Бараков В. Семь уроков Александра Яшина // Литературная Вологда : - Вологда, 2007
ВИКТОР БАРАКОВ
ВЧЕРА И СЕГОДНЯ
Глава первая
СЕМЬ УРОКОВ АЛЕКСАНДРА ЯШИНА
16 апреля 1968 года смертельно больной Яшин записал в дневнике: "Жалкую все-таки жизнь я прожил. А ведь мог... Мог!.." Шесть дней спустя он отправил прощальное послание братьям по писательскому цеху: "Трудно представить себе что-либо более печальное, чем подведение жизненных итогов человеком, который вдруг осознает, что он не сделал и сотой, и тысячной доли из того, что ему было положено сделать. Думать об этом необходимо с первых шагов литературной жизни..."
За что же так казнил себя известный писатель? Неужели и литературная судьба была к нему столь немилосердна?
О как мне будет трудно умирать!
И никаких
нельзя
извлечь уроков...
Александр Яшин с раннего детства мечтал стать профессиональным писателем, но и в самых счастливых снах он не мог видеть того, что случилось с ним наяву. Уже в 15 лет Саша Попов (Яшин - его литературный псевдоним) начинает печататься в центральных журналах, в том же юном возрасте его избирают делегатом Первого Северо-Двинского губернского съезда пролетарских писателей, в 19 лет - он литсотрудник областной газеты, председатель(!) оргкомитета краевого Союза писателей. Через два года у Яшина выходит первая книга "Песни Северу", и его тут же отправляют делегатом Первого съезда писателей в Москву. Рядом с ним в зале сидят Л. Леонов, М. Шолохов, М. Горький... Еще через год он переезжает на постоянное жительство в столицу и поступает в Литературный институт. От такой стремительной, блистательной и головокружительной карьеры могла закружиться голова. Она и закружилась... К сорока годам Яшин был лауреатом Сталинской (Государственной) премии, вошел в круг избранных, его стихи покоились в хрестоматиях, деньги - на сберкнижках, в московской квартире его всегда ожидали супруга и дети, а в гараже - машина... Но похвастаться он мог только одной удачной поэтической книгой ("Северянка", 1938 г.).
"Всех трудней испытаний Испытание славой". Вот первый урок Александра Яшина.
Рубеж Великой Отечественной был пройден Яшиным наравне со всеми. Чрезвычайные обстоятельства военной поры не стали для поэта, редактора и корреспондента многотиражек важнейшим впечатлением души, его поэзия была переполнена публицистикой; лирическая хроника или эпос не складывались, преобладала агитация, риторика призыва - его военные стихи ничем не отличались от подобных стихов других поэтов. Война не стала его темой. Александр Яшин не вступил раз и навсегда в могучий строй поэтов-фронтовиков, так и не написал военную прозу (исключение - один-единственный рассказ "После боя"). Позднее он сделает вывод: "Верность своей главной теме, данной с детства, - вот наиважнейший путь..." Таким был второй урок писателя.
До второй половины 50-х годов в многочисленных сборниках Яшина с трудом обнаруживались отдельные живые и правдивые стихотворения, такие же редкие, как радуга зимой... И вдруг - взрыв:
Я как будто родился заново,
Легче дышится, не солгу, -
Ни себя, ни других обманывать
Никогда уже не смогу...
Внезапно, как будто из небытия, вернулись в его поэзию православные по содержанию и сжатые до афоризма формулы: "Ни к безверию, ни к сомнению Не причастна душа моя..."; "И сколько к смиренью себя ни зови, Как воздержаньем сердца не мучь..."; "Только терпенье, одно терпенье..."; "Спешите делать добрые дела!"; "И в сердце не будет места гордыне..." Его сборник "Совесть" (1961) поразил всех. Суровый суд не над вождями или партией, а над самим собой - такого современная ему русская поэзия еще не знала:
Дурным поступкам нет забвенья,
Да и прощенья нет,
Когда
И судишь сам без снисхожденья, -
На свете горше нет суда.
"Лучшей считаю книгу "Совесть", она выстрадана, а не сочинена", - признавался Яшин. Его беспощадная исповедь перед миром и народом, как перед Богом и Церковью, и небывалое по силе искренности покаяние, пусть без таинства, - явление исключительное, но и обстоятельства были соответствующими... "Ложь уничтожает красоту, искусство, поэзию, жизнь, - с болью сердца говорил писатель. - Ржа ест железо, лжа - душу". Третий урок также был подсказан Яшину его собственной жизнью...
Александр Яшин поздно осознал, что его талант - это прежде всего талант прозаика. "Прозаический дебют свой отношу к 1956 году, - писал он, - когда был опубликован рассказ "Рычаги". К тому времени ему было сорок три года. Жить оставалось 12 лет...
В прозе Яшин стал настоящим мастером. Его добрый, светлый и лиричный стиль был свободным и легким по своему ритму. Яшин писал без натуги, с удивительным изяществом. Все у него оказывалось на своем месте - пейзаж, воспоминание, портрет, диалог... И как же много было в его сердце любви! От яшинской солнечной прозы ликовала душа, было радостно, тепло, хорошо и уютно, как на "большой и ласковой" русской печке. Но Яшин, как никто другой, умел и бередить неспокойную совесть, заставлял читателя останавливаться, подолгу думать о себе, о нас, о стране нашей горемычной... Уже в первом рассказе "Самое время" (1939 г.) видны все приметы яшинского стиля (рассказ автобиографичен, сын Павел приезжает из большого города к отцу в родное захолустье):
" - Тут, браток, мы без тебя такое наделали, что не приведи господь. Можно сказать, весь мир на ноги поставили.
- Да!.. - мычит в раздумье Павел. - Что же вы такое наделали?
- Да вот две церкви закрыли. В одной зернохранилище, в другой - кинотеатр. Теперь, можно сказать, они стали народу служить.
- А народ как?
- А я тебе не народ? Видел - у нас в деревне: свинью зовут Богородицей, а барана - Батей. Вот тебе и "народ как". Нечем было скотный двор застеклить - районщики подвели, наш народ покумекал да и приказал обезоружить все иконы в часовне. Скот нынче, можно сказать, за святыми стеклами живет. А сколько машин в полях - видел? А дорогу видел? То-то!.. Народ у нас теперь такой, что самое время с таким народом в коммуну идти. И пойдем! Первые пойдем...
- Что-то ты спешишь, тятя, очень торопишься. Душу надо сперва переделать, - сказал Павел."
"Сейчас принято считать, что все советские писатели были не духовными людьми. Это неправда..." - замечает дочь поэта Наталья Яшина. И дневниковые его записи подтверждают правоту ее слов...
7 апреля 1966 года: "Сегодня Благовещенье, великий четверг, день, когда нельзя работать. Мать вчера доткала полотно, убрала стан. Выдала мне Библию и отцовское Евангелие."
19 апреля 1966 года: "Радуница. Бабы ушли в Пермас на поминание родных покойников. Как можно противиться такому чувству людей, а противятся еще и теперь. А недавно и вовсе запрещали ходить на кладбище".
28 мая 1966 года: "Троицкая суббота. За льнозаводом, где совсем недавно разобрали, уничтожили церковь, многотерпеливый русский народ поминает своих родственников. На месте церкви работали мощные бульдозеры, следы их работы видны. Груды камня и щебня, и земли - груды, а не ровное место. Кирпича для завода досталось от церкви совсем ничего. А красота уничтожена. И в народе, кроме горькой обиды, ничего не осталось.
Женщины молились груде земли и камней на месте, где раньше был алтарь. Вместо икон ставили пучки березовых ветвей и корзинки с едой для поминовения усопших. Кутью несли в стеклянных баночках-пятисотках. Русский народ держится своих обычаев, своей старины - никакие бульдозеры не могут срыть память о красоте и нравственной порядочности, святости".
"Отлучили от церкви - от веры не отлучишь..." - писал Яшин. Это был еще один его урок всем нам.
"Я слишком много стал понимать и видеть и ни с чем не могу примириться", - записал он однажды в дневнике. Богатство власть имущих и бедность простых смертных, обман и несправедливость, издевательство чиновников над Россией... Как же все это знакомо русскому писателю! Повесть Яшина "В гостях у сына" (1957) была опубликована только в восьмидесятых годах, на волне "перестройки", беззастенчиво клонировавшей "оттепель" конца пятидесятых - начала шестидесятых, но сюжет ее оказался вечным... "Простая русская женщина" Матрена Савельевна приехала из "лежачей" деревни в Москву, к сыну, работающему на высокой должности в Министерстве сельского хозяйства. Сын, естественно, решил поразить мать своими "достижениями" и достатком, хватил через край и напугал бедную Матрену всерьез, да и было от чего испугаться: "Почему же ее невестка покупает кольца за две с половиной тысячи рублей? Откуда у сына такие деньги? Ладно ли это? Чистые ли они, деньги эти?" Сердце матери не обманулось - и эти деньги в очередной раз были украдены у народа.
В 1958 году Яшин вносит в дневник следующую запись: "Истопник в Лаврушинском переулке экономит на угле и продает его, чтобы купить дорогое лекарство для больной жены, и не считает себя вором.
Продавец крадет - дочку одевать надо.
Никто не может прожить на свою зарплату, хотя все они честные люди.
Не крадет министр, у него все есть, он обеспечен. Он честен в мелочах. И он самый бесчестный человек потому, что у него совести нет, он продажный".
Яшин на пике своей творческой жизни уже не питал никаких иллюзий. В рассказ "Первое путешествие Маринки" (1961) он включил разговор двух чиновников: " - ...Главное же, чтобы свои, свои люди не думали, что их обманывают. - ...Свои люди не должны так думать. Для этого существует система политического воспитания, институт агитации и пропаганды..."
Еще не так давно жизнь писателя складывалась благополучно: премия, достаток, хвалебные статьи - ложь оплачивалась щедро. Но стоило ему произнести слово правды - и он стал получать удар за ударом. Сначала - за "Рычаги" в 1956-м, но особенно - за "Вологодскую свадьбу" 1962 года. Яшин запишет позднее: "...Горька судьба писателей России, которые говорят правду о жизни". Это пятый его урок.
Вообще-то правдоискательство - черта народного характера. Александр Яшин называл ее "святой верой": "Испокон веков живет в сердцах русских людей неистребимая вера в правду. Ни цари, ни их наместники, ни разные самозванные защитники народа не смогли истребить этой святой веры. Тысячи и тысячи правдоискателей шли в тюрьмы и на каторгу, а от правды не отступались. И в конце концов она всегда одерживала победу." (повесть "Выскочка, 1961). В той же "Вологодской свадьбе" люди протестуют и все время спрашивают: "Что делать? Как быть? И знают ли о наших бедах наши главные? Видят ли они все?". Как будто сегодня написаны и эти строки:
В несметном нашем богатстве
Слова драгоценные есть:
Отечество,
Верность,
Братство.
А есть еще:
Совесть,
Честь...
Ах, если бы все понимали,
Что это не просто слова,
Каких бы мы бед избежали...
Совесть и честь литератора, как и любого другого человека, стоит дорого, только спрос с него выше. Яшин как в воду глядел, когда писал:
Теперь вы глашатаи,
Вы новаторы,
Вниманием девочек умащенные,
А мы - эпигоны,
Мы консерваторы,
У нас и рифмы традиционные.
Ну что ж, приму ассонансы и лесенку,
Только бы знать, что это не суетность,
Что вы не спасуете,
Не перелицуетесь
И против своих рядовых ровесников,
Чего б ни стряслось,
Не проголосуете.
Предчувствие оказалось пророческим и зловещим. Мало кому известен следующий факт: Яшин дал рекомендацию в Союз писателей Булату Окуджаве. А спустя десятилетия сердце Булата, по его собственному признанию, испытывало наслаждение от "картинки" расстрела Белого дома в октябре 1993-го... Да, Яшин ошибся в Окуджаве как человеке. А вот в Николае Рубцове не ошибся. Более того: признал превосходство его лирики над своей (в самолюбивой писательской среде такое признание дорогого стоит). Не ошибся в Александре Романове, Викторе Коротаеве, Ольге Фокиной. Не ошибся и в своем ученике Василии Белове. Он настойчиво советовал ему, тогда еще автору поэтической книжки, писать прозу. Видно, его не отпускала боль от собственной ошибки... "Как он страдал оттого, что ему не хватило жизни: месяца, дня, написать, доделать, завершить, - вспоминает Наталья Яшина. - Страдал духовно, физически оттого, что вот есть столько сказать, знает как, а нет времени... Ваше время истекло..." За шесть лет до этого он доверил дневнику самое затаенное: "Если бы мне удалось написать то, что задумано, прожито, осмыслено, - я искупил бы свою вину перед собой, что слишком долго не брался всерьез за прозу..."
Шестой урок Александра Яшина стал самым горьким для него.
"За несколько дней до смерти мама с Мишей повернули его кровать лицом к окну, - рассказывает дочь писателя. - Он долго смотрел на церковь Вознесения в Коломенском. Далеко, на берегу реки, она все "возносится" уже несколько столетий. "Ну, довольно", - сказал папа, попрощавшись с ней". Умирал он тяжело, но невидимая жизнь его духа текла по-своему, подчиняясь какому-то особому таинственному закону. Его стихотворение от 28 апреля 1968 года свидетельствует о подлинном и полном смирении:
Так же будут юноши писать
И стихи и прозу,
Так же будут ветры задувать
И трещать морозы.
Все, что пело, будет впредь
Так же петь, Достигая роста...
Просто можно зареветь -
До чего все просто.
Так чего же мне желать
Вкупе со всеми?
Просто надо умирать,
Раз пришло время.
И все-таки он успел высказать решающую, стержневую свою мысль в том знаменитом послании друзьям-писателям: "Оглядываясь назад, я думаю о том, что мы неправомерно много тратим времени на ненужные хлопоты (на всякие якобы теоретические изыскания и разговоры о сущности поэзии, путях ее развития, о традициях и народности), когда... нужно просто писать. Писать, у кого пишется. Писать, пока пишется. Писать, пока хочется, пока тянет к столу. Писать и писать, а там... видно будет, кто чего стоит, кто чего сможет достичь... Разные же теоретические сочинения и выкладки пускай берет на себя кто-то другой, из тех, кто, вероятно, умнее нас... А дело художника - сидеть и трудом своим, постоянной творческой напряженностью, сосредоточенностью и прилежанием расплачиваться за великое счастье жить на земле".
Седьмой, главный урок Александра Яшина, как и все предыдущие, продолжается...
Самый поэтичный яшинский рассказ "Угощаю рябиной" (1965) - из числа тех уникальных текстов, прочитав которые, начинаешь выздоравливать и телом, и душой. В книге отзывов посетителей Бобришного Угора хранится запись неизвестного: "Становится как-то спокойно и радостно, и хочется жить." Прикоснемся же и мы к живоносному яшинскому слову, тем более, что обращается писатель именно к нам: "Все, конечно, может примелькаться, ко всему со временем привыкаешь, но такое не заметить трудно. Вскинешь голову и неожиданно для себя, как после долгой отлучки, и словно бы уже не глазами, а каким-то внутренним духовным зрением увидишь всю эту красоту в удивительно чистом, завораживающем сиянии. Увидишь, как в первый раз, все заново - и радуешься за себя, что увидел. Ни наяву, ни во сне этого забыть никогда нельзя. Вот она какая, наша рябина!.. И пусть она спасает и вас от любого угара..."
