С Валерием Александровичем Гаврилиным я встречался всего три раза. У нас с ним не было дружески близких отношений, потому в своих воспоминаниях я не претендую на что-то особо значимое. Но тем не менее в наших отношениях есть факт, имеющий не только личное значение.
Валерием Александровичем был создан к спектаклю по моей пьесе чудесный романс на слова знаменитого стихотворения Батюшкова «Мой гений». Предполагаю, что в связи со спектаклем возник и «Батюшковский вальс» Гаврилина.
Но так получилось, что все это в литературе о Гаврилине не освещено. И я хочу рассказать о том, что было.
Итак, в конце семидесятых годов мною и литературоведом В.А. Кошелевым (ныне — профессор, доктор филологических наук) была написана пьеса «Мой гений». Впоследствии В.А.Кошелев снял свое соавторство, потому я буду говорить о ней как о «своей пьесе».
В 1978 году пьеса была включена в репертуар Вологодского драматического театра, и встал вопрос о музыкальном оформлении будущего спектакля. Для меня никаких сомнений не было, я очень хотел, чтобы в спектакле о Батюшкове прозвучала музыка Валерия Гаврилина. Через Татьяну Дмитриевну Томашевскую (первую учительницу музыки Гаврилина) я узнал адрес Валерия Гаврилина и написал ему письмо с просьбой поучаствовать в создании спектакля о Батюшкове. Дело было творчески очень ответственное, потому что на вологодскую сцену должен был выйти наш знаменитый земляк, литературный учитель Пушкина — Батюшков, и потому спектакль мог стать событием для вологодской культуры.
С Валерием Александровичем я лично не был знаком, но рекомендация столь близкого и авторитетного человека, как Татьяна Дмитриевна Томашевская, обо мне как об авторе, заслуживающем внимания, сыграла свою роль. Валерий Александрович заинтересовался моим предложением. Я послал ему пьесу, а затем возник вопрос уже о конкретной работе, и я выехал в Ленинград, чтобы все обсудить с композитором. Вероятно, это был 1980 год.
Я ехал на встречу с Валерием Александровичем с большим интересом и (признаюсь) с некоторым внутренним напряжением. Не являясь специалистом в музыке, я понимал, что мне предстоит встреча с талантливейшим музыкантом и своеобразным, сложным человеком. Настораживало уже то, как сложно было попасть на квартиру Гаврилина: сначала я должен позвонить по телефону в строго определенное время и условиться о строго определенном времени прихода, то есть по этому поводу велись своего рода непростые «переговоры». Я даже засомневался, состоится ли наш творческий контакт, возникнет ли взаимопонимание.
С тех пор прошло более двадцати лет, многое забылось. Но помню, с каким любопытством, переступив порог гаврилинской квартиры, я впервые смотрел на хозяина: вот ты каков — «музыкальный Есенин».
Интеллигентное умное лицо, подчеркнуто сдержанные манеры, располагающие к себе и сохраняющие дистанцию между нами. Напряжение и опасения исчезли сразу, но оправдалось представление о нем и даже усилилось: это человек особый, живущий в своем своеобразном мире. Наша встреча и беседа были непродолжительны, но значимы. Почти в каждой фразе Гаврилина был свой подтекст, о котором приходилось догадываться; его суждения были неординарны, иногда парадоксальны, временами в них соединялось, казалось бы, несоединимое: сугубо советское и высоко духовное, почти мистическое, народное и изысканно интеллигентское. Но это была не эклектика, а своеобразная гармония, вытекающая, насколько я понимаю, из оригинальности его души.
Мы говорили о Батюшкове и Пушкине, о поэзии и музыке, о народной и дворянской культуре. И на все у Валерия Александровича были свои суждения, которые удивляли, с которыми можно было не соглашаться, но все это было очень любопытно. Воспроизвести все это я ныне не в силах, но вспомнить о том, что было конкретно в нашем разговоре я могу.
Должен сказать, что к этому времени ситуация с пьесой для меня резко ухудшилась. Некоторые влиятельные лица выступали против ее постановки, и было чрезвычайно важно, какую позицию займет Гаврилин. Ведь говорить от имени театра я уже не мог, предлагать что-то от имени театра я не имел права (в том числе и гонорар за предлагавшуюся музыку), я мог лишь просить от своего имени. Поэтому мой разговор с Гаврилиным имел для меня очень большое значение. Вдруг он откажется от пьесы, скажет, что передумал и т. п.
Но то, что я услышал от Гаврилина, меня потрясло. Валерий Александрович сказал, что ему пьеса чрезвычайно нравится. Более того, он считает, что она достойна быть поставленной не только в Вологде. Потому он рекомендовал мою пьесу Г. А. Товстоногову и передал ее в БДТ, его завлиту Дине Шварц. Конечно, я на это не претендовал, но это являлось колоссальной поддержкой пьесы.
Далее разговор пошел уже о музыке к вологодскому спектаклю. Валерий Александрович охотно согласился со мной, что в первую очередь нужен романс на слова знаменитого стихотворения «Мой гений» («О, память сердца...»). И сказал, что написать такую музыку считает своим долгом. Затем речь пошла о вальсе, ведь в пьесе есть сцена бала... Здесь Валерий Александрович твердо не обещал, а сказал, что далее видно будет, но он дает право использовать все из его музыки, что может подойти к спектаклю. И никакого гонорара он не потребует. Это - его подарок Вологодскому драматическому театру и всей Вологде во имя Батюшкова.
Нужно ли говорить о том, как много все это значило для меня. Я ушел от Гаврилина счастливым человеком.
* * *
Следующая моя встреча с Гаврилиным произошла в 1981 году. Стремясь как-то отблагодарить Валерия Александровича, я предложил ему вместе с супругой совершить туристическую поездку на теплоходе по маршруту Вологда — Вытегра. Он согласился, я достал путевки и договорился с капитаном теплохода, чтобы Гаврилиных устроили в лучшей каюте. Конечно, условия плавания были самыми непритязательными. Я нервничал по этому поводу, но Валерий Александрович, как позже выяснилось, остался доволен путешествием, И отзывался о нем примерно так: самое главное, что увидели много вологодского, русского. Думается, что творчески это плавание тоже для него не прошло бесследно. Это было своего рода погружение в вологодскую природу и историю. А по поводу спектакля о Батюшкове я был вынужден сказать Валерию Александровичу, что возникли большие трудности, и он посочувствовал мне, снова сказав, что готов в случае премьеры сделать Вологде свой музыкальный подарок. И романс «Мой гений» им уже написан.
Наконец, по воле случая, пьеса попала в руки художественного руководителя Театра драмы имени Пушкина в Ленинграде Игоря Горбачева. Пьеса ему понравилась, и он вызвался поставить ее в Вологде. Для вологодских властей это была большая честь — и все мгновенно переменилось. Приехал из Ленинграда ассистент Горбачева Геннадий Соколовский, талантливый и яркий молодой человек (увы, ныне покойный), спектакль срочно начали готовить к постановке. Разумеется я не забыл об обещании Гаврилина. Более того, мне хотелось, чтобы спектакль был не только «батюшковским», но и «гаврилинским», то есть, чтобы он был полностью оформлен музыкой Гаврилина.
К сожалению, это не сбылось. Соколовский мне пояснил, что Горбачев считает Гаврилина «человеком Товстоногова», композитором БДТ, а его горбачевский театр противоположен по своим позициям «товстоноговскому» театру. Я был очень огорчен: Мечта о «гаврилинском» спектакле рухнула. Но все же я настоял на том, чтобы романс Валерия Гаврилина «Мой гений» был включен в спектакль.
21 марта 1982 года премьера спектакля «Мой гений» состоялась. Спектакль вызвал в Вологде невиданный ажиотаж, зал был переполнен, лишнего билетика спрашивали за квартал до театра.
Валерий Александрович, к сожалению, приехать на спектакль не смог. Но его романс сыграл в успехе спектакля особую роль.
Он прозвучал в самом финале. Финал был трагичен - Батюшков психически болен, его дворовые продаются за долги. Все мрачно, все страшно. И вдруг во мраке сцены, как луч света зазвучал чудесный романс Гаврилина.
О, память сердца,
Ты сильней
Рассудка памяти печальной.
Эта музыка была так проникновенна и светла, что напряжение снималось, боль снималась. Романс нес надежду и свет.
Батюшковский подарок Валерия Гаврилина Вологде состоялся.
***
После успеха спектакля я, окрыленный этим, решился взяться за пьесу о Пушкине. Закончив первый вариант, я послал пьесу Гаврилину.
И Валерий Александрович по телефону сказал мне приблизительно так: «Если ваша пьеса будет ставиться, я хочу написать к ней музыку. Музыка о Пушкине — моя мечта». Повторяю, это неточные слова. Но смысл был именно таков.
Но потом у меня с Пушкиным началась трудная полоса. Я писал книгу о Пушкине, и это было неимоверно трудно. Надежд на публикацию как и надежд на постановку моей пушкинской пьесы не было.
***
В апреле 1997 года состоялась моя краткая последняя встреча с Гаврилиным. Композитор приезжал в Вологду с авторским концертом, и после концерта я пошел за кулисы. Мне хотелось увидеть его, но я не был уверен, что после стольких лет он узнает меня. Я стоял среди окружавших его людей. Люди говорили о своей любви к его музыке, поздравляли с успехами в творчестве. И вдруг он увидел меня, протянул мне руку и спросил: «Как ваши дела? Как ваш Пушкин?» Мне ответить было нечего. Но я понял, что он все помнит. Мы обменялись тогда несколькими фразами и все...
Но мне всегда мечталось: вот я добьюсь успеха и обращусь к нему снова. И он еще напишет свою музыку к тому, что я напишу о Пушкине.
Не довелось. Правда, моя книга «Неразгаданные тайны Пушкина» вышла в Москве и объявлена интеллектуальным бестселлером. А в 1999 году в Вологодском драмтеатре состоялась премьера моей пьесы о Пушкине. И в ней, как мне хотелось, звучит музыка Гаврилина, в том числе романс «Мой гений». И этот романс объединил батюшковскую и пушкинскую темы.
2 июня 2000 г., Вологда