Пантелеев А. Художник и его герои // Искусство. - 1987. - № 2

А. ПАНТЕЛЕЕВ

Существует ли герой в произведениях пейзажного жанра? Такой вопрос правомочен. Безусловно, он есть, хотя чаще всего это присутствие внешне не видно. Для нас герой пейзажной картины - то же, что и герой лирического стихотворения; песни, зачастую танца. Мы слышим тембр его голоса, интонацию, ощущаем его незримое присутствие. Иногда героем становится сам автор произведения, обращающийся к человеку с надеждой передать ему свои жизненно-поэтические наблюдения.

Конечно, частица самого автора присутствует в действующих лицах любого художественного произведения. Есть видимые образы, существующие воочию, и другие, внутренние - изобразительно отсутствующие. Героем становится человек или много людей, через которых кристаллизуется точка зрения автора, его отношение к тому или иному явлению. Образуется особая художественная речь, "подслушанная" в жизни.

Судьба так сложилась, что жизнь и творчество тесно связали меня с жанром пейзажной живописи. Так уж было предопределено. Мне с раннего детства довелось видеть впечатляющие картины яркой природы. Частые разъезды по стране с родителями в довоенные годы, смены впечатлений, картины Кавказа, Крыма, Урала, Севера и других мест исподволь складывались в особое чувство люб природе, которая уже в сознательном возрасте определяющим пристрастием в искусстве.

И сейчас я часто вспоминаю те далекие картины: кипящий в белой пене, гарцующий Терек у подножия мистической громады Казбека, тихоструйная река Молога среди древних боров, среди ромашковых полей северного края, бескрайность теплого Черного моря с его скалистыми берегами и удивительные растения с тягучими и знойными ароматами. Это пейзажи детства - счастливого и солнечного. Это мир ребенка, окруженного лаской земли, солнца и близких людей.

Надо сказать, что через много лет я вновь с волнением посещал эти места, иногда - с тщетным чувством утраченных ощущений, иногда - с радостным восторгом от наполнения давно прошедшим, но очень важным - опытом детских прикосновений к жизни. Все мое детство меня окружали люди внимательные и добрые. Через их любовь, в соприкосновении с ней делалась ласковой и доброй вся окружающая меня природа.

Началась война. Яркая гамма безмятежного детства сменилась тусклыми и тревожными тонами. Семья приехала в Башкирию. Пейзажный мир замкнулся военными огородами, уборкой овощей, холодными ночами в поле далеко от дома, неуютными часами голодного утра такого же голодного дня. Лица родных осунулись, стали печальными и усталыми.

Теперь передо мной были не цветущие сады мирного времени, а земля, едва дающая людям скудное пропитание. Приходилось много работать, вносить свою лепту в жизнь семьи. Но годы быстро прошли. Наша память, к счастью, отторгает многое, что мешает человеку жить дальше и верить в лучшее.

Началось время учебы, дружбы, любви и мечтаний. Я учился любимому делу - живописи. В период учения в художественном училище мне приходилось бывать в горных районах Башкирии. Многообразие природы здесь беспредельно. Высокие горы, застывшие в горделивом молчании, аскетизм кристаллических скал, динамика развалов пород, лесные склоны, прорези горных ручьев - это целый мир геологических сказаний. Тут и недра земли и Стремящиеся к небу вершины. С высоты гор видишь землю - расчерченную, как географическая карта, по которой твой взгляд совершает удивительные путешествия. Как часто окружали меня леса вдоль берегов Дёмы, тенистые, пасторальные, в мирном сиянии солнца, оживляемые лишь звуками колоколец пасущихся стад.

Башкирия, Зауралье, Южный и Северный Урал - их природа стала основным источником моей работы - и практически, как художника, и раздумий, как человека. Поездки в горы и деревни всегда связаны с другими людьми. Здесь нельзя быть одному. И встречались чаще Всего люди яркие и сильные, с характерами волевыми и терпеливыми, с некоторой долей иронии к городскому человеку и одновременно внимательные и уважительные. Кого не встретишь в "художественном бродяжничестве": геологов на горной тропе, охотника в лесной глуши, шоферов - богов неухоженных дорог. Я помню встречи на станциях, в охотничьих избушках, встречи за праздничным столом, в клубах, в поле, встречи со старателями, рабочими, деревенским людом. Я помню их рассказы, их речь, разговоры о семье, детях, о войне. Их судьбы становились как бы кодом для расшифровки характера природы, языком для выражения моих живописных устремлений, опорой в дни сомнений. В линиях и конструкциях гор, в структурной точности пейзажа я всегда искал параллели с ясностью и четкостью характера встречающихся мне людей, и если удалось обрести эти качества в искусстве, то несомненно благодаря множеству людей, с которыми суждено было встретиться.

Люди учили меня понимать ценность природы, ее духовную, этическую сущность. Человек борется с природой, которая как бы наступает на него, он должен хорошо знать ее "повадки". Он диктует ей свои условия, но и рачительно бережет, сознавая, что природа - материальная и духовная его кормилица. Отношения человека и природы, особенно в сложных географических и климатических условиях, далеко не однозначны, они сложны и требуют внимания художника для понимания их. Поездки по Башкирии привели меня в индустриальные районы. "Медный рудник" - первый индустриальный пейзаж, первая работа большого цикла, работа над которым продолжается и сейчас. Открытое медное месторождение поразило своей грандиозностью, дерзостью масштабов, фантастичностью и логикой работ. Это выглядело как продолжение природы, но раскрытое, с приподнятым покровом. Это то же, что увлекало меня и в горах - тайна гор и тайна недр. Вздохи земли, пульсирующий ритм производства, упорядоченность, рассчитанность циклов труда, организованность технических средств - все поражало, и более всего поражала подвластность человеку. Для меня это было поистине захватывающее зрелище. Я вспоминаю волнение перед взрывными. Рядом со мной в отпальнике - укрытии от взрыва были рабочие: они спокойны, курят, изредка посматривают в сторону пласта, в шурфах которого заложена взрывчатка. Взрыв проходит как конвульсия по телу земли. Грунт вибрирует, и мгновенно по террасе карьера начинают течь бурые потоки породы, перемешанные с пылью и дымом. Затем все приходит в порядок, люди возвращаются к своим рабочим местам. Энергия, воля людей, знание дела, точность - вот эти качества и стали основной темой нового пейзажа "Мирные взрывы".

С этого времени я много ездил по индустриальным районам страны. Башкирские нефтепромыслы, химические и нефтеперерабатывающие заводы, шахты Донбасса, Азов-сталь, Южная и Северная Магнитки, заводы Уралмаша и Алтая, рудники, копи, электростанции и много других сооружений удалось мне повидать, поработать на них и увидеть удивительных людей. Меня поражает и волнует как художника своеобразная архитектура индустрии, ее конструкции, лабиринты труб и эстакад, вообще созвучия геометрических форм, являющие интересные пластические комбинации. Функционально художнику трудно понять организм завода или другого производства и можно, наверное, уловить только основной смысл происходящих процессов, но в целом можно осмыслить и развить до художественного образа синтез ощущений от новых для нас эстетических индустриальных форм, увлечься их красотой, их пластикой, цветом, фактурами.

Действительно, нас сегодня окружают невиданные сооружения: комплексы заводов, нити железных и шоссейных дорог, реки, перекрытые щитами плотин, небо в стальном кружеве проводов. Под землей идет таинственная жизнь шахт и коммуникаций, в небо рвутся пики электромачт - мир новых представлений! И все это сделали мы - люди земли, ее герои.

Можно услышать, что патетика и колоссальность индустрии принижает в живописи образ человека, делают его малой частью ее. Но разве не человек создатель нового облика земли? Разве колоссы - не его рук творения? Современный пейзаж в советской живописи неотделим от всего процесса развития нашего искусства. Осмысление проблемы "второй природы", ее правомочности в жизни и в произведениях искусства - большая тема, мимо которой трудно пройти современному художнику. Индустриальный пейзаж сегодня имеет уже свою историю. В начале нашего века мы осознавали индустриализацию как безоблачную и многообещающую радости и выгоды форму производственного развития. Сегодня же вызванные к жизни нашими знаниями и разумом силы науки и техники настолько велики, настолько захватили в своем движении нашу землю, что мы вынуждены думать не только о благах технической цивилизации, но и о ее угрожающих последствиях.

Теперь мы говорим о защите природы. Сегодня эта проблема проникает в жизнь и творчество многих художников и волнует как острый и важный вопрос. Часто после "индустриальных странствий" я возвращаюсь к чистой природе и в силе контрастов вижу всю целомудренность, и нерукотворность ее. Мне хочется надолго вернуться к снегам, к травам и цветам с их сумеречным шепотом, к яркости ягодников, к студеным запахам озер, в луговины туманов, в бессонье белых ночей. Я вспоминал, как в детстве одно лето провел в вологодской деревне, теперь я живу здесь уже десять лет.

Вологда встретила меня мягким июнем, свечением воздуха, влажными северными ароматами, белокаменными церквами, строениями с причудливой деревянной резьбой. Город увенчан Софийским собором - гордым, величественным, с седыми шлемами куполов. Я увидел новых людей с добрыми, мягкими лицами, с напевным говором, увидел тихий уют улиц, привыкал к новым строгим и неброским краскам и звукам. Манило дальше за Спасо-Прилуцкий монастырь, за город, в окрестности. Меня окружали мелкие перелески, ручьи, шелковистые волны голубого льна, пики серебристых елей, речки и покрытые кольчужной рябью озера.

Я встретился с Кирилло-Белозерской крепостью. Она покоряет своими могучими стенами, башнями, огромным пространством, ансамблевостью. Поистине державное сооружение, маленькое древнерусское государство. Совсем рядом Ферапонтово. Собор Богородицы вознесся на берегу озера, на холме, на века заключив в своих стенах великие фрески Дионисия, - эти уникальные творения русской национальной культуры, свидетельства великого народного духа. Здесь поражают парящие образы, наивные и мудрые. Сияющие и одновременно спокойные краски обволакивают и ликуют. Зачаровывает и композиция всего живописного пространства, исполненная высоким чувством неувядающей красоты и верой в человека.

Северная земля, ее облик, ее города и деревни стали для меня новой темой, которая приблизила меня к русской культуре и традициям, подсказала новые пластические решения, дала возможность вновь искать художественные образы в новых условиях. Я встретился с новыми местами и новыми людьми, которые раскрыли мне красоту здешних мест и помогли прижиться к ним. Теперь меня окружают леса, каналы, деревня Красново, умытая водными гладями, дом с палисадником и четыре столетние липы, ель у баньки. Все это видно из наших окон, из дверей крытого двора дома, где я работаю и наблюдаю жизнь. Деревня трудовая, живая, крепко сколоченная. Внизу, под деревней, пристань и шлюз. Тут два раза в день проходят пароходы, они плывут вдаль к Белому озеру. В противоположной стороне запань - многолюдное производство, своз, сплав леса и его сортировка. Все заняты общим делом, да и "вокругдомье" требует сил и времени. Соседи - люди рабочие, ремесленные, умелые, через них я вижу порядок деревни, усваиваю их быт и налаживаю свой. Я верю в их дружбу и расположение ко мне и моей работе.

Два года как посажен небольшой сад, яблони принялись, и одна впервые расцвела бледно-розовыми нежными цветами. Вырастут яблони, дадут плоды и если я сам не увижу их большими, развесистыми, то их увидят другие - близкие, друзья, соседи - те, для кого они вырастают.

А сейчас продолжается работа. Одни замыслы сменяются другими, разочарования сменяются уверенностью, усталость - бодростью. Идет время, передо мной - мир, полный красоты и волнений, передо мной труд, творчество, искусство и его главный герой - человек.