|
Хочу достоинства я чтить,
Которые собою сами
Умели титла заслужить
Похвальными себе делами;
Кого ни знатный род, ни сан,
Ни счастие не украшали;
Но кои доблестью снискали
Себе почтенье от граждан.
Гавриил Державин
1
«В четверг 1-го октября (1863 года. – М. С.) между Америкою и
Россиею совершился братский союз. Они обменялись взаимными
приветствиями из уст своих пушек, складками своих флагов и музыкою
национальных гимнов, они чокались бокалами шампанского в каюте
русского корабля и вместе преломили хлеб и пили грог на палубе
американской паровой яхты. Москвич и американец совершили приятную
прогулку по улицам американского города с эскортом военного
почетного караула. На всем пути их приветствовали громкими
восклицаниями, выражавшими радушный привет. Русский офицер обменялся
приветствиями с американской девушкой и в ответ на веселые улыбки
красавицы приподнял обшитую галуном треуголку. Река Гудсон как бы
слилась своими голубыми волнами со студеными волнами Невы, и
Нью-Йорк и С.-Петербург посылали радостные поклоны друг другу»1.
Так писала небольшая американская газета «Нью-йоркский вестник»,
рассказывая о визите русской эскадры, подробно сообщая о том, как
городские власти принимали моряков, о восторженной демонстрации
народа, пересказывая речь и адмирала Лесовского и американских
должностных лиц. Ни Степан Степанович Лесовский, отважный мореходец,
чье плавание на фрегате «Диана» к берегам Японии, чьи морские
подвиги и переустройство Кронштадтской крепости оставили приметный
след в истории русского флота, ни российские газетчики, взахлеб
рассказывающие об экспедиции Лесовского к берегам Соединенных Штатов
Америки, и предполагать не могли, что это идет отторжение от России
Аляски.
Впрочем, началось все несколько раньше. 18 августа того же, 1863,
года на знаменитой Нижегородской ярмарке купечество волжское
устроило торжественный вечер в честь американского посольства, и
господин Фокс, возглавлявший миссию, произнес прочувствованную речь:
«Бог, без воли которого ни единый волос не падет с головы нашей,
определивший движение даже малого насекомого – пчелы, руководит и
нами. Эта братская встреча двух отдаленных, разделенных морями
народов есть следствие какого-нибудь высшего предопределения божия.
Возблагодарим же господа за братское сочувствие, с которым
встречаются два народа. Они ведутся к великому.
В этот знаменательный год, на этом вечере, на этом самом месте,
заключимте священный союз, не писанный на пергаменте, союз не для
угрозы Европе, но нравственный союз соревнования: который из двух
народов сделает друг другу больше добра!»2
Господин Фокс лицемерил: российское самодержавие уже в тот момент
вело переговоры о закупке в Соединенных Штатах нового вида
бронированных кораблей, типа «Монитор». И поездка Степана
Степановича Лесовского в Америку, и ответный визит американцев в
Россию в 1866 году при всем внешнем парадном блеске были связаны
именно с этой торговой сделкой и с еще одной – более секретной.
Русские газеты тогда пестрели заголовками «Представление посольства
государю императору», «Посещение и осмотр государем императором «Миантономо»
(так назывался пришедший в Россию монитор), «Обед и речи в
Санкт-Петербургском купеческом собрании», «Избрание г. Фокса в
звание почетного гражданина С.-Петербурга», «Бал в Петергофе»,
«Поездка посольства в Троицко-Сергиевскую лавру и прием у
высокопреосвященственного митрополита Филарета», но рядом с этим:
«Подробное описание монитора «Миантономо» и «Миантономо» в бурю».
И некий российский «патриот» на заседании Английского клуба в
Петербурге зачитал 27 августа 1866 года свои, только что испеченные
стихи:
Вы уезжаете. Бог помощь в дальний путь,
Народные послы великого народа!
Грядущее темно, но что вперед ни будь,
Не позабудет Русь к ней вашего прихода3.
Русь не позабыла этого «прихода»: несколько мониторов было куплено
тотчас же для Балтийского флота, ведь союз был, как выразился
господин Фокс, «не для угрозы Европе, но нравственный союз
соревнования», еще через год демонстрация ходовых и боевых качеств «Миантономо»,
его маневренность и легкость, с которой перенес он бурю в Северном
море, в районе Копенгагена, показала, что это «соревнование» в водах
Тихого океана не в пользу России. Ослабленная только что проигранной
Крымской войной, не имеющая на востоке достаточных сил для обороны
русских поселений на Аляске и Калифорнии, царская Россия стала перед
альтернативой: или война с Великобританией и Соединенными Штатами,
ибо и та и другая страна претендовали на Американский уезд Иркутской
губернии, либо продажа российских владений в Америке той или другой
стране. Правительственные круги в надежде на поддержку США в своих
европейских делах отдали предпочтение Штатам.
18/30/ марта 1867 года все, что было добыто для родины великими
мореходами и патриотами – Аляска, Алеутские острова, за семь
миллионов двести тысяч долларов, ничтожную в принципе сумму,
отчуждено от России, стало американским. Тут-то газеты, только что
воспевавшие объятия русских в Америке и американцев в России,
всполошились, заговорили тоном менее медоточивым; газета «Голос»
писала о бессмысленности этой сделки, ибо на Аляске уже найдено
золото, которое за самый кратчайший срок могло бы дать куда большие
барыши, чем какие-то семь миллионов долларов. Но крик
благонамеренного «Голоса», как и других, более резких голосов,
остался гласом вопиющего в пустыне.
2
...18 марта 1867 года тайный советник полномочный представитель
императора всероссийского Эдуард Стекль и тайный советник
чрезвычайный посланник и полномочный министр, представляющий
президента, Вильям Сюард подписали от имени своих правительств
договор, пункты которого гласили: «Немедленно после обмена
ратификаций сей конвенции, всякие укрепления или военные посты,
находящиеся на уступленной территории, передаются уполномоченному
Соединенных Штатов, и все русские войска, расположенные в этой
территории, выводятся в удобный для обоих сторон срок»4.
Очевидец последних дней Русской Америки М. И. Вавилов с горьким
сарказмом описывает быт Ситхи, центра русских поселений
Ново-Архангельска, так и не получивших подлинной помощи от
правительства, воздвигнутых одним лишь энтузиазмом русских
землепроходцев и предприимчивых купцов.
«После формальной передачи русских колоний, – писал он, – разом
рухнули русские традиции, порядки и обычаи. Наступило новое
управление. Кожаные деньги Российско-Американской компании,
выделываемые в С.-Петербурге, обменивались на золотые и серебряные
доллары, вытеснив счет на ассигнации, который существовал в колониях
до 1868 года... Последний правитель колонии, капитан 1-го ранга
князь Дмитрий Петрович Максутов и сподвижники его по управлению
краем утратили свое значение... Первое русское дело, столкнувшееся с
новыми порядками, было дело главного правителя с прикащиком
американской компании Павловым, принявшим американское гражданство.
Павлов не хотел сдавать отчетов во вверенном ему имуществе и частию
растратил его. Князь Максутов подал жалобу и имел неосторожность
просить комиссара русского правительства (а не американца. – М. С.),
капитана 1-го ранга Пещурова, прибывшего для передачи колоний, быть
защитником интересов компании. Павлов взял защитником Морфи,
адвоката американца»5.
Морфи привлек прямо с улицы нескольких только что прибывших
американских поселенцев, определил их в присяжные заседатели, затем
в длинной речи призвал новоиспеченных аляскинцев показать русским,
что здесь земля американская, что «Америка должна пролить свет
свободы и чести». Присяжные единогласно оправдали казнокрада.
Так на деле началось провозглашенное господином Фоксом
«соревнование: который из двух народов сделает друг другу больше
добра!»
Так закончилась эпопея освоения русскими американского материка, в
истоке которой стоит фигура рыльского именитого гражданина,
иркутского купца и мореплавателя Григория Шелихова.
3
Родился Григорий Иванович Шелихов в 1747 году на западе, в городе
Рыльске, в небогатой семье, как записано в архивных бумагах, –
«произведен в свет от родителей, крайне умеренный достаток имевших»,
рано начал работать приказчиком, проявил склонность, как тогда
говорили, «к коммерции», «сперва был приказчиком, а потом, приобретя
капитал, сделался сам хозяином...»6.
Он был еще юн, когда по России начались разговоры о далекой
таинственной Сибири, земле несметно богатой, о первых плаваниях
русских по Охотскому морю, о Камчатке, об открытиях русских в
Северном (Ледовитом) и Восточном (Тихом) океанах, и так как
экспедиции были не только научными, не только предпринятыми по воле
правительства, но и по частной инициативе все пронырливых, жадных и
отважных купцов, то разговоры о Сибирских одиссеях несомненно велись
и в доме Шелиховых. Все дальше забирались промышленники на
тихоокеанские острова, в поисках дешевой пушнины они не гнушались
никакими средствами, и слухи о невиданном фарте то одного, то
другого из них передавались из уст в уста, особенно когда речь
касалась земляков-курян, осевших на зауральской земле. Сам Григорий
Иванович впоследствии рассказывал, что честолюбивые замыслы его
подогревала реликвия, хранившаяся в их доме, – серебряный ковш,
поднесенный одному из предков Шелихова Петром I, видимо, за
инициативу, проявленную в интересах государства Российского,
реликвия возбуждала в молодом купце желание «быть предкам своим
подражателем».
В 1772 году ему исполнилось 25 лет, он уезжает в Курск.
Купеческий мир города был взбудоражен рассказами и слухами о
счастливом фарте курян, отправившихся в Сибирь, называлось
баснословное количество мягкой рухляди, полученной почти за
бесценок, если не считать мытарств океанских да стужи лютой, да
ветров диких, отважившийся на дальний путь возвращался богачом.
Узнает Григорий и о том, что в Иркутске прочно обосновался их
знакомый, курский купец Иван Ларионович Голиков. И молодой купец,
почти не имея за душой необходимых средств для будущих
фантастических предприятий, замысел которых теснился в его голове,
отправляется в Восточную Сибирь.
4
Иркутская летопись не отметила день 1773 года, когда в доме купца
Голикова объявился добрый молодец-курянин. Деревянный, с яркими
вкраплениями каменных особняков, с непролазными после дождя улицами,
со множеством церквей, вонзивших в забеленное облаками небо шатры и
купола, с только что открытым Иерусалимским кладбищем, на котором в
октябре 1772 года был упокоен первый горожанин (до того хоронили в
оградах храмов), город жил своими будничными заботами. Только что
проехали из Селенгинска в Россию восемь дочерей-красавиц
секунд-майора Ивана Варфоломеича Якобия, еще никто не знает, что
вскоре он станет генерал-губернатором здесь, а одна из дочерей его –
Анна, со временем, – матерью декабриста Анненкова... Возвратился из
Санкт-Петербурга иркутский купец депутат Алексей Сибиряков, который
присутствовал в столице как свидетель по делу следователя
винокуренных дел Крылова, – «дерзкий подьячий, наделавший в Иркутске
неслыханные пакости и противузаконные поступки по производимому им
следствию о винокурении и содержании каштаков» (каштак – балаган в
лесу, где тайно гонят из пшеницы самогон, еще и сейчас близ Иркутска
некоторые местности носят имя Каштак)7. Из Пекина вернулись остатки
духовной миссии, отправляющейся обычно для ведения православной
службы среди албазинских казаков, служащих при китайском дворе.
Обычно церковь забывала посылать своим духовным, заброшенным в чужие
земли пастырям средства к существованию, а паства была такая, что не
только не жертвовала на церковь, а сама требовала платы за свою
«веру». В итоге члены миссии умирали с голоду. Вот и теперь из семи
вернулись двое... Но вместе с тем горные инженеры, прибывшие с
Урала, отправлялись в Якутск для обследования «в тамошних местах
разных руд, из которых якобы тамошние инородцы плавили металлы и
приготовляли для себя нужные вещи»8. И отправлялись купеческие
экспедиции на Камчатку, в Якутск, на Курильские острова для добычи
«морских котов», бобров и прочего океанского зверя. «Сибирский
Петербург», как называли тогда Иркутск, был к 1773 году крупным
административным и торговым центром обширной земли, здесь
встречались юг и север, восток и запад – караваны товаров российских
торговцев, чайные караваны из Китая, колоритные фигуры
землепроходцев, петербургские ученые, чьи имена теперь написаны на
фризе Краеведческого музея, учащиеся навигационных школ и школ
переводчиков с японского, китайского, монгольского языков, солдаты
только что расквартированного в городе полка, работные люди суконных
фабрик, винокуренных заводов, соляных копей, слюдяных рудников,
священнослужители и учителя, чиновники и главенствующее надо всем
купечество, заводившее фабрики и копи, строившее церкви и школы,
гостиницы и склады, учреждающее сиропитательные дома и библиотеки.
На первых порах Шелихов – приказчик у Голикова, уже через год,
набравшись опыта, он устанавливает связи с сибирскими
купцами-промышленниками, в частности – с якутянином Павлом
Лебедевым-Ласточкиным (какая, однако, крылатая фамилия!). С ним и
задумывается план участия новорожденного купца Григория Ивановича
Шелихова в промысловых экспедициях на Тихом океане. И здесь стоит
отметить первую черту его: умение воспользоваться обстоятельствами.
В 1774 году, вернувшись с Алеутских островов, экспедиция тобольского
купца Ивана Мухина и его тезки, туляка Ивана Засыпкина, доставила в
Иркутск «добычу великую». Но совладельцы ни-как не могли поделить
барыши, началась ссора, тяжба, в конце концов Шелихов и Ласточкин
скупили по цене значительно более низкой, чем можно было
предполагать, паи этой несостоятельной компании, и вслед за этим
стали владельцами первого судна – «Николай».
В том же 1774 году Григорий Иванович отправился в свое первое
путешествие.
Из Иркутска он добрался до Качуга, затем по Лене – до Якутска, это
был проторенный уже местными старожилами путь на север. Дальше путь
лежал к Охоте-реке по Алдану и малым рекам, порожистым и опасным,
ревмя ревущим по весне, мелеющим к лету, скованным неверным, таящим
ловушки льдом зимой, да еще горный перевал на Джугджуре пришлось
перевалить компаньонам, зато правителя Камчатки, премьер-майора
Карла Магнуса фон Бема застали они на месте: тут же в феврале 1775
года было положено: Шелихов и Лебедев-Ласточкин снаряжают судно
«Николай» в дальний поход (возможно– и к берегам Японии!), на
промысел, пробный для азартного молодого купца, поведет галиот
известный уже на Камчатке штурманский ученик, мореход Федор Путинцов,
возглавит экспедицию дворянин Иван Михайлович Антипин, выбор пал на
него, ибо язык японский был ему ведом, наняты боцман, три матроса,
сорок пять промышленников – русских, алеутов, камчадалов, да «от
Большерецкой канцелярии Бем выделил трезвого, грамотного и
рассудительного капрала Ивана Осколкова с казаками»9.
И здесь стоит отметить вторую черту Григория Ивановича Шелихова:
снаряжая экспедицию в путь, он строго-настрого приказал Ивану
Михайловичу Антипину: «под смертной казнью не обижать диких»,
«обходиться с ними ласково, ничего не требовать, не отнимать», тех
же, что «никому не подвластны, то приглашать их в подданство,
обнадеживая защитою от соседей»10. Для заведения хлебопашества на
дальних островах захватили с собой семена и пшеницы, и ржи, и ячменя
и 24 июня 1775 года тронулись в путь. Семнадцать островов разведали
мореходы, на восемнадцатом решили зазимовать – был август, в этих
широтах до зимы оставалось немного, а надо и обосноваться, и
обустроиться до первых тяжелых осенних штормов. Судно, увы, вытащить
на берег не удалось, свирепый ветер сбил его, смял, раздавил, как
деревянную улитку, однако люди и товары были спасены.
Месяцы, проведенные в Большерецке, на Камчатке были важны для
Шелихова не только как первый опыт и первые промысловые удачи и
неудачи. Здесь глазам его открылась горькая статистика, никем еще в
те поры не занесенная на бумагу: каждое четвертое, а то и третье
судно терпело бедствие. 1754 год, разбилось судно иркутского купца
Трапезникова «Евдоким», судно якутского купца Новикова «Перкун и
Занд» разбилось на Командорском острове в 1748 году, судно «Борис и
Глеб» того же Трапезникова «разбито близ Берингова острова», его же
судно «Николай» в первом вояже – 1766 год – нашло «Алеутский совсем
до того не известный остров; а в 3 вояже промышленные потерпели
великую гибель, ибо дикие островитяне, нападая на них многократно,
многих из них убили» ...корабль камчатского купца Красильникова
(название неизвестно) в 1758 году «разбился у Медного острова, а
промысел был вывезен на судах других компаний». Этот трагический
список можно было бы продолжить, тем более, что в Красноярском
краевом архиве сохранился рукописный «Исторический календарь
Российско-Американской компании», составленный, по-видимому,
правителем канцелярии Российско-Американской компании в Петербурге,
надворным советником Иваном Осиповичем Зеленским, включившим в свой
документ, доведенный до 1817 года, перечень всех экспедиций, с
указанием количества вывезенной добычи н судьбы кораблей11.
Сметливый ум молодого хозяина подсказал Шелихову вывод: снаряжать
одиночные экспедиции чрезвычайно рискованно; можно за раз потерять
все. Он возвращался в Иркутск с мыслью о крепкой, прочной
организации, о создании на паях кооперации купеческой и
государственной – это был черновой замысел будущей
Российско-Американской компании, созданию которой отдаст Шелихов всю
остальную, полную приключений и событий жизнь.
5
В 1775 году двадцативосьмилетний Григорий Шелихов женился на молодой
вдове богатого иркутского купца Наталии Резановой. Семья эта
состояла в родстве с богатейшими семьями Иркутска, в том числе и с
семьей Никифора Андреевича Трапезникова, купца первой гильдии, умело
вкладывающего свой капитал и в торговлю чаем, и в устроенную
учеником Ломоносова профессором Лаксманом первую в Сибири стеклянную
фабрику на реке Тальце, и в промыслы пушнины на далеких
тихоокеанских берегах. Теперь у Шелихова появился капитал –
фундамент, на котором можно возводить здание, задуманное им во время
многомесячных плаваний по взбеленившимся горным рекам, перекатам их
и порогам, во время ночных бдений у таежного костра в такой
глухомани, что на тысячи верст окрест – ни жилья, ни человека. Нет,
не случайно на памятнике Колумбу российскому в Знаменском монастыре,
после даты рождения Шелихова, написано: «Вступил в супружество года
1775». Горестная вдова не забыла указать этот факт из биографии
мужа, как не забыла обозначить стоимость сооружения, это
единственный памятник в России, а может быть, в мире, на котором
по-купечески обозначена цена: «Стоит все на все 11760 рублей».
В том же году Шелихов стал компаньоном камчатских купцов Луки Алина
и Петра Сидорова, через два года присоединился еще и к компании
тотемских купцов Пановых и курянина Ивана Голикова. С его долевым
участием бороздят воды океана суда «Андрей Первозванный»,
«Варфоломей и Варнава», одну из бригантин он назвал в честь жены
«Наталья». Этому судну повезло: «Наталья» побывала в Хоккайдо, на
Курильских островах, на следующий год она отправилась в путь
вторично и принесла владельцам своим огромный доход – вывезено
пушнины на 100 950 рублей. Но был еще один неоценимый доход от этих
морских промысловых походов: сведения, добытые передовщиком
«Натальи» иркутским купцом Дмитрием Шабалиным, унтер-офицером Иваном
Очерединым и переводчиком Иваном Антипиным, тем самым, что
возглавлял первый шелиховский корабль «Николай», были важными
географическими открытиями, они позволяли в дальнейшем легче
ориентироваться в просторах океана.
Все складывалось вроде бы хорошо, несмотря на гибель бота «Николай»:
система, придуманная молодым купцом, – вкладывать деньги во многие
морские походы оправдала себя, только один корабль «Св. Иоанн
Предтеча» (святыми именами назывались суда на тот случай, чтобы на
небесах у каждого из них был свой заступник) вернулся в Охотск, имея
на борту мех 1074 морских бобров, 967 голубых песцов и 440 морских
котиков. Но была причина, по которой Шелихов торопился создать
большую экспедицию; направив ее уже не на острова, а на «самую
матерую землю Америки», создав на берегу нового материка постоянные
российские селения. Поводом для тревоги послужило появление в
русских владениях на востоке Третьей Тихоокеанской экспедиции
Джеймса Кука. Англичане не могли не увидеть разительного богатства
этих мест, их сообщения вызвали жгучий интерес в островной империи,
опутавшей своими сетями полмира, у русских же промышленников
появление англичан вызвало озабоченность – они могли стать
серьезными соперниками в промысле, завладеть свободными землями по
берегам Америки, стеснив, а то и вытеснив вовсе российское
купечество. «С умом, свойственным государственному человеку, он
поставил целью упрочить для отечества занятые острова, привести
обитателей их в подданство России, завести оседлости, где только
возможно, и потом уже заботиться о собственных выгодах,
приобретениях новых сокровищ в странах отдаленных», – писал в своих
воспоминаниях К. Т. Хлебников – правитель Новоархангельской конторы,
а впоследствии – директор Главного правления Российско-Американской
компании 12.
Большие цели требуют больших дел и больших средств. Григорий
Иванович Шелихов возвращается с Камчатки в Иркутск, сговаривается с
братьями Голиковыми, у одного из которых начинал свою сибирскую
эпопею как письмоводитель и приказчик, о создании большой компании
на паях – каждый получает прибыль в зависимости от суммы, вложенной
им в предприятие. В дело включаются иркутские, красноярские,
якутские купцы. Но этого мало. В 1781 году Григорий Шелихов и Иван
Голиков отправляются в Петербург: их идею столица встречает с
доверием, многие сановники делают взносы.
С каждым вкладом повышалась ответственность за результаты плавания,
и Шелихов понимает: нельзя никому доверять руководство этой
экспедицией, нужно отправляться в путь самому.
6
«Построив при Охотском порте в 1783 году от компании три галиота и
поименовав оные: первый – «Трех святителей», второй – «Св. Симеона
Богоприимца и Анны Пророчицы», третий – «Св. Михаила» (корабли
названы именами тех святых, в чей день по церковному календарю судно
спускалось на воду. – М. С.), отправился в Восточный океан 1783 года
августа 16-го дня из устья реки Урака, впадающей в Охотское море, с
192 человеками работных людей; и будучи сам на первом галиоте с
женою моею, которая везде за мною следовала и все трудности терпеть
не отреклась (с ними также были и двое детей Шелиховых. – М. С.),
назначил на случай разлучения судов противными ветрами, сборным
местом остров Берингов. Преодолев разные затруднения,
препятствовавшие моему плаванию, 31-го числа августа же месяца
приплыли к первому Курильскому острову, но противный ветер не
допустил пристать к оному даже до 2 сентября. Сего числа, став на
якоре, сходили на остров и запаслись пресною водою; 3 сентября
пустились в назначенный путь, на котором 12-го числа сделавшийся
штурм, продолжаясь двои сутки, разлучил все галиоты один от другого.
Буря сия столь была велика, что лишились было и надежды в спасении
своей жизни; но однако ж 14-го числа два первые галиоты сошлись и
пристали на Берингов остров 24 сентября, расположась перезимовать на
оном сколько в ожидании третьего галиота, на коем было людей 62
человека, столько же и в рассуждении противных ветров; но галиота
оного во все время бытности па Беринговом острову дождаться не
могли»...13
Так начинаются «Записки» Шелихова, носящие по традициям XVIII века
длиннющее название, являющееся в то же время и кратким содержанием
книги: «Российского купца Григория Шелихова странствование с 1783 по
1787 год из Охотска по Восточному океану к Американским берегам и
возвращение его в Россию, с обстоятельным уведомлением об открытии
новообретенных им островов Кыктака и Афогнака, до коих не достигал и
славный Английский мореход капитан Кук, и с приобщением описания
образа жизни, нравов, обрядов, жилищ и одежд обитающих там народов,
покорившихся под Российскую державу; также климат, годовые перемены,
звери, домашние животные, рыбы, птицы, земные произрастания и многие
другие любопытные предметы, там находящиеся, что все верно и точно
описано им самим».
Если бы мы ничего больше не знали о Шелихове, то по одному названию
его сочинения могли бы все же определить и широту его интересов, и
подлинный патриотизм, и отвагу, и ученость, и любознательность, и
дотошность истинного исследователя-морехода.
До самого лета, перенеся и суровые вьюги, заметавшие белой пылью до
крыш нехитрое временное жилье, и начальную стадию цинги, против
которой Шелихов умудрялся все же находить средства, готовя отвар из
хвои, при плохом промысле – поблизости не были обнаружены ни лежбища
морских котиков, ни морских бобров, а на острове дичь и зверь
попадались редко, – пробыл Шелихов и его экипажи на острове Беринга,
затем, оставив на всякий случай письмо для команды третьего галиота,
они отправились на Уналашку, где Шелихов провел десять дней и где
его стараниями воздвигнуто самое первое постоянное поселение русских
– опорный пункт движения на восток.
Отдохнув на острове, приведя в порядок суда, запасясь провизией и
водой, захватив с собой двух переводчиков из местных алеутов, снова
оставив письма для третьего галиота – приказ пристать к острову
Кыктак (или иначе – Кадьяк), он и отправился к земле, где живут
коняги. Эти воинственные люди довольно сурово обращались со всеми,
кто приставал к их острову; силой, ловкостью, хитростью они обращали
пришельцев в бегство, оберегая свою жизнь, свою свободу, свои права.
Те из промысловиков, кто уже бывал на Кадьяке, всеми силами пытались
отговорить Шелихова заходить на остров. Но Колумб российский настоял
на своем.
Он пишет:
«Будучи намерены мы перезимовать на острове, ими обитаемом, и
довесть их ласковостью, щедростию, угощением и подарками до
миролюбивого познания, что они через дикость свою собственную
лишаются покоя, убивая друг друга, и дабы показать им жизнь
неведомую, я все старание употребил к тому, чтобы построить домики,
сделать крепость, на первый раз хотя бы плетневую. Мы в том и
успели, хотя с великим трудом; но как, и со всем тем, не переставали
они делать покушения как на байдары, посылаемые мною для обозрения и
описания мест, таки для нас самих, то я, избегая сколько можно
пролития крови, и чтобы лучше себя обеспечить, представлял силу и
действие нашего пороха и, пробуравив в превеликом камне дыру, наклал
туда оного, при котором утвердя замок от ружья, а к сему предолгую
веревку под другой камень для безопасности того, кто должен
действовать, оною разорвал вместе с ружейным выстрелом при множестве
мирных коняг, отчего рассеян везде слух об удивительной силе так ими
называемых наших «стрелок»... (Иначе говоря, Шелихов выстрелил из
ружья в камень, а укрывшийся за другим валуном матрос дернул за
веревку, мина, спрятанная внутри высверленной в глыбе дыры,
взорвалась и разнесла вдребезги глыбу. Была полная иллюзия, что
могучий обломок скалы разлетелся от простой пули. – М. С.) После
чего... я им представлял, что я желал с ними жить в дружбе, а не
вести войну... Сии и многие примеры ласкового обхождения и малые
подарки совершенно их усмирили...»14
Шелихов начинает обживать остров, отправляет людей на промысел,
заводит домостроительство, открывает школу. Все его действия
удивляют аборигенов. Все им кажется чудом. «Почитали они чудом
скороспешное строение у нас домов... Невежество их так велико, что
они, когда мы во времена темных ночей выставляли бывший у меня
кулибинский фонарь, думали, что то было солнце, которое мы
похищали... Мне прискорбно было видеть таковую умов их грубость, и
для того недолго оставлял я их в сим заблуждении, но старался
сколько можно изъяснить им, что сие есть дело такого же человека,
как они... Я показывал им способность и выгоды российских домов и
платьев, употребления пищи. Они видели труды моих работных, когда
копали землю на огороде, сеяли и садили семена; по созрении плодов я
велел им оныя раздавать, но они, употребляя их, ничего, кроме
удивления, не изъявляют. Многих я велел кормить изготовленною
работными моими для себя пищею, к чему они крайне чувствовали охоту.
Таково мое с ними поведение час от часу более их ко мне призывало...
Должно отдать народу сему справедливость в остроте ума, – писал
Шелихов, – ибо дети их весьма скоро понимали свои уроки, и,
некоторые до отъезду моего столько выучились по-российски говорить,
что без нужды можно было их разуметь»15.
Коняги – кадьякские эскимосы – один из первых американских народов,
с которым подружился Шелихов. Так начался новый этап отношений между
русскими и местными аборигенами.
Любопытны наказы, которые давал по этому поводу Шелихов своим
подчиненным:
...«Здешних обитателей, служащих при компании в работах, каюр и
работниц, содержать в хорошем призрении, сытых, а последних обувать
и одевать и обидеть не только делом, но и словом... не допущать,
обидчиков из своих без лицеприятия штрафовать...»16
Именно это понимание человеческого достоинства островных жителей, в
каком бы состоянии хозяйственного и культурного развития они ни
были, сочувствие к их полной лишений жизни, сделали Шелихова другом
коняг.
«Возможно старался я внушать им о спокойствии и безопасности
каждого, и что всякий может везде ходить и ездить один, не опасаясь,
чтобы кто сделал на него нападение или отнял его имение... И в самом
деле такое я сделал в них о том впечатление, что они захотели и
просили меня, чтобы всех тех, которые будут приходить на их остров,
я отгонял, поручая при том себя в мою защиту, обещаясь слушать меня
и во всем мне повиноваться.
...Разговаривая часто о порядке в России живущих и о строении,
возбудил в некоторых такое любопытство, что сорок человек обоего
полу захотели видеть селения российские: в показанном числе были и
дети, коих при выезде моем оттуда дали мне дикие, чтобы хотя оные
посмотрели все здесь находящееся, ежели они сами того сделать не
могут; и все оные выехали со мною в Охотск, из коих 15 приехали в
Иркутск, а последние с возвратным отправлением судна моего, быв
одеты и одарены, возвратились17.
Между тем Шелихова беспокоило быстрое разорение Алеутских островов:
каждый купец размышлял лишь о своих барышах и варварски относился к
природе. Грабили население, грабили друг друга. Шелихов решил, что
нужна огромная, мощная, мобильная организация, которая по типу
английской и голландской Ост-Индских компаний обеспечила бы
планомерный, долгосрочный высокий доход с восточных островов. Тут уж
купеческих сил недоставало, нужно было вмешательство государства.
В 1788 году Шелихов и Голиков предпринимают новый вояж в столицу.
Перед этим он написал «Записку Шелихова странствованию его в
Восточном море», где нарисовал подробности своего плавания, выдвигал
перед генерал-губернатором Иркутской губернии И. В. Якобием, тем
самым, что был в год приезда Шелихова в Иркутск лишь командиром
полка в Селенгинске, прожекты освоения российских владений в
Америке, строительства там портов и крепостей. Отправляя этот
документ в Иркутск на предмет представления его с замечаниями
сибирского наместника правительству, Шелихов снаряжает в новый путь
галиот «Три святителя» под командованием штурманов Бочарова и
Измайлова, дает им «наставление такое, по которому должны они
следовать... в море близ берегов твердой американской земли как для
открытия новых морских островов и приведения под власть Российской
империи разных островных народов, так равно и для утверждения всей
новоприобретенной американской части знаками, величеству и названию
российскому свойственными». Он вручил Бочарову и Измайлову пять
медных гербов своей Отчизны, отлитых из червонной меди, пять
железных досок с надписью «Земля Российского владения», дабы
установлены они были на самых крупных островах и на берегу Аляски
как явно – открыто, так и тайно – закопаны в землю в приметном
месте. Описывая затем приключения Герасима Измайлова и Дмитрия
Бочарова, почерпнув сведения о плавании из их устных и письменных
отчетов, Шелихов рассказывал, как штурманы, пригласив тойона Илхаку
на судно, показали ему портреты Екатерины II и ее сына Павла,
объяснили ему, «что защита и покровительство российское над тою
страною, которая воспользуется оным, столь тверда и непоколебима,
что никто из иностранцев не отважится причинить такой
покровительствуемой стране никакого озлобления; а как сей же тоён
удостоверен был и о том, что вся американская часть земли и морских
островов давно уже защищается Российскою державою, то, к лучшему для
него о сем уверению, представлен тут был один медный российский
герб, и по пристойному сему случаю приветствии вручен оный был тоёну
с тем, дабы носил он его сверх своего платья на груди и защищал как
себя, так и подвластных ему колюж от приходящих иногда к ним
иностранных судов»18.
Пока вершилось это ритуальное действо, Шелихов торопился сперва в
Иркутск, затем – в столицу.
В то время как он одолевал бесконечные сибирские пространства,
императрица читала его прожекты, делая хладнокровные,
«глубокомысленные» пометки на полях. Он просил ссуду в 200 тысяч
рублей на 20 лет – не такую уж крупную сумму для такого
значительного дела. Государыня отказала. Уже позднее, отвечая на
недоумение своих приближенных, она напомнила им старый анекдот:
«Подобный заем похож на предложение того, – писала она, – который
слона хотел выучить говорить через тридцатилетний срок и, быв
вопрошаем, па что такой долгий срок, сказал: либо слон умрет, либо
я, либо тот, который мне даст денег на учение слона». Шелихов просил
направить для службы во вновь открытых владениях некоторое
количество войск. Помета Екатерины II: «Военные люди в Сибирь равно
нужно, сто человек тамо то, что тысячи здесь». На просьбу
предоставить компании, по примеру английской и голландской,
исключительное право на торговлю в Северной Америке, дабы не
истреблять варварски богатства, а вести планово добычу зверя и
мехов, она ответила так: «Для тово, что Голиков и Шелихов суть
добрые люди, представляют им дать исключительный торг, а тово
позабыли, что кроме их на свете быть могут добрые же люди. Для тово,
что некоторые промышленники были лихи, надлежит лишить всех торга –
сие несправедливо, понеже порок сей не всеобщий, да хотя и был, то
на порок неприлично основать узаконение». И, наконец, на предложение
утвердить власть России на островах и на самом матером берегу
Америки Екатерина II отвечала: «Многое распространение в Тихом море
не принесет твердых полз. Торговать дело иное, завладеть дело
другое»19.
Не за это ли Россия расплатилась 18 марта 1867 года?
На памятнике Григорию Ивановичу Шелихову в ограде Знаменской церкви
в Иркутске вырезаны в мраморе стихи действительного статского
советника, крупного русского поэта Ивана Дмитриева:
Как царства падали к стопам Екатерины
Росс Шелихов, без войск, без громоносных сил,
Притек в Америку чрез бурные пучины
И нову область ей и богу покорил.
При чем тут Екатерина?
В столице Шелихова и Голикова встретили радушно, Колумба российского
наградили медалью на Андреевской ленте, золотой шпагой, кстати
сказать, тоже изображенной на памятнике, да грамотой, разрешающей
делать то, чем занимался он и без правительственной
«благосклонности».
Стоило в пятидесятиградусный мороз два месяца одолевать занесенную
вьюгой тайгу, ночевать на отогретом костром и заваленном пихтовыми
лапами клочке земли, среди белого безмолвия да лая волков, менять
оленей, собак и проводников, чтобы вот так уехать ни с чем, сжимая в
руке золотую почетную и ненужную шпагу.
8
Между тем в Сибири объявился некий англичанин, участник Третьей
Тихоокеанской экспедиции Джеймса Кука – Джон Ледиард. Он пытался
пристроиться к экспедиции Лаперуза, французы отнеслись к нему с
подозрением и не приняли в свой состав, он обратился к Екатерине II
с просьбой проплыть северную часть океана на одном из русских
кораблей – императрица ему отказала. Но Ледиард все же проник в
Россию без ведома властей: он отправился в Швецию, перешел по льду
Ботнический залив, оказавшись в Финляндии, устроился на жительство
поблизости от русской границы, а когда до него дошли сведения, что
императрица совершает путешествие по югу страны, смело перешел
границу, объявился в Петербурге и уверил всех, что сама государыня
разрешила ему путешествие в Сибирь. Так Ледиард оказался в Иркутске.
Здесь он вслушивался в разговоры, особенно о Русской Америке,
пытался завести дружбу с теми, кто вернулся с промыслов, и,
естественно, не мог обойти дом Григория Шелихова. Расспросы
иностранца насторожили иркутянина, Шелихов постарался все из их
длинного разговора за водкой и за чаем запомнить, затем записал.
В Центральном Государственном архиве древних актов сохранился
черновик этой записи, озаглавленный: «Замечание из разговоров
бывшего иркутского вояжира аглицкой нации Левдара (с) купцом
Григорием Шелиховым».
...«С жарким любопытством спрашивал он у меня, где и в каких местах
я был, далеко ли с российской стороны промыслы и торги по
Северо-Восточному океяну и по матерой американской земле
распространены, в каких местах и под которыми градусами северной
шпроты есть наши заведения и поставлены знаки государственные».
Шелихов, описав довольно значительный простор, принадлежащий
русским, сказал, что многое открыто даже не теперь, а еще
экспедицией Беринга, а про знаки сообщил, что их много, а точных
мест их нахождения он не знает.
«Любопытствовал он от меня знать: много ли наших российских судов
всех судов ныне в промысле по тем островам в помянутом море и
сколько на оных числом людей российских находится...
...Он подданных аглицкой короне рассчитывает много напрасно и тех,
кто уже давно нашему российскому скипетру принадлежат...»
Интересовался Ледиард Аляской, Курильскими островами, связями с
Японией, рассказывал о своих вояжах по Тихому океану, но из тех
сведений, которые он с апломбом сообщал, хозяин легко устанавливал,
«что он тут никак не был, а говорит либо пересказанную, либо из
записок каких почерпнутую материю»20.
О своих подозрениях Шелихов доложил начальству.
А Ледиард между тем добрался уже до Якутска.
22 октября 1787 года он писал из Якутска У. С. Смиту, секретарю
американской миссии в Лондоне, что в Иркутске его долго удерживали
от поездки на север, пугая трудностью пути, а здесь, в Якутске, при
том, что к нему проявляют максимум любезности, даже при грубом его
нажиме, не дают возможности двинуться дальше.
Ледиард не знал, что из Иркутска в Петербург уже ушла весьма
неприятная для него бумага.
ИЗ РАПОРТА ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА ИРКУТСКОЙ и КОЛЫВАНСКОЙ ГУБЕРНИЙ И.
В. ЯКОБИ[Я], А. А. БЕЗБОРОДКО (статс-секретарю министерства
иностранных дел России).
«За сим следовало жадное любопытство его о островах, в Северном
океане находящихся. Он, употребляя замысловатые свои выспрашивания,
хотел как можно скорее узнать о времени занятия их Российскою
державою, о числе народов здешних, за промыслами тамо пребывающих, и
о заведениях, по островам имеющимся...».
И еще:
Не распространяясь дальнейшим образом изъяснять в/ашему/
с/иятельст/ву о прочих мелких чужестранца сего замыслах...
осмеливаюсь всепокорнейше просить милостивого вашего рассмотрения...
ибо неединообразное путешествователя сего и на словах расположение
мыслей довольно были сильным поводом к заключению мне своего о нем
сумнения, потому наиболее, что и пашпорта он надлежащего места... не
имеет... Да и весьма нетрудно статься может, что он послан сюда для
разведывания о положении здешних мест со стороны Английской
державы»21.
ПОВЕЛЕНИЕ ЕКАТЕРИНЫ II ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРУ ПОЛОЦКОЙ И МОГИЛЕВСКОЙ
ГУБЕРНИЙ П. Б.ПАССЕКУ; 21 декабря 1788 г.:
«Вам же повелеваем по присылке его выпроводить заграницу с
прещением, чтобы он впредь не осмеливался являться нигде в пределах
империи нашей».
ИЗ ПРОШЕНИЯ И. И. ГОЛИКОВА И Г. И. ШЕЛИХОВА ЕКАТЕРИНЕ II, февраль
1788 года:
«Дерзаем испрашивать высокомонаршего милосердия: отличить нас в
звании нашем и удостоить подвиги нашив. и. в-ва открытым указом,
дабы силою и важностью оного в том отдаленном крае, при нужных
иногда обстоятельствах, могли мы иметь от казенной стороны помощь и
защищения от всяких притеснений и для охранения, заведенных нами, и
как намерения имеем завести укрепления, воинской команды 100
человек, а в числе оных артиллеристов хотя человек четырех да
оружейных мастеров два человека; сии воинские люди не столько нам
нужны для сказанных островов Кыктака и Афогнака, как для тех
крепостей, кои мы полагаем сделать на матером американском берегу и
на о-вах Курильских, а паче при начальном заведении там поселений. И
в рассуждении сей их усердной приверженности к России дерзаем
достовернейше в. и. в-ву донести, что острова, ими населенные, т.е.
Кыктак, Афогнак и другие им соседственные, не только от внутренних
возмущений суть безопасны, но и, в случае могущих быть от
иностранных держав неприязненных покушений, можно на сильный отпор
от них без сумнения надеяться...»22
РЕЗОЛЮЦИЯ ЕКАТЕРИНЫ II:
«Многое распространение в Тихое море не принесет твердых полз».
И еще:
«Что оне учредили хорошо, то говорят оне, нихто тамо на место не
освидетельствовал их заверение»...
Освидетельствовал. Шпион Джон Ледиард – его разведочный рейс,
предваряющий прибытие в Петербург Шелихова и Голикова, лучшее
доказательство того, что на востоке, в Тихом океане события имеют
государственную важность.
9
«Здесь начинается новая эпоха в истории Аляски. До того в ней все
сводилось к открытиям, поискам и охоте за пушными животными с очень
слабой мыслью о постоянном устройстве здесь. Но вот появился
Григорий Иванович Шелихов, первоначальник и основатель русских
колоний в Америке...»23
Эти слова принадлежат не биографу Шелихова, не апологету его морских
и научных подвигов. Их написал американский историк Генри Банкрофт в
книге, посвященной истории Аляски, в которой он подробно рассказал о
русских поселениях, о том, как обживалась инициативой Шелихова и его
компаньонов суровая и прекрасная земля, гремящая снежными лавинами,
выбрасывающая в океан раскаленные камни внезапно рождаемых вулканов,
пронизанная дрожью землетрясений, сносящая леса и поселки ударами
цунами, изобилующая в те древние времена пушным зверем, таящая на
островах невиданные лежбища котиков, морских бобров – каланов,
прячущая голубых снегах голубых песцов.
Русские страницы Америки. И на них, как утренняя звезда, светит имя
иркутского купца-первопроходца.
...Шелихов вернулся из столицы в глубокой обиде. Компаньонам своим
он, впрочем, объяснил, что матушке-императрице сейчас не до Аляски –
идет русско-турецкая война. Про себя же он решил, что придется
обходиться своими силами: свою мысль, своп деньги, свои труды он
посвятит Отечеству, если правительство не отдает себе отчета, как
важны твердые, прочные позиции России на востоке.
Справедливость его сетований тысячекратно подтвердила жизнь – и
самим фактом продажи Аляски, и тем, что у американских конгрессменов
тотчас же появилась мечта вслед за Аляской оторвать от России и
Камчатку, и тем, что до самой революции, закрывшей восточные границы
страны, до 1919-1922 годов американские купцы грабили прибрежное
население, спаивая мужчин и женщин и за бесценок забирая меха.
Шелихов готовится к новым экспедициям, укрепляет свою компанию,
разрабатывает план Российско-Американской компании, убеждает в его
целесообразности нового, сменившего И. В. Якобия,
генерал-губернатора Восточной Сибири Ивана Алферьевича Пиля, и тот
пишет в своем рапорте императрице:
«План сея новыя Шелихова компании, которую он назвал ныне Северною
Американскою, по мнению моему, не только достойны уважения, но и
полезен ко многим выгодам для Отечества и общественных, ежели только
совершенно будет выполнен, поелику желание Шелихова состоит в том,
чтоб все северный от Алеутской гряды до непроходимых льдов острова и
оба противулежащия друг другу матерые берега Американской и
Азиатской земли, заняв и сведя с народами, на оных обитаемыми,
дружбу и торговлю, во упреждение в том иностранных, кои туда
заезжают на судах, делать между тем в севере и новые открытия в
местах, неописанных и никем не посещаемых».
Шелихов и в самом деле составляет проекты: торговли через северные
моря с южными странами, плавания к северному полюсу, освоение
Северного морского пути, хождения вдоль северного берега Аляски,
закрепление земель в Калифорнии, и многое, многое другое, к чему
придет еще Россия через многие десятилетия, а то и столетие после
него.
«Кроме сих изъяснений, – продолжает И. А. Пиль в рапорте от 20
ноября 1794 года, –донесение его содержит еще одно новое
предприятие, относящееся до распространения внешней российской
торговли со стороны Тихаго моря: чтоб дозволить американским
Шелихова компаниям отправлять торговые суда в Кантон, Макао,
Батавию, на Филиппинския и Марианския острова с продуктами и
произведениями, в Америке получаемыми, и с частию российских; а из
тех мест привозить в Америку как для поселяющихся тамо русских, так
же и коренных тамошних обитателей им нужное, а избытки, от того
остающиеся, обращать в Камчатку и Охотск. Все доказательства оного
Шелихова, к сей материи в донесении его приведенныя, и в подробности
описанныя, хотя и самим мною по управлению Иркутскою губерниею
дознанныя, почитая истинными, а намерение Шелихова признавая
полезным, и на теперешний случай, по всем видам европейских дел,
беспрепятственным, со стороны же торгу российского на Кяхте
необходимым, дабы во время упрямства китайцов и не впроторжицу с
ними было где продавать американские, алеутские и прочих Тихаго моря
островов продукты»24.
Да, пока еще не та, знаменитая Российско-Американская компания, но
уже параллельно действуют и старая, составленная с Голиковым, и
нынешняя – Северо-Американская и многое, многое еще.
Сперва поверенным во всех делах Шелихова на островах и на Аляске был
К. А. Самойлов, потом правителем стал Е. И. Деларов, наконец эту
должность занимает крепкий, суровый, отважный и дельный человек, в
скором будущем – Главный правитель Российско-Американской компании
А. А. Баранов, истинный сподвижник российского Колумба.
10
ГОСПОДИНУ КАРГОПОЛЬСКОМУ КУПЦУ И СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ АМЕРИКАНСКОЙ
КОМПАНИИ ПРАВИТЕЛЮ БАРАНОВУ
«Милостивый государь мой, Александр Андреевич!
Отправляя к вам в ведение два новые судна, построенные при здешнем
порте, одно 63-х-футовое двухпалубное и двухмачтовое, именуемое
«Трех иерархов», а другое 51-футовое, двухмачтовое и однопалубное,
«Святой великомученицы Екатерины», наименованное в честь царствующей
над нами самодержицы и благодетельницы, имею довольный повод
поздравить вас з гостьми, кои на тех судах к вам отправлены. Гости
сии суть: священно-архимандрит Иосав з братиею, – все они определены
по высочайшей Ея Императорского Величества воле, как вы увидите с
приложенных при сем бумаг для проповеди слова божия в Америке и
просвещения тамошних народов... Вторыя гости суть данные в компанию
мою по высочайшей же Ея Императорского Величества воле, для
кораблестроения за мысом св. Илии, и произведению тамо же
хлебопашества тридцать семей из несчастных, коим список сего
прилагаю. Поздравив вас с сею новостию, безсумненно вами
неожиданного, еще в нынешнюю пору, уверенным остаюся, что и вы не
меньше моего почувствуете удоволствие, что тот край, в котором я до
вас трудился, а ныне вы трудитесь в славу нашего отечества, увидит
теперь в приехавших к вам гостях надежную подпору своего будущего
благополучия»25.
Что послужило поводом к положительным действиям Екатерины II,
которая еще недавно столь подозрительно отнеслась к Шелихову?
Может быть, его книга? В 1791 году, обработав и пополнив свою,
созданную еще в мае-ноябре 1787 года «Записку Шелихова
странствованию его в Восточном море», Григорий Иванович отправил в
Петербург уже цитированную нами книгу «Российского купца Григория
Шелихова странствования из Охотска по Восточному океану к
Американским берегам», наполненную точными описаниями плавания,
достоверными сведениями географического, этнографического,
геологического, исторического характера, достойными пера крупного
ученого–специалиста естествоиспытателя. Книга эта, изданная вскоре,
имела поразительный успех, вышла в переводах за рубежом, вскоре
понадобилось ее переиздание. Сочинение Шелихова читалось и в
придворных кругах, среди чиновников правительства было немало тех,
что понимали обширность п государственность дела, предпринятого
иркутским купцом.
Может быть, посодействовал сему доброму делу Николай Петрович
Резанов, женатый на дочери Григория Шелихова? Он был писатель и
государственный деятель, правитель канцелярии у Гавриила Державина,
а в те поры, о которых идет речь, – обер-секретарем сената.
И, несомненно, отвага, с которой защищает проекты Шелихова
генерал-губернатор иркутский и колыванский И. А. Пиль, настолько
уверовавший в необходимость внесения государственности в дела
Русской Америки, что считал все открытые промысловиками острова и
побережье Аляски Американским уездом Иркутской губернии, он почитает
своим долгом давать Шелихову, а через него – и Баранову инструкции о
порядке застройки селений, о ведении хозяйства, об отношениях с
малыми народами нового края и прочее, и прочее. Сколько же
понадобилось усилий, чтобы заполучить в Русскую Америку два десятка
мастеров да крестьянские семьи для заведения хлебопашества, огородов
и скотоводства!
11
«Всемилостивейшая государыня!
Три дня проходят, как начал я чувствовать жестокую болезнь,
угрожающую меня, потому что я с самого детства до нынешнего
возрасту, и имея 47 лет, не бывал в припадке; если придет смерть, то
жена и дети мои останутся сиротствующими, и тем паче оскорбленными,
что иногда будут обеспокаиваемы родственниками, жаждающими своего
имения, моими трудами приобретенного, в коем никто участия иметь не
может, кроме жены, сына и дочерей моих, а недоброхоты будут
напрягать силы свои, [чтобы] расстроить моих наследников под разными
видами, ради общих моих в Сибири и на Восточном море торговых
заведений. В рассуждении сего, и как жена моя, сопутствовавшая мне в
морском вояже для приобретения имения и споспешествующая мне в
воспитании детей моих и содержании дому моему, заслуживает всю мою к
ней справедливую доверенность и то, чтоб учинилась она, а не иной
кто с детьми моими обладательницею собственного мною приобретенного
содержания в трудах моих и промыслах...ежели рок мой смертный меня
иногда внезапно в настоящей болезни моей постигнет, – всеподданнейше
сим моим слезным прошением прошу оную жену мою полною и ни от кого
не зависящую с детьми моими наследницею всемилостивейше утвердить,
для чего я на случай, ежели кто из родственников моих или сторонних
будут беспокоить разделом или иными образами, будучи в непоколебимой
моей еще памяти, и оставляю сие мое всеподданнейшее к вашему
императорскому величеству прошение, дабы оное могла она, падши к
стопам вашего императорского величества повергнуть, и мне, как я
думаю, в последнее сие пишущему, испросить милосердное прощение, ибо
я, лишась родителей моих, кроме бога и вашего величества яко мать
отечества, не имею кого себе покровителя.
В Иркутске июня 30 дня 1795 года»26.
20 июля 1795 года Шелихова не стало.
Смерть его внезапная, вырвавшая его из огня воспламененных его
жадной, ищущей душой дел и событий, странная, необъяснимая, вызвала
немало кривотолков. В 1953 году в архиве Военно-Морского Флота было
найдено письмо некоего иркутянина, в котором говорилось:
«Сделалась чрезвычайная боль в животе и такое воспаление, что он,
дабы хотя на мгновение утолить огонь, можно сказать, глотал льду по
целой тарелке»27.
Автор письма утверждает, что Шелихов умер «по своему деланию», а
родные это тщательно скрыли, ибо самоубийцы не почитаются церковью,
их запрещено хоронить на кладбище.
Другие очевидцы толковали о том, что именно родственники, а может
быть, и жена обильно приправили пищу морехода тайным зельем.
Кто знает?
Сегодняшние исследователи поддерживают и ту и другую версии, ибо и к
тому и к другому есть причины.
Начнем с того, что при всех своих государственных замыслах и
действиях Григорий Шелихов все же был и по званию и по делам своим
купцом, расчетливым, прижимистым, не спускающим никому ничего. Он в
этом мало отличался от крупнейших иркутских магнатов, представителей
его класса, – от Трапезниковых, Басниных, Сибиряковых, просвещенных,
в известной мере демократичных и... безжалостных там, где дело
касалось их прибылей. Шелихов, прибирающий к рукам своей компании
всю добычу мехов на востоке; рвущийся к единоличной торговле с
Японией, вкладывающий свои капиталы даже в торговлю с Китаем через
Кяхту, ох как ненавистен был он не только тем, кого разорил, скупая
паи, меха, корабли при постигшем купца помельче несчастье, его
властолюбие было не по нраву и сильным мира сего, хотя они не только
никогда не выказывали недовольства, но даже и приобретали паи в его
компании, вкладывая в дело свои деньги.
«Сделалась чрезвычайная боль в животе...»
Декабрист В. И. Штейнгейль, отец которого связан был с жизнью и
делами камчатскими по службе, высказывает твердую уверенность, что
Шелихова отравили родственники жены. Он приводит со слов весьма
уважаемых и внушающих доверие людей такой эпизод:
«Я слышал сей анекдот (пусть нынешнего читателя не смутит это слово
– тогда его употребляли в значении «случай», «факт». – М. С.) в
бытность мою после в Охотске, от самовидца Евстр. Деларова, который
был директором Американской компании, и от некоторых других особ.
Вот что мне рассказывали: Шелихов, отправляясь в Америку в 80-х
годах, оставил жену свою в Охотске. Тут она не замедлила вступить в
связь с одним из чиновников (забыл его фамилию), и, так как между
тем рассеяли, может быть, они же сами, по Охотску верные слухи, что
Шелихов, вышед из Америки в Камчатку, умер, то жена его и готовилась
выйти за того чиновника замуж, чему и брат Василий (Шелихов. – М.
С.) способствовал. Но вдруг, вовсе некстати, получено письмо, что
Шелихов жив и вслед за оным едет из Камчатки в Охотск. В сем-то
критическом положении жена решилась по приезде его отравить. Но
предуведомленный Шелихов едва приехал, как все искусно разыскал,
обличил их обоих, жену и брата, через своих рабочих публично
наказал. Сего не довольно, он хотел, по выезде в Иркутск, предать
жену уголовному суду и настоять, чтобы ее высекли кнутом. Но в сем
случае Баранов, известный потом правитель Америки, бывший тогда его
приказчиком, убедил его пощадить свое имя и простить виновницу.
Может быть, сие происшествие, которое не могло укрыться от иркутской
публики, было причиною, что внезапная смерть Шелихова была многими
приписываема искусству жены его...»28.
Можно ли доверять свидетельству даже столь уважаемого человека, как
декабрист Штейнгейль, если речь идет о таком деликатном деле, как
семейная жизнь исторического лица? Но в Иркутском обществе ходили
толки о том, что смерть Шелихова неестественна, именно эти толки
несомненно повлияли на отношение декабриста к жене Григория
Ивановича, воскресили в его памяти рассказ Е. Деларова, слышанный им
уже позднее кончины Шелихова, на Камчатке.
Было? Не было?
«...и такое воспаление, что дабы хотя на мгновение утолить огонь...
глотал льду по целой тарелке...»
«По своему деланию»? Был ли повод?
Выясняется, что был: накануне смерти Шелихов, как явствуют
документы, находился на грани полного банкротства. Большую партию
мехов он отправил в Кяхту для торга с китайцами, но те вдруг
разорвали на солидный срок куплю-продажу, отношения сторон были
заморожены, а когда лед растопился – было уже поздно: иностранцы,
привозящие в Китай меха с южных его портов, сбили цены настолько,
что купцы-иркутяне, и особенно Шелихов, понесли немыслимые убытки.
И все же? Язва? Рак? Убийство? Самоубийство?
Кто сейчас ответит на вопросы эти? Разве сам Григорий Иванович
Шелихов? Но великий русский землепроходец, рыльский «именинный»
гражданин, иркутский купец, открыватель земель, ученый, оставивший
свой след на всех картах мира, спит, прикрытый великолепным
монументом, стоящим «все на все – 11760 рублей», поставленным
«горестной вдовой с пролитием слез», и стороны обелиска, обращенные
к северу, югу, востоку и западу, украшают – портрет первопроходца с
медалью на груди, шпага, подаренная в знак награды за отвагу
императрицей, морские карты и инструмент для определения долготы и
широты, мраморная колонна с отсеченной смертной косой верхушкой, –
жизнь прервана на середине – рог изобилия, из которого в
императорскую казну сыплются неметные богатства да стихи великого
поэта России Гавриила Державина:
Колумб здесь росский погребен,
преплыл моря, открыл страны безвестны,
и зря, что все на свете тлен,
направил парус свой
во океан небесный
искать сокровищ горних, не земных.
Сокровище благих.
Его ты, боже, душу упокой.
12
Наталия Алексеевна Шелихова не оставит дело, начатое мужем, и
Шелихову возникнет еще один памятник: утвержденная наконец
правительством, грезившаяся ему под грохот волн н треск льда
Российско-Американская компания. И пока будет жива она – эта
компания, – будет жив Шелихов, в ее котлах будет все еще гореть его
огонь, в ее окнах все еще будет светиться его надежда, в ее людях
будут все еще жить его неугасимые вера, воля и мысль.
Примечания
1 Американцы в России и русские в Америке. СПб., 1866, с. 8.
2 Там же, с. 3.
3 Там же, с. 67.
4 Сборник пограничных договоров, заключенных Россией с соседними
государствами. Спб., 1891, с. 302.
5 Вавилов М. И. Последние дни в Русской Америке. – Русская старина,
1886, июнь, с. 595-596.
6 ЦГАДА, разряд XI, № 117, л. 9.
7 Пежемский П. И, Кротов В. А. Иркутская летопись. Иркутск, 1911, с.
77 (далее – Иркутская летопись).
8 Там же, с. 101-102.
9 Алексеев А. И. Сыны отважные России. Магадан, 1970, с. 121.
10 Полонский А. С. Курилы, Спб., 1871, с. 73-74.
11 К истории Российско-Американской компании. Красноярск, 1957.
12 Хлебников К. Григорий Иванович Шелихов. – Сын Отечества, т. 2, ч.
1, Спб, 1838, с. 69-70.
13 Шелихов Г. И. Российского купца Григория Шелихова странствия из
Охотска по Восточному океану к американским берегам. – Хабаровск,
1971, с. 35-36.
14 Цит. по кн.: Алексеев А. И. Освоение русскими людьми Дальнего
Востока и Русской Америки. М., 1982, с. 102-103.
15 Шелихов Г. И. Российского купца Григория Шелихова странствия...
с. 44-45
16 Там же, с. 115.
17 Там же, с. 46-47.
18 Там же, с. 104-105.
19 Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII–веке.
М.: Географиздат, 1948, с. 281-282.
20 Россия и США. М.: Наука, 1980, с. 156, 157.
21 Там же, с. 162-163.
22 Там же, с. 166-167.
23 Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII веке.
М.: Географиздат, 1948, с. 32.
24 Там же, с. 370-371
25 Там же, с. 336-337.
26 Ю. Радченко. «Колумбу Росскому...». – В кн.: Панорама искусств,
М.: Сов. художник, 1979, с. 346-347.
27 Цит. по ст. Б. П. Полевой. Послесловие. – В кн.: Г. И. Шелихов.
Российского купца... с. 125.
28 В. И. Штейнгель. Записки барона В. И. Штейнгеля. – В кн.:
Общественные движения в России в первую половину XIX века. – Т. 1,
Спб, 1906, с. 343.
|