Великолепная шкатулка из малахита, поднесенная Санкт-Петербургскою думою, была выставлена публично и заслужила всеобщее удивление.
... 11 числа сего месяца я послал Вам на бременском пароходе ящик, содержащий нижеследующие предметы».
Далее Фокс перечисляет содержимое ящика и что кому предназначено в подарок, в том числе и подарок Его Императорскому Величеству:
«Для одного из братьев Милютиных:
1. История флота Соединенных Штатов в двух частях,
2. Пистолет,
3. Визитная карточка.
Для другого брата Милютина:
1. Национальный реестр, 1 часть,
2. Пистолет,
3. Визитная карточка.
... В этом же ящике заключается: ... американский флаг и русский флаг, изготовленные по моей просьбе в здешнем городе (т.е. Лоуэлле – прим. Р., Б.).... Посланные флаги служат для указания принятого здесь способа окраски их во всевозможные цвета, дабы избежать швов.
(...) Покорнейше прошу Ваше Превосходительство принять на себя труд приказать, чтобы эти ничтожные предметы были доставлены по принадлежности в знак моей признательности щедрым жертвователям за подношение мне настоящей картины в то время, когда мои обязанности уже были окончены.
Один из флагов, назначенный мною для Вашего Превосходительства, надеюсь, будет принят Вами в знак воспоминания последних минут, проведенных на «Рюрике».
С совершенным почтением имею честь быть Вашим покорнейшим слугой. Фокс»[18].
И обратный адрес: Лоуэлл, Массачусетс в Северо-Американских Штатах. – Любопытное письмо. Фокс был чрезвычайно благодарен братьям Милютиным потому, что картина была прислана ему тогда, когда его «официальные обязанности уже были окончены», т.е. когда Фокс уже не являлся государственным лицом. Прежде, чем отправить письмо Фокса в канцелярию, Николай Карлович Краббе замечает в уголке русской копии: «Его Величество изволили благосклонно принять подносимый штуцер и вместе с тем разрешил и прочим лицам
 |
| Контр-адмирал С. С. Лесовский |
принять посылаемые Фоксом подарки» [19] Но это все милые детали нравов девятнадцатого века, сегодня давно забытые: прежде чем получить подарок в собственность, нужно было получить разрешение правительства.
Главным же для нас в письме является вот что: «в этом же ящике (!) – один из флагов назначенный мною для Вашего Превосходительства». Вот где мы впервые (!) встречаемся с упоминанием о «флаге Краббе», а далее морской министр отсылает подарки в Череповец братьям Милютиным, сопровождая их записками:
«Милостивый Государь Иван Андреевич! Г. Фокс, бывший в 1866 году чрезвычайным послом Конгресса Северо-Американских Штатов, прислал в Морское Министерство разные подарки ... . По доведении о сем до Высочайшего Государя Императора сведения, честь имею препроводить при сем к Вам вышеозначенные вещи. Прошу Вас, Милостивый Государь, принять уверения в совершенном моем почтении и преданности. Н. Краббе» [20] . Такое же письмо получил и Василий Андреевич [21].
Ах, если бы на «флаге Краббе» под автографом Фокса стояла и дата дарения! Но и без нее, уже на основании документов, мы можем с достаточной степенью достоверности утверждать, что флаг, хранящийся в музейном фонде, мог быть отправлен в адрес Милютина вместе с пистолетами, книгами и визитными карточками в 1870 году. Разочарованные читатели могут посетовать, что авторы до цели своей все-таки не добрались, что предположение есть только так – фантазия, не более. И будут правы, а возможно, и нет. Во всяком случае, труд наш не пропал даром, мы прочли с вами малоизвестные страницы русской истории, так или иначе связанные с историей нашего города.
P.S. Капитан Фокс вскоре вышел в отставку и жил некоторое время в небольшом городе Лоуэлле, где занимался проблемами текстильной промышленности. Однако ощущение постоянной близости далёкой России никогда не оставляло его. Он брал перо и мысленно возвращался к своим русским друзьям: «Существует ли книга, содержащая полный отчёт о положении жителей России с момента отмены крепостного права? Даже если бы она была на русском (языке), но была всеобъемлющей и правдивой, я бы организовал её перевод и публикацию здесь. Мы не знаем ничего о вашем народе, о вашей стране».
Глава 6
ИВАН АНДРЕЕВИЧ САМ РАССКАЗЫВАЕТ О «ТОРГОВОМ ДОМЕ БРАТЬЕВ МИЛЮТИНЫХ»
Думал я, вправе ли, ради неуменья
красиво излагать, замалчивать обо всем том,
что представилось мне на деле понять
или изучить в жизни и что я носил в
своем чувстве и на душе десятки лет?
Я решил: не вправе!
И. А. Милютин. «Россия и Германия».
Лишь только отпылают на закате дня купола Воскресенского собора и запахнет ночной свежестью река, так зажигаются огни в милютинском особняке, хуторком стоящем в молодом парке на высоком берегу Шексны. Темнело быстро. Терялись очертания причудливо изогнутой крыши, исчезали террасы и балконы вслед за витиеватыми наличниками – «Загородный дом» Ивана Андреевича погружался в темноту.
А с реки хорошо видятся всю ночь светящиеся окна угловой комнаты, словно там регулярно забывают гасить лампу. Но не по забывчивости там оставлен свет – это Иван Андреевич подводит итоги минувших лет, ежедневно выполняя самому себе назначенный урок. Масляно поблескивает в лунном свете темная вода Шексны, медленно текут слова на бумагу:
«... Экономическая моя деятельность была, по необходимости, очень разнообразна; в основе ее были такие отрасли промышленности, которые своими составными частями касались разных сторон и самых глубоких складок жизни...» [1]. Иван Андреевич опускает перо в чернила, а мы, уважаемый Читатель, воспользуемся этой паузой и пробежим по «домилютинской» истории нашего города.
Когда сиятельный граф, новгородский наместник Яков Сивере, представил на Высочайшее рассмотрение императрицы Екатерины Великой
 |
| Дачный дом И. А. Милютина |
 |
| Мариинская система. Плотина на р. Шексне у посада Крохино |
 |
| Мариинская система. Шлюз у Черепановки на р. Шексне |
указ об открытии города Череповца, население «новорожденного» составляло 538 человек. И долгое время Череповец, основанный при Воскресенском монастыре и подмонастырской слободе, не только удерживал название монастыря, но и оставался малоприметным городком, почти селом, коих во множестве было нанизано на голубую нитку Шексны. Среди тех, кто верил тогда в будущее Череповца, был известный археолог и историк К. М. Бороздин. В 1809 году прошел он Шексной в сопровождении двух художников А. И. Ермолаева и Д. И. Иванова и в путевых заметках высказался относительно Череповца: «Теперь в Череповце три церкви каменных и две деревянные; домов обывательских 229, все деревянные; лавок – 35; жителей обоего пола 1079. Торговля самая неважная; нет даже ни одного купца первой и второй гильдии. Словом, он более похож на село, нежели на город. Однако же, если канал, соединяющий Онежское озеро с Белым, будет окончен, то, вероятно, и Череповец, умножив свою промышленность, умножит и богатство, и будет со временем походить на город» [2].
Но и после окончания строительства канала Череповец не сразу сделался богатым городом. Биограф Ивана Андреевича историк Н. Д. Чечулин считал, что «ко времени вступления Милютина в городские головы Череповец был большой грязной деревней с 300 домов, всего с двумя лавками» и между
Рыбинском у устья Шексны и Белозерском у ее истока не имел решительно никакого значения.
Мимо городской пристани, не останавливаясь, проходили суда в Петербург с хлебом, салом, дегтем, живой и соленой рыбой, корабельным лесом, солью. Из Петербурга везли грузы посерьезнее: военное снаряжение для черноморского флота, изделия из железа. И лишь немногие из них останавливались в Череповце для закупки «жизненных припасов». Вниз суда шли своим ходом и под парусами. Вверх сквозь вязкую воду их протаскивали бурлаки, пугавшие окрестных жителей, особенно детей, своим «разношерстным» видом, да лошади с коноводами, оставлявшие за собой зловонную болезнь – сибирскую язву, по выражению Милютина, являвшуюся «бичом народного благосостояния». Коноводы досаждали местным жителям своими самовольными покосами, потравами, а главное, пожарами в лесах во время остановок. Знаменитый художник В. В. Верещагин, выросший на Шексне, вспоминал, как деревенские мальчишки выкрикивали им вслед:
Коноводы-плуты потеряли кнуты,
коноводы-дураки потеряли кулаки.
Жизнь в городе постепенно становилась частью того многообразия, которое несла в себе Река. А несла она большие возможности тем, кто полюбил ее, кто сумел воспользоваться ее щедростью. Одними из первых были череповецкие купцы Красильниковы. Немалый торговый флот бегал по Шексне под их флагом, да еще железо-резательный завод подкреплял их авторитет. Недаром проезжавший через Череповец в 1824 году император Александр I остановился на ночлег именно у купца Красильникова. В конце 50-х годов, по свидетельству «Памятной книжки Новгородской губернии», в маленьком, все еще неустроенном городе помимо пятидесяти купцов третьей гильдии числился уже знакомый нам купец второй гильдии Степан Алексеевич Заводчиков, тоже судовладелец и промышленник. Все они, в знак особой принадлежности к Реке, ставили во дворах своих домов так называемые «бизани» (мачты). В праздники «бизани» украшались вымпелами и флагами. Остальные мужчины побережья Шексны добывали себе пропитание, становясь лоцманами, специалистами по проводке судов по капризному шекснинскому фарватеру. Подрабатывали и женщины, занимаясь мелочной и харчевой торговлей до самого Белозерья и печением ситного белого хлеба, долго не черствеющего и потому во множестве закупаемого судовладельцами.
Шексна и Свирь имели важное значение для торговли и промышленности севера, востока и северо-запада Европейской России. Являясь частью Мариинской системы, эти две реки связывали Ладожское, Онежское и Белое озера, соединяя тем самым бассейны трех морей: Балтийского, Каспийского и Белого.
Дело братьев Милютиных, а о них привыкли говорить, как о людях весьма удачливых, складывалось весьма непросто. Давним воспоминанием маячили ломовые дни отрочества, но, пожалуй, самые тяжкие времена пришлись на конец сороковых годов. Конкуренция на реке была жесточайшей. Верховодили на старой Мариинке судовладельцы белозерские и крохинские – был такой посад Крохино у истоков Шексны, неподалеку от города Белозерска, в древности столицы Рюрикова брата Синеуса. Благодаря этому историческому преимуществу, Белозерск отличался от лермонтовского Тамбова тем, что «на карте генеральной» был «отмечен всегда».
Крохинцы располагали грузовым флотом из крепких и вместительных судов, так называемых белозерок, способных выдерживать жестокие штормы обширных озер системы. Это обстоятельство вынуждало торговцев с низовьев Шексны и Волги перекидывать свои грузы на белозерские суда, да к тому же оплачивать услуги вновь нанимаемых шкиперов и лоцманов, ибо рыбинские речники далее Шексны уже не ходили. Цены, естественно, на все эти услуги устанавливались самые произвольные, как впрочем, это делалось и в Рыбинске. Белозерские и крохинские купцы чувствовали себя прекрасно – все важные грузы шли через них, через их неспокойное Белое озеро. И народная молва, словно пушкинское «свет мой, зеркальце», не обещала ничего худого:
Белозерские купцы,
Они по-прежнему удальцы.
Капаруля да Балдин
Взяли промысел один.
Не посмотрели на расходы
Да закатили пароходы.
Пароходы на парах,
Пассажиры в номерах [3].
Но когда вокруг Белого озера соорудили обводной канал, кстати, не без хлопот самих белозерцев [4], тамошние купцы, прежде лихо ковавшие капиталы на своем преимуществе, с удивлением вдруг обнаружили, что столь полезное новшество им-то, кроме убытков, ничего не приносит, так как нужда в крупных озерных судах с появлением канала отпала сама собой. В три года рыбинские судовладельцы, благодаря своим легким и многочисленным судам – унжакам, напрочь вытеснили северных соперников. Крохино быстро опустело, а Белозерск продолжал существовать во многом потому, что в его харчевнях большую часть своего заработка оставляли шекснинские лоцманы и коноводы после окончательных расчетов с купцами. Крохинские купцы только почесывали затылки, глядя, как крепили на узкой полосе земли между новым каналом и Белым озером памятный обелиск из чугуна, досадливо сплевывали, слушая новые песни:
... Белозерская канава –
Парусам прежним убава.
Ее Гладин копал
А граф Клеймихен подмогал ...
... Белозерская канава –
Парусам прежним убава.
Мы не думали того,
Что опустеет Крохино.
А крохиньские девицы,
Они стали, как вдовици:
Сыра хлеба напеци
Да в Белозерское свести;
На руках бухты носят,
А у них солдаты просят [5].
Рыбинские купцы, в свою очередь, не заметили, как в Череповце выросло поколение, не обремененное старыми предрассудками. Вот они-то и стали преподносить своим волжским коллегам сюрпризы – один за другим. И главным из них было внедрение пароходного судоходства на реке Шексне, в то время как рыбинская сторона придерживалось иного мнения: пароходство и Шексна – две вещи несовместные. Крохотный пароходик «Смелый», которым Милютин в 1860 году открыл первую пассажирскую линию на Шексне, не являлся в этом споре убедительным доказательством. На курсирующий пароходик поглядывали как на курьез, как на прихоть разбогатевшего купца, но ведь и флот российский начинался с ботика Петра I!
Желая получить правительственную поддержку, Иван Андреевич обращается к Новгородскому губернатору Э. Лерхе:
«Милостивый государь Эдуард Васильевич!
(...) С 1863 года я первым начал вводить буксирное пароходство и продолжаю его расширять по настоящую пору, борясь с препятствиями. Трехлетний опыт показал, что развитие судоходства на Шексне полезно и важно не в одном торгово-промышленном отношении, но и в сельскохозяйственном, потому что много рук и лошадей освободит оно от бесполезной и тяжелой коноводской работы и обратит их к земледелию или другой производительной промышленности.
Чтобы развить пароходство на Шексне в степени, соответственной потребности, (...) я обратился лично здесь в Петербурге с ходатайствованием к господину Министру путей сообщения, который, хотя сознает пользу и необходимость в развитии пароходства на Шексне, но тем не менее желал бы в этом отношении еще слышать заявление или засвидетельствования Начальника губернии, через которую проходит большая часть р. Шексны» [6].
... В открытое по-летнему окно залетал мягкий шелест липовой листвы, приглушая резкие стуки ночной несуетной работы на грузовых пристанях. Картины прошлого выстраивались в воображении Ивана Андреевича порой в самом причудливом порядке. Вспомнил, как однажды представилась возможность познакомить Великого князя Владимира Александровича с цепным способом буксировки речных судов франко-российского происхождения ...
Путешествуя по Мариинской системе, Его Высочество решил сделать остановку у старого знакомого – череповецкого городского головы. В сгущавшихся вечерних сумерках долго стоял Великий Князь посреди молодого сада, сбегавшего от милютинского дома к реке по крутому склону. Стоял и любовался затейливой иллюминацией, устроенной в честь высокого гостя. Светилось огнями техническое училище, откуда доносились звуки чистого пения ученического хора, состоящего из воспитанников известного собирателя народных песен Федора Никаноровича Лаговского, издавшего для этой цели «Сборник школьных песен на два, три и четыре голоса». Сборник продавался в Череповце в магазине учебных пособий.
О музыкальных пристрастиях Романовых Милютину хорошо было известно. Вообще, интересно было бы знать, какие чувства испытывал хозяин дома, верноподданнические настроения которого были весьма основательными? Ну, в самом деле, дорогой Читатель, представьте себе: в вашем саду стоит немного уставший Великий Князь, родной дядя российского императора, имеющий огромное влияние на своего племянника, как самый старший из Их Величеств, командующий гвардией и Петербургским военным округом. Выразительная внешность 37-летнего августейшего родственника, как и зычный голос его, легко вызывали у его слушателей непроизвольное трепетание [7]. Иван Андреевич имел, правда, приличный опыт общения с императорской семьей, и его не так легко было сразить величием, однако ...
На следующий день Его Высочество устроил настоящий смотр городу и, кажется, остался доволен. Отобедав у гостеприимного хозяина, Владимир Александрович и сопровождающие его лица направились к пристани, где их ожидал пароход «Казань». Направились вверх по Шексне и вскоре повстречались с цепным буксиром – туэром «Анна». Могучий туэр тянул на нескольких тихвинках 120000 пудов груза. Князю явилось великое желание поближе ознакомиться с устройством оригинального судна.
Что же представлял собой этот вид буксира – дитя французского изобретательного ума? Представьте, Читатель, тяжеловесную цепь, уложенную на грунт вдоль русла реки. На пароходе, иначе туэре, цепь проходила по желобу вдоль судна и по трем барабанам: носовому, кормовому и среднему – ведущему. Цепь наматывалась на барабаны и вращалась от привода судовой машины. Таким образом туэр сам себя проталкивал вдоль этой цепи и, следовательно, вдоль реки, а за него уже цеплялись буксируемые им несамоходные грузовые суда.
Первые семь туэров «Ко Цепного буксирного пароходства» с заграничными механиками, машинистами, шкиперами и матросами появились на Шексне в 1863 году в пределах V округа на 157 верстах протяжения этой реки от устья ее до границы Ярославской губернии с Новгородской. Но на шекснинских стремнинах заграничные туэры походили два месяца и встали. Владельцы их стали просить Милютина принять дело в свое управление. Так и пришлось Ивану Андреевичу, в виду государственной и общественной пользы, самому настраивать французскую систему на русский лад, привлекая для этого русских механиков, ум и изобретательность которых он высоко ценил. Владельцы хлебных грузов поначалу не хотели отдавать буксировку своих судов туэрам. Тогда Иван Андреевич стал зачаливать за туэра суда своей фирмы и дело наладилось. Но по окончании навигации Милютин сложил с себя это бремя для того, чтобы развивать свое пароходно-судоходное дело. Он лишь воспользовался предложением со стороны «Ко цепного пароходства» и арендовал несколько буксирных судов.
В 1866 году из восьми буксирных пароходов и семи туэров, употребляемых на Шексне, семь пароходов принадлежали «Пароходству братьев Милютиных». Пароходы «Ко цепного пароходства» сделали 68 рейсов и провели 400 судов, а пароходы братьев Милютиных – 50 рейсов и провели 212 судов. В следующем 1867 году паровое буксирование на Шексне увеличилось до значительных размеров. Девять туэров компании цепного пароходства буксировали суда не только в пределах Ярославской губернии, но и в порогах между Ниловицами и Ивановым Бором Новгородской губернии. Число буксирных пароходов достигло 45. Из этого числа Милютиным принадлежали восемь собственных и девятнадцать арендованных пароходов, которые сумели провести за одну навигацию 499 несамоходных судов. «Ко цепного пароходства» провела по реке 269 судов. К 1869 году количество собственных буксиров у Милютиных выросло до 14, а количество проведенных ими судов до 821. Стоимость принадлежащего братьям имущества оценивалась в 1200 тысяч рублей. Как видим, Милютины очень быстро превзошли компанию цепного пароходства в количестве собственных пароходов, а следовательно, и в количестве рейсов.
К этому же времени относится устройство братьями Милютиными пароходства на реке Свири, ими же и расчищенной. Надежность новой системы быстро приобрела в торговом мире хорошую репутацию, благодаря аккуратности и добросовестности в исполнении поставок [8].
Примеру Милютиных последовали и другие черепане, частью путем аренды волжских пароходов на 1-2 месяца, частью покупкой. Но у них пароходный промысел не получил такого размаха.
...Закончив осмотр буксира, Великий Князь отправился далее на «Казани» к Горицам, ибо имел намерение осмотреть Кириллову обитель. А мы с Вами, Читатель, после столь неожиданного вторжения Владимира Александровича в наше повествование, вынуждены будем вернуться на несколько лет назад, к тому времени, когда, по выражению милютинского биографа Кадобнова, «получив в свое полное распоряжение туэра и имея к этому времени уже собственных буксирных пароходов до 40 штук и свыше 500 номеров различного типа судов, кроме арендуемых, фирма братьев Милютиных загремела по всей Волге и Мариинской системе и распространила свою деятельность от Баку до Петербурга, и вся Мариинская система была почти в одних руках Милютиных. Караван судов, буксируемых пароходами, под их фирмою двигался к Петербургу
 |
 |
| Вид на город Череповец с реки Шексны | Землечерпалка |
в количестве более половины всех проходящих по системе судов. Кстати, туэрам и Милютиным принесла большую поддержку появившаяся на системе сильная эпидемия сибирской язвы, которая и толкнула кладчиков и поставщиков оставить свою косность и признать необходимым буксировку туэрами и пароходами» [9]. После введения на Шексне шлюзования (1896 г.) пароходы стали выгоднее туэров вследствие довольно больших расходов на содержание цепи, но в порожистых частях Шексны и Свири туэрная тяга еще долго не имела конкурентов.
Обеспечив тылы созданием собственного буксирного пароходства на Шексне, Милютины арендуют пять волжских пароходов, строят десять барж и сплавляют их из Череповца прямо к низовым пристаням Волги. Перезимовав внизу, милютинский караван подошел с грузом к Рыбинску к открытию навигации и, минуя сей город, вошел в Шексну и направился вверх по реке, буксируемый уже собственными пароходами. Это было неслыханным, это случилось впервые, это было в 1865 году [10]. Караван прошел за буксирами от Рыбинска до деревни Бурково, что на сорок верст выше Череповца, и от Иванова Бора до Чайки. Один из пароходов потерпел неудачу с двумя полулодками на Коленецких порогах, но уже через год буксиры проходили все пороги ниже Ниловиц с тремя и даже с четырьмя судами, подпрягаясь лошадьми только на самих порогах. При этом обнаружилось, что полулодки и тихвинки, из которых в основном состоял милютинский грузовой флот, оказались хорошо приспособленными для буксировки пароходами, а вот рыбинские унжаки для этой цели совершенно не годились.
Так, после двадцатилетнего господства на Шексне унжаки, подобно вытесненным ими же белозеркам, вынуждены были сойти с водной трассы. Для рыбинских торговцев это не стало большой трагедией, зато пошло на пользу лесному хозяйству, так как непрочные унжаки строились всего на одну навигацию и после разгрузки в Петербурге продавались на слом, что являлось одной из причин быстрой вырубки корабельного леса в зашекснинском районе.
А между тем неудовлетворительное состояние Мариинской системы вызвало в 70-е годы многочисленные жалобы российского купечества. Но государственная казна не выражала желания субсидировать проекты, связанные с улучшением этой важной для России водной дороги, и потому министерство путей сообщения все более приходило к убеждению привлечь частный капитал на акционерных или других законом дозволенных началах. Главный начальник шоссейных и водяных сообщений князь
А. П. Щербатов пригласил к себе четырех самых влиятельных негоциантов – Д. М. Полежаева, А. Г. Золотарева, С. Т. Овсянникова, И. А. Милютина, чтобы «отобрать от них самые подробные показания о нуждах судоходства, о ходе хлебной торговли, о влиянии ее на экономический быт страны и о видах на будущее ее развитие». Князь остался доволен их «удовлетворительными ответами на массу предложенных им вопросов и одобрил верность их взглядов на желаемое направление торговли» и по окончании аудиенции предложил «представить ему заявление, может ли купечество принять участие в этом деле и на каких началах».
Итогом этой встречи явилось прошение от Петербургского и Рыбинского биржевого купечества, а также судопромышленников и лесопромышленников, доставляющих грузы по Мариинскому пути, на имя князя Щербатова 3 января 1870 года. В нем говорилось, что коренное переустройство системы может быть выполнено в четыре года и обойдется в 10 миллионов рублей и что «если бы Правительство затруднилось в пожертвовании подобного значительного капитала, с полной затратой, или даже с возвратом посредством особого судоходного сбора в продолжение известного времени, по примеру канала Императора Александра II, или другим каким-либо эксплутационным образом, то купечество принимает на себя обязательство собрать капитал и устроить путь на тех началах, какие, по обоюдному соглашению с Правительством, выработаны будут, нисколько не рассчитывая в этом отношении на особенно выгодное помещение капитала, а имея в виду государственную пользу Подписали документ 126 человек [11].
По этому заявлению министр путей сообщения делает доклад государю, и вскоре, 29 января 1870 года, следует высочайшее повеление:
«1. Для всестороннего и более соответственного рассмотрения вопроса об улучшении и устройстве Мариинского пути учредить Временный Комитет под председательством заведующего шоссейными и водяными сообщениями генерал-майора князя Щербатова (...).
2. По учреждении Комитета представить уполномоченным от лиц, подписавших заявление, внести на рассмотрение Комитета проект устройства Мариинского пути.
3. Комитету поручить: а) собрать и систематически сгруппировать все необходимые данные (...), а также верные статистические сведения для основательного разрешения вопросов (...) при устройстве водяного пути между Рыбинском и Петербургом на новых началах, посредством привлечения частных капиталов и, б) представить проекты временным мерам, обеспечивающим успех предстоящей по Мариинской системе в нынешнем году навигации» [12].
Прошение 126-и и образование Временного Комитета неожиданно вызвали бурю протеста со стороны торгующих при рыбинской бирже судопромышленников и пароходовладельцев. Они усмотрели в тексте Высочайшего повеления попытку крупных торговцев захватить эксплуатацию системы в свои руки на правах концессионеров. Торгующие при рыбинской бирже купцы, иногородние и местные, подают в Рыбинский биржевой комитет заявление, где было сказано, что звание уполномоченных учредителей от всего купечества председателем Рыбинского биржевого комитета Иваном Милютиным, Василием Милютиным, Духиновым, Овсянниковым и другими принято самовольно и противозаконно, что это учредительство не только вредно и разорительно для всей страны, но и ведет к нарушению прав свободного плавания по водным путям империи, данным всем верноподданным законом государя императора [13].
Это заявление рассматривалось на заседании Рыбинского биржевого комитета. Реакция «рыбинцев» было настолько бурной и неуважительной по отношению к своему председателю, что Милютин счел за лучшее отказаться от учредительских своих прав, о чем и сообщил правительству. В ответ на это в Рыбинск приехал председатель Правительственной комиссии князь Щербатов, решивший одним своим видом убедить собрание хлебных коммерсантов в том, что правительство желает одного: «избегнуть всякой возможности монополии», но при этом твердо и неуклонно пойдет по пути технического улучшения Мариинского пути. Местная печать комментировала: «Слова Его Сиятельства убедили слушателей в том, что все заботы Министерства Путей Сообщения направлены ко благу и процветанию русской торговли и промышленности».
В феврале 1871 года в связи с Высочайшим указом « не предоставлять частной предприимчивости содержание фарватера водяных путей» [14] видимые страсти улеглись. Но глубинное противостояние продолжалось во Временном Комитете, где купечество представляли восемь так называемых уполномоченных, среди которых оба Милютина и первым в списке – Иван Андреевич.
На Комитете Милютины выдвигают проект о приспособлении Мариинского водного пути к плаванию 30-40-саженных судов. Это объединило бы Волгу с Мариинской системой и дало возможность волжским судам без перегрузки в Рыбинске осуществлять непрерывный беспрепятственный ход в Петербург. Однако правительственный комитет, ссылаясь на дороговизну подобного переустройства и демонстрируя свое антимонопольное покровительство мелким судовладельцам, согласился на выполнение лишь тех работ, которые обеспечивали бы движение судов только до 25 – 30 сажень длины [15].
С 1890 года по 1896 на Мариинке был произведен целый ряд работ. Важнейшие из них заключались в шлюзовании и исправлении течения Шексны. Вырытый здесь новый Луковецкий перекоп, длиной 791 сажень, сократил длину пути по Шексне на 7 верст. Переустройство системы принесло некоторое облегчение судовладельцам, но не в той мере, как об этом мечтал Милютин.
Соревнование с «ревнителями пользы Отечеству» у Ивана Андреевича длилось долгие годы. Это дало ему повод однажды заметить, что при переустройстве Мариинской системы «мы всегда (...) старались удовлетворить только потребности вчерашнего дня, а не дней будущих, вперед не смотрели, благо удавалось, когда приходила беда на двор, отпихивать ее, и слава Богу! Так думали и смотрели на Мариинскую систему сорок лет, починяя и поправляя ее для одних задов».
Убедившись, что с Комитетом можно полемизировать бесконечно, Иван Андреевич принимает решение поистине соломоново: коли нельзя ходить по Мариинской системе сорокасаженными баржами, то не сработать ли их так, чтобы они могли разделяться каждая на две половинки по 20 сажень и чтобы разделенная половина имела бы такие же ходовые качества, что
и целая материнская баржа. Проект такой разделяющейся баржи выполнил по просьбе Милютина корабельный инженер А. К. Боярский, в дальнейшем генерал-майор по адмиралтейству. Конструктор придал оконечностям корпуса судна острое образование: носовому – для наименьшего сопротивления, а кормовому – и для наибольшего притока водяной струи к рулю, чтобы столь длинная и притом плоскодонная баржа была бы хорошо управляема. Одним словом, баржа конструкции Милютина – Боярского груженой шла с низовьев Волги в «цельном» состоянии, а для прохода шлюзов и извилистых шекснинских поворотов разделялась и плавала «частями». 13 июня 1884 года опытная баржа приняла груз – нефтяные остатки в 37 тысяч пудов – в Нижнем Новгороде и отправилась в пробный рейс. В ходу баржа провела чистого времени пятнадцать суток, была испытана во всех метаморфозах и в августе благополучно прибыла в Петербург [16].
В это время в русском обществе назревает новая проблема – проблема «неустроения» Волги. Появляется масса проектов. В 1893 году Милютин пишет большую проблемную статью «Что делать с Волгой?», в которой предлагает ряд мер, не требующих каких-либо особых хитроумных миллионных сооружений. «Относительно Волги утвердилось мнение, что будто бы она безотлагательно требует улучшений, с затратой громадных капиталов. Под влиянием этого неосновательного мнения и разных подходов ловких людей (...) выброшено было около 4 миллионов в воду. Видно борьба с подводными песчаными облаками не то, что писание фантастических проектов».
Улучшения фарватера Волги, считал Милютин, можно достигнуть простыми техническими средствами – землечерпательными машинами, буксирными пароходами, граблями, передвижными плотинами, то есть летучей углубительной эскадрой. В этой же статье Милютин представляет перспективы использования Мариинской системы гораздо шире многих ревнителей пользы Отечества.
«Судоходно-пароходная промышленность, пользуясь Волжским раздольем, почти самобытно создала и развила такое внутреннее судоходство, подобного коему по количеству и грузоподъемности нет нигде на земном шаре (...). Но мы еще как будто убоялись сами себя, собственной силы, убоялись роста Поволжского Богатыря, сдавили ему богатырские плечи и грудь, зажали его в берегах Волги, не дав ему в свое время надлежащих путей для вывоза произведений его в открытое море одновременно большими массами, как этого требуют выгоды отпускной торговли».
Милютин снова настаивает на создании единой волжско-мариинской флотилии, которая обеспечила бы транзитный вывоз хлеба с низовьев Волги через Мариинскую систему до самого Петербурга. «Тогда хлеботорговец получит полную возможность посылать во время навигации свой хлеб прямо в Петербург, не пошевеля куля своего в пути ни разу, не зная ни кладовых, ни элеваторов, ни тары, ни посредников. Какие громадные выгоды, (...) какое удобство явится, когда хлеб пойдет в баржах россыпью с места урожая, а не в кулях, и затем, придя в Петербург, баржи на Неве могут выжидать цен или кораблей недели, месяцы, в виде плавучих кладовых с ничтожной сравнительно платой, и затем по продаже подойти с хлебом к борту и сдать его иноземному купцу» [17].
Кроме статьи, Иван Андреевич пишет краткую записку для Департамента шоссейных и водяных сообщений: «Мариинская система в связи с Волгою; ее государственно-экономическое значение вообще, и в отношении поволжского и заволжского земледелия в особенности» и подписывается под ней – «Приволжский старожил». В записке он настаивает на создании речного комитета для наблюдения за фарватером Волги и движением по ней. Комитет должен состоять из девяти человек: от инженеров два, от местной биржи председатель ее, от хлеботорговли один, от нефтепромышленности один, от пароходчиков два и сверх того от Рыбинской и Казанской бирж по одному представителю. А в прошении на имя начальника округа путей сообщения приволжский старожил предлагает взять на свой счет работы по расчистке русла Волги от Ржева до Твери при условии, что на этом протяжении пути ему будет предоставлено «исключительное право в течение десятилетия перевозить пассажиров и клади на своих пароходах, чтобы таким образом вознаградить затраченный для улучшения фарватера и постановки пароходной линии собственный капитал» [18].
Наверное, об Иване Андреевиче можно говорить, как о человеке вполне счастливом: большая семья и благополучные дети, высокое общественное положение, подкрепленное солидным капиталом, расположением коллег и сограждан, к коим он в трудные минуты имел обыкновение обращаться с эпистолярными посланиями. Но главное, Милютин сумел реализовать все свои фантастически смелые «прожекты». Когда-то не употребляли такое словосочетание, как «изделие из железа», «изделие из серебра», а говорили: «железо в деле», «золото в деле». Череповец второй половины девятнадцатого века представляется нам, как «Милютин в деле,» или «милютинское золото в деле», хотя не единым Череповцом жил Иван Андреевич ...
Белый туман сползал к реке по склону холма, цепляясь за кустарники. Река парила, но уже остроконечными пиками проступали верхушки мачт многочисленного флота, собравшегося у городских пристаней. Мариинка просыпалась, а хозяин, отложив перо, чутко дремал, чтобы через пару часов присоединиться к ее многотрудной работе. Снился ему праздник, который пришел на Мариинку в июне 1896 года, когда, наконец, были закончены работы по переустройству системы и открыто беспрепятственное движение от Астрахани до Петербурга.
... Над Шексной навстречу речному каравану, не умолкая, плывет колокольный звон. Пять пароходов: «Ярославль», «Свияга», «Александр», «София» и «Легкий» – приближаются к Череповцу. Передовой пароход идет под флагом уже знакомого нам Великого Князя Владимира Александровича, который приехал с исключительной целью открыть Мариинский водный путь. Замыкает отряд милютинский «Легкий». На нем предусмотрительный Иван Андреевич везет «хор музыки». Время предзакатное, солнце светит кораблям в корму, озаряя лица встречающих праздничным светом.
На городской пристани, украшенной множеством флагов, гирляндами цветов, щитами и вензелями, весь состав местной власти с выдвинутым вперед уездным воинским начальником (как никак, а Владимир Александрович был командующим Петербургским военным округом). Августейший гость сходит на берег в солидном окружении: здесь начальник штаба войск гвардии и петербургского военного округа генерал-лейтенант Н. И. Бобриков, главный редактор «Правительственного Вестника», камергер Высочайшего Двора К. К. Случевский, адъютант Его Высочества полковник И. Л. Татищев, министр путей сообщения князь М. И. Хилков, начальник Новгородской губернии Б. В. Штюрмер, ярославский вице-губернатор В. Э. Фришь, директор Департамента шоссейных и водяных дорог Д. И. Андреевский, главный их инспектор В. А. Мясоедов, начальник Вытегорского округа А.И. Звягинцев, представители биржевых комитетов, судопромышленники и многие другие ответственные лица, так или иначе связанные с Мариинской системой.
После приветствий с «хлебом-солью» высокое общество, поднявшись в гору и пройдя сквозь расцвеченную зеленью, цветами и флагами арку, последовало в Воскресенский собор. Затем Великий Князь Владимир Александрович произвел смотр ратникам государственного ополчения и местной воинской команде, присутствовал при открытии Дома
 |
| Городской музей |
трудолюбия, осмотрел только что открытый в городе музей, причем заведующий музеем Н. В. Подвысоцкий удостоился чести ознакомить гостя с достопримечательностями этого учреждения. Среди пяти тысяч экспонатов были и последние палеонтологические находки с территории Кирилло-Белозерского монастыря и окрестностей Гритинской горы, а также чугунное било шестнадцатого века и маленькое ручное медное било, употреблявшееся старшиной Чарондской волости и составляющее большую редкость; народные медицинские средства. Довольный гость оставил свой автограф в книге почетных посетителей музея. В восьмом часу вечера Владимир Александрович пообедал в доме предводителя дворянства Д. В. Колюбакина, а позднее осчастливил своим посещением дом Милютина, у которого он изволил пить чай, и в первом часу ночи отбыл на пароходную пристань, чтобы отправиться вверх по Шексне к главной цели своего путешествия – Черной Гряде, где состоялось основное торжество по случаю открытия после реконструкции Мариинского водного пути [19].
... Погожее утро собрало тысячи людей по откосам поголубевшей Шексны. У шлюза императора Николая II установили аналой для отправления торжественного Богослужения. Молебствие совершал архимандрит Белозерского монастыря Кирилл и иереи Череповца и Кириллова. Неподалеку стоял Иван Андреевич, углубясь в молитвы, возносимые к Спасителю, благославляющему труды человеческие.
Глава 7
ПРОБЛЕМЫ «РУССКОГО ОКСФОРДА» В ЧЕРЕПОВЦЕ
Правильное воспитание детей – это есть самый
верный задаток будущего благосостояния общества,
самая верная надежда к утешению родителям.
И. Милютин. «Бумаги к докладу.»
В одном из пробных рейсов по новой железной дороге от Петербурга до Вологды решил прокатиться корреспондент «Вестника Новгородского земства», чтобы обнародовать свои дорожные ощущения. Впечатления он вынес самые пестрые и порой не совсем веселые. Восточная часть Новгородской губернии навеяла на путешественника легкую грусть, осенив его память тютчевскими строками:
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа –
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!.
После станции Бабаево поезд пробегал «через убогий лес, местами вырубленный, местами выжженный, частые болота, редкие убогие деревеньки – обычная принадлежность малокультурных стран». Однако ближе к Череповцу, за окнами вагона пейзаж как будто стал меняться к лучшему: появились «возвышенные места, болот почти незаметно, то и дело встречаются засеянные нивы и луга, местами лес. Сделав несколько крутых извилин по высоким насыпям, поезд, замедляя ход, подходит к платформе станции Череповец».
Бегло осмотрев скромный облик уездного города, автор заметок остановился в подробностях на том, что не заметить было невозможно и что выгодно отличало Череповец от его соседа по железнодорожному сообщению – города Тихвина. «Разница между этими (...) городами громадная. Она наблюдается во всем, но более резко обозначается в просветительном отношении. Тут Тихвин является вполне отсталым городом (...). Главная его (т.е. Череповца – прим. Р., Б.) особенность – это обилие учебных заведений, дающее ему завидное право именоваться русским Оксфордом, какое название, кроме Череповца, ни одному из небольших уездных городов обширной земли русской присвоено быть не может» [1]
 |
 |
 |
| И. А. Милютин |
Гимназистка О. К. Жулковская |
Гимназистки О. Ванина и Е. Пазгалева |
Фамилия репортера, употребившего столь лестное сравнение, осталась для нас неизвестной, так как подписал он свои наблюдения криптонимом «Л. Г.». С ним был солидарен известный публицист А. Субботин. В его занимательных путевых очерках «Волга и волгари» мы читаем: « ... от Рыбинска ходят пароходы по Шексне. На этом пути лежит знаменитый город Череповец, – или проще говоря, северные Афины. (...) В городе около 800 учащихся, или по одному на пять жителей [2] – пропорция такая, какую встретишь только где-нибудь в Цюрихском кантоне. В Череповце имеется реальное училище, женская гимназия, учительская семинария, сельскохозяйственная школа и др. Кроме того, в городе находится окружной суд, так что интеллигенции хоть отбавляй. Сюда посылают учиться из разных мест Новгородской и смежных с нею губерний. Оканчивающие в здешнем ремесленном училище и в техническом отделении реального училища разбираются нарасхват на места механиков, мастеров, на пароходные верфи, на заводы и пр. Такою культурною ролью город во многом обязан состоящему 30 лет городским головою Ивану Андреевичу Милютину, довольно известному в общественных и петербургских сферах; Иван Андреевич также самородок в своем роде и видный деятель Поволжья» [3].
Фраза «во многом обязан», как нам кажется, не совсем корректна по отношению к городскому голове, ибо «Череповецкий Оксфорд» обязан Милютину точно так же, как английский Оксфорд своему основателю королю Альфреду. Кстати, если продолжить эту забавную историческую параллель, то между нашим «хлебным королем» и английским можно найти нечто их объединяющее: и тот, и другой занимались законотворчеством, являясь поборниками народного просветительства и музейного дела; лишь на 36 году своей жизни, изучив латынь, король Альфред увлекся литературными переводами. И Милютин, будучи уже в зрелом возрасте, развил в себе способности к серьезной экономической публицистике. Кроме того, так же как и английский Оксфорд вышел из школы, учрежденной Альфредом Великим, так и череповецкая образовательная система берет начало из милютинской ремесленной школы для рабочих – подростков, учрежденной в 1868 году и через год переименованной в Александровское техническое училище. Причем при приеме в училище предпочтение отдавалось наиболее способным и беднейшим. Располагаясь на берегах Шексны, близ Волги, училище, действительно, стало «рассадником мастеров и машинистов для обширного района» [4].
А вот автор путевых заметок «По Мариинской системе» И. Ф. Тюменев нисколько не сомневается в том, что званию «Северные Афины» Череповец всецело «обязан стараниям и несокрушимой энергии одного человека, Ивана Андреевича Милютина», личность которого интересна, а деятельность плодотворна и поучительна. Проезжая по улицам города, Тюменев отметил «обилие различных учебных заведений, прекрасно построенных и, судя по внешности, содержимых в большом порядке. На улицах то и дело попадались ученики в черных блузах, с металлическими пряжками на кушаках» [5].
Действительно, для духовных и научных очагов в Череповце строились лучшие здания, что всегда являлось традиционным для России.
А окружавшие их сады, как символы познания добра и зла, создавали вокруг каждого учебного заведения замкнутое академическое пространство. Милютин придавал большое значение как архитектуре здания, так и эстетическому воздействию «академического пространства», т.е. архитектуры и окружающего ландшафта. Таким образом организовывалось «концептуальное пространство» – пространство, насыщенное содержанием. Это и в самом деле придавало им некое сходство с колледжами Оксфорда, которые ведут свою родословную от принципов монастырского строительства [6].
В наше время, к сожалению, такому понятию, как «академическая среда,» не придается большого значения: исчезли сады, обветшали здания, а новые далеки от высокой эстетики. Как тут не вспомнить чеховского героя из «Скучной истории»: «Вот и наш сад. С тех пор как был студентом, он, кажется, не стал ни лучше, ни хуже. Я его не люблю. Было бы гораздо умнее, если бы вместо чахоточных лип, желтой акации и редкой стриженой сирени росли тут высокие сосны и хорошие дубы. Студент, настроение которого в большинстве создается обстановкой, на каждом шагу там, где он учится, должен видеть перед собой только высокое, сильное, изящное (...). Храни его Бог от тощих деревьев, разбитых окон, серых стен и дверей, обитых рваной клеенкой».
Вернемся в наш «Оксфорд», к нашему «королю» Ивану Андреевичу. В журнале «Новое слово» за 1896 год публицист Кирик Никитич Левин (бывший воспитанник череповецкой учительской семинарии) прибегает к более модному сравнению: «Где-то приходилось мне встречать название для г. Череповца – «американский город». Насколько помню, этот эпитет приписывается Череповцу ввиду того, что отношение
числа учащихся к общему числу населения города таково, какое будто бы встречается только в Америке. И действительно, по количеству учебных заведений (10) и процентному отношению числа учащихся к населению города (более чем 1:6) Череповец занимал бы выдающееся место не только среди русских, но и среди западноевропейских городов, если бы учащиеся во всех учебных заведениях города состояли исключительно из черепан. Но даже, принимая во внимание и то, что среди учащихся много из других уездов, Череповец и его уезд все-таки в образовательном отношении стоит несравненно выше большинства русских городов и их уездов. О просвещенности города и уезда также можно судить и потому, что в городе существуют три книжных магазина. Один из этих магазинов, по своим оборотам, количеству и подбору книг, далеко превосходит книжные магазины даже таких губернских городов, как Ярославль и Вологда» [7].
К этому добавим, что город славился и хорошей общественной библиотекой, и «Соляным Городком», или «Народным Домом», где музыкально-драматические кружки при «Общественных собраниях» города устраивали спектакли, концерты и публичные чтения. «Соляной Городок» часто называли «Милютинским», потому что появился он благодаря Ивану Андреевичу и выпускнику городского училища бухгалтеру, скрипачу и капельмейстеру Александру Константиновичу Мигаловскому. Последний с восторгом рассказывал, как ему пришлось в качестве инициатора и в составе делегации посетить Милютина для разрешения вопроса о крайней необходимости и предоставлении специального помещения, в котором бы могли устраиваться концерты симфонического оркестра, безвозмездное обучение участников и общие собрания. «А что, ребята, – сказал Иван Андреевич, – среди не ликвидированного имущества у меня остался большой двухэтажный амбар, из которого можно выкроить неплохой зал. В качестве городского головы обещаю Вам всемерно содействовать заключению условий с городом о переносе здания за мой счет в общественный сад, оборудовать соответствующим устройством и мебелью при условии содержания здания по особому льготному договору». По примеру Петербурга здание театра получило название «Соляной Городок».
Гордились черепане и своей общественной библиотекой. И хотя она не напоминала им «ни британского музея в Лондоне, ни публичной библиотеки Петербурга, но в ней есть и Бокль, и Дарвин, и Шлоссер, и Тургенев, и Островский, и Гоголь – книги, которых не найдешь в Новгороде». И количество их постоянно росло.
Образовательным целям населения способствовали постоянные выставки археологических коллекций патриота города, черепанина по
 |
 |
| Мариинская женская гимназия |
Женское профессиональное училище |
 |
 |
| Женское профессиональное училище. Новое здание | Александровское техническое училище |
происхождению, ученого-археолога Е. В. Барсова. Он в это время жил в Москве, сначала у Патриарших прудов, а потом на Шаболовке в собственном доме, хорошо знакомом Вам, Читатель, по книге Гиляровского «Москва и москвичи». Одна из таких выставок состоялась 6 августа 1877 года, когда Череповец посетили Великие князья Сергей и Павел Александровичи и Константин и Дмитрий Константиновичи, путешествовавшие по России с археологической целью под руководством графа Е. А. Уварова и профессора С.-Петербургского университета К. Н. Бестужева-Рюмина. К их приезду по просьбе И. А. Милютина Елпидифор Васильевич устроил выставку предметов старины. На следующий год 14 октября Милютин в письме к Елпидифору Васильевичу писал: «... в виду Вашей любви к археологии и мы в Думе постановили открыть в городе Археологический музей. Но я должен предупредить Вас, что он может осуществиться только при непосредственном Вашем ... подогревании общества, так как оно среди обыденной жизни и забот бывает более всего наклонно к отдыху». Для будущего музея Барсов написал устав и в 1879 году утвердил его на заседании московского археологического общества.
Неоднократно Череповец посещал Великий князь Владимир Александрович. Каждый раз к его приезду в городе устраивались выставки предметов старины из коллекций Барсова и промышленных изделий учащихся и горожан. К концу века выставки преобразовали в историко-археологический и промышленный музей с естественнонаучным отделением. Разместился он в здании «Соляной городок». В музее экспонировались коллекции жителей города. Более 40 человек, любителей-энтузиастов нового для города дела, пожертвовали в музей 3759 предметов. Преподаватель учительской семинарии Н. В. Подвысоцкий стал первым его заведующим.
Столичный журнал «Естествознание и география» в 1896 году с восторгом отметил, что «публика относится к музею весьма сочувственно, посещая его в громадном количестве и жертвуя для обогащения музея разные предметы. Местное общество ... предполагает построить отдельный каменный дом для музея и при этом настолько красивый, чтобы он служил украшением города. Недавно нам пришлось быть свидетелем, как крестьяне из ближайших деревень в громадном количестве пришли в музей и с величайшим вниманием и интересом слушали объяснения, даваемые им г. Подвысоцким, заведующим музеем». Здание для музея из красного кирпича было построено через два года по инициативе Ивана Андреевича и на его «немалые личные средства». На свой же счет он оснастил музей необходимым оборудованием и тканями для драпировок и занавесей. Городская Дума выделила специальную сумму денег на содержание музея и оплату работы служащих.
Шестого июля 1903 года Дума под председательством Милютина в специальном заседании заслушала адресованное ей письмо г. Барсова. Елпидифор Васильевич просил принять от него на вечное хранение в музее пожертвованные им еще в 1878 году археологические коллекции, как «посильный дар на память о глубоком расположении к городу». Члены Думы, выслушав с большим интересом все изложенное в письме Е. В. Барсовым, постановили: «Выразить Его Превосходительству глубочайшую сердечную благодарность за столь ценный дар городу, при чем поручить Управе принять жертвуемые Елпидифором Васильевичем предметы от Череповецкой учительской семинарии, в которой они находятся, поместить их в существующее здание музея особым отделом под наименованием «Отдел Барсова».
Итак, бойкие перья журналистов крестили Череповец и «Русским Оксфордом,» и «Северными Афинами», и «американским городом», сравнивали с Гейдельбергом и даже со швейцарским кантоном. Впрочем, ни одно из этих сравнений не благоухало свежестью новизны. Например, 300 лет назад существовали «Виленские Афины», связанные с первопечатником Федоровым, а известный русский писатель Алексей Михайлович Ремизов, в молодости баловавшийся политикой, «Северными Афинами» называл Вологду, где случилось ему отбывать ссылку в 1900 году. Заметим в скобках, что Ремизов, наверное, был единственным ссыльным, кому вологодское заточение пошло на пользу, ибо по освобождении он навсегда порывает с революционным движением [8].
Если понятие «Череповецкие Афины» стояло в одном ряду с прочими многочисленными «Афинами», то название «Милютин», данное Череповцу петербургскими чиновниками, являлось чисто череповецким феноменом.
К сожалению, уникальный милютинский опыт по созданию образовательной системы, поставленный в условиях провинциального уездного города, в историографии Череповца не получил достойного отражения. Более того, сегодня можно встретиться с мнением, что «вряд ли тех людей, которые зажигали в Череповце «факел Диогена», можно с полной уверенностью отнести к разряду ученых. Скорее всего, это были непрофессионалы, энтузиасты» [9].
С этим трудно согласиться, если вспомнить, что у истоков такого великолепного среднего учебного заведения, каковым являлось Александровское техническое училище, созданное братьями Милютиными на собственные средства, стояли профессор С.-Петербургского технологического института Н. Ф. Лабзин и блестящий инженер Н. И. Потапов. Учительскую семинарию десять лет возглавлял Б. И. Сциборский – воспитанник Главного педагогического института. Со всех концов Новгородской губернии в Череповец съезжались сельские учителя послушать курсы педагогов Ахутина, Ларионова, Исаина. В свою очередь, из стен его учебных заведений вышли, например, основатель Ленинградского кораблестроительного института, профессор И. Н. Воскресенский (реальное училище), преподаватель Киевского политехнического института П. А. Меняев (Александровское техническое училище), заведующий кафедрой академии им. Жуковского Чащин и первый редактор журнала «Советская филателия» Ф. Г. Чучин (учительская семинария).
Но послушаем самого Милютина. В 1883 году в Петербурге выходит его замечательная книжка «Между вехами по жизненному полю. Вопросы дня», имевшая подзаголовок «Письма Череповецкого городского головы к своим согражданам», где автор размышляет на затронутую нами тему:
«Из образовательных средств мы имеем:
Для первоначального образования мальчиков довольно хорошо поставленный приготовительный первый класс городского училища; есть такой же класс при учительской семинарии и в запасе приходская школа. (...)
Для среднего образования, которое давало бы право продолжать высшее, специальное, или получить возможность без того быть достаточно развитым для гражданской и экономической деятельности, есть 6-ти классное реальное училище, с седьмым дополнительным механическим классом. Для научного практического ознакомления с ботаникою, при этом училище устроен превосходный небольшой ботанический сад.
Для тех же, кто хочет, путем практического изучения техники увеличить цену своего труда и служить делу развития народной
промышленности, есть техническое училище, которое дает и машиностроителей, и машиноуправителей, вводящих собою в экономическую жизнь один из сильнейших элементов промышленного движения. При этом училище есть обширные учебные мастерские, сад и механический завод, служащий переходной ступенью со школьной скамьи в жизнь.
(...) Затем у нас есть и учительская семинария, которая также готовит из сырого грубого материала людей, делающихся способными для осмысленного руководства народною школою среди сельского и городского населения. При ней устраивается сад и огородничество.
Для женской половины общества у нас есть женская гимназия. В этой гимназии, кто хочет – много учится, кто – мало ...» [10].
Женская половина общества в Череповце всегда несколько превышала по численности мужскую. Но для ее образования в 1861 году, при вступлении Ивана Андреевича в должность городского головы, имелось лишь небольшое отделение при приходском училище во главе с учителем И. С. Знаменским. В 1863 году при проезде через город Императорского Высочества Наследника Цесаревича Милютин просит разрешения открыть в городе женскую прогимназию. А пока, в ожидании разрешения, Иван Андреевич преобразовывает отделение для девочек при приходском училище в двухклассное училище, чтобы дать, наконец, женщине открытую дорогу к свету и знанию, и строит для этого специальное здание с садом в центре города. Через три года училищу было даровано звание «Мариинского» в честь Государыни Императрицы Марии Федоровны. В 1871 году, после необходимых разрешений и утверждений в высших сферах строительства нового здания из красного кирпича, училище было преобразовано в четырехклассную прогимназию, а в 1876 году – в восьмиклассную гимназию.
Но Милютину этого мало. Он подталкивает городское общество к мысли о необходимости строительства при гимназии церкви, «которая для девушек есть основа жизни», и предлагает использовать на это деньги, предназначенные для празднования своего юбилея – 40-летнего служения на посту городского головы. «Считаю долгом предложить жертвователям подписную юбилейную сумму обратить на гимназическую церковь. Попечитель ввиду этого сверх нужной ссуды даст для здания безвозвратное пособие, (...) церковь будет живым памятником». В 1904 году ученицы получают возможность не выходя из гимназии не только молиться Богу, но и самим принимать участие в богослужении, в чтении, в хоровом пении на клиросах. 28 ноября в гимназии в торжественной обстановке состоялось освящение храма во имя Святого Евангелиста Иоанна Богослова, построенного на средства председателя попечительного совета гимназии А. И. Афанасьева и вологодского каменщика Постникова. В этом же году при гимназии открывается общежитие для иногородних. И все это время, как писала преподавательница гимназии Надежда Ивановна Друэн, Иван Андреевич оказывал всевозможную помощь гимназии. Имея повсюду в обществе громадные связи, Милютин «то жертвует здание, то помогает деньгами, то ходатайствует за гимназию» [11]. Как гласила молва:
«Милютин – то купец – нашим девушкам отец».
В 1887 году усилиями того же Милютина и при содействии купца первой гильдии С. П. Тарасова, пожертвовавшего просторное двухэтажное деревянное здание, открылось женское профессиональное училище с оригинальным учебным планом. Скорее всего, это была домашняя академия, где девушки получали образование, необходимое будущей хозяйке дома, жене и матери семейства. Здесь давались уроки рукоделия, а позднее после реорганизации училища – и портновского мастерства, садоводства и огородничества, кулинарии и общего домоводства, пчеловодства и ухода за полезными домашними животными, музыки. Заниматься в училище имели возможность все желающие молодые девушки. Дума, кроме необходимых ассигнований и постройки образцовой кухни, прачечной и мастерской, отдала им большой участок земли с хорошей почвой и в пределах города. Каждой ученице отводилось три грядки, а полученный урожай
 |
 |
| Первый выпуск Александровского технического училища | Учащиеся Александровского технического училища |
шел в пользу ее семьи, как правило, многочисленной. Городской голова при открытии училища произнес речь: «Пускай дает нам этот новый питомник: добрых, честных, толковых, разумно-трудолюбивых, бережливых, хороших пособниц своим матерям и своим сосемейникам; а потом, по совершеннолетии, пусть дети эти будут хорошими хозяйками, женами и матерями и, не мудрствующими лукаво, истинными христианками, добрыми гражданками. Затем, конечный, результат такого воспитания должен выразиться для них в улучшении довольства семьи, в благоустройстве ее и хозяйства: а) в жилье – вместо путешествующих по стенам, по случаю нечистоты, тараканов и присутствия дурного запаха, будет опрятно и свежо, по крайней мере будет так, как у некоторых крестьян в Архангельской губернии, или у наших малороссов, где чуть не каждую неделю белят свои мазанки даже снаружи; мы уже не говорим о норвежцах, у которых и домик, и дворик, и садик, и огород идеально благоустроены, и все это явилось благодаря толковому трудолюбию, строгой честности и доброй нравственности ...» [12].
Реорганизацию, или, как тогда говорили, переорганизацию женского профессионального училища в хозяйственно-ремесленное И. А. Милютин начал в январе 1894 года. Он отправил директору народных училищ Новгородской губернии журнал комиссии при череповецкой городской Думе с материалами о реорганизации училища. Тот в свою очередь отослал эти материалы с сопроводительной запиской в С.-Петербургский учебный округ, где слово «переорганизация» вызвало сомнение. По мнению руководителей учебного округа в Череповце было открыто не профессиональное училище, а двухклассное приходское женское училище с рукодельем и домоводством. Под домоводством при этом подразумевалось огородничество и кухонное ремесло. Милютина стали упрекать в том, что он не совсем точно понимает назначение училища и что он в своем докладе «Его Сиятельству Господину Товарищу Министра Народного Просвещения» пытается «умалить значение науки в школе и возвысить значение ремесленных занятий ради особенной пользы и пригодности для населения». Но не таков был Милютин, чтобы отступить от задуманного. Взявшись за дело, он непременно доводил его до конца. В этом же 1894 году новый «Устав женского хозяйственно-ремесленного училища» был утвержден.
Первой начальницей училища стала выпускница Петербургского женского института Лидия Алексеевна Залеман, а первой учительницей-Аполлинария Степановна Демидова. Преподаватели, как правило, имели хорошее образование. Например, садовник Федор Карлович Ваглер закончил учительские курсы садоводства в Саксонии, учительница рисования Евдокия Никитична Петрова – Строгановское училище, Председатель Педагогического Совета и преподаватель педагогики А. Д. Коровкин – С.-Петербургский учительский институт и т. д. Благодаря стараниям преподавателей из школы выходили хорошие хозяйки, умеющие и платье сшить, и белье, приготовить хороший обед, спеть и даже сыграть на балалайке или мандолине. Девушки были знакомы и с лучшими произведениями русских писателей. Выпускниц училища охотно приглашали в богатые дома в качестве воспитательниц, гувернанток, экономок. Они были завидными невестами, и городские парни при женитьбе отдавали им предпочтение.
В 1908 году к деревянному зданию все расширяющего свои программы училища прибавилось новое каменное. Отцы-основатели – Иван Андреевич и Степан Петрович – чуть-чуть не дотянули до того, чтобы его увидеть. Но это они в октябре 1902 года хлопотали о нем перед Министерством
народного просвещения. Через четыре года Министерство нашло возможность выделить две тысячи рублей на строительство, но не каменного, а деревянного одноэтажного здания для ремесленного класса. Городская Дума во главе с И. А. Милютиным, «быв в общем собрании», постановила выстроить двухэтажное каменное здание, прибавив к 2000 министерских рублей еще 11000 из городского бюджета. Вот так, в два года, и появилось на Благовещенской улице это новое красивое из красного кирпича учебное здание с широкой парадной лестницей.
С той же любовью и теми же надеждами относился Иван Андреевич и к собственным детям. Однажды, находясь в Рыбинске, он пишет своей старшей дочери Марии, учившейся в Петербурге: «Я воображаю, что ты через месяц или полтора возвращаешься в Череповец, проникнутая и обложенная химией, словесностью, физикой и так далее. Тогда уж ты мне будешь деловые мысли, речи писать, а я ораторствовать в митингах. А может быть, все эти вещи будут восполнять, формировать разумную, образованную хозяйку – это еще лучше. А хорошей хозяйке нужно и полезно понимать всевозможные науки.» [13].
В 1887 году, когда решалась судьба женского профессионального училища, к семи уже имеющимся в Череповце учебным заведениям прибавилась мужская сельскохозяйственная школа. Она открылась в имении Милютиных «Никольская слобода» с целью, как выражался ее создатель, «распространения в народе основных знаний по сельскому хозяйству и в особенности с теми его отраслями, которые применимы при данных климатических условиях – молочное хозяйство, садоводство, огородничество, пчеловодство и связанные с ними ремесла, такие как слесарное, столярное, кузнечное и шорное». Школа имела собственный большой и красивый дом с массой всяких построек, зерносушильню, прекрасный огород и сад с питомником, пчельник, образцовое поле, скотный двор со значительным количеством местного и племенного скота. Под школу было отведено 80 десятин земли имения Милютиных и 30 десятин городской земли. Министерство Государственных имуществ, в ведении которого находилась школа, отпускало на нее ежегодно по 2000 рублей. Шли они на оплату работы учителей. Все остальные расходы покрывались за счет учредителя.
Эта школа также была новинкой в России. На нее в Министерстве народного просвещения смотрели как на опыт. Курс обучения составлял три года. При необходимости учащиеся поступали в приготовительный класс, принимавший как грамотных, так и вовсе безграмотных учеников. Знакомство с ремеслами давало им возможность не прибегать впоследствии к услугам других лиц и самостоятельно чинить сельскохозяйственные орудия и машины, мебель, верстаки, инструменты – непременный спутник как домашнего обихода, так и промышленного заведения. Для обучения молочному делу при школе была устроена ферма по «датскому типу» и среди ее служащих по вольному найму работал Иван Кудрявцев –
 |
 |
| Городское училище |
Б. М. Костриц – преподаватель реального училища |
выпускник Едимоновской школы маслоделия, в которой директорствовал Николай Васильевич Верещагин.