20 вопросов Джанне Тутунджан

Имя заслуженного художника РСФСР Джанны Тутунджан окружено легендами: своенравна, говорит правду-матку в глаза, что совсем не характерно для нынешних интеллигентов. Очень не любит давать интервью, и не жалует журналистов, не переносит публикаций своих фотографий (что и заставило нас, изменяя традиции, поместить здесь два женских портрета ее работы, вместо фото их автора).

Но это - в легендах. А в жизни - судите сами...

- Джанна Таджатовна, вы счастливый человек?

- Если подходить с житейской точки зрения, да. Все в порядке. Я не одинока. Взрослые дети Любимая работа. Есть где жить. Но если подходить с точки зрения творчества, этого сказать не могу.

- Почему?

- Это потому, что слишком далеко то, что тебе маячит, от того, что получается. Я очень сильно ощущаю этот разрыв. Настолько он жжет, мучает, что почувствовать счастье просто невозможно.

У Гамзатова вроде было: "- Счастье, где ты? - А я вот за той рекой, которую ты не переходил еще. - Счастье, я перешел эту реку. - А я вот на той горе. - Счастье, я на вершине! - А я за перевалом, куда ты еще не вступал". Мне это очень близко, понятно.

- А если бы вам как художнику пришлось бы рисовать счастье, как бы вы его изобразили? Просто Счастье.

- Просто Счастье... У меня никогда не было такого образа... Ну, наверное, как женщина - материнство. Может, это не Счастье, а инстинкт. Но ощущается он Счастьем, которое не может тебя предать. Пока предать. Если не будет, конечно, вмешиваться судьба. Но, вы, наверное, спрашиваете о другом?

Вообще-то, как сказал один мальчик: Счастье - это когда тебя понимают. Душу твою понимают. Если это есть, человек счастлив.

- Что привело вас в наш город?

- Муж- вологжанин. Мы вместе учились в московской художественной школе, в одном классе. В Суриковском институте. Правда, в разное время. Я считаю, от Бога Коле дано больше. В институт он поступил- с первого захода, а я - с третьего. От него я услышала первые рассказы о Вологде. Он первым познакомил и поводил меня по этой земле. Научил всегда делать то, к чему лежит душа. Коля всегда довольно строго и критично оценивает мои работы, поэтому его мнение мне очень дорого

- А помните ли вы свой первый приезд на Вологодчину?

- Впервые я сюда приехала в 1951 году. Нет, даже еще раньше. Земля, люди, какой-то совершенно особый мир поразили сразу, засели занозой. А она потом вдруг пустила корни, потянулась вглубь, к земле и проросла в каких-то своих ощущениях. По идее вологжане должны были встретит меня с недоверием. Я и сама не поверила бы художнику с таким именем. Но тогда глупой, наверно, была и на это внимания никакого не обращала. И спокойно жила, несмотря на то, что вологодская земля не моя родная. Делала то, что мне дорого. Я счастлива, что судьба забросила меня в Вологду, теперь уже в мою деревню. В Москве я не смогла бы ни жить, ни работать. Даже когда училась, ощущала себя белой вороной, несмотря на то, что родилась в столице.

- Боюсь ошибиться, но мне кажется, вологжане не считают вас не своей. Просто непривычны для слуха имя и фамилия. Кстати, что она означает?

- В переводе с армянского тутун - табак. Джан - хороший. Если бы в Армении захотели вас приласкать, обязательно бы сказали: Нина-джан.

- Вы часто бываете в Армении?

- Нет. Была всего один раз. В основном, в горах. Песни слушала. В России песни такие равнинные, протяжные, грустные. Рассчитаны на далекий путь. А в Армении - высокие, как горы. Жаркие, как солнце. Быстрые, как реки. Меня совершенно покорила армянская архитектура. Если грузины появляются на свет с врожденным чувством слуха, то армяне - с врожденным чувством камня. Дома стоят непохожие друг на друга.

- Вы любите путешествовать?

- Пожалуй, да. Еще девчонкой я хотела стать капитаном дальнего плавания. Объехать все страны, увидеть как можно больше людей. Узнать их песни и рисовать. Со временем детское желание сузилось до нужд одной деревни и края. С возрастом я поняла: и одна деревня может быть целым светом. А исходить и понять то, что тебя окружает, даже жизни не хватит.

Был такой художник Вермеер. Он, в основном, писал свою мастерскую. Нигде не путешествовал. Но он - великий художник по красоте и выражению духа человеческой жизни. Так что для того, чтобы выразить человека, вовсе не обязательно далеко уезжать. Хотя по-своему это очень интересно.

- С каким чувством вы возвратились домой?

- Есть у меня в столице один знакомый художник. Про провинцию он обычно говорит: здесь все скучно, серо, обыденно. Это в Москве жизнь бурлит. А тут - сижу, смотрю в окно - снег.., снег.., снег. Я же сажусь в поезд, смотрю в окно и вижу - снег! Снег! Снег! Такая чистота кругом. Все беды покрываются снегом.

Не помню, кто на вопрос: какого цвета Россия, сказал - зеленая и синяя. Я бы добавила - белая и горячая. Недаром на Руси любят красный цвет и говорят: красна девица, красный угол, краса, красота. Все от красного, от горячего.

- На вашей персональной выставке мы увидели новую работу "Пожар". Искусствоведы называют ее этапной в творчестве, Тутунджан. Почему вы обратились к. этой теме?

- Каждый человек ощущает время. Мио тоже хотелось выразить то, что я сейчас чувствую. То, что сейчас творится и происходит вокруг меня. Делая листы-разговоры, я спешила нарисовать старух и стариков. Чувствовала, жизнь уходит, их становится все меньше. А у этих людей образ мыслей идет от совести, от веры христианской, какой-то человеческой. Она заставляла жить иначе, с оглядкой на себя. Не на то, чего нет у человека - жилья, одежды, продуктов.

В деревне на Сухоне я стала рисовать одну женщину. И Павла Ивановна Меледина рассказала мне притчу: "За каждым из нас наблюдают двое. Ангел и бес. Когда ты делаешь хорошее дело, - твой ангел радуется, а бес негодует. Когда же недоброе творишь, - твой ангел горюет, а бес смеется. Тогда горит душа человека...".

- Может быть, сегодня так происходит со всем народом?

- Рушится фундамент жизни. Мешаются понятия добра и зла. Низвергаются кумиры. Меркнут идеалы. Горит душа народа нашего. Не дай Бог, чтобы она обуглилась совсем. У меня эти ощущения наслаивались, наслаивались. А летом в деревне я увидела, как к родителям приехала дочь. Она - в центре картины... Сейчас вот деревенские говорят, что старики увидят и обидятся. Но это не они. Это - собирательный образ. Все мы и порожденное нами дело. Ведь, собственно, мы же все это запустили. Легче считать, что кто-то пришел, набедокурил и ушел. А мы-то где были? Куда мы смотрели? Придет какой-то иноземец, и надругается над твоей женой. А ты будешь сидеть и смотреть? К нам что - завоеватели приходили? Нет. Мы все пытаемся найти виноватых. Но кресты со своих церквей сами снимали? Правда, по указке чьей-то, но сами? Значит, не смогли сплотиться и показать себя народом. Заявить, что не будем этого делать и все... Сейчас вот ищут пути выхода из кризиса... Не знаю, может, чудо какое-то экономическое произойдет, и мы все будем иметь. Но мне кажется, это случится лишь тогда, когда почувствуем, что мы - народ. А не просто быдло, ждущее в очереди, что нам выкинут. Маленькой Польше легче держаться. Она знает, что ей надо. А Россия - огромная страна. У нее столько всего. Поэтому "Пожаром" очень хотелось еще раз обратить внимание на то, что нами происходит.

- "Ожидание", "Надежда", "Время жить", "Берегиня". В вашем творчестве значительное место занимает тема материнства. Почему?

- Наверное, потому, что в нашей жизни слово "мать" больше встречается в черном слове, чем в заботе о человеческой судьбе. Мы с этим именем закладываем фундамент здания, строим его, крыши покрываем. В доме живем. С черным именем. Делается это совершенно бездумно. Но меня это просто потрясает. Ни у одного народа такого издевательства над словом "мать" нет. Когда какой-либо национальности надо сильно выругаться, стараются это сделать по-русски... Мне кажется, сегодня вся наша жизнь проросла этим матом. Но какие-то нравственные препоны должны существовать! Оглядка на человека и начинается с матери! Может быть, сначала с Богоматери, потом с человекоматери. Если человек уважает свою мать, он не сможет совершить преступление, поднять руку на живое существо.

Я наблюдаю разные семьи. Там, где мать умеет создать тепло, она сама как очаг, у которого можно погреться, исповедаться. Сейчас в наше смутное время человек должен где-то к чему-то свою душу прислонить. Не случайно в семьях, где есть бабушки, теплее. И дети там вырастают добрее. Бабушка ведь тоже мать, только старая. Просто у нее есть время прикоснуться к ребенку. И он прислоняется к этой доброте, вырастает совершенно другим. Мне кажется, женщина ближе к природе, чем мужчина. Так же, как ребенок. И если он живет среди добрых собак, кошек, коров, птиц, леса, реки, неба - вырастает гораздо лучше. И никогда не сравняться городскому человеку и деревенскому. Пусть сельские жители охвачены меньшей культурой, принадлежностями цивильной жизни. Но не она делает человека счастливее, лучше, чище. Просто деревенская жизнь сейчас замордовывает людей. Им даже негде показать, какие они на самом деле.

- Как вы вышли на листы-разговоры?

- Все само собой получилось. Просто кроме долгих, больших работ одновременно я делала графические. Встречалась с разными людьми, рисовала их. Иногда их мысли, рассуждения казались очень интересными. Ну; например, "... с измаля ломовину тяну. Изо всех старух, кажись, одна в колхозе роблю. Нашто все идет к нулю!..". И на поле рисунка появлялись записи.

Как-то рисовала одну старуху, и все, что она говорила, взяла и записала. Потом повторила это еще раз, еще. И подумала: зачем людские мысли прятать, когда можно их оставить на самом рисунке. Я от слов моих старушек зажигаюсь, может, кого-то еще тронет...

- Хорошо художнику, - говорят некоторые. - Захотел - пишешь. Захотел - валяешь дурака. Нет ни начальников, ни подчиненных. А как вы считаете?

- Постоянно находишься в состоянии или обдумывания темы, или борьбы с самим собой. Точнее, не борьбы, а преодоления себя на пути к тому, что хочешь выразить. Работы я делаю обычно долго. Некоторые созревают не один год. Вместе с ними живу, мучаюсь, страдаю. А когда работа готова, испытываю неудовлетворенность оттого, что можно было сделать лучше.

- А кто в вашей семье занимается домашним хозяйством?

- Обычно мы с мужем все делим пополам. А вот сейчас, особенно перед выставкой... Я очень благодарна Николаю Владимировичу: он взвалил буквально все на себя.

- У вас, как у любой хозяйки, по-видимому, есть какие-то фирменные блюда?

- Такой хозяйки, как я, никому бы не пожелала... Помню, когда дети еще ходили в садик, муж купил сосиски и сказал: "Приготовь пюре". Я взяла и сделала. Дети пришли и сказали: "Мамочка! Пюре!.. Что мы, принцы что ли?..". Этим все сказано.

- Что вас привлекает в людях?

- Думаю, это видно на работах. Когда окунешься в общение трех-пяти старух, хотя в таком числе они теперь собираются редко, выходишь какой-то осиянной. Что-то излучают они ж в своей речи, и в своих мыслях. Зато когда попадаю в среду молодых, испытываю недоумение. Куда делся русский язык? Что с ними сегодня происходит? Хотя сама по себе молодость интересна, притягивает красотой и здоровьем... Я вижу, как умирают села. Если раньше их заливали разными водохранилищами, сейчас их затягивает время. Боюсь, что скоро не останется ни одной русской деревни. Наверное, поэтому внутренний голос не дает покоя: "Джанка, спеши, спеши. Пока еще есть время".

- Среди ваших друзей только художники? Или же есть люди других профессий? Чем они вам дороги?

- Есть и те, и другие. В душу пускаю обычно тех, кто сам открыт. Я не знаю, что сама значу для них, но друзья мне дороги именно этим. Не люблю людей с двойной моралью, двойным дном. С возрастом круг друзей сужается. Ощущаешь разницу между другом и приятелем.

- А ваши пристрастия - музыкальные, художественные?

- Духовная музыка. Григ. Чайковский. Свиридов. Все это, как острова в море народного пения.

В разные периоды жизни пристрастия меняются. На что-то вдруг внимание начинаешь обращать больше, на что-то меньше. И все же общим фоном для меня остается Египет, лучшее в греческой классике, итальянское Возрождение. Русская икона. Это всегда приводило и приводит в трепет. Среди русских художников - Суриков, Нестеров. Из советских - Корин, Дейнека. Самый дорогой - Виктор Попков.

- И последний вопрос... В литературно - художественную жизнь нашего края вы пришли одновременно - Белов, Рубцов, Фокина, Романов, Тутунджан. Люди со своей жизненной позицией, со своим видением мира. У одних - в поэзии, у других - в прозе. У вас - в живописи. Испытываете ли вы в своем творчестве влияние писателей-вологжан, и как сегодня складываются ваши взаимоотношения с ними?

- Вы знаете, когда журналисты или искусствоведы меня вплетают в плеяду писателей-вологжан, чувствую себя неловко. Мне кажется, я не имею на это права. Они - Белов, Фокина, Рубцов, Романов и все другие - дети этой земли. А я, к сожалению, родилась в переулке Сивцев-Вражек на Арбате. На асфальте. К очень большому сожалению. Впрочем, нечего крыльями хлопать. Как судьба сложилась, так и сложилась. Может, это напрасное чувство... Но вместе с тем, мне дорого то, что они делают. И совершенно не безразлично.

А если говорить о влиянии... Мне кажется, писатели ходят по своему кругу, по своей орбите. Они, безусловно, влияют друг на друга. Но больше всего на них влияет родная земля, ее беды и мучения. Какая она была, что с ней стало сейчас.

Общение... Раньше его было больше. Сейчас, к сожалению, меньше. Может быть, теперь люди вообще стараются уйти в себя?..

Тутунджан Д. 20 вопросов Джанне Тутунджан : [беседа с засл. художником РСФСР / записала Н. Авдюшкина] // Русский Север. - 1991. - 14 декабря

Интервью вела

Нина АВДЮШКИНА.