Мира Даен
Гармония земли и неба
В эти дни в залах Вологодской картинной галереи выставлены произведения московских художников Наталии Егоршиной и Николая Андронова, Каждый из них имеет большой опыт в области настенных росписей, мозаик, декоративно–прикладного искусства, и по–своему претворяет идею монументально–живописной пластики в станковой картине. Собственно, между станковой живописью и монументальной художники не ставят резкой грани, так как и та и другая взаимообусловлены единым процессом освоения живописного материала.
Наталия Егоршина работает в станковой живописи, в монументально–декоративном искусстве и в керамике, Опыт работы в прикладном искусстве, требующий от художника большой степени обобщения и условности, уважения к материалу она переносит и на станковую живопись. Метод работы с натуры не характерен для Егоршиной. Он представляет редкое исключение лишь на раннем этапе творчества (конец – 50–х – нач. 60–х годов), где выявляется артистизм почти импровизационной манеры письма: «Пейзаж с розой» – 1964, «Портрет Сани Зеленской» – 1962.
Впоследствии натурные впечатления трансформируются в художественную метафору, поражающую своей резкой необычностью. По–детски наивен и трогателен «Лаокоон», который вместо гигантских змей «борется» с насекомыми. Смещение смысловых акцентов в этом произведении помогает Егоршиной выявить хрупкость мира детской мечты, ее незащищенность, Подчас художник прибегает к необычным в современном искусстве приемам удваивания фигур, сцепления их в перевернутом виде, лишенном привычной точки зрения («Семейный автопортрет». 1967. «Юдина. Концерт». 1968). Сам по себе этот прием не нов, он повсеместно встречается в народном искусстве, в том числе и вологодском кружеве, полотенцах, в древнерусской живописи. Для художника – это органический метод мышления, связанный с миром музыкальных, поэтических ассоциаций, театрализованных перевоплощений. Цветовой строй живописи Егоршиной – это как бы своеобразное окно, раздвигающее плоскостные координаты стен, вносящее в них свежее дыхание естественно льющегося света.
Творческая судьба Николая Андронова самым тесным образом связана с Севером, Москвич по рождению, он постоянно чувствует тягу к деревне, к естественной природной среде, Тематика его произведений ограничена кругом близких людей, изо дня в день повторяющихся ситуаций. Но за скромными, примелькавшимися мотивами – сараи, лошади, столбы, чередующиеся пространства неба и земли, встает образ национального русского пейзажа, бесхитростного в своей правде и задушевности. Каждый, даже самый повседневный этюд Андронова, исполненный маслом, «ферапонтовскими землями» или акварелью – это выражение души природы, слитой с его собственным духовным миром. Художник словно ничего не открывает, он лишь по–новому выражает вечное изменение природы в ее бесконечном течении.
Подчиняя свою художническую волю правде классического образа природы, Андронов отталкивается от тех природных материалов, которые заложены в самой земле, которые сложились веками и тысячелетиями. По выражению художника, «в лесу, в полях, на озере, в пространстве русской природы – всюду меня особенно тревожат и интересуют следы истории, иногда и невидимые, геологические судьбы ландшафта, свидетельства событий, легендарность земли».
Валуны, камни, овраги, красные, зеленые глины определяют само пластическое содержание его произведений. Живописная система Андронова не терпит одинаковых приемов: манера наложения мазков, характер фактуры меняется в зависимости от состояния природы, ее структуры, она определяет закономерные взаимосвязи деталей и целого.
Вместе с тем Андронов – художник драматического склада. Гражданский пафос его произведений заключен не во внешней героике, не в придуманных сюжетах, иллюстрирующих ту или иную злободневную тему, а в глубоком переживании общечеловеческих наболевших проблем XX века – моральной ответственности человека за все живое. В картине «Мертвая лошадь и черная луна» – 1967, гиперболизируя единичный факт гибели лошади, доводя его до звучания реквиема, художник фактически решает философскую проблему о значимости животного в глобальном человеческом плане.
Поистине ощущаешь, как «звезда с звездою» говорит, глядя на таинственное свечение ночного неба, радужное мерцание снежных холмов, скованных морозом изб, наполовину вросших в сугробы, напряженную тишину провинциального города, оглушаемую лаем собак, и безбрежность Вселенной – «Зимняя ночь собаки», «Ночь в Солигаличе». Растворение человеческого «я» в природе заставляет художника отказаться от психологической разработки тем. Изображая близких ему людей, художник поворачивает их часто спиной к зрителю, наделяет лирической само– погруженностью, связывает с любимыми предметами, занятиями: «Пасьянс», «Над книгой», «Алеша в бане» – все эти, казалось бы, будничные процессы становятся значительными как выражение духовной жизни человека.
Исключение из этого представляет серия автопортретов, в которых художник передает сложные, подчас противоречивые душевные состояния, страдание, болезнь, смех, самозабвенную радость и меланхолию, глубокое раздумье наедине с собой и самые различные перевоплощения, связанные подчас с народным фольклором: «В бане», «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива».
В этих автопортретах своего рода глубокая исповедь художника, лишенная какого бы то ни было стремления понравиться зрителю или увековечить перед ним свой образ. Они возникли как естественное стремление художника познать самого себя.
Источник: Даен М. Е. Гармония земли и неба / М. Е. Даен // Красный Север. – 1978. – 6 апр. – С. 4.
