Толкачев А. И. Ф. Ф. Фортунатов (1848-1914) // Известия АН СССР, сер. литературы и языка. - 1964. - Т. 23, вып. 5
А. И. ТОЛКАЧЕВ
Ф. Ф. ФОРТУНАТОВ (1848-1914)
Пятьдесят лет тому назад (20 сентября 1914 г.) скончался один из крупнейших русских лингвистов - Филипп Федорович Фортунатов - специалист по общему языкознанию и виднейший представитель сравнительно-исторического языкознания, давший ценные труды по сравнительно-исторической фонетике и грамматике индоевропейских языков. Фортунатов сыграл огромную роль в русской науке и как ученый, и как университетский преподаватель, подготовив большую группу лингвистов, и прежде всего славистов, он во многом способствовал тому, что русское и славянское языкознание, развившееся в России особенно в начале XX вв., заняло в мировой славистике одно из почетных мест. У него учились не только русские, но и многие известные зарубежные лингвисты. Общие взгляды Фортунатова на язык, его грамматическую структуру оказали в свое время очень большое влияние на грамматические взгляды целого ряда ученых, это влияние продолжает сказываться до сих пор.
Научная деятельность Фортунатова началась в 70-х годах прошлого века - в тот период, когда в западноевропейской лингвистике складывалась новая школа младограмматиков, проявившая себя главным образом в области сравнительно-исторического изучения родственных языков, а в области общего языкознания все больший вес приобретала развившаяся несколько раньше психологическая школа Г. Штейнталя. Подводя итоги предшествующему языкознанию, Штейнталь и младограмматики направили свои усилия на преодоление характерных его сторон: были развенчаны (особенно в трудах Штейнталя) основы антиисторической по своему существу логической грамматики, законченный вид которой был представлен в книге К. Ф. Беккера "Organismus der Sprache", отвергнутые взгляды Л. Шлейхера на язык как живой организм, как биологическое явление.
В противоположность этим учениям, Штейнталь и младограмматики выдвигали тезис о языке как продукте психической деятельности человека, а все явления языка и его изменения рассматривали в связи с различными психологическими факторами. Правда, психологизм младограмматиков и Штейнталя - явления разного порядка. Младограмматики придерживались индивидуалистической концепции, рассматривая явления языка с точки зрения психологии отдельного индивида. В предисловии к 1-му тому исследований "Morphologische Unlersuchungen" (1878 г.), являвшемся своего рода манифестом младограмматиков, Г. Остгоф и К. Бругманн писали: "... язык не есть вещь, стоящая вне людей и над ними и существующая для себя: он по-настоящему существует только в индивидууме, тем самым все изменения в жизни языка могут исходить только от говорящих индивидов"1. Г. Пауль, виднейший представитель младограмматической школы, в своей книге "Принципы истории языка" (1-е издание было в 1880 г.) писал: "Подлинным объектом языкового исследования является совокупность проявлений речевой деятельности всех относящихся к данной языковой общности индивидов в их взаимодействии. Все звуковые комплексы, которые когда-либо произносил, слышал пли представлял себе какой-то индивид, все ассоциированные с ними представления, символами которых они являются, все многообразные отношения, в которые вступают между собой элементы языка в душах отдельных лиц, - все ото относится истории языка" 2.
Штейнталь, восприняв романтические идеи своих предшественников о "духе народа", трансформировал их еще в 50-х годах в виде идей о психологии народа, получивших дальнейшее развитие в трудах В. Вундта. Существенным определением человеческой души, - писал Штейнталь, - является то, что она не является обособленным индивидуумом, но принадлежит к определенному народу. Таким образом, индивидуальная психология требует существенного дополнения в виде психологии народов", которая "представляет все народы мира как царство духов народа". "Этот дух народа проявляется прежде всего в языке". Иначе говоря, "язык по своей сути есть продукт сообщества, народа"3.
Фортунатов вырабатывал свои общие взгляды на язык, конечно, с учетом научных направлений того времени. Его общелингвистическая система достаточно сложна и вбирает в себя различные источники философской и лингвистической мысли; в ней, с одной стороны, прослеживаются теории о языке как общественном явлении, с другой, наблюдается отражение распространенных тогда психологических, идей И. Ф. Гербарта, и, наконец, очень ярко выступают принципы и приемы анализа языка, составляющие суть именно фортунатовской формально-грамматической школы.
Одним из основных положений концепции Фортунатова было признание связи истории языка с историей его носителя - народа, рассмотрение языка как общественного явления. "Каждый язык, - пишет он, - принадлежит известному обществу, известному общественному союзу, т.е. каждый язык принадлежит людям как членам того или другого общества. Все изменения, которые происходят в составе общества, сопровождаются в языке соответствующими изменениями: дроблению общества на те или другие части соответствует дробление языка на отдельные наречия, а объединению частей общественного союза соответствует и в языке объединение наречий" 4.
В понимании социальной природы языка Фортунатов продолжает ту линию взглядов, которая на западе наметилась в трудах по истории немецкого языка Я. Гримма, а у нас развивалась в работах Ф. И. Буслаева, особенно в его книге "О преподавании отечественного языка" (1844), И. И.. Срезневского, давшего в "Мыслях об истории русского языка" хотя и ограниченный по материалу, но достаточно выразительный очерк истории русского языка в связи с историей русского народа. Высказывания Фортунатова свидетельствуют о том, что он в своих общих взглядах язык отличался от младограмматиков и Штейнталя, которые проблемы общественных функций языка и связей языка и общества развивали в чисто психологическом плане.
Социологическая сторона во взглядах Фортунатова выступает главным образом при рассмотрении внешней истории языка и внешних факторов развития. При разработке других языковых проблем, например, проблемы языка как средства общения, некоторых общих вопросов структуры языка, Фортунатов обращается к психологии, сближаясь тем самым со Штейнталем и младограмматиками. Психологизм лежит в основе фортунатовского понимания отношений между содержанием и формой в языке. Фортунатов исходит из некоторых положений ассоциативной психологии И. Ф. Гербарта, пользовавшегося во второй половине XIX в. значительной популярностью в Западной Европе, особенно в Германии и оказавшего известное влияние и на Штейнталя, и на младограмматиков, например, Пауля, о чем последний совершенно определенно заявляет в предисловии к 4-му изданию своей книги "Принципы истории языка" 5.
Гербарт писал, что наши восприятия и ощущения внешнего мира хотя и не отражают и не могут отражать его правильно (в данном случае он развивал агностические идеи Э. Канта о "вещи в себе"), все же они свидетельствуют о существовании этого мира, который состоит из простых и неизменяющихся реальностей, или (по терминологии Гербарта) реалов. Человеческая душа, тоже являясь одним из таких реалов, устанавливает связи с окружающим миром посредством ощущений и восприятий, которые закрепляются в ней в виде представлений; человеческая душа является своего рода аккумулятором этих представлений реалов действительности и одновременно ареной борьбы вновь полученных представлений со старыми, в результате чего между ними возникают и развиваются определенные ассоциативные отношения и связи.
Эти общие положения учения Гербарта прослеживаются и во взглядах Фортунатова. Относительно процесса мышления Фортунатов пишет следующее: "Наше мышление состоит из духовных явлений, называемых представлениями, в их различных сочетаниях, и из чувства соотношения этих представлений. Представлением, как известным духовным явлением называют тот след ощущения, который сохраняется некоторое время после того, как не действует уже причина, вызвавшая ощущение, и которое впоследствии может воспроизводиться по действию закона психической ассоциации" 6. И ниже: "... духовные явления связываются между собой и ассоциируются по смежности и по сходству, т. е. два духовные явления, полученные в опыте, или как смежные, или как сходные, способны в следствии воспроизводить одно другое" 7. Касаясь затем значения звуковой стороны в языке, Фортунатов указывает, что представления, существующие в нашем мышлении, заключают в себе "главным образом личные сочетания воспроизводимых зрительных, слуховых и мускульных ощущений" 8 и что "по закону психической ассоциации образуется связь и между слуховыми ощущениями звуков речи и теми движениями, которые производят эти звуки, так как закон психической ассоциации распространяется и на сочетание наших духовных явлений и наших движений, т.е. как скоро в опыте соединяются по смежности известное духовное явление и известное наше движение, впоследствии одно из них способно воспроизвести при себе другое по действию психической ассоциации" 9.
Так, развивая в психологическом плане свои взгляды на соотношение между внешней (звуковой) и значащей сторонами языка, Фортунатов приходит к общему выводу: "Значения звуковой стороны языка в речи состоят для говорящего в способности представлений произносимых звуков речи (с их видоизменениями в процессе речи) являться представлениями выразителей наших духовных явлений для другого лица, следовательно, представлениями знаков наших духовных явлений для другого лица" 10.
Психологическая основа лежит и в определении одного из исходных понятий грамматической системы Фортунатова - грамматической формы как "способности отдельных слов выделять из себя для сознания говорящих формальную и основную принадлежность слова" 11. Более отчетливо он говорит об этом, характеризуя формальные и неформальные прилежности слова в главе "Значение звуковой стороны и языке" 12.
Само определение грамматической формы (кстати сказать, неудачно сформулированное) предполагает психологическую (ассоциативную) процедуру выделения принадлежностей слова с учетом не только внешней звуковой формы, но и значения этих принадлежностей. Однако, рассматривая ближе конкретные проблемы структуры языка, Фортунатов в ряде случаев отдает предпочтение внешней форме слова без достаточного учета его значимой стороны. Это составляет одну из характерных особенностей и вместе с тем один из недостатков фортунатовского грамматического метода.
Учение Фортунатова о форме слова разработано на основе фактов флективного строя индоевропейского праязыка, и далеко не всегда пригодно при анализе грамматической структуры индоевропейских языков, развивших аналитические формы, не говоря уже о многих языках, не принадлежащих к группе индоевропейских и совершенно отличных от них по грамматическому строю; оно не отражает также тех сдвигов в структуре слова, которые имели место позже в отдельных индоевропейских языках или группах языков, сохранивших более или менее флективный строй.
Характерные особенности метода Фортунатова проявляются в его анализе целого ряда проблем13. Формальный, "морфологический" подход Фортунатова к явлениям языка очень ярко сказывается, например, в его классификации слов. Старое учение о частях речи он отвергал. "То деление на части речи, - писал Фортунатов, - которое принято в наших грамматиках (и пришло к нам от древних греков), представляет смешение грамматических классов слов с неграмматическими их классами, и потому не может иметь научного значения" 14. В противоположность учению о частях речи, Фортунатов предлагает свою классификацию слов на морфологические, классы, в основу которой была положена лишь внешняя, чисто морфологическая структура слова - формы словообразования и словоизменения; все другие показатели слова как единицы языка не принимаются в расчет. Классификация Фортунатова общеизвестна, и большой ее популярности способствовали его последователи - В. К. Поржозинский, Д. Н. Ушаков и М. Н. Петорсон. Правда, разработанное Фортунатовым учение о морфологических классах слов не было совершенно новым в науке. Аналогичные классификации были предложены уже в трудах таких ученых древности, как Панини и Варрон.
Вопрос о морфологии слова и морфологических классах слов всплывали и в XIX в. при разработке проблем, связанных с морфологической классификацией языков мира; позднее Пауль подвергал критике традиционную классификацию частей речи, полагая, однако, что "вряд ли удастся заменить эту классификацию более удачной" 15.
Фортунатов, по-видимому, принял критическую часть взглядов Пауля, а из предложенной им системы разграничительных признаков - "знание самого слова, его функции в составе предложения, его особенности в области флексии и словообразования" 16 - отдал предпочтение последнему.
Синтаксические взгляды Фортунатова характеризуются двойственностью подхода к языку. Основные синтаксические единицы он рассматривает с психологической точки зрения (ср. его учение о предложении как выражении психологического суждения) 17, но в то же время с точки зрения чисто формально-грамматического анализа требует различать среди этих единиц грамматические и неграмматические ("психологические") разновидности. В качестве основного объекта синтаксического анализа языка объявляется им словосочетание, а предложение - лишь в качестве его разновидности, причем грамматическое предложение получило морфологизованное определение как предложение, в котором главные члены выражены узким кругом определенных морфологических средств.
Двойственный подход Фортунатова к синтаксическому строю языка послужил причиной того, что из его школы развились два научных направления. Одни ученые приняли в качество основы исследования психологический аспект: такова система А. Шахматова, хотя, конечно, она питалась не только идеями фортунатовской школы. Другие ученые взяли из фортунатовской школы формально-грамматический аспект, исключив, вопреки мнению Фортунатова, из объектов синтаксического исследования так называемые неграмматические единицы (Фортунатов требовал различать грамматические и неграмматические единицы, но никогда решительно не исключал из числа объектов последние): такова синтаксическая система в известном курсе синтаксиса русского языка М. Н. Петерсона 18.
Очень последовательно развивал идеи Фортунатова Е. Ф. Будде. "Всякое словосочетание, - писал он, - "неграмматическое", не обусловленное формами слов, не есть грамматическое предложение и потому не подлежит рассмотрению в синтаксисе - в отделе грамматики данного языка" 19.
Второй круг вопросов, которыми занимался Фортунатов, - это сравнительно-историческая грамматика индоевропейских языков. Основным предметом и содержанием языкознания является, по мысли Фортунатова, историческое изучение языков, основным методом такого изучения - сравнение родственных языков, а хронологические рамки, которыми ограничивается эта история, определяются периодом от эпохи существования общего для данной группы языков праязыка до современного состояния, когда праязык распался на ряд отдельных родственных языков. Наиболее ярко эту мысль он выразил во введении к "Лекциям по фонетике старославянского (церковнославянского) языка": "Языковедение, или лингвистика, ставит предметом изучения человеческий язык в его истории и, следовательно, историю отдельных человеческих языков. Исследование того или другого отдельного языка является научным только тогда, когда изучается история этого языка, но изучение истории того или другого языка возможно лишь при сравнении его с родственными языками, и задача исследователя какого-либо индоевропейского языка состоит в том, чтобы проследить историю изучаемых явлений до эпохи распадения общего индоевропейского праязыка" 20.
В курсах сравнительной фонетики и морфологии индоевропейских языков, фонетики старославянского языка Фортунатов признает в качестве основы своих историко-грамматических построений факт существования общего индоевропейского языка. В этом отношении он разделяет в общих чертах взгляды младограмматиков, основные усилия которых и были направлены на восстановление звуков и грамматических форм индоевропейского праязыка и указание их рефлексов в отдельных индоевропейских языках, возникших после его распадения. Правда, уже в XIX в. такие ученые, как И. Бодуэн де Куртенэ, Г. Шухардт и некоторые другие, критически относились к теории праязыка - одного из исходных положений историко-грамматических исследований младограмматиков. Позже, в начале XX в., эта теория подверглась серьезной критике в работах А. Мейе, считавшего, что так называемый индоевропейский праязык представляет собой фикцию, и что на самом деле реальным фактом, устанавливаемым в результате сравнения, являются лишь соответствия между отдельными родственными языками. Что же касается Фортунатова, то он, анализируя конкретные языковые явления, хотя и указывает в отдельных случаях на диалектные расхождения в индоевропейском праязыке, однако тесную индоевропейскую языковую общность признает основным фактом, определяющим сравнительно-историческое изучение индоевропейских языков.
В своих сравнительно-исторических исследованиях индоевропейских языков Фортунатов наибольшее внимание уделял фонетике. "Изучение истории языка, - писал он, - надо начинать с изучения истории именно звуковой стороны слов, так как эти явления менее сложны, более доступны для точного исследования сравнительно с явлениями, представляемыми историей значений слов" 21. По своим взглядам на исторические изменения звуков в языках, Фортунатов примыкает к младограмматикам, полагая, что эти изменения или могут быть закономерными, т.е. иметь характер фонетических законов, или, в известных случаях, совершаться по аналогии, т.е. под влиянием одних слов и форм на другие.
Как известно, вопрос о роли фонетического закона и аналогии в исторических изменениях языка горячо обсуждался в лингвистической литературе второй половины XIX и начала XX в. Само понятие закона существовало в науке еще до младограмматиков, но установленные их предшественниками фонетические законы не объясняли всех фактов языка. Однако в связи с успехами сравнительно-исторического изучения индоевропейских языков все большее число незакономерных исключений из фонетических законов находило свое фонетическое объяснение, поэтому среди младограмматиков складывается убеждение, что фонетические законы действуют в языке без исключений, а так называемые исключения представляют собой факты еще непознанных закономерностей. Впервые тезис об абсолютном, без исключений, проявлении действия фонетических законов был высказан А. Лескином в его исследовании о балто-славянском склонении22, а затем особенно отчетливо был сформулирован Г. Остгофом и К. Бругманном в известном предисловии к 1-му тому "Морфологических исследований" (Morphologische Unlersuchungen, Bd. I, 1878) 23; была признана также роль изменений по аналогии.
К этому основному тезису младограмматиков о фонетическом законе присоединяется и Фортунатов. Что же касается причин тех или иных закономерных фонетических изменений, т. е. почему, например, тот или иной звук изменялся так, а не иначе, Фортунатов указывает, что "ответ на подобные вопросы языковедение может получить при дальнейших успехах лишь из исторического изучения языков, но конечное объяснение фонетических явлений даст психология, так как основная причина каких бы то ни было фонетических изменений в языке состоит ... в стремлении говорящих к удобству произношения, поскольку это стремление может действовать при существовании у говорящих другого стремления, именно говорить так, как говорят окружающие, владеющие тем же языком24.
Мысль об удобстве произношения как одной из причин фонетических изменений высказывалась и другими лингвистами, например, А. Мейе 25, объяснившим эту тенденцию к удобству не столько "психологическим" выбором того или иного произношения новым поколением говорящих на данном языке, сколько невозможностью точного повторения им произносительных привычек и норм предшествующего поколения. Фортунатов рассматривает как явления чисто психологические изменения звуковой стороны слов под влиянием аналогии26, к которой он прибегает в ряде случаев при объяснении конкретных языковых явлений.
Опираясь на свои основные взгляды на историческое развитие языков, Фортунатов строит курсы сравнительной фонетики и морфологи индоевропейских языков, представляющие собой обзор изменений форм общеиндоевропейского праязыка при распадении его на отдельные языки. Пафос обоих курсов (и фонетики, и морфологии) - фонетический. Фортунатова интересуют звуки как таковые в разделе фонетики и звуковой вид флексий (или, по терминологии Фортунатова, формальных принадлежностей) в морфологии. Собственно морфологической проблематикой, например, соотношением словоизменительных основ разных рядов слов, соотношением между основой и флексией внутри и другими морфологическими проблемами, он не занимается. Однако, курсы представляют до сих пор значительный интерес, потому что фонетическая часть в планах как исторической фонетики, так и исторической морфологии разработана очень тщательно и в ряде случаев дает оригинальное по сравнению с европейской наукой того времени решение вопросов.
В своих исследованиях по сравнительной фонетике индоевропейских языков Фортунатов сделал большой вклад в индоевропейское языкознание. Особенно ценны его акцентологические работы. Открытый Фортунатовым и (одновременно и независимо от него) Ф. де Соссюром известный акцентологический закон стал одним из основных законов акцентологии и исходным пунктом последующих акцентологических исследований.
Много сделал Фортунатов и для отдельных индоевропейских групп языков, особенно балто-славянской. Сборник литовских народных песен, записанных вместе с В. Миллером (с приложением описания одного из говоров), работы по ударению, редактирование словаря литовского языка А. Юшкевича, отдельные заметки, наконец, курс лекций по литовскому языку (хотя он и не был, за исключением небольших отрывков, напечатан, однако сыграл большую роль в научной подготовке русских славистов) - таков вклад Фортунатова в балтийское языкознание.
Очень ценны и интересны его работы по славистике. Оп дал образцовое, тонкое по своим наблюдениям описание Остромирова Евангелия, явившееся примером, свидетельствующим о больших возможностях исследователя на основании, казалось бы, "мертвой буквы" рукописи установить особенности языка писца не только данной рукописи, но и ее оригинала. Представляет интерес его статья о происхождении славянской глаголицы, хотя в ней и не дается окончательного решения этого трудное запутанного вопроса славянской письменности. Его обширная рецензия на работу Г. Ульянова о "Значении глагольных основ в литовско-славянском языке" не менее интересна, чем само рецензируемое исследование. Венцом работы Фортунатова в области славянского языкознания являются его "Лекции по фонетике старославянского (церковнославянского) языка". Нет возможности в небольшой статье дать характеристику этого труда. Достаточно сказать, что и теперь, спустя 75 лет после их первого издания (1888-1890 гг.), они сохраняют свое значение.
Деятельность Фортунатова в истории нашей науки составила целую эпоху. Он стал главой особого направления в русском языкознании - называемой московской лингвистической школы, объединявшей группу его учеников и последователей. Основной чертой этой школы было признание фортунатовского учения о грамматической форме и вытекающих отсюда основных принципов формально-грамматического анализа языка. Правда, сама эта школа представляет собой явление достаточно сложное и неоднородное, объединяя разных ученых с различными объектами и приемами исследования. Среди этих ученых есть и последовательные сторонники Фортунатова, популяризаторы его идей (В. К. Поржезинский, М. П.. Петерсон), и лингвисты, которые во многом отходили от известных положений системы своего учителя (А. А. Шахматов).
Самым выдающимся и талантливым учеником Фортунатова был А. А. Шахматов, разносторонний ученый, который также занимался и вопросами сравнительно-исторической фонетики (однако в более узкой области славянорусского языкознания) и более общими грамматическими вопросами (в связи с исследованием современного русского литературного языка). В своих историко-фонетических исследованиях, посвященных изучению фонетики памятников письменности и отдельных фонетических вопросов, Шахматов опирался на методы и приемы исторического исследования языков, тщательно разработанные Фортунатовым в общих сравнительно-исторических курсах, а также курсах и трудах по фонетике отдельных языков и, прежде всего, старославянского. У Шахматова наблюдается то же стремление, что и у Фортунатова, представить звуковую систему праславянского и древнерусского языков во всей сложности и вариантности его отдельных компонентов - звуков, то же стремление возможно точнее определить фонетические условия тех или иных звуковых изменений. Это вызвало в свое время возражения более умеренного и более скептического в отношении возможностей реконструкции звуков праязыка А. А. Соболевского, который в рецензии на "Исследования в области русской фонетики" Шахматова писал: "Как будто общеславянский язык нечто вроде говора Саратовского уезда, который г. Шахматов ежедневно слышит, и все эти o, a, ie... могут быть наблюдаемы всякому, кому вздумается посетить Саратовский уезд" 27. Как и Фортунатов, Шахматов исходил в своих исследованиях из предположения факта существования индоевропейского и славянского праязыка. Подобно своему учителю (и даже более выразительно, чем он) Шахматов стремился при изучении звуков языка (русского) наметить ряд хронологически последовательных исторических эпох с характерными языковыми системами: явления - общеславянские; общерусские; севернорусские, южнорусские и восточнорусские; общевеликорусские, малорусские и белорусские и т. д. Однако по своим общеграмматическим взглядам Шахматов во многом отличался от своего учителя. Особенно ярко это сказывается в синтаксисе. В противоположность Фортунатову, различавшему в синтаксическом строе грамматические и неграмматические ("психологические") единицы и считавшего основным объектом синтаксиса как науки словосочетание, а предложение только разновидностью словосочетаний, Шахматов строит синтаксис на последовательно психологической основе, выдвигая в качестве основной проблемы изучения синтаксического строя языка структуру предложения.
Строго следовал учению Фортунатова В. К. Поржезинский. Целый ряд его известного учебного пособия "Введение в языковедение" представляет собой популярное изложение основных идей Фортунатова о грамматической форме, о формальных классах слов, о словосочетании и предложении и других его общеграмматических взглядов, малоизвестных широкому читателю, поскольку они самим Фортунатовым были изложены в развернутом виде лишь в литографированных изданиях его лекций. В своей специальной статье, посвященной вопросу о частях речи28, Поржезинский и духе фортунатовских идей пропагандирует классификацию слов по морфологическим классам в противоположность старому учению о частях речи. Его работы о спряжении в балтийских языках вышли из школы Фортунатова и перекликаются с работами о балто-славянских глагольных основах другого ученика Фортунатова - Г. К. Ульянова.
Популярное изложение основных грамматических идей Фортунатова дает и Д. Н. Ушаков в своем университетском пособии по общему языкознанию "Краткое введение в науку о языке".
То, что Фортунатов, а затем Поржезинский и Ушаков излагали теоретически, М. П. Петерсон пытался осуществить в практике конкретного анализа морфологии и синтаксического строя русского языка. Морфология русского языка представлена им в виде обзора форм словоизменения и словообразования. Из синтаксической концепции Фортунатова Петерсон взял в качестве основного положения учение о словосочетании (опираясь в данном случае не только на Фортунатова, но и на аналогичную систему И. Риса) и практически отказался от развернутой характеристики предложения, ограничившись определением предложения как интонационного единства.
Влияние Фортунатова испытал также А. М. Пешковский.
Вся научная деятельность Фортунатова представляет собой одну из ярких страниц в истории русского языкознания последней трети XIX - начала XX вв. Она знаменует собой расцвет русского языкознания. За 50 лет, прошедших со дня его смерти, общее, индоевропейское и славянское языкознание далеко пошли вперед. Некоторые идеи и взгляды Фортунатова подвергаются пересмотру. И, конечно, далеко не все принято из его научного наследия. Так, очень часто критикуются общеграмматические взгляды Фортунатова. Иначе подходят современные ученые к ряду сравнительно-исторической грамматики индоевропейских языков, меняются методы и приемы их изучения. Наряду с чисто фонетическим исследованием, в основе которого лежит физиология органов речи, все более выступает фонологический подход в плане не только синхронного изучения современных языков, но и анализа исторических изменений в языке как системе.
Однако не все еще в лингвистическом наследии Фортунатова достаточно хорошо изучено. Объясняется это отчасти тем, что многие из работ долго не были опубликованы: некоторые увидели свет только в самое последнее время. Предстоит еще глубокое изучение этого наследия и освоение того ценного, что в нем есть.
1См. В. А. Звегинцев. История языкознания XIX и XX вв. в очерках, М., 1960, ч. 1, стр. 159.
2 Г. Пауль. Принципы истории языка. М., I960, стр. 46.
3 Г. Штейнталь. Грамматика, логика и психология. См. В. А. Звегинцев, Указ. соч., стр. 113-116.
4 Ф. Ф. Фортунатов. Избр. труды, М., 1950, т. 1, стр. 24.
5 Г. Пауль. Указ. соч., стр. 22.
6 Ф. Ф. Фортунатов. Указ. соч., стр. 111-112.
7 Там же, стр. 112.
8 Там же, стр. 114.
9 Там же, стр. 115.
10 Там же, стр. 123.
11 Ф. Ф. Фортунатов. Указ. соч., стр. 130.
12 Там же, стр. 124.
13 Подробный критический разбор грамматических взглядов Фортунатова см. кн.: В. В. Виноградов. Современный русский язык, вып. 1, М., 1938, стр. 38 и след.
14 Ф. Ф. Фортунатов. Избр. труды, т. I, стр. 166.
15 Г. Пауль. Указ. соч., стр. 415.
16 Там же.
17 Ф. Ф. Фортунатов. Избр. труды, т. I, стр. 447-450.
18 М. П. Петерсон. Очерк синтаксиса русского языка. М.- Пгр., 1925.
19 Е. Ф. Будде. Основы синтаксиса русского языка. Казань, 1919, стр. 13.
20 Ф. Ф. Фортунатов. Избр. труды, М., 1957, т. II, стр. 9.
21 Ф. Ф. Фортунатов. Избр. труды, т. I, стр. 203.
22 A. Ltskien. Die Declination in Slavisch-Litauischtn und Germanischen. Leipzig, 1876, Einleitung, S. XXVIII.
23 См.: В. А. Звегинцев. Указ. соч., вып. 1, стр. 160.
24. Ф. Ф. Фортунатов. Избр. труды, т. I, стр. 195.
25 А. Мейе. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков, М.-Л., 1938, стр. 53.
26 Ф. Ф. Фортунатов. Избр. труды, т. I, стр. 195, 196.
27 Журнал Министерства народного просвещения, 1894, апрель, стр. 424.
28 W. Porzezinski. O tak zwanych czjsciach mowy. - Przeglad humanistyczny, Warszawa, 1923, стр. 129 и след.
