С. Ивенский. Вот ее слова... Заметки с выставки Д. Тутунджан // Наш современник. - 1970. - № 3

С. ИВЕНСКИЙ

ВОТ ЕЕ СЛОВА...

ЗАМЕТКИ С ВЫСТАВКИ Д. ТУТУНДЖАН

Заметки с выставки вологодской художницы Джанны Таджатовны Тутунджан хотелось бы начать с небольшого предисловия.

Оглядываясь на более чем полувековой путь, пройденный советским искусством, думаешь не только о его бесспорных успехах, но и об издержках, подчас непроизвольных. Порой многим, даже незаурядным художникам, казалось, что изображение людей в процессе производства, рядом с машинами, строительными лесами есть путь наиболее глубокого раскрытия характера советского человека.

Да, художники вместе с народом мечтали об электрификации, о победе советского человека над гигантскими силами природы, о грядущем изобилии. Но нередко случалось, что образ человека отодвигался на второй план картинами самого процесса труда, нагромождением механизмов и т. п. А сами герои, где-то за пределами этих заполонивших выставки и музейные фонды работ, как тогда говорили, "на производственную тематику", рождались в муках, переживали неповторимую, сказочную пору детства, испытывали счастье борьбы и горечь утрат, любили и ненавидели, ошибались и познавали себя и мир, обретали в борьбе опыт зрелости и мудрость старости - словом, жили сложной, трудной и прекрасной жизнью. И вот эту их большую внутреннюю жизнь, неотделимую от трудовой деятельности, приумножавшей богатства страны, - далеко не всегда и не всем удавалось показать.

В какой тишине останавливается зритель у картин и графических листов, рассказывающих о человеке без всякой помпезности и трафаретов! Но это не тишина безразличия, а затаенный миг сопереживания, гармония чувств художника и зрителя. Так действует бесценный сплав таланта, сердечности и уважения к миру дум и переживаний человека, вместе образующий основу испытываемого зрителем эмоционального потрясения.

Об этом я невольно думал, когда увидел на первой персональной выставке Тутунджан ее большую живописную работу "Незабудки".

Незабудки... Вообще названия cвоим работам Джанна дает не сразу. Она заботливо выбирает нужные одно или два слова, которым предстоит лечь скромной вязью аккуратных буковок на крошечную полосу картона, чтобы навсегда связать зримые, но немые в своей изобразительной специфике образы ее искусства с логическим, словесным понятием. Вот почему - а может быть, потому еще, что Джанна дочь филолога, и это у нее "в крови" - она там серьезна, осторожна в выборе названий для своих работ: "Горько", "Сын сына", "Женихов поубивали", "Помню, бывало", "Старый конь". И "Незабудки" - это не только неприметные, милые с детства цветы, но и то, чего нельзя забыть, что не забывается.

...В углу тяжелой, крепко срубленной избы на лавках сидят трое. Три женщины. Вернее - старуха, молодая и девочка-подросток. Пауза в беседе - дохнуло минувшим, и привычной болью о невозвратном отозвалось сердце старой крестьянки, чей темный траурный платок так безжалостно резок на фоне отмыто-блеклых тонов платья старухи, светлых одежд молодой и девочки. А молодая! Что за лицо, что за контуры сильной, но не потерявшей женской прелести фигуры, так крепко, прочно и изящно вписанной в общую композицию холста! На лице ее - отсвет нелегкого опыта, который приходит в зрелые годы, но в глазах бьется и ищет выхода мысль о счастье, о любви. Она не улыбается - слишком тяжелые воспоминания коснулись обеих, ее и старухи. Что-то смутное, тяжелое - эхо войны - спугнуло детство, замутило доверчивый, спокойный взгляд ее красивых серо-голубых глаз. Младшая - вчерашний ребенок: слова и думы взрослых, кажется, только на мгновение заставили ее приутихнуть. Она просто молчит, но и это молчание красноречиво. Каждая из троих сама по себе - картина, сама по себе - образ, который и после выставки будет тебя преследовать. Джанна долго трудилась над холстом и показала нам его только за два дня до открытия своей первой выставки. Этикетку она прикрепила сама - за полчаса до вернисажа. Но маленькая табличка с названием была, собственно, лишь последним сильным штрихом картины, образы которой для нас, еще не знакомых с ее названием, уже были понятны и близки.

Однажды она загорелась желанием написать обнаженную девушку - рабочую, маляра ли, штукатура ли, только что вышедшую из душевой. Потом эта работа долго висела на областной выставке, позже - снова на персональной.

Бывают такие зрители, которые на картине видят "голую". Случается... Но я не помню, чтобы так воспринимался этот лист. Умение говорить о главном, внутреннем, изображая внешнее, и на этот раз оберегло детище художницы. Стояли, как и перед другими ее листами, в просветленном раздумье, уходили и возвращались снова, чтобы насладиться этой сияющей чистотой человека. А потом писали нехитрые и нескладные признания в книгу отзывов художнице, которая заставила их неожиданно пробудиться от обыденности к Искусству с большой буквы.

А сама Джанна?.. Ее попросили сказать хотя бы несколько слов о своих работах. Вместо слов она быстро взяла в руки ножницы, не глядя перерезала ленточку, отделявшую людей от ее работ, и, стараясь не выдавать стука собственного сердца, немного хриплым голосом проговорила: "Вот мои слова!".

Она ценит скупое, меткое слово, как и ее любимые герои - люди сегодняшнего вологодского села, знакомые ей не по мимолетным "творческим командировкам", а по долгим нескорым беседам за чаем, когда художница, не выдавая своей профессии, устанавливает с будущими персонажами своих листов и картин "прямой контакт". Не спорит с ними, не выспрашивает, а беседует обо всем житейски важном. И души людей раскрываются непринужденно и естественно. Потому так колоритны, так разительно искренни в невыдуманных обстоятельствах своей жизни - без лака и подчеркнутой грубости - ее герои: "Конюх" и "Агроном", "Председатель" и "Одна", "Мастерица шаньги печь" и "Мастер делать лодки", "Сама себе хозяйка" и "Плетея", "Русская" и "Молодая" - вереница образов людей вологодской деревни, величественных в своей безыскусственной достоверности.

Главным, самым частым героем ее искусства стала немолодая крестьянка. Материнское сердце Джанны особенно чутко к судьбам этих пожилых женщин, вынесших на своих плечах полную ношу испытаний военных лет и послевоенных тягот. Стольким пожертвовать, столько потерять, столь щедро отдать людям, земле, без рисовки, без показной щедрости, спокойно и просто, со всем миром испить свою чашу! Она умеет стряхнуть с человека досадное, неколоритное, случайное. Ее работы вызывают мысль, что когда-нибудь они расскажут будущим поколениям не меньше, а может быть и больше, о жизни теперешнего поколения людей, чем сухие цифры социологов.

Джанна боится фальши, потому что это сразу поставило бы под угрозу ценность ее труда - а в нем весь смысл ее жизни! Ее "любимые человеки" живут на холсте и бумаге, живут самой обычной жизнью.

Тихими, осторожными, но уверенными шагами прошла Джанна по свежим следам своих героев, прошла, как проходят многие из нас, когда видят, но не замечают. А чудо искусства уже свершилось, и жизнь людей, освобожденная от мелочей, досадной пыли и сумятицы, слишком частой смены "мизансцен", уже светится изнутри ровным, ясным светом.

Нет, Джанна не против "мелочей"! Ведь именно такие "мелочи", как свисающая с потолка рядом с громоздко-уютной керосиновой лампой маленькая электрическая лампочка в картине "Помню, бывало" или аккуратно отстиранные и разостланные половички-дорожки из разноцветных лоскутков в картине "Женихов поубивали", и десятки иных придают ее образам такую резкую достоверность! Уверенно и сразу отбрасывает она все, что мешает, и легко видит то, что непременно войдет нужным "кирпичиком" в сооружаемый ею с женской заботливостью и сноровкой образ. И поступает при этом Джанна как мастер фрески: уж если деталь, то существенная, которую не убрать, не нарушив логический строй образа, и к которой уже ничего нельзя прибавить.

Творчество Тутунджан развивается на прочной основе мастерства. Рисунок так отточен, что о нем почти не думаешь, сосредотачиваясь на самом смысле изображенного. И все же изящество, силу ее рисунка нельзя не оценить. Джанна Тутунджан рисует осторожно и как-то бережно, касаясь листа кистью, которой водит уверенная, твердая рука, с особой заботливой нежностью, наподобие того, как опытный хирург, ощупывая пациента, медленно нажимает на то или иное место, боясь испугать больного. Тонкие, нанесенные легким, гладящим прикосновением штрихи то незаметно для глаза появляются и бегут веселой гурьбой, то исчезают вдруг, неожиданно и неприметно, бог весть куда. В ее рисунках нет расслабленности, вялости, все гибко и изящно, но и добротно и прочно.

Ко многим работам, которые она готовит для выставок, у нее очень много вспомогательных рисунков, эскизов, но большинство этих штудий она никому не показывает, это - "сырой материал". Кое-что из таких работ все же появилось и на ее персональной выставке. Но что она показывала и раньше охотно и с радостью - это рисунки женских рук! Известно, что рисовать руки труднее всего. По тому, как художник справляется с этим, учил И. Е. Репин, можно судить о его таланте портретиста. Джанна рисует руки с особым вдохновением, легко и свободно. Особенно запоминаются этюды старческих рук, этих живых свидетелей биографии человека. Их линии тонки и мелодичны, а сеточка морщин и складок напоминает отполированный веками узор на прибрежной гальке, до того все эти линии пластичны в своей завершенности.

Руки - портретны, но что сказать про лица? Что за бездна характеров, истовых, цельных, сливающихся в один характер - русской крестьянки, русского человека; что за множество настроений, чувств и мыслей, образующих вместе один цельный, исторически сложившийся характер народа! Лицо женщины - колхозного конюха, - изборожденное дробной сеткой морщин, с прозрачным взглядом, в котором угадывается неотвязчивая забота; лицо молодой счастливой женщины, прижимающей к тугой груди здорового первенца; угасшее лицо старика, на миг озаренное беспомощно-счастливой улыбкой при виде белого, гладкого, покрытого пушком комочка с милыми толстыми ручками и боками в рисунке "Сын сына", наконец, лицо той, кто "Сама себе хозяйка", где за взглядом - вся жизнь женщины, привыкшей к постоянному нелегкому труду, отчего так сильно действует на нас ее упрямый, суровый взгляд.

Герои художницы, не обращая часто на нас ни малейшего внимания, заняты своими делами или ведут беседу, молчат, размышляя или вспоминая, наедине с собой и миром, или справляют праздник - это персонажи, которых она без громких анонсов вывела на свои фрески-холсты и фрески-рисунки. И мы волнуемся, слыша не громкое, но неумолимое звучание торжественной мелодии жизни.

Ее работы не оставляют равнодушными никого - ни случайного не искушенного в тонкостях искусства посетителя, ни изощренного мастера, отлично разбирающегося в графических и живописных приемах. Создается впечатление, что у художницы огромный запас сюжетов, образов, наблюдений, что она использует лишь какую-то небольшую их часть. Разумеется, своим удачам она обязана и тому чисто женскому умению вести беседу со своей "натурой" об их женских делах и заботах. Со старыми мало кто так беседует, они привыкли, что ими, их внутренней жизнью не интересуются, а тут слушают и записывают их песни, их слова, и жизнь, которая была значительна, важна лишь для них самих, вдруг оказывается сопричастной с большим, чем их личное, - с жизнью народа. Многозначительное молчание художницы, ее понимающий, тихо поддакивающий взгляд дороже и красноречивее суетных похвал и громких слов сочувствия.

Всего десять лет прошло с тех пор, как Джанна - москвичка - приехала с мужем живописцем в его родную Вологду, после того как оба закончили институт имени В. И. Сурикова в Москве. Она не раз участвовала в областных и зональных, а также столичных выставках и завоевала симпатии вологжан давно, но даже для нас работы ее последних лет оказались неожиданностью (готовя их к выставке, она очень волновалась, никого не пускала в свою мастерскую и привезла все экспонаты в картинную галерею только накануне открытия). Многие считали, что Джанна - график по своему таланту, что ее цветные работы слишком просты по отношениям, подчас излишне резки, чтобы быть гармоничными. Но всмотревшись в них пристальнее - а это нас заставила сделать первая персональная экспозиция ее работ, - мы почувствовали суровое благородство ее далеко не всегда скупой на живописные эффекты палитры. Кстати, "Незабудки", с их фресковой тональностью и строгим благородным колоритом - одна из самых законченных по цвету работ на отчетной выставке вологжан, открытой непосредственно сразу после выставки Тутунджан и посвященной 100-летию со дня рождения В. И. Ленина. Джанна не может позволить себе "просто любоваться" цветовыми отношениями: краски на ее холстах так же "дисциплинированны", как и все элементы композиции. Строй ее живописи бывает суров и четок в изображении характеров мужественных и сильных, мелодичен и светел - в картинах лирических: все от образа, от замысла, от содержания.

Метод, составляющий основу ее творчества, - реализм, она - прямая наследница реалистической ветви классического русского искусства. Эту связь чувствуешь скорее в плане моральном, чем формальном, и как раз это дает право надеяться на дальнейший рост ее органичного таланта, который расцвел на вологодской почве, ставшей для художницы родной.