рые частью привез для того с собою, а частью купил на мес
те. Такой поступок, свойственный Кошелеву, удивил чукчей
несказанно. «Каждый россиянин, —сказал достойный Тума,
исполненный удивлением, —наипаче же имеющий хотя ма
лое начальство, думает быть в праве требовать от нас подар
ками и при малейшем в том сопротивлении нас обижает и
нередко даже грабит, но ты —верховный повелитель во всей
обширной сей стране, не только не приемлешь из приноси
мого тебе с желанием от всего сердца благодарными чукча
ми ни малейшего дара, но и одаряешь их еще драгоценней
шими вещами. Мы этого никогда не видали, никогда даже и
не слыхивали». Потом вынул Тума из ножен кинжал с кон
цом преломленным. «Смотри, великий генерал, — продол
жал он, —вот сей самый кинжал обещался я покойному дяде
(которому следовал Тума преемником в верховной власти
над чукчами) не изощрять никогда против россиян. Здесь
торжественно повторяю мое обещание и говорю, что конец
кинжала сего не будет во всю жизнь Тумы изощрен против
твоих соотечественников. Объяви о сем своему импера
тору».
Губернатор во время пребывания своего в Каменном при
гласил однажды Чечро-Туму к своему обеду. Тума отговари
вался сначала от сего приглашения и отвечал, что сия честь
для него слишком велика. «Генерал, —сказал он, —есть чело
век знатный, как могу я обедать с ним вместе, а особливо
будучи нехристианином? Его единоверцы-соотечественники
презирают того, кто не носит креста как знака христиани
на». Генерал отвечал на то, что рад будет сердечно обедать
за одним столом с верховною главою храброго народа
чукчей.
При прощании с губернатором все чукчи просили его
усердно посетить их еще будущею зимою, но когда он пред
ставил им невозможность исполнить их просьбу, тогда нача
ли они просить его прислать к ним вместо себя своего брата,
который, говорили они, должен быть верно такой же, как
ты, добрый. Чукчи не обманывались в том нимало. Сей люб[
34
о]
