Бардин И. Воспоминания инженера

//Известия. - 1934. - 1 мая

Воспоминания инженера

Формирование молодого инженера, специалиста той или стой области, начинается в учебном заведении, когда переходят к изучению специальных предметов, и на заводе, когда молодой инженер делает первые шаги к практической деятельности.

В этом отношении мне повезло. В институте и на заводе у меня была два прекрасных учителя, о которых я сохраняю самые лучшие воспоминания.

Люди, совершенно не похожие друг на друга по внешности, они имели очень много совершенно одинаковых черт.

Первый из них - профессор металлургии Василий Петрович Ижевский, один из тех работников науки, которые ищут возможно большей связи с практикой. По первоначальной подготовке - органик, очень образованный химик, в последующие годы - профессор металлургии, он много сделал в области развития совершенно своеобразных взглядов, которые только теперь начинают усваиваться в теории хода доменных печей. Он работал, идя опять-таки совершенно своеобразным путем, и в области электрометаллургии, в области производства газов.

Этот человек во всей своей работе всегда и всюду стремился найти применение своим знаниям в жизни, не запираясь в кабинет или лабораторию.

Он не был инженером. Чрезвычайно простой в обращении, робкий во всем, даже в походке, производивший в разговоре с людьми ниже его по знаниям и положению впечатление "просителя", он не хотел и не умел выставлять напоказ свои силы, свои незаурядные знания.

Другой также не был инженером, не имел никакого диплома. Но большой мастер-практик, он обладал знаниями и широким житейским опытом.

Фамилия этого человека - Курако. Обладая большим размахом, он прямо смотрел в глаза всем, ни перед кем не ломал шапки, не лебезил. Он говорил дерзости иногда очень высокопоставленным лицам и, не смущаясь, бросал в лицо оскорбления, которые по тем временам могли навлечь на него большие неприятности.

По внешнему виду Курако являлся прямой противоположностью Ижевскому. По внутреннему же подходу к работе, к своим ученикам оба они были совершенно схожи. Они никогда не теряли своих учеников из виду. Василий Петрович следил за инженером все время, пока инженер оставался инженером, пока он не уходил [от техники] в акциз или в другие места. То же и Курако. Он всегда все знал об ученике, всегда интересовался им, незаметно помогал, направлял его работу.

О людях оба они судили не по одному какому-нибудь качеству, а по всей совокупности качеств. Это был подход своеобразной психотехники, разумной, правильной, доступной только крупным и умным учителям, к каким, несмотря на свою скромность и незаметность, принадлежал Василий Петрович.

То же и с Константинычем, как мы называли Курако. Его [школу] прошло [множество] инженеров, доменщиков, мастеров, горновых, молодых директоров.

Это подтверждает, что и здесь имелось нечто такое, чего не было у других мастеров. Имелось пренебрежение к официальному мундиру, который в то время прикрывал всю инженерную Россию, который давался студентам и инженерам в виде нашивок, в виде золотых пуговиц.

Существовало предубеждение, что, видите ли, металлургом или инженером можно быть только [окончив] такое учебное заведение, которое специально для этого предназначено,- например Горный институт или институт специального порядка. Или, предположим, хорошим инженером можно быть только тогда, когда имеешь так называемую "инженерную наследственность": когда твои отцы и деды также были инженерами,

Иной раз люди были сильно заражены этой косностью. Можно указать (особенно на Урале) ряд заводов, где принимали только окончивших лишь определенное учебное заведение - например Харьковский технологический, Екатеринославский горный институт и т. п.

Прибавьте к этому, что в то время один завод был английский, другой - французский, третий - бельгийский, четвертый - русский.

Как ни странно, но людям без протекции и дипломов или не имеющим официальных прав легче было попасть на иностранный, чем на русский завод.

На таких иностранных заводах работала целая группа русских бездипломных специалистов, которые в дальнейшем сыграли роль не меньшую, а то и большую, чем те, кто благодаря дипломам и защите закона находился в значительно лучших условиях. Мы имели такого специалиста, как Курако, по доменному делу, такого специалиста, как Немков, по мартену, такого специалиста, как Соболевский, по прокату, не говоря уже о большом количестве мастеров и старших рабочих.

Обычный мастер старого времени был самым противным существом. Это был человек, который знал дело детально, но не способен был к глубокому анализу - почему и отчего что происходит. Он знал, что работу нужно делать именно так, а не иначе. В лучшем случае он сообщал лишь кое-кому секреты своего уменья; обычно же он никому ничего не говорил, считая их своим капиталом.

Такими мастерами был забит весь Донбасс, весь Урал. Эти люди никаких усовершенствований в металлургию внести не могли. Не могли они также принести никакой пользы и являлись объектом длительной эксплуатации со стороны иностранцев.

Очень редко встречались такие мастера, которые передавали свои знания, которые сами учились и учили других.

К такого рода людям относился Курако. Он любил учить и любил учиться у тех, кого учит, потому что мы ему давали теорию, а сам он давал нам практику жизни, практику дела.

Несмотря на совершенно разные силы Василия Петровича Ижевского и Курако, можно сказать, что лозунг у них был один и тот же: ближе к жизни! У профессора Ижевского, например, было выражение, что учиться надо всю жизнь, учеником же надо быть возможно меньше. Курако говорил: "Тот не инженер, кто через полтора года не может быть начальником цеха. Это - не сменный инженер, это - просто бессменный инженер".

Оба они, таким образом, совершенно одинаково определяли пригодность человека к той или иной работе. Оба они строго относились к делу, каждый по-своему, несмотря на то, что одного из них - Ижевского, скромнейшего из всех профессоров, - никто, кроме его служителя Данилы, не боялся, перед Курако же, якобы страшным, когда он гневался, трепетали не только его подчиненные, но и кое-кто повыше.

Формула жизни была у них одна и та же. Оба они любили повторять, что инженеру нужна не только голова, но и руки.

Ижевский всегда поощрял прохождение молодыми инженерами работы на практике, хотя многие, (зная теорию), считали, что совершенно незачем знать такие манипуляции, которые любой рабочий делает лучше, чем инженер. Он говорил по этому поводу: "Дело не в том, что, может быть, рабочий сделает это лучше. Каждый инженер должен знать работу до тонкости, чтобы иметь возможность улучшить ее и расценить труд тех, кто ее выполняет".

Вот в общих чертах характеристика людей, которые нас учили. Затем нам пришлось присматриваться, как же работают они сами, какова обстановка их работы, какие в их работе трудности.

Что работали они много, один периодически, другой постоянно, это было видно.

Но что-то, казалось, не удовлетворяло их в работе. И когда мы подросли, когда объем нашей работы увеличился, когда нам пришлось заниматься тем, чем занимались наши учителя при той же степени ответственности, особенности обоих стали нам более понятны. Они сталь понятны нам тогда, когда мы стали работать при совершенно новом государственном строе. Суть дела заключалась в том, что все знания, все желания, все силы инженера в дореволюционное время сковывались невозможностью их проверить, невозможностью применить их в том масштабе, в каком бы вам этого хотелось.

Если вы занимались конструированием домны, то все шло хорошо, пока дело касалось расходов, связанных с небольшими переделками. Но трудно становилось, когда дело углублялось. Все выгоды ваших нововведений были очевидны. Тем не менее, вам не удавалось получить средства на осуществление ваших "затей".

Всем нам, сталкивавшимся с этим явлением непосредственно, а тем более нашим учителям ясно было, что со средствами, которыми располагала тогда русская металлургия, ничего сделать нельзя. Ясно было, что, несмотря на определенные успехи наших металлургических заводов, которые во многом не уступали французским, нам не уйти далеко при том уровне техники, каким мы тогда располагали. Всеми силами мы старались доказать это тому или иному директору. Но реально все сводилось к крохам, к бессистемному вложению капиталов в мелкие мероприятия с долгим выжиданием результатов.

Когда же речь шла о большой реконструкции не только завода, - что сейчас для нас является совершенно обычным, - но даже цеха, печи, то дело погибало в самом зародыше. Начинались разговоры, что пора, дескать, использовать то, что есть, нужно сидеть и заниматься только работой узко эксплуатационного порядка - повышением производительности труда и "рационализацией" зарплаты, то есть изысканием способов платить рабочим возможно меньше.

Это заставляло нас бросаться с завода на завод. Считалось чем-то вроде дурного тона сидеть на одном и том же заводе больше двух лет. Длительное пребывание на одном месте в этой обстановке превращалось в обыденщину. Терялся интерес к работе. Все, что можно было сделать мелкого, было уже сделано, крупное же делать не давали. Терялся интерес и к борьбе, так как, появившись на новом заводе, вы должны были доказать, что можете давать не меньше чугуна и не худшего качества, чем это делали ваши предшественники. Двух лет для этого было достаточно. Кое-кто примирялся с тем, что по независящим от него обстоятельствам он не может осуществить что-либо значительное. Вместо того, чтобы заниматься строительством, такие инженеры устраивали личную жизнь или просто конструировали на бумаге для других.

Это было глубокой трагедией.

Искания же сводились к тому, что необходимы какие-то новые места, не такие насиженные, как Урал и Донбасс,- места, где можно было бы [строить] новую металлургию. Казалось, что на чистом месте легче построить современный завод с применением новейшей техники.

Но опять, как только приступали к делу, по условиям, зависящим от общего строя того времени, никогда не хватало денег. Никогда тот или иной проект современного завода не принимался.

Для России в то время современность вообще имела второстепенное значение. Считалось, что то, что хорошо для Америки, совершенно непригодно для нас. Мнение это настолько глубоко вкоренилось в застоявшееся сознание государственных людей, капиталистов, инженеров, что казалось этому не будет конца.

Но конец все-таки пришел. Пришел Октябрь 1917 года.

Новокузнецк