Вообще состояние здоровья, сон, питание, темпера-
тура, погода, обстановка и много других внешних условий
оказывают могучее влияние на наше настроение, а это
последнее -- на наши мысли. Потому-то от времени, даже
от места зависят в такой мере наши взгляды на разные
обстоятельства и наша способ-кость к труду. Гете гово-
рит: "Ловите хорошее настроение -- оно так редко посе-
щает нас".
Не только нам приходится выжидать угодно ли и ког-
да именно угодно будет появиться объективным представ-
лениям и оригинальным мыслям, но даже вдумчивое размыш-
ление о каком-либо личном деле не всегда удается нам в
тот час, какой мы заранее для него назначили и когда мы
к нему уже приготовились; оно часто само выбирает время
и тогда уже мысли текут своим порядком и мы можем прос-
ледить их с полным вниманием.
Обуздывая наше воображение, необходимо еще запре-
тить ему восстанавливать и раскрашивать когда-то пере-
житые несправедливости, потери, оскорбления, унижения,
обиды и т. п.; этим мы только разбудим давно задремав-
шую в нас досаду, гнев и другие низкие страсти, и тем
загрязним нашу душу. Неоплатоник Прокл дает прекрасное
сравнение: как в каждом городе рядом с благороднейшими,
выдающимися людьми живет всякий сброд, так и каждый,
даже лучший, благороднейший человек обладает с рождения
низкими и пошлыми свойствами человеческой, а то и зве-
риной натуры. Не следует возбуждать эти элементы к
восстанию, ни даже позволять им вообще высовываться на-
ружу, ибо они крайне отвратительны на вид, вышеупомяну-
тые образы фантазии -- это их демагоги. К тому же ма-
лейшая неприятность, причиненная людьми или вещами, ес-
ли постоянно ее пережевывать и рисовать в ярких красках
и в увеличенном масштабе -- может разрастись до чудо-
вищных размеров, и лишить нас всякого самообладания. Ко
всякой неприятности следует относиться как можно проза-
ичнее и трезвее, чтобы перенести ее по возможности лег-
че. -- Как маленькие предметы ограничивают поле зрения
и все закрывают собой, если поместить их близко у гла-
за, -- так же и люди, и предметы, ближайшим образом нас
окружающие, как бы незначительны и неинтересны они ни
были, чрезмерно занимают наше воображение и мысли, дос-
тавляя обычно одни неприятности и отвлекая от важных
мыслей и далее. С этим необходимо бороться.
14) При виде того, что нам не принадлежит, у нас
часто появляется мысль: "а что, если бы это было моим?"
-- и мысль эта дает нам чувствовать лишение. Вместо
этого следовало бы почаще думать: "а что, если все это
н е было моим"; -- другими словами, мы должны бы ста-
раться смотреть иногда на то, что у нас есть, так, как
будто мы этого недавно лишились, ибо только после поте-
ри мы узнаем ценность чего бы то ни было -- имущества,
здоровья, друзей, возлюбленной, ребенка, лошади, собаки
и т. д. Если усвоить себе предлагаемую мною точку зре-
ния, то, во-первых, обладание этими вещами доставит нам
больше непосредственной радости, чем раньше и, во-вто-
рых, заставит нас принять все меры к тому, чтобы избе-
жать потерь: -- мы не станем рисковать имуществом, сер-
дить друзей, подвергать искушению верность жены, будем
заботиться о здоровье детей и т. д.
Мы часто стараемся разогнать мрак настоящего рас-
четами на возможную удачу и создаем тысячи несбыточных
надежд, из коих каждая чревата разочарованием, наступа-
ющим тотчас же, как только наша мечта разобьется о су-
ровую действительность. Гораздо лучше было бы основы-
вать свои расчеты на великом множестве дурных возмож-
ностей; с одной стороны это побуждало бы нас принимать
меры к их предотвращению, с другой -- неосуществление
этой возможности доставляло бы нам приятный сюрприз.
Ведь после пережитого страха мы всегда заметно веселе-
ем. Далее, следовало бы иногда представлять себе круп-
ные несчастия, которые могли нас постигнуть, для того,
чтобы легче перенести те более мелкие, какие потом по-
разят нас на самом деле; тогда мы легко утешимся,
вспомнив о ненаступивших более крупных бедах. -- Одна-
ко, ради этого правила не должно пренебрегать предыду-
щими.
15) Так как все касающиеся нас дела и события нас-
тупают и текут порознь, без порядка и без взаимной свя-
зи, резко контрастируя одно с другим и не имея между
собою ничего общего, кроме того, что они все касаются
нас, -- то и мысли и заботы о них, для того чтобы им
соответствовать, должны быть столь же обрывочны. Следо-
вательно, принимаясь за что-нибудь, мы должны отрешить-
ся от всего остального и посвящать особое время разным
заботам, наслаждениям и испытаниям, совершенно забывая
пока об остальном; наши мысли должны быть, так сказать,
разложены по ящикам, причем, открывая один, следует ос-
тавлять остальные закрытыми. Этим путем мы достигнем
того, что нависшие тяжелые заботы не будут отравлять в
настоящем наших небольших радостей, и лишать нас спо-
койствия; одна мысль не будет вытеснять другой, забота
о каком-либо одном важном деле не заставит нас пренеб-
регать тысячью мелких дел и т. д. Тот же, кто способен
на высшие, благородные мысли, отнюдь не должен зани-
мать, погружать свой дух в личные выгоды и в низменные
заботы настолько, чтобы они закрыли доступ возвышенным
идеям; это поистине значило бы "ради самой жизни отре-
шиться от ее смысла". -- Правда, для того, чтобы следо-
вать этим директивам, как и для многого другого, необ-
ходимо самопринуждение; силы для него даст нам то сооб-
ражение, что каждый человек постоянно подчиняется гру-
бому принуждению извне, от которого не избавлен никто,
и что небольшое, разумно и вовремя примененное самопри-
нуждение может охранить нас от крупного внешнего наси-
лия -- как небольшая дуга внутреннего круга соответс-
твует иногда в 1000 раз большей дуге круга внешнего.
Ничто не избавит нас в такой мере от внешнего принужде-
ния, как самопринуждение; Сенека (ер. 37) выразил это
словами: "если хочешь подчинить себе все -- подчини се-
бя самого разуму". Наконец, ведь самопринуждением рас-
поряжаемся мы сами и потому, в крайнем случае, если оно
беспощадно и не слушается никаких доводов, причиняет
слишком сильную боль мы можем ослабить его, внешнее же
принуждение безжалостно, а потому и следует предупреж-
дать его посредством первого.
16) Направлять желания на определенную цель, сдер-
живать вожделения, обуздывать свой гнев, памятуя посто-
янно, что человеку доступна лишь бесконечно малая часть
того, чего стоит желать, и что, напротив, множество бед
непременно постигнут каждого; словом, воздерживаться и
сдерживаться -- таково правило, без соблюдения которого
ни богатство, ни власть не помешают нам чувствовать се-
бя несчастными. Гораций сказал по этому поводу: "среди
законов и искусившихся в знаниях мудрецов человеку жи-
вется легче всего: не поддавайся волнующим страстям, ни
страху, ни мелким корыстным надеждам".
17) "Жизнь состоит в движении", сказал справедливо
Аристотель; как наша физическая жизнь заключается в
постоянном движении, так и внутренняя, духовная жизнь
требует постоянного занятия чем-нибудь -- мыслями или
делом; доказательством тому служит то, что праздные, ни
о чем не думающие люди непременно барабанят по столу
пальцами или чем-нибудь другим. -- Наша жизнь -- безос-
тановочное движение, и полное безделье скоро становится
невыносимым, порождая отчаянную cкуку. Эту потребность
в движении надо регулировать, чтобы методически -- и
следовательно, полнее -- удовлетворить ее. ПОЭТОМУ за-
ниматься "чем попало", делать, что придется идя, по
крайней мере, учиться чему-нибудь -- словом, та или
иная деятельность -- необходима для счастья человека:
его силы стремятся быть использованными, а сам он желал
бы видеть известный результат их применения. Наибольшее
удовольствие в этом отношении мы получаем, если смасте-
рили, изготовили что-либо, будь то корзинка или книга;
видеть, как с каждым днем вырастает в наших руках и
становится, наконец, законченным какое-либо творение --
доставляет нам непосредственное счастье. Несущественно,
художественное ли это произведение, очерк или просто
рукоделие; хотя правда, чем благороднее труд, тем боль-
ше наслаждения дает он. С этой точки зрения счастливее
всех высокоодаренные люди, сознающие в себе способность
создавать серьезны", великие и связанные общей мыслью
труды. Все бытие их проникается возвышенным интересом,
придающим ему особую прелесть, какой не имеет жизнь
других, бесцветная по сравнению с их жизнью. Для них
мир и его жизнь представляют, помимо общего для всех
материального интереса, еще другой, более высокий и
действенный интерес, дающий материал для их творений, в
усердном накоплении коего они проводят всю жизнь, пос-
кольку личные нужды дают им передохнуть. Ум у них как
бы двойной: один для обыденных дел -- волевых интере-
сов, другой--для чисто объективного восприятия явлений.
И жизнь их двойная: они одновременно и зрители и акте-
ры; остальные жа все--только актеры.
Во всяком случае, каждый должен по мере способнос-
тей Заниматься чем-нибудь. Как вредно влияет отсутствие
планомерной деятельности,-- это показывают долгие уве-
селительные поездки, во время коих нередко чувствуешь
себя крайне несчастным, так как , будучи лишен настоя-
щих занятий, человек как бы вынут из родной стихии.
Трудиться, бороться с препятствиями -- это такая же
потребность для человека, как рыться в земле -- для
крота. Бездействие, которое явилось бы следствием пол-
ного удовлетворения в силу непрерывных наслаждений --
было бы для него невыносимым. Главное его наслаждение
-- одолевать препятствия, будь то препятствия матери-
альные, как при физическом труде и в житейских делах,--
или духовные, как в науке и исследовании--все рав-
но--борьба с ними и победа дают счастье. Если нет пово-
да к борьбе, человек как-нибудь создаст его: в зависи-
мости от своей индивидуальности он станет охотиться,
играть в бильбокэ или же, под влиянием бессознательных
свойств своей натуры, будет искать раздоров, завязывать
интриги, а не то ударится в мошенничество и в разные
гадости, лишь бы избавиться от невыносимого покоя.
"Трудно при праздности найти покой".
18) Путеводной звездой нашей деятельности должны
быть не однообразные фантазии, а ясно усвоенные поня-
тия. Обычно бывает обратное. При ближайшем исследовании
мы убеждаемся, что в конце концов решающий голос во
всех наших делах принадлежит не понятиям, не рассужде-
нию, а именно воображению, облекающему в красивый образ
то, что оно желало бы нам навязать. Не помню, в каком
романе,--у Вольтера или Дидро,-- юному герою, стоявше-
му, как Геркулес на распутье, добродетель всегда предс-
тавлялась в виде старого наставника, держащего в левой
руке табакерку, а в правой-- понюшку табаку и разгла-
гольствующего о нравственности; порок же -- в виде ка-
меристки его матери. Особенно в юности наши грезы о
счастье облекаются в форму тех или иных образов, сохра-
няющихся иногда в течение половины, а то и всей жизни.
В сущности, это лишь блуждающие огни, ибо как только мы
достигаем их, они тотчас же рассеиваются в ничто, и мы
видим, что они не могут дать нам того, что сулили. В
мечтах этих нам рисуются разные сцены из домашней, об-
щественной, светской или деревенской жизни, рисуются
жилище, обстановка, знаки отличия или уважения и т.
п.-- "у всякого безумца своя фантазия"; к их числу при-
надлежит часто и образ любимой женщины. Вполне понятно,
почему это так; все реально существующее, будучи непос-
редственно, действует прямее и сильнее на нашу волю,
чем понятие, абстрактная мысль, дающая лишь нечто общее
без частного: а только это последнее и может быть ре-
ально--потому-то чистые понятия и влияют косвенно на
нашу волю. Зато только понятие исполняет то, что обеща-
ло; доверие к нему одному -- признак культуры. Правда,
понятие иногда нуждается в пояснении, в иллюстрации ка-
кими-либо образами, однако cum grano salis.
19) Предыдущее правило следует подчинить более об-
щему: надо всегда господствовать над впечатлениями нас-
тоящего и вообще всего реально существующего. Впечатле-
ния эти несоразмерно сильнее мыслей и знаний, и не в
силу своего объекта и содержания, часто ничтожного, а
благодаря форме, благодаря своей реальности и непос-
редственности, влияющей на наш дух, нарушающей его по-
кой или колеблющей его принципы. Нетрудно заметить, что
все реально существующее действует на нас сразу со всей
своей силой, мысли же и доводы, напротив, обдумываются
по частям и для этого требуют времени и покоя, а потому
мы не во всякую минуту способны справиться с ними.
Вследствие этого, удовольствия, от которых мы по раз-
мышлении отказались, продолжают дразнить нас, пока мы
их видим; точно так же суждение, в состоятельности кое-
го мы убеждены, оскорбляют нас, обида, заслуживающая на
наш же взгляд только презрения, сердит; точно так же
десять доводов против существования опасности перевеши-
ваются кажущеюся ее наличностью. Здесь сказывается
врожденная неразумность нашего существования. Женщины
особенно часто подпадают влиянию впечатлений, да и у
немногих мужчин окажется такой перевес разума, который
охранял бы их от этого влияния. Если мы не можем вытра-
вить впечатление путем размышления, то самое лучшее
нейтрализовать одно впечатление другим--противополож-
ным, напр., впечатлению обиды противопоставить посеще-
ние лиц, уважающих нас, впечатлению грозящей опасности
-- исследование средств к ее предотвращению. Лейбниц
(nouveaux essais, L. I, с.2, П11) рассказывает, что од-
ному итальянцу удалось вынести пытку благодаря тому,
что он, как решил заранее, ни на минуту, пока его пыта-
ли, не выпускал из воображения вид виселицы, к которой
привело бы его признание; время от времени он восклицал
"я вижу тебя"; впоследствии он объяснил, что это отно-
силось к виселице. По той же причине очень трудно ос-
таться непоколебимым в своем мнении, когда все окружаю-
щие держатся противоположного мнения, и действует сооб-
разно этому--даже, если мы твердо убеждены в своей пра-
воте. Для бежавшего от преследователей и серьезно хра-
нящего incognito короля церемонные поклоны его верного
спутника -- хотя бы и с глазу на глаз -- составляют
почти необходимое утешение, без которого он мог бы
усомниться в самом себе.
20) Указав еще во II-ой главе на высокую ценность
здоровья, первого и важнейшего условия нашего счастья,
я приведу теперь несколько общих правил его сохранения
и укрепления.
Чтобы закалить себя, человеку необходимо, пока он
здоров, подвергать как все свое тело, так и отдельные
его части сильным напряжениям, утомлять его и приучать
себя противостоять всяким вредным влияниям. Но как
только наступает болезненное состояние всего тела или
одного органа, следует немедленно перейти на противопо-
ложный режим и всячески беречь и щадить свое больное
тело или орган; болящее, ослабленное тело непригодно
для закаливания.
Мускулы крепнут от усиленных упражнений, нервы,
наоборот, слабеют от этого. Следовательно, упражняя
мускулы, отнюдь нельзя делать того же с нервами. Точно
так же глаза следует оберегать от слишком сильного,
особенно отраженного света, от напряжения в потемках, и
от продолжительного рассматривания мелких предметов;
уши -- от слишком громкого шума, особенно же, мозг --
от вынужденного, слишком длительного или несвоевремен-
ного напряжения; во время пищеварения он должен отды-
хать, так как тогда та самая жизненная сила, которая
созидает мысли в мозгу, напряженно перерабатывает пищу
и вырабатывает желудочные соки; точно так же мозгу не-
обходимо отдыхать при или после тяжелой мускульной ра-
боты. Двигательные и воспринимающие нервы подчинены од-
ним и тем же законам и, как боль, ощущаемая в поражен-
ном месте, гнездится, в сущности, в мозгу, так и ходь-
ба, и работа совершаются не ногами и руками, а
опять-таки мозгом, той его частью, которая через мозже-
чок и спинной мозг возбуждает нервы этих органов и при-
водит их в движение. Утомление, ощущаемое в ногах или в
руках, так же коренится, в сущности, в мозгу, почему и
устают лишь те мускулы, движение коих произвольное, т.
е. исходит от мозга, и не устают те, которые, как серд-
це, сокращаются непроизвольно. Очевидно, что мозг дол-
жен страдать, если требовать от него одновременно --
или со слишком малым промежутком времени -- и мускуль-
ной деятельности, и умственного напряжения. Этому не
противоречит то, что в начале прогулки, или вообще при
недолгой ходьбе, умственная деятельность обычно повыша-
ется; дело в том, что здесь еще не наступило утомление
упомянутых частей мозга, а с другой стороны легкая мус-
кульная работа и ускоренное благодаря ей дыхание, спо-
собствуют приливу к мозгу артериальной, к тому же лучше
окисленной крови. -- Особенно же следует уделять долж-
ное время сну, необходимому для освежения мозга; для
человека сон -- то же самое, что для часов -- завод
(см. Мир как воля и представление, II). Это необходимое
количество сна тем больше, чем более развит и деятелен
мозг; но превышать эту норму -- значит даром терять
время, так как сон потеряет в интенсивности то, что он
выигрывает в продолжительности (см. Мир как воля и
представление, II26). Вообще надо хорошенько усвоить,
что мышление есть органическая функция мозга и потому,
в отношении работы и покоя, аналогично всякой другой
деятельности. Как глаза, так и мозг портятся от чрез-
мерного напряжения. Правильно замечено: мозг мыслит так
же, как желудок варит. Ошибочное представление о нема-
териальном, обособленном и постоянно, в силу своего су-
щества мыслящем, а потому никогда не устающем духе, по-
мещающемся в мозгу и ни в чем решительно не нуждающемся
-- вовлекло многих в неразумную жизнь, притупившую их
душевные силы; Фридрих Великий пробовал, напр., вовсе
отвыкнуть от сна. Профессора философии отлично сделали
бы, если бы перестали поощрять это практически пагубное
безумие своей философией, притязающей на абсолютную не-
погрешимость. Надо отвыкнуть видеть в душевных актах
одни лишь физиологические функции и сообразно с этим и
обращаться с психическими силами -- щадить или напря-
гать их; надо помнить, что всякое телесное страдание,
недомогание, расстройство, где бы оно ни случилось, от-
ражается на психике. Особенно убеждает в этом труд Ка-
баниса: "Des rapports du physique et du inoral de
l'homme".
Невыполнение этого совета -- это и есть та причи-
на, по которой многие выдающиеся умы и ученые впадали к
старости в слабоумие, в детство, а то и сходили с ума.
То, напр., что знаменитые английские писатели XIX века
как Вальтер Скотт, Водсворт, Southy и др. к старости,
уже к шестому десятку тупели, теряли умственные способ-
ности, впадали в слабоумие, -- это, без сомнения обус-
ловлено тем, что все они, соблазненные высоким гонора-
ром, стали смотреть на свое творчество, как на ремесло,
т. е. писать ради денег, а это влекло за собой чрезмер-
ное напряжение; тот, кто запрягает своего Пегаса в ярмо
или подгоняет свою музу кнутом, тот столь же дорого
заплатит за это, как тот, что чрез силу будет покло-
няться Венере. По-моему, и Кант в преклонном возрасте,
уже после того, как он стал знаменитым, переутомил себя
и благодаря этому за 4 года до смерти впал во второе
детство.
Каждый месяц в году оказывает особенное и непос-
редственное. т. е. независящее от погоды влияние на на-
ше здоровье и вообще на все самочувствие, как физичес-
кое, так и духовное.
В. О нашем поведении по отношению к другим
21) Чтобы хорошо прожить свой век, полезно запас-
тись изрядной мерой осторожности и снисходительности;
первая охраняет от вреда и потерь, вторая--от споров и
ссор.
Кому приходится жить с людьми, тот не имеет права
отворачиваться от той или иной индивидуальности, раз
она определена и дана природой, какой бы жалкой, дурной
или смешно" она ни была. Надо признать ее за нечто неп-
реложное, нечто такое, что в силу вечных, метафизичес-
ких законов должно быть таким, каким оно есть; в худшем
случае надо сказать себе: "и такие чудаки необходимы".
Действуя иначе, человек поступает несправедливо и вызы-
вает противную сторону на смертный бой. Ибо никто не
может изменить своей индивидуальности -- своего нравс-
твенного характера, умственных сил, темперамента, физи-
ономии и т. д. Если мы осудим решительно все существо
данного человека, то понятно, ему придется начать с на-
ми безжалостную борьбу; ведь мы готовы признать за ним
право на существование лишь под тем условием, чтобы он
стал другим,--а измениться он не может. Поэтому, живя с
людьми, мы должны признавать каждого, считаться с его
индивидуальностью, какова бы она ни была, и думать лишь
о том, как использовать ее, сообразуясь с ее свойствами
и характером,--отнюдь не надеясь на ее изменение и не
осуждая ее за то, что она такова27. Именно таков смысл
слов: "leben und leben lassen" (жить и давать жить дру-
гим). Однако, это не так легко, как правильно, и счаст-
лив тот, кому совсем не приходится сталкиваться с иными
личностями.
Чтобы научиться выносить людей, надо упражнять
свое терпение на неодушевленных предметах, которые в
силу механической, вообще физической необходимости, яв-
ляются препятствием нашим намерениям,-- а это встреча-
ется на каждом шагу. Выработанное таким путем терпение
нетрудно перенести на людей, если освоиться с мыслью,
что и они, служа помехой в наших действиях, вынуждены к
этой роли в силу столь же строгой, вложенной в их су-
щество необходимости, как та, которой подчинены неоду-
шевленные предметы, и что поэтому так же неразумно сер-
диться на их поступки, как на камень, лежащий на нашем
пути.
22) Удивительно, как легко и скоро сказывается в
разговоре людей однородность (Homogenitat) пли разно-
родность (Heterogenitдt), их духа и характера; это ска-
зывается во всякой мелочи. Разговор может вестись на
самую безразличную неинтересную тему, но если собесед-
ники существенно разнородны, то почти каждая фраза од-
ного произведет на другого более или менее неприятное
впечатление, а то и рассердит его. Люди же однородные
тотчас и во всем почувствуют известную общность, пере-
ходящую при совершенной однородности в полную гармонию,
а то и в унисон. Этим объясняется, во-первых, почему
заурядные люди так общительны и так легко находят пов-
сюду подходящее общество--"славных, добрых". С людьми
незаурядными,--наоборот: чем более они выдаются, тем
они необщительнее; иногда они столь одиноки, что испы-
тывают большую радость, найдя в другом хоть одну, хотя
бы ничтожную, но однородную с их характером черточку.
Один человек может значить для другого не больше, чем
тот для него. Действительно великий дух парит одиноко,
как орел в вышине.-- Во-вторых, это объясняет еще, по-
чему люди одних воззрений так скоро находят друг друга,
словно они взаимно притягиваются какой-то силой -- "ры-
бак рыбака видит издалека". Правда, чаще всего это мож-
но наблюдать на людях с низкими помыслами или убогими
по уму: нo это только потому, что их --легионы, тогда
как натуры высшие, выдающиеся не только называются ред-
кими, но редки на самом деле. Поэтому, напр., в ка-
ком-нибудь большом, преследующем практические цели соб-
рании, два отъявленных мошенника с такой легкостью рас-
познают друг друга, словно они носят особые значки, и
затем вступают в союз, чтобы учинить какое-либо мошен-
ничество или предательство. Предположим нечто немысли-
мое -- большое общество, сплошь состоящее из умных, бо-
гато одаренных людей, среди коих затесались два дурака;
эти двое непременно почувствуют друг к другу сердечное
влечение и каждый из них в душе будет рад, что ему уда-
лось встретить хоть одного рассудительного человека.
Весьма любопытно присутствовать при том, как двое, пре-
имущественно из нравственно и умственно неразвитых лю-
ден, стараются сойтись поближе, спешат навстречу один
другому с приятельскими, радостными приветствиями,
словно они давно знакомы; это настолько поразительно,
что хочется поверить -- по буддийскому учению о пересе-
лении душ, что они были уже когда-то, в прежней жизни,
друзьями.
Однако есть нечто, что даже при единомыслии людей
способно отдалить их друг от друга и породить некоторую
дисгармонию; это -- несходность в данную минуту их
настроения, почти всегда различного у разных людей, в
зависимости от их настоящего положения, занятия, обста-
новки, состояния здоровья, от хода мысли в данный мо-
мент и т. д. Все это создает диссонанс между гармониру-
ющими в общем личностями. Уметь создавать потребный для
устранения этой помехи корректив, так сказать. поддер-
живать в себе равномерную температуру -- это под силу
лишь для личности высокой культуры. Как много значит
сходность настроений для единения общества, можно су-
дить по тому, что даже многолюдное собрание оживляется
горячими беседами и искренним интересом, как только
что-нибудь объективное,-- будь то опасность, надежда,
известие, редкое зрелище, спектакль, музыка или еще
что-нибудь -- произведет на всех одно и то же впечатле-
ние. Такое впечатление, пересиливая все частные интере-
сы, создает единство настроения. За отсутствием такого
объективного возбудителя прибегают обычно к субъектив-
ному; нормальным средством создать во всех членах об-
щества одинаковое настроение -- служит бутылка; кофе и
чай тоже пригодны для этого.
Именно эта дисгармония в обществе, столь легко
создающаяся при различии в настроениях данной минуты,
объясняет отчасти то, что в воспоминаниях, очищенных от
этих и им подобных, мешающих, хотя и мимолетных, влия-
ний, каждый идеализирует, а то и возводит себя чуть ли
не в святые. Воспоминание действует, как объектив в ка-
мере-обскуре: уменьшая все размеры, он дает нам образ
гораздо более красивый, чем сам оригинал. Каждая наша
отлучка дает нам в известной мере то преимущество, что
приукрашивает нас. Хотя идеализирующее воспоминание и
требует долгого времени для того, чтобы закончить соз-
даваемый образ, но во всяком случае работа эта начина-
ется тотчас же. Вследствие этого разумно показываться
своим знакомым и добрым друзьям не иначе, как через
значительный промежуток времени; тогда при встречах
можно будет заметить, что память уже начала свою рабо-
ту.
Никто не может видеть выше себя. Этим я хочу ска-
зать, что человек может видеть в другом лишь столько,
скольким он сам обладает, и понять другого он может
лишь соразмерно с собственным умом. Если последний у
него очень невелик, то даже величайшие духовные дары не
окажут на него никакого действия, и а носителе их он
подметит лишь одни низкие свойства, т. е. слабости и
недостатки характера и темперамента. Для него этот че-
ловек только и будет состоять, что из недостатков; все
его высшие духовные способности, так же не существуют
для него как цвета для слепых. Любой ум останется неза-
меченным тем, кто сам его не имеет; всякое уважение к
чему-нибудь есть произведение достоинств ценимого, ум-
ноженных на сферу понимания ценителя. Так что, говоря с
кем-нибудь, всегда уравниваешь себя с ним, ибо те преи-
мущества, какие мы имеем над ним -- исчезают, и даже
самое необходимое для такой беседы самоотречение оста-
ется совершенно непонятным. Если учесть как низки по-
мыслы и умственные способности людей, насколько вообще
большинство людей пошлы (gemein), то станет понятным,
что немыслимо говорить с ними без того, чтобы на время
беседы -- по аналогии с распределением электричества --
самому стать пошлым; лишь тогда мы уясним себе вполне
истинный смысл и правдивость выражения sich gemein mac-
hen -- становиться пошлым, но тогда будем уже избегать
всякого общества, с которым приходится соприкасаться
лишь на почве самых низких свойств нашей натуры. Нет-
рудно убедиться, что существует лишь один способ пока-
зать дураками и болванами свой ум: -- не разговаривать
с ними. Правда, что тогда многие окажутся в обществе в
положении танцора, явившегося на бал, и нашедшего там
лишь хромых -- с кем тут танцевать?
24) Я дарю свое уважение тому человеку, готов наз-
вать избранным того, кто, будучи незанят, ожидая че-
го-либо, не примется барабанить и постукивать всем, что
только попадется ему в руки -- палкой, ножиком, вилкой,
еще чем-нибудь; это покажет мне, что он размышляет. Но,
по-видимому, у многих людей зрение всецело заменило со-
бою мышление: они стараются познать свою жизнь посредс-
твом постукивания, -- если в данный момент нет сигары,
отвечающей этой же цели. По той же причине они постоян-
но вслушиваются и вглядываются во все, что происходит
вокруг.
25) Ларошфуко очень метко заметил, что трудно глу-
боко уважать и вместе с тем сильно любить кого-нибудь.
Следовательно, остается выбирать, домогаться ли нам
любви или уважения людей. Любовь их всегда корыстна,
хотя и на разные лады. К тому же, способы ее приобрете-
ния не всегда таковы, чтобы ими можно было гордиться.
Человека обычно любят тем больше, чем более низкие тре-
бования он предъявляет к уму и к душе других, притом
серьезно, а не из лицемерия, и не силу той снисходи-
тельности, какая вытекает из презрения. Если вспомнить
правильное изречение Гельвеция: "количество ума, необ-
ходимое для того, чтобы нам понравиться -- точный пока-
затель той степени ума, какой обладаем мы сами" -- тог-
да из этой посылки вывод станет ясным сам собою. -- Не
так обстоит дело с людским уважением; его приходится
завоевывать против их воли потому-то его так часто
скрывают. Оно дает нам гораздо большее внутреннее удов-
летворение, ибо связано с ценностью нашей личности, че-
го нельзя сказать про людскую любовь: любовь субъектив-
на, уважение же -- объективно. Правда, что зато любовь
людей приносит нам больше пользы.
26) Большинство людей настолько субъективны, что в
сущности, их не интересует никто, кроме самих себя. Из
этого получается, что о чем бы ни зашла речь, они начи-
нают думать о себе; любая тема, если она имеет хотя бы
случайное, весьма отдаленное отношение к их личности,
до такой степени овладевает их вниманием, что они не в
силах понять и судить об объективной стороне дела; точ-
но так же они вовсе не слушают никаких доводов, раз эти
последние противоречат их интересам или тщеславию. По-
тому-то они так часто рассеянны, так легко обижаются и
оскорбляются, что беседуя с ними объективно о чем бы то
ни было, невозможно предусмотреть всего, что может
иметь какое-либо отношение, -- притом, пожалуй, невы-
годное -- к тому драгоценному и нежному "я", с которым
имеешь дело; кроме своего "я" все остальное их вовсе не
касается; не понимая правдивости, меткости, красоты,
тонкости или остроумия чужой речи, они высказывают
утонченнейшую чувствительность ко всему, что хотя бы
самым отдаленным, косвенным путем может задеть их ме-
лочное тщеславие, вообще выставить в невыгодном свете
их драгоценное "я". С этой обидчивостью они походят на
маленьких собачек, которым так легко нечаянно наступить
на лапу, отчего те поднимают отчаянный визг, -- или же
на больного, покрытого ранами и опухолями, к которому
совершенно нельзя прикоснуться. У иных дело доходит до
того, что высказать, а то даже просто не суметь скрыть
в беседе с ними свои достоинства и свой ум -- значит
нанести им оскорбление; правда, сначала они скрывают
свою обиду, и только позже неопытный собеседник их
тщетно будет ломать себе голову, стараясь вонять, чем
он мог навлечь на себя их гнев и обидеть их. -- Зато
так же легко расположить к себе путем лести. Поэтому их
суждения -- нередко следствие подкупа -- всегда в поль-
зу их партии или класса и никогда не бывают объективны-
ми и справедливыми. Все это обусловливается тем, что в
них воля значительно преобладает над сознанием, и их
убогий ум совершенно подчинен ей и не может ни на мину-
ту освободиться от этой подчиненности.
Жалкая субъективность людей, вследствие которой
они все сводят на себя и из любой идеи прямым путем
возвращаются опять-таки к себе, -- великолепно подт-
верждается астрологией, приурочивающей движение огром-
ных космических тел к жалкому человеческому "я", и ста-
вящей появление комет в связь с зелеными раздорами и
гнусностями. А это практиковалось всегда, даже в древ-
нейшие времена (см. Stob. Ecclog., L. I, с. 22, 9).
27) Не следует приходить в отчаяние при каждой
бессмыслице, сказанной в обществе и среди публики, или
напечатанной и хорошо принятой, или хотя бы только не-
опровергнутой: не следует думать, что это навсегда так
и останется; утешимся уверенностью, что впоследствии,
со временем, данный вопрос будет освещен, обдуман,
взвешен, обсужден и правильно решен в конце концов: --
что после известного срока, более или менее продолжи-
тельного, смотря по трудности вопроса, почтя все усвоят
то, что высокому уму было ясно сразу же. Тем временем
приходится, однако, ждать; ясный ум среди глупцов подо-
бен человеку, у которого часы идут правильно, тогда как
все городские часы поставлены неверно. Он один знает
настоящее время, но что ему от этого? -- весь город жи-
вет по неверно поставленным часам, в том числе даже
тот, кто знает, что только его часы показывают верное
время.
28) Люди тем похожи на детей, что становятся не-
послушными, если их балуют: поэтому ни с кем не следует
быть слишком уступчивым, слишком добрым. Точно так же
как мы едва ли потеряем друга, если откажемся дать ему
в долг, и весьма вероятно лишимся его, если снизойдем к
этой его просьбе, -- так мы не потеряем его, если отне-
семся к нему свысока и несколько пренебрежительно, тог-
да как слишком большая дружба и предупредительность
легко могут сделать его крайне дерзким и вызвать раз-
рыв. Особенно людям трудно переваривать сознание того,
что в них нуждаются: неизменным следствием этого созна-
ния являются высокомерие и требовательность. У иных эта
мысль зарождается на основании того только, что вы с
ним водитесь и ведете частые откровенные беседы, они
начинают думать, что у них есть какие-то права на вас и
пробуют расширить рамки вежливости. Потому-то очень
немногие пригодны к более близкому общению с ними; осо-
бенно следует остерегаться фамильярности с низкими лич-
ностями. Если же человек вообразит, что он мне гораздо
нужнее, чем я ему, то он испытывает такое чувство,
словно я у него что-то украл; он будет стараться отомс-
тить мне и вернуть украденное. -- В жизни превосходство
может быть приобретено лишь тем, что человек ни в каком
отношении не будет нуждаться в других и открыто станет
показывать это. С этой целью следовало бы время от вре-
мени давать понять каждому, -- будь то мужчина или жен-
щина, -- что мы можем прекрасно обойтись без них; это
укрепляет дружбу; в большинстве случаев не помешает,
если примешивать изредка в отношения к людям маленькую
долю презрения: -- тем дороже станет для них наша друж-
ба; "чем меньше .уважаешь других, тем больше они будут
уважать тебя" -- говорит остроумная итальянская посло-
вица. Если же среди нас есть человек действительно вы-
дающихся достоинств, то почему-то не полагается гово-
рить ему этого, словно это какое-то преступление. В
этом мало утешительного, но это так. Даже на собаках
плохо отзывается большая дружба, -- о людях и говорить
нечего.
29) Что благородные, высоко одаренные натуры выс-
казывают, особенно, в юности, поразительное отсутствие
знания людей и житейского разума, и вследствие этого
так легко вдаются в обман и ошибаются, тогда как низшие
натуры гораздо скорее и лучше изворачиваются в жизни,
-- это обусловлено тем, что при недостатке опытности
приходится судить a priori, а этот метод, конечно, не
может идти в сравнение с опытным путем. Основной, ис-
ходной точкой для априорных суждений является у зауряд-
ных людей их собственное "я"; натуры же возвышенные и
выдающиеся не могут отправляться от своего "я", ибо
оно-то именно и отличает их так резко от других людей.
Руководствуясь в суждениях о чужих мыслях и поступках
собственными мыслями и поступками, они, понятно, прихо-
дят к неверным выводам.
Даже если такой человек a posteriori, т. е. нау-
ченный собственным опытом и другими, узнает, наконец,
чего можно ждать от людей вообще, поймет, что приблизи-
тельно 5/6 из них в моральном и интеллектуальном отно-
шении таковы, что если внешние обстоятельства не при-
нуждают поддерживать с ними сношения, то лучше всего
избегать их, никоим образом не соприкасаться с ними, --
то все же едва ли он составит исчерпывающе полное
представление об их мелочности и ничтожестве; ему при-
дется в течение всей дальнейшей жизни постоянно попол-
нять свои знания в этом отношении, нередко ошибаясь в
расчетах в ущерб себе. Даже когда он проникнется усво-
енными знаниями, все же иногда, попадая в общество нез-
накомых людей, он будет удивлен тем, что судя по их ма-
нерам и речам все они кажутся весьма рассудительными,
честными, откровенными, добродетельными, а то и разум-
ными и интеллигентными. Но это не должно вводить его в
заблуждение: причина этому та, что природа действует
иначе, нежели плохие писатели, которые, желая изобра-
зить мошенника или дурака, рисуют его так преднамерен-
но, такими грубым штрихами, что за каждым таким типом
сразу же видна личность самого автора, постоянно разоб-
лачающего его помыслы и речи, и громко предостерегающе-
го: "это мошенник, дурак; не верьте его словам". Приро-
да поступает иначе -- как Гете и Шекспир, у которых
каждое действующее лицо, будь это хоть сам дьявол, яв-
ляется вполне правым в том, что говорит; эти лица схва-
чены столь объективно, что мы поневоле вовлекаемся в их
интересы и принимаем участие в них; каждая такая лич-
ность развивалась, как всякое творение природы, по
внутреннему закону, в силу которого все ее речи и пос-
тупки являются естественными и необходимыми. -- Тот,
кто будет полагать, что черти гуляют по свету с рогами,
а дураки -- с бубенчиками, -- непременно станет их до-
бычей или игрушкой. Надо прибавить, что люди в общежи-
тии подражают луне и горбатым, которые поворачиваются
всегда одной стороной, у каждого человека есть прирож-
денный талант путем мимики превращать свое лицо в мас-
ку, весьма точно изображающую то, чем он должен был
быть на самом деле; маска эта, выкроенная исключительно
по его индивидуальности, так точно прилажена, так под-
ходит к нему, что получается полная иллюзия. Ее надева-
ют тогда, когда надо к кому-нибудь подольститься. Но
доверять ей следует не больше, чем обыкновенной полот-
няной маске, памятуя великолепную итальянскую послови-
цу: "как бы зла ни была собака, она всегда виляет хвос-
том".
Во всяком случае надо остерегаться оставлять очень
хорошее мнение о человеке, с которым мы только что поз-
накомились; в противном случае мы, по всем вероятиям,
разочаруемся к собственному стыду, а то и ущербу. При
этом надо учесть следующее: истинный характер человека
сказывается именно в мелочах, когда он перестает сле-
дить за собою: вот тут-то в разных маленьких делах,
можно удобно наблюдать хотя бы по одним манерам, тот
безграничный, ни с чем не считающийся эгоизм, который,
если и не отсутствует, но зато бывает скрыт в крупных и
важных делах. Не следует упускать таких случаев для
наблюдения. Если человек не считается ни с чем, кроме
себя, в мелких, обыденных делах и житейских отношениях,
вообще в вопросах, к которым применима норма: "de mini
mis Lex non curвt" ("закон не заботится о мелочах"),
если он ищет только своей выгоды, своего удобства, хотя
бы в ущерб другим, если он присваивает то, что предназ-
начено для всех, н т. д. -- то можно быть уверенным,
что ему чужда всякая справедливость, что он и в крупных
делах будет мошенничать, если его руки не будут связаны
законом или силою; в дом к себе его нельзя пускать. Тот
кто спокойно нарушает законы своего клуба, тот может
нарушать и государственные законы, раз только это не
будет опасно28.