Эта философия, возможно, была недалека от истины, но она была такого
рода, что от нее хотелось умереть. Так прошло пять дней. Он был вежлив и
мягок с Матильдой, видя, что ее терзает жестокая ревность. Однажды вечером Жюльен серьезно подумал о том, не покончить ли ему с собой. Душа его
была истерзана глубоким унынием, в которое поверг его отъезд г-жи де Реналь. Ничто уже больше не занимало его ни в действительной жизни, ни в
воображении. Отсутствие всякого моциона начинало сказываться на его здоровье, И в характере его появилось что-то экзальтированное и неустойчивое, как у юного немецкого студента. Он незаметно утрачивал ту мужественную гордость, которая при помощи какого-нибудь крепкого словца отмахивается от иных недостойных мыслей, осаждающих человека.
"Я любил правду. А где она?.. Всюду одно лицемерие или по меньшей мере шарлатанство, даже у самых добродетельных, даже у самых великих! - И
губы его искривились гримасой отвращения. - Нет, человек не Может довериться человеку.
Госпожа де ***, делая благотворительный сбор в пользу бедных сирот,
уверяла меня, что князь такой-то пожертвовал десять луидоров. Вранье! Да
что я говорю! А Наполеон на острове святой Елены... Чистейшее шарлатанство, прокламация в пользу короля Римского.
Боже мой! Если даже такой человек, да еще в такую пору, когда несчастье должно было сурово призывать его к долгу, унижается до шарлатанства, так чего же можно ждать от остальных, от жалкой человеческой
породы?"
"Где истина? В религии разве... Да, - добавил он с горькой усмешкой
невыразимого презрения, - в устах Малонов, Фрилеров, Кастанедов... быть
может, в подлинном христианстве, служителям которого не следует платить
за это денег, как не платили апостолам... Но святой Павел получал свою
мзду: он наслаждался возможностью повелевать, проповедовать, заставлял
говорить с себе...
Ах, если бы на свете существовала истинная религия!.. Безумец я! Мне
грезится готический собор, величественные витражи, и слабый дух мой уже
видит священнослужителя, молящегося у этих окон... Душа моя узнала бы
его, душа моя нуждается в нем... Но вместо этого я вижу какого-то разряженного фата с прилизанными волосами... чуть ли не шевалье де Бовуази,
только безо всех его приятностей.
Но вот если бы настоящий духовный пастырь, такой, как Массильон или
Фенелон... Массильон рукоположил Дюбуа.. И Фенелон после "Мемуаров"
Сен-Симона стал для меня уже не тем. Но вот если бы был настоящий священник. Тогда бы души, наделенные способностью чувствовать, обрели в мире некую возможность единения... Мы не были бы так одиноки... Этот добрый пастырь говорил бы нам о боге. Но о каком боге? Не о библейском боге, мелочном, жестоком тиране, исполненном жаждой отмщения... но о боге
Вольтера, справедливом, добром, бесконечном..?"
Его волновали нахлынувшие воспоминания о Новом завете, который он
знал наизусть... "Но как можно, когда соберутся трое, верить в это великое имя бога, после того, как им так чудовищно злоупотребляли наши попы?
Жить в одиночестве!.. Какое мучение!?"
- Я схожу с ума, я неправ, - сказал Жюльен, ударяя себя по лбу. - Я
одинок здесь, в этой тюрьме, но я не жил в одиночестве на земле; могущественная идея долга одушевляла меня. И этот долг, который я сам предписал себе, - заблуждался ли я или был прав, - был для меня словно стволом мощного дерева, на который я опирался во время грозы. Конечно, я колебался, меня бросало из стороны в сторону. Ведь я всего лишь человек...
но я не срывался.
"Эта промозглая сырость здесь, в тюрьме, - вот что наводит меня на
мысли об одиночестве...
Но зачем я все-таки лицемерю, проклиная лицемерие? Ведь это вовсе не
смерть, не тюрьма, не сырость, а то, что со мной нет госпожи де Реналь,
- вот что меня угнетает. Если бы в Верьере, для того, чтобы видеть ее, я
вынужден был неделями сидеть, спрятавшись в подвале ее дома, разве я
стал бы жаловаться?"
- Вот оно, влияние современников! - сказал он вслух, горько посмеиваясь. - Говорю один, сам с собой, в двух шагах от смерти и все-таки лицемерю... О девятнадцатый век!
"... Охотник в лесу стреляет из ружья, добыча его падает, он бросается за ней, попадает сапогом в огромную муравьиную кучу, разрушает жилище
муравьев, и муравьи и их яйца летят во все стороны... И самые мудрейшие
философы из муравьиного рода, никогда не постигнут, что это было за огромное, черное, страшное тело, этот сапог охотника, который так внезапно
и молниеносно ворвался в их обитель вслед за ужасающим грохотом и ярким
снопом рыжего пламени.
...Так вот, и смерть, и жизнь, и вечность - все это должно быть очень
просто для того, кто обладает достаточно мощными органами чувств, способными это объять... Мушка-однодневка появляется на свет в девять часов
утра в теплый летний день, а на исходе дня, в пять часов, она уже умирает; откуда ей знать, что означает слово "ночь"?
Дайте ей еще десять часов существования, и ома увидит и поймет, что
такое ночь.
Вот так и я - я умру в двадцать три года. Дайте мне еще пять лет жизни, чтобы я мог пожить подле госпожи де Реналь..?"
И он захохотал, как Мефистофель. "Какое безумие - рассуждать об этих
великих вопросах!
1. Я не перестаю лицемерить - точно здесь кто-то есть, кто слушает
меня.
2. Я забываю жить и любить, когда мне осталось жить так мало дней...
Увы! Госпожи де Реналь нет со мной; пожалуй, муж не отпустит ее больше в
Безансон, чтобы она не позорила себя.
Вот откуда мое одиночество, а вовсе не оттого, что в мире нет бога
справедливого, доброго, всемогущего, чуждого злобы и мстительности!..
О, если бы он только существовал!.. Я бы упал к его ногам. "Я заслужил смерть, - сказал бы я ему, - но, великий боже, добрый, милосердный
боже, отдай мне ту, кого я люблю!"
Было уже далеко за полночь. Он заснул и проспал мирно часа два. Затем
явился Фуке.
Жюльен чувствовал себя твердым и решительным, как человек, который
ясно видит, что происходит в его душе.
XLV
- Не хочется мне преподносить такую неприятность бедному аббату
Шас-Бернару, вызывать его сюда, - сказал он Фуке. - Он после этого три
дня есть не будет. Постарайся раздобыть какого-нибудь янсениста из друзей аббата Пирара, чтобы это был не интриган.
Фуке только и ждал, когда его об этом попросят. Таким образом,
Жюльен, соблюдая приличия, сделал все, что от него могло потребовать общественное мнение провинции. Благодаря аббату де Фрилеру и даже несмотря
на неподобающий выбор духовника, Жюльен в своем заточении все же находился под покровительством конгрегации: веди он себя поумнее, ему бы помогли бежать. Но скверный воздух каземата оказывал свое действие, рассудок его слабел. Какое же это было для него счастье, когда к нему вернулась г-жа де Реналь!
- Мой долг прежде всего - быть с тобой, - сказала она ему, целуя его.
- Я убежала из Верьера.
Жюльен нисколько не щадил себя перед ней, у него не было никакого
мелкого самолюбия, он признался ей во всех своих слабостях. Она была с
ним добрая, ласковая.
Вечером, как только она вышла из его каземата, она распорядилась немедленно позвать на дом к своей тетушке того самого священника, который
вцепился в Жюльена, словно это была его добыча; поскольку он ничего другого и не домогался, как только расположить к себе молодых женщин из
светского общества в Безансоне, г-жа де Реналь безо всякого труда уговорила его отправиться в аббатство Бре-ле-о служить мессы в течение девяти
дней.
Нет слов, чтобы передать, в каком состоянии любовного безумства и
восторга пребывал в это время Жюльен.
Раздавая золото направо и налево, пользуясь, а иной раз даже злоупотребляя влиянием своей тетушки, всем известной богачки и святоши, г-жа де
Реналь добилась разрешения видеться с Жюльеном два раза в день.
Матильда, узнав об этом, едва не сошла с ума от ревности. Г-н де Фрилер вынужден был сознаться ей, что при всем своем авторитете он не решится пренебречь до такой степени всеми приличиями, чтобы предоставить
ей возможность видеться со своим другом чаще, чем раз в день. Матильда
устроила слежку за г-жой де Реналь, желая быть точно осведомленной о
каждом ее шаге. Г-н де Фрилер изощрял все недюжинные способности своего
острого ума, чтобы доказать ей, что Жюльен ее недостоин.
Но чем больше она терзалась, тем сильнее любила его; и не проходило
дня без того, чтобы она не устроила ему ужасной сцены.
Жюльен всеми силами старался быть честным по отношению к несчастной
молодой девушке, которую он так нелепо опозорил; но его необузданная любовь к г-же де Реналь постоянно брала верх. Когда все его малоискусные
доводы не приводили ни к чему и ему не удавалось убедить Матильду в том,
что визиты ее соперницы носят совершение невинный характер, он говорил
себе: "Скоро эта драма кончится, развязка близка, в этом мое оправдание,
если уж я не умею притвориться лучше".
Мадемуазель де Ла-Моль получила известие о смерти маркиза де Круазенуа. Г-н де Талер, этот баснословный богач, позволил себе высказать некоторые не совсем безобидные предположения по поводу исчезновения Матильды. Г-н де Круазенуа потребовал, чтобы он взял свои слова обратно.
Г-н де Талер показал ему полученные им анонимные письма, полные столь
точно совпадающих подробностей, что бедный маркиз не мог не увидеть в
этом хотя бы доли правды.
Господин де Талер позволил себе при этом некоторые весьма неделикатные шутки. Вне себя от ярости и горя маркиз потребовал столь решительных
извинений, что миллионер предпочел драться на дуэли. Глупость восторжествовала, и юноша, наиболее достойный любви из всех молодых парижан,
погиб на двадцать четвертом году жизни.
Смерть эта произвела неизъяснимое и крайне болезненное впечатление на
ослабевшую душу Жюльена.
- Бедный Круазенуа, - сказал он Матильде, - держал себя по отношению
к нам в высшей степени порядочно и честно; ведь он должен был ненавидеть
меня после всех ваших неосторожных выходок в гостиной вашей матушки. Что
ему стоило вызвать меня на ссору? Ведь ненависть, когда она приходит на
смену презрению, отличается обычно лютой яростью.
Смерть г-на де Круазенуа изменила все планы Жюльена относительно будущего Матильды; несколько дней он всячески старался доказать ей, что ей
теперь следует выйти замуж за г-на де Люза.
- Это человек робкий, не такой уж иезуит, - говорил он, - и безусловно добьется известного положения. Он отличается несколько более мрачным,
устойчивым честолюбием, чем бедный Круазенуа, у него нет герцогов в родне, и он, не задумываясь, с радостью женится на вдове Жюльена Сореля.
- И к тому же на вдове, которая презирает всякие высокие чувства, - холодно сказала Матильда, - ибо она достаточно жила на свете: прошло
всего полгода, и она уже видит, что ее возлюбленный изменяет ей с другой
женщиной, виновницей всех бедствий.
- Вы несправедливы. Посещения госпожи де Реналь послужат необыкновенной пищей для красноречия адвоката, который ходатайствует в Париже о моем помиловании: он изобразит им убийцу, удостоенного заботливым вниманием самой его жертвы. Это может произвести впечатление, и, быть может, в
один прекрасный день вы еще увидите меня героем какой-нибудь мелодрамы... - И так далее, и так далее.
Дикая ревность и при этом полная невозможность отомстить, длительное
горе без всякой надежды впереди (потому что, если допустить даже, что
Жюльена удастся спасти, каким образом снова овладеть его сердцем?), стыд
и мука от сознания, что она сейчас больше, чем когда-либо, любит этого
неверного возлюбленного, - все это повергло м-ль де Ла-Моль в мрачное
молчание, из которого ее не могли вывести ни предупредительное внимание
г-на де Фрилера, ни грубоватая откровенность Фуке.
Что касается Жюльена, он, если не считать тех минут, которые у него
отнимало присутствие Матильды, жил только любовью и почти не думал о будущем. И такова непостижимая сила этого чувства, когда оно бьет через
край и когда в нем никакого притворства, что и г-жа де Реналь почти разделяла его безмятежную радость.
- В те прежние дни, - говорил ей Жюльен, - когда мы бродили с тобой в
вержийских лесах, я мог бы быть так счастлив, но бурное честолюбие увлекало мою душу в неведомые дали. Вместо того чтобы прижать к сердцу эту
прелестную ручку, которая была так близка от губ моих, я уносился мечтами в, будущее; я весь был поглощен бесчисленными битвами, из которых я
должен был выйти победителем, чтобы завоевать какое-то неслыханное положение... Нет, я, наверно, так бы и умер, не узнав, что такое счастье,
если бы ты не пришла ко мне сюда, в тюрьму.
Два происшествия одно за другим нарушили мирное течение этой жизни.
Духовник Жюльена, несмотря на то, что он был янсенистом, не уберегся от
козней иезуитов и, сам того не подозревая, сделался их орудием.
В один прекрасный день он пришел к Жюльену и заявил ему, что, если он
не хочет впасть в смертный грех самоубийства, он должен попытаться сделать все, что только можно, чтобы получить помилование. А поскольку духовенство пользуется большим влиянием в министерстве юстиции в Париже,
ему предоставляется сейчас весьма легкий способ: торжественно обратиться
в лоно церкви, и так, чтобы это приобрело широкую огласку.
- Широкую огласку! - повторил Жюльен. - Вот как? Значит, и вы тоже,
отец мой, пытаетесь разыграть комедию наподобие миссионера!
- Ваш возраст, - строго перебил его янсенист, - привлекательная внешность, коей наделило вас провидение, причины, побудившие вас к преступлению и поныне остающиеся загадкой, героические попытки мадемуазель де
Ла-Моль, предпринятые в вашу пользу, - словом, все, вплоть до удивительной дружбы, которую выказывает вам сама ваша жертва, - все это сделало вас героем в глазах молодых женщин Безансона. Они для вас забыли
решительно все, даже политику...
Ваше обращение найдет отклик в их сердцах и оставит в них глубокий
след. Вы можете принести великую пользу делу религии, так неужели же я
стану колебаться из-за какого-то ничтожного соображения, что и иезуиты в
подобном случае поступили бы совершенно так же? Вот так-то и получается,
что даже и в этом случае, ускользнувшем от их ненасытной алчности, они
все же оказываются для нас помехой! Да не будет же этого! Слезы, вызванные вашим обращением, уничтожат пагубное действие десяти изданий сочинений Вольтера.
- А мне что же останется тогда, - холодно возразил Жюльен, - если я
сам буду презирать себя? Я был честолюбив и вовсе не собираюсь каяться в
этом; я тогда поступал так, как этого требует наше время. А теперь я живу изо дня в день. Но я заранее знаю, что почувствовал бы себя несчастнейшим существом, если бы решился на какую-нибудь подлость.
Второе происшествие, которое еще больше расстроило Жюльена, было связано с г-жой де Реналь. Уж не знаю, кто именно, верно, какая-то коварная
приятельница, сумела убедить эту наивную и робкую душу, что ее долг требует поехать в Сен-Клу и броситься к ногам короля Карла X.
Она уже один раз принесла себя в жертву, решившись на разлуку с
Жюльеном, и после всего того, что ей это стоило, неприятность выставить
себя напоказ всему свету, то, что раньше было для нее хуже всякой смерти, теперь показалось ей сущим пустяком.
- Я пойду к королю и открыто заявлю, что ты мой любовник: жизнь человека, да еще такого человека, как Жюльен, должна стоять выше всяких соображении осторожности. Я скажу, что ты только из ревности покушался на
мою жизнь. Мало ли было случаев, когда жизнь несчастных юношей при подобных обстоятельствах была спасена человечным заступничеством присяжных
или короля?
- Я больше с тобой никогда не увижусь! Я скажу, чтобы тебя не пускали
в тюрьму! - вскричал Жюльен. - И, конечно, на другой же день покончу с
собой от отчаяния, если ты только не поклянешься мне, что никогда не
сделаешь такого шага, который превратит нас с тобой в посмешище для всего света. Отправиться в Париж! Ты это не сама придумала. Скажи мне, кто
это, какая интриганка тебя надоумила?..
Будем наслаждаться счастьем, пока у нас еще осталось немного дней
этой краткой жизни. Спрячем нашу жизнь от всех. Мое преступление слишком
очевидно. Каких только нет связей у мадемуазель де Ла-Моль! Поверь мне,
она делает все, что только в силах человеческих. Здесь, в провинции,
против меня все богачи, все солидные люди. Твоя выходка еще более обозлит этих состоятельных, а главное, умеренных людишек, которым живется
так легко... Не надо давать пищи для смеха всем этим Малонам, Вально и
тысяче других людей, получше их.
Жюльен был уже почти не в состоянии переносить тяжкий воздух каземата. На его счастье, в тот день, когда ему объявили, что он должен умереть, яркое солнце заливало все кругом своим благодатным светом, и
Жюльен чувствовал себя бодрым и мужественным. Пройтись по свежему воздуху было для него таким сладостным ощущением, какое испытывает мореплаватель, когда он после долгого плавания, наконец, ступает на сушу. "Ничего, все идет хорошо, - сказал он себе, - я не дрожу".
Никогда еще голова эта не была настроена столь возвышенно, как в тот
миг, когда ей предстояло пасть. Сладостные мгновения, пережитые некогда
в вержийских лесах, теснились в его воображении с неодолимой силой.
Все совершилось очень просто, благопристойно и с его стороны без малейшей напыщенности.
За два дня он сказал Фуке:
- Какое у меня будет душевное состояние, за это я не могу поручиться;
этот каземат до того отвратителен, здесь такая сырость, что меня временами бьет лихорадка и я впадаю в какое-то беспамятство; но страха у меня
нет. Этого они не дождутся - я не побледнею.
Он заранее уговорился, чтобы в этот последний день Фуке с утра увез
Матильду и г-жу де Реналь.
- Посади их в одну карету, - сказал он ему, - и вели кучеру гнать лошадей во весь опар. Они упадут друг другу в объятия или отшатнутся друг
от друга в смертельной ненависти. И в том и в другом случае бедняжки
хоть немного отвлекутся от своего ужасного горя.
Жюльен заставил г-жу де Реналь поклясться, что она будет жить и
возьмет на свое попечение сына Матильды.
- Кто знает? Быть может, мы и после смерти чтонибудь чувствуем? - сказал он однажды Фуке. - Мне бы хотелось покоиться - вот уж поистине
верное слово "покоиться"! - в той маленькой пещере на большой горе, что
возвышается над Верьером. Сколько раз, бывало, - помнишь, я тебе когда-то рассказывал? - я забирался на ночь в эту пещеру: внизу передо мной
расстилались богатейшие края Франции, я глядел на них сверху, и сердце
мое пылало честолюбием Тогда ведь это была моя страсть Словом, эта пещера и поныне дорога мне, и потом - с этим уж, конечно, нельзя не согласиться - она действительно расположена так, что невольно влечет к себе
душу философа. Так вот, наши добрые члены безансонской конгрегации рады
нажиться решительно на всем, и если ты сумеешь за это взяться, они продадут тебе мои бренные останки.
Фуке преуспел в этой мрачной сделке. Ночью он сидел у себя в комнате,
возле тела своего друга, и вдруг, к своему величайшему изумлению, увидел
входящую Матильду Всего несколько часов тому назад он оставил ее в десяти лье от Безансона. Глаза ее блуждали, и во взгляде было что-то безумное.
- Я хочу его видеть, - сказала она.
У Фуке не хватило духу ни ответить ей, ни двинуться с места. Он показал пальцем на большой синий плащ на полу: в нем было завернуто все, что
осталось от Жюльена.
Она упала на колени Конечно, воспоминание о Бонифасе де Ла-Моле и
Маргарите Наваррской придавало ей какое-то сверхчеловеческое мужество
Дрожащими руками она развернула плащ Фуке отвел глаза.
Он слышал, как Матильда стремительно двигалась по комнате Она зажгла
одну за другой несколько свечей Когда Фуке, собравшись с силами, обернулся, он увидал, что она положила на маленький мраморный столик прямо
перед собой голову Жюльена и целовала ее в лоб.
Матильда проводила своего возлюбленного до могилы, которую он сам себе выбрал. Большая процессия священников сопровождала гроб, и, втайне
ото всех, одна, в наглухо занавешенной карете, она везла, положив себе
на колени, голову человека, которого она так любила.
Поздно ночью процессия добралась до вершины одного из самых высоких
отрогов Юры, и здесь, в маленькой пещере, ярко озаренной бесчисленным
множеством свечей, двадцать священников отслужили заупокойную мессу Жители маленьких горных деревушек, через которые проходило шествие, вливались в него, привлеченные невиданным зрелищем этого необыкновенного погребения.
Матильда появилась в длинной траурной одежде, а после службы по ее
приказанию в толпу разбросали пригоршнями тысячи пятифранковых монет.
Оставшись вдвоем с Фуке, она пожелала похоронить собственными руками
голову своего возлюбленного Фуке чуть не помешался от горя.
Благодаря заботам Матильды эта дикая пещера украсилась мраморными изваяниями, заказанными за большие деньги в Италии Г-жа де Реналь не нарушила своего обещания. Она не пыталась покончить с собой, но через три
дня после казни Жюльена она умерла, обнимая своих детей.
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА
Неограниченное господство общественного мнения связано с тем неудобством, что оно, предоставляя свободу, вмешивается в такие области,
кои ею совершенно не касаются, например, в частную жизнь. Отсюда то уныние, которое царит в Америке и в Англии. Чтобы не задевать частной жизни, автор выдумал городок Верьер, а когда ему понадобились епископ,
судья, присяжные и судебная процедура, он перенес все это в Безансон,
где сам он никогда не бывал.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Соберите вместе тысячи людей - оно как будто не плохо. Но в клетке
им будет не весело.
Гоббс (англ.)
2. И моя ли то вина, если это действительно так?
Макиавелли (итал.).
3. Медлительностью спас положение.
Энний (лат.).
4. Не знаю, что творится со мною.
Моцарт, "Женитьба Фигаро" (итал.).
5. Наглядно, воочию (лат.).
6. И вздох тем глубже, что вздохнуть боится,
Поймает взор и сладостно замрет,
И вспыхнет вся, хоть нечего стыдиться...
Байрон, "Дон Жуан", песнь I, строфа LXXIV (англ.).
7. Таится страсть, но скрытностью угрюмой
Она сама свой пламень выдает:
Так черной мглой сокрытый небосвод
Свирепую предсказывает бурю...
Байрон, "Дон. Жуан", песнь I, строфа LXXIII (англ.).
8. Была в ней даже холодность мила
Вдруг вздрогнула хорошенькая ручка
И выскользнула из его руки
Пожатьем нежным бегло подарив,
Столь незаметным, столь неуловимым,
Что он, вздохнув, подумал - быть не может..
Байрон, "Дон Жуан", песнь I, строфа LXXI (англ.)
9. К ее устам приник он, прядь волос
Рукою бережной с чела ее откинув.
Байрон, "Дон Жуан", песнь I, строфа CLXX (англ.).
10. Весна любви напоминает нам
Апрельский день, изменчивый, неверный.
То весь он блещет солнечным теплом,
То вдруг нахмурится сердитой тучей.
Шекспир, "Два веронца", д. I, яв. II (англ.).
11. Обуздывай себя - иль клятвы эти
В пылающей крови сгорят, как порох.
Шекспир, "Буря" (англ.).
12. Посмотрите на странице 130 (итал.).
13. О слабость женская! Но наша ль в том вина,
Что женщина такой сотворена?
Шекспир, "Двенадцатая ночь" (англ.).
14. Удовольствие ходить весь год, важно задрав голову, стоит того,
чтооы помучиться каких-нибудь четверть часа.
Касти (итал.).
15. Дорогой (итал.).
16. Поверьте мне (итал.).
17. Контракт поет (итал.).
18. Для понимающего нужно не много (лат.).
19. Безгрешности (лат.).
20. Посмотрите в Луврском музее картину "Франциск, герцог Аквитанский, слагает с себя корону и надевает монашеское одеяние". N 1130.
(Прим. автора.)
21. Превосходно! (лат.)
22. Подземная монастырская темница (лат.).
23. О деревня, когда же тебя я увижу! (лат.)
24. Я совершил это (лат.).
25. Знаменитый фокусник. (Прим автора.)
26. Это говорит недовольный. (Ремарка Мольера в "Тартюфе", - Прим.
автора.)
27. Всех, им подобных (итал.)
28. Бледна перед лицом смерти" (итал)
29. Пора мне стать серьезным, ибо смех
Сурово судят ныне. Добродетель
И шутку над пороком ставит в грех...
Байрон, "Дон Жуан", песнь XIII, строфа I (англ.).
30. Весна любви напоминает нам
Апрельский день, изменчивый, неверный-
То весь он блещет солнечным теплом,
То вдруг нахмурится сердитой тучей.
Шекспир, "Два веронца" (англ.).
31. Французскую горячность (итал.).
32. У Аделины, несомненно, был
Патрицианский холод в обращенье,
Тот светский лоск, что сдерживает пыл
Всех чувств живых, страшась, как преступленья,
Нарушить равновесье. Так застыл,
Невозмутим, исполненный презренья,
В своем величье, важный мандарин.
Байрон, "Дон-Жуан", песнь ХIII, строфа XXXIV (англ.).
33. Так черной мглой сокрытый небосвод
Свирепую предсказывает бурю.
Байрон, "Дон-Жуан", песнь I, строфа LXXIII (англ.)