Опера была и остается одним из самых демократичных жанров музыки. Не потому, что этот жанр легок для восприятия, и не потому, что пользуется всенародной популярностью. Скорее наоборот — популярность оперы в наше время ничтожно мала, а страх, внушенный ею, исключительно велик. В особенности когда речь идет о современной опере.
Причин тому много — и в неправильности способа общения действующих лиц, и в наличии множества других странных условностей, и в известном консерватизме сценического поведения певцов-актеров, и в отсутствии хороших голосов и т. д., и т. д.
И тем не менее — опера жанр демократичный, ибо соединяет в себе музыку — наиболее абстрактное и сложное из всех искусств, со словом, конкретной ситуацией, конкретным человеческим характером, и тем самым делает музыкальный язык любой эпохи более близким, более доступным. Кроме того, главный участник оперы — человеческий голос — является инструментом самым распространенным, самым выразительным и самым понятным.
Опера — одно из детищ эпохи Возрождения, воскресившей гуманистическую музыкальную драму древних греков. Возникшая как реакция против очень усложненного полифонического искусства нидерландцев, она с самого начала служила музыке [служила «продлению» музыки]. За свой без малого четырехсотлетний путь опера, распространившись во многих странах, вобрала в себя лучшее из народной музыки, из традиций народных зрелищ, и многие оперные мелодии в свою очередь становились любимыми и популярными в народе.
В наше время, когда музыкальная ситуация так сложна, когда разрыв между «музыкой быта» и музыкой академических жанров все увеличивается, когда, с одной стороны, слушателя пичкают киселем из Баха, метелок и тарелок, а с другой стороны — оглушают какими-нибудь симфоническими «фасадами» для флейты-solo, невольно думаешь об опере, с ее незаменимыми проясняющими качествами, об опере, где искренность высказывания сочеталась бы с демократичностью и благородством вкуса, со свежестью языка и новизной самого предмета высказывания.
В связи с этим хочется рассказать об опере «Горцы» молодого дагестанского композитора Ширвани Чалаева, премьера которой состоялась на днях в Ленинграде, в Малом оперном театре[1][1 В настоящее время — Санкт-Петербургский театр оперы и балета им. М. П. Мусоргского].
За годы Советской власти в жизни многочисленных ранее угнетенных народов России было много «первого». Не только первые заводы, больницы, школы, но и первые симфонии, оперы. «Горцы» — первая национальная дагестанская опера. Уже сам по себе этот факт — явление замечательное, один из итогов Советского, что ли, Возрождения народов Дагестана. А то, что опера эта — сочинение исключительное по своей талантливости, делает ее заметным явлением в современной советской опере.
Тема — становление в Дагестане Советской власти. Хозяева душ, «светочи тьмы» в горном ауле Кирит, первая цель которых — нажива, а первое оружие — обман, не хотят перемен.
Опираясь на древние «законы гор», ловко играя чувствами людей, разжигают они вражду, которой могло бы не быть. Гибнут двое юношей, отец теряет сыновей, девушка теряет возлюбленного. В мире стало одной трагедией больше. Но люди начали понимать — в горах нужны новые законы.
Ширвани Чалаев очень ярко, выразительно передает атмосферу времени и событий, поднимаясь в ряде номеров до подлинных художественных высот (плач отца, к примеру; хор «Вернулся домой»). Композитор обладает редким даром услышать глубинное содержание слова или фразы и находит для них точное по интонации и по драматургии решение. Пластичность его музыкального языка столь велика, а ощущение приемлемости того или иного литературного построения столь тонко, что почти нигде на протяжении всего сочинения нет диссонантности между музыкальной фразой и фразой литературной (либретто композитора и Г. Фере по мотивам драмы Р. Фатуева).
Многих композиторов, особенно сочиняющих оперы на современную тему, пугает проблема так называемых проходных фраз, то есть имеющих отношение только к развитию сюжета, а не к основному содержанию. К примеру, на фразу «Я иду в кино» сочиняется такая музыка, как будто человек собирается, по крайней мере, в рай. Кстати, неоправданная эмоциональная роскошь в подобных случаях, одна из причин, вызывающих вполне естественную слушательскую антипатию. Ширвани Чалаев талантливо избегает «проходных» фраз. Все подчинено содержанию, отчего форма делается лаконичной и разворачивается контрастными, но органично следующими один за другим эпизодами — от очень маленьких до весьма развернутых (особенно интересно в этом плане 1-е действие).
Музыка оперы пронизана интонациями лакского фольклора (Ширвани Чалаев — лакец, как и его старший коллега, хорошо известный ленинградцам Мурад Кажлаев). И это не случайно. Композитор влюблен в свою горную сторону, в свой народ, в его музыку. Он свой в аулах, он сам поет на свадьбах и вечеринках и записывает то, что поют другие. Огромный труд — 100 лакских народных песен — уже закончен. А композитор хочет собрать и записать все, что поет его народ. И именно живой сок народных интонаций делает творчество Ширвани Чалаева интересным и неповторимым. В его сочинениях народная музыка, обогащенная и развитая на основе достижений композиторской практики, обретает новую, неведомую ей, но ею порожденную силу.
В заключение хочется сказать о постановке оперы. Театр немало потрудился над созданием спектакля, и тем не менее досадно, что многое в сценическом воплощении не удовлетворяет. Прежде всего не на должной высоте музыкальная часть спектакля (музыкальный руководитель — дирижер Бубельников). Оркестр заглушает хор, подолгу не может попасть в один темп с солистами, баланс звучности оркестровых групп не везде найден правильно. Из исполнителей мужских партий особенно выделяется В. Кузнецов (Ай-Гази), поющий без нажима, четко. В его исполнении хорошо прослушивается мелодический рисунок. У исполнительниц женских партий есть общий недостаток — плохая дикция.
В режиссуре оперы также есть досадные просчеты, в особенности в постановке массовых хоровых сцен. Так могли выходить хоры и в «Русалке», и в «Аиде». А ведь даже тот факт, что горские женщины были в то время необычайно ущемлены в правах по сравнению с мужчинами — даже этот факт решительно мог бы повлиять на мизансцены хора, сделать их менее привычными.
От всей души хочется пожелать театру продолжить работу над спектаклем, чтобы от представления к представлению он становился лучше на радость всем, кто любит оперу, и тем, кто сможет ее после этого спектакля полюбить.