III
НАЧАЛО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКОЙ КОМПАНИИ
Перед Российско-американской компанией царское правительство поставило задачи большого политического значения. Именно ей предстояла реализация того грандиозного плана экспансии, в результате которого северная часть Тихого океана должна была превратиться во «внутренние» воды Российской империи.
План этот предполагал дальнейшее закрепление России на западном побережье Северной Америки, включая Калифорнию, на Гавайских островах, в южной части Сахалина и в устье Амура. Эти колонии, вместе с Камчаткой, Аляской и Алеутскими островами, уже принадлежавшими России, должны были превратить ее в полновластного хозяина всего северного бассейна Тихого океана. Калифорния, помимо ее стратегического значения, должна была служить и земледельческой базой для русских поселений в Америке. Гавайские острова, являвшиеся основной морской базой для всех судов, совершавших рейсы между американскими и азиатскими портами, в случае перехода их в руки царской России отдавали под ее контроль всю морскую торговлю с Китаем. Помимо того на Гавайских островах предполагались разведение хлопковых плантаций и вывоз оттуда всевозможных пряностей. Это был план непосредственных колониальных захватов. Одновременно он увязывался с широким экономическим наступлением на Китай (морским путем через Кантон) и с разведкой в отношении английских, испанских и голландских колоний в Азии.
Проникновение в Кантон, при наличии даже широкого обмена на Кяхте, имело для царской России очень большое значение. Шедшая через Кяхту русская пушнина удовлетворяла лишь незначительную часть китайского рынка. Поставщиками той же пушнины в Китае являлись англичане и американцы, перепродававшие там меха, полученные по весьма низким ценам главным образом в русских же колониях. Нельзя было и думать о широком охвате китайского рынка, не вытеснив английских и американских экспортеров из Кантона. Между тем, русские суда не пользовались правом входить даже в открытые китайские порты, и компания была вынуждена прибегать к помощи иностранных посредников.
В начале 1803 года министр коммерции граф Н. П. Румянцев докладывал Александру I, что «сколько бы компания, усиливаясь в своих заведениях, и ни старалась в Кяхте выдерживать пушным товаром цен, но англичане и бостонцы, доставляя из Нотки-Зунда и Шарлоттских островов рухлядь свою прямо в Кантон, всегда будут в торге сем преимуществовать, и дотоле продолжаться сие будет, пока россияне сами в Кантон пути не проложат».1 [Архив внешней политики (АВП), Москва, фонд министерства иностранных дел, азиатский департамент, 1803 г., д. № 11, л. 1]. Именно торговля с Китаем, по мысли Н. П. Румянцева, могла бы обеспечить быстрое развитие русских колоний в Америке, которые со временем смогли бы свое влияние распространить даже вплоть до Ост- и Вест-Индии. «Российско-американские селения, видя возможность сбывать в разные места рухлядь, жиры, рыбу и прочие естественные произведения, привлекали бы к себе разного рода людей, в науках и художествах испытанных, приступили бы к учреждению заводов и фабрик, как то для выделки металлов, кож и протчего, и таким образом мало по малу образовались бы там общества художников и ремесленных, из селений возникли, наконец, города, посредством которых торговля с обеими Индиями получила бы со временем прочное обоснование». 2 [Там же].
Из проектов дипломатических нот3 [АВП, фонд министерства иностранных дел, азиатский департамент, 1803 г., Д. № 8, лл. 2-5] мы узнаем о стремлении проникнуть одновременно с Китаем также в Батавию и Филиппины.
Весь этот план широкой экспансии царизма, оформившийся в конце XVIII и в первые годы XIX века и имевший решающее значение при создании Российско-американской компании, начал, однако, реализоваться в момент, когда политическая ситуация весьма затрудняла проведение его в жизнь.
Реализация этого плана требовала от России открытого разрыва с основным ее противником в северном бассейне Тихого океана - с Англией.
Но несмотря на взаимный антагонизм, царская Россия предпочитала не доводить здесь дела до решительного столкновения. Политика царской России по отношению к Англии на Тихом океане, в сущности, во многом повторяла ближневосточную политику.
Характеризуя ближневосточный вопрос и его значение для царской России, Маркс и Энгельс неоднократно указывали, что этот вопрос является подчиненным по отношению к задаче борьбы с буржуазной революцией в Европе. В тот момент, когда на европейском континенте вновь возникает опасность революции, царская Россия всецело подчиняет этой задаче все остальные свои стремления, в том числе и ближневосточные. И именно это обстоятельство - задача борьбы с революцией - сближает в периоды революционной ситуации Россию и Англию на европейском континенте, несмотря на сохраняющиеся противоречия на востоке.
Тихоокеанский вопрос, так же как и ближневосточный, является вопросом подчиненным. Но подчинение его двоякое. С одной стороны, он подчинен задаче борьбы с революцией, а с другой - задаче борьбы за Ближний Восток.
В тот момент, когда перед царизмом вставала задача борьбы с революцией и, следовательно, Англия на европейском континенте превращалась в верного союзника царской России, последняя шла на уступки в тихоокеанском вопросе, стремясь ничем не обострять своих взаимоотношений с Англией. Также, когда царское правительство рассчитывало на некоторое попустительство Англии в ближневосточном вопросе, оно опять-таки шло на уступки в тихоокеанском вопросе.
Такой политики царское правительство придерживалось в течение всей первой половины XIX века, вплоть до Крымской войны. В этих условиях осуществление экспансии на Тихом океане при посредстве Российско-американской компании, которая могла служить прекрасной маскировкой, представляло целый ряд преимуществ. И подобно тому, как английское правительство «вело в течение 200 лет войну, .прикрываясь именем компании [Ост-индской. - С. О.]»,1 [Маркс и Энгельс, Соч., т. IX, стр. 357] царское правительство вело более полувека войну за господство на Тихом океане, прикрываясь именем Российско-американской компании. Но использование компании для реализации задуманного плана заключало и отрицательные моменты. Маскируя свои действия именем торговой коммерческой компании, правительство, естественно, должно было воздерживаться от широкой агрессии, ограничиваясь пока отдельными вылазками, предпринимаемым» якобы от имени Российско-американской компании. Намеченный правительством план экспансии пришлось выполнять поэтому без помощи значительных вооруженных сил. Лишь в отдельных случаях небольшой группе компанейских служащих удавалось использовать содействие военных кораблей, заходивших в колонии во время кругосветных путешествий.
К моменту организации Российско-американской компании поселения русских промышленников имелись уже на Алеутских островах, на Кадьяке, в прибрежной полосе Кенайского пролива и Чугацкой губы, и в Якутатском заливе. Непосредственная деятельность компании в колониях началась с закрепления на о. Ситхе, впоследствии названном именем правителя русских колоний Баранова. Остров Ситха был тем стратегическим пунктом, овладение которым, при наличии уже имевшихся русских поселений, упрочивало положение России в северной части Тихого океана, начиная от Курильских островов и кончая западным берегом Америки. Закрепление на о. Ситхе означало бы одновременно и создание прочной базы для экспансии в направлении восточного побережья Тихого океана.
Задачу углубления во внутрь американского материка царская Россия в этот момент перед собою еще не ставила. Она ограничивалась пока захватом прибрежных пунктов. В секретном предписании правителю колоний Баранову от 18 апреля 1802 года приказано было «все в северную сторону поиски приостановить и обратить уже на ту часть внимание не иначе как когда в соседстве английском поусилим мы свои владения». 1 [АВПК и Б, фонд собственной е. и в. канцелярии, 1802 г., д. № 152].
Но обоснование на о. Ситхе совершенно неожиданно задержало на несколько лет дальнейшее продвижение царской России на побережье Тихого океана, ибо здесь пришлось натолкнуться на серьезное сопротивление не только англичан, но и туземцев. В 1799 году на этом острове было выстроено деревянное укрепление, названное Михайловским, и поселены около двухсот русских промысловых рабочих и алеутов. В 1802 году индейское племя тлинкиты, которых русские называли колюжами или колошами, напав внезапно на это поселение, подожгли крепость и находившееся в гавани компанейское судно. Судя по рассказам нескольких из уцелевших русских промышленников, впоследствии выкупленных у тлинкитов из плена, в организации этого нападения принимали участие и английские торговцы. Не случайно в момент восстания в Ситхе там находилось английское судно капитана Барбера, матросы которого руководили нападавшими тлинкитами.
Лишь в 1804 году, когда в американские колонии прибыл совершавший кругосветное путешествие фрегат «Нева», Баранов вновь попытался овладеть Ситхой. 18 сентября на Ситхе был высажен десант, и началась осада крепости, восстановленной к тому времени туземцами. «После многих бесполезных пересылок с колюжами о сдаче их крепости, о заключении всегдашнего мира и взаимной торговли была, - как сообщает донесение об этой экспедиции, - учинена вторичная десанту высадка, по совершении которой под начальством самого Баранова сделан был к крепости приступ, во время которого выдержан был сильный пушечный и ружейный огонь из крепости и от выбегавших колюж, которые запасены были орудиями, порохом, взятыми прежде в разоренной крепости и купленными у бостонцев».1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, азиатский департамент, 1805 г., д. № 12, лл. 4-5]. Только после восьмидневной осады тлинкиты, «получившие сильный вред и урон в людях, оставя крепость ночью, удалились, оставя и все военные запасы».
После занятия Михайловской крепости решено было ее срыть и перенести в недоступное для нападения место - на высокую гору, где раньше было селение тлинкитов. Новое укрепление, ставшее центром управления колониями, получило название Новоархангельска. Расположенный на 57° 15' северной широты и 135° 18' западной долготы, Новоархангельск был самой крайней русской оседлостью на северо-западном берегу Америки вплоть до 1812 года, когда компании удалось укрепиться в Калифорнии.
Продвижение на юг вначале мыслилось как процесс постепенного заселения Россией всего западного побережья Северной Америки. В записке, отправленной в 1808 году русскому генеральному консулу в Соединенных Штатах, главное правление Российско-американской компании сообщало, что южнее Ситхи «компания еще не распространилась по недостатку времени, случаю, а паче довольного числа промышленного русского людства, ибо оного хотя более 600 человек находятся, но все они обязаны обеспечивать как остров Ситху, так и все назади оного лежащее по островам и матерому берегу. Сколь же скоро время и возможности будут способствовать, то компанейская промышленность подвинется на Шарлоттские острова, а там и далее до Колумбии, ежели земли и места те никому еще из европейцев не принадлежат».2 [АВП, фонд министерства иностранных дел, азиатский- департамент, 1805 г., д. № 8, записка главного правления Российско-американской компании генеральному консулу в Соединенных Штатах, на лл. 18-28].
Но в Колумбии Соединенные Штаты опередили Российско-американскую компанию. В связи с этим план постепенного расширения колоний пришлось изменить. Попытка захвата Калифорнии была осуществлена уже в более стремительных темпах.
К началу 20-х годов, т. е. к моменту окончания срока первых привилегий Российско-американской компании, на островах и американском материке имелось 15 «оседлостей». К ним относятся только постоянные поселения. Временные же поселения, которые создавались лишь на период пушного или рыбного промысла, были разбросаны и во многих других пунктах Тихоокеанского побережья.
Русские поселения, в порядке их расположения к востоку от Камчатки, были следующие:1 [Данные о количестве русского и туземного населения в оседлостях Российско-американской компании и другие о них сведения заимствованы из «Обозрения состояния и действий Российско-американской компании с 1797 по 1819 г.», Архив народного хозяйства (АНХ), Ленинград, фонд общей канцелярии министра финансов, 2 отд., 1819 г., д. № 10, на лл. 7-83].
Первая оседлость находилась на первом Командорском острове, где была оставлена небольшая артель промышленников для лова песцов, выдр и морских котов. Это было одно из наиболее старых поселений, созданное еще в период деятельности Шелихова.
Вторая оседлость была расположена на о. Атхе, одном из Андреяновских островов, где промысел производился также уже весьма продолжительное время. Поселение на Атхе было устроено в Коровинской бухте. Здесь под начальством особого правителя жили около 50 русских промышленников. В ведении Атхинского отдела находились также 331 алеут - 60 человек на самой Атхе и 271 человек на восьми маленьких островах, подчинявшихся атхинскому правителю.
Третья оседлость была на о. Уналашке, одном из Лисьих островов в Капитанской гавани. Здесь находилось селение «Доброе согласие», где было поселено около 30 русских промышленников. Уналашкинское поселение было Центром всех промысловых поселений на Андреяновских островах. По сведениям 1805 года, на Уналашке числилось 360 алеут. На других островах, находившихся в ведении Уналашкинского отдела, включая и Аляскинский мыс, было 673 алеута, а, следовательно, всего в Уналашкинском отделе насчитывалось 1033 алеута.
Уналашкинскому управителю подчинялись также четвертая и пятая оседлости, расположенные на Прибыловых островах. Эти поселения были устроены на о. св. Павла и о. св. Георгия. Здесь имелось небольшое число русских промышленников, занятых ловлею морских котов (от 30 до 50 тысяч шкурок ежегодно) и розыском моржового зуба, который экспортировался компаниею в Персию и Турцию. Ежегодно с Прибыловых островов поступало до 200 пудов моржового зуба.
Эти пять поселений как бы замыкали Берингово море, превращая его во внутренние воды Российской империи.
Далее поселения шли уже по Тихоокеанскому побережью и по островам Тихого океана.
Шестая оседлость находилась на о. Кадьяке и вначале была расположена у гавани «Трех святителей». В течение двадцати лет, с 1784 года по 1804 год, Кадьяк был центром русских поселений в Тихом океане.
С захватом Ситхи и перенесением центра управления колониями в Новоархангельск поселение у гавани «Трех святителей» было перенесено на восточную часть острова в Павловскую гавань, где была устроена деревянная крепость с земляными укреплениями, вооруженными пушками. Здесь имелись судостроительная верфь, двухэтажные казармы для промышленников, магазины и пр. Русских промышленников, по сведениям 1817 года, на Кадьяке было 119 человек. Туземного населения - эскимосов как на Кадьяке, так и на ближайших островах в 38 селениях было, по сведениям 1804 года, 3429 человек обоего пола.
В ведении Кадьякской фактории числился ряд поселений в Кенайской и Чугацкой губах. Это были уже поселения непосредственно на американском материке, представлявшие собою небольшие крепости, опять-таки с земляными укреплениями. Таковы Павловская, Георгиевская, Александровская и Воскресенская крепости, расположенные у берегов Кенайского залива. Сведениями о русском населении этих крепостей мы не располагаем. Туземное же население в 1817 году составляло 1474 человека. В Чугацкой губе имелись три поселения: «Константин и Елена», Николаевское в Беринговом заливе при бухте Якутат и Симеоновское у мыса св. Илии. Это тоже были крепости, вокруг которых в 1817 году проживало 1130 туземцев.
Перечисленные выше оседлости на островах вместе с Кенайскими и Чугацкими крепостями составляли 13 поселений.
Капитанская гавань на о. Уналашке
Четырнадцатая оседлость была на о. Баранова (Ситхе). В Новоархангельском порту в начале второго десятилетия XIX века были: деревянная крепость, судостроительная верфь, склады, казармы, жилые дома. Из 222 проживавших здесь русских 70 человек были заняты несением сторожевой службы. Постоянно живших туземцев насчитывалось около тысячи человек.
Пятнадцатая оседлость находилась в Калифорнии - это было основанное в 1812 году селение «Росс».
В административном отношении всеми оседлостями управлял главный правитель колоний, находившийся в Новоархангельске. В четырех пунктах - на о.о. Ситхе, Кадьяке, Уналашке и в Калифорнии имелись конторы, осуществлявшие управление на местах.
Ко второму десятилетию XIX века из имевшихся прежде поселений два уже были ликвидированы. Было уничтожено заселение в заливе Якутат в Беринговой губе, называвшееся «Славороссией», где по мысли Шелихова должно было производиться опытное разведение сельскохозяйственных продуктов. Поселение было сожжено туземцами и больше не возобновлялось. После восстания русских промышленников ликвидировано было также заселение на о. Урупе. Промышленниками, восставшими против зверского обращения с ними правителя, поселение на Урупе было оставлено и больше компанией не восстанавливалось.
Основным предметом промысла всех поселений компании была пушнина. Самым ценным видом пушнины были шкурки морского бобра. Продажная стоимость одной шкурки бобра в среднем колебалась от 100 до 300 руб., а стоимость отдельных наиболее ценных экземпляров достигала порою и 1000 руб. Компанейские бобры были лучшие на международном пушном рынке, ибо у берегов русских колоний в Америке водились наиболее ценные породы этого зверя. Небольшая часть добытых компанией морских бобров шла в Китай через Кяхту и непосредственно привозилась в Кантон, большая же часть бобровых мехов расходилась в России.
Наиболее богатым количественно был промысел морских котов. Они в изобилии водились у островов Берингова пролива и на Алеутских островах. Морские коты водились также в Гудзоновом заливе и в других местах, недоступных для русских промышленников, но в районе русских колоний водились наилучшие виды этого зверя. Некоторая часть котиков расходилась в России «для употребления низкого класса народу», часть выменивалась на товары у иностранных купцов, приезжавших в колонии, остальные ввозились в Китай опять-таки через Кяхту, а когда удавалось и через Кантон.
Далее шли промыслы, имевшие для компании уже второстепенное значение. Лисицы чернобурые, сиводушные и другие, а также голубые песцы ловились почти на всех Алеутских островах, Кадьяке, Ситхе и на американском материке. Последние были качеством ниже камчатских, но шли все же довольно бойко как на внутреннем русском рынке, так и на внешнем - в Китае и Турции. Соболей и россомах почти не промышляли. Зверь этот водился в глубине материка, а так как «промышленные во внутрь земли далеко не ходят за промыслами, бояся тамошних жителей, то лов сего зверя, - как сообщала компания, - маловажный». 1 [АНХ, фонд общей канцелярии министра финансов, 2 отд., 1819 г., Д. № 10, л. 49]. В небольшом количестве вывозились из колоний моржовая кость, китовый ус и бобровая струя.
Подсчитывая количество промышленного зверя за первое двадцатилетие своей деятельности, компания вела расчет не с 1799 года, когда были утверждены ее привилегии, а с 1797 года, т. е. с момента образования Соединенной компании. С 1797 по 1818 год компанией по главным статьям промыслов (бобры и морские коты) было добыто: 80 271 бобр и 1 493 626 котов. По всем видам промыслов компанией за это время получено было пушнины, моржовой кости и пр. по ценам, в разные периоды существовавшим, на 16 376 695 руб. 95 коп., т. е. в среднем на 818 835 руб. в год.
Компания продала иностранным купцам в колониях, минуя русские таможни, товара на 3 647 002 руб., т. е. более 20% всей добытой пушнины. Большая же часть пушнины привозилась в Россию и уже отсюда шла или в Китай через Кяхту или на внутренний рынок. Выменивавшаяся иностранными купцами на съестные припасы в русских колониях пушнина вывозилась ими на Гавайские острова и в тот же Кантон. Иностранные купцы иногда доставляли купленную в колониях пушнину даже на Камчатку, что чрезвычайно подрывало торговлю компании, так как здесь сибирские купцы обычно покупали меха для ввоза на внутренние рынки. Внутри страны пушнина продавалась на Макарьевской и Иркутской ярмарках и непосредственно в Москве и Петербурге.
В наиболее крупных торговых городах страны и на узловых транзитных пунктах компания имела конторы или комиссионерства. Конторы были в Москве, Иркутске, Якутске, Охотске и Кяхте, комиссионерства - в Казани, Тюмени, Томске, на Камчатке и в Гижиге.
В колониях компания вела торговлю предметами потребления. Товары продавались русским промышленникам и при помощи всевозможных мошеннических операций обменивались на пушнину у так называемых «независимых» туземцев. Этот обмен составлял значительную статью дохода в операциях компании, и в отдельные годы количество вымененной у туземных племен пушнины достигало одной трети всех добытых в колониях мехов. 1 [АНХ, фонд общей канцелярии министра финансов, 2 отд., 1819 г., д. № 10, л. 51].
В районах, принадлежавших компании, было такое изобилие пушного зверя, что при правильном ведении хозяйства компания могла рассчитывать на колоссальные барыши в течение длительного периода, несмотря на весьма неблагоприятную конъюнктуру на китайском пушном рынке в начале XIX века. Но хищническое обращение с неисчерпаемыми природными богатствами, доставшимися компании, очень скоро подорвало ее деятельность.
Российско-американская компания строила свои расчеты на вывозе пушнины по преимуществу в те районы, где шли меха среднего и низшего сортов, главным образом в Китай. Между тем, по качеству сырья компания имела все данные, чтобы овладеть и европейским рынком. Но для этого следовало отказаться от примитивных способов выделки пушнины, превращавших ценнейшее сырье в меха весьма низкого качества. Когда компания попробовала, уже в конце своего существования, вывозить пушнину в Лондон, она принуждена была отправить туда не выработанный мех, а засоленные в бочках шкуры, так как меха компанейской выработки европейский потребитель не покупал. Но пока низшие сорта пушнины с успехом сбывались на восточных рынках, компания не задумывалась над усовершенствованием методов их выделки.
Пушнина, перед тем как поступить в продажу, подвергалась единственной операции - сушке, производившейся на воздухе. Шкуры сушили на солнце, растягивая их на «пялах». К этому способу обработки пушнины испокон веков прибегали промышленники-пионеры Алеутских островов. Так прежде «важивалось и ныне водится», - писало правление компании в 1815 году о методах обработки пушнины. Однако не всегда удавалось в короткий летний сезон высушить все огромное количество котиковых шкур, которое накапливалось за сезон в колониях. Попробовали внести некоторую «рационализацию» непосредственно на местах. Начали сушить котиковые шкуры в жарко истопленных банях. Новый способ сушки привел к тому, что шкуры «либо сопрели до того, что плева с волосом сама собою сходила с кожи, либо сгорели до того, что по согнутии ломались, как древесная кора». В 1802 году таким образом было испорчено до 800 тысяч шкур.
Скопление на складах компании огромного количества испорченных котиковых шкур совпало с резким падением спроса на пушнину на китайском рынке. Правление писало А. А. Баранову в 1803 году: «Компания чувствует делаемой ей в котиках подрыв, тем более ощущаемый, когда оного зверя кож на островах находится готовых около миллиона, а здесь и в Кяхте из прежде вывезенных расходится такая мелочь, так что и сказать стыдно, да и по цене не более как по два рубля вместо того, что года четыре назад уходили оные от 6 до 7 рублей». 1 [АНХ, фонд Российско-американской компании, 1802 г., д. № 1, письмо главного правления Российско-американской компании правителю колоний А. А. Баранову, 1803 г., на лл. 72-83]. И тогда, как сообщает в ненапечатанной части своих заметок К. Хлебников, впоследствии директор компании, «главное правление, вникая в производство дел, заметило великую ошибку в экономии промышленности, что котики от чрезмерного увеличения в кяхтинской торговле потеряли ценность, от поспешного промысла лишились доброты». «Чтобы поддержать цены количеством и возобновить доверенность китайцев качеством сего товара, - писал он далее, - требовалось великое пожертвование, и благомыслящие господа директора не колебались -- несколько сот тысяч шкур, оказавшихся сгоревшими, приказали предать пламени. И сим только средством могли достигнуть своей цели».2 [Архив Государственного Географического общества, Записки К. Хлебникова о Америке, ч. 3, стр. 208]. И в одной только Уналашке было сожжено около 700 тысяч шкур.
Впоследствии компания всячески старалась скрыть, что одною из причин, заставивших ее решиться на массовое уничтожение котиковых шкур, было стремление повысить цены на Кяхте. Однако то обстоятельство, что компания прибегала к уничтожению котиков и в последующие годы, когда уже в банях сушку прекратили, причем проделывала это открыто в разных городах Сибири и на китайской границе, полностью опровергает ее уверения.
По сведениям самой компании, котиковые шкуры сжигались в 1810 и в 1813 годах. «В тех годах точно сожжено было при свидетельстве начальства, - писала компания в 1815 году, - в Иркутске 79 600 шкур морских котов в тюках и 277 кулей с ними же, да в Охотске 32 199 шкур, но совсем не для того, чтобы уменьшить товар сей для возвышения цен на оной же».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1815 г., д. № 237, донесение главного правления Российско-американской компании в министерство внутренних дел, 1815 г., на лл. 38-43.]. Правление по-прежнему ссылалось на то, что это были испорченные шкуры, которые никак не удавалось сбыть, а потому, дабы не загромождать зря складов, компания принуждена была от них избавиться.
Утверждения компании о том, что якобы испорченные шкуры никто не покупал, полностью опровергаются донесениями местной администрации. Начальник Охотского порта капитан Миницкий в 1815 году сообщал сибирскому генерал--губернатору, что компания, «дабы не понести по расчетам своим в добротных зверях ущерб, приказывает сожигать великие части звериных шкур, и преимущественно происходило сие в 1811 и 1812 годах в Охотске и в Иркутске, где публично под надзором полиции сожжено компаниею морских котовых шкур несколькими сотнями тысяч, за кои тогда же, как помню я, многие из купечества вызывались уплатить наличными деньгами по ценам, какие признавали стоющими в уплату за те шкуры, но однако вызовы таковые не приняты в уважение, и шкуры многими тысячами тогда же сожжены».2 [Там же].
Большая зависимость от одного китайского рынка, в сочетании с убыточными мероприятиями в целях повышения цен, привела компанию в первые же годы ее существования почти к полному банкротству. Капиталы, с которыми начала свою деятельность компания, очень скоро оказались израсходованными. Как писал в 1824 году в докладе общему собранию акционеров директор компании Прокофьев, «причина сия доказывается тем, что впоследствии, когда положение компании приняло вид совершенного благосостояния, все те капиталы, кои тогда служили основанием балансу, счислены, единственно для известности токмо об оных, в один рубль, ибо нули рано или поздно надлежит признать нулями».3 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1826 г., д. № 706, доклад общему собранию акционеров директора компании И. Прокофьева, на лл. 93-110].
Основной капитал Соединенной американской компании до получения привилегий и переименования ее в Российско-американскую предполагался равным 724 тысячам руб., разделенным на 724 акции. В общую продажу акции эти поступать не должны были, они полностью распределялись между компаньонами. Согласно утвержденным для Российско-американской компании правилам, к этим 724 акциям прибавлялись еще 1000, достоинством каждая - в 1000 руб., которые уже поступали в общую продажу и могли приобретаться всеми российскими подданными. Акции должны были продаваться с надбавкою части той прибыли, которая накопилась со дня официального объединения компании Шелихова с компанией Мыльникова.
Это положение, при неточном учете доходов (доход с ряда судов, не возвратившихся еще из плавания, учитывался «по имеющимся сведениям»), и дало возможность дирекции искусственно вздуть стоимость акций и одновременно провести ряд спекулятивных махинаций. Директора, которые, по сообщению Резанова, «дерзнули... сочиня ложный инвентариум, представить оный к государю императору»,1 [АВПК и Б, фонд канцелярии генерал-прокурора Сената, 1800 г., д. № 2404, лл. 40-41] вывели в 1799 году цену каждой акции в 3638 руб. 61¼ коп.
В течение первых шести месяцев после опубликования в печати сообщения о продаже акций продана была лишь одна акция (не считая перепроданных ниже официальной стоимости, лично принадлежавших Мыльникову). Полагая, что акции не удается разместить из-за их высокой номинальной стоимости, Резанов предложил выпустить с 1 декабря 1799 года акции купюрами уже не в 1000, а в 500 руб. При этом он ссылался на практику Ост-индской и Вест-индской компаний, у которых номинальная стоимость акций была ниже 500 руб. (в Ост-индской компании равнялась 50 фунтам, в Вест-индской - 2000 ливров, и в том и в другом случае меньше 500 руб.). Не надеясь, что даже в мелких купюрах акции будут быстро распроданы, Резанов предлагал, кроме того, жаловать всякому, купившему не менее 50 акций, особый знак с императорским вензелем для ношения на ленте. «При введении подобного знака, - заявлял он, - назначенное количество акций наполнилось бы в скором времени».2 [Там же, л. 24].
Но и эти искусственные меры не помогли. За два года - срок, в течение которого объявленные к продаже 1000 акций должны были быть размещены, проданными оказались лишь 14 акций.
Купцы, ранее столь стремившиеся принять участие в эксплоатации американских колоний, теперь избегали вкладывать капиталы в акции торговой компании, находившейся под прямым и неослабным контролем правительства. Без особого интереса взирали на Российско-американскую компанию и дворянские круги. Доходы этой компании были еще чрезвычайно проблематичны. Да и вообще акционерная форма торговых объединений была для России новинкой, и к акциям относились с опаской.
Несмотря на полный провал размещения акций, 17 августа 1801 года правительством был утвержден выпуск 7350 акций, каждая стоимостью в 500 руб. ассигнациями. Таким образом, если в первое двухлетие разрешен был выпуск акций на 1 миллион руб. (1000 акций, стоимостью каждая в 1000 руб.), то во второе двухлетие выпускалось уже акций на 3675 тысяч руб. (7350 акций по 500 руб.). Для успешной продажи акций теперь были приняты новые меры. Покупка акций Российско-американской компании была преподана как выполнение общегосударственного долга. Александр I лично купил 20 акций, за ним последовали и великие князья. Покупка акций двором должна была подчеркнуть перед дворянством и именитым купечеством необходимость последовать примеру царя. «А вообще оно подействовало к тому, - писало правление компании о покупке Александром акций компании, - что в один сей период внесено было капитала в акции более 500 тысяч руб. от всякого состояния людей, в том числе не мало и от первых вельмож- государства и знатного купечества». 1 [АНХ, фонд общей канцелярии министра финансов, 1819 г., д. № 10, л. 24 об.].
Несмотря на то, что акции расходились с трудом и вряд ли можно предположить, что все разрешенные к выпуску были распроданы, число фигурировавших в -балансе оплаченных акций значительно превышало число 7350. В 1806 году по балансу у компании числилось уже 8318 акций. С этого времени, однако, мы наблюдаем уменьшение числа акций. Акции, попавшие вновь в руки главного правления по случаю ли просроченного залога, или купленные компанией, в продажу уже не поступали. Эти акции списывались или, как гласят балансы, поступали «в общий раздел». За 20 лет - с 1806 года по 1826 год - поступило в общий раздел и, следовательно, было исключено из участия в прибылях 834 акции, на сумму 417 тысяч руб. (по номиналу), и, таким образом, к 1826 году число акций уже равнялось 7484.
Если судить по данным отчета компании за двадцать лет, то все 7713 акций, числившихся за компанией в 1818 году, были полностью на руках у акционеров, у 630 «персон и разных мест». Наряду с этим мы имеем, однако, глухое указание, что некоторое число акций оставалось в портфеле компании. В утвержденных 13 сентября 1821 года новых правилах для компании в § 2 отмечается, что из разрешенных к выпуску акций небольшая часть остается непроданного, якобы «потому только, что компания по благоприятному ходу дел своих не нуждается в прибавочном капитале, имея оного достаточно».
Если принять во внимание данные того же отчета, можно предположить, что акции, находившиеся в портфеле компании, не только входили в общую сумму акций (7713), на которые начислялась прибыль, но и что количество их значительно превосходило количество акций, находившихся на руках у отдельных держателей.
Акционерный капитал компании, составлявший к 1818 году 4 429 426 руб. 35 коп., слагался следующим образом. Во-первых, в эту сумму вошли 723 тысячи руб. от учредителей компании не в наличных деньгах, а в том имуществе, которое имелось в колониях в момент организации компании у первых ее акционеров. Сюда же входят 515 838 руб. 78 коп., внесенные вновь вступившими акционерами за первые двадцать лет деятельности компании. Новые акционеры получили соответствующее число акций. Если предположить, что они получали акции по номиналу в 500 руб. (а в действительности они получали их с «надбавкой прибыли», следовательно, дороже), то и тогда число акций, выданных новым акционерам, не превышало бы одной тысячи с лишним. Прибавив это число акций к тому количеству, которое было получено учредителями компании в счет упоминавшихся 723 тысяч руб., мы должны будем притти к выводу, что в действительности число оплаченных наличными деньгами или хотя бы имуществом акций не превышало 2½ тысяч. Остальные же 5 тысяч акций из числа разрешенных к выпуску находились в портфеле компании и оплачены акционерами не были. Прибыли же начислялись и на них. Более того, эти несуществовавшие акции определили, по существу, и стоимость реальных, оплаченных акций, находившихся на руках акционеров.
Биржевой котировки в то время не было, и стоимость акций ежегодно устанавливалась путем раздела всего акционерного капитала вместе с нераспределенной прибылью на общее количество числившихся у компании акций. Такой нераспределенной прибыли (вместе с обязательными по уставу десятипроцентными отчислениями от прибыли в акционерный капитал) к 1818 году накопилось 3 190 687 руб. 50 коп. Это дало возможность считать стоимость акции в 1818 году в 574 руб. 28 коп. Искусственно поддерживая стоимость акции выше» номинала, главное правление в то же время за счет фиктивных, на бумаге только числившихся акций, лишало действительных акционеров львиной доли дохода. Естественно, что в этом случае в интересах правления было иметь большее число фиктивных и меньшее число реальных акций. Первое достигалось путем увеличения числа фиктивных акций даже сверх разрешенных к выпуску, второе - путем «списывания в расход» реальных акций. Увеличение шло за счет фиктивных, уменьшение - за счет реальных.
Правда, выпуск в продажу более чем 5 тысяч акций мог бы принести компании значительные капиталы, в которых, несмотря на свое декларативное заявление, она сильно нуждалась, но это же увеличивало и обязательства правления перед акционерами. Гораздо выгоднее было покрывать потребность в капитале путем государственных дотаций и займов, чем выпуском в продажу находившихся в портфеле акций. Уже в 1803 году компания получила первый заем - 250 тысяч руб. взаймы для отправки первой кругосветной экспедиции. Идя по пути займов, компания к 1807 году имела долга 2 394 362 руб. 37½ коп.,1 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, д. № 8, отчет главного правления за 1807 г., на лл. 1-7] на миллион рублей больше всей суммы акционерного капитала компании.2 [По подсчетам компании ее капитал в это время был равен 3 028 334 руб. 61½ коп.].
К этому времени компания, по словам одного из ее директоров, состояла «уже в таком долгу, который, судя по столь разбросанному и в существе своем ничтожному, капиталу, мог почитаться неоплатным, ибо кроме надежды на случайную перемену обстоятельств и на благоуспешные промысла, ничем иным не был обеспечен».3 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, д. № 29, отчет директора компании И. Прокофьева, 1824 г., на лл. 1-13]. Финансовое положение компании было таково, что «при малейшем потрясении кредита компании совершенное падение ее было бы неизбежно». До 1807 года правление, несмотря на это, регулярно выводило в балансе прибыль, настаивая, однако, на приобщении ее к складочному капиталу. Но уже в двухлетие 1808-1809 баланс был даже официально сведен с убытком, и стоимость акции при номинале в 500 руб. была выведена в 472 руб. 38 коп., а в следующем двухлетии-1810-1811 годах - в 475 руб. 4% коп. Впрочем, весь этот баланс был доведен до сведения акционеров уже вместе с балансом за 1812- 1813 годы, когда стоимость акции была выведена в 550 руб., т. е. с прибылью в 1Оэ/о на каждую акцию.
В течение 20 лет, согласно отчетам правления, на капитал в 1 238 738 руб. было получено 6 250 487 руб. чистой прибыли, из которой 3 059 799 руб. якобы было выдано акционерам на 7713 акций. Однако, если согласиться с нашим предположением, что на руках у акционеров было не более 2½ тысяч акций, надо признать сумму этой прибыли значительно меньшей.
Балансы, составлявшиеся правлением, были сплошной фальсификацией. Весьма показателен в этом отношении метод вычисления основного капитала. К первоначальной оценке какого-либо судна или строения из года в год приписывались суммы, которые затрачивались на их ремонт, в то время как амортизация не списывалась вовсе. Таким образом, через несколько лет старое, полусгнившее судно, по отчетности компании, оценивалось в сумме вдвое, а иногда и в несколько раз превышавшей стоимость такого же нового судна. К преувеличенному таким способом основному капиталу добавлялись доходы за два года (отчетность компании была двухгодичной).
Увеличение доходности Российско-американской компании в отдельные периоды ее существования зависело не столько от усиления промысла или даже от благоприятной рыночной конъюнктуры, сколько от сокращения огромных компанейских расходов. Львиная доля этих расходов падала на содержание самого правления. За 12 лет, с 1808 по 1820 год, на снабжение колоний и их содержание компания истратила 2 317 318 руб., в то время как содержание главного правления в Петербурге за это же время обошлось в 4 696 364 руб. 1 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, д. № 29, отчет директора компании И. Прокофьева, 1821 г., на лл. 1-13].
Однако доходность компании повышалась не за счет уменьшения расходов правления, размер которых оставался более или менее неизменным, а за счет максимального сокращения снабжения колоний русскими товарами, обходившимися компании из-за больших путевых издержек чрезвычайно дорого.
С 1812 года правление перешло на снабжение колоний по преимуществу товарами иностранного происхождения, которые приобретались у иностранных купцов, посещавших колониальные порты. Расторжка с иностранцами в колониях значительно удешевляла содержание последних. Кроме того это освобождало компанию от необходимости частого снаряжения кругосветных экспедиций. Каждая такая экспедиция поглощала огромные средства, в отдельных случаях свыше миллиона рублей.
Первая экспедиция под командою Лисянского и Крузенштерна отправилась в 1803 году, вторая - в 1806 году, а затем до 1813 года экспедиции не посылались. Это обстоятельство, а также выгодная торговля непосредственно в колониях с иностранными купцами дали возможность быстро укрепить финансовое положение компании. Дивиденды акционеров начали расти. В 1814-1815 годах на пятисотрублевую акцию компания выплачивала по 100 руб. 28 коп., в 1816-1817 года – по 150 руб., а в 1818-1819 годах - максимальную за этот период сумму - 155 руб., т.е. по 31%, за двухлетие.
Следующее двухлетие, однако, принесло уменьшение размеров дивиденда до 82 руб., а в 1822-1823 годах дивиденды совершенно не выплачивались. Убыток компании, хотя и был исчислен всего в 300 тысяч руб., но по признанию одного из директоров «в самом существе убыток сей превосходнее». Взятый с начала 20-х годов курс на свертывание расторжки с иностранцами, занимавшимися контрабандной торговлей с туземцами, закончился правилами 1822 года, запрещавшими подход иностранных судов к береговой полосе русских поселений в Америке. Компании вновь пришлось перейти к снаряжению кругосветных экспедиций. В период 1819-1821 годов были отправлены три кругосветных экспедиции, в общей сложности обошедшиеся компании в 2400 тысяч руб.
Разорительные для акционеров, эти экспедиции, как мы увидим ниже, были весьма выгодны для некоторых из директоров. Что же касается колоний, то экспедиции давали им также весьма мало. Так, например, экспедиция 1820 года на корабле «Кутузов», обошедшаяся компании в 700 тысяч руб., доставила в колонии грузов всего лишь на 200 тысяч руб. Больше всего подрывала компанию узость внутреннего рынка, которую она начала ощущать в связи с прекращением расторжки с иностранцами. Директор компании Прокофьев в своем отчете в 1824 году подчеркивал, что «при прежней системе, в промене иностранцам, особливо в последние годы, уходили одни котовые шкуры, которые никак не могут расходиться в продажу по России в той пропорции, в какой ежегодно промышляются; следовательно, при новой значительное количество сих шкур должно вывозиться в Россию только для того, чтобы по несколько лет лежать бесполезно в пакгаузах, с потерею нередко своей доброты». 1 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, д. № 29, отчет директора компании И. Прокофьева, 1824 г., на лл. 1-13].
Очередная экспедиция в 1822 году была приостановлена, и компания начала ходатайствовать о разрешении вести расторжку с иностранцами, т. е. добивалась отмены тех правил, которые были введены по ее же инициативе.
Невыплата в течение ряда лет дивидендов и, как следствие, падение стоимости акций ниже номинала, систематическая задержка отчетности - все это очень быстро убедило держателей акций в том, что компания принадлежит к числу тех предприятий, где, по остроумному выражению одного экономиста XVIII века, «весьма хорошо быть директором, а весьма опасно быть акционером».2 [Прибавление к «Московским ведомостям», 1783 г., № 79, стр. 311].
Радужные надежды акционеров, которые, как саркастически подметил капитан В. М. Головнин, еще недавно чуть ли не собирались приготовлять железные сундуки для золота, были рассеяны безрадостными итогами коммерческой деятельности компании.
В период 1822-1826 годов, когда компания прекратила выплату дивидендов, поступившие в залог и подлежавшие продаже акции никто не приобретал. Заложенные одним акционером 50 акций с величайшим трудом удалось сбыть по 350 руб., т. е. на 150 руб. ниже номинала.
Проходившие раньше с величайшей торжественностью общие собрания акционеров приняли весьма бурный характер. «Общее собрание было 18 марта и, по обыкновению, весьма шумное и не совсем разумное», писал в марте 1825 года правитель дел компании - декабрист К. Ф. Рылеев своему другу, тоже декабристу, В. И. Штейнгелю. «Голосистее прочих горланили братья Лобановы, исподтишка - Политковский. Дело шло о балансе, который по сие время не подписан еще, потому что Крамер не захотел явиться для рассмотрения оного».1 [К. Ф. Рылеев, Полное собрание сочинений, Academia, 1934, стр. 490-491].
Директор В. Крамер не зря опасался появиться на собрании акционеров. Злоупотребления директоров достигли к этому времени таких размеров, что баланс за 1822-1823 годы весьма опасно было представлять на рассмотрение акционеров.
Чтобы как-нибудь замять разраставшийся скандал, директорат, при поддержке правительственных кругов, принял свои меры. Во-первых, была предотвращена возможность проникновения в печать каких-либо слухов, порочивших1 компанию. Еще за месяц до созыва общего собрания, 14 февраля 1825 года правитель дел компании Рылеев обратился в петербургский цензурный комитет с просьбой не допускать в печать каких бы то ни было сведений о русских колониях в Америке без санкции Российско-американской компании. Формальным поводом для подобного обращения было напечатание в «Северной пчеле» довольно безобидного краткого топографического описания Новоархангельска. К тому же, статья эта не была оригинальной и дважды уже появлялась в печати - в выходившей в Риге немецкой газете и в «Journal de Saint-Petersburg». В своей записке Рылеев просит цензурный комитет «не одобрять к напечатанию в издаваемых здесь журналах статей, касающихся до оной компании или колоний ее, без приложения компанейской печати и подписи кого-либо из членов канцелярии, ибо в противном случае могут быть открыты или тайны компании или помещены ошибочные и превратные известия: гласность первых и неосновательность вторых могут послужить ко вреду дел Российско-американской компании». 1 [АВПК и Б, фонд С.-Петербургского цензурного комитета, 1825 г., д. № 206778, л. 1].
Ходатайство компании было удовлетворено.
Для обревизования дел компании была создана комиссия, в состав которой вошли директор канцелярии министерства финансов А. Я. Дружинин и капитан В. М. Головнин. На чрезвычайном собрании, где был заслушан доклад комиссии, было пущено в ход все, чтобы отвести удар от директоров и сохранить «престиж» компании. Злоупотребления директоров были, однако, настолько бесспорны, что председательствовавший граф Н. С. Мордвинов мог только заявить: «что с возу упало, то пиши пропало» и «сору из избы не выносят». Часть разъяренных акционеров потребовала не только смещения всех без исключения директоров, но и материальной их ответственности за совершенные преступления.
Один из акционеров, поручик Лобанов, получивший по старой тяжбе от наследников Голикова 299 акций, выступил с резкими нападками ни Мордвинова, защищавшего директоров. «Хорошо вам, ваше высокопревосходительство, так говорить,- обратился Лобанов к Мордвинову, - что с возу упало, то пропало, потому что у вас тут только всего 50 акций, которые для вас ничего не значат, а у меня их 300».2 [«Северная пчела», 1861 г., № 109, Замечания С. Яновского на статью Тридечного].
Директоров все же удалось отстоять, материальной ответственности они не понесли, в отставку вышел только Крамер, который и был представлен как единственный виновник всех злоключений, постигших компанию. На этом дело, однако, не закончилось. Разорившийся Лобанов, все имущество которого состояло в акциях компании, вынужденный выйти из-за долгов в отставку, решил довести свои претензии до царя, на имя которого полетело одно слезное прошение за другим с подробным описанием темных «делишек» директоров.
Как видно из представленных Лобановым материалов, значительная часть расходов компании падала на содержание и наградные директорам. Каждый из директоров получал ежегодно 15 тысяч руб. жалованья, кроме того Булдакову, который, по словам декабриста Штейнгеля, к этому времени «истощился телесными силами и умственными и даже более последними», 3 [«Северная пчела», 1861 г., № 72, рецензия на «Материалы по истории русских заселений по берегам Восточного океана», за подписью Тридечный] помимо жалованья выплачивалась ежегодная пенсия в 10 тысяч руб., а директору Прокофьеву столовых 12 тысяч. Далее следовали наградные. Как раз в период катастрофического финансового положения компании каждому из директоров было выплачено по 100 тысяч руб. наградных.1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1826 г., д. № 706, прошения Лобанова на имя царя, на лл. 93-110].
Доход директорам давала и подготовка к кругосветным экспедициям, в то время как самые экспедиции приносили убытки акционерам. Когда в 1821 году решено было отправить очередную кругосветную экспедицию, корабль поручено было купить торговому дому братьев Крамер, во главе которого находился директор компании В. Крамер. Приобретая в Соединенных Штатах для компании судно «Елена», Крамер прежде всего получил 6% его стоимости в виде комиссионных. Мало того, когда уже было известно, что «Елена» в пути и в недалеком будущем прибудет в Кронштадт, Крамер приобрел для компании другое, заведомо негодное судно «Елизавета». Судно это принадлежало одному несостоятельному должнику Крамера. Полусгнившее судно Крамер приобрел для компании за 30 тысяч руб., сумму долга положил в карман, а компания вынуждена была потратить еще 70 тысяч на ремонт этого «приобретения». Но так как оставлять это судно без дела в Кронштадте было неудобно, то его снарядили вместе с кораблем «Рюрик», недавно возвратившимся из плавания, в кругосветный «вояж». Что же касается купленного Крамером в Соединенных Штатах судна «Елена», то его, ввиду отправки уже одной экспедиции, оставили стоять на Кронштадтском рейде.
«Елизавета» еле-еле добралась до мыса Доброй Надежды. Здесь погруженные на «Елизавету» товары были проданы с убытком вместе с судном, часть команды пересажена на «Рюрика», а часть отправлена пассажирами в Петербург.
Из представленных Лобановым данных выяснилось также, что в то время как правление занимало деньги в банке под проценты, средства компании находились в личном обороте директоров.
Но правительство не намеревалось дать ход лобановским жалобам. Оно не меньше главного правления было заинтересовано в сохранении репутации Российско-американской компании как экономически рентабельного предприятия, приносящего своим акционерам значительные дивиденды. Престиж компании, которая была проводником царской экспансии на Тихом океане, не должен был быть поколеблен.
Шли годы, Лобанов продолжал подавать прошения, но дело не двигалось с места. А тем временем компания вновь начала выплачивать дивиденды, вновь акционеры на каждом общем собрании выносили благодарность тем директорам, предания которых суду они еще так недавно добивались, и вновь, как и раньше, выплачивали им наградные за «ревность» к «славе отечества» и доходам держателей компанейских обязательств.
За 1824-1825 годы в балансе компании уже значилась полуторамиллионная прибыль, и в 1827 году на каждую акцию было выдано по 147 руб. Правда, эта прибыль выведена была не без ухищрений: дивиденды выплачивались из сумм, вырученных за продажу товаров в 1826 году. Подобная практика выплаты дивидендов из доходов последующего года продолжалась, впрочем, весьма долго - до 1842 года - и благодаря этой системе создавалась возможность выводить прибыли и за те годы, когда дела компании были явно убыточными.
IV
РУССКИЕ ПОСЕЛЕНИЯ В СЕВЕРНОЙ АМЕРИКЕ
И КОНВЕНЦИИ 1824-1825 ГОДОВ
Привилегии Российско-американской компании были утверждены правительством сроком на 20 лет. 8 июля 1819 года этот срок окончился. Пересмотр и утверждение новых привилегий должны были прежде всего разрешить важнейший для дальнейшей деятельности компании вопрос о границах русских колоний в Америке.
Павловские привилегии предусматривали границу русских владений на 55° северной широты. Несмотря на то, что прибрежная полоса этой территории не была освоена полностью, старые границы теперь уже казались недостаточными. Недаром еще в 1802 году правителю русской колонии предписывалось при случае заявлять о притязаниях России до самой Нутки-Зунд, т. е. до 51° северной широты. Новая территория, которую надо было, по мнению компании, закрепить за Россией, должна была охватывать все побережье до 45° северной широты, что включало в русские владения территорию Колумбии и приближало их к Орегону.
Однако вследствие активизации на Тихоокеанском побережье колониальных притязаний Соединенных Штатов, усилившихся после войны 1812-1814 годов с Англией, и соперничества со стороны самой Англии, эти проекты были уже запоздалыми. Новой границей был признан 51° северной широты, т. е. северный мыс о. Ванкувера. Таким образом, границы русских владений, по сравнению с первыми привилегиями, отодвигались к югу лишь на 4°.
Был уточнен вопрос и о дальнейшем продвижении. Старые привилегии предоставляли компании право расширять свои владения за пределы установленных границ в том случае, если новые территории «никакими другими народами не были заняты и не вступили от них в зависимость». Между тем, рассчитывать на пустопорожние земли особенно не приходилось, и если бы компания действительно руководствовалась этими правилами, то была бы лишена возможности захвата даже территории, заселенной туземцами. Новые привилегии уточнили этот вопрос. Компании разрешался захват новых земель за пределами намеченных границ, если эти земли «никакими другими европейскими нациями, или подданными Американских Соединенных Штатов не были заняты и не вступили в их зависимость».1 [П. Тихменев, Историческое обозрение образования Российско-американской компании, ч. I, приложение, стр. 41].
В утвержденных правительством новых привилегиях следует также отметить пункт 17, предоставлявший компании возможность беспошлинного ввоза и вывоза из метрополии в колонии товаров русского и иностранного происхождения. Поскольку, однако, дальнейшего контроля за направлением товаров не было, право вывоза товаров из одного русского порта (Кронштадта) в другой русский порт (Новоархангельск), по существу, превращалось в право беспошлинной торговли.
Большое значение, кроме того, имел пункт 9 новых привилегий. За служащими компании сохранялись все права лиц, находящихся на государственной службе. Это давало возможность компании привлекать к себе на службу не только чиновников, но и военнослужащих, по преимуществу морских офицеров.
Новые привилегии были утверждены 14 сентября 1821 года. Накануне их опубликования был разрешен и вопрос о борьбе с иностранной контрабандой. Вопрос этот имел свою историю.
Иностранная контрабандная торговля в колониях была одним из наиболее больных вопросов с самого начала существования компании. Выменивая у тлинкитов и других индейских племен всю добытую ими пушнину, иностранные купцы, главным образом американцы, фактически ограничивали сферу деятельности Российско-американской компании лишь пределами промыслов, на которых работали зависимые от нее туземцы. К. Хлебников, впоследствии один из директоров компании, в своих записках о русской Америке, где он долгое время жил, сообщает, что тогда как американцы платили тлинкитам за шкуру «5 и 6 одеял больших, придавая еще несколько патоки, сухарей и круп, мы не могли платить на ту сумму, потому что ценность вдвое превзошла бы положение, а иногда и потому, что не имели достаточного количества товаров». 2 [Записки К. Хлебникова о Америке, «Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», вып. III, СПб., 1861, стр. 88]. По подсчетам компании, у берегов русских колоний в навигацию плавало в среднем до 15 иностранных судов, вывозивших от 10 до 15 тысяч бобров ежегодно.
Российско-американская компания, не имея сама возможности противодействовать контрабандной торговле иностранцев, забрасывала правительство и самого царя просьбами защитить ее от американских купцов. Правление компании использовало при этом и политические мотивы, утверждая, что «граждане Северо-Американских Соединенных Штатов, как народ республиканский», выменивают у туземцев пушнину на огнестрельное и холодное оружие, «показывая им и употребление сих последних во вред наших промышленников». Главный же довод заключался в том, что американские купцы на свои товары назначают цены «столь низкие, что такие же вещи, у Американской компании находящиеся, стоят ей гораздо дороже, по причине тягостных и дорогих провозов через Сибирь до Охотска».1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1817 г., д. № 12180-12184, л. 31].
Русские военные суда, появлявшиеся у берегов Америки один раз в два-три года, во время кругосветных путешествий, никакого препятствия для иностранных купцов не представляли. Ни к чему не привели и попытки уладить вопрос о контрабандной торговле в русских колониях путем дипломатических переговоров, начатых еще в 1810 году. И граф Пален, чрезвычайный посланник в Соединенных Штатах, и Дашков, генеральный консул в Филадельфии, единодушно утверждали, что американские власти не имеют ни желания, - поскольку некоторые из членов- правительства сами вкладывают средства в отправляющиеся к русским берегам экспедиции, - ни возможности, - поскольку вблизи русских берегов нет американских военных судов, - воспрепятствовать этой торговле.
Вопрос о решительных мерах против иностранной конкуренции компания ставит особенно резко после проникновения американцев в Колумбию. В своем обращении от 18. декабря 1811 года к Александру I главное правление подчеркивало, что «отклонить... сию опасность иначе нельзя, как совершенною острасткою северо-американских мореходов, которые по вольности конституции их, и по свободе плавать и промышлять где кто хочет и как может, не внемлют никаким внушениям».2 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1811 г., д. № 47, обращение главного правления к царю, 18 декабря 1811 г., на лл. 1-4].
Сообщая об усиливающейся конкуренции американцев в связи с проникновением Соединенных Штатов в граничившую с русскими колониями Колумбию и возникновением там американской торговой компании, правление просит царя принять решительные меры против иностранцев: «Ваше императорское величество, всемилостивейше покровительствуя Российско-американскую компанию и вообще отечественную торговлю, не дозволит образом, известным монаршему отеческому вашему сердцу, далее стеснять российскую промышленность частным северо-американским торгашам и помянутой компании, которая, заселяся при Колумбии и продолжая с прочими неуемными своими согражданами променивать индейцам оружие, отменит[ь] всю возможность производить более промыслы и совершенно нарушит [ь] спокойствие российских колоний». 1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1811 г., д. № 47, обращение главного правления к царю, 18 декабря 1811 г., на лл. 1-4].
Компания ставит перед правительством вопрос об установлении в американских водах постоянного крейсерства военных судов. Но в период назревающего военного столкновения с Наполеоном итти на обострение отношений с Соединенными Штатами, конечно, нельзя было. «Я считаю, - писал министр внутренних дел О. П. Козодавлев государственному канцлеру Н. П. Румянцеву, что всякие средства отклонить покушения северо-американцев, силою и оружием доставляемые, хотя бы они в успехе своем были несомненны, не могут иметь здесь места по тому именно убеждению, что нарушать связи государственные для одной частной компании было бы поступком не совсем основательным». 2 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1811 г., д. № 47, письмо министра внутренних дел О. П. Козодавлева государственному канцлеру Н. П. Румянцеву, первая половина 1812 г., на лл. 12-15].
Козодавлев знал, конечно, очень хорошо, что представляла собой «частная» Российско-американская компания, но он был бесспорно прав, заявляя, что итти в этот момент на разрыв с Соединенными Штатами было бы «не совсем основательно»: в случае открытого присоединения Соединенных Штатов к Франции русским колониям в Америке могла угрожать опасность не только со стороны купцов.
В послетильзитский период, когда Россия вынуждена была пойти на союз с Францией, царизм старался использовать антианглийские тенденции в политике Соединенных Штатов. «Я ищу в Соединенных Штатах своего рода соперника Англии», - читаем мы в проекте инструкции Александра I графу Палену, отправлявшемуся в 1809 году посланником в Америку. - «Я думаю, что их личные интересы заставляют их следить более внимательно, чем это делается правительствами европейского континента, если не за тем, чтобы ограничить пагубный деспотизм, проявленный Великобританией на море, то, по крайней мере, чтобы его смягчить».1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1809 г., д. № 12160, л. 9. Перевод с французского].
Однако через несколько лет, в период разрыва России с Наполеоном и союза России с Англией, царизм должен был по-прежнему поддерживать с Соединенными Штатами дружественные отношения, правда, по причинам противоположным тем, какие действовали »во время франко-русской дружбы.
Соединенные Штаты пытались, где это было возможно, поддерживать Францию. О сочувствии к Наполеону, которое было распространено в этот период в Соединенных Штатах, можно судить по переписке русского консула в Филадельфии Дашкова с Нессельроде. В письме из Филадельфии от 15 марта 1815 года Дашков, касаясь вопроса об имевшем место в период войны с Наполеоном подкупе американской прессы, между прочим пишет: «Российскому министру предстоит всех менее надобности в употреблении сей политической пружины [т. е. подкупа газет. - С. О.] и почти обошлось бы совсем без оной, если б американское правительство, по слепой преданности своей Наполеону, не способствовало видам французского министра касательно даже отдаленных сношений, существующих между Россиею и Америкою». 2 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1815 г., д. № 12174, л.].
Это дружественное отношение Соединенных Штатов к Франции вызывалось в первую очередь тем антагонизмом, который имел место между Соединенными Штатами и Англией и который привел к войне 1812-1814 годов между этими двумя государствами. В этих условиях не в интересах России было затрагивать Америку.
Компании было предложено улаживать мирным путем все недоразумения, возникающие с американскими купцами. По предложению Дашкова, поддержанному министром внутренних дел, правление Российско-американской компании 20 мая 1812 года подписало договор, сроком на 4 года, с созданной в Колумбии меховой торговой компанией, возглавлявшейся нью-йоркским купцом Астором. Колумбийской компании было предоставлено право беспошлинного привоза в Россию меховых шкур, по действовавшему в то время положению запрещенных к ввозу.
Компания Астора обязывалась не производить торговли на территории, принадлежащей Российско-американской компании, монопольно снабжать русские колонии всеми необходимыми им припасами и отвозить на своих судах русскую пушнину в Кантон. В том случае, если кто-либо из американских купцов занялся бы промыслами или торговлей в русских колониях, Астор был обязан действовать «к отклонению такого предприятия» с Российско-американской компанией «совокупно и единодушно». Расчет строился на родственных связях Астора с видными политическими деятелями в Соединенных Штатах. Заключенная с Астором конвенция, однако, ничего не изменила в существовавшем положении. Астор привозил в колонии по преимуществу товары, для Российско-американской компании не требовавшиеся, за фрахт судов ставил высокие цены, а слухи об его влиянии на американских купцов, которое должно было заставить их отказаться от самовольной торговли в русских колониях, оказались ложными.
В 1817 году главное правление компании представило на рассмотрение царя проект правил, которым должны были подчиняться иностранные суда, приходившие к берегам русских колоний в Америке. Эти правила приравнивали колониальные порты по регламенту к портам Балтийского моря. Но проект лежал без движения, и контрабандная торговля в колониях продолжалась по-прежнему. Иностранные купцы чувствовали себя в русских колониях, даже в весьма недалеком расстоянии от центра колониального управления, совершенно свободно.
Возвратившийся в 1819 году из путешествия знаменитый русский мореплаватель В. Головнин в письме, адресованном директорам Российско-американской компании, сообщал ряд фактов, свидетельствовавших о широких размерах, которые приняла иностранная торговля в русской Америке.
Головнин доказывал необходимость решительных правительственных мер для защиты русской территории в Америке от проникновения иностранцев; и в свое время его письмо получило в правительственных кругах широкую огласку. Письмо начиналось с доказательств, что территория, находящаяся, согласно полученным привилегиям, в монопольном обладании компании, действительно принадлежит России как по праву первооткрытия, так и по праву первозаселения, без чего, по мнению Головнина, право первооткрытия не имеет никакого значения. Ссылаясь на результаты путешествий Беринга, Чирикова и других русских мореплавателей, Головнин доказывает, что последующее «переоткрытие» на американском материке иностранными путешественниками ряда мест, где уже они встречали русских поселенцев, было не чем иным, как присвоением этим местам новых названий в честь каких-либо сановников, чего ни Беринг, ни Чириков никогда не делали. «Есть ли бы нынешнему мореплавателю удалось сделать такие открытия, какие сделали Беринг и Чириков, - писал Головнин, - то не только бы все мысы, острова и заливы американские получили фамилии князей и графов, но даже и по голым каменьям рассадил бы он всех министров и всю знать и комплименты свои обнародовал всему свету».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1819 г., д. № 440, письмо В. Головнина директорам Российско-американской компании от 10 сентября 1819 г., на лл. 10-17]. Что же касается колонии Росс, то, хотя право первооткрытия здесь не принадлежит России, однако право первозаселения дает ей все основания для обладания этим районом, ибо именно первозаселение, а не «первооткрытие», как подчеркивает Головнин, дает право обладания. «Что не одно открытие, - пишет Головнин, - но действительное занятие дает право на обладание, тому были и в старые времена примеры: при английской королеве Елисавете испанский двор требовал от ее министров, чтобы они велели англичанам, занявшим одно место в Америке, оставить оное потому, что по праву открытия оно принадлежит Гишпании, но Елисавета приказала на сие дать следующий ответ, что одно открытие без действительного занятия не дает права обладания, и что гишпанцы открыли то место, когда там не было пушек, то теперь им надлежит снова открыть оное».2 [Там же].
Головнин подчеркивал далее, что «государь, даровав компании права и преимущества к исключению всех прочих своих подданных, конечно, не мнил попустить, чтоб иностранцы пользовались в его областях выгодами, одной компании данными и ей принадлежащими».3 [Там же].
Между тем, территория с 42° по 54°40' северной широты была по договору 1818 года совместно занята Англией и Соединенными Штатами. Это обстоятельство еще больше подняло интерес торговых кругов Америки к богатым пушниной русским владениям.
Именно с этого момента «любопытство американцев касательно северо-западного берега Америки и наших в том диком краю поселений, - доносит русский посланник в Америке Полетика министру иностранных дел Нессельроде, - приобрело такую степень внимания, которая меня изумила».4 [МИА, Документы, поступившие из разных мест, д. № 123]. В том же донесении, датированном 21 января 1821 года, Полетика рассказывает: «Часто случалось, что частные люди с дерзостью даже в собственном моем доме требовали от меня сведений о действиях россиян на берегах Северо-западной Америки. Доселе удерживался, - пишет далее Полетика, - представлять вашему сиятельству отчет о сем политическом бешенстве потому, что я не примечал никакого со стороны американского правительства расположения серьезно заниматься поселениями на берегах Тихого океана. Но может случиться совсем другое, а особливо теперь, когда конгресс занимается сими поселениями». 1 [МИД, Документы, поступившие из разных мест, д. № 123].
В конгрессе вопрос о русских заселениях был поднят в связи с занятием Соединенными Штатами р. Колумбии и приближением, благодаря этому, границ американских владений к русским поселениям на северо-западном берегу материка.
9 (21) января 1821 года в конгрессе был заслушан доклад специальной комиссии, которой было поручено выяснить результаты экспедиции, посланной Соединенными Штатами для занятия территории вдоль р. Колумбии.
Касаясь интересующих американских граждан пушного и китоловного промыслов, комиссия отметила, что Соединенные Штаты упустили возможность полного овладения этим краем, в то время как «все нации, имеющие и не имеющие прав на сей край, заботятся занять в нем какое-либо место и не жалеют издержек, лишь бы участвовать в его доходах». В подтверждение комиссия ссылается на пример России. «Россия, занимающая владениями в азиатском краю такое положение, какое занимают здесь владения наши, давно уже знала о важности и приращениях сей коммерции... она не была приметна даже европейским державам до того времени, пока не приняла участия в неслыханных предприятиях, не щадя ни труда, ни забот, ни издержек, чтобы сделать своими данниками четыре части земного шара». 2 [Там же].
Русские колонии в Америке комиссия конгресса рассматривает в общем плане экспансии царской России, рисуя ее как могущественную силу, стремящуюся к господству в мировом масштабе. «Крепости, магазины, города, торговля - возникли в сем краю, как будто действием волшебства. С миллионом военной силы она не токмо ограждает свою обязанность с величием, в котором зрит ее Европа, и угрожает турку, персу, Японии и Китаю, но даже владения короля испанского в Северной Америке не ограждаются от ее страшного могущества». По мнению комиссии, активность России с каждым днем все увеличивается. «Ее бдительность к открытию удобных путей к выгодной торговле час от часу усугубляется. Среди всех своих трудных занятий она не упустила случая занять два значительных поста на американском берегу Тихого океана, один на месте, называемом Новоархангельск, около 57° северной широты, а другой при Бодего под 38°34' широты». Давая краткое описание русских укреплений и методов снабжения русских колоний гужевым путем до Петропавловска и оттуда морем до Новоархангельска, комиссия конгресса в заключение пишет, что «нация, предпринимающая подобные сим путешествия, часто по ледяным морям, в мятели и вьюги, скрывающие от глаз, предмет в расстоянии нескольких шагов, для того, чтобы удержать какую-либо ветвь торговли, должна хорошо и совершенно понимать всю ее важность, чтобы предметы, которые она имеет в виду, не были каким-нибудь образом у нее похищены. Она, по поднятии столь чрезвычайных трудностей, нашла способ занять один из Сандвичевых островов, что не только поставляет ее в возможность удержать свои позиции, но и повелевать всею северною частью Тихого океана».1 [МИА, Документы, поступившие из разных мест, д. № 123].
Комиссия конгресса, как мы видим, чрезвычайно резко ставит вопрос о русских колониях в Америке. Помимо общего усиления интереса Соединенных Штатов к Тихоокеанскому побережью это вызывалось тем противодействием, которое встречала со стороны Российско-американской компании торговля американцев в русских колониях.
Еще в августе 1820 года главное правление воспретило колониальному начальству производить меновую расторжку с иностранцами. А через год это запрещение получило уже правительственную санкцию. 4 сентября 1821 года, одновременно с утверждением новых привилегий Российско-американской компании, был издан указ, категорически воспрещавший приставать к русским колониям всем иностранным судам без всякого изъятия.
Производство торговли, китового и рыбного промыслов вдоль всего северо-западного берега Америки, начиная от Берингова пролива до 51° северной широты, а также вдоль Алеутских и Курильских островов, согласно этому указу, предоставлялось исключительно русским подданным. Указ воспрещал «всякому иностранному судну не только приставать к берегам и островам, подвластным России, в предыдущей статье означенным, но и приближаться к оным в расстоянии менее ста итальянских миль».2 [Полное собрание законов, т. XXXVII, № 28747]. Корабли, уличенные в торговле с туземцами, а равно и в заходе в запрещенную зону, должны были подвергаться конфискации военными судами, которые предполагалось послать для крейсирования вдоль берегов Америки. Уже в октябре того же года фрегат «Аполлон» вышел из Кронштадта. Ровно через год, с октября 1822 года, фрегат начал крейсировать вдоль берегов русских колоний в Америке. Результатом столь решительных мероприятий было, однако, лишь прекращение покупки товаров у иностранных купцов для снабжения колоний, контрабандная же торговля иностранцев с туземным населением продолжалась в полном объеме.
Воспрещение иностранным судам приближаться к русским колониям в Америке вызвало резкий протест не только Соединенных Штатов, но и Англии. Уже 3 июня 1822 года К. В. Нессельроде писал министру финансов графу Д. А. Гурьеву о протесте американского и английского правительств против расширения границ русских колоний в Америке, декларированного новыми привилегиями компании, а также против указа 4 сентября: «Американское правительство протестовало против того, что оно называет расширением наших владений, и против степени власти, даруемой нами морской нашей расправе». Английское правительство, - писал там же Нессельроде, - «равномерно обратилось к нам с представлением, основанным на тех же причинах». 1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1822 г., д. № 3645, письмо государственного канцлера К. В. Нессельроде министру внутренних дел Д. А. Гурьеву от 3 июня 1822 г., на лл. 29-34].
Это был момент, когда к этим протестам царское правительство должно было прислушиваться, в особенности к протесту Англии. Царское правительство только что обратилось к державам, членам Священного союза, с нотой, в которой настаивало на том, чтобы России было поручено «восстановить порядок на Балканском полуострове» в связи с начавшимся в 1821 году греческим восстанием, руководимым Ипсиланти. «Восстановлению порядка на Балканском полуострове», которое мыслилось Александром как повод для раздела Турции, мешали в первую очередь Англия и Австрия. Греческий вопрос, по существу, вопрос о проливах был в центре внимания внешней политики царизма. Готовясь к походу для «помощи» грекам, Александр должен был всячески маскировать свои интервенционистские замыслы. Вступать в это время в конфликт с Англией и Соединенными Штатами из-за русских владений в Америке царскому правительству было явно невыгодно. Из-за такого приобретения, как американские колонии, не стоило портить отношения с державами, и так противившимися русскому вмешательству в греческие дела. В цитированном уже нами письме от 3 июня 1822 года Нессельроде сообщал Гурьеву, что Александр предписал всем судам, крейсировавшим у берегов русской Америки, «производить свое наблюдение сколь можно ближе к твердой земле и не простирать оного далее той широты, под которой американская компания действительно пользовалась преимуществами своими в звериной и рыбной ловле, как со времени своего учреждения, так и с возобновления ее грамоты в 1799 г.»1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1822 г. д. № 3645. письмо государственного канцлера К. В. Нессельроде министру внутренних дел Д. А. Гурьеву от 3 июня 1822 г., на лл. 29-34].
Таким образом, декларация от 4 сентября в части, касавшейся расширения русской границы вплоть до 51° северной широты, была аннулирована, правда, без формального о том объявления. Что же касается запрещения иностранцам приставать к берегам русской Америки, то и этот вопрос, согласно приведенному выше указанию Александра, по существу не считался окончательно решенным. Новому посланнику в Соединенных Штатах, барону Тюилу, сменившему Полетику, предлагалось в Вашингтоне «условиться в мерах, кои могут быть с общего согласия приняты, к отвращению всякого дальнейшего спора, относящегося до пространства взаимных владений на северо-западном берегу Америки, к прекращению всяких жалоб, доселе поступавших от американской компании на предприятия некоторых подданных Соединенных Штатов, и к избежанию через то от обязанности привесть в точное действие учреждение 4 сентября, к чему во всяком ином предположении мы будем вынуждены».2 [Там же].
Вопрос о праве торговли в русских колониях интересовал в первую очередь Соединенные Штаты, так как снабжением колоний и контрабандной торговлей с туземным населением занимались преимущественно американские купцы. Вопрос же о границах русских владений касался одинаково как Соединенных Штатов, так и Англии. Совместному выступлению этих двух, еще не так давно воевавших друг с другом держав против декларации 4 сентября был обеспечен успех.
Французский историк Барраль-Монферра отмечает, что «лорд Кастльри,3 [Министр иностранных дел Англии] не колеблясь, начал поддерживать права Соединенных Штатов с такой же ревностью, с какой поддерживал бы права своего собственного государства». «Россия, - пишет дальше Барраль-Монферра, - в сношениях с американцами подчеркивавшая свое отношение к ним, как к народу второстепенному, с которым можно было себе позволить несколько развязные манеры, коренным образом изменила свой тон, как только почувствовала, что их поддерживает Англия. По собственному почину она предложила собрать в С.-Петербурге конференцию и передать ей вопрос об установлении границ, который она прежде считала возможным разрешить исключительно своей властью. Она дала своим уполномоченным самые примирительные инструкции и поспешила избавиться таким образом от ненужного конфликта по вопросу об Аляске. С.-Петербургская конференция и юридически и практически удовлетворила вашингтонское правительство, и материальные интересы Соединенных Штатов оказались вполне гарантированными». 1 [Барраль-Монферра, От Монро до Рузвельта, ГИЗ, б. г., М. - Л., стр. 13].
Конфликт из-за Аляски был действительно для России «не нужен» в момент, когда решались столь актуальные для нее вопросы на Балканском полуострове.
20 ноября (2 декабря) 1823 года президент Монро обратился к конгрессу с посланием, где впервые было заявлено, что «американские континенты по занятому и поддерживаемому ими свободному и независимому положению не могут считаться на будущее время открытыми для колонизации каким-либо европейским государством». Непосредственным поводом для такого заявления было расширение русской экспансии на североамериканском материке и, в частности, декларация от 4 сентября 1821 года. В этом послании, положившем основание так называемой «доктрине Монро», прямо отмечалось, что указанные принципы президент считает удобным провозгласить именно в тот момент, когда, по предложению русского правительства, представителю Соединенных Штатов в С.-Петербурге были посланы полномочия с целью путем мирных переговоров определить взаимные права обоих государств на северо-западном побережье американского материка.
На Петербургской конференции, обсуждавшей вопрос о границах русских колоний в Америке, «доктрина Монро» впервые одержала победу. Но эта победа была достигнута в первую очередь в результате совместного выступления с Англией, в результате того противодействия, которое оказывала в этот момент Англия интересам царизма на Ближнем Востоке.
Конвенция, регулировавшая взаимоотношения между Соединенными Штатами и Россией на американском материке, была заключена 5 (17) апреля 1824 года. Аналогичная конвенция с Англией была заключена 16 (28) февраля 1825 года. После того как все «американские» вопросы были улажены, тогда же, в феврале 1825 года, начались в Петербурге переговоры с Англией и Австрией по вопросу о греческом восстании, и сразу же стало очевидным, что все происходившие до того времени переговоры были лишь умышленной оттяжкой времени, и что ни Англия, ни Австрия не дадут Александру воспользоваться греческим восстанием для вмешательства в турецкие дела.
Содержание конвенций, заключенных в момент столь благоприятный для нажима на царизм, было прямо противоположно указу от 4 сентября 1821 года. В основных своих положениях обе конвенции совершенно идентичны. Статья 3 обеих конвенций границею русских поселений устанавливала 54°40' северной широты, т. е. на 3°40' меньше, чем предусматривали и указ от 4 сентября и новые привилегии компании. Что касается колонии Росс, то вопрос о ней в конвенция был попросту обойден.
Статья 4 конвенции с Соединенными Штатами и статья 7 конвенции с Англией предоставляли гражданам обоих этих государств право беспрепятственного захода во все внутренние воды русских владений в Америке как для производства рыбной ловли, так и для торговли с туземным населением. Аналогичное право захода во внутренние воды американских И английских поселений в Америке предоставлялось и русским гражданам. Из этого положения были изъяты лишь места, не только считавшиеся территорией государства, подписавшего соглашение, но и заселенные его гражданами - в первом случае русскими, а во втором случае - американцами или англичанами. Однако уже в момент подписания конвенции для обеих сторон было ясно, что, так как русские купцы конкурировать с английскими и американскими не могут, то это формально двустороннее обязательство должно фактически превратиться в привилегию американских и английских купцов.
Конвенция, заключенная с Англией на десять месяцев позднее, чем конвенция с Соединенными Штатами, уточняла вопрос о границах не только со стороны западного побережья Америки, но и с востока. Помимо того, в отношении Англии она устанавливала положение о наибольшем благоприятствовании: в случае, если какой-либо державе было бы предоставлено право свободной торговли в русских колониях более чем на десятилетний срок, таковое должно было быть дано и Англии.
Обе конвенции поставили коммерческую деятельность Российско-американской компании в чрезвычайно затруднительное положение. Попытка покончить с контрабандной торговлей на прибрежной полосе русских колоний путем правительственных санкций окончилась неудачей. Более того, теперь эта торговля была узаконена не только в прибрежной зоне, но и во внутренних водах, не говоря уже о том, что заключенные конвенции ставили серьезную преграду каким-либо территориальным приращениям на американском материке.
Отказаться вовсе от торговых сношений с иностранцами, как этого хотело вначале главное правление, добиваясь запрещения иностранным судам приставать к русским берегам в Америке, оказалось не так легко. Еще до подписания конвенции с Соединенными Штатами компания была вынуждена обратиться к правительству с ходатайством о разрешении вновь вести торговлю с иностранцами в колониальном центре Новоархангельске для снабжения колоний провиантом и другими необходимыми товарами. 8 января 1824 года граф Н. С. Мордвинов в частном письме К. В. Нессельроде указывал, что «разрыв торга с иностранными привел компанию в весьма затруднительное положение. Медленность в переговорах с Англиею и Штатами Американскими до заключения постоянного трактата, как по определению границ, так и по торговым сношениям, может между тем истощить денежные ее капиталы и подвергнуть гибельному состоянию промышленников и возмутить природных жителей, получающих от компании все для них необходимо нужное».1 [Архив графов Мордвиновых, т. VI, СПб., 1902, стр. 642-643]. Совет компании, с своей стороны, в обращении к министру финансов чрезвычайно торопил его с разрешением этого вопроса.
Было еще одно обстоятельство, заставившее компанию настаивать на частичной отмене того самого регламента, введения которого она добивалась. Запрещение иностранцам торговать на территории русских колоний чрезвычайно озлобило туземцев, в частности тлинкитов, ибо колониальная администрация не имела возможности снабжать их товарами, которые они прежде покупали у иностранных купцов. Восстание тлинкитов всегда было реальной угрозой для русских поселений в Америке. Ныне, по сообщению правителя колоний Муравьева, эта угроза должна была возрасти, в связи с недостатком в товарах. Слухи, правда, чрезвычайно преувеличенные, о вооружении тлинкитов и о влиянии на них американцев также сыграли свою роль. «Уже известно, - сообщал перепуганный Муравьев, - что многие колошинские районы имеют пушки. Служащие на коронном фрегате «Аполлоне» крейсирующем в колониях, рассказывали, что во время бытности их в Кайганах они видели там маленькую крепость с пушками под американским флагом и что в сей крепости каждой день палят заревую пушку и поднимают флаг. В сей крепости виден чрезвычайный запас и ружей и пороха».2 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1823 г., д. № 3646, л. 19].
Муравьев требовал немедленной присылки необходимых для туземцев товаров и людей «для подкрепления», заявляя, что иначе «он не знает, что ему и делать». «Поелику в нас одних, - писало правление компании о тлинкитах, на основании полученных из колоний сведений, - они видят единственную преграду как к сбыту своих промыслов, так и к удобному приобретению тех вещей, кои сделались для них необходимыми, почему нельзя ожидать от них ни доброго расположения, ни пощады, когда они будут сильны, следовательно, и опасность наша с их стороны умножится по мере противопоставления им преград к сношению с иностранными мореходами».1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1823 г., д. № 3646, л. 21].
27 марта 1824 года, за десять дней до подписания конвенции с Соединенными Штатами, Александр I разрешил Российско-американской компании возобновить в Новоархангельске торговлю с иностранцами. Закрепляя это разрешение, конвенция, однако, шла значительно дальше. Предоставив возможность американцам, а затем и англичанам вести торговлю с согласия компании в тех местах, где имеются русские поселения, конвенция давала иностранным купцам право беспрепятственной торговли на незаселенной русскими территории компании. А это означало, что компания лишалась каких бы то ни было перспектив расширения своей деятельности даже в пределах формально принадлежавшей ей территории. Неожиданно для себя Российско-американская компания сталкивалась на собственной же территории с сильными и предприимчивыми конкурентами.
Еще до подписания конвенции правление Российско-американской компании, конечно, знало, куда клонятся переговоры.
Интересы держателей акций компании, интересы ее директоров шли вразрез с той политикой уступок на американском материке, которой придерживалось в это время царское правительство. В своих воспоминаниях о Рылееве, служившем в этот период правителем дел компании, Е. П. Оболенский сообщает, что «его сильно тревожила вынужденная, в силу трактата с Северо-Американским союзом, передача Северо-Американцам основанной нами колонии Росс, в Калифорнии, которая могла быть для нас твердой опорной точкой для участия в богатых золотых приисках, столь прославившихся впоследствии».2 [Воспоминания кн. Е. П. Оболенского, «Общественные движения в России в первую половину XIX века», т. I, СПб., 1905, стр. 237]. Рылеев действительно был чрезвычайно обеспокоен этим трактатом, однако, не вследствие передачи Калифорнии, ибо трактат этого вовсе не предусматривал, а из опасения, что ратификация конвенции нанесет тяжелый удар всей деятельности компании.
Не только правление компании, но и отдельные наиболее влиятельные ее акционеры пытались как-нибудь воздействовать на правительство, чтобы удержать его от уступок Соединенным Штатам.
«Сколь бы не являлась в настоящее время малополезность в пространном обладании дикой землей, - писал еще в феврале 1824 года граф Н. С. Мордвинов К. В. Нессельроде,- но мы не можем забыть уступки, сделанной Россией китайцам, предела, от Яблоновых гор до реки Амура лежащего. Во время сея уступки мы довольствовались великим пространством Сибири, презрели дикость уступаемых земель, но ныне болезнуем, что Амур, единая из Сибири текущая река в открытое для плавания море, не течет уже в пределах наших и сии великие потери возвратить не можем».1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1827 г., д. № 7316, письмо Н. С. Мордвинова К. В. Нессельроде, февраль 1824 г., на лл. 7-9].
На авторитет Н. С. Мордвинова правление компании возлагало большие надежды, но развивающиеся события не благоприятствовали компании. Сообщая Мордвинову, уже после подписания конвенции с Соединенными Штатами, что письмо его, цитированное выше, было представлено непосредственно царю, который, «приняв оное с благосклонностью, удостоил рассуждения... своего высочайшего внимания», Нессельроде дает следующее толкование только что подписанной конвенции: «В IV статье мы дозволяем американским штатам производить, но не долее десяти лет, торги и рыбную ловлю в местах нашего владения. На сие выгодное для них постановление наш кабинет должен был согласиться, по двум равно достойным уважения причинам: во-первых, потому, что правительство Северо-американской республики не без основательности требовало вознаграждения за значительнейшие выгоды, нам доставляемые другими положениями конвенции и в особенности условиями статьи V [запрещение продавать на территории русских колоний спиртные напитки и оружие. - С. О.]; во-вторых, и потому, что американцы с давнего времени производят сей торг и ловлю, что компания до сих пор не находила средств им препятствовать в том, и что, конечно, для нее гораздо предосудительнее дать им пользоваться сим как до ныне будто бы по естественному неотъемлемому праву, нежели по дозволению, нами дарованному в торжественном договоре, ибо чрез сие американцы столь же торжественно признают, что по истечении немногих срочных лет мы имеем законную власть совершенно воспретить им торговлю и рыболовство в сем крае».2 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1824 г., д. № 3717, письмо К. В. Нессельроде Н. С. Мордвинову, 1824 г., на лл. 21-26].
Далее Нессельроде высказывает мысль, что «через сей акт наши колонии выигрывают более. Он в некотором смысле есть начало политического бытия их и безопасности, ибо ныне в первый раз определяются их отношения к иностранным государствам. Важность сего очевидна, и господа члены Российско-американской компании, без сомнения, почувствуют в полной мере сие новое великое благодеяние августейшего покровителя». Действительно, заключенные конвенции были первыми двусторонними международными актами, где отмечалась принадлежность России не только Алеутских островов, но и. определенной территории на американском материке. Однако «господа члены Российско-американской компании» все же расценивали эти конвенции отнюдь не как «новое великое благодеяние августейшего покровителя», а как новое великое бедствие, ставящее под сомнение все дальнейшее существование компании.
Несмотря на то, что статья IV конвенции, судя по русскому переводу, разрешала американцам на русской территории лишь «производство там рыбной ловли и торговли с природными той страны жителями», было ясно, что сюда включалось также и разрешение заниматься охотою и на морского зверя. Мордвинов сразу же обратил внимание Нессельроде на то, что слово «peche», переведенное в русском тексте конвенции как «рыболовство», допускает весьма расширительное толкование, вплоть до ловли морских животных. Нессельроде разъяснил Мордвинову, что расширительное толкование термина «peche» было им предусмотрено. «Поспешаю с соизволения его величества ответствовать вам, - пишет Нессельроде, - что под словами: русским - рыболовство, которое я употребил в письме своем, и французским «peche», внесенным в конвенцию нашу с Северо-американской республикой, мы, за неимением других точнейших слов на сих обоих языках, разумели, как обыкновенно, ловлю всяких водяных животных и, вообще, всех произведений моря». 1 [Архив графов Мордвиновых, т. VI, стр. 656-657].
В тот короткий срок, которым отделено было подписание конвенции от ее ратификации (с 5 апреля по 10 мая 1824 года), компания все еще пыталась предотвратить надвигавшуюся на нее катастрофу.
В фонде министерства иностранных дел сохранилась копия другого представления компании министру финансов Е. Ф. Канкрину, собственноручно переписанная К. Ф. Рылеевым и, очевидно, им же написанная, по поводу русско-американской конвенции 5 апреля 1824 года. В обращении к министру финансов главное правление рисовало будущее компании, в случае ратификации конвенции, в весьма трагическом виде. Как только иностранцы, писало правление, - «получат законное право вступить в состязание с компанией в самых промыслах ее, составляющих единственный источник ее богатства, то не только посещавшие прежде берега и воды наши, но и те, кои никогда не думали о подобном предприятии, устремятся туда и, конечно, не упустят случая соединиться для усиления звериных промыслов и непосредственной торговли с прибрежными жителями в пределах наших колоний. К тому же иностранцы, побуждаемые коммерческими выгодами, внушат в приверженных к России дикарях отвращение к прежней зависимости от компании, как то утвердительно предполагать можно, и не будут иметь надобности производить торговлю с компанией в главной ее колонии, ибо то, что они могут получать от компании на обмен необходимых для них товаров, они будут доставать собственными своими промыслами и через непосредственное сношение с жителями. Таким образом, колонии наши останутся точно так же без ближайших средств продовольствия, как и при запрещенной торговле, и потому надобно будет подкреплять их из России посредством высылаемых кругом света экспедиций. Чрезвычайные издержки на сии последние и подрыв в то же время в самых промыслах компании единственного источника и средства ее существования, конечно, ничего иного в будущем не обещает, кроме неизбежного ее падения». 1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1824 г., д. № 3650, л. 6].
Перечисляя убытки, которые компания понесет за десять лет, в течение которых иностранцам будет разрешено свободно торговать в русских колониях, автор этого представления пишет: «Компания имеет полную причину опасаться, что не только в 10 лет, но гораздо в кратчайшее время иностранцы при неисчисленных своих средствах и преимуществах доведут ее до совершенного уничтожения».2 [Там же].
С резкой критикой заключенных конвенций выступил и декабрист Д. И. Завалишин, который, как и Рылеев, принимал непосредственное участие в деятельности компании.
Записка Завалишина «О запрещении американским гражданам посещать северо-западные берега Северной Америки» также посвящена критике конвенции 5 апреля 1824 года. Разрешение американцам посещать русские колонии, в частности Ситху, Завалишин расценивает как конец там русского господства. «Одно только может доставить безопасность Ситхе - совершенное удаление граждан Соединенных Штатов от берегов сих, - пишет Завалишин. - В противном случае, думаю, для Российско-американской компании выгоднее будет совершенно оставить сию крепость».3 [Государственный архив феодально-крепостной эпохи (ГАФКЭ), Москва, фонд Следственной комиссии, д. № 48, л. 228].
С еще более резкой критикой обрушился Завалишин на англо-русскую конвенцию от 16 февраля 1825 года. Установление границы вдоль 141° западной долготы Завалишин считает бесполезной уступкой. Право свободного плавания иностранцев по внутренним водам он расценивает как отказ России от владения колониями. «Шестая статья, - пишет он, - делает бесполезным обладание материком. Дозволяя иностранцам всегдашнее свободное плавание по рекам, оно делает их настоящими властелинами земли, оставляя нам одна пустое ими обладание». 1 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 48. л. 240 об.].
Но поскольку конвенция уже была заключена, Завалишин предлагает ряд мероприятий, которые смогли бы в какой-то мере нейтрализовать ее тяжелые для Российско-американской компании последствия. Так как статья 2 конвенции запрещала иностранцам приставать для расторжки лишь в те места русских колоний, где имеются компанейские заселения, то Завалишин, имея «постоянно в виду стеснение коммерции иностранной», предлагал учредить во всех выгодных для торговли местах компанейские фактории. Для нейтрализации статьи 7, дававшей англичанам право в течение десяти лет свободно плавать по русским внутренним водам, Завалишин настаивал на использовании компанией двустороннего характера статьи. «Компания должна непременно посылать туда [т. е. в английские территориальные воды. - С. О.] все товары, кои она может отдавать по ценам дешевейшим, нежели англичане, чтоб стараться подрывать их торговлю и принудить возвратиться к себе, оставя нам принадлежащие места».2 [Там же, л. 242 об.].
Несмотря на все старания Российско-американской компании, обе конвенции были подписаны и через некоторое время ратифицированы.
Во имя своих интересов на европейском континенте царское правительство шло на решительные уступки в Америке. В одном из своих писем графу Н. С. Мордвинову К. В. Нессельроде с полной ясностью подчеркивал необходимость подчинения русских интересов на американском материке более важным государственным задачам. «Стараясь охранять добытые трудом выгоды, стремясь даже к стяжанию новых всеми дозволительными средствами, мы также должны не забывать, что могут быть другие важнейшие государственные потребности и пользы и проистекающие от того важнейшие обязанности для правительства. Вам, милостивый государь мой, как человеку сведущему во всех частях науки правления, я считаю излишним объяснять, что не одна большая или меньшая пригодность желаемых приобретений должна служить указанием в политических переговорах». 3 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярий, 1324 г, д. № 3717, л. 21].
V
ОТ КУПЕЧЕСКОЙ КОМПАНИИ К ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ ОРГАНИЗАЦИИ
У современников нередко создавалось впечатление, что Российско-американская компания действовала самостоятельно и бесконтрольно, будучи каким-то «государством в государстве».
Врач Лангсдорф, участник экспедиции И. Ф. Крузенштерна, в своих записках пишет: «Меня часто поражало обстоятельство - как в монархическом государстве могла возникнуть свободная торговая компания, не подчиненная никакой администрации и имеющая неограниченную и безнаказанную власть распоряжаться самовластно над огромными участками земель».1 [Извлечение из записок Лангсдорфа, «Материалы для истории русских заселений на берегу Восточного океана», 1861, вып. IV, стр. 187].
Подобное представление могло возникнуть лишь при очень поверхностном знакомстве с истинным положением дел. Вся деятельность главного правления уже с первого дня создания этой частной по форме компании контролировалась и направлялась правительством.
Согласно утвержденным в 1799 году правилам, Российско-американская компания приравнивалась в отношении ее зависимости от государственной власти к самостоятельному ведомству. В соответствии с § 12 правил 1799 года, правление «долженствует обо всем, касающемся до дел компании, как о распоряжениях своих, так и о происходящих по оным успехах, доносить прямо его императорскому величеству».
Для руководства деятельностью правления и контроля над нею была учреждена, как мы уже указывали, должность «корреспондента» или «протектора» компании. Но Н. П. Резанов, назначенный в 1799 году корреспондентом компании, был не только крупным правительственным чиновником - обер-прокурором первого департамента Сената, - он был, кроме того, близким родственником директора компании М. Булдакова и держателем значительного числа акций. В силу этого Резанов был не столько «оком государевым», наблюдающим за компанией, сколько ее ходатаем по самым различным вопросам. В то же время рост значения компании и необходимость согласования ее деятельности с различными ведомствами - министерством иностранных дел, морским министерством и другими - поставили на очередь переход от единоличного контроля в лице «корреспондента» к контролю коллегиальному.
Уже в 1804 году учреждается временный комитет из трех акционеров, которому при разрешении политических вопросов, требовавших тайны, присваивались все права общего собрания.
Из трех мест в комитете одно по предложению министерства внутренних дел должно было замещаться не в порядке выборов, а по назначению. «Если бы компания назначала по баллам двух почетных членов, - писал министр внутренних дел, - а его императорское величество третьего с тем, чтоб сему последнему быть ходатаем по всем его нуждам, то бы чрез сие правительство имело то влияние, которое оно должно себе предоставить, а тем самым и компания и правительство взаимно были бы удовлетворены». 1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1826 г., д. № 747, л. 4].
Создание временного комитета, которое было первым шагом в превращении компании из организации коммерческой в прямую агентуру короны, не встретило, однако, противодействия со стороны купеческого главного правления.
В компетенцию временного комитета должны были входить лишь вопросы, имевшие политический характер. Купеческое главное правление сохраняло за собою всю полноту власти в коммерческих вопросах. Вместе с тем решения главного правления с созданием временного комитета приобретали больший вес, ибо фактически они санкционировались членами правительства еще до их официального одобрения правительством.
В комитет были избраны морской министр адмирал Н. С. Мордвинов, товарищ министра внутренних дел граф П. А. Строганов и тайный советник И. А. Вейдемейер - один из наиболее видных чиновников министерства иностранных дел. Через несколько лет временный комитет, под названием особого совета Российско-американской компании, стал постоянным органом как правительственного контроля, так и правительственного руководства политической стороной деятельности компании. Официально инициатива создания постоянного совета исходила от главного правления. В своем обращении к царю в 1812 году главное правление отмечало, что благодаря продвижению компании в Калифорнию, проникновению американцев в граничащую с русскими колониями Колумбию, торговле с Китаем и другим обстоятельствам «часто встречаются такие дела, кои заключают в себе тайны по торговым и политическим видам, соображения с которыми и необходимое действование часто соделывается выше власти директоров, управляющих производствами компании».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1813 г., д. № 143, л. 3]. Исходя из этих обстоятельств, главное правление ставило вопрос о создании уже не временного, а постоянного совета для разрешения политических дел. Этот совет должен был состоять по-прежнему из трех акционеров и обладать теми же правами в отношении подмены решения общего собрания. «Все дела важные или требующие тайны по политическим видам, кои с распространением торговли, мореплавания и разных по оным предначинаний компании неразлучны и которых решение может иногда затруднить директоров или оное найдется выше власти их, да вверяются особому вниманию и попечению совета совокупно с главным правлением».2 [Там же].
Готовность купеческого главного правления подчиниться теперь уже постоянному правительственному совету объяснялась теми же причинами, которые несколько лет назад заставили его так охотно пойти на создание временного комитета. Возлагая ответственность за политическую линию компании на членов совета, главное правление, как и раньше, формально не лишалось и здесь своего значения и надеялось иметь влияние на разрешение вопросов политического характера, ибо при совместных заседаниях совета и директората постановления имели силу лишь при единогласном решении. Руководство коммерческой деятельностью компании главное правление предполагало по-прежнему всецело сохранить за собой. Как гласило положение о совете, - «директоры же остаются в прежней ответственности по тем производствам, кои компаниею уже определены».
16 октября 1813 года решение о создании постоянного совета при Российско-американской компании было утверждено комитетом министров. Хотя по положению о совете один из трех членов ежегодно переизбирался, однако, некоторые из них оставались членами совета на протяжении целых десятилетий, что еще более характеризует совет как орган, фактически состоявший из назначенных правительством представителей различных ведомств. Так, например, Я. Дружинин, директор канцелярии министерства финансов и впоследствии управляющий департаментом мануфактур и внутренней торговли, т. е. тем департаментом, которому компания непосредственно была подчинена, был членом совета в течение 34 лет без перерыва - с первых выборов, т. е. с 1814 года, по 1848 год, т. е. до самой смерти. В первый состав совета, помимо Я. Дружинина, вошли сенатор И. А. Вейдемейер, член коллегии иностранных дел, входивший еще во временный комитет, и сенатор П. С. Молчанов. Позднее в совет входили сенатор В.. Г. Политковский, граф Н. С. Мордвинов, член Государственного совета. Среди членов совета мы видим и крупнейших деятелей морского министерства: адмирала Г. А. Сарычева, В. М. Головнина, Ф. П. Врангеля - участников и руководителей ряда экспедиций.
«Купеческое» главное правление, однако, ошиблось, рассчитывая сохранить полную самостоятельность в коммерческих делах. Очень скоро правительственные органы начинают вмешиваться и в руководство коммерческой деятельностью компании. Формально в этом отношении компания подлежала контролю правительства с первого дня своего существования. Но финансовые отчеты, представлявшиеся царю, а затем поступавшие в министерство коммерции, никем не проверялись, и фактически эта сторона деятельности главного правления оставалась бесконтрольной.
Начало подлинного финансового контроля было положено с момента передачи компании в ведение министерства внутренних дел. Вопрос о подчинении Российско-американской компании департаменту мануфактур и внутренней торговли, находившемуся в ведении министерства внутренних дел, был поднят еще в сентябре 1811 года министром внутренних дел О. П. Козодавлевым. Исходя из того, что контроль правительства над компанией должен быть тем более силен, что «всякое злоупотребление компании может произвести весьма вредные и значущие последствия как для общества, так и самой империи»,1 [АНХ фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1811 г., д. № 38, л. 6] Козодавлев требовал полной осведомленности правительства и о коммерческой деятельности и согласования всех намечаемых компанией мероприятий.
Просматривая представления компании царю за прошлые годы, Козодавлев убедился, что помимо различных «домогательств» и неполных денежных отчетов, за правильность которых «однако ж одни только управляющие директоры могут быть порукою», там ничего не имеется. В своем представлении царю Козодавлев подчеркивал необходимость «восстановить между лицом монаршим и компанией, посредником министерство внутренних дел, которому она обязана будет для поднесения вашему величеству представлять полные свои отчеты, состоя под непосредственным оного ведением».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1811 г., д. № 3 8, л. 12 об.] 15 декабря 1811 года предложения Козодавлева были утверждены, и компания перешла в ведение министерства внутренних дел. Это, однако, продолжалось недолго. В 1819 году, в связи с переходом департамента мануфактур и внутренней торговли в министерство финансов, компания перешла в ведение министерства финансов. Если в первое время главное правление еще не чувствовало особого стеснения в своей деятельности, то с этого момента контроль принял систематический характер.
Одновременно шло и усиление правительственного контроля над колониальным управлением. Усиление это проявилось прежде всего в укомплектовании штата колониальных служащих чинами морского ведомства. Заполнение военнослужащими отдельных постов в колониальном управлении началось вполне естественно с компанейского флота. Вопрос о создании флота компании был одинаково важен и для правительства и для самой компании.
Грандиозные планы царской экспансии требовали кораблей значительного водоизмещения и укомплектования их квалифицированными моряками. От предшествующих компаний Российско-американской достались в наследство четыре галиота, выстроенных в различное время в Охотске, и один фрегат, выстроенный на русских верфях в американских колониях. Этот флот, конечно, не отвечал тем новым задачам, которые были поставлены перед компанией российским царизмом. Компании пришлось создавать флот, по существу, совершенно заново. В течение первого двадцатилетия своего существования компания владела, вместе с упомянутыми выше пятью судами, в общей сложности 32 судами разной величины и конструкции. Российско-американская компания затратила за эти двадцать лет на флот 3300 тысяч руб., но если даже учесть быструю амортизацию деревянных судов, следует признать, что эффективность этих затрат была незначительной. К началу 20-х годов XIX века компания располагала всего лишь 13 судами вместимостью от 50 до 300 тонн.
Из 19 судов, которые согласно валовым спискам флота выбыли за это двадцатилетие, лишь два судна были уничтожены «за ветхостью» и одно продано. Остальные 16 судов в течение этого срока, как отмечало само правление, «от несчастных случаев, а более от неискусства и нерадивости охотских штурманов, потерпели кораблекрушение».2 [АНХ, фонд общей канцелярии министра финансов, 2 отд., 1819 г., д. № 10, л. 55 об.].
Здесь мы сталкиваемся с обстоятельством, которое играло очень важную роль в деятельности компании, - с отсутствием необходимых квалифицированных кадров, что было результатом 'господства в метрополии крепостнической системы. В области мореходства это выразилось в том, что квалифицированные кадры моряков имелись только в военном флоте.
Еще в самом начале деятельности компании правительство пыталось притти ей на помощь путем военизации компанейского флота. В 1802 году царским указом было предписано увольнять из состава флота на службу в компанию как матросов, так и флотских офицеров и штурманов в неограниченном числе, причем половина их жалованья оплачивалась правительством и за уволенными в службу компании сохранялись все права и привилегии, как за находившимися на действительной службе.
Отныне все кругосветные экспедиции действительно укомплектовывались военными моряками, из числа которых впоследствии вышло не мало знаменитых мореплавателей.
Суда же, совершавшие каботажные рейсы, по-прежнему водили малограмотные штурмана, нанимавшиеся в Охотске. Морские офицеры считали ниже своего достоинства обслуживать каботажное плавание и подчиняться распоряжениям главного правителя колоний «из купцов». Эпизод, когда лейтенант Лазарев в 1815 году, не подчинившись приказу правителя колоний Баранова, вместо того чтобы отправиться для захвата Гавайских островов, снялся с якоря и самовольно ушел в Кронштадт, был одним из наиболее ярких, но не был единичным.
В данном случае правитель колоний Баранов, правда, безуспешно, пытался обстрелять из крепостных орудий уходящее компанейское судно, но в других случаях он был вынужден мириться с неподчинением этих новых служащих компанейской администрации. Уже в первые годы после поступления морских офицеров на службу к компании Резанов писал из Новоархангельска правлению о ненормальности подобного положения, когда бывшие офицеры не подчиняются распоряжениям компанейского начальства: «К прискорбию моему, должен я к заключениям моим о морской части прибавить, что несравненно для компании полезнее получать людей из иностранных мореходов, или из отставных, но только чтобы отнюдь в коронной службе не считались, а иначе опять - хлопоты. Милость монаршая велика, но по образу ли воспитания офицеров наших, по отдаленности ли края, в котором ныне всио позволенным кажется, компания может потерпеть убытки, а отечество лишиться областей Американских. Несчастные, фальшивые правила увещаниями истреблять трудно... Вкоренившееся в благородном сословии к коммерческому состоянию презрение делает здесь всех хозяевами, а у семи нянек всегда дитя без глазу. Хотя же и есть правитель в чиновных степенях, которые истинными приобрел заслугами, но что прежде был купцом, того из памяти истребить не можно, а к несчастью отечества ето на языке большой части нашей братьи значит еще то же, что недавно из бездельников. И так - повиноваться ему кажется для них подлостью; уважать пользы, отечеству приносимые, они не могут, ибо самим собою должно чувствовать вес их».1 [Цитирую по приложению к 2-ой части «Исторического обозрения образования Российско-американской компании» П. Тихменева, стр. 210].
В том же письме Н. П. Резанов подробно сообщал о самоуправстве, пьянстве и скандалах, учиняемых офицерами в американских колониях. Спокойствия нет ни на минуту: «то тревога от колошей, то благородное сословие перепившись караул кричать изволит». Все присылаемое для других служащих компании офицеры присваивают себе, расправляясь при этом с компанейскими служащими «из купцов» преимущественно при помощи плетей. «С тех пор, как завелось офицерство, бедной и беззащитной класс купцов, - пишет Резанов, - за свои деньги ничего получить не может и перестал из России выписывать, а старается, платя в три дорого, получать чрез шкиперов из Бостона. Какое лестное состояние!»2 [Там же, стр. 221].
Резанов, несмотря на свой пост «корреспондента» всецело стоявший на страже интересов «купеческой» линии в компании, считал возможным избегнуть антагонизма между офицерским составом служащих компанейского флота и ее «купеческим» начальством лишь путем подбора соответствующих кадров, которые бы могли заменить дворянские элементы, находившиеся в колониях. Отсюда и стремление создать кадры квалифицированных моряков из туземного населения.
Однако правительственная линия в этом вопросе была иная. Стремясь к полному подчинению деятельности Российско-американской компании, правительство концентрирует все колониальное управление в руках военного командования. В 1818 году А. А. Баранов, коллежский советник из «каргопольских купцов», был смещен, и место его занял капитан-лейтенант Л. А. Гагемейстер. Отныне правителями российских колоний в Америке неизменно назначались морские офицеры, что предусматривалось соответствующим пунктом устава Российско-американской компании.
В руках купечества оставалось только сильно урезанное в своих правах главное правление, ибо даже руководство общим собранием акционеров почти полностью перешло в руки бюрократии.
Сохранились два протокола собрания акционеров за 1819 и 1821 годы, подписанные лицами, «имеющими право голоса». Мы не склонны предполагать, что 18 акционерами, подписи которых имеются на протоколе за 1819 год, и 17 акционерами, подписавшими протокол 1821 года, исчерпывался круг лиц, владевших более чем 10 акциями, а следовательно, имевших право голоса. Однако, если принять во внимание, что собрание было правомочно, мы должны притти к выводу, что это было большинство, и, таким образом, основная часть акций находилась в руках очень ограниченного числа лиц.
Характерно, что в обоих протоколах число подписей количественно немногим разнится друг от друга.
Из 18 лиц, перечисленных в списке 1819 года, к высшим представителям бюрократии принадлежат 10. Среди них сенаторы - граф Марко Ивелич и Вейдемейер, управляющий государственным Заемным банком тайный советник А. Хвостов, управляющий делами министерства финансов Дружинин, князь Дондуков-Корсаков, граф Петр Ивелич и др. В числе упомянутых в списке акционеров только 8 - лица купеческого звания.
Уменьшение удельного веса купечества в делах компании, фактическое отстранение купцов вначале от руководства общеполитическим направлением компанейских дел, затем от руководства колониальным управлением, и в конце концов введение полного контроля правительства над коммерческой деятельностью компании - совпадают по времени с фактическим прекращением дальнейшей колониальной экспансии царизма на американском материке. Опасения вызвать Англию на активные действия на европейском континенте заставляли итти на уступки на американском.
Это отразилось в русско-английской конвенции, заключенной 16 февраля 1825 года. Эта же причина в совокупности со стремлением поддержать легитимизм в Испании не давала возможности активно посягать на принадлежавшую в свое время Испании Калифорнию, на которую помимо всего претендовала и Англия. Наконец, проникновение Франции на остров Гаити и там ставило препятствия активным действиям царского правительства. Таким образом, на пути русской экспансии на Тихом океане, на пути широкого развития деятельности Российско-американской компании, стояло стремление Александра I сохранить Священный союз, что заставляло его сосредоточить все внимание на европейских делах. Это означало крах всех тех грандиозных планов, которые в свое время выдвигало и поддерживало само правительство и за которые так цеплялись связанные с компанией купеческие круги. В этой среде политика царского правительства, естественно, должна была вызвать оппозиционные настроения, что особенно четко было сформулировано правителем дел компании Рылеевым.
Сообщая декабристу Штейнгелю об избрании членом совета компании знаменитого мореплавателя В. М. Головнина, Рылеев отмечает, что этим выбором он очень доволен. «Знаю, что он упрям, любит умничать; зато он стоек перед правительством, а в теперешнем положении компании ето нужно».1 [К. Ф. Рылеев, Полное собрание сочинений, Academia, 1934, стр. 491]
Характерно, что создавшиеся препятствия, мешавшие реализации планов компании, в некоторых случаях заставляли солидаризироваться с директорами и отдельных членов совета компании, которые, будучи представителями крупной чиновной бюрократии, одновременно были и акционерами. Такое положение заняли Мордвинов и другие члены совета, добивавшиеся разрешения компании предпринять активную экспансию в Калифорнии, Гаити и пр.
У купцов - членов главного правления - были и другие основания для некоторого недовольства правительственной политикой.
Во второй половине царствования Александра I внешняя торговля России переживала глубокий кризис. Частично этот кризис был обусловлен русско-прусской конвенцией 1818 года. Эта конвенция не только давала возможность иностранным товарам проникать на внутренний русский рынок, но и открывала для них свободный транзит на азиатские рынки. Отмена в 1823 году, этой конвенции и новый таможенный тариф 1822 года, установивший высокие пошлины для ряда иностранных товаров, при общем экономическом кризисе не компенсировали полностью тех потерь, которые были нанесены русской колониальной торговле.
О недовольстве купеческих кругов в связи с тяжелым положением торговли в этот период свидетельствуют самые разнообразные источники.
Об этом доносят даже шпионы. В одном из донесений министру внутренних дел в 1821 году сообщалось, что «громкий ропот доносится с Биржи и Гостиного двора. Все, кто занимается торговлей, исключая несколько барышников, находящихся под покровительством, негодуют на таможенные законы и еще более на способ проведения их... Никогда еще не было таких стеснений в торговле».2 [ГАФКЭ, Государственный архив, I. В., д. № 12, л. 66].
Об этом говорили неоднократно в своих показаниях и письмах декабристы. В письме к Николаю I А. Бестужев писал: «Купечество, стесненное гильдиями и затрудненное в путях доставки, потерпело важный урон: в 1812 г. многие колоссальные фортуны погибли, другие расстроились. Дела с казною раззорили множество купцов и подрядчиков, а с ними их клиентов и верителей, затяжкою в уплате, учетами и неправыми прижимками в приеме. Лихоимство проникло всюду... Злостные банкруты умножились и доверие упало. Шаткость тарифа привела в нищету многих фабрикантов и испугала других, и вывела правительство наше из веры, равно у своих как и чужеземных негоциантов. Следствием сего стал еще больший упадок нашего курса (т. е. внешнего кредита), от государственных долгов происшедший, и всеобщая жалоба, что нет наличных. Запретительная система, обогащая контрабандистов, не поднимала цены на наши изделия, и, следуя моде, все платили в тридорого за так называемые конфискованные товары».1 [М. Довнар-Запольский, Мемуары декабристов, К., 1906, стр. 130- 131].
В начале 1827 года в одном из мнений в комитете министров граф Н. С. Мордвинов, базируясь при этом на итогах 1825 года, писал: «Вся почти внешняя торговля наша производится не на русские, а на иностранные капиталы... На петербургской главной в России бирже участвуют русские природные купцы по внешней торговле только в отпускных товарах на 1/40 а в привозных на 1/60 часть».2 [АВПК и Б, фонд Государственного совета, департамент экономии, 1827 г., д. № 23, особое мнение графа Н. С. Мордвинова, на лл. 6-16. В какой мере соответствуют цифры, приводимые Н. С. Мордвиновым, действительности, сказать трудно, ввиду полной неразработанности этого вопроса в исторической литературе. Во всяком случае, правильность основных выводов Мордвинова о затруднительном положении русской внешней торговли не подлежит сомнению].
Эта же часть купечества, естественно, страдала и от общего расстройства внутренней торговли. В цитированном выше мнении Н. С. Мордвинов отмечал: «Мы и в настоящее время испытываем уже всю тягость нашего положения, ибо по всей России внутренний торг пришел в упадок, и недостаток в доходах всех сословий чувствительно сказался».3 [Там же].
Как мы видели, купечество неохотно сдавало свои позиции под напором правительства. Иногда купцы пытались даже дать бой, угрожая выходом из состава главного правления. Так было в 1817 году в связи с доносами на самочинные действия компании со стороны местной сибирской администрации. Директора компании Булдаков, Крамер и Северин в письме к министру внутренних дел Козодавлеву писали: «Мы, соскучась подвергать себя беспрестанному и несообразному с нашими занятиями труду ответствовать и оспаривать представляемые на вид правительства обезображенные сцены, составляющие тягостное и несвойственное нам бремя, по незнанию нашему законоискусства и процедур, наблюдаемых и предполагаемых частными начальствами, вынуждены наконец будем удалиться от поручения, сословием компании на нас возложенного. Это будет началом ее урона. Другие, избираемые на место наше, узнав причину нашего удаления, не захотят нарушить своего покоя борьбою со столь скрытными врагами, каковы зависть и ненависть». 1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1815 г., д. № 222, обращение директоров Российско-американской компании к министру внутренних дел О. П. Козодавлеву от 12 июня 1817 г., на лл. 123-126].
Но подобные демонстрации никого не пугали. Порою директора предпринимают и другие меры в целях закрепления своего положения в компании, рассчитывая на подкуп Аракчеева. Об этих попытках, имевших место в Москве и предпринятых правителем московской конторы Прокофьевым, мы имеем весьма глухие сведения. «По просьбе вашей, - писал Прокофьев 21 февраля 1818 года из Москвы директору компании Булдакову, - я имел удовольствие в прошедший понедельник, то есть 18 числа, угощать у себя пять генерал-аншефов и 9 генерал-адъютантов государевых, коих всех назначил мне пригласить граф Алексей Андреевич Аракчеев».2 [Архив Института истории Академии наук, Материалы по истории Российско-американской компании, документ № 49].
Разговор между хозяином и Аракчеевым шел о положении компании и о причинах невыплаты в прежние годы акционерам дивиденда и, наконец, о том, «какие виды по делам ее впредь предусматриваются». По некоторым сведениям, во время этого обеда Прокофьев вел с Аракчеевым какие-то весьма секретные переговоры, ибо Прокофьев не рисковал даже сообщить о них Булдакову почтой. В следующем письме Булдакову, который, очевидно, осведомлялся о подробностях беседы с Аракчеевым, Прокофьев пишет: «В рассуждении разговора, бывшего у меня с графом Аракчеевым о компании, - я не могу вас уведомить теперь подробно».3 [Там же, документ № 44]. Судя по предыдущему письму Прокофьева, на этом обеде из генералов, «самим Аракчеевым назначенных», присутствовали петербургский военный генерал-губернатор граф Милорадович, генерал-адъютант Чернышев, генерал Уваров и др. Почти в каждом письме в этот период мы находим упоминания о близких ко двору лицах, посещавших хлебосольного хозяина. Причину подобной близости некоторых сановников и в частности Аракчеева с Прокофьевым вскрывает, как нам кажется, сообщение Прокофьева Булдакову о том, что отныне он будет «в кассе иметь всегда в готовности 100 тысяч рублей».
Эта фраза непосредственно следует за сведениями об Аракчееве, который обещал по возвращении в Москву опять обедать у Прокофьева, вследствие чего Прокофьев «не преминет к нему тогда являться почаще».1 [Архив Института истории Академии наук, Материалы по истории Российско-американской компании, документ № 44]. Этот «фонд», очевидно, был создан для Аракчеева.
Но уже в начале 20-х годов, в период, когда Прокофьев переезжает в Петербург и становится одним из директоров компании, было вполне очевидно, что дело не в отдельных царедворцах и что общая политика правительства идет вразрез с непосредственными интересами купеческого главного правления. И в такой момент, когда фрондирующее по отношению к правительству настроение было совершенно естественным у компанейских директоров, они сталкиваются с некоторыми видными членами Северного общества декабристов.
Мы знаем о связи с декабристами И. В. Прокофьева. «С И. В. Прокофьевым, - писал О. М. Сомов Рылееву, - мы очень дружны: я и Александр [Бестужев. - С. О.] обедаем у него довольно часто, и находим там Булгарина, Греча, Батенькова и пр. и пр., вообще довольно много наших знакомых». 2 [Сочинения и переписка К. Ф. Рылеева, 2-е изд., под ред. П. Ефремова, СПб., 1874, стр. 309-310].
Здесь на обедах завязывались новые знакомства и в общество вовлекались новые члены. «Мне доводилось часто и почти в определенные дни, - сообщает Г. С. Батеньков, - посещать дом Американской Компании по знакомству с директорами, а особливо с Прокопьевым. Это было основано, - пишет он далее, - на сибирской моей жизни и на участии моего дяди в самом завладении островами. Но тут произошло первое соприкосновение с тайным обществом...».3 [Русские пропилеи, т. II, стр. 104].
Бывавший на этих обедах Н. И. Греч рассказывает о шумных, веселых и приятных беседах, которыми сопровождались эти встречи, и о том, как «добрый хлебосол ходил вокруг стола и подливал вина, добываемого за шкуры сивучей и котиков, не догадываясь, кого подчивает».4 [Н. И. Греч, Воспоминания о моей жизни, Academia, 1930, стр. 452].
Есть основания предполагать, что с некоторыми декабристами был связан и второй директор компании Николай Иванович Кусов. Избранный в число директоров Российско-американской компании в середине 1824 года Н. И. Кусов был петербургским городским головой и совладельцем старинной петербургской торговой фирмы «Санкт-петербургские первостатейные купцы Ивана Кусова сыновья», которая вела широкую торговлю колониальными товарами. Кроме того Кусовы имели сахарный, поташный, водочный и кожевенный заводы.
Н. И. Кусов, весьма передовой человек своего времени, очевидно, уже издавна был связан с оппозиционными кругами. Он был масоном, состоял казначеем ложи «Избранный Михаил», принимал активное участие в создании ланкастерских школ.
По сведениям Завалишина, Кусов бывал на знаменитых обедах у Прокофьева, где собирались декабристы, и принимал участие в разговорах о подготовлявшихся событиях. Некоторые из декабристов, как Рылеев, связались с компанией, уже будучи членами тайного общества, другие, как. Батеньков, именно здесь сблизились с декабристами.
Следует отметить, что некоторые декабристы, даже не имевшие формального отношения к компании, вообще проявляли большой интерес к русским колониям в Америке.
Интересовался русскими колониями в Америке и декабрист Н. А. Бестужев, формально с компанией не связанный. Об этом рассказывает декабрист В. П. Романов, посетивший Америку. Бестужев правил его записки о русских колониях, уговаривал напечатать их отдельным изданием и обещал взять на себя их редактирование. Благодаря Бестужеву, статьи Романова о русских колониях были помещены в ряде периодических изданий. По его же инициативе в чертежном департаменте морского министерства была вычерчена карта русских колоний в Калифорнии. 1 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, 1826 г., д. № 78, показания Романова, на лл. 6-10].
Русские колонии в Америке, очевидно, неоднократно служили темою для бесед членов Северного общества. Сообщая Следственной комиссии о своем знакомстве с Кюхельбекером, Трубецкой, к компании также никакого отношения не имевший, пишет, что познакомился с ним у Рылеева. Кюхельбекер рассказывал им, «как стреляют бобров и котов морских и о селении нашем в Америке, называемом Росс».2 [Восстание декабристов, т. I, Центрархив, 1925, стр. 21].
Ряд моментов привлекал декабристов к сближению с руководителями Российско-американской компании, и в первую очередь это было стремление расширить свои связи за счет оппозиционно настроенной части купечества. «При отъезде М. Муравьева отсюда, - сообщает в своих показаниях Рылеев, - я точно говорил ему, что буду стараться принять в члены общества некоторых из здешнего купечества. Етого желал я с одобрения Северной Думы с тою целию, что бы иметь членов и в етом сословии». 3 [Там же, стр. 179].
Помимо К. Ф. Рылеева наиболее ярко тенденция сближения с купеческой средой наблюдается у другого, весьма тесно связанного с компанией, декабриста Г. С. Батенькова. «Чаще всего в сие время, - заявил Г. С. Батеньков Следственной комиссии, - бывал я в домах купеческих, и поелику сей класс вообще недоволен стеснительными для торговли постановлениями, то обращение с ним подстрекало желание перемены».1 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 359, л. 121].
Некоторые из декабристов заняли в компании определенное служебное положение, другие собирались поступить туда на службу.
Из членов общества наиболее значительное место занял в компании К. Ф. Рылеев. С начала 1824 года Рылеев состоял на службе в Российско-американской компании в качестве правителя ее канцелярии. Он вошел в состав ее акционеров, получив от компании десять акций, каждая номинальной стоимостью в 500 рублей ассигнациями.2 [АВПК и Б, фонд Сената, департамент герольдии, дело без номера, «Об опеке над имуществом Рылеева», л. 15].
Службу в компании Рылеев получил при помощи Мордвинова. «Г-на Мордвинова узнал я по собственному его желанию, - писал впоследствии в своих показаниях Рылеев, - и был у него е Ф. Н. Глинкою. Поводом сего была ода, мною написанная, в коей я об нем упоминал. Чрез несколько времени он предложил мне место в американской компании, правителя канцелярии, которое я получил в начале прошлого года».3 [Восстание декабристов, т. I, стр. 155].
В литературе довольно распространенным является мнение, что Рылеев, вначале добросовестно относившийся к своим новым служебным обязанностям, позднее вовсе отошел от работы в компании и не интересовался ее судьбою. Поводом для подобных заключений служат свидетельства Греча и Завалишина, никогда не упускавших случая лишний раз оклеветать своих бывших друзей.
«Как я слышал от директора компании Ивана Васильевича Прокофьева, - пишет Греч, - он [Рылеев. - С. О.] вначале своего служения трудился ревностно и с большой пользою, но потом, одурев от либеральных мечтаний, охладел к службе и валил чрез пень колоду». 4 [Н. И. Греч, Записки о моей жизни, стр. 442].
Буржуазные литературоведы, видевшие в Рылееве преимущественно поэта и совершенно игнорировавшие его как политическую фигуру, обычно расценивали работу его в компании как вынужденную вследствие тяжелого материального положения и отмечали при этом полную незаинтересованность Рылеева в деятельности компании. «Идейного в этой новой службе, - пишет Н. Котляревский о работе Рылеева в Российско-американской компании, - было очень мало: компания управляла торговыми оборотами русских колоний в Америке, и на Рылееве лежала скучная секретарская часть. Рылеев вел свое секретарское дело очень аккуратно и ревностно, так что в виде награды ему была поднесена очень ценная енотовая шуба; но, конечно, во всем этом деле для Рылеева приманок было мало, и взял он эту должность, вероятно, потому, что после смерти матери денежные его дела еще больше пошатнулись, а служба в компании была довольно прибыльна».1 [Н. Котляревский, Рылеев, СПб., 1908, стр. 49-50. В своем стремлении доказать полную незаинтересованность Рылеева в деятельности компании и ограниченные возможности, которые давало Рылееву его служебное положение, Котляревский допускает иногда весьма грубые ошибки. В примечании к цитированному выше абзацу Котляревский пишет о работе Рылеева в компании: «Круг его деятельности был довольно узок и точно определен. Едва ли прав Шницлер, который говорит о каком-то протесте Рылеева против несменяемости директоров компании и о предложении выбирать их ежегодно». Однако, ссылаясь на работу Шницлера (Schnitzler, Histoire intime de la Russie, II, Paris, 1847), Котляревский не обратил внимания, что, говоря о протесте Рылеева по поводу несменяемости директоров, Шницлер имел в виду не компанию, а Северное общество. Перевод абзаца, на который ссылается Котляревский, не оставляет никаких в этом сомнений. «Но его отъезд в Киев... [речь идет о Трубецком. - С. О.] повлек за собой вступление в директорию Рылеева (конец 1824 года), и с этого времени республиканские тенденции взяли там верх. Воспитанник американской школы, Рылеев ознаменовал свое вступление в совет протестом против несменяемости директоров: по его мнению, они должны быть переизбираемы ежегодно» (Schnitzler, p. 80). Совершенно бесспорно, что речь в данном случае идет не о компании, а о Северном обществе, директором которого и был избран Рылеев, и что ссылка на американскую школу имеет в виду его конституционные идеалы, а отнюдь не Российско-американскую компанию].
Но даже те скудные данные, которыми мы располагаем по этому вопросу, свидетельствуют о большой заинтересованности Рылеева в развитии деятельности компании и об увлечении работой, которой он уделял много времени.
В одном из писем В. И. Штейнгелю Рылеев откровенно высказывается о своем отношении к компании. «Говорят, что он, - пишет Рылеев о вновь избранном члене совета, компании В. М. Головнине, - за что-то меня не жалует; да я не слишком етим занимаюсь; ... я и без Компании молодец, лишь бы она цвела».2 [К. Ф. Рылеев, Полное собрание сочинений, Academia, 1934, стр. 491]. Это письмо относится к марту 1825 года, т. е. именно к последнему периоду деятельности Рылеева.. Примеров, иллюстрирующих то значительное внимание, которое уделял Рылеев даже и в этот период делам компании, можно привести много. Дела компании фигурируют в его переписке наравне с литературными.
«Теперь собралось много дел в Компании, сверх того начато печатание Полярной звезды, - пишет К. Ф. Рылеев жене 10 февраля 1825 года, - ето все вместе заняло меня и несколько рассеяло скуку и пустоту душевную наполнило».1 [К. Ф. Рылеев, Полное собрание сочинений, 1934, стр. 481].
Через несколько дней К. Ф. Рылеев вновь сообщает жене, что он «ужасно занят делами компании»,2 [Там же, стр. 484] - и это именно в то время, когда, по словам Н. И. Греча, он «валил чрез пень колоду».
Люди, наиболее близкие к К. Ф. Рылееву, непосредственно с ним связанные, также свидетельствуют об успешности его работы в компании. «Его общественная деятельность, по занимаемому им месту правителя дел Американской компании, - пишет декабрист Е. П. Оболенский, - заслуживала бы особенного рассмотрения по той пользе, которую он принес Компании и своею деятельностью и, без сомнения, более существенными заслугами потому, что не прошло и двух лет со времени вступления его в должность, правление Компании выразило ему свою благодарность, подарив ему дорогую енотовую шубу, оцененную в то время в семьсот рублей».3 [Воспоминания кн. Е. П. Оболенского, «Общественные движения в России», т. I, СПб., 1905, стр. 236]. О роли К. Ф. Рылеева в руководстве делами компании говорит и одно из писем служившего в компании декабриста О. М. Сомова. 25 ноября 1824 года О. М. Сомов писал Рылееву о том, что его приезд в настоящее время важен для компании во многих отношениях и в первую очередь «по сближающемуся времени отправления депеш и промышленников в Америку». «Оба наши директоры, а также и Кусов, когда бывает, беспрестанно о тебе спрашивают и ждут нетерпеливо твоего возврата», - писал далее Сомов.4 [К. Ф. Рылеев, Сочинения и переписка, 1874, стр. 309-310].
И действительно, директора компании ценили Рылеева. По совету Прокофьева, жена Рылеева после его ареста вернула компании бобровый воротник от подаренной шубы и имевшиеся у нее акции. Компания уплатила Булдакову 3500 руб., которые был ему должен Рылеев. Долг Рылеева компании, достигавший 3 тысяч руб., был «прощен». «Я ими много обязана, - пишет Рылееву в крепость жена 8 мая 1826 года, - они меня до сей поры квартирою не беспокоят; я все в той же квартире живу и так, как при тебе, мой друг». 5 [Там же, стр. 284].
При помощи Мордвинова сблизился с компанией и Д. И. Завалишин.
По возвращении из Калифорнии в Петербург в 1824 году он обратился к Мордвинову с рядом проектов об улучшении деятельности компании. С рекомендательными письмами Мордвинова Завалишин был направлен к правителю дел компании Рылееву, «считавшемуся, по словам Завалишина, весьма знающим в делах оной».1 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 358, л. 32 об.]. В компанейских кругах проекты Завалишина были приняты весьма восторженно, и ему сразу было предложено поступить на постоянную службу в компанию в качестве правителя колонии Росс в Калифорнии. На это требовалось разрешение царя, и компании, несмотря на длительные хлопоты, не удалось его добиться.
Подобно Д. И. Завалишину связался с компанией и другой декабрист - лейтенант В. П. Романов. Вернувшись в конце 1822 года из путешествия в Америку, куда он плавал на корабле компании, В. П. Романов в 1823 году представил начальнику морского штаба два проекта. Первый - проект описания территории от р. Медной до Гудзонова залива и к северу до Ледовитого океана, второй - описания Ледовитого мыса к востоку с расчетом, чтобы русская -экспедиция могла соединиться с предполагаемой английской экспедициею Франклина. Этот проект был передан Российско-американской компании, ибо касался принадлежавшей ей территории.
«Ежели мыс Доброй Надежды и Новая Голландия обратили внимание Англии, - писал В. П. Романов в этом проекте, - то северо-западная часть Америки заслуживает таковое же внимание от нашего правительства». 2 [МИА, фонд департамента морского министерства, 1822 г., д. № 2595].
С этого времени В. П. Романов часто бывал у директоров компании, особенно у И. В. Прокофьева. В 1824 году его проектом заинтересовался К. Ф. Рылеев, который заявил, что выполнением этого проекта «принесется компании не только слава, что первые русские рассмотрят тот край, ибо ни одна европейская нога не была в оной, но и польза, что заведется сношение с Гудзонскою компаниею, а может быть еще откроется новая ветвь промышленности».3 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 78, лл. 6-10]. При этом К. Ф. Рылеев «отозвался стараться согласить директоров», чтобы начальником экспедиции был назначен В. П. Романов.
Сблизились с компанией, благодаря своему пребыванию в Сибири, также Штейнгель и Батеньков.
Бывший морской офицер барон Штейнгель, находясь одно время в близких отношениях с корреспондентом Российско-американской компании Резановым, а позднее с директором компании Прокофьевым, которого он знал по Москве, где служил адъютантом генерал-губернатора, одно время собирался даже поступить на службу в компанию.1 [См. Записки барона Штейнгеля, «Общественные движения в России», т. I, стр. 379].
Собирался служить в компании и Батеньков, и вопрос уже был почти решен положительно. Батеньков должен был взять на себя управление всеми колониями, ибо правитель колоний Муравьев уже давно просился в отставку. «Почти кончены уже были соглашения: я обязывался, - рассказывал Батеньков, - служить 5 лет за 40 т. ежегодно, полагая половину издерживать, а другую отсылать в иностранный банк, чтоб после водвориться где-нибудь в Южной Европе навсегда».2 [М. Довнар-Запольский, Мемуары декабристов, стр. 165].
При реализации всех этих проектов ряд ответственных должностей в компанейской администрации мог быть в руках Членов тайного общества.
Правителем канцелярии, а по существу руководителем всех текущих дел по-прежнему оставался бы Рылеев, правителем колоний был бы Батеньков, правителем колонии Росс - Завалишин.
Так дом под № 72 по Мойке вблизи Синего моста, занимаемый правлением Российско-американской компании, стал с начала 1824 года своеобразным клубом заговорщиков. В этом большом доме с двуглавым орлом на фасаде, купленном компанией у наследников А. Воронцова, помещался штаб декабрьского восстания. Здесь жили некоторые руководители Северного общества,3 [В доме компании проживали Рылеев и Сомов. У последнего в комнате поселился и А. Бестужев. Приезжая в Петербург, в доме компании останавливался и Штейнгель], здесь происходили многолюдные собрания декабристов, здесь открыто звучал призыв к цареубийству и принимались решения о подготовке переворота. И не случайно посещение дома Российско-американской компании приравнивалось к участию в заговоре.
«15-го числа [декабря 1825 года. - С. О.], - рассказывает декабрист Батеньков, - Сперанский призвал меня к себе, и видя, что я смущен, спрашивал, не принимал ли я какого участия, будучи так коротко знаком с Бестужевым и быв так часто в доме Американской Компании».4 [М. Довнар-Запольский, Мемуары декабристов, стр. 187 (Разрядка моя. - С. О.)].
Представление о Российско-американской компании как о рассаднике революционной заразы наиболее ярко отразилось в письмах известного баснописца и журналиста А. Е. Измайлова, старательно фиксировавшего все петербургские слухи. Сообщая сыну об освобождении из-под ареста столоначальника компании Ореста Сомова, замешанного в декабрьском восстании, Измайлов приводит следующий характерный анекдот- «Государь спросил Сомова: Где вы служите? - В российско-Американской Компании. - То-то хороша собралась у вас там компания!»1 [М. Азадовский, 14-е декабря в письмах А. Е. Измайлова, «Памяти декабристов», Л., 1926, изд. Академии наук СССР, т. I, стр. 242].
Со времени сближения директоров компании с некоторыми из членов Северного общества фрондерство главного правления явно усиливается. По некоторым косвенным указаниям, можно предположить, что даже в правительственных кругах догадывались, что за спиной у директоров стоит кто-то другой. Д. И. Завалишин сообщает, что по высочайшему повелению Рылееву был объявлен выговор за меморию, якобы составленную Завалишиным по поводу англо-русской и американо-русской конвенций. По сообщению Завалишина, Александр I «сильно рассердился, что «купцы» вздумали учить дипломатов, и велел дать выговор правителю дел, сказав, что купцы ничего не разумеют, и, конечно, не они писали меморию». 2 [Д. Завалишин, Записки декабриста, СПб., 1906, стр. 88].
Материалами, подтверждающими сведения Завалишина, мы не располагаем. Однако в личном фонде министра финансов Е. Ф. Канкрина сохранился весьма любопытный документ об аналогичном факте - о выговоре директорам компании за представление, написанное, очевидно, Рылеевым.
17 февраля 1825 года главное правление компании отправило министру финансов Е. Ф. Канкрину представление, за подписью двух директоров - И. В. Прокофьева и А. И. Северина - и правителя канцелярии К. Ф. Рылеева, по поводу отданного правлением компании распоряжения о строительстве крепостей вдоль р. Медной от морского берега в глубь страны.
Это мероприятие должно было несколько ограничить те территориальные уступки, которые предполагалось сделать правительством за счет русских колоний в Америке при подписании англо-русской конвенции, переговоры о которой уже подходили к концу.
Строительство вооруженных форпостов на спорной территории по р. Медной вплоть до Скалистых гор [в документе они названы «Каменными». - С. О.] призвано было подтвердить принадлежность ее России, что, конечно, явилось бы прямым вызовом Англии, требовавшей сокращения и точной фиксации занимаемых русскими районов на американском материке.
«Известно, - писало правление, - что англичане уже распространили свои приобретения до самого хребта Каменных гор (Rocky mountains) и, вероятно, пожелают перенести оные даже и по сю сторону тех гор. Хотя же компания желает с своей стороны, - читаем мы дальше, - распространить заселения свои до помянутого хребта (Rocky mountains), что необходимо для прочного существования ее, чему уже сделано начало и чего она без сомнения достигнет, если не будет иметь опасного совместничества, но как компания не имеет столь обширных средств, ибо не может войти в противоборство с английским правительством, которое в сем деле содействует, то, дабы правительство английское не присвоивало себе страны, лежащей по сю сторону гор, главное правление компании осмеливается заметить, что Каменные горы (Rocky mountains) могут и должны быть в тамошнем крае границею обоих держав. Взаимные пользы, справедливость и самая природа того требуют».1 [АНХ, фонд Е. Ф. Канкрина, д. № 35, л. 12].
Пересылая 27 февраля это представление Нессельроде, Канкрин отметил, что «находит сие представление уважительным». Однако 4 марта на находившейся у него копии Канкрин вынужден был сделать помету, что «сие представление уважительным» было признано им несколько поспешно. «Получено от его величества лично, - пишет Канкрин, - с высочайшим повелением предписать компании, чтоб она тотчас отменила построение крепостцов, а буде сделано уже распоряжение, послала бы об отмене нарочного, притом заметить компании, что самое требование ее не соответствует ни обстоятельствам тамошнего края, ниже правам, компании предоставленным, сверх того, призвав директоров, сделать им строжайший выговор за неприличность как самого предложения, так и выражений, с тем чтобы они беспрекословно повиновались распоряжениям и видам правительства, не выходя из границ купеческого сословия».2 [Там же].
Ряд фраз, в частности, что «Каменные горы могут и должны быть границею обоих держав», относившихся к числу «неприличных» выражений, отмеченных Александром, были Канкриным подчеркнуты, а сверху им же было приписано «в февр[але] сделан выговор».
Но сразу же после событий 14 декабря купеческое «фрондерство» остывает. Директора компании спешат уничтожить все, что могло бы в какой-либо степени обличить их связь с декабристами.
Как сообщает Завалишин, «бывший в 1825 г. директором [компании. - С. О.] Прокофьев, со страху после 14 декабря сжег все бумаги, где даже только упоминалось мое имя, а не только те, которые шли лично от меня».3 [Д. Завалишин, Записки декабриста, стр. 91].
Некоторое время «купеческое сословие» еще держится за компанию, однако, после утверждения в 1844 году новых правил дальнейшее участие купцов в руководстве компанией уже было совершенно невозможным. Отныне торговыми операциями, так же как и вопросами «большой политики», стали заниматься генерал-майоры и контр-адмиралы. Согласно новым правилам, был упразднен совет компании, в который входили по преимуществу высшие сановники, осуществлявшие правительственный контроль над политической линией компании, не вмешиваясь в текущие коммерческие дела. Руководство компанией полностью сосредоточилось в руках главного правления. Вместе с тем изменился его состав. Члены совета превратились в директоров, «купеческое сословие» из руководящих органов компании фактически было вытеснено.
Согласно вновь разработанному проекту о новом положении компании, представленному в 1841 году на рассмотрение Государственного совета, главное правление должно было состоять не из 4-х, а из 5 членов. Особенно подчеркнуто было «допущение в звание членов не одних людей, опытных в торговле, как в прежних правилах постановлено, но и известных своими в торговых или колониальных делах познаниями из дворян и служащих чиновников с согласия их начальства и проч.» 1 [АВПК и Б, фонд Государственного совета, департамент экономии, 1841 г., д. № 3914, проект нового устава Российско-американской компании, на лл. 123-134].
В окончательной редакции привилегий «и прочие» были расшифрованы. Там указывалось, что помимо «известных своими в торговых или колониальных делах познаниями из дворян и служащих чиновников» - в главное правление могли быть избраны почетные граждане и купцы первых двух гильдий. Но это было, в сущности, отговоркой, ибо купцам в компании уже делать было нечего.
Компания становилась организацией, учрежденной не «для промыслов на матерой земле Северо-западной Америки и на островах», как гласил ее устав, а организацией для управления русскими колониями в Америке, как это и было сформулировано в проекте нового устава, разработанном в 1861 году.
В новом составе главного правления из старого остался лишь один купец Кусов. Остальные четыре места, в том числе и должность директора по исполнительной части, т. е. непосредственного руководителя текущей работой, были заняты представителями высшей бюрократии, в большинстве случаев членами бывшего совета. Председателем правления был избран вице-адмирал барон Ф. П. Врангель, членами: генерал-майор Ф. Г. Политковский, впоследствии председатель главного правления почти вплоть до ликвидации компании, генерал-лейтенант В. Ф. Клюпфель, отставной контр-адмирал А. К. Этолин и купец Н. И. Кусов. Но хотя Кусов удержался довольно долго, никакой роли в управлении компанией он не играл. А начиная с 1857 года из «купеческого сословия» во главе Российско-американской компании уже не было никого.
Таким образом, Российско-американская компания прошла тот же путь развития, что и Ост-индская.
«Ост-индская компания устранила простой народ от торговли с Индией...» 1 [Маркс и Энгельс, Соч., т. IX, стр. 353]. То же самое было сделано Российско-американской компанией по отношению к торговле с Америкой. Но очень скоро английское правительство отстранило от торговли с Индией и ост-индских акционеров, превратив Ост-индскую компанию в простую агентуру короны, используя для этой цели так называемый контрольный совет.
Как указывал Маркс, «Закон Питта от 1784 г., установивший компромисс с Компанией и подчинивший ее наблюдению Контрольного совета, который был в то же время превращен в придаток к министерству, утвердил и урегулировал этот возникший случайно порядок двойственного управления, санкционировал его формально и фактически.
Закон 1833 г. укрепил Контрольный совет, превратил владельцев Ост-индской компании в простых кредиторов, долг которых обеспечивался ост-индскими доходами, предписал Компании распродать свое имущество, положил конец ее коммерческому существованию и преобразовал ее как политическую организацию в простую агентуру короны, - словом, поступил с Ост-индской компанией так же, как она сама обыкновенно поступала с индийскими князьями: лишая их власти, она временно продолжала управлять от их имени».2 [Там же, стр. 332].
Мы видели, что так же поступило и царское правительство с Российско-американской компанией: функции контрольного совета выполнялись здесь вначале временным комитетом, а затем советом компании.
Но полное превращение торговой компании в орудие правительственной политики требовало полного отстранения от руководства ее делами представителей купеческих кругов. И купеческий директорат вынужден был вначале отказаться от отдельных функций управления компанией, а затем вовсе сдать дела.
«Таким образом, с 1833 г. Ост-индская компания, - как указывает Маркс, - существовала только по имени и ее как бы лишь терпели».3 [Там же]. Начиная с 40-х годов XIX века Российско-американскую компанию постигла та же судьба.
Далее |