Милютин И. Письма городского головы города Череповца к своим согражданам // Русская речь. - 1880. - Май

ПИСЬМА ГОРОДСКОГО ГОЛОВЫ ГОРОДА ЧЕРЕПОВЦА

К СВОИМ СОГРАЖДАНАМ

Письмо первое.

Милостивые государи!

После двадцатилетнего служения моего обществу родного мне Череповца, в звании городского головы, вы вновь удостоили меня быть вашим представителем на будущее четырехлетие. Это избрание я считаю за особый почет, оказанный мне вами, дорогие мои сограждане! Не смотря однакоже на то снисхождение, с которым вы относились к моим вынужденным и нередко продолжительным отлучкам из города за последние года, я все-таки не решился бы принять на себя это почетное звание, если бы не был уверен, что теперь от меня уже не потребуется того непрестанного личного участия, той настойчивости, которые нужны были прежде, когда над нашим родным городом царила общественная дремота. В настоящее время у нас городскому голове приходится иметь дело с обществом, проникнутым гражданскими стремлениями к самодеятельности, полным жизненных задатков и притом весьма часто обновляемым образованным элементом, новыми, молодыми силами. Коллективным представителем этого общества является сама городская дума, которая, считая все общественное, как свое родное, я убежден, исполнить свой долг пред обществом, вытекающий из принятого мною на себя звания городского головы.

Задерживаемый обстоятельствами вдали от поприща нашей совместной деятельности, я позволяю себе хотя письменно побеседовать с вами, милостивые государи, об интересах дня, о задачах ближайшего будущего. Но чтобы выяснить себе эти интересы, эти задачи, обнять их трезвою и спокойною мыслью, нам необходимо, хотя по временам, обращаться к нашему прошлому.

В общественной жизни вообще полезно почаще оглядываться назад, искать уроков в прошлом для настоящего и будущего, всматриваться пристальнее в это настоящее и глядеть зорко вперед; если жизнь идет по новому направлению, то путь должен быть обставлен своего рода вехами, чтобы не зайти в сторону, в жизненное болото и чтобы вернее добраться к тому, стоящему в непрозримой дали маяку, для достижения которого хлопочут и бьются целую жизнь лучшие люди. Под этим маяком я разумею обеспеченное благосостояние человека и его семьи, среди возможно полного благоустройства общества.

Прежде всего, господа, нам не следует убаюкивать себя мыслью, что; устроив у себя ряд учебных заведений и другие городские учреждения и улучшения, мы уже завершили наши общественные задачи, или, по крайней мере, устроились настолько, что уже в праве отдохнуть и ничего более долго-долго не делать. Правда, мы много сделали, но это не значит, что мы закончили свои общественные задачи. Нет, мы только пробудили общество от вековой дремоты, пользуясь для этого, исключительно благоприятными условиями нашего времени, столь богатого благими реформами, обновившими всю России. Нашим своевременным пробуждением мы приобрели только, так сказать, компас и средства для дальнейшего прогрессивного движения по экономическому пути; но вот на этом-то пути, чем больше мы будем раздвигать старую завесу, заслонявшую от жизни, тем более будут раскрываться пред нами и выступать на очередь все новые и новые интересы нашей семейной и общественной жизни. Не будем забывать, что интерес общественной деятельности является бесконечным, как сама идея самосовершенствования. Став на эту точку зрения, вы согласитесь со мною, что стоит жить, что стоит хлопотать, и если мы каждый день, по капле, по крошке будем вкладывать в общественную сокровищницу своего толкового участия, своих забот и посильных жертв, то мы можем в немного лет создать твердое основание для благосостояния общественной и семейной жизни.

Вопрос в том, как устроить, чтобы эти крошки и капли подобно материалам, доставляемым трудолюбивою пчелою в улей, были чисты, сладки и служили бы на пользу и благо всем участникам общественного улья? Господа, мне кажется это такой вопрос, который нельзя разрешить какою-либо предварительною сухою программою. Он может быть разрешен только в просторе и искренности сердца житейскою мудростью при дружной, единодушной работе на пользу общую.

Чтобы освежить в памяти затруднения и преграды нашего первого почина в этой работе на пользу общества, мне хотелось бы напомнить вам и в особенности тем из молодых членов думы и общества, которые не были свидетелями нашего прошлого, лет 18 тому назад, как мы тогда жили, как смотрели на вещи и как пробивали в вековой китайской стене сначала окно, а потом и дверь к свету. Я пока остановлюсь только на одном эпизоде нашего старого копошения на поприще общественному из него вы поймете характер общества того времени и его взгляды на общественную жизнь.

В одно из первых, по моем вступлении в должность головы, городских общественных собраний в старой думе, был предложен вопрос об увеличении средств на содержание единственного в городе приходского училища для девочек, на которое отпускается всего 250 р. в год, тут и помещение школы и жалованье учителю; увеличение испрашивалось по 5 к. с души, что составило бы общий сбор около 50 р. в год, и что же? На такое скромное предложение последовал в собрании такой отзыв членов общества, заправлявших собранием: "Вот еще делать сбор для учения девок; для чего нам их учить? разве для того только, чтобы "друговьям" писали записки, да в "короводе" обменивались с ребятами билетиками с конфеток, со стишками; какой тут будет толк? Дело другое - учить ребят: те хоть в прикащики могут попасть, тогда вся семья будет сыта и как сыр в масле кататься. А девок ученых куда денешь"? И это мнение было принято собранием чуть не единогласно.

Выслушав и запечатав сей приговор об отказе, мы отправились, унылые, по своим домам. Вдруг сзади слышу я возглас с глубоким вздохом: "Отпусти им, Господи, ибо не ведят, что творят". Оглянулся, вижу - идет группа сограждан, во главе их три почтенных старика, приглашающие своих спутников: "пойдемте ребята к голове, надо что-нибудь делать с этими озорниками". И в самом деле, завертывают они в числе около 12 человек ко мне; тут после оханья, досадования на результат собрания, стали за чаем, да за рюмочкой (по обычаю) винить, упрекать друг друга в том, что зачем-де дали волю горланам, зачем не зажали им рот толковыми резонами? Но тут же слышны были возражения: "Поди-ка сам! разве охота нам нести лишнюю тяготу; попробуй-ка с ними связаться, спорить, в первое же собрание наложат на тебя лишних душ пять податей и плати, да службу десятского в полицейском управлении на полгода или год, вот и неси: а пожалуй, хватит духу, еще хуже устроят".

Пришедшие к голове эти добровольные избранники были люди не мудрые, простые, малосведущие, но искренние и толковые. Потолковав малую толику, порешили, что нужно-де как-нибудь тихонько, некруто, уговоркой противодействовать своеволию; для этого - говорили - придется перед каждым собранием заранее вытолковывать полезный вопрос. Тут же сделано было примерное распределение ролей: ты-де действуй на Сидора, который тебя послушает; а ты на Карпа - он тебя побоится; Иван Мартемьянович на Тита, которому он давал семена и помогал справить свадьбу; а ты попроси Луку Петровича, он тебе приятель, приговорит горлана Федюху, чтобы не сбивал наших безъязыких простынищей с толку и т. д. И так, с этого дня начали добровольные избранники ко мне собираться, с присоединением иногда, то помоложе, то постарше, образованных господ, и мы чуть не каждый день толковали все об одном и том же: как бы устроить для города вот это полезное, устроить другое, третье, и почти всякий раз мы открывали свою новую Америку. Полюбилась нам, да и только, эта тема разговоров и мы наэлектризовали себя так, что чуть кто либо соприкасался с нами, живо привыкал к нашим толкам.

Все это человеку постороннему, заезжему, могло представляться каким-то бредом небольшой группы граждан; в сущности же это был внутренний голос пробуждающегося общественного сознания, зародыш первого общества, копошившегося на пути незнакомого ему движения. В этой, самобытно-образовавшейся негласной думе выработались, без всяких чернил и бумаги, своего рода практические приемы, мерки, чтобы при помощи их вернее, проще, легче, открыто достигнуть того или другого полезного улучшения в городе.

Отсюда в городском собрании старой думы, незаметным образом, число толковых и так называемых степенных людей стало увеличиваться и вскоре, незаметно, составило оно из себя решающую силу; несмысленное, исходящее из старых понятий массы давление исчезло. Благодаря этому и влиянию времени, начался, по мере изыскания средств, ряд различных улучшений по городу. Не встречалось уже более такого огульного противодействия, какое встречали мы на первых порах, по вопросам в роде увеличения средств для обучения девочек. Что же помогло нам достигнуть такого изменения понятий общества? в чем заключалась главная суть, главная сила? Мне кажется, вся сила была в удачном образовании здорового ядра общества, в искренней и дружной работе на пользу общую, а затем уже помогало и самое влияние времени. Мне кажется, господа, что этот беглый очерк и последующая пояснения достаточно указывают, как зародилось среди нас сознание того, что все, что составляет интерес общества, есть в то же время интерес и гордость каждого из нас.

В нашей предшествовавшей деятельности на поприще общественного развития коренным правилом было: не разрушать зауряд все старое, не имея на замену нового, лучшего, тем более, что в этом старом, среди отживающего, было, и поныне есть много такого, что желательно было бы положить в основу нашей новой жизни. Например, беззаветный труд женщины-матери, хозяйки, ее бережливость, выносливость, ее сердечное отношение к семье, к церкви, без сомнения, заслуживают всегдашнего подражания. Рядом с нею тянет дружно ту же ношу муж ее, неутомимый работник, то угрюмо-суровый, то, по-русски, добрая душа-человек. Это наши коренные типы, составляющие самую здоровую часть общества. Все же то, что унаследовано нами непригодного и что идет совсем в разрез с новыми рациональными задачами общественной жизни, само собою отживет и исчезнет. Например, мы уже видим теперь, что, благодаря влиянию образованных людей и времени, у нас меньше стало домовых, дворовых, знахарок; перестали обращать горницы и избы, во время сна, в сушилки мокрых пеленок и сырой, часто вонючей обуви, производящих удушливую атмосферу; начинают переставать кормить грудных детей "жованиною" и разного неудобоваримою пищею, порождающею самым классическим образом, завалы, худосочие, золотуху; явилось сознание в пользе освежения комнат чистым воздухом. Так называемая "мещанская" лень, праздношатание, кругом осмеивается и, вследствие того, заметно слабеет; к крайнему сожалению, мы не можем того же сказать о притягательной силе "распивочного". С другой стороны, если мы видим, что наряду с хорошими результатами прокрадывается в новую жизнь много нежелательного, как, например, несколько облагороженное, причесанное праздношатание, взамен прежнего мещанского, огульное порицание всего окружающего, стремление казаться, а не быть, т. е. говорить и почти ничего не делать, будто бы по невозможности, по недостатку гражданских прав и проч., то подобными проявлениями не следует смущаться. Все это весьма естественно; таков вообще ход всякой цивилизации среди еще неустановившихся вполне правильных понятий. Цивилизация всюду проникает с верхушки и прививается к массе сначала через харчевню, через красный сарафан, через синий кафтан, красную рубашку; прежде всего она проходит фазис внешнего лоска, а затем уже внутренним ее смыслом проникаются и общество, и масса. Но даже и в первом периоде цивилизации одна частичка светлых сторон, вносимых ею в жизнь, выкупает, по своей силе и по своему значению, многие слабые стороны.

Относясь с уважением к хорошим сторонам и не презирая за слабые, как образованного человека, так и простолюдина, мы в то же время были верны религиозным и нравственным преданиям стариков, без которых, действительно, жизнь общества была бы без почвы и потеряла бы всякую связь с нашим коренным прошлым. Мы начали свои общественные дела, так сказать, с корня, и первым для нас представился храм Божий; мы возобновили его без роскоши, как дом молитвы, дом убежища и духовного утешения в горе и печалях. Мы это сделали не из политики, а из послушания святому чувству, и этим мы приобрели впоследствии доверие и поддержку от наших стариков и заслужили их благословение нашим начинаниям.

Мощным союзником для наших общественных начинаний явилось впоследствии новое городовое положение. Этот знаменательный в жизни городов акт окончательно расчистил наш путь; мы его встретили недремлющими, встретили сознательно, как зарю нового радостного дня. Тут мы почувствовали себя дома, хозяевами, что в высшей степени облегчило наше дальнейшее движение вперед.

Тут только стало понятно, какую службу сослужили нам наша настойчивость, наша единодушная работа на пользу общую; хорошо, что мы не отступились от этой работы при первых трудностях, встреченных нами в старой думе, и не бросили всего, махнув рукою, как это делается в большинства других захолустных городов; иначе мы не встретили бы так сознательно новую зарю городской жизни, и у нас, как и у них до сих пор, не было бы дверей к свету; не было бы у нас шести различных учебных заведений, этого всестороннего института и в нем 760 учащихся на 4,000 общего числа городских жителей. Словом, мы были бы в темном лесу, а на пути нашем до сих пор лежали бы старые колоды, т. е. старые понятия, с которыми наши старики так неохотно расставались.

Несмотря, однако, на ясно обозначавшийся, после введения городового положения, успех нашей общественной жизни, нам продолжали говорить: "Погодите, еще далее на пути своем встретите не такие колоды, какие были унаследованы от старого времени". Но мы все-таки пошли вперед, и что же? не только не встретили нигде противодействия своему движению, а, напротив, везде, и в нашем губернском центре, и в столице, мы встретили полное сочувствие ко всем нашим общеполезным начинаниям; мало того, нам оказано было самое существенное материальное содействие к осуществлению многих полезных общественных учреждений. Однако, все это получили мы только тогда, когда введенное у нас начинание на пользу общую уже пошло в прок.

Таким образом, тормозы, которыми нас запугивали, оказались большею частью или воображаемыми, или преувеличенными. Вообще в вопроев о так называемых тормозах для правильного развития общественной жизни есть много недоразумений. По нашему мнению, если и были, и есть еще до сих пор у нас в России своего рода препятствия к развитию общественной самодеятельности, то эти препятствия кроются не столько в объеме дарованных нам прав, кои еще далеко не исчерпаны, сколько в нас самих, в болезни времени, и происходит, главным образом, от нашего прошлого. Это прошлое раздвоило человека и раскололо жизнь на две отдельные половины, из коих одна, вооруженная книжным, теоретическим умозрением, писарством, заправляла порядками, а другая жила в темном лесу, корчевала пни и во всем уповала на волю Божию, чуждаясь всякой мысли о каком либо прогрессе. Между ними, естественно, гнездилось так называемое кулачество со своими односторонними практическими задачами, сколотившее самобытную торгово-промышленную машину, впоследствии, однако, пригодившуюся к делу.

Таким образом, в общественной жизни не было возможности восполнять взаимно друг друга или соединить в одном целом две силы, знание и практику, без которых правильный экономический и умственный рост общества немыслим. Отсюда является понятным и нынешний разлад мыслей с жизнью.

На все это я указываю, господа, для того, чтобы нам, при нашем дальнейшем движении, не впасть в тот же разлад, т. е. чтобы не сделать ученье по себе, а жизнь по себе, а потом во всех неуспехах валить всю вину на Ивана или на Петра, раздражаться без всякого разбора на все окружающее и требовать от него спешного перерождения, без всякой работы самих над собою, вроде перерождения куколки в бабочку.

В жизни нашего Череповца, кажется, этот период работы самих над собою, - работы над экономическими вопросами теперь наступил и толкает нас под бока. Преддверие, ведущее к осмысленной жизни, мы прошли; стоим уже у входа в нее. Период подготовки образовательных средств для освещения экономического пути мы почти оканчиваем; теперь должен наступить период разумного пользования этими средствами, как своего рода могучим орудием для практического разрешения предстоящих нам экономических задач.

Но эта задача, господа, не легкая; она гораздо мудренее, чем выбрать и пригласить хорошего врача или учителя, если они есть. Выбрав раз, платите только исправно деньги, немножко помогите в направлении дела, в хозяйственной обстановке, и ваше дело пойдет своим чередом, при добросовестном отношении к нему специалистов. Недаром же в думах и земствах такие обязанности исполняются охотнее, успешнее всего, между тем как, наоборот, почти совсем игнорируются чисто экономические задачи, т. е. именно то, что составляет главнейшую задачу всякого общественного самоуправления.

Правда, с одной стороны, наши земства и думы еще молоды, следовательно, все надежды еще впереди, а с другой - самые экономические задачи, в применении их к жизни, вообще плохо поддаются разрешению не только в канцеляриях, как это делалось доселе, но и вне их, за отсутствием подходящих формул. К этим задачам, в большинстве случаев, нельзя ни с какой стороны подойти: всюду случайности и внезапности, всюду условности, путь к которым наша жизнь еще не проложила. Но это все-таки не значит еще, что экономические вопросы следует совсем обходить.

Повторяю, впереди у нас, в этом направлении, осталась, как видите, задача трудная, однако и не невозможная. О способах и приемах к разрешению ее придется немало потолковать, похлопотать и попримериться к делу.

Надеюсь скоро еще побеседовать с вами, дорогие сограждане, или лично, или в письме, о вопросах, вытекающих из этой насущной, жизненной задачи.

Письмо второе.

В первом письме моем, от 20 минувшего марта, я представил вам, дорогие мои сограждане, краткий очерк нашего недавнего прошлого для того, чтобы напомнить, откуда мы взялись и как и куда мы пришли по пути общественной деятельности. Предприняв беседу с вами в письмах, я далек был от мысли принять на себя роль наставническую, и если что-нибудь в этом роде и проглядывает, то происходит скорее от того, что я, рассуждая с вами, отношусь откровенно, как член к своим сочленам одной искренней семьи; иначе, наша беседа была бы какая-то официальная, сухая. В письме этом я указывал, что мы, в последние 15-20 лет, почти уже вступили в преддверие осмысленной жизни, стоим у самого входа в нее, и что теперь предстоит нам много работы, как самим над собою, так и над практическим разрешением экономических задач, о которых что-то так и жужжит в воздухе.

Многие из вас, господа, много раз говорили мне: как бы нам достигнуть не только полного благоустройства общества, но и помочь к устройству безбедной жизни каждого поселянина, в пределах наших средств, нашего самоуправления, при помощи мер, которые хотя бы были и медленны, но постоянны, систематичны. Устроить так, чтобы среди нас, граждане, как в хорошем саду, хорошие растения росли своею силою, будучи поставлены своим садовником в благоприятные условия для последовательного роста; пошатнувшиеся же от слабосилия или непогоды растения оправить, подкрепить, подсыпать под корни их сдобренной почвы, а плохие, но безвредные и, по-видимому, не могущие идти в рост, поддержать, пока не вычередятся силою природы; вредным же растениям не давать более распложаться, ослабляя вредную их силу отнятием почвы, путем разумного ухода за окружающими их молодыми растениями. Словом, чтобы, по возможности, не было бедствующих жителей, которые, вследствие различных житейских невзгод, или просто от унаследованного грубого невежества, или от новой фальшивой жизненной подкладки, поставлены в ложное, в безвыходное положение.

Конечно, вы понимаете, что речь идет не о той заурядной опеке или патриархальной богадельной помощи, которая наиболее присуща русскому человеку, воспитавшемуся под известным влиянием нашей старины. Эта добродушная помощь, выходящая из религиозных понятий, пускай идет сама собою (не будем насиловать святое чувство каждого), пока жизнь сама не выяснит, не покажет, что главная суть благотворения заключается не в одном только успокоении, без разбору, неимущего от всяких житейских забот и печалей доставлением ему, при ничегонеделании, удобного жилья, одежды и хорошей пищи; а что главная суть - в восстановлении ослабнувших духовных и физических сил во всех тех из поселян, которые содержат в себе способности быть, сравнительно, полезными не только себе и семье, но и обществу, в его бесконечной плодотворной жизни. Мы, однако, далеки от мысли, чтобы престарелых и убогих не призревать; нет, все они должны быть, само собою, призрены, если не частными благотворителями, в которых у нас недостатка не бывает, то обществом, помимо своих воспитательно-экономических целей; к достижению же последних оно должно стремиться своим путем. Воспитательно-экономические задачи общества должны заключаться, главным образом, в доставлении населению своего рода орудий, средств, для полного пользования собственными силами, чтобы выйти скорее из указанной житейской западни. Без сомнения, все, что дума будет предпринимать и устраивать в этом направлении для городского населения, будет вноситься, без различия звания и пола, ко всем сословиям, соприкасающимся с городскою жизнью. Согласитесь сами, отделяться нам, горожанам, от других сословий или отделять их от себя, как это проводят в среде своей некоторые земства в своих взглядах на город, значило бы восстановлять прежнюю рознь и создавать враждебные один другому лагери, и вообще противоречить основной мысли человеческих задач, городовому положению и положению о земстве. Мы уже показали фактически свое направление, устранив всякие преимущества в своих учебных заведениях для горожан перед остальными сословиями, вместе с которыми мы считаем себя покрытыми одними общими сводами великих реформ нашего времени на устоях общности объединения.

Высказанный выше в общих чертах взгляд только показывает, с какой стороны и в каком смысле должны быть направлены наши меры к улучшению нашего общего благосостояния. Теперь мы, руководясь этим начертанием и внутренним смыслом задачи, посмотрим, что у нас есть и чего недостает для достижения указанной цели. Сначала обратимся к рассмотрению образовательных средств. Из образовательных средств мы имеем: для первоначального образования мальчиков довольно хорошо поставленный приготовительный первый класс городского училища; есть такой же класс при учительской семинарии и в запасе приходская школа; последняя требует особой организации, которая доставляла бы более законченное низшее образование. Для тех, кто хочет пользоваться в жизни толковою грамотностью, как орудием для дальнейшего самообразования среди опытов жизни, есть два последующих класса того же городского училища.

Для среднего образования, которое давало бы право продолжать высшее, специальное, или получить возможность без того быть достаточно развитым для гражданской и экономической деятельности, есть 6-тиклассное реальное училище, с седьмым дополнительным механическим классом. Для научного практического ознакомления с ботаникою, при этом училище устроен превосходный небольшой ботанический сад. Для тех же, кто хочет, путем практического изучения техники, увеличить цену своего труда и служить делу развития народной промышленности, есть техническое училище, которое дает и машиностроителей, и машиноуправителей, вводящих собою в экономическую жизнь один из сильнейших элементов промышленного движения. При этом училище обширные учебные мастерские, сад и механический завод, служащий переходною ступенью с школьной скамьи в жизнь. Для этой цели, в этом заводе и на пароходах практикуются ученики два года, сверх четырех лет систематического изучения мастерства в вышеупомянутых учебных мастерских. Тут же, при этом училище, есть особая, так называемая, заводская школа, попроще, подешевле, для детей, забытых среди общественных недугов и суеты, которые, в большинстве, являются полубосыми, говоря: "дядя, мы учиться хотим машинам". Жаль только, что для этой школы, как временной, нет правильной организации; она существует и содержится, только в силу живой потребности, Божиею благодатью. Затем, у нас есть учительская семинария, которая также готовит, из сырого, грубого материала, людей, делающихся способными для осмысленного руководства народною школою среди сельского и городского населения. При ней устраивается сад и огородничество; семинария приурочилась к полю, к огородам; воспитанники ее, будущие учителя, то и дело порываются к упражнениям в поле, как будто чуют в земле всю основу благосостояния, охрану нравственности, охрану как их самих, так и будущих их питомцев, молодых крестьян. Для женской половины общества есть у нас женская гимназия, с окончанием организации которой, я думал, мы тем и завершим свою задачу. Оказалось, нет... В этой гимназии кто хочет - много учится, кто - мало; каждая девушка может окончить ученье на любой ступени лестницы гимназического образования и каждая, без сомнения, в семейном быту произведет известную долю образовательного влияния, способствующего к расширению более ясного, чистого кругозора своих сосемейников. Все эти заведения мы создали не одни. В создании их участвовали и министерство финансов, и министерство народного просвещения, и земство, а также вообще благомыслящие просвещенные люди; словом, участвовало время, для которого у нас, кажется, были растворены все ворота.

В одном из периодических изданий, все наши заведения, в совокупности взятые, названы одною общею гигантскою современною школою. Да, такой лестный отзыв печати не может нас не ободрять, и мы не можем не сознавать, что в представленном перечне учебных заведений, действительно, есть сочетание различных средств к образованию, и потому представляющих собою одно общее образовательное здание, объемлющее почти все стороны нашей городской и сельской жизни.

Но мы не можем не чувствовать, что среди этих современных заведений еще чего-то не достает, - не достает самого коренного: уменья достать из земли втрое более, т. е. чтобы одна десятина давала бы своих произведений более, чем теперь дают три десятины; чтобы одна голова, при помощи хороших рук и знания, добывала бы в 5-10 раз более, чем это было при корчевании пней и ковырянье земли; для этого, в дополнение к имеющемуся, у нас не достает сельскохозяйственной, воспитательной, практической школы-фермы, для которой уже 10 1/2 лет тому назад, город пожертвовал 30 десятин лучшей земли, ожидающей и поныне разведения на ней рассадника научных, агрономических и вообще сельскохозяйственных знаний, для того, чтобы не истощились наши и соседние поля, не стояли пустыми наши житницы; чтобы наши коровы ели не солому, а клевер, и нам, и детям давали побольше молока и т. п.; чтобы наши дома и избы не кривились, не гнили так быстро, и в них балки не прогибались а печи не трескались, не пожирали множество дров и не производили бы так часто пожаров, если не у нас, то в деревнях у соседей.

Возобновляя вопрос о такой школе, потребность которой предусмотрена была некоторыми из вас 10 лет тому назад, я нахожу необходимым выяснить при этом несколько вводных мыслей и замечаний, взятых из жизни; эти мысли или взгляды в высшей степени оправдывают наши стремления, - стремления горожан, устраивать то, что по-видимому присуще только сельским обществам или земствам, если последние совсем не ушли в канцелярию.

Прежде всего позволяю себе высказать надежду, дорогие мои сограждане, что мысль устройства при нашем городи земледельческого училища, этого экономического светоча, не будет вас пугать, ввиду того неуспеха, который когда то потерпели прежние фермы в России. Если и были, действительно, неудачи, то все они, по моему мнению, выходили от того, что эти заведения, готовив в лице молодых людей, так сказать, семена, зародыши культуры, запросто бросали эти зародыши на неразработанную почву, состоявшую из грубой народной массы, в род того, как бы садовник, отнявши от плодоносного дерева ветку, с целью прививки ее к дикому дереву, послал бы ее с попутчиком, сказав: "Привей, брат, эту штуку к такому-то месту, такого-то дерева, вот так", устранив от себя всякий присмотр и дальнейший уход; понятно, что ветка оказалась бы грубо привязанною к дикому дереву, которое не почувствовало бы ее присутствия, и ваше культурное насаждение посохло бы, не дало ни плодов, ни ростков. Так и специальные экономические школы требуют особого, сложного ухода за собою, за учащимися, не только во время прохождения курса, но и по выпуске, как за самым капризным растением.

Без сомнения, вы понимаете, как и каждый поймет, кто только не пропитан предвзятыми мыслями против горожан, что мы говорим об этой школе не столько для себя, для города, сколько для воплощения идеи, как в лице горожанина, так равно в лице крестьянина, этого Ильи Муромца. Я возбуждаю вопрос о такой сельскохозяйственной школе, которая только еще живет в идее, витает в воздухе и переходит в понятия общества только в принципе; образ, тип ее еще не воспроизведен на свет. В таком случае, как было и с техническим училищем, нам придется, при помощи компетентных лиц, создавать ее снизу до верху, вырабатывать на свободной почве, путем опытов, свои планы, новый тип. Эта сельскохозяйственная научная школа должна более всего подходить к понятиям, к потребностям окружающей массы и давать цельных работников, агрономов, у которых бы, как теперь у воспитанников техническая училища по своей специальности, не валились из рук ни дело правильного земледелия, ни постройка современных земледельческих орудий, ни устройство удобного жилья, и которые не мечтали бы о себе, как об ученых белоручках.

Господа, если вы найдете устройство такой школы выходящим из круга обязанностей городского управления, то, я убежден, что вы не откажетесь признать, что это дело не выходит из обязанностей человека, которые мы примем как великую миссию времени. Это одно основание. Но нельзя скрывать и другого в том, что и сам город от школы получит широкие выгоды: во первых, у нас некоторые молодые люди будут с новыми знаниями, задатками хороших хозяев; во вторых, взрослое население, видя сравнительную выгоду новой обработки на живых результатах, скорее усвоит себе эти новые приемы, чем без школы; и в третьих, жизнь в городе будет полнее, и торговля несколько живее, как это мы видим и чувствуем от других учреждений, доставляющих выгоды населенно сверх той пользы, которую они приносят прямым своим назначением.

Конечно, слыша подобное заявление, нас могут упрекнуть и сказать: "Какие вы ладные! еще многие большие города не имеют того, что вы имеете, и все еще хотите более и более!" Согласитесь, что ведь мы хотим не одни и не для себя только; хочет этого наверное все безмолвное, окружающее нас, сельское население уезда в 110,000 чел., которые полны свежих сил и способностей, и которые чают инстинктивно найти в зародыше культуры свое спасение от предстоящей бедности. Нельзя же в самом деле измерять потребность в устройстве учебных заведений величиною городов, как будто другие населенные площади, не имеющие в своем центре больших городов, должны лишиться света Божия. Действительно, мы имеем много учебных заведений; но мы имеем их все по праву, как евангельские невесты, получившие царствие небесное, не проспав, вовремя встретившие грядущего жениха с зажженными светильниками. Затем, мы имеем их не исключительно для себя; эти заведения не составляют привилегированной принадлежности горожан; они открыты для всех званий и местностей, поэтому они полны учащимися; жизнь учащихся молодых людей у нас не окружена тем соблазном житейской низменной изобретательности, какою располагают в изобилии большие центры. У нас, хотя и нет высшего искусства и крайних прелестей, но зато есть во всей правде действительность. Мы стоим к ней лицом к лицу.

Говоря о земледелии, нам еще со стороны могут заметить: "вот еще какими иллюзиями занимаются", и прибавить: "да разве земледелие дело города?" Мы заранее отвечаем, что земледелие прежде всего дело человека, которым может быть обитаем и город. Наш Череповец, по своему происхождению, настолько же город, насколько и деревня: около него лежат принадлежащие ему небольшие поля, пастбище, а далее, в отхожих владениях, - покосы и леса. Часть населения его занимается искони хлебопашеством, как и во многих русских городах, имеющих преимущественно сельский характер.

Когда мы принимались за техническое училище, пожалуй, можно было бы сказать тоже самое, да и говорили: "разве дело, обязанность такого городка-деревни заводить техническое училище?" Между тем в это училище теперь посылают учиться из 23 губерний; теперь оно нравится всем; смысл его и экономическое значение сделались ясны, как зарница среди ночи.

Кстати, господа, мы должны выяснить значение города среди уезда, среди сельского населения, с своей точки зрения, будет ли она личная наша или общая точка зрения - все равно; мы должны это сделать ввиду существующих ложных взглядов на город и происходящего от того антагонизма между некоторыми земствами и городами, причиняющего общий вред. Мы должны ответить прямо на существующий до сих пор и, кажется, неразрешенный в печати вопрос: что такое город по отношению к уезду и, наоборот, уезд к городу, в естественном ходе жизни обоих, при начинающемся водворении цивилизации после векового застоя?

По нашему мнению, вообще город представляется по отношению к сельскому населению ничем иным, как "плотью от плоти, костью от костей его". Каждый, можно сказать, горожанин, за самым малым исключением, есть крестьянин и по происхождению, и по духу, и по характеру, и по понятиям

Мы видим из действительности, на которую нельзя не обратить внимания, что почти каждый крестьянин, мало-мальски наживший деньжонки, стремится быть торгашом; нажив побольше, он делается видным торговцем; еще больше - и становится ему в деревне тесно, грязно, если торговая обстановка не приковывает его к месту - он поселяется в городе, делается видным купцом. Такова сила вещей. Изменится у нас, в России, экономическое направление - изменится отчасти и ход жизни, тогда взаимно будут тянуться из города в деревню, к земле, к ферме, и наоборот, из деревни в город, если последний будет совмещать в себе условия экономического и умственного центра.

Если торговый люд из городского и сельского населения и вообще других званий обзывался часто огулом, справедливо и несправедливо, кулаком, вследствие преобладающей торгово-промышленной наклонности, то пускай же научат, куда деваться от этого естественного явления и, наконец, как быть, как устроиться без этого естественного фактора. Если бы не горожанин и зажиточный крестьянин, то на месте его стал бы, все равно, торговать барин, дьячок, жид и т. п. На эту деятельность вызываете взаимный интерес жизни.

Но будет или не будет центром уезда город, явится вместо его, все равно, центром торговой деятельности село только с еще более грубыми инстинктами. Существование экономического, умственного и административного центра среди данной площади населения есть то же, что существование сердца в организме человека, чрез которое совершается кровообращение.

Чем меньше пороков, чем больше хороших качеств в данном центре, тем, разумеется, плодотворнее делается через него круговращение жизненных сил. Вот чего нужно желать для нашего города, именно: быть менее порочным и более здоровым, как умственно, нравственно, так и материально.

Мы видим, как сама жизнь выдвигает в город людей, выдающихся из общей среды по своей предприимчивости и практической сообразительности и т.п., и эта-то, составляющаяся безыскусственно, передовая народная сила, есть в сущности интеллигенция массы; она в последнее время весьма заметно уже стала придвигаться к интеллигенции общества, а последняя, исполняя высшую миссию, видимо, опускается на землю. Отсюда, конечно, неизбежным последствием явится благотворное сочетание двух элементов: образования и практики в одном лице; тогда только у нас, как и в Америке, наука и знание может производить свое благотворное влияние на жизнь населения, силы которого воспрянут от дремоты, и тогда закопошится среди его работа в желанном экономическом направлении, производя правильное круговращение во всяком данном районе экономических сил.

Но для такого возбуждения деятельности нужно отыскать таинственный ключ от этой замкнутости и неподвижности, в которую поставлен так крепко наш народ нашим прошлым. Об этом ключе мы будем говорить особо в своем месте.

Я уклоняюсь, дорогие мои сограждане, от главной цели нашей беседы.

Все, что можно было пожелать на счет восполнения наших образовательных средств, как орудия к достижению лучшего экономического положения и умственного развития, я сказал; но сказал не более чем то, что вы сами выразили словом и делом. Теперь остается только начать и продолжать устройство указанной воспитательно-практической земледельческой школы. Общая задача этой школы, согласно с выраженными мне вашими мыслями, будет заключаться в разведении хороших семян и домашнего скота, в изучении и распространении вообще сельскохозяйственных полезных знаний, путем опытов, и в приготовлении толковых, сведущих работников, которые могли бы сами починивать старые и устраивать новые земледельческие орудия и жилые постройки, с внесением в последние основных правил архитектуры, и, в случае надобности, заведовать небольшими хозяйствами, в качестве старост-работников.

Для осуществления всего этого, конечно, нужны хорошие средства, которыми мы теперь далеко не располагаем, но будем изыскивать, будем надеяться, что все явится. В подобных делах при единодушном действии все помогает - и люди, и время, и воздух.

Примыкая с данною школою к существующим учебным заведениям, Череповец, действительно, будет иметь что-то, своего рода, цельное, полное, в смысле всесторонней образовательной школы. Затем останется только сочетать знания, приобретаемые в этой школе, с жизнью, выработать для этого приемы, которые наиболее содействовали бы успешному водворению между населением правильных экономических понятий, порыться побольше в жизненных складках, отыскать слабые и сильные струны человека, пробудить в нем веру в свои силы, в свое хорошее будущее, - а там, когда он почувствует около себя и в себе задатки этого будущего, оставьте его на свободе: только немножко осветите путь и обставьте его нравственными вехами, все остальное он разовьет в себе сам и пойдет в свой рост, как идет обыкновенно силою природы плодотворное растение; а соседи, в силу ли грубой зависти или внутреннего разума, также сами не только не отстанут, но еще будут стремиться обойти, перегнать своего предшественника по пути к довольству. Такова натура человеческая, такова сила вещей.

Но на самом деле порыться в жизненных складках, с толком, или только сказать это, конечно, будут два дела, совершенно различные. Последнее исполнить всегда бывает легко, если сколько-нибудь имеем смысла, а первое всегда составляет камень преткновения. Поэтому в следующей беседе нам надо поговорить порезоннее об этом камне, именно: как мы будем на практике осуществлять все наши начертания и какие при этом ожидаются трудности; как предусмотреть по возможности нужное для преодоления и устранения этих трудностей время, дабы не возбудить преждевременно нетерпения, а затем разочарования, как это бывает с многими хорошими начинаниями вообще у городов и земств: один состав гласных и управы начнет, а другой; не видя немедленных результатов - все начатое херит.

И. Милютин.