Портретное искусство Северо-Запада России в контексте русской провинциальной и европейской культур XVII-начала XX в. - Вологда : Вологжанин, [2006?].
ПОРТРЕТ Г.М. ФЕТИЕВА. КОММЕНТАРИЙ ИСТОРИКА
М. С. Черкасова
Портрет вологодского гостя Гаврилы Мартыновича Фетиева (? - 1683) без преувеличения может считаться особым историко-культурным феноменом. В отличие от великих князей, царей, членов царской семьи, вельмож, церковных иерархов, живописные изображения русских купцов допетровского времени нам практически неизвестны. Их нет даже по самой знаменитой торгово-промышленной фамилии России - именитым людям Строгановым. Исключение составляет лишь семейная фреска купцов Никитниковых в составе живописи московской церкви Троицы в Никитниках.
На портрете Фетиев изображен в красном кафтане с золотым шитьем и золотыми пуговицами. У него большие черные, слегка навыкате глаза, крупный нос с горбинкой, черные волосы и борода. Лицо по-иконописному тщательно моделировано, в открытой локальности цвета, в приближении персонажа к зрителю у мастера этого портрета сказываются навыки иконописца [1]. Л. Ю. Руднева считает эту работу посмертной ктиторской парсуной и редким примером изображения по размеру своему больше натуры [2].
До нас дошел не только портрет Фетиева, но и часть его архива, подлинные исторические документы, позволяющие представить жизненный путь этого человека, его многостороннюю (главным образом коммерческую) деятельность и выполнение казенных служб, взлеты и падения, одним словом ряд обстоятельств его повседневной жизни в конкретных условиях русской истории середины - второй половины XVII века. Это был начальный этап формирования всероссийского рынка, возрастания роли купечества и вместе с тем усиления международных связей России, прежде всего со странами Западной Европы. Самым уникальным документом, без сомнения, является записанное со слов умирающего Фетиева завещание, или, как тогда говорили, "изустная память". С учетом достоверно установленной неграмотности этого купца на протяжении всей его жизни и портрет, и завещание придают данному сюжету особый историко-культурный интерес. Во всяком случае, изображение купца в русской живописи последней трети XVII в. - само по себе уникальное явление.
Исследователями выяснено, что Фетиев происходил из посадских кузнецов, живших в районе старинной вологодской улицы Ехаловы Кузнецы. Родоначальником семьи можно считать деда Фетия (производное от греческого имени Фетис, Феоктист - "утверждение Бога"), который глухо упоминается в завещании Гаврилы ("...деда и отца моего дворовые места"). Отец Гаврилы, Мартынко (Мартьянко) на протяжении 1616-1646 годов сумел подняться от бродившего в мире бобыля до полноценного посадского "тяглеца". Если принять мысль о том, что Фетиевский портрет - это посмертное изображение "в возраст", Гавриле на нем можно дать немногим более 50 лет. Значит, его рождение следует предположительно отнести к началу 30-х годов XVII века. В переписной книге Вологды 1646 г. Таврило с братьями (Яковом, Степаном и Семеном) фигурирует во дворе своего отца "Мартьянки Фатеева" в Ехаловой улице [3]. Это наиболее раннее документальное известие о существовании будущего купца. Поскольку в перечне сыновей Таврило указан первым, его следует считать старшим из братьев.
В составе венечного раздела приходо-расходной книги Вологодского архиерейского дома, хранящейся в отделе рукописей РГБ, Л. А. Тимошиной была обнаружена уникальная запись о женитьбе Фетиева 2 мая 1646 года.
Она гласит: "Мая в 2 день дана знамянная память на посад Предтеченскому попу Ивану. Женитца Гаврило Мартинов, понимает Ульяну Иевлеву, оба отроки. Пошлин гривна. Взято" [4]. Вероятно, венчание молодых состоялось в церкви Иоанна Предтечи в Рощенье.
В храмозданной грамоте архиепископа Маркелла 1652 г. Гаврила Мартинов фигурирует в числе других жителей, просивших у архиерея разрешения построить новую деревянную церковь во имя Владимирской Богоматери. В ней были похоронены родители Фетиева, а после его смерти - и он сам, портрет же мог предназначаться в качестве надгробного изображения как ктитора именно этой церкви [5]. В последующие два года Фетиев уже занимается торговлей. Ранние свидетельства о нем как о деловом человеке находим в книгах сбора Вологодского кружечного двора за 19 и 26 февраля 1653 г., когда им с "товарищами" было сдано на государев кружечный двор 1656 ведер вина по "уговорной" цене 8 алт. за ведро, о чем Г. Фетиев договорился в Новгородском приказе [6].
В мае 1653 и в мае 1654 года Гаврило Мартинов впервые упомянут в таможенных книгах Тотьмы и Великого Устюга: приказчики на его барках перевозили государев хлеб и поташ, нанимая до 90 работников. 18 октября 1654 г. он участвовал в общественном приговоре всех вологжан на построение Спасо-обыденного храма во избавление от свирепствовавшей тогда чумы [7]. Это бедствие поразило в 1654-1655 гг. многие местности России, а в Вологде, по разным подсчетам, унесло 2 тыс. человеческих жизней.
С середины 1660-х годов отмечены и первые контакты Фетиева с иностранными купцами. 7 мая 1665 г. он вместе со своим компаньоном СЛ. Белоусовым предоставил голландскому купцу Владимиру Иванову 320 руб. по кабале. К 1659 г. Гаврило Фетиев уже имел сына, о чем узнаем из записи в приходо-расходной книге Спасо-Прилуцкого монастыря: "Вологжанин Гаврило Мартынов подвел преосвященному Маркелу мерина серого, и преосвященный архиепикоп Маркелл благословил ево, Гаврила, с сыном по образу Умиления Пречистой Богородицы окладных". Возможно, это был сын Фетиева Евдоким, упомянутый в явочной челобитной стольника Я. С. Волынского 1665 г., весьма нелицеприятно характеризовавшего "Гаврилку Мартышонка" и его сына Овдокимка как "воров и плутов". Они учинили во время своего приезда на ярмарку в 1663 г. грабеж и насилие над крестьянами села Говорова. В отличие от отца, сын владел грамотой. От имени Евдокима была составлена явочная челобитная вологодскому владыке Симону 15 февраля 1665 г. К этому времени Фетиев со своей семьей уже достиг приличного благосостояния, поскольку Евдоким сообщал о побеге их дворового человека Ларки Булатникова, унесшего часть богатого имущества хозяев [12]. С учетом женитьбы Гаврилы Фетиева в 1646 г. в середине1660-х гг. его сыну Евдокиму могло быть 16-17 лет, однако в дальнейшем он нигде в источниках не упоминается, возможно, умер еще при жизни отца.
В 1660-е годы Фетиев входил в состав верхушки вологодских купцов, поскольку первым указан в группе вологжан в Новоторговом уставе 1667 г. Там вместо него расписался земляк Демка Масленников. В 1670 г. Фетиев вновь служит таможенным головой. На его крутой нрав и самоуправство жаловался архиепископу Симону ларешный целовальник И.О. Головков ("с палкою по таможне ходил и заставил меня, сироту, руку приложить неведомо к какой записке, и я, сирота, не мога терпеть побой и страстей, приложил") [8].
От произвола Фетиева на посту таможенного головы в условиях хлебного недорода 1669-1671 гг. страдали также служилые люди и крестьяне. 30 марта 1671 г. была составлена челобитная от имени 18 помещиков ("тот многих нашу братью словесно бесчестит и материю лает и бьет и бороды дерет"). Речь шла о незаконном обложении Фетиевым "посылочного и заемного хлеба", который они пытались доставить из других городов и уездов. Фетиев отнимал даже кафтаны и шапки, "служилую рухлядь" у тех, кто не мог заплатить пошлин. Помещики были недовольны также и тем, что с их торговых "людишек и крестьянишек" Фетиев по торжкам пошлины берет "не против великого государя указу".
В 1670-е годы значительное обогащение Фетиеву стали приносить сделки с солью. Наиболее крупная операция была совершена им с известнейшим в 1670-е годы московским торговым иноземцем Томасом Келдерманом. Тот продал Г. М. Фетиеву за 300 рублей соляную варницу на Тотьме. К варнице относился целый комплекс - соляной амбар, двор с хоромами, огород, три полянки с пашней и сенными покосами. Еще об одной сделке, совершенной в январе 1675 года, свидетельствует "память" спасо-прилуцких властей Фетиеву на право оброчного пользования в течение 10 лет монастырским соляным рассолом к фетиевской трубе. В декабре 1675 г. Фетиев продал Келдермановскую варницу Спасо-Прилуцкому монастырю за гораздо большую цену - 1257руб. 16 алт. 4 ден. серебром17. К декабрю 1675г. Фетиев уже имел высокое звание гостя. Зачисление купца в число гостей оформлялось обычно выдачей ему от царя персональной жалованной грамоты, содержащей перечисление заслуг, ставших основанием для такого пожалования, а также его новых прав и привилегий. Гости освобождались от присяги в суде (целования креста), которую приносили их "люди" [9].
С Келдерманом у Фетиева продолжались деловые контакты и после сделки с тотемской варницей. Вместе с ним и гостем В. В. Ворониным Фетиев участвовал в различных казенных подрядах - перевозе поташа с Сергачских будных станов, рыбы из Астрахани в Москву, в организации смолокурения на Ваге. ТА. Келдерман же оказался единственным торговым иноземцем, дважды упомянутым в завещании гостя. В первый раз в связи с долгом Фетиеву 755 рублей, а во второй - как получатель ценного подарка ("стакан серебряный с покрышкой большой, золочен кругом"). Через контакты с иностранными купцами в Архангельстве, Вологде, Москве Фетиев мог воспринимать западноевропейские вкусы, культурные запросы.
В кредитных операциях Фетиева с другими иностранными купцами он иногда оказывался должником. С 1674 по 1684 год продолжалось дело по выплате им 800 рублей семейству Виниуса-младшего и Владимира Иванова сына Иевлева (женой последнего была сестра Андрея Виниуса Мария), которое разбиралось в Посольском приказе. Фетиев в 1674 г. смог заплатить Виниусу только 300 руб., а в счет оставшейся суммы вынужден был купить у него 40 ведер вина. Лишь незадолго до смерти, будучи в Архангельске, 24 ноября 1683 г. Фетиеву удалось получить платежную отпись от Марии Виниус о прекращении всех расчетов. С нею же была составлена последняя прижизненная бумага Фетиева 28 ноября 1683 г.: купчая на дворовое место в Коровине улице Власьевского сорока, проданное Фетиеву за 100 руб. Еще одно имя голландца Андрея Владимирова сына де Юнга упоминается в переписной книге Вологды 1711/12 года. В 1678/79 г. гость Фетиев отдал по кабале свой двор голландцу А. В. де Юнгу с братьями. По-видимому, именно на этом дворе останавливался известный голландский путешественник и художник Корнелий де Бруин, проезжавший Вологду в 1701 г.
Есть данные об обращении Фетиева к библиотеке Спасо-Прилуцкого монастыря, хотя он и был неграмотным. В описи книгохранительной казны 1684 г. указано: "Пролог же переплетен в восемь книг, а четверть года из них же по скаске книгохранителя отдана гостю Гаврилу Фетиеву". В описи 1693 г. этот Пролог не отмечен: "...налицо не объявилось". О культурных запросах гостя одновременно с неуважительным отношением к мастерам свидетельствует и черновик недатированной челобитной к нему двух иконников - Ермолки и Якушки Сергеевых. Они униженно просили его выдать им денег "за работешко наше" [10]. В завещании Фетиева упомянуто несколько икон в окладах, которые он оставлял своим близким, а книги не отмечено ни одной. Уже после его смерти прихожане Владимирской церкви жаловались архиепископу Симону на вдову гостя Ульяну, в доме которой находилось четыре иконы, взятые в свое время ее мужем, так и не возвращенные. Взятие книг, икон у монастыря, церкви и их невозращение обратно - это проливает явно нелицеприятный свет на "моральный" облик Фетиева.
Фетиев участвовал и в коллективных закладных операциях по предоставлению денег в долг. В мае 1676г. Г.М. Фетиев упоминается в переписной книге соляного двора Соловецкого монастыря в Вологде. Ему было отдано 49 руб., полученных в Вологодской приказной избе на праве же с выборного головы Кирилла Пашкова и соловецких монахов. На протяжении 1670-х - начало 1680-х гг. Фетиев обзавелся десятками дворов в разных частях посада. Они расположены были в переулке Мостовой улицы, в Новинках, в Петровской улице, в Обуховой улице, на улице Гасилке, в Ехаловых Кузнецах, в Коровине улице, в Дюдиковой пустыни и около Владимирской церкви, прихожанином и ктитором которой он являлся. Не случайно во время следствия в конце 1676 - начале 1677 г. свидетельствующие против Фетиева земляки в сердцах говорили, что "он, Ганка, всем городом Вологдой завладел... родные братья от него отбегают, потому что он, Гаврило, человек гордой". В итогах переписной книги 1678 г. по сказке земского старосты Я. Кодовина и ларешного целовальника В. Парамонова отмечено, что Фетиев имел 28 дворов посадских людей и бобылей, которые "охудали и одолжали" [11].
Произвол, царивший в отношениях Фетиева с посадским миром действительно приобретал иногда семейный характер. Он отражен в явочной челобитной таможенного подьячего М. Матаргина, женатого на сестре Фетиева Евфимии. Полагаем, это была его старшая сестра, вышедшая в 1660 г. уже во второй раз замуж. В 1678 г., когда Матаргин находился в Москве "для государева дела", гость силой взял сестру с мужнина двора "и мочью своею держал у себя по смерть свою, забыв страх божий, меня с нею разлучил". Лишь после кончины Фетиева Матаргин решился обратиться к Патриарху Московскому Иоакиму и вологодскому владыке Гавриилу за помощью в деле возвращения в его дом своей жены. Причиной самоуправства Фетиева в отношении своего зятя, скорее всего, был невыплаченный вовремя долг М. Матаргина.
Резиденцией Фетиева в Вологде был его двор в Коровине улице (приход Владимирской церкви), подробно описанный в розыскных материалах 1685 г. Приведем здесь это описание полностью.
"Да на Вологде на посаде двор умершаго гостя Гаврила Фетиева, в котором жил. А на дворе строения: поземные светлицы деланы все в брус, а в них пять житий, да к тем же светлицам приделал погреб, на погребе сушило. Да на дворе ж две горницы на жилых подклетах, промеж ими сени, а на сенях чердак. У ворот изба людская, против ея сени да конюшня, на них сенница, у конюшни изба скотская, погреб, над погребом анбар хлебной да ледник, да изба скотская с сенми, два анбара хлебные, сарай скотской да поварня, подле поварни анбар да двор скотей и з сараями, а на нем шесть хлевов да две кожевни, а в них кожевенного товару гнет. У тех кожевен дубня, в которой дуб толкут, анбар кладовой, две бани, ворота рубленые створные с калиткою, крыты тесом" [12].
Городской двор состоятельного купца предстает как обширный комплекс жилых и хозяйственных построек, включающий помещения для господ и зависимых людей. Внутреннее наполнение двора и жилых покоев отражено в ярких историко-бытовых зарисовках фетиевского завещания. Они могут быть дополнены данными описи его имущества, составленными в связи с розыском по делу о "воровских и заговорных письмах" в декабре 1676 - феврале 1677 г. Впервые их использовала в своей содержательной статье Е. И. Заозерская. Посуда в Фетиевских домах была серебряная, оловянная и медная. Особенно часто в описях имущества фигурирует серебро: кружки, чарки, шандалы, братины, солоницы, скляницы, кувшинцы, стаканы, "погребцы водки". Женские и мужские драгоценности (золотые перстни, серебряные, жемчужные, хрустальные, яхонтовые и даже алмазные "пуговицы и запоны") хранились в ларчиках. Сундуки были полны беличьим, лисьим, соболиным и песцовым мехом, драгоценными тканями (атлас, бархат, камка, тафта), одеялами, "завесами", различными суконными изделиями.
О том, что богатый хозяин не жалел денег на меха, свидетельствует таможенная книга по Сольвычегодску за 1679/80г. В ней сообщается, что Фетиевский приказчик купил 13 "сороков" соболей с хвостами на 1000 руб. Часть мехов и кож обрабатывалась прямо во дворе, где отмечены кожевенные мастерские, а в завещании указано несколько семей зависимых "швецов" (портных), которых после смерти хозяина следовало отпустить на свободу. Разумеется, многое из упомянутого в описи и завещании имущества было западноевропейского и восточного происхождения и приобреталось Фетиевым в числе привозных товаров на Архангельской ярмарке.
Обилие и разнообразие мужской одежды (кафтанов, полукафтанов, чулков, штанов, шапок) не может не поражать. Здесь и "холодные", и подбитые мехами одеяния разных материалов, покроя, цветов и оттенков. Кафтаны были обильно украшены соболиными хвостами, лисьими лапами, шелковыми кистями, серебряными и жемчужными петлями и пуговицами (вроде тех, что изобразил художник на портрете самого Фетиева), "золотной" и серебряной нашивкой.
Такой бытовой уклад, все эти зеркала и стулья, шпаги и сабли, "карлы" в доме и многочисленная дворня, серебряные подсвечники и удобные экипажи, заморские попугаи и "конарейки", немецкие лошади и индийские утки, яблоневый сад и прочее сближает городскую усадьбу неграмотного Фетиева с дворянским укладом жизни в столице, причем не столько XVII, сколько XVIII века. Вновь возвращаясь к Фетиевскому портрету, выскажем предположение, что традиция портретирования могла быть заимствована столь богатым гостем от представители русской знати (А. С. Матвеев, В. В. Голицын, братья Репнины).
Необычный для Вологды стиль жизни, подкрепляемый невиданными денежными ресурсами, заносчивостью и самоуправством хозяина разительно выделял "Ганку Фетиева", в недавнем прошлом простого посадского человека, а ныне водившего дружбу с торговыми иноземцами и московской знатью, носившего золотые перстни с лазоревыми яхонтами, от сотен своих сограждан-вологжан.
В декабре 1676 г. в Вологду с особо важным поручением был прислан стольник и стрелецкий полковник Федор Александров. Вместе с ним приехала комиссия Стрелецкого приказа - сотник, подьячий и 25 стрельцов. Комиссия должна была описать имущество арестованного в Москве Фетиева и вологодского помещика Спиридона Свашевского, также проходившего по делу о "заговорных письмах". Особое значение придавалось печатной зарубежной литературе: "обыскать книг полских и латинских и немецких печатных и русских писменыхже и всяких писем везде всякими мерами накрепко. И что по сыску книг и писем объявитца, и те все взять ему, Федору, к себе и держать их с великим береженьем. А буде о бьявятца книги московские или киевские печати, и те книги по тому ж взять все к себе".
По окончании переписи воевода И. Д. Голохвастов и дьяк А. Пестриков поставили стрелецкие караулы на всех конфискованных у Фетиева объектах: во дворе в Коровиной улице - 10 чел., в Дюдиковой пустыни - 3 чел., в двух дворах в Ехаловых Кузнецах - 4 чел., во дворе на реке Золотухе - 2 чел., во дворе в пригородной деревне Ескиной - 2 чел. Лавки Фетиева в торговых рядах было приказано беречь рядовым сторожам И. Рубелеву "с товарищи". 3 февраля 1677 г. вологодский воевода и дьяк передали часть имущества по описи Ф. Александрова жене Фетиева Ульяне. Эта передача также сопровождалась составлением описи, опубликованной недавно Т. Б. Соловьевой [13]. Жене было оставлено 53 дворовых человека, 40 четв. ржи, погреб с капустою "и всяким харчом" и даже домашние птицы - попугай, 6 канареек, скворец и соловей.
В 1670-е годы, бывая в Москве, Фетиев поддерживал контакты с такими влиятельными людьми, как В. В. Голицын, А. С. Матвеев, А. И. Матюшкин, И.М. Милославский, И. Мышецкий, А. И. Ржевский. Однако после смерти царя Алексея Михайловича и опалы его фаворита, воспитателя царицы Натальи Кирилловны, крупного дипломата, воеводы, выдающегося государственного деятеля А.С. Матвеева (1623-1682), они не уберегли Г.М. Фетиева от ареста и заключения в застенок Сыскного приказа. Фетиев был арестован, по-видимому, в начале декабря 1676 г. Взяли его со двора стольника князя Ивана Мышецкого, на котором он, прибыв в Москву по торговым делам, остановился (в Китай-городе). Думный дьяк Сыскного приказа Данило Полянский произвел обыск на дворе Мышецкого. Фетиева обвиняли в "чернокнижии" и чародейных заговорах, а главное, в том, что он, Фетиев, давал якобы "черные книги" А. С. Матвееву, который тоже, в свою очередь, подозревался в чернокнижии. С чернокнижием связывались представления о еретичестве, колдовстве, чародействе, контактах человека с нечистой силой, его вредоносности для окружающих ("черная магия"). Осуждались также всякие "заговоры" и "заговорные воровские письма" (Соборное Уложение).
Против чернокнижия и чародейства были направлены церковные и гражданские законы. В России XVII - XVIII вв., в том числе и в Вологде, известны были даже случаи сожжения колдунов и чернокнижников, хотя до широкомасштабных "процессов ведьм", аналогичных западноевропейским, дело не дошло [14].
Обвинения против Фетиева строились главным образом на свидетельских показаниях вологжан Федки Иванова (торгового человека) и Мишки Свашевского (служилого человека), данных под пыткой. При этом каждый из них утверждал, что знает это от другого. Ф. Иванов ссылался еще на слухи, ставшие известными ему от каких-то "походячих торговых людей", которых он встречал в Москве на Красной площади. В слухах и показаниях самым опасным для Фетиева были утверждения о его доверительных отношениях с семьей Матвеева, в московский дом которого он якобы был вхож, и знатный хозяин даже считал вологодского купца из простолюдинов "братом названным" ("добры, де, к нему Артемон Сергеевич и сын его Андрей") [15]. Помимо А. С. Матвеева, в обвинительных бумагах фигурировало имя еще одного известного вельможи того времени - думного дворянина Афанасия Ивановича Матюшкина, который якобы давал Фетиеву на Вологде "траву с кореньем для заговоров". Узелки с травой и заговорное письмо действительно были изъяты у Фетиева во время обыска на его вологодском дворе. Всякого рода ворожба, заговоры, "пришептывания" также преследовались церковью и гражданскими властями как обман простого народа, мошенничество. С этим были связаны и опасения в возможности отравлений, использовании заговоров и коренья в целях политический борьбы для устранения соперников ("заговорные воровские письма").
Неграмотность Фетиева не являлась препятствием для истолкования черных книг, заговорных писем. В показаниях Мишки Свашевского, воспроизводившего слова подьячего Вологодской приказной избы Сенки Васильева и Федки Иванова, "...тот Ганка Мартынов, хотя и грамоте не умеет, толко, де, он, чорные книги знает, а чает, что, де, и Артемона он тем чорным книгам учил и чорную де, книгу ему, Артемону, он, Ганка, дал" [16].
Должны быть учтены и финансовые основания для ареста Фетиева - его обвиняли в уклонении от уплаты таможенных пошлин при провозе своих многочисленных товаров с севера в Москву (нигде по городам он не являл их в таможнях) [17]. Не позднее 8 января 1677 г. был издан указ царя Федора Алексеевича, предписывавший боярам Я.Н. Одоевскому, B.C. Волынскому, нескольким дворянам и думным дьякам прислать в Москву в приказ Большого дворца фетиевские товары.
Были арестованы, доставлены в Москву грамотные фетиевские слуги Д. Березин, И. Казимер, А. Иванов и другие (всего 6 чел.). Под пыткой все они - и слуги Фетиева, и другие вологодские "фигуранты дела" (подьячий С. Васильев, и М. Свашевский) должны были признаться, откуда у Фетиева "заговорное письмо".
О драматизме момента свидетельствует столбец Приказного стола: "Гаврило Фетив привожден к пытке и роздеван и роспрашиван с великим пристрастием, а вроспросе сказал, что он не чернокнижник и черных книгу него никаких нет и не бывало, и грамоте он не умеет, и Артемона Сергеевича черным книгам неучивал и чорной книги ему не давывал, и Артемон ево братом не назывывал и за ним он ничего не знает" [18]. Последняя фраза ("за ним он ничего не знает"), возможно, намекает на то, что от Фетиева добивались, но не смогли получить каких-то показаний против Матвеева. В доме у Матвеева Фетиеву приходилось бывать по делам и лишь потому, что тот руководил Новгородским приказом, в управлении которого как центрального учреждения находилась Вологда.
Самый опасный эпизод в жизни Фетиева, из которого ему удалось выпутаться, не расстроил московских связей гостя. Об их родственном характере свидетельствует брак его дочери Акилины и дворцового дьяка Л. Б. Протопопова. Подпись Льва Протопопова в качестве подьячего Новгородского приказа стоит на поручной записи гостя В. В. Воронина по Г.М. Фетиеве в уплате денег за казенный поташ 4 мая 1677 г. Это одна из первых его бумаг, оформленная уже после освобождения. Размах дальнейшей деятельности Фетиева характеризуют перечисленные в его духовной и других документах торговые компаньоны - гости и члены гостиной сотни В. Воронин, Е. Григорьев, братья С. и 3. Лянгусовы, С. Гирин, И. Пушников, М. Евреинов, торговые люди Каргополя, Холмогор, Архангельска, Ярославля, Нижнего Новгорода, Вологды, жители Княжеостровской волости Двинского уезда.
За месяц до смерти, 27 ноября 1683 г. на государевой службе "у таможенного збору" в Архангельске, он, будучи всю жизнь неграмотным, продиктовал свое завещание. В Московской Руси чаще всего к составлению духовных завещаний прибегали служилые землевладельцы. Завещание Фетиева представляет собой обширный документальный комплекс, включающий, помимо "изустного письма" от 27 ноября 1683 г., четыре росписи недвижимости и посмертных дарений гостя от 20-26 декабря 1683 г. и пространные послесловия высоких церковных особ - Холмогорского архиерея Афанасия (26 декабря 1683 г.) и Московского Патриарха Иоакима (27 ноября 1685 г.). Святительские скрепы и печати придавали необходимый официальный статус распоряжениям гостя.
Весь текст завещания, в соответствии с общим религиозным умонастроением феодальной эпохи, пронизан заботой умирающего о посмертном устроении души. Дважды в нем повторяется указание хозяина главному агенту Дм. Березину, чтобы все оставшиеся за оговоренными выплатами и расходами деньги "раздать с приказчиками души моей по церквам и нищим все без остатку". В духовной перечислено 16 монастырей Вологодского и 4 монастыря Двинского уезда, 3 обители, расположенные в самой Вологде (Галактионова пустынь, Ильинский и Горний Успенский монастыри), два монастырских подворья в Вологде (Соловецкого и Кандалакшского монастырей), десятки отдельных церквей и духовных лиц самого разного ранга (от влиятельнейшего архиепископа Афанасия Холмогорского до попов и причетников скромных приходских храмов в Вологде, Архангельске, Холмогорах и пригородных селах). Весь состав черного и белого духовенства названных учреждений привлекался к организации профессионального заупокойного культа по Фетиеве и щедро одаривался за свою литургическую компетентность в подобных делах (примерно 3552 рублей). В завещании перечислены синодики - в соборных храмах городов поповский и дьяконский, в монастырских - литийный и подстенный, монахам, попам и причту обещаны большие запасы свеч и ладана, "камки астрадамской", атласа и бархата, целые ведра и "осьмушные скляницы" церковного вина. Предусматривались и другие дарения по монастырям - лошадями и даже "гнездами лебедей".
Не были забыты завещателем тюремные сидельцы и нищие, которым одних только калачей предписывалось раздать для поминовения Фетиева на сумму 100 рублей. И как здесь не вспомнить наблюдение голштинского посла Адама Олеария о том, что "среди русских находятся люди, которые не тольком много средств жертвуют на церкви и монастыри, но кроме того щедрою рукою раздают милостыню бедным, хотя, с другой стороны, они не очень совестятся обмануть своего ближнего при покупке, продаже и других делах".
Выделяя во всем наследии Фетиева три основных компонента - денежный капитал, городскую недвижимость и землевладение, видим, что распоряжения первым и вторым были полностью продиктованы религиозными мотивами посмертного устроения души. Владимирская церковь, в которой "вблизи гробов моих родственников" завещал похоронить себя Фетиев, стала наследницей второго из указанных компонентов (дворов, огородов, лавок, квасоварен и кожевенных изб, дворовых, лавочных, огородных, амбарных мест и пр.). В завещании определялось назначение городской недвижимости для церкви - отдавая данные объекты "в кортому" (в аренду), церковный староста за получаемые доходы ежегодно выплачивал ругу попу (10 руб.), дьякону (5руб.), пономарю (2руб.) и просвирнице (1руб.). Кроме этого, Фетиев назначал Владимирскому попу с причетниками в течение 10 лет после своей смерти 15 рублей в год, то есть их поминальные функции бесперебойно оплачивались на многие годы вперед. В этой связи любопытно выглядит статус Владимирской церкви: будучи посадской, она как тяглая облагалась церковной данью в казну архиерея, имея в то же время явные черты ктиторского храма. После смерти Фетиева контроль над ее хозяйственно-торговой деятельностью осуществляла посадская община данного прихода в лице старосты. Некоторое время этим старостой в конце 1690-х годов был фетиевский приказчик Дмитрий Березин.
Самым дорогостоящим (2 тыс. рублей) дарением Фетиева в пользу Владимирской церкви стало строительство по его завещанию каменного теплого двухшатрового храма, имеющего один престол в честь небесного патрона - гостя Архангела Гавриила, а второй - в честь основоположника русского монашеского общежития Феодосия Печерского. Вступая в явное соперничество с архиерейским домом, гость завещал построить к Гаврииловскому храму колокольню такого же образца, что и соборная. Для нее в 1685 году тем же любекским мастером Альбертом Бенинком, который в 1687 году изготовит владычный колокол, был отлит двухсотпудовый колокол "по души Фетиева в вечное поминовение". Выполнение подобных заказов бывало возможным при наличии тесных связей заказчиков с торговыми иноземцами, бравшими на себя посреднические функции. Для архиерейского дома такой заказ исполнил голландец Балтазар Фадэмпрехт (он же "Балсырь Балсырев" по русским источникам). Не исключено, что тот же голландец исполнял посреднические функции и для Фетиева. Таким образом, денежное и имущественное богатство Фетиева, обусловившее его быстрый взлет на протяжении недолгой жизни, вскоре после смерти оказалось утилизованным, в чем несомненную роль сыграли религиозные установки сознания, собственное понимание сравнительной ценности накопленного неправедным по преимуществу путем богатства и вечности поминовения во имя искупления грехов и спасения души.
Примечания
1 Рыбаков А. А. Художественные памятники Вологды XIII - начала XX в. Л., 1980. С. 29.
2 Руднева Л. Ю. О живописной парсуне последней трети ХУП в. и ее традициях в XVIII в.//Русский исторический портрет. Эпоха парсуны. М., 2004. С. 46.
3 Тимошина Л. А. Расселение гостей, членов гостиной и суконной сотен в русских городах XVII в.//Торговля и предпринимательство в феодальной России: К юбилею профессора русской истории Н.Б. Голиковой. М., 1994. С. 131-133.
4 ОР РГБ. Ф. 178 (Музейное собрание). Кн. 325. Л. 177 об. Благодарю Л. А. Тимошину, предоставившую мне эти сведения (М. Ч.). 5ВЕВ. 1873. №2. С. 62-63.
6 РГАДА. Ф. 137 (Городовые боярские книги). Oп. 1. Вологда 1а. Л. 22 об - 28 об. Благодарю И. В. Пугача, предоставившего сведения из этого источника (М. Ч.).
7 Таможенные книги Московского государства. Т. 2. М., 1951. С. 229, 560; ВГВ. 1873. №2. С. 62-63; ВГВ. Часть неоф. 1858. № 13. С. 292, 298; ГАВО. Ф 1260. №692; № 1839. Л. 25-28.
8 ГАВО. Ф. 1260. №99; №2303; №5170. Л. 4; Ф. 512. Oп. 1 Кн. 36. Л. 113; Ф. 1260. №2303. Л. 1-4; Старая Вологда. XII - начало XX в. Сборник документов и материалов. Вологда, 2004. №137.
9 Русская старина. 1870. Т. 135. С. 210; ГАВО. Ф. 1260. №2034; № 1357. С. 4-5; ВГИАиХМЗ. Ф. 3. Кн. 5. Л. 245-об., 180 об. - 282; Голикова Н.Б. Привилегированные купеческие корпорации в России XVI - первой четверти XVIII в. Т. 1. М., 1998. С. 122 - табл. 6, с. 153 - табл. 8.
10 ГАВО. Ф. 1260. № 1658; Ф. 652. Кн. 37. Л. 76.
11 Старая Вологда. № 142; Цит. по статье: Заозерская Е. И. Вологодский гость Г. М. Фетиев: (Из быта торговых людей XVII в.)//Записки историко-бытового отдела Государственного Русского музея. Т. I. Л., 1928. С. 207; РГАДА. Ф. 137. Вологда За. Л. 62, 66 об. 78 об. 105; Ф. 1209. Кн. 14741. Л. 24 об., 57 об., 82, 99 об., 134 об., 140, 140 об., 144, 146 об.,147, 202, 294 об., 301 об., - 302.
12 ГАВО. Ф. 1260. №297. Стлб. 19.
13 Привилегированное купечество России во второй половине XVI - первой четверти XVIII в. Сб. док. Т. 1/Отв. сост. Т. Б. Соловьева. М" 2004. С. 268-273. №60.
14 Лавров А. С. Колдовство и религия в России. 1700-1740. М., 2000. С. 347-360 и др.
15 РГАДА. Ф. 210. №749. Документы разряда. Л. 224-225.
16 Там же. Л. 161.
17 РГАДА. Ф. 210 (Приказной стол). №749. Л. 84-84 об. 18 Там же. Л. 364.
