Борисова, М. Тепла и света божественна взыскуя.. : (Прокопий Устюжский) // Православные святые: [Рассказы / Сост. В.М.Воскобойников] : - СПб.: РЕСПЕКС, 1996
Тепла и света божественна взыскуя... (Прокопий Устюжский)
Лучезарным и свежим северным утром к новгородской пристани, слаженной из огромных, отполированных водой и ветрами бревен, подвалил чужеземный корабль. Новгородцам это было не в диковинку: Господин Великий Новгород с кем только ни вел торговых дел!
Крепкие пеньковые чалки захлестнулись вокруг дубовых кряжей, корабль плотнее притиснулся к причалу, и на берег сошел молодой человек: заморский гость, то есть купец. В первый раз отправлен он был из отчего дома с деловым поручением. Позже, много позже, когда будет писаться его житие как православного святого, о нем будет сказано: "Родом он был из западных стран, латинского языка, из немецких земель". Кроме определения "западные страны", все в этой фразе относительно. Начнем с характеристики неких земель как "немецких". Дело в том, что в те стародавние времена, а точнее сказать - более семи столетий назад, понятие "немецкий" никакого отношения к собственно Германии не имело.
Например, "кондийскими немцами" звались шведы. Корабль молодого "немца" мог приплыть из норвежского Бергена; из вольного города Любека; из Брюгге, что во Фландрии; из Лондона, наконец. Все это для русского человека было стороной "немецкой" по простой причине: из-за "немоты" своих жителей, по-русски не говоривших. "Немец" - человек как бы немой: сам тебе толком ничего не скажет, да и тебя не поймет...
А как же быть с "латинским языком"? К XIII веку, в котором происходили интересующие нас события, на латыни, разумеется, уже никто не говорил. Она превратилась в язык науки и, что очень важно, в язык католической церкви. Церковные книги писались на латыни, на латыни же велись богослужения. Человеку той эпохи важнее важного было - на каком языке другой человек молится Богу. На латыни? Значит, он сам - "латинского языка", а спутники его и вовсе именуются "латинянами".
Дальше наш рассказ подходит к весьма интересным обстоятельствам. Мы не знаем, откуда точно прибыл в Новгород молодой чужестранец. Мы не знаем его имени. Мы не знаем, что за товары он привез, не можем описать его одежды - ну, прямо, никаких фактов не дает нам "Житие". Однако, с большой долей вероятности, можно предположить душевное состояние заморского гостя.
Душа его томилась.
Семейные ли обстоятельства были тому причиной или метания сердца и ума, но душа купеческая пребывала в смятении, в унынии, и жаждала тепла и света. Божественного тепла и света Божественного. Однако выросший и воспитанный в католической вере, чужеземец в ней отрады и утешения не находил.
"Житие" утверждает, что на крутую перемену своей судьбы он решился в первый же приезд. С одной стороны, возникает сомнение: уж больно круто это решение ломало жизнь, дерзким оно было, и доселе не знавшим подобных примеров. С другой стороны, мы же не знаем, сколько времени понадобилось на разгрузку корабля, какие причины могли заставить задержаться иноземных мореплавателей у новгородского причала. Впрочем, одну из возможных причин нам подсказывает даже скупое на конкретные детали "Житие". В первый же день молодой купец, вверенный попечению своих старших и опытных товарищей, сбежал и скрылся! И уж вряд ли "латиняне" не потратили какого-то времени на его розыски.
Где они пытались найти беглеца: на торговых площадях или в кружалах - питейных заведениях, - неведомо, но, надо полагать, не там, куда направил беглец свои стопы: не в православных храмах. А его туда словно чья-то рука вела, и он понимал - чья. На него почти не произвел впечатления собор Святой Софии - княжеский собор, незадолго до описываемых событий возведенный в княжеском Юрьеве монастыре. На величественные соборы молодой купец насмотрелся и в своих родных краях. Кроме того, врата собора Софии, с металлическими литыми фигурами, были изготовлены в Марбурге, а это и вовсе отсылало память иноземца к убранству католических храмов. Чтобы не возникало вопроса, откуда врата попали в Новгород, поясним: они были взяты в качестве трофея, после того как новгородцы в конце XII века захватили шведскую древнюю столицу Сигтуну.
В маленьких, так называемых "уличанских" церквах, построенных на средства уличан - общин городских, вот где обретала душа странника вожделенные свет и тепло. С умилением отмечал он то, что различало католическую и православную службы, церковный приход, архитектурный облик храмов. Там - островерхие башни, стрельчатые арки, увлекающие взоры и души в холодную заоблачную высь. Тут - купола мягких очертаний и деревянные башенки, похожие на сложенные "домиком" ладони... Там молящиеся сидят отъединенно друг от друга, каждый на своем месте, со своим молитвенником. Здесь, в православных церквах - все купно, иногда - тесной толпой. Всяк молится как ему душа велит, кто - отдавая поясные поклоны, крестясь мелкой щепотью, а кто и стоя на коленях, припадая к полу телом, отдаваясь таинству всем своим существом. Свет и тепло - от свечек в руках молящихся, свет и тепло - от священных текстов, не по молитвенникам читаемых, а как бы из глубины душ жарким шепотом истекающих.
Особое внимание обращал чужеземец на нищих, калек, бессловесных дурачков, толпившихся на папертях. Чем-то они казались похожими на него самого. Не был ли и он калекой, уже потерявшим опору в вере отцов и покуда не поддержанный иной верой? Разве не был и он косноязычен, почти бессловесен? Разве не выделялся своей суконной, узкого кроя одеждой в толпе простолюдинов и простолюдинок, носивших рубахи и некие подпоясанные хламиды льняного полотна? В родных краях чужеземца льняное полотно могли покупать только весьма зажиточные люди...
Долго ли, коротко ли было странствование иноземного купца по новгородским храмам, но где-то и кто-то, видно, присоветовал ему искать убежища в монастыре. Может ?ыть, советчик сыскался в церкви Параскевы-Пятницы на Торгу. Ее построили новгородские "заморские купцы", то есть те, кто вел, в основном, заграничную торговлю. Многие из прихожан церкви владели чужими наречиями. Так или иначе, очутился иноземец в Спасо-Хутынском монастыре, расположенном на расстоянии "семи поприщ" от города.
Здесь предстал он пред очи игумена - преподобного Варлаама. И что же? Настоятель поначалу выказывал большие сомнения. Искренен, тверд ли в своих намерениях бывший католик? Он богат, на корабле лежат пока что принадлежащие ему товары... Сможет ли он с радостной душой принять скудость монастырского житья? Сможет ли отречься навсегда от своих родителей, потерять их так, как бы они умерли? Ведь сказал Христос: "...если кто хочет идти за Мною, отвертись себя и возьми крест свой и следуй за Мною...".
Ничто не пугало чужеземца. Он жаждал припасть к православию, как истомившийся путник - к ручью, как оголодавший - к еде, как бездомный - к порогу хижины.
К тому времени сотоварищи по торговле выгодно продали все, что привезли с собой, в том числе и то, что принадлежало их младшему компаньону. Он сумел взять свою долю - весьма изрядную, - часть денег раздал нищим и убогим, остальные пожертвовал на строительство в самом монастыре храма Преображения Господня. И начал, как пишется в "Житие", "пост и великое о Боге терпение". По прошествии некоторого времени чужеземец принял Святое Крещение по православному обряду и наречен был Прокопием. Так мы его в дальнейшем и станем называть.
Казалось бы, новокрещенному Прокопию прямой путь - в монахи. Всякие сомнения в искренности и истовости его веры давно отпали. Однако, судя по всему, молодого послушника начали одолевать новые душевные тяготы. Он не только желал смиренно предаваться вере, но рвался страдать за нее, претерпевать сугубые лишения! В размеренном же распорядке монастырской жизни как-то тускнел тот Божественный свет, который озарял его душу среди прихожан маленьких "уличанских" храмов. Уединенность кельи не очень-то дышала живым теплом.
И Прокопий избирает путь труднейший: принимает житие юродствующего Христа ради. Что это значит? Это значит: человек намеренно, специально напускает на себя дурь. Он ходит в рваной и грязной одежде, редко моется, ведет себя, как бы мы теперь сказали, вызывающе. Кричит, что в голову взбредет, хохочет и буйствует невпопад, бормочет непонятное. Так называемые блаженненькие - те кроткие, тихие и безобидные. Юродивый же постоянно "задирается", нарочно злит и раздражает окружающих. Для чего? Для того чтобы терпеть от них обиды, поношения, а то и побои, во имя Христа и во славу Его. Иногда, правда, люди начинают замечать: в бессмысленных вроде бы речах юродивого есть высший смысл, только не сразу понятный. Дано ему видеть и предугадывать то, что обыкновенному человеку ни увидеть, ни предположить невозможно. Но как же не хочется обыкновенному человеку ломать свою натуру!
Одно дело - доверяться указам государевым, решениям Вече всенародного или словам священника в храме. Совсем другое - заставить себя прислушиваться к тому, что кричит или бормочет бесноватый оборванец. Да и к чему заставлять? Прогнать юродивого, вытолкать его взашей со двора, собак на него спустить, детишкам отдать на посмешище.
Именно такой судьбы хотел для себя Прокопий, на поношения и издевательства рассчитывал он, отправляясь юродствовать на улицах и храмовых папертях Новгорода. А что получилось на деле? Получилось наоборот. Где бы он ни появлялся, как бы себя ни вел, сопутствовала ему слава: "Вот тот иноземный господин, который напитал нищих и способствует строительству монастырского храма! Благослави его Господь...". И всем хотелось Прокопия приласкать, утешить, возблагодарить.
- Я уйду, - сказал Прокопий настоятелю.
- Куда? - в недоумении и тревоге спросил настоятель.
- Куда глаза поглядят. Благослови меня в путевую дорогу...
Долго отговаривал преподобный Варлаам новокрещенного Прокопия. Угнетает, мол, слава - затворись в келье, прими обет молчания. Но не иди на верную телесную погибель! Прокопий был тверд, как скала. И дал ему отец Варлаам благословение, и пошел будущий православный святой Прокопий куда глядели его глаза, куда его Бог вел.
А вел Бог Прокопия все на восток да на восток, да чуть севернее... Шел он местами дикими, заселенными редко. Переправлялся в утлых лодчонках через реки Шексну, Мету и Мологу, миновал край Белого озера, где только спустя столетие возникнут знаменитый Кирилло-Белозерский и прочие монастыри... Шел темными лесами, оставив по правую руку город Тотьму, а по левую - Вельск. В лесу часто ночевал на земле под каким-нибудь вывороченным бурей древесным корневищем. Дикие звери подходили на мягких лапах, дышали в лицо. Северные летние ночи - светлые, но Прокопий не открывал глаз, избегая суетного любопытства. Верил: зверь не тронет, гад не ужалит, Бог сохранит. От земли шла теплота. Свет неведомый указывал дорогу. Душа Прокопия пела.
Попадались на пути его селения: бревенчатые избы с высоко прорубленными маленькими окнами, затянутыми бычьими пузырями. В сумерках там жгли лучину. На делянах, отвоеванных у леса, сеяли темный длинноусый злак под названием "рожь", а также сажали диковинный земляной овощ - "репу". Жители деревень были хмуры, неприветливы. Над Прокопием смеялись, частенько и побивали его, а подая - корку хлеба или пареную репу - бросали наземь, Как собаке. Собаки оспаривали скудную подачку, драли и без того ветшавшую с каждым днем одежду юродивого; Ночами редко пускали его в жилища, чаще ночевал он в скотном сарае или на огородных задах. Собаки, враждебные днем, ночью приходили, ложились рядом, грели своими телами, зализывали сбитые в кровь ноги.
Так одолевал Прокопий не версты, не десятки, и даже не сотни, но десятки сотен верст. И достиг края, называемого Заволочьем. Назывался он так по простой причине: для того чтобы попасть туда водным путем - а иных торных торговых путей тогда не было, - приходилось кое-где перетаскивать суда по суше волоком. В Заволочье испокон веку обитали племена, звавшиеся "чудью заволочьской". Однако к моменту появления там Прокопия эти земли уже вовсю обживались православными русичами.
Поздним вечером добрел Прокопий до некоего города и заночевал в ветхой часовне. А наутро проснулся, вышел наружу, глянул окрест и был пленен и очарован. "Тут - конец моим скитаниям, - подумал странник. - Этот город будет мне пристанищем до конца дней моих".
Город, возникший на слиянии рек Сухоны и Юга, звался Великим Устюгом. Поначалу - Устьюгом. На знамени его изображен старец, с двух рук, из двух кувшинов сливающий воду в один поток...
На высоком берегу Сухоны, окруженные садами и огородами, располагались крепкие, изукрашенные деревянной резьбой жилища устюжан. А на самом живописном месте, на стрелке, образуемой течением обеих рек, высилось истинное чудо: собор Успенья Пресвятой Богородицы, для краткости - Успенский. Был он деревяным, бревенчатым, однако поражал размерами, высотой и величием. Вообще-то, размеры деревянных построек ограничены естественной высотой древесных стволов. Поэтому нередко строители храмов делали помещение не квадратным, а многоугольным, то есть - предельно просторным. Успенский собор состоял как бы из пяти соединенных вместе помещений, был пятишатровым. Что же касается высоты, то, по расчетам современных ученых, она, вместе с главой и крестом, равнялась примерно семидесяти метрам. Выше, чем нынешний двадцатиэтажный дом!
На паперти этого дивного храма поселился Христа ради юродивый Прокопий. Со временем к его имени прибавилось прозвание "Устюжский". Здесь, в Устюге, как повествует "Житие", Бог и воздал ему великую свою благодать, отметив его даром пророчества и чудотворства.
Жил Прокопий словно птица небесная, гнезда не вьющая. Питался подаянием, ел понемногу, больше раздавал нищим. У бедных брал благодарно, подношениями богатых гнушался. Как птицу злые дети норовят подшибить камнем или палкой, так и Прокопия обижали злые люди. Но "тычки и побои" воспринимал он "как бы чужим телом, и молил Бога не ставить их во грех обидчикам, ибо те сами не ведают, что творят...
Спал Прокопий Устюжский мало и где придется: под забором - так под забором, на мусорной куче - так на мусорной куче. Но почти все ночи проводил в разных церквах, где молился коленопреклоненно, со слезами, прося у Господа помощи городу и людям его. Во время кратких снов посещали его порою видения и озарения.
Так, однажды, в воскресенье, после заутрени, начал юродивый с криками и воздыманиями рук предрекать городу страшное бедствие от огня и воды. Слезно молил он прихожан покаяться в грехах, повиниться в винах, просить прощения у обиженных. А в небе светило ласковое солнце, в домах ожидала людей аппетитная снедь, никому не хотелось слушать безумные речи, тем более - каяться и виниться. Не раз и не два взывал Прокопий в последующие дни к совести сограждан, не раз и не два рисовал жуткие картины грядущего бедствия. Все без толку. Он и прорицать утомился.
Но вот, на вторую неделю после первого пророчества, на город с четырех сторон от горизонта стали наползать четыре аспидно-черных тучи... Голубое небесное поле все сокращалось и сокращалось, вот последний клочок остался светиться в зените, вот и он померк. Тучи столкнулись, словно гигантские возы, груженые гигантскими черными каменьями. Грохот заложил людям уши, молнии ослепили глаза, сердца выстудило ужасом.
Вот когда набились они битком в Успенский собор и прочие храмы, вот когда взмолились и возопили! И праведный Прокопий вместе со всеми неустанно возносил молитвы к Господу и Божьей Матери, чтобы смилостивились они, не допустили гибели города. И свершилось чудо! Даже - два чуда...
Величайшей драгоценностью Успенского собора была икона Богоматери Одигитрии. На нее, святую заступницу, и возлагали надежды горожане, перед ее образом рыдали и стенали. И вдруг от иконы брызнул благоуханный источник: это было святое мирро. В ту же минуту рассеялись тучи, очистилось небо, вся природа успокоилась. Мирро продолжало истекать еще многие дни и было целебным: ставило на ноги калечных, слепых делало зрячими, изъязвленных - чистыми.
Следы же бури, града, камнепада вскоре обнаружились невдалеке от Великого Устюга, в местности, называемой "Котовальская весь". Там деревья повалило ураганом, зелень повыбило градом, землю искорежило падавшим с неба булыгами. Однако никого из людей и никакой скотины не убило и не покалечило.
Так и проживал праведный Прокопий на соборной паперти, время от времени смущая и поражая горожан странностью поступков и речей. Однажды, например, шла к храму жена посадского человека Мария и вела за руку трехлетнюю дочурку. Вдруг, к полному изумлению свидетелей, Прокопий сошел с паперти и, став коленями в грязь вешней распутицы, поклонился девочке земным поклоном. И сказал ошеломленной матери Марии: кланяюсь, мол, будущей матери великого Стефана, архиепископа и учителя Пермского. Тут народ изумился еще больше: пермский край населяли закоренелые язычники, православная вера к нему и близко не подходила... В очередной раз решили: юродивый, болтает без понятия; убогий, что с него взять?
То-то удивились бы они и устыдились, если бы дожили до семидесятых годов следующего века. Именно тогда началась миссионерская и просветительская деятельность духовного пастыря, святого Стефана Пермского, который не только отвратил пермяков, нынешний народ коми, от язычества, не только принес им свет православия, но и создал для них, бесписьменных, азбуку и буквари, переводил на пермяцкий язык священные книги и действительно стал первым епископом ново-созданной Пермской епархии.
Имя Стефана Пермского возникает и еще в одном рассказе о чудесах, сопровождавших житие Прокопия Устюжского. Однажды, на восьмой год его пребывания в Устюге, выдалась зима небывалой лютости: от морозов трескались деревья, замерзшие насмерть воробьи падали из-под избяных застрех, вьюги переметали пути и забивали снегом входы-выходы. Много погибло людей, пало скотины. Особенно туго приходилось беднякам и нищим. Праведный Прокопий долго оборонялся от стихий молитвами, но и ему невмоготу стало терпеть на паперти метельное лихо. Толкнулся было в одну, другую малую часовенку, где грудились нищие. Те, видно, боялись истратить на пришлого крохи скопленного тепла: не приняли юродивого, прогнали. Пошел туда, где грелись друг другом бродячие псы - те разбежались. Наконец направил Прокопий стопы на "угольный двор" позади Успенского собора и постучался в жилище некоего Симеона - служителя храма, в каком чине - про то в "Житие" не сказано.
Симеон же, как оказалось, в мыслях давно схоронил Прокопия, справедливо полагая, что бездомному в такие морозы и трех дней не протянуть. Изумленный, он ласково принял юродивого и стал спрашивать, какое чудо помогло ему выжить. И Прокопий поведал доброму Симеону историю своего спасения, наказав при этом строго-настрого никому ее не рассказывать, покуда он, Прокопий, не отдаст Богу душу.
Не найдя сочувствия ни у нищих, ни у собак, праведник вернулся на паперть и снова погрузился в молитвы. И вскоре явился ему прекрасный юноша, сказавший: "Хранит Господь любящих его". В руке у юноши сверкала багряным и белым цветом ветвь неведомого древа. "Прокопий, - объявил юноша, как об этом с трогательным простодушием повествуется в "Житии", - прими неодолимую жизнь своему телу, очищение и освобождение от мучительного, сильного, зимнего мороза!".
Вот почему Христа ради юродивый пришел к Симеону не только живым, но в радостном, приподнятом состоянии духа. Симеон же раскрыл тайну чудесного спасения Прокопия только после его кончины. И первый, кому доверился Симеон, был его сын - будущий креститель и просветитель дикого края Стефаний Пермский!
Предполагаю, что читающий эту главу может придти в некоторое недоумение. Действительно, если вооружиться бумагой и авторучкой или микрокалькулятором, то быстро выявится, что факты, сообщенные в "Житии", не всегда стыкуются друг с другом, даты - весьма условны, точность их - относительна. Да и чудеса, творимые святым Прокопием, могут напоминать те, что творили и другие святые. Но "Житие" - не биография. Оно пишется по другим законам, имея целью не дать знание уму, а дать пищу душе. Чудеса - на то и чудеса, чтобы не проверять и не сверять их, а в них верить. Или - не верить. Но лучше верить! Потому что каждое описанное чудо таит в себе и духовный совет, и тепло народной памяти, и те лучи надежды, которые озаряют жизнь.
Какое-то особое обаяние исходит от личности Прокопия Устюжского. Вот посиживает он себе на паперти храма, привыкли к нему, как к части самого храма, вроде полногласного колокола по имени Тюрик. Носит донельзя ветхую одежду, растоптанную и рваную обувку. К словам его по-прежнему прислушиваются через раз, не утруждая себя проникновением в их потаенный смысл. Зато внимательно глядят на три кочерги, которые юродивый Христа ради носит в левой руке. Тут все просто, и думать не надо: если кочерги - внаклон, значит, быть осенью богатому урожаю. Если - торчком, запасайся, чем можешь, в лесах: хорошего урожая не дождешься.
Однако подходил к праведному Прокопию смертный час. В последние годы жизни полюбил он сидеть на камне возле речного обрыва, благословляя плывущие по Сухоне корабли. Тут завещал и похоронить себя.
В начале июля 1303 года Прокопий Устюжский в последний раз сошел с паперти Успенского собора и отправился к самому древнему устюжскому храму - к собору Михаила Архангела, архистратига, военачальника архангельских небесных сил. Там, помолившись Господу, лег Прокопий на землю возле стены храма, сложил руки на груди и тихо скончался. В тот миг, когда душа его отлетела, тело сделалось невидимым.
И сразу же с небес полетел снег. Это в июле! Снег падал целую ночь, и лег на землю покрывалом чуть ли не в сажень толщиной. Поутру горожане изумились и огорчились, полагая, что снегопад уж непременно повредит посевам и огородным посадкам. Забегая вперед, скажем: ничуть не бывало! Нивы и огороды только посвежели и прибавили тучности.
Но, пожалуй, не менее, чем снегопад, изумило горожан другое обстоятельство: на паперти Успенского собора не оказалось Христа ради юродивого Прокопия! Все, как всегда, на своих местах, храм стоит, колокол Тюрик звонит, а Прокопия нет. Его искали три дня. И вот обратили внимание на высоченный сугроб возле собора Михаила Архангела. Повсюду снег растаял; сугроб же высился, словно только что наметенный. Разрыв его, обнаружили нетленные мощи Прокопия.
Его похоронили на берегу Сухоны возле камня, на котором он любил сидеть, благословляя плывущие мимо корабли. Оплакали, отпели, погребли и... - увы, - забыли на долгие годы. Почти на полтора столетия, пока не явился в облике нищего некий московитянин Иоанн. Он поставил на месте погребения Прокопия небольшую часовенку, в часовенке поместил образ с изображением юродивого. Писал его Иоанн, видимо, по наитию свыше. Но священники, иереи соборной церкви, панихиду служить отказались. Устюжане же пошли еще дальше: Иоанна выгнали, образ выкинули, часовенку раскатали по бревнышку.
Прошло еще десять лет. Устюжские ратники отправлены были под Нижний Новгород держать заставу против татар. И принялась их тут косить желудочная лихорадка. В жару и бреду многим являлся Прокопий в том самом виде, в котором изобразил его захожий московитянин Иоанн. Некоторые одумались, покаялись, дали обет: по возвращении воздвигнуть над мощами Прокопия церковь. Они выжили и выздоровели. Те же, что не вняли чудесному знамению, померли.
Наступил конец службе, устюжане отправились домой. Торопились поскорее увидеть родителей, жен, детей...
Но идя по берегу Сухоны, вспомнили свой недавний обет. Остановились в некой деревеньке, навалили строевого леса, сбили в плоты, сплавили по реке. И построили на месте упокоения Прокопия церковь, правда, не во имя его, а во имя святых братьев Бориса и Глеба - к лику святых Христа ради устюжский юродивый был причислен позднее. Но наступил день и час, когда во имя святого Прокопия Устюжского освящена была уже каменная церковь, возведенная все на том же месте.
Чем дорог нашей духовной памяти этот святой? Может быть, тем, что всей своей жизнью утверждал то, без чего нельзя прожить ни в какие времена? Прокопий Устюжский как бы говорит нам: ступить на праведный путь никогда не поздно. И еще говорит: свет духовный ярче и путеводнее самого яркого земного света, а тепло духовное греет надежнее, чем богатая одежда и стены прочного дома. Научает понимать: истина исходит не только из дворцов и храмов, она может обитать и на паперти. И самое, пожалуй, важное: преподобный Прокопий как бы советует нам быть терпимыми. Юродивый странен, дик, он не такой, как все. Так вот, учись мириться с тем, что есть на свете другие, ничем на тебя не похожие, но они тоже под Богом ходят, они достойны твоего внимания и сочувствия. Тебе непонятна чья-то речь, она кажется тебе не стоящей внимания? Будь осторожен: не затыкай уши, не гони говорящего от своего порога. Дай себе труд выслушать, разобраться - вдруг в темных речах кроется пророчество? Тогда только от тебя будет зависеть, падут ли небесные камни на твою голову и на головы твоих близких, или безопасно свалятся в пустынном месте...
День памяти святого блаженного Прокопия Устюжского Православная Церковь отмечает 8 июля.
