Марина Чернова
Мастер
Вологодский художник-реставратор, доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств РФ и член Союза художников России Александр Рыбаков в этом году стал почетным гражданином города.
…Общаться с мастером – ни с чем не сравнимое удовольствие. Это магическое влияние Сан Саныча, как называют его друзья и коллеги, известно многим: и сын, и дочь работают в той же сфере, а ученики, тоже ставшие реставраторами и искусствоведами, разлетелись по всему миру.
Работы Александра Рыбакова и его мастерской знакомы всем вологжанам без исключения. Именно он вместе с коллегами реставрировал фрески Софийского собора, фрески церкви Иоанна Предтечи в Рощенье, паперть Казанской церкви в Устюжне. Мастера приводили в порядок настенные росписи XVIII века в Успенском соборе Великого Устюга, в Богородицком кафедральном соборе и церкви Андрея Первозванного в Вологде.
Многие иконы, что представлены в Вологодском музее-заповеднике, прошли через руки Александра Александровича. Коллекции открытых и атрибутированных Рыбаковым и его командой икон выставлены в Череповецком, Тотемском, Кирилло-Белозерском и Великоустюгском музее. В среде специалистов он признанный Мастер, отмеченный многочисленными орденами и наградами.
С «Премьером» художник-реставратор монументальной и станковой темперной живописи высшей квалификации поделился самыми интересными историями из своей жизни.
– Александр Александрович, как Вы обратили внимание на профессию реставратора?
– Родился я в деревне Шабаново, на юге Владимирской области. Родители, дедушка и бабушка были крестьянами. Отец после окончания школы, в 40-м году, был призван в армию. Мне было всего четыре дня, когда он ушел. Больше мы не увиделись – в августе 1941 года он погиб в Белоруссии.
Надо отметить, что многие жители Владимирской области занимались иконописью и реставрацией. Вот и в нашем роду был предок, работавший в иконописных мастерских. Я его не застал, но какие-то задатки художественные стали проявляться и развиваться с детства.
Весь наш дом был увешан портретами вождей, которые я рисовал: Сталина, Ворошилова, Буденного. К сожалению, и рисунки не сохранились, и дома уже нет. А между тем в этих портретах мне хотелось показать необыкновенную личность каждого. И, глядя на них, тоже хотелось вырваться в большой мир… Да, наш край был довольно густонаселенный, но у всех был один удел – работа в колхозе, крестьянском хозяйстве и отхожих промыслах. Поэтому после окончания школы встал вопрос: а что дальше?
Отца не было, мама снова вышла замуж, я жил с дедушкой и бабушкой. Им требовался помощник, но дед говорил: «Надо учиться, Шурик!» А куда конкретно идти учиться, подсказать не мог. Совершенно случайно я узнал, что одна из соседских девушек поступила в художественное училище, которое находилось в поселке городского типа Мстера нашей же Владимирской области. Это старинный иконописный центр, известный в истории иконописи с XVII века. С приходом советской власти иконники оказались не нужны, но благодаря вниманию Максима Горького к уроженцам Мстеры – художникам Павлу и Александру Кориным – в поселке был открыт Центр народного творчества, где стали расписывать шкатулки из папье-маше сказочными сценами.
– Насколько сложно было поступать? Был ли конкурс?
– Конкурс был небольшой, и я поступил в училище сразу. Я очень признателен советской власти, что она помогла встать на путь художественного творчества. Для нас, людей бедных и без какой-либо поддержки со стороны, были созданы все условия. У училища был статус ремесленного, поэтому нас обували, одевали, кормили и даже оплачивали съемное жилье.
С одной стороны, бабушка с дедушкой обрадовались поступлению, с другой – переживали, потому что из дома уходил помощник. А тогда ведь нужно было еще получить разрешение уехать из деревни. Я сходил к председателю колхоза на поклон, и мне разрешили. Такое вот было своеобразное крепостное хозяйство.
– А Вы были хорошим учеником?
– Старался выполнять все программы, которые нам задавались. В училище к каждому ученику был приставлен учитель. У меня была Антонина Овчинникова, выходец из старинного рода иконописцев. Она и помогала осваивать мастерство. Занятия шли с самого утра, и я с удовольствием копировал старые образцы.
После окончания сразу захотелось поехать в Ленинград, но поступить в высшее училище имени Мухиной, на отделение монументальной живописи, не удалось. Потребовали рекомендации от известных художников, которых не было, и я вернулся, устроившись учителем рисования в средней школе, а потом ушел в армию.
На призывной пункт прибыл с этюдником. Комиссар военкомата увидел меня, засмеялся, но сказал, что, наверное, пригодится мой ящик с красками и отправил в архив Министерства обороны в Подольск, где я три года служил в клубе при воинской части. Писали афиши, агитационные плакаты, Кодекс строителя коммунизма. Как-то даже оформлял бассейн для сотрудников части.
– Неужели Вы нарисовали что-то на тему коммунизма?
– Нет (смеется), написал сюжет – Нептун и его окружение.
– После армии Вы поступили в Академию живописи, архитектуры и скульптуры имени Репина на искусствоведческое отделение. Это были 60-е, время оттепели. Как Вы вспоминаете те годы?
– Я с жадностью учился. Для студентов тогда был бесплатный вход во все государственные музеи, и мы этим пользовались. Особенно любил Эрмитаж, ходить в который можно бесконечно. Я выделял один день в неделю на прицельное посещение определенного зала, изучая направления искусства. А какая в Академии художеств великолепная библиотека! Она сохранилась с XVIII века. В ней уникальные отечественные и зарубежные издания, и я пропадал в этой библиотеке с открытия до закрытия.
И абсолютно не замечал, что происходит в стране: когда сидишь в библиотеке или ходишь по Эрмитажу, не ощущаешь окружающего мира. К нам относились как к специалистам, которые должны ориентироваться во всех направлениях и течениях искусства, поэтому никаких запретов не было. Наоборот, Академия всегда была вольной республикой, несмотря на наличие парткома, комсомольского комитета и экзаменов по политэкономии.
«Репинку» окончил с красным дипломом. К тому времени я уже интересовался древнерусским искусством. До конца было неизвестно, как оно все сложится, но почему-то я доверял своей судьбе и был уверен, что все получится.
– Еще студентом Вы устроились на работу в Русский музей. Помните первую икону?
– Да, я работал реставратором древнерусской живописи в Русском музее. Знаете, недавно мне привезли книгу «Искусство Великого Новгорода. Эпоха Святителя Макария, XVI век», и там увидел свою первую работу, которая хранится в Русском музее. Я около года реставрировал Царские врата. Особенно сложного в работе ничего не было, она реставрировалась еще до революции, старый реставратор покрыл ее олифой, и за 100 лет олифа сильно потемнела. Моя задача была снять потемневший покровный слой и открыть авторскую живопись.
Хочу сказать, что, несмотря на мою страсть к учебе и загруженность по работе, мы успевали абсолютно все. Конечно, в эти молодые годы были и влюбленности, и переживания… Правда, моя первая любовь вышла замуж за сына мэра Ленинграда, я сильно переживал. А затем пришла вторая любовь, и к окончанию Академии мы с однокурсницей Мариной поженились.
– А как попали в Вологду, почему уехали из Санкт-Петербурга?
– После окончания Академии меня пытались на комиссии по распределению направить искусствоведом в Ашхабад, но тут декан вступил в разговор и сообщил: «Да он не только женат, у них и дети есть уже!» Хотя на самом деле это было неправдой, однако распределяющий вздохнул, сказал: «Ну, если дети есть…» – и вычеркнул меня из этих списков. Поэтому я остался в Ленинграде и продолжил работать в Русском музее.
А в Вологду попал благодаря моему руководителю Николаю Перцеву, очень опытному специалисту по реставрации икон и фресок. В 60-е годы в городе назрела необходимость приведения памятников в порядок, и Николая Васильевича пригласили для реставрации фресок Софийского собора.
С 1962 года Николай Васильевич ездил в Вологду летом, потому что в cоборе можно было работать только в это время года. А я присоединился к нему в 1967 году. Приехав в Вологду, был очарован городом. Деревянные мосточки, деревянные дома, все это утопало в зелени, да еще и речка в центре города. Когда работал в Русском музее и сидел в мастерской целый день, очень уставал. Выходил и чувствовал себя совершенно обессиленным — питерский климат действовал угнетающе. А Вологде все было по-другому.
Дело кончилось тем, что я оставил Русский музей и остался здесь. Как оказалось, навсегда. Тогда здесь была создана специальная мастерская по реставрации древнерусской живописи при управлении культуры. Все это работало и неплохо оплачивалось. Кстати, именно в Вологде я встретил художницу-студентку Тамару, которая приехала сюда на практику. Покорен был с первого взгляда. А так как моя супруга отказалась ехать в Вологду, мы расстались, и я женился на Тамаре Петровне. Тамара стала мне не только верной спутницей, но и присоединилась к коллективу реставраторов, и нам до сих пор удается сохранить взаимный интерес и уважение — и дома, и на работе.
– В одной из Ваших статей прочла, что вологодские реставраторы, в том числе и Вы, спасли несколько тысяч памятников. Расскажите о ваших экспедициях.
– В Вологодском музее мы работали вместе с Николаем Ивановичем Федышиным, а он был представителем старого рода. Его отец с 1921 года заведовал в музее художественным отделом. Когда случилась революция, Федышин-старший одним из первых бросился спасать памятники: из церквей выносилось все и сжигалось прямо во дворе. К счастью, он был не одинок, были такие сподвижники и в Великом Устюге, которые занимались такой же работой.
Мы неоднократно участвовали в экспедициях и нашли кое-какие интересные вещи, серьезно пополнив фонды. Благодаря труду реставраторов и музейных работников сейчас в хранилищах Вологодского музея тысячи памятников, которые еще ожидают своего возрождения.
Понятно, что верующие прятали иконы – в дровяной сарай, на колокольни, в другие места, а старые музейные работники, такие, как Федышин, хорошо знали, где могут находиться ценные, уникальные в художественном и историческом значении произведения, где сохранились ценные иконы XVI века. Например, во время одной из экспедиций поехали в Грязовецкий район в поисках икон из иконостаса Софийского cобора. Было известно, что после того, как наполовину сгорел старый иконостас, вторая часть икон была переправлена в село, которое принадлежало вологодскому архиерею. Он построил там церковь, куда и были «сосланы» уцелевшие иконы.
Из описания мы знали, что иконы были очень большого размера – больше 2 метров. А когда приехали на место, жители рассказали, что старые иконы… переделали на ульи и кормушки для скота. Но кое-что мы все-таки нашли. Один из сараев был дырявым, ветхим, и стенки его как раз и были заставлены иконами, чтобы сарай не продувало!
– В каком состоянии они были?
– Очень грязными. А после реставрации оказалось, что иконы великолепны. Теперь одна из них выставлена в Вологодском музее-заповеднике. Одну из икон, которую я обнаружил в фондах Устюженского музея, реставрировал пять лет. Это серьезное открытие, но его ценность могут оценить разве что специалисты. Сюжет уникальный – Богоматерь Страстная, или Богоматерь Страшная (иногда в народе и так называли), то есть увидевшая страшное видение. Извод иконы обычно был таким: Богоматерь с младенцем однажды увидела двух архангелов. Эти архангелы нисходили с неба и несли орудия страсти – один нес крест, а другой – крест и копье с губкой, насыщенной уксусом. Это орудия, на которых пострадал Иисус Христос. Это было предвидение будущей судьбы младенца. Согласно этой теме Богоматерь со скорбью смотрит на младенца, который обернулся на архангелов и прижался инстинктивно к Богоматери.
Обычно эта икона была поясная, то есть изображалась Богоматерь по пояс, а на иконе из Устюженского музея Богоматерь изображена на троне, как Царица небесная. И архангел всего один. Другой такой вариант пока неизвестен! И сама икона датируется началом XVI века, в отличие от других, более поздних икон с подобным сюжетом. Икона уже вернулась в Устюжну, но работники музея ее даже не показывают. Они боятся, потому что у них было уже несколько краж. В 1994 году там было украдено 8 ценнейших памятников XV-XVI веков. Это был определенный заказ. Все эти иконы бесследно исчезли, и только постепенно некоторые из них проявляются.
И все эти иконы я реставрировал вместе с коллегами, а материалы о них опубликовал в своей книге «Вологодская икона» (1995 г.). Посмотрите (Александр Рыбаков раскрывает книгу. – Прим. ред.), в издании я разместил фотографии украденных икон на черном фоне… Как выяснили затем в Интерполе, иконы вывезли, возможно, через Финляндию под бревнами. Потом переправили в Германию. Затем их приобрели любители из Англии и Швейцарии. Икона «Богоматерь Одигитрия» (конец XV – начало XVI веков) считалась чудотворной иконой, она была главной иконой Устюжны. Ее разобрали на отдельные доски и вывезли. В Германии ее вновь соединили, и икону приобрел английский коллекционер Ричард Темпл, она долгое время была в его личной галерее.
А несколько лет тому назад Темпл решил эту икону представить на выставке в Брюсселе. И когда они стали готовить каталог выставки, лондонский искусствовед, у которого была моя книга «Вологодская икона», и он видел иконы на черном фоне, сразу определил, что икона – краденая. Это он объяснил и Темплу, показав ему книгу… Вот так икона вернулась на родину.
– В Вашей биографии есть упоминание, что с 1995-го по 1996 годы Вы работали начальником управления исторического наследия и туризма администрации Вологодской области. Как Вы относитесь к деятельности градозащитников?
– Мне нравятся люди, которые неравнодушны к истории. Например, энтузиасты, которые занимаются градозащитой, они молодцы, что подхватили наши традиции. В результате нашей с коллегами работы в 70-х годах около 2 тысяч деревянных домов в Вологде были поставлены под государственную охрану. Нам удалось воспрепятствовать идее построить Дом Советов на месте церквей напротив 1-го здания педуниверситета на старом рынке. Это было для начальства, для Дрыгина очень неприятно, но мы настояли на своем при разработке нового генерального плана города.
– Посоветуйте, как почетный гражданин Вологды: что нужно сделать, чтобы заслужить это звание?
– Советовать что-то сложно. Думаю, наши жизненные пути все-таки рисуются и пишутся где-то там, в высших сферах. В молодости есть возможность выбрать разные профессии. Мне тоже хотелось поначалу стать то летчиком, то архитектором, а вот жизнь внесла свои коррективы. Сейчас уже хочется обобщить свой опыт, хочется написать историю сохранения и открытия памятников художественной культуры Русского Севера. Лето, согласитесь, выдалось прекрасное для того, чтобы сесть и работать…
Источник: Чернова М. Мастер / М. Чернова // Премьер. – Вологда, 2017. – 18 июля. – С. 5.
