Наталия Серова
Значит, все-таки можно!..
Если Дед Мороз обосновался в Великом Устюге, то «Международный человек года» живет в Вологде
Доктор искусствоведения, профессор, заведующий кафедрой теории и истории музыки ВГПУ, член Союза композиторов России Морис Бонфельд недавно был удостоен почетного звания «Международный человек года». Хороший повод поговорить с музыкальным обозревателем «КС» не только о музыке, но и о нем самом.
– Морис, первый вопрос не мой, а уличный: «И как он дошел до жизни такой, что в Англии его знают?»
– Считайте, что я этот вопрос ждал и потому подготовился. Фактической информации у меня не больше, чем в том письме, что «Зеркало» уже процитировало 3 декабря. Но по поводу происшедшего есть гипотеза: я только что вернулся с двух научных конференций – из Ростова-на-Дону и Санкт-Петербурга, где встречался с двумя разными группами музыковедов. Из разговоров с ними почувствовал, что моя книга «Музыка: Язык. Речь. Мышление», по которой я защищал докторскую диссертацию, становится все более и более читаемой. В свое время, в 1991 году, некоторые ее идеи были восприняты с недоумением. Они как бы резко нарушали привычную картину мира.
– В чем?
– Согласитесь, если человек уверен, что солнце вертится вокруг земли, убедить его в обратном достаточно трудно.
– Согласна.
– Пара таких сумасшедших идей была в моей работе.
– На какой порядок замахнулись вы?
– В моей работе я утверждал, что музыка представляет собой речь без языка. Это не укладывалось в голове. Скажем, в машине есть двигатель, благодаря которому она движется, а в такой биосистеме, как человек, никакого двигателя нет. И музыка такая речь, где нет языка. Это другая система.
– Какой была ваша вторая сумасшедшая идея?
– Литература и поэзия строятся не на основе языка, а на основе другого субстрата. Это, как в пословице: «Хоть пруд пруди». Значение каждого слова не словарное, и высказывание приобретает смысл только в целом. Эти идеи, принятые когда-то с недоумением, сейчас воспринимаются как справедливые. Этим, наверное, и объясняется, что некоторые ученые выдвинули меня на это столь почетное звание.
– Как шло выдвижение?
– Понятия не имею. Периодически получал уведомления, что включен в том «Кто есть кто в музыке», потом в биографический словарь «Выдающиеся люди XX века», но выкупить эти издания по причине бедности просто не мог. Наконец пришло сообщение о присвоении звания. Видимо, вы действительно правы, они там отслеживают, что происходит у нас. Никаких специальных усилий я не прилагал.
– Морис, вы на редкость разносторонняя личность. Как ранжируете то, чем занимаетесь?
– До 45 лет я сильно разбрасывался. Занимался всем: от составления фольклорных сборников до дирижирования симфоническим оркестром, фотографировал, занимался разными ремеслами. После инфаркта понял, что надо ограничить себя. И остались у меня три основные вещи: музыковедение, преподавание и сочинение музыки. Ранжировать их мне трудно, могу признать, что меньше всего удается заниматься композицией. Этот процесс требует известного душевного комфорта и отстраненности от суеты, чего достичь трудно.
– В каждой из сфер вы устанавливаете для себя некие планки, которых стремитесь достичь?
– Нет. Планка одна: все, что делаешь, делай хорошо. Внешних параметров нет, никогда не стремился, чтоб слух обо мне прошел по всей Руси великой.
– Как определяете для себя наше время?
– Смутное время, в котором очень много плохого и очень много хорошего.
– А баланс между плохим и хорошим устанавливает сама жизнь?
– Конечно. Кто-то замечательно сказал: «Плохие законы в России смягчаются необязательностью их исполнения». Сейчас это более чем когда-либо.
Возьмем ситуацию с образованием. В нем всегда существовало трагическое противоречие между тем, что преподаватель должен быть педагогом по призванию и, следовательно, их должно быть не так уж много, и тем, что профессия эта массовая. В наших условиях это трагическое положение усугубляется. Вместе с тем не могу не смотреть с восхищением на учителей, что делают свое дело вопреки тому, что мешают как могут: не платят зарплату, не дают повышать квалификацию. А с другой стороны, героизм, преданность и самоотверженность людей только в это время и может проявиться, о чем думаешь и с сожалением и с признательностью.
– А как лично вы повышаете свою квалификацию? Что побуждает к тому?
– Только одно: моя востребованность. Когда звонят и приглашают на конференции, заказывают статьи, это дисциплинирует, заставляет очень напряженно думать. И хоть я и доктор, и профессор, но заигранной пластинкой быть не хочу. Каждый раз должен продуцировать новое, еще не существовавшее.
– Сразу два замечания. Большинству ваших коллег более скромные звания позволяют почивать на несуществующих лаврах...
– Мне это абсолютно неинтересно, для меня безделье – худшая мука.
– И второй момент: напряженно думать, говорят, небезопасно для здоровья...
– Категорически не согласен. Напряженное размышление на интересную тему – это такая же роскошь, как роскошь человеческого общения.
– А как развлекаете себя?
– Хорошим детективом.
– Какой хороший прочитали последним?
– «Мальтийский сокол» Дэшила Хэммета.
– Сферу образования вы прокомментировали, а что с вологодской культурой? Какие процессы в ней тревожат? Какие обнадеживают?
– В том, что касается общекультурной ситуации, могу сказать много хорошего в адрес картинной галереи и В. Воропанова, библиотеки и Н. Беловой, музея и Л. Коротаевой, архива и М. Уховой. Это работа хорошего уровня, и контакты с ними оставляют самое благоприятное впечатление.
На этом фоне положение дел с музыкальной культурой выглядит печально. Это печальное состояние – следствие непродуманного и некомпетентного упразднения филармонии и создания «Вологдаконцерта». Этим была разрушена сложившаяся за полвека ситуация.
– Сейчас наметился обратный процесс – филармонию возвращают. Но нет ли тревоги, что опять что-то не продумают?
– Надо, чтобы во главе ее был компетентный музыкант классического, академического направления, авторитетный в области и обладающий связями за ее пределами.
– Каков ваш прогноз на год наступающий? Как предполагаете выживать?
– По евангельскому завету: будет день – будет и пища. Запасов не делаю, планирую лишь конференции: Петрозаводск, Киев, Тверь.
– Верите, что в стране что-то будет меняться к лучшему?
– К нашим временам отношусь спокойно: переживаем болезни роста. И если какие-то катаклизмы вроде переворота или революции не отбросят страну резко назад, то в итоге мы выйдем на цивилизованный уровень следующего века. Что выйдем, меня убеждает деятельность двух людей, которые в безнадежных условиях двигают подведомственные учреждения: Льва Трайнина и Александра Лешукова. Значит, все-таки можно!..
Источник: Бонфельд М. Ш. Значит, все-таки можно!.. : [беседа с доктором искусствоведения, профессором ВГПУ М. Бонфельдом] / записала Н. Серова // Красный Север. – 1998. – 10 декабря. – С. 3.
