Движения Дионисия и Киприана должны были  ускорить  поездку  Митяя  в
Константинополь, и он отправился наконец с полномочием от великого князя
действовать как заблагорассудит,  смотря по  обстоятельствам,  для  чего
взял  с собою про запас белые хартии с привешенною к ним великокняжескою
печатню чтоб в случае надобности можно было написать на них кабалу,  или
вексель:  Димитрий  позволил  ему  занять тысячу рублей серебра,  и даже
больше,  на великокняжеское имя.  Митяй отправился в сопровождении  трех
архимандритов  и  многих  других  духовных  лиц,  также большого боярина
великокняжеского Юрия Кочевина и митрополичьих бояр.  В степи Митяй  был
захвачен Мамаем,  но ненадолго задержан; переплыто было уже благополучно
и Черное море, как вдруг в виду Константинополя Митяй разболелся и умер.
Между   провожавшими  его  духовными  и  боярами  встало  тогда  сильное
смятение:  одни хотели  поставить  в  митрополиты  Иоанна,  архимандрита
петровского,  из Москвы,  а другие - Нимена,  архимандрита горицкого, из
Переяславля;  наконец бояре,  хотевшие  Пимена,  пересилили  и  едва  не
умертвили  Иоанна,  который  не  соглашался.  с ними.  На одной из белых
хартий написали от имени великого князя грамоту к императору и патриарху
с  просьбою  о поставлении Пимена в митрополиты.  Сперва дело пошло было
дурно: император и патриарх отвечали, что уже давно посвящен и отправлен
в Россию митрополит Киприан и другого не следует ставить;  тогда русские
заняли у итальянских и восточных купцов денег в рост,  написавши  кабалу
на другой белой хартии, раздали повсюду богатые подарки и достигли своей
цели в Константинополе;  но не достигли ее в Москве.  Когда сюда  пришла
весть,  что Митяй умер на море и вместо него поставлен Пимен,  и когда в
то же время,  как обыкновенно бывает,  стали носиться слухи,  что  Митяй
умер не своею смертию, то сильно опечаленный великий князь сказал: "Я не
посылал Пимена в митрополиты,  послал я его как  слугу  при  Митяе;  что
сделалось с Митяем,  я не знаю, один бог знает, один бог и судит, только
Пимена  я  не  приму  и  видеть  его  не  хочу".  Еще  Пимен  медлил   в
Константинополе,  как  великий  князь  отправил  духовника своего в Киев
звать на митрополичий стол Киприана,  и тот приехал в Москву;  когда  же
узнали о приходе Пимена, то остановили его в Коломне, сняли белый клобук
и отправили в заточение.
   Но Киприан не долго на этот раз пробыл в Москве,  и  Пимен  не  долго
дожидался  своей  очереди;  как  прежде  присутствие  нескольких князей,
предъявляющих права свои на старшинство, давало возможность выбора между
ними,  так  теперь  присутствие  двух  митрополитов,  уже поставленных в
Константинополе,  делало возможным выбор и между ними. Мы видели, что во
время  Тохтамышева нашествия митрополит Киприан уехал из Москвы в Тверь;
отъезд ли Киприана из Москвы,  или отъезд именно в Тверь,  которой князь
немедленно  после  Тохтамышева  отступления  отправился  в  Орду  искать
ярлыка,  или,  наконец, какое-нибудь другое обстоятельство было причиною
нерасположения  великого  князя  Димитрия  к Киприану,  только встречаем
известие,  что Димитрий не захотел  видеть  Киприана  в  Москве,  и  тот
отправился  в  Киев,  где сел на свое митрополичье место,  принят был от
всех с честию и радостию и стал жить здесь,  управляя, по обычаю, делами
церковными,  а в Москву был вызван из заточения Пимен, который был также
встречен здесь с честию и вступил в церковное управление. Таким образом,
опять  для  юга  и  севера,  для  Киева и Москвы,  явились два отдельных
митрополита;  этого  мало:  в  Киев  явился  из  Византии   еще   третий
митрополит,  известный уже нам епископ суздальский Дионисий; но киевский
князь  Владимир  Олгердович  велел  схватить  Дионисия  и   посадить   в
заключение,  где  этот  соперник Митяев и умер через год;  несколько лет
спустя умер и Пимен в Халкидоне,  на дороге  в  Константинополь.  Смерть
Пимена   соединяла  снова  русскую  церковь  под  одним  митрополитом  -
Киприаном,  для которого не было более препятствий  и  в  Москве:  здесь
Донской умер, и сын его Василий встретил с честию Киприана.
   Согласие московского  князя с митрополитом не прерывалось после этого
ни разу: мы видели, как оба они дружно действовали в делах новгородских.
Союз  Василия  Димитриевича  с  тестем  Витовтом  литовским  удерживал и
церковную  связь  между  Русью  Литовскою  и  Московскою:   так,   когда
московский князь ездил в Смоленск на свидание с тестем, то в то же время
ездил туда и митрополит Киприан,  который из Смоленска поехал в  Киев  и
жил там полтора года;  потом, под 1404 годом, встречаем известие о новой
поездке Киприана в Литву,  к Витовту,  и в Киев:  от Витовта и от Ягайла
получил  он  большую  честь  и много даров,  большую честь видел от всех
князей,  панов и от всей земли;  в Киеве он  велел  схватить  наместника
своего архимандрита Тимофея и слуг своих тамошних и отвести их в Москву;
в это же путешествие Киприан должен был снять сап и отослать в Москву, в
Симонов монастырь,  Антония,  епископа туровского, по настоянию Витовта,
пред которым Антоний был оклеветан в сношениях с  татарами;  главною  же
причиною  ненависти  литовских властей к Антонию полагают ревность этого
епископа к православию.
   Но вскоре за  тем  последовал  разрыв  между  князьями  московским  и
литовским,  долженствовавший  повлечь  за собою и разделение митрополии.
Киприан не дожил до  этого  события.  Когда  по  его  смерти  московский
великий  князь,  не  имея своего избранника,  послал в Константинополь с
просьбою выслать оттуда митрополита на Русь,  Витовт  отправил  туда  же
полоцкого   епископа  Феодосия;  литовский  князь  просил  императора  и
патриарха:  "Поставьте Феодосия нам в митрополиты,  чтобы сидел на столе
киевской митрополии по старине, строил бы церковь божию по-прежнему, как
наш,  потому что по воле божией мы обладаем тем городом,  Киевом".  Но в
Константинополе   не   исполнили   желания   Витовтова,  а  прислали  на
всероссийскую митрополию Фотия,  родом грека,  из Мореи.  Нет  основания
думать чтобы Витовт, желая поставления Феодосия полоцкого в митрополиты,
имел в виду именно разделение  митрополии,  чтоб  он  хотел  поставления
особого   митрополита   в  Литву:  он  хотел  только,  чтобы  митрополит
всероссийский жил по старине,  в Киеве,  в областях литовских и был  бы,
таким   образом,   его  митрополитом,  хотел  перезвать  митрополита  из
враждебной  Москвы,  о  чем,  без  сомнения,  он  уговорился   с   своим
избранником,  Феодосием;  положение  Витовта  было совершенно иное,  чем
положение Олгерда:  последний, жалуясь патриарху на митрополита Алексия,
поборавшего  за  Москву,  не смел думать,  чтобы патриарх по этой жалобе
снял сан с Алексия и чтобы в Москве  согласились  на  это,  а  потому  и
просил  для  Литвы  особого митрополита;  тогда как теперь положение дел
было иное: общего для юга и севера митрополита не стало, и Витовт спешил
предложить  в этот сан своего избранника,  который бы по старине остался
жить  в  Киеве.  Почему  в  Константинополе   не   посвятили   Феодосия,
неизвестно;  очень  вероятно,  что не хотели,  в угоду князю иноверному,
сделать неприятность государю московскому,  который незадолго перед тем,
в 1398 году, отправил к императору Мануилу богатое денежное вспоможение;
о тогдашних дружеских отношениях между московским и  константинопольским
дворами  можно судить по тому,  что в 1414 году Мануил женил сына своего
Иоанна на  дочери  Василия  Димитриевича  Анне;  если  московский  князь
оказывал такую учтивость, предоставляя императору и патриарху по старине
выбор  митрополита,  то  странно  было  бы  на  эту  учтивость  ответить
поставлением человека,  присланного князем,  враждебным Москве; наконец,
очень может быть,  что Фотий был посвящен прежде приезда Феодосиева. Как
бы  то ни было,  когда Фотий приехал в Киев,  то Витовт сначала не хотел
было принимать его,  но потом принял,  взявши с  него  обещание  жить  в
Киеве.  Но  Фотий,  пробывши  в  Киеве около семи месяцев,  отправился в
Москву и занялся здесь устройством хозяйственных дел митрополии.  "После
татар,-  говорит  летописец,-  и  после  частых  моровых поветрий начало
умножаться  народонаселение  в  Русской  земле,  после  чего   и   Фотий
митрополит стал обновлять владения и доходы церковные,  отыскивать,  что
где пропало,  что забрано князьями,  боярами  или  другим  кем-нибудь  -
доходы,  пошлины, земли, воды, села и волости; иное что и прикупил". Эти
отыскивания захваченного у церкви вооружили против Фотия сильных  людей,
которые стали наговаривать на него великому князю Василию Димитриевичу и
успели поссорить последнего с митрополитом. Фотий писал сначала великому
князю,  прося утвердить грамотою принесенное в дар церкви и устроить все
ее пошлины;  потом в другом послании просил великого князя не  уничижать
церкви, обратиться к ней с раскаянием, восстановить ее права, возвратить
данное и утвержденное прародителями.
   Чем кончились неприятности Фотия  с  московским  князем,  неизвестно;
летописец говорит только,  что клеветники, бывшие в числе людей, близких
к митрополиту,  принуждены были бежать от него из Москвы к черниговскому
владыке  и оттуда в Литву к Витовту;  это известие может показывать нам,
что  Василий  Димитриевич  взял  наконец  сторону  митрополита,   почему
клеветники и принуждены были бежать из Москвы.  Но они бежали к Витовту,
сердитому уже на Фотия за предпочтение Москвы Киеву;  теперь враги Фотия
стали  внушать  литовскому  князю,  что  митрополит переносит из Киева в
Москву все узорочье церковное и сосуды,  пустошит Киев и весь юг тяжкими
пошлинами  и  данями.  Эти обвинения были для Витовта желанным предлогом
покончить дело с митрополитом,  жившим в Москве,  и поставить  своего  в
Киев;  он  собрал подручных себе князей русских и решил с ними свергнуть
Фотия со стола Киевской митрополии, после чего послали в Константинополь
с  жалобою  на Фотия и с просьбою поставить на Киев особого митрополита,
Григория  Цамблака,   родом   булгара.   Но   те   же   самые   причины,
препятствовавшие  прежде  исполнить  желание  Витовтово,  существовали и
теперь в Константинополе:  по-прежнему здесь существовала тесная связь с
единоверным  двором  московским,  уже  скрепленная  родственным  союзом;
по-прежнему  здесь  не  любили  чужих  избранников  и  при   бедственном
состоянии империи надеялись получить большую помощь от своего Фотия, чем
от  Витовтова  Григория,  болгарина.  Просьба  литовского   князя   была
отвергнута.   Тогда   Витовт,   приписывая   этот   ответ   корыстолюбию
константинопольского двора и патриарха,  которые  хотят  ставить  своего
митрополита  по  накупу  -  кто им больше даст и будет в их воле,  будет
отсылать к ним русские деньги,  созвал владык и архимандритов и  объявил
им  о необходимости поставить своего митрополита.  "Жаль мне смотреть на
все это,  - говорил Витовт, - чужие люди станут толковать: "Вот государь
не в той вере,  так и церковь оскудела;  так чтоб этих толков не было, а
дело явное,  что все нестроение и запущение церкви от митрополита,  а не
от меня"". Епископы отвечали: "Мы и сами не в первый раз слышим и видим,
что церковь скудеет,  а император и патриарх строителя доброго  к  нашей
церкви  не  дают".  Но  по другим известиям,  епископы,  по крайней мере
некоторые,  только по принуждению решились разорвать связь с  Фотием,  и
потом из самой Витовтовой грамоты видно,  что, разрывая с Фотием, они не
хотели разрывать с Константинополем и,  подумав,  отвечали своему князю:
"Пошлем еще раз в Царьград,  к императору и патриарху".  Витовт отправил
послов в Константинополь в марте месяце 1415 года с  угрозою,  что  если
там  не  исполнят  его  желание,  то  в Киеве будет поставлен митрополит
своими  русскими  епископами;  срок  послам  назначен  был  Ильин  день,
последний  срок  -  Успение;  но потом императорский и патриарший послы,
возвращавшиеся из Москвы чрез литовские владения,  упросили отложить  до
Филиппова дня.  Но когда и этот срок прошел,  то Григорий и был посвящен
собором  русских  епископов.  Фотий,  узнавши  о  замыслах   Витовтовых,
поспешил  отправиться  в  Киев,  чтоб там помириться с литовским князем,
если же это не удастся, ехать в Царьград и там препятствовать исполнению
намерения  Витовтова;  но  на границах литовских владений митрополит был
схвачен, ограблен и принужден возвратиться в Москву.
   Чтоб оправдать свой поступок,  южнорусские епископы отправили к Фотию
послание,   в  котором  вообще  упрекают  его  в  каких-то  неправильных
поступках, замеченных ими в самом начале его управления, потом упоминают
о  какой-то  важной  вине,  признать  которую  предоставляют собственной
совести Фотия,  сами же объявить ее не хотят,  не желая опозорить его. В
соборной грамоте об избрании и посвящении Григория,  написанной от имени
8  епископов,  говорится,  что  епископы,  видя   церковь   киевскую   в
пренебрежении от митрополита,  который, собирая доходы с нее, относит их
в другое место, где живет, по совету великого князя, всех других князей,
бояр, вельмож, архимандритов, игуменов, иноков и священников поставили в
митрополиты  Григория,  руководствуясь  уставом  апостольским,   прежним
примером  русских  епископов,  которые  при  великом князе Изяславе сами
поставили митрополита Клима;  потом  примером  единоплеменных  болгар  и
сербов.  "Этим  поступком,-  говорят  епископы,-  мы  не  отделяемся  от
восточной церкви, продолжаем почитать патриархов восточных, митрополитов
и епископов отцами и братиями,  согласно с ними держим исповедание веры,
хотим избежать только насилий и вмешательства мирского человека, симонии
и всех беспорядков,  которые происходили недавно, когда Киприан, Пимен и
Дионисий спорили о  митрополии".  Епископы  хотят  избежать  симонии,  в
которой упрекают константинопольский двор; но в 1398 году луцкий епископ
Иоанн обязался дать королю Ягайлу двести гривен и тридцать  коней,  если
тот  поможет  ему  получить Галицкую митрополию.  Витовт с своей стороны
выдал окружную грамоту о поставлении Григория,  в которой выставляет  те
же  самые  причины  события  и,  описавши подробно ход дела,  заключает:
"Пишем вам,  чтоб вы знали и ведали, как дело было. Кто хочет по старине
держаться под властию митрополита киевского - хорошо, а кто не хочет, то
как хочет,  знайте одно:  мы не вашей веры,  и если б мы хотели,  чтоб в
наших  владениях  вера  ваша  истреблялась  и  церкви  ваши  стояли  без
устройства,  то мы бы ни о ком и не хлопотали;  но когда митрополита нет
или епископ который умрет,  то мы бы наместника своего держали,  а доход
церковный,  митрополичий и епископский себе бы брали. Но мы, желая, чтоб
ваша  вера  не истреблялась и церквам вашим было бы строение,  поставили
собором митрополита на  киевскую  митрополию,  чтоб  русская  честь  вся
стояла  на  своей  земле".  Фотий  с  своей стороны издал также окружное
послание к православному южнорусскому  народонаселению.  Не  упоминая  о
Витовте,   митрополит  в  очень  сильных  выражениях  порицает  поступок
Григория Цамблака и епископов,  его поставивших. Из послания узнаем, что
Григорий ездил сперва в Константинополь на поставление, но был там лишен
священнического сана патриархом  Евфимием  и  едва  спасся  бегством  от
казни.   Этот   случай   Фотий  приводит  в  доказательство  бескорыстия
константинопольского двора,  ибо как сам  Григорий,  так  и  прежде  его
Феодосий полоцкий обещали много золота и серебра за свое поставление, но
не получили желаемого.  Фотий  требует  от  православных,  чтоб  они  не
сообщались с епископами, замыслившими разделение митрополии.
   Цамблак, славившийся между современниками красноречием, остался верен
правилу, выраженному в послании поставивших его епископов, т. е. остался
верен православию.  В наших летописях сохранилось известие,  будто бы он
задал вопрос Витовту:  зачем тот не в православии?  И  будто  бы  Витовт
отвечал,  что  если  Григорий  поедет  в  Рим  и оспорит там папу и всех
мудрецов его,  то он со всеми своими подданными обратится в православие.
Это  известие  может  указывать только на побуждения,  которые заставили
Григория отправиться вместе с  посольством  Витовтовым  на  Констанцский
собор.  Литовское  посольство  прибыло  в Констанц уже к концу заседания
собора,  на который оно явилось 18 февраля 1418 года  вместе  с  послами
греческого  императора  Мануила,  имевшими поручение начать переговоры с
папою о  соединении  церквей.  Посольство  греческое  и  литовское  были
приняты  торжественно,  получили право отправлять богослужение по своему
обряду,  но уехали ни с чем,  потому что  собор  разошелся,  не  начавши
совещания  о соединении церквей.  Григорий жил недолго по возвращении из
Констанца;  он умер в 1419 году.  В это время вражда к Москве  остыла  в
Витовте,  и  все внимание его было поглощено отношениями польскими;  вот
почему по смерти Цамблака он не старался об избрании особого митрополита
для  Киева,  и  Фотий  снова  получил  в управление церковь южнорусскую.
Извещая об этом событии православных, он пишет: "Христос, устрояющий всю
вселенную,  снова  древним  благолепием  и  миром свою церковь украсил и
смирение мое в церковь свою ввел,  советованием благородного,  славного,
великого  князя  Александра  (Витовта)".  В  1421 году мы видим Фотия на
юго-западе:  во Львове, Владимире, Вильне; а в 1430 году он был в Троках
и  в  Вильне  у  Витовта  вместе  с  московским  великим князем Василием
Васильевичем,  причем литовский князь оказал большую честь  митрополиту;
такую же честь оказал ему и преемник Витовта, Свидригайло.
   Мы видели,   каким   важным   шагом   ознаменовал  свою  политическую
деятельность Фотий на севере,  в Москве,  объявивши себя торжественно на
стороне племянника против дяди;  при жизни Фотия открытой вражды не было
и Юрий признавал старшинство племянника, но тотчас по смерти митрополита
князья снова заспорили и стали собираться в Орду. Усобицы между Василием
и Юрием происходили,  когда  митрополита  не  было  в  Москве,  и  мы  с
уверенностию  можем  сказать,  что  присутствие митрополита дало бы иной
характер событиям,  ибо мы видели, как митрополит Иона сильно действовал
в  пользу Василия Темного;  мы видели,  как побежденные князья требуют у
победителя,  чтоб он не призывал их в Москву в то время,  когда  там  не
будет митрополита, который один мог дать им ручательство в безопасности.
   Московские смуты долго мешали назначению нового митрополита;  наконец
был избран рязанский епископ Иона,  первый митрополит не только русский,
но  рождением и происхождением из Северной Руси,  именно из Солигалицкой
области. Но, когда медлили в Москве, спешили в Литве, и, прежде чем Иона
успел собраться ехать в Константинополь,  оттуда уже явился митрополитом
смоленский епископ Герасим,  который остановился в Смоленске,  пережидая
здесь,  пока  в  Москве  прекратятся усобицы.  Усобицы прекратились,  но
Москва не видала Герасима: поссорившись с литовским князем Свидригайлом,
митрополит  был  схвачен  им  и  сожжен.  На  этот раз Иона отправился в
Константинополь, но опять был предупрежден: здесь уже поставили Исидора,
последнего  русского  митрополита  из  греков  и поставленного в Греции,
потому что Флорентийский собор,  смуты и падение  Византии  должны  были
повести    необходимо    к    независимости    русской   митрополии   от
константинопольского патриарха.
   Исидор, приехавши в Москву,  стал собираться на  собор,  созванный  в
Италии   для  соединения  церквей.  Самое  уже  место  собора  в  стране
неправославной должно было  возбуждать  подозрение  в  Москве.  Великому
князю  не  хотелось,  чтобы  Исидор  ехал в Италию;  когда же он не смог
отклонить митрополита от этого путешествия,  то сказал ему:  "Смотри же,
приноси  к  нам  древнее  благочестие,  какое  мы приняли от прародителя
нашего Владимира,  а нового,  чужого,  не  приноси,  если  же  принесешь
что-нибудь  новое  и  чужое,  то  мы не примем".  Исидор обещался крепко
стоять в православии,  но уже  на  дороге  православные  спутники  стали
замечать  в  нем  наклонность  к  латинству:  так,  в  Юрьеве  Ливонском
(Дерпте),  когда русское народонаселение города вышло к нему навстречу с
священниками  и  крестами и в то же время вышли навстречу немцы с своими
крестами,  то он подошел сначала к последним.  На соборе  Исидор  принял
соединение: между другими побуждениями Исидор мог иметь в виду и большие
средства к поддержанию единства митрополии, большие удобства в положении
русского  митрополита,  когда князья - московский и литовский - не будут
разниться в вере.  Но в Москве не хотели  иметь  в  виду  ничего,  кроме
поддержания  древнего  благочестия и когда Исидор,  возвратясь в Москву,
принес новое и чужое,  когда начал называться легатом  папиным  и  велел
носить  пред  собою  крыж  латинский  и три палицы серебряные,  когда на
литургии велел поминать  папу  вместо  патриархов  вселенских,  а  после
литургии  велел  на  амвоне  читать грамоту о соединении церквей,  когда
услыхали,  что дух св.  исходит от отца и сына,  что хлеб  бесквасный  и
квасной  может  одинаково претворяться в тело Христово и прочие новизны,
то великий князь назвал Исидора латинским ересным прелестником,  волком,
велел  свести  его  с митрополичьего двора и посадить в Чудове монастыре
под стражу,  а сам созвал епископов,  архимандритов, игуменов, монахов и
велел   им  рассмотреть  дело.  Те  нашли,  что  все  это  папино  дело,
несогласное с божественными правилами и преданиями;  а между тем  Исидор
успел бежать из заключения. Великий князь не велел догонять его.