, не может не
вызвать ответа.
Дух дышит, где хочет. Уверенность в том, что откровение в
послеапостольские века осеняло только отцов церкви и
кристаллизовалось во вселенских соборах, остается в том типе
сознания, который находит адекватные себе формы в старых
христианских конфессиях, - и только в нем. Сознание нового типа
слышит голоса откровения и в гимнах Вед и Эхнатона, и в высоком
духовном парении Упанишад, и в прозрениях Гаутамы Будды и
Рамануджи, Валентина и Маймонида, и в гетевском "Фаусте", и в
музыкальных драмах Вагнера, и во многих строфах великих поэтов
- слышит его не менее явственно, чем в песнопениях Иоанна
Дамаскина и в литургии Василия Великого. Более того, оно слышит
его в собственной глубине и жаждет его воплощения в совершенных
формах.
Слишком долго ждало человечество, что новый голос
раздастся с церковных кафедр и амвонов. Все существующие
вероисповедания оказались способными лишь к сохранению древнего
содержания и древних форм. Голос звучит, откуда не ждали: из
глубины повседневности, из безвестных квартир в гуще больших
городов, из тюремных камер, из одиноких полночных комнат, из
лесной глуши. Его глашатаи не рукоположены священниками Запада
или Востока. И ни у православных патриархов, ни у римского
первосвященника, ни у теологов протестантских церквей не
получило признания то, что они говорят. Но будет день, и ими
возвещенное станет тем средоточием, у которого сойдутся и
теологи, и патриархи, и первосвященники всех религий и, забывая
о древних разногласиях, скажут: Да.
Передать ли хоть отдаленный отблеск впечатлений от службы
во храме без привлечения на помощь обширных выдержек из
поэтических и музыкальных текстов этих служб? Но освещение
богослужебных текстов выходит далеко за пределы моей книги. Они
уже веют и звучат в душевной глубине, и каждый, кто их
предчувствует, стремится подготовить себя к их словесному и
музыкальному воплощению. Уже различаются отдельные речения,
отдельные возглашения хоров и священств, ясно видятся порою
отдельные мгновения этих священнодействий, полные
непередаваемой красоты. Дожить до лет, когда эти таинства
предстанут зримо и явно не в творческом предвосхищении, но в
храмах, воздвигнутых на площадях верградов и полных поющею и
склоняющеюся толпой, мне не суждено. Молю Бога продлить сроки
моей жизни хотя бы до тех дней, когда, успев закончить все
остальное, что я должен, я смогу вслушаться и воплотить в слове
богослужения Розы Мира - последнюю из моих книг.
Что же я могу - теперь и здесь? Лишь дать несколько беглых
указаний на сухом и бесстрастном языке о внутреннем
пространстве этих святилищ и о назначении некоторых из них.
Центр верграда, его сердце и в то же время его вершина - это храм Солнца Мира. Без многих других сооружений можно
представить верграды в небольших городах, только без храма
Солнца Мира невозможно.
Почти с детских лет стоит перед моим душевным зрением
образ этого храма. Я вижу его слишком обобщенно для того, чтобы
суметь передать его в чертежах и в живописных эскизах. Но
чувство несравнимого ни с чем великолепия охватывает меня
всякий раз, как он передо мною возникает. Облицованный чем-то,
похожим на белый мрамор, он возвышается на гребне холмов над
речной излучиной, и к нему ведут широко раскинувшиеся лестницы.
Каждая из таких лестниц поднимается к нему с одной из четырех
сторон, как бы раздвигая тяжелый цоколь и разрезая пояс
монументальных колоннад, на цоколе возвышающихся. Каждую
лестницу встречает высокая белая стена с тремя полукруглыми
воротами и с золотой эмблемой наверху: крылатое сердце в
крылатом солнце. Над колоннадами и над центральной стеной
поднимаются кровли: являя собой сложную систему мощных золотых
ступеней, они служат как бы пьедесталами для пяти белых, слегка
сужающихся кверху башен. Центральная башня огромнее остальных,
но все пять украшены узкими вертикальными членениями и увенчаны
золотыми куполами; кажется, облака цепляются за странные их
кресты.