У русских славян главным праздником русалок  был  Семик,  велик  день
русалок;  в это время,  при конце весны,  совершались проводы последних.
Конец русальной  недели,  Троицын  день,  был  окончательным  праздником
русалок,  в  этот день русалки уже падают с деревьев,  перестает для них
пора весенних наслаждений.  В первый понедельник Петрова поста бывало  в
некоторых местах игрище - провожанье русалок в могилы.  В тесной связи с
русалками находятся водяные дедушки,  лешие,  кикиморы и проч.  Мертвецы
были  известны  еще  под  именем  навья  и представлялись в виде существ
малорослых, карликов (людки).
   Вот главные  первоначальные  черты  верований  восточных  славян.   С
течением времени эти первоначальные черты могли искажаться: одно и то же
божество у различных племен носило разные названия; после, при сближении
племен,  различные  названия  могли  явиться  уже различными божествами.
Фантазия стремится  олицетворять  и  обожать  явления  природы,  которые
первоначально   являются   произведением   главной   силы;  естественно,
олицетворялись весна и зима,  жизнь и смерть природы, - одна под образом
прекрасной девы, другая - безобразной старухи и т. п. Стихийные божества
первоначально не имеют пола и потому  после  легко  меняют  его;  солнце
могло быть легко и мужеского и женского пола,  мужем и женою месяца, так
было не у одних славян.  Но главными исказителями первоначальной религии
народа  являются  всегда  и везде жрецы и художники;  вот почему у наших
восточных славян, у которых не было класса жрецов и не был распространен
обычай  изображать  божества  в  кумирах,  религия сохранилась в гораздо
большей простоте,  чем у западных славян,  у которых городская  жизнь  и
сильное  чуждое  влияние  повели и к образованию жреческого класса,  и к
распространению храмов и кумиров. Летописи молчат о существовании храмов
и  жрецов  у наших восточных славян;  нельзя предположить,  что,  если б
храмы  существовали,  то  летописцы  умолчали  б  о  их  разрушении  или
превращении   в   церкви   при   рассказе   о  введении  христианства  и
ниспровержении идолов.  Летописи молчат также и о жрецах;  князь  ставит
идолов,  князь  приносит  жертвы,  толпа  требует человеческой крови для
богов,  о жрецах ни слова; князь переменяет веру, все люди делают то же,
и  жрецы  не  только  не  противятся,  но  о них нет даже и помину.  Эта
неразвитость общественного богослужения,  отсутствие храмов и жрецов  не
должны  нисколько  поражать  нас  -  все это необходимо при том быте,  в
котором жили славяне,  в каждом роде старший был  вместе  и  жрецом,  он
приносил жертвы, он гадал о будущем.
   Но если не было храмов, то где же и как приносились жертвы старшинами
родов?  Природными жертвенниками,  алтарями для младенчествующих народов
служили  горы,  скалы,  камни  огромной величины.  Наша природа скупа на
возвышенности и камни, зато щедра на естественные капища (шатры, навесы)
-   многоветвистые  деревья:  под  ними-то  преимущественно  совершались
религиозные обряды,  приносились жертвы;  дерево (по преимуществу  дуб),
выбранное   для   этого,   освящалось   и   становилось  само  предметом
благоговейного уважения,  как местопребывание богов,  куда они стекались
для принятия жертв.  Обычай приносить жертвы под деревьями мог произойти
и от того,  что первоначально жертва назначалась для душ умерших, а души
умерших,   по   всеобщему  верованию,  обитали  в  лесах,  на  деревьях,
преимущественно на дубах.  Кроме деревьев,  жертвы приносились  также  у
воды.  Славяне  смотрели  на жертву именно как на трапезу,  поставляемую
богам;  и по введении христианства  жертвы  продолжались  по-старому,  в
домашнем кругу,  предлагались душам усопших родичей и рожаницам, и опять
в смысле трапезы,  покорма.  Есть известие,  что у русских  славян  были
также  в  обычае  человеческие  жертвы,  которые  у народов были большею
частию  умилостивительные:  при  каких-нибудь   общественных   бедствиях
думали,  что  божество  гневается  за чьи-нибудь грехи,  и потому искали
преступника,  которого и приносили  в  умилостивительную  жертву;  потом
приносили  обыкновенно  в  жертву  богам  пленников по господствовавшему
мнению, что побежденный есть грешник, разгневавший божество.
   Если у восточных славян не было жреческого класса,  зато были волхвы,
гадатели, кудесники, ведуны, ведьмы. О волхвах славянских мы знаем очень
мало, но нет сомнения, что они имеют тесную связь с волхвами финскими по
близкому  соседству  и  союзничеству этих двух народов,  тем более,  что
после,  по принятии христианства,  волхвы  преимущественно  являются  на
финском севере и оттуда мутят славянское народонаселение.  Финское племя
искони отличалось наклонностию к  волшебству,  искони  славилось  им:  у
финнов  преимущественно  было  развито  учение о злых божествах,  о злых
духах и о сообщении с ними.
   История застает финское племя на крайнем севере;  очень вероятно, что
Геродотовы  андрофаги,  меланхлены  и  фиссагеты  принадлежали  к  этому
племени.  Немецкое название чудского племени - финны впервые встречаем у
Тацита;  Птолемей  упоминает  также  о  финнах;  у Иорнанда в искаженных
именах народов,  покоренных готским королем Германарихом,  можно  узнать
чудь, весь, мерю, мордву, черемису, и, быть может, даже пермь. Начальный
летописец русский знает следующие финские народы,  жившие в его время  в
полунощных  странах и платившие дань Руси:  чудь,  меря,  весь,  мурома,
черемись,  мордва, пермь, печора, ямь. Общеплеменное название финны есть
название немецкое,  чудь - славянское, суомалайн - своенародное. Финн на
немецком языке означает жителя  болотной,  влажной  низменности;  то  же
означают  и  финские  названия разных племен,  например емь или ям (Ham)
значит мокрый,  водяной,  весь объясняется из финского Vesi  -  вода.  И
теперь   финские   имена   местностей   встречаются  преимущественно  на
болотистых пространствах.  Наш летописец указывает нам  финские  племена
преимущественно  около  озер;  в половине IX века южные границы финского
племени с славянским можно положить в  области  Москвы-реки,  где  финны
должны   были   сталкиваться  с  славянским  племенем  вятичей,  селения
последних мы имеем право продолжить до реки  Лопасни,  потому  что,  как
видно,  все  вятичи  принадлежали  к  Черниговскому  княжеству,  а город
Лопасня был пограничным городом этого княжества с  Суздальским.  Селения
вятичей должны были уже соприкасаться с селениями финских племен, потому
что в Бронницком уезде Московской  губернии  находим  реку  Мерскую  или
Нерскую,  которая  именем  своим  ясно  показывает,  что  протекала чрез
старинную землю мери.
   Если не  самые  древние,  то  по  крайней  мере  одни  из  древнейших
обитателей  Русской  государственной  области,  финны  имели  незавидную
участь:  с трех сторон теснили  их  народы  славянского,  германского  и
турецкого  племени;  мы  видим,  как у нас финны постоянно уступают пред
славянами,  подчиняются влиянию их  народности,  приравниваются  к  ним;
причину  такого  явления  из  внешних  обстоятельств объяснить нетрудно.
Сначала мы видим, что племена славянские и финские живут на равной ноге;
финны  вместе  с  славянами призывают князей - нарядников,  но старший и
скоро единственный князь утверждает свой стол среди племени славянского;
потом мы видим движение князей к югу, по великому водному пути до самого
Черного  моря;  стол  княжеский  утверждается  в  Киеве,  основы  нового
государства  полагаются  преимущественно  к  югу от Новгорода,  по обеим
сторонам Днепра,  но живущее здесь народонаселение принадлежит сплошь  к
племени  славянскому.  Славянские племена соединяются под одною властию,
чрез это единство приобретают  силу  материальную,  а  потом  и  начатки
образованности  христианской,  и  таким  образом  получают  над финскими
племенами материальное и духовное преимущество, пред которым те и должны
были  преклониться.  Можно  сказать  только  одно,  что славянское племя
воспиталось при более благоприятных  природных  обстоятельствах  и,  уже
окрепнув  на  юго-западе,  явилось  среди  финнов на северо-востоке.  По
нашему летописцу  видно,  что  финны  имели  города,  подобно  славянам,
подобно  последним  терпели  от  родовых  усобиц  по  изгнании  варягов,
вследствие чего  вместе  с  ними  и  призвали  князей;  в  скандинавских
преданиях  финны являются искусными кузнецами,  финские мечи славятся на
севере.  От этих оседлых промышленных финнов,  соседивших с славянами  и
союзных  с  ними,  должно отличать северных их соплеменников,  лапонцев,
которых,  как  видно,  суровая  природа  остановила  на  низшей  ступени
человеческого  развития,  и  теперь  в  характере  собственных  финнов и
лапонцев замечается такое же различие,  как между мужеством и  детством.
Бесспорно, последних разумеет Тацит, когда описывает образ жизни финнов,
когда говорит об их изумительной дикости, гнусной скудости: нет у них ни
оружия,  ни лошадей, ни домов; пища у них - трава, одежда - кожи, ложе -
земля;  вся  надежда  их  в  стрелах,  которые  по   недостатку   железа
заостриваются  костями;  охота  питает  мужей  и жен.  Детям нет другого
убежища от зверей  и  непогоды,  кроме  шатров,  кое-как  сплетенных  из
древесных  ветвей  -  сюда возвращаются с охоты молодые,  здесь отдыхают
старики.  Но вести такой образ  жизни,  продолжает  Тацит,  они  считают
блаженнее,  чем  трудиться на поле,  строить дома,  с надеждою и страхом
смотреть на свои и чужие имущества.  Безопасные от людей,  безопасные от
богов,  они достигли самого трудного - отсутствия желаний.  Здесь нельзя
не обратить внимания на слова Тацита  о  том,  что  финны  считают  себя
блаженными  и  достигли самого трудного - отсутствия желаний;  эти слова
объясняют нам происхождение сказки о  блаженных  гипербореях:  мыслители
древних    образованных    народов,    утомившись    волнениями   жизни,
проистекавшими от  ничем  неудовлетворимых  страстей  человека-язычника,
любили с завистью останавливаться на диких народах,  у которых почти нет
никаких желаний,  которые не могут ни много приобретать, ни много терять
и  потому не подвержены мучительным колебаниям между страхом и надеждою,
не боятся ни людей,  ни богов;  у Геродота боги  завидуют  человеческому
благополучию и потому не допускают ему продолжаться.
   В жалком виде представляется нам быт финских племен, живущих к югу от
Финского залива;  слабости духовной у этих племен соответствует слабость
тела,  соединенная,  однако,  с  высшею  степенью  нечувствительности ко
внешним впечатлениям; ни один из европейских народов не обнаруживает так
мало духовного напряжения,  не является так забитым;  эстонец, например,
отличается резко от своих соседей - русских и латышей тем,  что вовсе не
поет,   пляска   ему   почти  неизвестна.  Неблагоприятные  исторические
обстоятельства,  могшие иметь вредное влияние на развитие этого племени,
нам  известны,  но  сколько  сама  природа  племени  содействовала  этим
обстоятельствам, решить трудно.
   В тесной связи с славянскими племенами  на  западе  находилось  племя
литовское,  игравшее  важную  роль  в  нашей  истории и потом вошедшее в
состав Русского государства.  К литовскому племени принадлежали  древние
пруссы,  голяды,  судены,  корсь и нынешние литовцы и латыши.  Из многих
исследований о литовском племени и языке,  о  сродстве  их  с  соседними
племенами  и языками,  оказывается достоверным только то,  что славяне и
литовцы из всех индоевропейских  племен  суть  самые  ближайшие  друг  к
другу,  и  что  литовское  племя  с незапамятных пор обитало в настоящих
своих жилищах.  Это давнее и  постоянное  пребывание  на  одних  местах,
уединение,  которым  литовское  племя было обязано природе своей страны,
непривлекательной и с трудом доступной,  дали  ему  возможность  развить
свою  особую  религиозную  систему и строго подчинить ей свой быт.  Этим
литовское  племя  отличается  от  родственных  племен  -  славянского  и
германского,   которые  история  застает  в  движении,  в  беспрестанном
столкновении с чуждыми народами и государствами,  что препятствовало  им
утвердить свой религиозный быт на прочных основах,  а когда получили они
к тому возможность, то уже подверглись влиянию образованнейших народов и
должны  были принять другую,  высшую религию.  Германское племя только в
отдаленной Скандинавии,  славянское только на берегах  Балтийского  моря
могли  выработать  для  себя  более или менее прочные формы религиозного
быта,  чем  и  объясняется  упорное  сопротивление,  встреченное   здесь
христианством.
   У литовского племени подле князей мы видим жрецов с обширным влиянием
и кругом  деятельности;  князь  (Rikgs)  ведал  военные  дела,  все  что
относилось   к   внешней   защите   страны  и  к  сохранению  внутренней
безопасности;  верховный  жрец  (Криве)  заведовал  не   только   делами
богослужебными,  но  и  судебными,  был  верховным  судьею и нарядником.
Уставы,  обычаи литовского племени,  сходные  в  главном  с  уставами  и
обычаями  других соседних племен,  славянских и германских,  разнятся от
последних тем,  что проникнуты религиозным началом,  истекают  из  него:
так, например, мы видим, что у литовцев, точно так как у германцев, отец
семейства имел право убивать своих  больных  или  увечных  детей,  но  у
литовцев  этот  обычай  освящен был религиозным основанием:  "потому что
слуги литовских  богов  должны  не  стенать,  но  смеяться,  потому  что
бедствие  человеческое  причиняет  скорбь  богам  и  людям".  На  том же
основании дети имели право умерщвлять престарелых и  больных  родителей;
человеческие  жертвы  дозволялись и оправдывались:  "Кто в здоровом теле
захочет принесть в жертву богам себя или своего ребенка,  или домочадца,
тот  может  сделать это беспрепятственно,  потому что,  освященные через
огонь и блаженные,  будут они веселиться вместе с богами". Большая часть
верховных  жрецов  оканчивали  свою  жизнь  добровольным  сожжением  для
умилостивления гнева богов;  эти литовские воззрения или, лучше сказать,
воззрения,  общие всем соседним племенам,  но сохранившиеся у литовцев в
большей определенности и  связи,  имели  влияние  на  германский  обычай
приносить  в  жертву  князей  во  время  общественных  бедствий;  уже  в
христианские  времена  был  обычай  у  германских  и  славянских  племен
обвинять  князей  и  церковные власти в общественных бедствиях.  Женщины
также  страдали  в  подобных  обстоятельствах:  литовцы   прежде   всего
отделывались  от  них  во время голода,  а финны при своей наклонности к
суеверию  приписывали  чародейству  женщин  непосредственное  участие  в
произведении  последнего.  Если  женатый  человек будет уличен в связи с
девицею,  то его должно отдать псам на съедение, потому что он наругался
над богами,  живущими в состоянии супружества и девства.  Безбрачие было
необходимым условием для  Криве  и  для  всех  подчиненных  ему  жрецов;
женщина была, видимо, унижена, исключена из сообщества с мужчинами.
   Из литовских племен очень рано вошли в состав русских владений голяди
или голядь,  жившие по рекам Протве  и  Угре,  замешанные  среди  племен
славянских  - радимичей,  вятичей и новгородцев.  Каким же образом часть
литовского племени голядей попала так далеко на восток?  Простирались ли
так  далеко  древнейшие  жилища  литовского племени,  перерезанные после
движением славян с юга или голяди явились на Протве  и  Угре  вследствие
движения  с  запада,  точно  так,  как  тем  же путем явились славянские
лехитские племена радимичей и  вятичей?  Быть  может,  даже  переселение
голядей на восток находилось в связи с означенным переселением радимичей
и  вятичей,  с  другой  стороны,  природа  страны  голядов  и  некоторые
исторические  данные делают вероятным переселение части этого племени на
восток вследствие недостатка жизненных средств;  Галиндия  находилась  к
северу от Мазовии,  была наполнена множеством вод, густых лесов и пущей;
рассказывают,  что в одно время народонаселение Галиндии так  умножилось
вследствие долгого мира,  что средств к жизни стало недоставать, в таких
обстоятельствах  старшины  определили,  чтоб  в  продолжение  известного
времени  все  младенцы женского пола были умерщвляемы.  Понятно,  что ни
одно из приведенных предположений не может быть принято  преимущественно
перед другим, но все они, вместе взятые, достаточны для убеждения в том,
что наши голяди были родственны жителям литовской Галиндии.
   Кроме Литвы,  в наших летописях встречаем еще народ,  с которым  Русь
также  очень  рано входит в неприязненные столкновения и которого страна
после вошла в состав империи -  это  загадочный  народ  ятвягов.  Ятвяги
жили,  во-первых,  в западной части Полесья, потом - во всем Подляшье, в
части Мазовии,  находившейся между речкой Валпушей, впадающей в Нарву, и
Бугом;  наконец,  в  древней  Судавии.  О  происхождении ятвягов древние
писатели разногласят:  одни  говорят,  что  ятвяги  языком,  религиею  и
нравами  были  схожи  с Литвою,  пруссами и самогитами,  другие же,  что
ятвяги  совершенно  отличались  языком  от  славян  и  литвы.   Новейшие
исследователи   признают   их   потомками   язигов  сарматских,  но  без
положительно  ясных  доказательств.  Каково  бы  ни  было  происхождение
ятвягов,  народ  этот  является в истории диким,  разбойническим и очень
долго сохраняет язычество.  Веря в переселение душ,  ятвяги в битвах  не
обращались в бегство и не давались в плен,  но погибали вместе с женами;
вели образ  жизни  полуоседлый,  полукочевой.  Указывают  и  теперь  еще
остатки  ятвягов  в  Скидельском округе,  на левой стороне реки Пелясы и
Котры,  они резко отделяются от белоруссов  и  литовцев  смуглым  видом,
черным  платьем,  нравами  и обычаями,  хотя все уже говорят белорусским
языком с литовским произношением.  У белоруссов  в  Подляшье  существует
поговорка:  "Смотрит  ятвягом (выгляда як ядвинга)" в значении:  смотрит
разбойником.
   Таковы были ближайшие соседи славян в восточных  жилищах  их.  Первое
сколько-нибудь  верное  известие  о  судьбе этих народов мы встречаем не
ранее IV века по р.  х.,  когда они вошли во враждебные  столкновения  с
готами.  Во  II  или  начале  III  века  по  р.  х.  замечается движение
скандинаво-германских дружин под именем  готов  от  берегов  Балтийского
моря  к  Черному;  без  сомнения,  движение  это  совершалось по тому же
водному пути,  по которому после, в половине IX века, спускались дружины
варяжские. Только на трех кораблях, по преданию, явилась готская дружина
на Балтийском море,  но потом,  вобравши в  себя  пришельцев  из  разных
племен,  своих  и чужих,  образовалась на берегах Понта в многочисленный
народ,  который не давал покоя областям Империи; в IV веке готский вождь
Германарих  положил  было  основание  государству  в  таких  же обширных
размерах, в каких после явились владения Рюриковичей; владея тринадцатью
племенами,  между которыми легче других прочитываются имена чуди,  веси,
мери и мордвы,  Германарих обратился против герулов;  покорив последних,
двинулся против венедов.  Венеды,  говорит готский историк,  неопытные в
военном деле,  но сильные своей многочисленностию, вздумали было сначала
сопротивляться,  но  принуждены были покориться Германариху,  потому что
множество народа ничего не значит на войне,  прибавляет тот же  историк.
Эсты,  жители берегов прибалтийских, подчинились также Германариху, но в
то время,  как его оружие было так счастливо на западе,  в юго-восточных
степях    собиралась   гроза,   долженствовавшая   разрушить   громадное
государство готов при самом его рождении,  -  на  берегах  Дона  явились
гунны.  Как после,  в XIII веке,  русские не знали, откуда пришла на них
гроза татарская,  так теперь  готы  не  умели  определить  происхождения
гуннов;  только  сказка  говорила,  что  один из готских князей выгнал в
степь злых волшебниц,  которые совокупились там с нечистыми духами, и от
этого-то  совокупления  произошли чудовищные гунны.  Сначала жили они на
восточных берегах Азовского моря,  занимаясь охотою,  потом,  возросши в
числе,  устремились грабить соседние народы;  лань показала им дорогу на
противоположный берег  моря;  страх  напал  на  разноименные  варварские
народы,  здесь  обитавшие;  храбрые  аланы  не  могли  в битвах выносить
ужасного вида гуннов, потому что, собственно говоря, у них не было лица,
но вместо него безобразный кусок мяса,  на котором вместо глаз виднелись
какие-то пятна;  безобразные в самой молодости,  они старели без бород и
жили,  как  дикие  звери:  питались  кореньями и полусырым мясом зверей,
согревши его только немного под седлом; о домах не хотели знать, считали
их  могилами;  с молодости привыкли переносить непогоду,  голод и жажду;
раз надевши платье,  они не снимали его до тех пор,  пока  оно  само  не
свалится с них лоскутьями; безобразная обувь мешала им ходить; они вечно
сидели на своих маленьких,  но крепких лошадях, на седлах отправляли все
дела,  ели,  пили, спали, торговали, рассуждали. Никто из них никогда не
принимался за плуг; военнопленные должны были обрабатывать землю и пасти
стада.  Не  было  у  них ничего постоянного:  ни жилища,  ни закона,  ни
обычая;  коварство их,  гнев, жадность не сдерживались никакой религиею,
ни  даже  суеверием.  Жены  их жили на телегах,  где ткали грубый холст,
родили и воспитывали детей; в битвах принимали участие вместе с мужьями;
многоженство было у них в обычае.