Аверьянов К. А. (Москва)

Князья Каргопольские

Когда был основан Каргополь? Этот вопрос относится к числу одного из труднейших по его истории, да и всего Русского Севера.

Первым пытался выяснить этот вопрос Г. Р. Державин в его бытность правителем Олонецкого наместничества. В "Поденной записке, учиненной во время обозрения губернии..." 1785 г. он писал: "Начало построения города сего древность от нас скрыла, что же оный из числа старинных городов доказывает сие найденная в монастырских бумагах рукопись, в коей показуется, что жители сих мест... нападали на белозерские селения... все на ходу пожигали и опустошали, и сие дотоле продолжалось, доколе князь Вячеслав, собрав войска, отразил нападение чуди и, победя, гнал оную до берегов Белого моря. На обратном пути... нашед поле, удобное для отдохновения... назвал князь оное каргиным полем и учредил на оном свой стол... россияне сделали на поле том острог, знаки коего и доныне видны"1.

Насколько достоверны эти сведения - сказать трудно из-за отсутствия в наших руках упомянутой Г. Р. Державиным рукописи. Следы ее прослеживались еще в 1863 г., но позднее она исчезла из поля зрения историков, будучи проданной на распродаже имущества ее последнего владельца2. В XIX - начале XX в. считалось, что первое достоверное известие о Каргополе встречается в общерусских сводах лишь под 1447 г., когда сюда во время феодальной войны бежали князь Дмитрий Шемяка и князь Иван Можайский, захватившие с собой мать Василия Темного - великую княгиню Софью Витовтовну3. Но понятно, что к этому времени Каргополь должен был быть достаточно крупным поселением.

Поэтому исследователи обратились к свидетельствам более раннего времени. Из опубликованных уже в XX в. летописей выяснилось, что в 1378 г. на озеро Лаче был сослан некий поп, действовавший в интересах сына последнего московского тысяцкого Ивана Васильевича Вельяминова и захваченный перед сражением с татарами на р. Воже4. Правда, о самом Каргополе в этом известии ничего не говорилось и поэтому исследователи истории города прошли мимо этого свидетельства летописца. Но позднее в научный оборот был введен еще один летописец - Устюжский летописный свод, уточняющий, что местом заточения узника стал именно Каргополь5. Именно это известие и следует признать на сегодняшний день древнейшим упоминанием Каргополя в дошедших до нас письменных источниках.

Тем не менее, даже этот факт не дает ответа о времени основания города: достоверно известно лишь то, что он к этому времени уже существовал. Это же подтверждают и проведенные здесь на небольшой площади случайные археологические разведки, зафиксировавшие культурный слой XTV-XV вв 6.

Некоторую ясность в наше представление о Каргополе того времени дает "Сказание о Мамаевом побоище". В частности, в нем рассказывается, что узнав об угрозе нашествия Мамая, на помощь к Дмитрию Донскому пришли белозерские князья: "И приидоша князи белозерстии, крепцы суще и мужествени на брань, съ воинствы своими: князь Федоръ Семеновичь, князь Се-менъ Михайловичь, князь Андрей Кемский, князь Глебъ Каргопольский и Цыдон-ский; приидоша же и Андомскиа князи..."7

В данном отрывке наше внимание в перечислении белозерских князей привлекает упоминание князя Глеба "Каргопольского и Цыдонского", из которого можно вывести, что во второй половине XIV в. Каргополь являлся достаточно крупным городом и даже центром самостоятельного удела. Отчасти это утверждение подтверждается другим довольно любопытным источником, остававшимся до сих пор вне поля зрения историков, занимающихся XIV в. В московском Новоспасском монастыре на сводах паперти соборной церкви Преображения Господня до сих пор сохранилось написанное в XVII в. масляными красками "Родословное древо российских государей". Оно начинается с первых русских князей и заканчивается сыновьями Ивана IV - Федором и царевичем Дмитрием. Представлено в виде дерева (а в средневековье именно так изображались генеалогические таблицы), которое своими ветвями покрывает свод. Среди ветвей находятся круги, в которых изображены великие и удельные князья и цари. Все портреты написаны одним стилем и лица различаются более возрастом, чем индивидуальными чертами. Изображенные здесь персонажи были взяты, очевидно, из монастырского синодика. По склонам свода, с правой стороны, среди прочих, изображены князья: Иоанн Дмитровский, Феодор Кар-гопольский, Василий Михайлович, Петр Дмитриевич8.

Помещение этих лиц в "Родословном древе" московских князей объясняется довольно просто - все они были связаны с ними тесными узами родства и свойства. Иоанн Дмитровский - это князь Иван Федорович Га-личский, сидевший одно время в подмосковном Дмитрове, и на дочери которого женился князь Андрей, младший сын Калиты. Василий Михайлович - Кашинский князь, внук Семена Гордого от его дочери Василисы, вышедшей замуж за Кашинского князя Михаила. Петр Дмитриевич - один из сыновей Дмитрия Донского, сидевший на уделе в Дмитрове.

И хотя имя князя Феодора Каргопольского в других источниках более не встречается, судя по биографиям лиц, изображенных на соседних с ним портретах, можно полагать, что он жил приблизительно во второй половине XIV в. и был связан родственными узами с московским княжеским домом. Таким образом можно достаточно уверенно говорить о Каргополе как центре особого удела в XIV в. и даже о целой ветви сидевших здесь каргопольских князей.

Но не все обстоит так гладко. Во-первых, нам непонятно, от какой линии потомства Рюрика происходили указанные князья. Остается неясной и государственная принадлежность Каргополя. На исторических картах территория Каргополя и его округи обычно помечается как новгородская. Хотя, справедливости ради, следует отметить, что в литературе все же осторожно было высказано мнение о том, что "предполагается, что первоначально Каргополь зависел от Белозерского княжества, затем в XIV-XV вв. перешел под власть Новгорода"9.

Во-вторых, вызывает сомнение реальность упомянутых "Сказанием о Мамаевой побоище" белозерских князей. Так, Н. М. Карамзин, оценивая этот источник, заметил, что большинство из названных в нем князей не встречается в их родословии, опубликованном в "Бархатной книге". Вывод его был категоричен: "Не говоря о сказочном слоге, заметим явную ложь... Там сказано, что... в Донском сражении убито восемь или даже пятнадцать князей белозерских, но... князь Федор Романович Белозерский, убитый на Дону вместе с сыном, не имел иных родственников, кроме брата, именем Василия, коего сыновья сделались, уже гораздо после, родоначальниками князей Андомских, Кемских, Белосельских и других". И далее, приводя пересказ Никоновской летописи, о том, что "явились мужественные князья Белозерские с полками своими, князь Федор Симеонович, князь Симеон Михайлович, князь Андрей Кемский, князь Глеб Каргопольский (Каргаломский?) и Цыдонский (?), князья Андомские", он делает вывод, что князья Кемские, Андомские... принадлежат к новейшим временам"10.

Мнение Н. М. Карамзина стало господствующим в отечественной историографии XIX - первой половины XX в. Тем не менее, ряд историков все же выражал сомнение в этом выводе. Впервые вопрос о степени достоверности упомянутых в "Сказании" белозерских князей был поставлен Л. А. Дмитриевым. По его мнению, в том, что в "Сказании" названы князья кемские, андомские, каргопольские, упоминается о смерти 8 белозерских князей, есть все основания видеть в этом отражение реальных фактов, по иным источникам нам неизвестным, а не ошибки или выдумки автора "Сказания" Все эти уделы - Кемский, Каргопольский (на взгляд Л. А. Дмитриева, искаженное название Каргаломского), Андомский - образуются в составе Белозерского княжения в годы с конца XIV - начала XV в. и уже в том же XV в. все они прекращают свое существование. Это были настолько мелкие, незначительные и кратковременно существовавшие уделы, что упоминание их как самостоятельных единиц в "Сказании" говорит о том, что оно было написано в начале XV в., когда эти уделы еще имели какое-то значение 11.

Решить этот вопрос стало возможным только тогда, когда в 1995 г. в научный оборот вошел так называемый Ростовский соборный синодик, опубликованный С. В. Коневым. Среди прочих поминаний он содержит уникальный помяник белозерских удельных князей. Особая ценность его заключается в том, что он составлен по семейным записям, причем более ранним, чем имеющиеся в нашем распоряжении родословцы, и указывает не только имена, но и отчества своих персонажей. При этом, родословие белозерских князей, оказывается совершенно иным, чем во всех принятых научных исторических публикациях12.

Анализ этого источника показал, что в него вошли далеко не все представители белозерского княжеского дома. В частности, отсутствует ветвь князей Копорских, служивших в Великом Новгороде и сравнительно рано образовавших самостоятельный род с отдельным фамильным прозвищем. Не вошли в него и князья, упомянутые "Сказанием о Мамаевом побоище". Судя по всему, они, как и князья копорские, представляли особую ветвь белозерских князей.

Можно ли попытаться восстановить родословие этой ветви белозерских князей? При почти полном отсутствии источников эта задача кажется неразрешимой, но, тем не менее, определенные зацепки у исследователя есть. Дошедшие до настоящего времени родословцы сообщают, что у родоначальника белозерских князей Глеба Васильковича было два сына - Демьян и Михаил. Но существовали и другие родословцы, в частности те, что использовал в своей работе известный русский генеалог XIX в. П. В. Долгоруков. Обратившись к его родословным изысканиям, видим, что он приписывал Глебу Васильковичу еще двоих сыновей: Романа и Василия Глебовичей13.

Для нас особый интерес представляет фигура последнего. Правда, никаких известий о нем более не сохранилось и поэтому известный исследователь русских княжеских родов А. В. Экземплярский, не обнаружив упоминаний о нем, сомневался в его реальности14.

Подтвердить реальность Василия Глебовича историки смогли только в последней четверти XX в., когда в Новгороде была найдена печать, на одной стороне которой имеется конное изображение св. Георгия, а на другой - надпись о принадлежности: "Печать княжа Васильева". Точное место находки буллы, к сожалению, осталось неизвестным, но сам принцип оформления печати тождествен тому, который применен при оформлении булл великокняжеских наместников в Новгороде, что позволило В. Л. Янину отнести данную печать к периоду новгородского княжения великого князя Юрия Даниловича Московского (1318-1322).

С находкой печати встал закономерный вопрос - кто был ее владельцем? Очевидно, один из служилых новгородских князей. Но поскольку в Новгороде в XIV в. служили почти исключительно одни белозерские князья, стало ясно, что хозяина печати следует искать среди представителей этого рода. В. Л. Янин, обратившись к родословию белозерских князей, предположил, что печать могла принадлежать князю Василию Сугорско-му 15, единственному из белозерских князей, носившему это имя. Однако, он не учел того, что князь Василий Федорович Сугорский жил во второй половине XIV в., был убит в 1394 г. и тем самым не мог иметь ничего общего с владельцем печати, выпущенной в первой четверти XIV в. После того как в научный оборот был введен Ростовский соборный синодик, стало ясным, что владельцем данной буллы мог быть только Василий Глебович, живший в конце XIII - первой четверти XIV в.

Обнаружение печати Василия Глебовича показывает, что он самым тесным образом был связан с Новгородом. Появление его на новгородской службе в конце XIII в. связано с событиями этого периода, когда в результате внутриполитической борьбы сыновья князя Глеба Васильковича лишились своих родовых владений на Белоозере и должны были искать мест приложения своей деятельности за пределами Белозерского княжества.

Разумеется, князья даром не служили, а получали за свою службу от Новгорода в кормление определенные владения. Одним из таких пограничных городков, созданных специально для обороны Новгородской земли, являлось Копорье. Любопытно в этой связи известие новгородской летописи о том, что в 1297 г. "поставиша новгородци городъ Копорью" 16. Создание здесь оборонительных сооружений приходится именно на то время, когда на службе в Новгороде появляются сыновья Глеба Васильковича.

Привлекая к защите своих рубежей служилых князей и следуя политике "разделяй и властвуй", новгородские власти старались не отдавать целиком пограничные города одному служилому князю.

В этом плане весьма характерным представляется известие новгородской летописи под 1333 г. о том, что приехавшему служить в Новгород сыну великого литовского князя Гедимина Нариманту (в крещении Глебу) новгородцы дали несколько городов, включая и половину города Копорья 17. При этом В. Л. Янин обратил внимание на то, что другая половина Копорья оставалась вне сферы власти Нариманта, а, следовательно, она имела иной статус, и в ней, очевидно, должны были сидеть особые князья, находившиеся на новгородской службе.

Кто же владел этой половиной Копорья в начале XIV в.? Некоторые указания новгородской летописи позволяют думать, что этим городом в первой половине XIV в. владел именно Василий Глебович и его сыновья. Под 1338г. новгородский летописец сообщает о набеге немцев на Копорье. Владевший половиной Копорья литовский князь, основные интересы которого находились в Литве, не пожелал защищать новгородский пригород: "князь же Наримантъ бяше в Литве, и много посылаше по него, и не поеха, нь и сына своего выведе изъ Орехового, именемь Александра, токмо наместьникъ своих оста-ви". В этих условиях сопротивление врагу должны были возглавить владельцы второй половины Копорья. О том, что это было именно так, свидетельствует рассказ летописца: "вышедши копорьяне с Федоромъ Васильеви-чемь, и биша я; и убиша ту Михея Копорьянена, мужа добра, а под Федоромъ конь раниша, нь самому не бысть пакости, выихале бо бяху в мале" 18.

Кем являлся Федор Васильевич? Зная его отчество, а также о том, что в этот период служба носила наследственный характер, можно предположить, что он был сыном Василия Глебовича, который к тому времени уже умер. То, что он упоминается без княжеского титула, не должно смущать нас: для XIV в. было очень характерным явление, когда князья, переходя на службу, утрачивали свой титул. Разбирая известие 1338 г. о набеге немцев на Копорье, следует обратить внимание на факт участия в обороне города наряду с Федором Васильевичем некоего "Михея Копорьянина". Это, очевидно, был человек достаточно значительный, если летописец счел нужным упомянуть о нем. Имеются определенные основания полагать, что он также принадлежал к роду белозер-ских князей, поскольку в конце XIV в. половиной Копорья владел не один служилый князь из рода белозерских князей, а двое: об этом свидетельствует аналогичная ситуация, когда в бою новгородцев под Псковом в 1394 г. одновременно принимали участие двое белозерских князей: Иван Константинович Копорский и Василий Федорович Сугорский. Судя по всему, эта традиция раздела половины Копорья на две части восходит к первой половине XIV в. Отсюда мы делаем предположение, что упоминаемый при описании событий 1338 г. "Михей Копорьянин" мог быть родным братом Федора Васильевича. Собственно полным именем Михея было Михаил, поскольку первоначально в летописном тексте было написано: "Михаила", но буквы "а" и "л" оказались стертыми и он превратился в Михея19.

С учетом сказанного родословие первых колен этой ветви белозерских князей мы можем представить следующим образом в виде небольшой таблички:

	I колено	№ отца
1.	Глеб Василькович, сын Василька Ростовского, кн. Белозерский
	II колено
2.	Василий Гебович, сын Глеба Василькововича, кн. Белозерский	1
	III колено
3.	Федор Васильевич, сын Василия Глебовича, кн. Белозерский, наместник в Копорье (уп. 1378).	2
4.	Михаил (Михей) Васильевич, сын Василия Глебовича, кн.Белозерский, наместник в Копорье(уб.1338)	2

Выяснив это обстоятельство, необходимо вновь вернуться к перечню белозерских князей, упоминаемых в "Сказании о Мамаевом побоище". В свое время Л. А. Дмитриев отмечал, что до нашего времени дошло очень много списков "Сказания о Мамаевом побоище". Все они могут быть сгруппированы в отдельные редакции. Текст памятника, наиболее близкий к первоначальному авторскому тексту произведения, читается в основной редакции, которая сохранилась в нескольких десятках списков. Основная редакция, в свою очередь, разбивается на несколько вариантов. Именно один из таких вариантов, отличающихся тем, что в целом ряде случаев он сокращает текст "Сказания" за счет выпуска религиозно-риторических сравнений, отступлений автора, молитв великого князя, и был опубликован Л. А. Дмитриевым. Этот вариант был назван исследователем по одному из списков условно вариантом Михайловского, а всего для издания им было привлечено три списка этой группы20.

К сожалению, для позднейших исследований и публикаций текста "Сказания" он не привлекался, хотя содержит довольно любопытные уточнения. Прибытие белозерских князей к Дмитрию Донскому этот вариант описывает следующим образом: "И приидоша к Москве белоозерские князи: Феодор Семенович, да князь Семен (Михайлович - по другим спискам. - К. А.),... да князь Глеб Каргапольский с вой своими вельми учрежено - доспехи на них и шеломы, яко вода колышет морскими волнами. По числу же с ними приидоша белозер-ские и каргопольския силы 30 000"21.

Известный историк XIX в. Д. И. Иловайский, анализируя данный отрывок, обратил внимание на то, что следующим после Федора Семеновича "Сказание" называет Семена Михайловича. Данное обстоятельство позволило ему предположить, что в данном случае мы имеем дело с родственниками - отцом и сыном22. Общий ход рассуждений историка следует признать верным. Подобно тому, как в битве с Мамаем, судя по известным нам родословцам белозерских князей, участвовали отец и сын Федор Романович и Иван Федорович, в ней также могли принимать участие отец и сын Семен Михайлович и Федор Семенович. За это говорит сходство имен и отчеств.

Но являлся ли Семен Михайлович участником Куликовской битвы? Под 1377 г. русские летописи помещают статью "О побоище иже на Пьяне". Из нее становится известным, что летом этого года суздальский князь Дмитрий Константинович узнал о намечающемся походе татарского царевича Арапши на Нижний Новгород и послал с известием об этом гонца к своему зятю великому князю Дмитрию Ивановичу. Московский князь поспешил на помощь к тестю и пришел к Нижнему Новгороду "в силе велице", по выражению летописца. Но татар нигде не было, и не получая никаких известий о приближении врага, Дмитрий Иванович, немного постояв в Нижнем, возвратился в Москву. Тем не менее, все же было решено отправить в пограничье передовой отряд. Московский князь отрядил в него свои полки, "а князь Дмитреи Костянтинович посла сына своего князя Ивана, да князя Семена Михаиловича, а с ними рати свои". Предстоящий поход казался воеводам легкой экскурсией. Летописец дает яркую картину беззаботности, царившей в русском войске: "они же оплошишася и в небрежении хожаху, доспехы своя въскладаше на телегы, а иные в сумы, а у иных и сулицы еще не насажены беху, а щиты и копья не приготовлены, а ездеху и порты съ плеч спускавши, а мед пьяху до пьяна и ловы деюще потеху себе творяху". Татары воспользовались практически полным отсутствием русской разведки и внезапно напали на воевод около реки Пьяны. В бою был убит князь Семен Михайлович, а сын суздальского князя Иван утонул в реке, когда во время бегства в полном вооружении попытался преодолеть водную преграду23. Из этого рассказа летописца видим, что князь Семен Михайлович погиб в 1377 г. и соответственно никоим образом не мог тремя годами позже принимать участие в Куликовской битве. Но каким же образом его имя всплывает в "Сказании о Мамаевом побоище"? Это произведение создавалось не по горячим следам событий 1380 г., а много позже. При этом его составитель пользовался различными источниками, послужившими основой для его повествования. Одним из таких источников являлись списки погибших. Указание на это находим в пространной летописной повести. После краткого перечисления погибших автор повести замечает: "...и инии мнози, их же имена не суть писана въ книгах сих. Сии же писана быша киязи токмо, и воеводы, и нарочитых и старейших боляръ имена, а прочьих боляръ и слугь оставих имена и не писах ихъ множества ради именъ, яко число превосходить ми: мнози бо на той брани побьени быша"24.

Известно, что списки погибших содержались в синодиках, одним из которых являлся синодик московского Успенского собора. Именно в нем, очевидно, и была допущена в конце XIV в. ошибка: имя Семена Михайловича, в реальности погибшего в битве с татарами на реке Пьяне в 1377 г., оказалось в перечне убитых от Мамая25. При этом данная неточность не была единственной: точно также в список погибших в 1380 г. попало имя Дмитрия Монастырева, в действительности павшего в битве на реке Воже в 1378 г.26 Поэтому составитель "Сказания", обнаружив в синодике имя князя Семена Михайловича и твердо зная, что он был отцом князя Федора Семеновича, поместил его сразу же после сына в эпизоде прихода белозерских князей в Москву.

Некоторое сомнение в том, что Семен Михайлович, действительно, принадлежал к роду белозерских князей, может возникнуть при анализе летописного известия 1377 г.27, из которого явствует, что он служил суздальскому князю Дмитрию Константиновичу. Однако мы знаем, что Семен Михайлович был не единственным из белозерских князей, кто во второй половине XIV в. служил представителям суздальского княжеского дома. В частности, следует упомянуть эпизод 1363 г., когда Дмитрий Константинович Суздальский задумал силой оспорить у Москвы великокняжеский титул и захватил Владимир. Но попытка эта не удалась и Дмитрий Константинович ровно через неделю вынужден был с позором ретироваться. Вместе с суздальским князем летописец называет и князя Ивана Белозерца, который "пришелъ бо бе из Мурутовы орды с 30-ю татарине въ"28.

Таким образом, у нас выстраивается следующая цепочка из трех поколений данной ветви белозерских князей: Федор Семенович (уб. 1380), его отец Семен Михайлович (уб. 1377) и дед Михаил. Определяя, кто из белозерских князей, носивших имя Михаил, мог быть дедом Федора Семеновича, мы сразу же должны исключить Михаила Глебовича Белозерского. Этот князь, скончавшийся в 1293 г., едва ли мог иметь сына, убитого в 1378 г., и внука, павшего в сражении против Мамая. Искомую кандидатуру следует искать поколением ниже. Единственно возможным оказывается Михаил (Михей) Васильевич, погибший в бою против немцев под Копорьем в 1338 г.29 Выше нам удалось установить предков последнего. Все это дает возможность проследить родословие еще одной ветви белозерских князей. Ранее мы обращали внимание на изображение "Родословного древа российских государей", написанное на сводах паперти соборной церкви Преображения Господня в московском Новоспасском монастыре. Среди лиц, изображенных в нем, имеется портрет некоего князя "Феодора Каргополь-ского". Определяя, кем мог быть этот князь, укажем, что среди белозерских князей XIV в. известны три Федора: Федор Михайлович, Федор Романович и Федор Семенович. Фигура первого из них, жившего в первой четверти XIV в., должна быть исключена, поскольку портрет "Феодора Каргопольского" помещен между изображениями "Иоанна Дмитровского" (им был, как мы выяснили, князь Иван Федорович Галичский) и "Василия Михайловича" (которым являлся князь Василий Михайлович Кашинский). Они жили во второй половине XIV в., а, следовательно, и "Феодор Каргопольс-кий" должен был действовать в это же время. Из числа возможных лиц должен быть исключен и князь Федор Романович Белозерский. Он, хотя и жил в указанное время, но в источниках упоминается с определением "Белозерский". Отсюда единственно возможным лицом, с которым можно отождествить князя "Феодора Каргопольского", остается князь Федор Семенович. Таким образом видим, что эта линия белозерских князей носила имя князей Каргопольских.

Анализ различных источников позволяет говорить, что Федор Семенович был не единственным представителем этой линии белозерского княжеского дома, жившим во второй половине XIV в. Об этом говорит одно место из второй духовной грамоты великого князя Василия I, составленной в 1417 г. В ней он отдает следующее распоряжение: "Да свои же примыслъ даю ей (своей жене княгине Софье Витовтовне - К. А.) на Белеозере слободка, што была княжа Васильева Семеновича"30. Кем был упоминаемый здесь князь Василий Семенович? Очевидно, белозерским князем, поскольку его владения находились в этом районе. Определяя его происхождение, следует иметь в виду, что в белозерском княжеском доме нам известны два князя Семена. Но первый из них, князь Семен Васильевич Кемский, живший на рубеже XIV-XV вв., никак не мог быть отцом уже скончавшегося к 1417 г. князя Василия Семеновича. Поэтому единственно возможной фигурой отца последнего мог быть только князь Семен Михайлович, погибший в 1377 г. Таким образом, выясняется, что Василий Семенович являлся еще одним внуком Михаила (Михея) Васильевича и владел землями на Белоозере. "Родословное древо российских государей" называет Федора Семеновича князем каргопольским. Но такой же титул носил и другой из упомянутых "Сказанием о Мамаевом побоище" представителей белозерского княжеского дома - князь Глеб Каргопольский и Цыдонский. К сожалению, источники не указывают его отчества. Но, судя по времени жизни, а также тому, что он также именуется князем каргопольским, как и Федор Семенович, князя Глеба можно признать братом последнего и, соответственно, сыном князя Семена Михайловича.

То, что источники фиксируют одновременно несколько каргопольских князей, говорит о том, что во второй половине XIV в. Каргопольское княжество уже делилось на уделы. "Сказание" именует Глеба князем "карго-польским и цыдонским". Но если определение "каргопольский" в его титуле не вызывает вопросов, то что означала вторая часть его титула? Очевидно, она была образована от какого-то крупного населенного пункта, являвшегося центром его удела. Однако, изучая карту Каргопольского уезда XVI - XVII вв., который в основных своих границах совпадал с пределами Каргопольского княжества, мы не находим поселения, с которым можно было бы связать возможный центр удела Глеба. При этом следует учитывать, что позднейшие переписчики "Сказания", слабо знакомые с географией северных земель, в определениях князей допускали описки. Вероятно, определение "цыдонский" является одной из них. В. А. Кучкин выяснил, что в ряде списков "Сказания" оно фиксируется как "ундонский"31. Это позволяет выяснить, что Глеб был удельным князем каргопольским, а центр его владений располагался в сохранившемся до сих пор старинном селе Ундоозеро к северо-западу от Каргополя32.

Все вышесказанное позволяет составить полное родословие этой линии белозерских князей XIV в., которое представляется в следующем виде:

	I колено
1.	Глеб Василькович, сын Василька Ростовского, кн. Белозерский
	II колено
2.	Василий Гебович, сын Глеба Васильковича, кн. Белозерский
	III колено
3.	Федор Васильевич, сын Василия Глебовича, кн. Белозерский, наместник в Копорье (ул. 1378).	2
	IV колено
4.	Михаил (Михей) Васильевич, сын Василия Глебовича, кн. Белозерский,наместник в Копорье (уб.1338)
	V колено
5.	Семен Михайлович, сын Михаила (Михея) Васильевича, кн. Каргопольский	3
6.	Федор Семенович, сын Семена Михайловича, кн. Белозерский, кн. Каргопольский	4
7.	Глеб Семенович, сын Семена Михайловича, кн. Каргопольский и Удонский	4
8.	Василий Семенович, сын Семена Михайловича, кн. Каргопольский	4

Таким образом, оказывается, что уже до своего первого упоминания под 1378 г. в дошедших до нас источниках, Каргополь оказывается крупным городом русского Севера и центром самостоятельного княжества, входившего в состав Белозерской земли.

1. Цит. по: Гемп К. П. Каргополь. - Архангельск, 1968. -С. 17-18.

2 Докучаев-Басков Ф. К. Каргополь. 1141-1996. - Архангельск, 1996. - С. 5.

3 Полное собрание русских летописей (далее: ПСРЛ). Т. XXVIII. -М.; Л., 1963. -С. 109, 277. См. также: Семенов-Тян-Шанский П. П. Географическо-статистический словарь Российской империи. Т. 2. - СПб., 1865. - С. 509.

4 ПСРЛ, Т. XV. Вып. 1,-Пп, 1922. -Стб, 135-136.

5 Там же. Т. XXXVII. -Л., 1982.-С. 76. -("посла его князь великий в заточенье на Лачъ озеро в Каргополе, а мех с зелием сожгоша").

6 Суворов А. В. Археологические исследования сезона 1995 г. на Соборной площади города Каргополя //Каргополь. Историческое и культурное наследие: Сб. трудов /КИАХМЗ. - Каргополь, 1996. - С. 40-49; Едовин А. Г. Средневековые коллекции Каргополья //Исторический город и сохранение традиционной культуры. - М. - Каргополь, 1999. -С. 121.

7 ПСРЛ. Т. XI. - М., 1965. - С. 52.

8. И. С. [Снегирев И. М.|. Родословное древо государей российских, изображенное на своде паперти соборной церкви Новоспасского ставропигиального монастыря. - М., 1837. - С. 434-435.

9. Гунн Г. П. Каргополье - Онега. 2-е изд. - М., 1989. - С. 16.

10. Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. V.-M., 1993.-С. 241-243.-Прим.65.

11. Дмитриев Л. А. О датировке "Сказания о Мамаевом побоище" //Труды Отдела древнерусской литературы. Т. X. - М.; Л., 1954. - С. 197-198.

12 Конев С. В. Синодикология. Ч. II. Ростовский соборный синодик //Историческая генеалогия. - 1995. - № 6. - С. 97.

13 Долгоруков П. В. Российская родословная книга. Ч. 1.-СП6., 1854.-С. 217.

14. Экземплярский А. В. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г. Т. II.-СПб., 1891.-С.157.

15 Янин В. Л., Гайдуков П. Г. Актовые печати древней Руси X-XV вв. Т. III, - М., 1998. - С. 73-74,173. №436и.

16 ПСРЛ. Т. III. - М., 2000. - С. 328.

17 Там же.-С. 346.

18 Там же.-С. 349.

19 Там же. - С. 349, прим. 11.

20 Русские повести XV-XVI вв. -Л., 1958. - С. 357.

21 Там же.-С. 21.

22 Иловайский Д. И. Куликовская победа Дмитрия Ивановича Донского. - М., 1880. -С. 19,44.

23. ПСРЛ. Т. XXV. - С. 193.

24. Сказания и повести о Куликовской битве. - Л., 1982. - С. 22.

25. Древняя российская вивлиофика. 2-е изд. Т. VI. - С. 450-451.

26. ПСРЛ. Т. XXV. - С. 200.

27. Там же. -СМ. 193.

28 Там. же.-С. 182.

29 Там же. Т. III. - М., 2000. - С. 349.

30. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. - М.; Л., 1950.-№21.-С. 58.

31 Памятники Куликовского цикла. - СПб., 1998. - (См. указатель имен).

32 См.: Богословский М. М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в. Т. I. -М., 1909. - Приложение: Погосты, станы и волости Поморского края в XVII в. - С. 17, карта.
     

К титульной странице
Вперед
Назад