Но в то время,  как в Московском княжестве происходила эта знаменитая
усобица  между  правнуками  Калиты,  усобица  первая  и последняя,  ясно
показавшая,  что Московское княжество основалось на  новых  началах,  не
допускающих  родовых  счетов  и  родовых усобиц между князьями,  - в это
время что же делали великие князья, давние соперники московских, - князь
рязанский  и  тверской?  Отчего  они  не  воспользовались  усобицею и не
постарались усилиться на счет Москвы? Как видно, они были так слабы, что
им не приходило и на мысль подобное предприятие.  Этим князьям давно уже
оставалось на выбор  -  подчиниться  московским  или  литовским  великим
князьям,  смотря  по тому,  которые из них возьмут верх.  Когда усиление
Московского  княжества  было  приостановлено  усобицею  между  потомками
Калиты,  рязанский князь Иван Федорович почел нужным примкнуть к Литве и
заключил с Витовтом следующий договор:  "Я, князь великий Иван Федорович
рязанский,   добил  челом  господину  господарю  моему,  великому  князю
Витовту,  отдался ему на службу:  служить мне ему верно,  без хитрости и
быть  с  ним  всегда заодно,  а великому князю Витовту оборонять меня от
всякого.  Если будет от  кого  притеснение  внуку  его,  великому  князю
Василию  Васильевичу,  и если велит мне великий князь Витовт,  то по его
приказанию я буду пособлять великому князю Василию  на  всякого  и  буду
жить  с  ним  по  старине.  Но  если начнется ссора между великим князем
Витовтом и внуком  его,  великим  князем  Василием,  или  родственниками
последнего,  то  мне  помогать  на них великому князю Витовту без всякой
хитрости.  А великому князю Витовту не вступаться в  мою  отчину,  ни  в
землю,  ни в воду, суд и исправу давать ему мне во всех делах чисто, без
переводу:  судьи его съезжаются с моими судьями и судят,  целовав крест,
безо всякой хитрости, а если в чем не согласятся, то решает дела великий
князь Витовт".  Временем этого подданства и договора можно положить 1427
год:  от  15 августа этого года Витовт писал к великому магистру Ордена,
что во время поездки его по  русским  областям  явились  к  нему  князья
рязанские   -  переяславский  и  пронский,  также  князья  новосильский,
одоевский и воротынский и все поддались ему;  что потом приехала к  нему
дочь,  великая княгиня московская,  которая с сыном и великим княжеством
своим,  с землями и людьми отдалась в  его  опеку  и  оберегание.  Таким
образом,  чего,  с одной стороны, не успевали сделать князья московские,
то,  с другой,  доканчивали литовские,  отнимая независимость и у князей
Восточной  Руси,  заставляя их вступать к себе в службу.  В одно время с
рязанским князем и великий князь пронский заключил точно такой договор с
Витовтом  - "Служить ему верно,  безо всякия хитрости".  Но когда Витовт
умер и Литва ослабела от междоусобий, а в Москве Василий Васильевич взял
явный  верх,  тогда  тот  же  рязанский  князь Иван Федорович примкнул к
Москве и,  умирая,  в 1456 году отдал осьмилетнего сына своего  на  руки
великому  князю  Василию:  последний  перевез  малютку  Василия вместе с
сестрою к себе в Москву,  а в Рязань и другие  города  княжества  послал
своих наместников.
   В Твери  в  1426  году  умер  великий  князь Иван Михайлович во время
сильного морового поветрия;  Ивану наследовал сын его  Александр,  но  и
этот  умер  в  том же году;  старший сын и наследник его,  Юрий,  княжил
только  четыре  недели  и  умер;  место  Юрия  занял  брат   его   Борис
Александрович, тогда как оставался еще в живых двоюродный дед его, князь
Василий Михайлович кашинский.  Василий,  как видно,  не  хотел  уступать
своего старшинства без борьбы,  и Борис спешил предупредить его: под тем
же годом встречаем известие,  что князь Борис Александрович схватил деда
своего Василия Михайловича кашинского. Но если старый порядок вещей явно
везде рушился,  то новый не установился еще  окончательно:  Борис  занял
главный  стол  мимо  старых  прав  двоюродного  деда  и  мимо новых прав
племянника от старшего брата,  ибо у князя Юрия  Александровича  остался
сын   Иван,   который   не   наследовал   отцу  в  Твери  и  должен  был
удовольствоваться уделом Зубцовским.  Во время малолетства  Василиева  и
смут московских и Борис тверской,  подобно рязанскому князю,  примкнул к
Литве,  хотя на гораздо выгоднейших условиях:  в 1427 году он заключил с
Витовтом  договор,  по которому обязался быть с литовским князем заодно,
при его стороне,  и помогать на всякого без исключения;  Витовт с  своей
стороны  обязался  оборонять  Бориса от всякого думою и помощию.  В этом
договоре всего любопытнее то,  что тверской великий князь  не  позволяет
Витовту  никакого  вмешательства  в  отношения  свои к удельным тверским
князьям - знак, что в описываемое время все великие князья в отношении к
удельным  преследовали  одинакие  цели,  все  стремились  сделать  их из
родичей подручниками,  подданными.  Борис говорит  в  договоре:  "Дядьям
моим,  братьям  и  племени моему - князьям быть у меня в послушании:  я,
князь великий Борис Александрович,  волен,  кого жалую,  кого  казню,  и
моему господину деду, великому князю Витовту, не вступаться; если кто из
них захочет отдаться в службу к моему господину деду вместе  с  отчиною,
то  моему  господину  деду  с отчиною не принимать;  кто из них пойдет в
Литву,  тот отчины лишится:  в отчине его волен я,  князь великий  Борис
Александрович".  Вследствие  этого  договора тверские полки находились в
войске Витовта,  когда последний в 1428 году воевал Новгородскую  землю.
Но  по смерти Витовта начинается беспрестанное колебание тверского князя
между  союзом  литовским  и  московским,  причем   Борис   Александрович
сохраняет   равенство   положения,  пользуясь  благоприятными  для  себя
обстоятельствами,  т.  е.  тем,  что оба сильнейшие  князя  были  заняты
внутренними  смутами и не имели возможности действовать наступательно на
Тверь.  Так,  дошел до нас договор  тверского  князя  с  великим  князем
Василием  Васильевичем  и двоюродными братьями его - Димитрием Шемякою и
Димитрием Красным.  Борис Александрович  выговаривает,  чтоб  московский
князь  не принимал тверских областей в дар от татар.  Оба князя клянутся
быть заодно на татар,  на ляхов,  на литву, на немцев; Борис обязывается
сложить  целование  к  Сигизмунду литовскому,  объявив ему,  что Тверь в
союзе с Москвою,  и без князя московского не заключать  договоров  ни  с
каким князем литовским.  Мы видели,  что тверской князь,  находившийся в
близком свойстве с князем можайским,  соединился с последним  и  Шемякою
против  Василия,  но тотчас же и принял сторону его,  увидавши,  что все
Московское княжество против Шемяки; мы видели также, что Борис в награду
за  помощь  выговорил  у  Василия  согласие  на брак его старшего сына и
наследника,  Ивана,  на своей дочери Марии.  Между тем у тверского князя
была война с литовским, и войска последнего взяли Ржеву. Это, как видно,
заставило Бориса заключить мир с Казимиром литовским,  который возвратил
Ржеву,  но  за  это  Борис  обязался быть в постоянном союзе с литовским
князем,  помогать ему на всех,  никого не исключая. И московский великий
князь,  заключая в том же году договор с Казимиром,  объявляет тверского
князя на стороне литовской, о своих же отношениях к нему говорит, что он
с  ним в любви и докончании.  Но после 1454 года опять встречаем договор
тверского князя с московским,  в котором оба  клянутся  быть  заодно  на
татар,  на  ляхов,  на  литву  и  немцев.  В  этом договоре замечательно
следующее условие:  "Что отступил от тебя князь Иван  можайский  да  сын
Димитрия  Шемяки,  князь Иван,  или который другой брат тебе сгрубит:  и
мне,  великому князю Борису, и моим детям, и братьям моим младшим к себе
их  не  принимать;  а  быть нам с тобою на них заодно и с твоими детьми.
Также,  если кто из моих братьев младших или меньших мне, великому князю
Борису,  сгрубит или моему сыну, князю Михаилу, и меньшим моим детям, то
тебе, великому князю Василию, и твоим детям великому князю Ивану и князю
Юрию, и меньшим твоим детям к себе их не принимать; а быть вам со мною и
с моими детьми на них заодно".  Оба свата обязываются в заключение,  что
если один из них умрет, то оставшийся в живых должен заботиться о жене и
детях  умершего.  И  в  сношениях  с  князем  тверским  митрополит  Иона
принимает  деятельное  участие.  До  нас  дошло послание его к тверскому
епископу о том,  чтоб тот убедил своего  князя  подать  помощь  великому
князю  Василию  против  татар.  "Благословляю  тебя,  - пишет митрополит
епископу,  - чтоб ты сыну моему,  великому князю Борису  Александровичу,
говорил  и  бил челом и докучал твердо,  по своему святительскому долгу,
чтоб он послал своих воевод к  великому  князю  Василию  Васильевичу  на
безбожных,  ибо сам ты знаешь, что если великий князь Василий Васильевич
получит над ними верх,  то это будет общее добро обоих великих государей
и  всего  нашего православного христианства".  Так духовенство старалось
тогда поддержать сознание об общих русских выгодах.
   Рязань и Тверь постоянно колебались между Москвою и Литвою;  Новгород
Великий  хотел  быть  самостоятельнее,  тем  более  что  теперь  он  был
порадован возобновлением усобиц между самими  князьями  московскими.  Во
время  этих  усобиц  новгородцы  следовали правилу признавать победителя
своим князем,  но между тем давать у себя убежище и побежденному; так, в
1434 году нашел в Новгороде убежище Василий Васильевич,  и в том же году
видим там и противника его, Василия Юрьевича Косого. Но последний, кроме
почетного  приема,  не  мог ничего получить от новгородцев и,  уезжая от
них,  пограбил их волости. Угрожаемый Косым, Василий Васильевич заключил
в  1435  году договор с новгородцами,  по которому обещал отступиться от
всех новгородских земель, захваченных его предшественниками, - Бежецкого
Верха,  волостей на Ламском Волоке и Вологде, а новгородцы обещали также
отступиться от всего следующего великому князю и для этого  обязались  с
обеих  сторон  выслать  своих  бояр на развод земли.  Новгородцы выслали
своих бояр в назначенный срок, но московские бояре не явились. Несмотря,
однако,  на это,  открытой вражды не было; когда в 1437 году от великого
князя из Москвы  приехал  в  Новгород  князь  Юрий  Патрикеевич  просить
черного  бору,  то  новгородцы  черного  бору  дали;  с  другой стороны,
московский князь был занят борьбою с Косым и татарами.  Но в 1441  году,
когда со всех сторон было спокойно,  Василий прислал в Новгород складную
грамоту и повоевал волостей новгородских много вместе  со  псковитянами,
которые  опустошили  новгородские  владения  на 300 верст в длину и 50 в
ширину;  двое  тверских  воевод  были   также   в   полках   Василиевых.
Новгородские  воеводы  с своей стороны много воевали за Волоком по земле
великокняжеской;  тем не  менее  новгородцы  послали  в  город  Демон  к
великому князю владыку, бояр и житых людей, которые купили у него мир на
старинных условиях - за 8000 рублей.  Если мы,  основываясь на  договоре
великого  князя  с  Шемякою  1440  года,  предположим  смешение  годов в
летописях и отнесем войну Василия Васильевича с Шемякою к  1439  и  1440
годам  вместо 1442,  то будем в состоянии объяснить себе причину разрыва
великого князя с Новгородом в 1441 году: во время войны своей с Василием
Шемяка  убежал в новгородские владения на Бежецком Верху и оттуда послал
сказать новгородцам: "Примите меня на своей воле". Те отвечали: "Хочешь,
князь, приезжай к нам, а не хочешь, то как тебе любо".
   1444 год  был  тяжек для Новгорода:  с одной стороны напали немцы,  с
другой стороны тверичи неизвестно  по  какому  поводу  опустошили  много
пограничных волостей новгородских; тогда великий князь литовский Казимир
прислал сказать новгородцам: "Возьмите моих наместников на Городище, и я
вас  обороню,  я  для вас не заключил мира с великим князем московским".
Новгородцы не приняли этого предложения, не было им обороны ни от Литвы,
ни  от  Москвы  против  князя  тверского,  который  опять  взял у них 50
волостей вместе с Торжком.  Плен великого князя Василия у  татар  придал
тверскому князю еще больше смелости:  он прислал своих людей и воевод на
Торжок, разогнал, ограбил остальных его жителей, иных погубил, на других
взял  окуп,  свез  в Тверь 40 возов товару московского,  новгородского и
торжокского,  из них несколько потонуло  в  реке.  Притесняемые  Тверью,
новгородцы  по  крайней  мере  могли  надеяться  спокойствия  со стороны
Москвы, где опять начались усобицы; Шемяка восторжествовал над Василием,
но был слаб и потому прислал поклонщиков в Новгород и заключил с ним мир
на всех старинах.  Шемяка недолго княжил в Москве;  в новой войне его  с
Василием новгородцы,  по словам их летописца, не вступились ни за одного
и  тем  самым  уже  возбуждали  неудовольствие  победителя;  еще   более
раздражали  они  его  тем,  что,  по  обычаю,  приняли  к  себе  Шемяку.
Митрополит Иона и тут  вступился  в  дело;  несколько  раз  писал  он  к
новгородскому  архиепископу Евфимию и к новгородцам,  чтоб они поберегли
себя душевного ради устроения  и  тишины.  Новгородцы  с  своей  стороны
присылали к митрополиту с просьбою, чтоб бил челом за них великому князю
и дал для их послов опасные грамоты.  Опасные грамоты были даны  с  тем,
чтобы  новгородцы  отправили  в Москву своих послов,  людей больших,  по
своим делам,  а чтоб Шемяка прислал своего посла с чистым покаянием бить
челом своему господину и старшему брату,  великому князю,  и жалованья у
него просить.  Новгородцы  прислали  своих  послов,  людей  великих,  но
прислали  ни  с  чем;  Шемяка прислал также своего боярина,  но с такими
условиями,  на которые в Москве никак не хотели согласиться.  Митрополит
жаловался  на  это  новгородскому  владыке,  зачем  Шемяка посылает свои
грамоты с великою высостию,  о своем преступлении  и  о  своей  вине  ни
одного слова пригодного не приказывает.  Между тем новгородцы продолжали
держать  Шемяку,  и  владыка  в  письмах  к  митрополиту  оправдывал  их
старинным  обычаем,  по которому каждый князь,  приехавший к св.  Софии,
принимался с честию,  указывал,  что и сам  митрополит  называет  Шемяку
сыном.  Иона отвечал на это:  "Прочти хорошенько все мои грамоты,  какие
только я к тебе писал,  и вразумись, мог ли я называть сыном того князя,
с которым не велю детям твоим, новгородцам, ни пить, ни есть, потому что
он сам себя от христианства отлучил.  Ты сам видел грамоту,  которую  он
написал на себя, и после сколько зла наделал, сколько крови христианской
пролил? После того можно ли князя Дмитрия называть сыном церкви божией и
нашего смирения?  Я тебе писал и теперь пишу, что я и вместе со мною все
владыки  и  все  священство  Русской   земли   считаем   князя   Дмитрия
неблагословенным  и отлученным от божией церкви.  Ты пишешь,  что прежде
русские князья  приезжали  в  дом  св.  Софии,  в  Великий  Новгород,  и
новгородцы  честь  им  воздавали  по  силе,  а прежние митрополиты таких
грамот с тягостию не посылывали;  но скажи мне,  сын,  какие это прежние
князья  приезжали  к вам,  сделавши такое зло над своим старшим братом и
оставя у вас княгиню свою,  детей и весь кош,  ходили от вас  в  великое
княжение  христианство губить и кровь проливать?  Как прежде не бывало в
нашей земле братоубийства и к  вам  с  таким  лихом  ни  один  князь  не
приезжал,  так  и  прежние митрополиты в Великий Новгород таких грамот с
тягостию не посылывали".
   Новгородцы все не слушались и держали Шемяку до самой его смерти; они
должны были ждать мести из Москвы, и вот, управившись с князем можайским
и татарами, Василий в 1456 году выступил в поход против Новгорода за его
неисправление.  В  Волоке  собрались  к  нему  все  князья  и воеводы со
множеством войска; из Новгорода также явился туда посадник с челобитьем,
чтоб  великий  князь пожаловал - на Новгород не шел и гнев свой отложил.
Но Василий не принял челобитья и продолжал поход,  отправивши наперед на
Русу  двоих воевод,  князя Ивана Васильевича Оболенского-Стригу и Федора
Басенка,  а сам остановился в Яжелбицах. Стрига и Басенок вошли в Русу и
захватили   здесь   много  богатства,  потому  что  жители,  застигнутые
врасплох,  не успели убежать и спрятать свое имение.  Московские воеводы
отпустили  главную рать свою назад с добычею,  а сами с немногими детьми
боярскими  поотстали  от  нее,   как   вдруг   показалось   пятитысячное
новгородское  войско.  Москвичи,  которых  не  было  и двухсот,  сначала
испугались, но потом начали говорить: "Если не пойдем против них биться,
то   погибнем  от  своего  государя  великого  князя;  лучше  помереть".
Схватиться им в рукопашный бой с новгородцами было нельзя; мешали плетни
и свежие сугробы;  тогда воеводы придумали средство: видя на новгородцах
крепкие доспехи,  они велели стрелять по лошадям,  которые начали от ран
беситься и сбивать всадников. Новгородцы, никогда и прежде не любившие и
не умевшие биться верхом,  никак не могли сладить с лошадьми,  не  умели
действовать  и  длинными  копьями  и  валились  под  коней своих,  точно
мертвые.  Московские воеводы одержали решительную победу, много перебили
неприятелей,  взяли  в плен посадника Михаила Тучу,  но других пленников
было мало,  потому что некому было брать их.  Когда беглецы  принесли  в
Новгород  весть  о  своем  поражении,  то  поднялся сильный плач,  потом
зазвонили в вечевой колокол;  сошелся весь город на вече,  и стали  бить
челом  владыке  Евфимию,  чтоб  ехал  вместе с посадниками,  тысяцкими и
житыми людьми к  великому  князю  просить  о  мире.  Владыка  приехал  в
Яжелбицы,  стал  бить челом сперва князьям и боярам,  а потом уже самому
великому князю, который принял челобитье, дал мир, но взял за него 10000
рублей кроме того,  что получили князья и бояре.  Договор, заключенный в
Яжелбицах,  дошел до нас здесь кроме обычных старинных условий встречаем
следующие  новые:  1)  вечевым  грамотам не быть;  2) печати быть князей
великих;  3) Великий Новгород не будет принимать к себе князя можайского
и его детей,  князя Ивана Дмитриевича Шемякина и его детей, его матери и
зятьев;  и после,  если какой-нибудь лиходей великим князьям  приедет  в
Новгород,  то  Новгороду  его  не  принимать,  приедет  ли  он  прямо из
Московской земли или побежит сперва  в  Литву  или  к  немцам  и  оттуда
приедет  в Новгород.  Что оставалось новгородцам после таких условий?  В
Суздальской земле,  как они продолжали называть новую Русь,  теперь один
великий  князь,  ибо  великие  князья - тверской и рязанский - по своему
относительному бессилию готовы стать его подручниками или отказаться  от
своих  владений;  татары  уже  не  вступаются  в дела князей,  их ярлыки
недействительны;  последний поход показал новгородцам их  бессилие  пред
полками московскими: теперь эти полки постоянно будут готовы устремиться
к Новгороду,  ибо не будут более заняты усобицами;  притом же новгородцы
поклялись  не  вмешиваться в междоусобия княжеские,  не принимать к себе
врагов Василия и его сына.  Новгородцы  понимали  всю  трудность  своего
положения,  предчувствовали  приближающееся  падение своего быта,  и это
произвело в некоторых из них неукротимую ненависть к московскому  князю,
отнявшему  у  веча  печать  и  грамоты.  В  1460 году Василий с младшими
сыновьями -  Юрием  и  Андреем  -  поехал  в  Новгород:  вечники  начали
сговариваться,  как бы убить его и с детьми; намерение не было приведено
в исполнение только потому,  что архиепископ  Иона  представил  всю  его
бесполезность:  с Василием не было старшего сына, Иоанна; смерть старого
князя могла  бы  только  возбудить  всеобщую  ненависть  к  новгородцам,
навлечь  на  них  страшную месть сына Василиева;  некоторые хотели убить
лучшего и вернейшего воеводу великокняжеского, Федора Басенка, но и этот
замысел не удался.