В уездном городе N, одном из тех, что во множестве разбросаны по широким просторам Российской империи, два купца, отец и сын, сидели друг против друга в дремотном послеобеденном размышлении: «Что бы такое придумать, чтобы слух о нашем маленьком городке прошел по всей Руси великой и чтобы это было полезно и городу, и совместному их торговому промыслу?»
 |
| Начало Воскресенского проспекта |
– Если с умом взяться, – говорил отец, – то свой город можно будет так выдвинуть – страсть. Вся Россия ахнет!... Дескать, не было ни гроша, да вдруг алтын.
– Как же это, тятенька?
– А как Милютин в Череповце ... Ну-ка, как он город свой возвеличил! Ни одному губернскому не уступит.
– Так ведь Милютин-то один на всю Россию...
– Не уж русская земля клином сошлась, и только и есть в ней, что Милютин Череповецкий?» [1]
Сей тет-а-тет состоялся на страницах книги А. Соколова, вышедшей в Петербурге в 1911 году под несколько жутковатым названием: «Городской голова – убийца». Однако дело не в названии. Герои придуманного мира говорили, как ни странно, о самом реальном, известном в широких деловых кругах череповецком городском голове Иване Андреевиче Милютине. Это имя в конце XIX века стало почти нарицательным, ибо не было на всей Руси Великой человека, который бы так долго стоял во главе городского самоуправления и так много сделал для блага своего родного города. При Иване Андреевиче малоизвестный городок северо-западной части России вырос и как связующее звено между продовольственным Югом и промышленным Севером, и как город, известный всюду под именем «северного центра просвещения». А петербургские чиновники называли Череповец, входивший тогда в состав Новгородской губернии, не иначе, как «Милютин» – просто и бесхитростно.
В 1904 году в Санкт-Петербурге вышел в свет красочный альбом «Современная Россия в портретах и биографиях выдающихся деятелей». Альбом был дорогим, и все доходы от его продажи поступали в «Фонд помощи больным и раненым Дальнего Востока», т. е. в пользу пострадавших на русско-японской войне. Среди известных имен в разделе «Местные деятели» был представлен череповецкий городской голова Милютин. «Один из выдающихся русских самородков, поработавший и для своего края и вообще для отечества» смотрел на читателя спокойным взглядом уверенного в себе и все понимающего человека. К портрету прилагалась небольшая биографическая справка, и она, конечно же, не смогла на одной страничке в полной мере отразить все его несомненные таланты и достоинства.
Крупный судовладелец, финансист и филантроп, автор многих книг на экономические темы, И. А. Милютин сумел до конца дней своих сохранить великое чувство сопричастности к судьбам «ущемленных в своих правах соотечественников», к их вечно неустроенной жизни. И они отвечали ему неизменным и постоянным доверием. Все сорок шесть лет, через каждые 4 года, черепане отдавали свои голоса Милютину – другого лица в роли городского головы они себе и не мыслили. А когда приходили к нему грустные времена, когда в силу трудных жизненных обстоятельств он просил «отпустить его на волю», то черепане могли утешить его только тем, что вновь избирали его городским головой до той поры, пока он, никого уже не спрашивая, ушел навсегда.
Он прожил, по русской мерке, довольно долгую жизнь – 78 лет, и работоспособность его была поразительной. Новые замыслы переполняли эту деятельную натуру до самой последней минуты, и никакая важная новость не оставалась вне его внимания. Находясь в Старой Руссе на лечении, за два года до своей кончины, Иван Андреевич узнает, что его друг С. Ю. Витте, получив ответственное поручение от Государя, уезжает в США с важной миссией: заключить достойный мир с японцами и положить конец позорной русско-японской войне. 3 июля 1905 года Милютин направляет ему телеграмму:
«Уполномоченному Статс-Секретарю Сергею Юльевичу Витте.
Находясь на Старорусских водах, не могу не выразить глубокой патриотической радости ввиду торжества высшей мудрости, которою теперь только проникнулся Государь, посылая Вас как мужа разума и опыта на совершение великого дела. Я верю, что Ваша поездка в Америку будет началом светлой эры исстрадавшейся России за последние два года. Да пошлет Господь Бог Вам здоровья и благословит высшею мудростью. Остальное все нужное содержится в Вашей недюжинной личности.
 |
| Воскресенский проспект |
Неизменный почитатель, старейший городской Голова в России
Иван Милютин».
Ответная телеграмма Витте была короткой: «4 июля в 10 час. 25 мин. пополуночи.
Ст. Русса. Милютину. Сердечно благодарю за доброе слово. Здравствуйте.
Витте.» [2]
Это была их последняя переписка. Иван Андреевич скончался в 1907 году скоропостижно, не обременяя своих родных долгим и мучительным ожиданием горького конца. Второго июля, проработав целое утро над вопросом об осуществлении железнодорожной гавани в Череповце, которая, по его мнению, должна была явиться ближайшим и наиболее дешевым выходом к столице всех волжских грузов, он вдруг почувствовал себя плохо, встал, желая отдохнуть, но потерял сознание. Прибывшие врачи констатировали кровоизлияние в мозг [3].
У Ивана Андреевича была мечта, сокрытая в тайных глубинах его широкой натуры. Кое-кто из гласных городской Думы, возможно, и догадывался о ней, поскольку в служебных разговорах эта тема иногда всплывала, но именно как мечта, как фантазия, не более. Однако известно, что всякая, даже самая сокровенная мечта в конце концов становится предметом всеобщего достояния. Как выразился один из друзей Ивана Андреевича – «он намечал будущность Череповца и, по воле Божией, конечно, не дожил до этого».
В марте 1911 года из Тихвина в Череповец приходит частное письмо.
После новостей личного свойства тихвинский корреспондент, помянув Ивана Андреевича Милютина добрым
 |
| С. Ю. Витте (1849 – 1915) Почетный гражданин
г.Череповца |
 |
| Окружной суд |
словом, сообщал, что при большой «раскинутости Новгородской губернии, управлять ею при отдаленности Северных уездов, затруднительно и невозможно, а потому признано возбудить ходатайство, чтобы изменить границы губернии (...), а в северной части Череповец сделать губернским городом» [4]. Череповец, правда, по внешнему виду к роли губернской столицы никак не подходил, зато настроение в нем было вполне губернаторским. Еще в 1870-х годах Милютин добился ликвидации двух соседних Окружных судов – Белозерского и Устюженского, расположенных на окраинах своих округов, с тем, чтобы оставить один центральный в Череповце и пожертвовал для этой цели свое собственное каменное двухэтажное здание.
Далее в письме говорилось о том, какие именно уезды предполагалось объединить. Среди них назывались, в частности, Тихвинский и Устюженский уезды. Но империя этого сделать не успела: войны и революции нового века помешали свершиться милютинской идее. А вот при Советской власти в 1918 году Череповец, спасаясь от голода, чуть менее 10 лет существовал как губернский город. В то тяжкое время (истинное значение которого пусть оценивают успокоенные и потому более справедливые потомки) прожить иначе было бы невозможно: распределительная система на больших расстояниях работала неэффективно, а Череповец был слишком отдален от своего губернского центра, от Новгорода.
Уроженец Череповца, известный историк, член-корреспондент Российской Академии наук Николай Дмитриевич Чечулин в петербургской газете «Новое Время» поместил некролог «Памяти И. А. Милютина»: «Череповецкий городской голова Иван Андреевич Милютин, скончавшийся 4 июля 1907 года, был личностью крупною и оригинальною». И далее: «... была в нем замечательная и высокая черта: желание работать у себя, на пользу своего города, своей области. И. А. Милютин мог бы входить в ряды крупнейших банковых и международных дельцов-воротил, особенно в 60-х – 70-х годах, но он всегда оставался череповецким деятелем. И не потому, чтобы не хотел быть в другом месте вторым, бывши у себя бесспорно первым: он понимал, что для успехов страны, для ее блага, а блага Родины он любил всегда горячею и живою любовью – необходима широкая и многосторонняя работа на местах». Заканчивалась «поминальная» статья такими словами: «... можно только пожелать, чтобы побольше было у нас на местах работников, которые были бы так же, как И. А. Милютин, неутомимы, так же бы знали свои местные нужды и потребности и так же любили бы свое дело и свой родной край» [5].
... 29 июня 1915 года у пароходной пристани собрался весь город: мужчины и женщины, девушки и юноши, дворяне и крестьяне, купцы и мещане, служащие и рабочие – да мало ли хороших людей жило в Череповце. И вдруг зазвучал гудок одного парохода, второго, десятка. Все гудки слились в единый, мощный и чудный хор. Гудели суда на всех пристанях, в Алексеевском доке, в гавани. К ним присоединились колокола Троице – Сергиевской и Христорождественской церквей. И вот он появился, этот белоснежный двухпалубный пароход Товарищества «Север». Он все ближе и ближе подходил к причалу, все яснее виделись надписи на его бортах – «Иван Милютин».
 |
| Н. Д. Чечулин (1863 – 1927) |
Глава 1
РЕЧНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В УЕЗДНЫЙ ГОРОД ЧЕРЕПОВЕЦ
Чудна чудная машина –
Развеселый пароход.
Уж мы сядем и поедем
Во Черепов городок.
Фольклор рекрутского набора.
Позвольте, уважаемый Читатель, прежде чем Вы познакомитесь с череповецким городским головой, действительным статским советником Иваном Андреевичем Милютиным, позвольте предложить Вам речное путешествие в уездный Новгородской губернии город Череповец, где Иван Андреевич завершает свою более чем полувековую деятельность на поприще служения городскому обществу.
До появления железной дороги Вятка – Петербург столичному жителю, вздумай он посетить наш город, пришлось бы добираться сначала поездом по очень не дешевой Николаевской железной дороге до станции Бологое, затем по Рыбинско-Бологовской ветке до Рыбинска, а там пароходом до Череповца, избегая тем самым тряских перегонов почтовыми через Боровичи и Устюжну. Мы тоже пойдем пароходом от Рыбинска по Шексне. Тем путем, которым много раз следовал молодой купец Иван Милютин на своих баржах, груженных хлебом, от Волги до Калашниковских пристаней северной столицы.
Купив проездные билеты в кассах «Коммерческо – Крестьянского пароходства» (ибо в правилах для господ пассажиров совершенно справедливо и не без основания замечено, что «каждый пассажир обязан иметь билет от той пристани, от которой он едет»), Вы получаете право ступить на палубу, скажем, «Михаила» или «Марии», а может быть, если позволит вода, и на двухпалубный красавец «Владимир». Расписание обещает недолгое, чуть менее суток, путешествие, приятность которого подкрепит объявленный в пароходном «Прейс-Куранте кушаньям и винам» обед из трех или четырех блюд, чашка кофе или стакан чая со сливками или лимоном «для одной персоны». Не меньшее удовольствие доставят Вам вид изящно отделанной рубки, где пассажиры обедают, читают и даже музицируют, бархатные диваны первого класса и суконные второго, отличный буфет с разнообразными напитками и, наконец, любезность воспитанной команды. Путь от Рыбинска до Череповца составляет около 230 верст.
В два часа дня, взмутив волжские воды пенными бурунами, наш пароход устремляется в широкое устье реки Шексны. За кормой остается великолепная панорама рыбинской набережной с высоченной колокольней пятиглавого Преображенского собора.
Шексна встречает нас многочисленными корпусами Николаевско-Абакумовского заводского комплекса. Связанные в единый промышленный узел, абакумовские цеха нацелены на обслуживание волжско-балтийского судоходства и торговли. Здесь плетут пеньковые канаты, строят пароходы в железных корпусах «американского» типа, туэра – особого рода речные буксиры (о них мы еще найдем время поговорить), запасные части к ним, мукомольные мельницы, паросиловые установки. С абакумовских стапелей сходят и грузные волжские баржи, и баржи полегче – типа «унжаков», предназначенные для хождения по шекснинским перекатам. Основатель этого фабричного гиганта Николай
 |
| Вид города Рыбинска |
 |
| На Шексне |
Михайлович Журавлев, волжский самородок, с успехом торговал крепчайшими, машинной выделки, канатами, которых его завод вырабатывал до 400 тысяч пудов в год. Они хорошо продавались и в Астрахани – для каспийского судоходства, и в Петербурге – на экспорт. Крепкий клан Журавлевых [1] являлся, если можно так выразиться, естественным конкурентом череповецкой компании «Братья Милютины и К «При этом и М. Журавлев (младший), и Милютин Иван Андреевич, меняя друг друга, избирались председателями Рыбинской хлебной биржи. Ее здание до сих пор стоит на высоком волжском берегу, и как говорят специалисты, «оно не затерялось бы и на столичных улицах».
За поворотами извилистой Шексны скрылись дымные, остро пахнущие чугунолитейки, и потянулись малоинтересные берега с редким, изрядно порубленным лесом. Сквозь шум падающей с пароходных колес воды слышится неведомый голос всезнающего, уверенного в себе человека, каковой сорт людей непременно встретится среди десятка впервые путешествующих пассажиров:
– Шексна, милостивые государи, несет в себе воды Белого озера. Как утверждает знаток здешних мест, ученый – археолог Е. В. Барсов [2], «едва ли есть в России река, которая бы текла такими кривизнами и изгибами, как Шексна, или, как правильнее называют ее в народе, Шёхна; едва ли есть река, которая упором своего течения так подрывала правый берег, намывая левый, как эта река (...). На пространстве 400 верст не много у нее берегов, на которых бы безопасно мог поселиться человек (...); но и те высокие места, где ютились древние люди, так быстро размываются, что в течение нескольких лет они совершенно исчезают» [3].
|
|
– По весне разлив Шексны соединяется с разливом реки Мологи, да так, что суда проходят из одной реки в другую прямо по затопленным лугам. В нижнем плесе, то есть от Рыбинска до Череповца, Шексна спокойна и легко проходима.
– Пассажирское сообщение здесь открыто в 1860 году череповецкими купцами братьями Милютиными. Теперь к ним присоединились пассажирские рейсы и вездесущего общества «Самолет», и судовладельцев Моисеева и Кашиной. Но главное назначение Шексны – хлеб. Масса хлебного груза поднимается с юга вверх по Волге, постепенно приращиваясь. Идет безостановочно, пока не достигнет Рыбинска. Там, перекинувшись на баржи – «маломерки», народный каравай продолжает свое движение Мариинским водным путем к Санкт-Петербургу, к его порту и далее к малохлебным областям России. Если бы система почему-либо перестала существовать, то у производителей приволжского региона недобор на одном только хлебе выражался бы колоссальной суммой – до 30 миллионов рублей ...
 |
| Река Ягорба во время разлива |
 |
| Реклама начала XX века |
А между тем солнце, светившее то с левого борта, то с правого, покатило к западу, а время – к обеду. В буфетной уже разносили заказные блюда.
Есть ли стерлядка? спрашиваете Вы у буфетчика, открывая меню.
– Как же-с, – изумляется он вашей неосведомленности. – Как не быть? На Шексне-с, сударь, стерлядь для всякого буфетчика обязательна. Вот, извольте-с, рыбное горячее: солянка жидкая сборная из стерляди, солянка московская из стерляди же, стерлядь паровая, стерлядь разварная и она же по-русски, и кокиль из рыбы. Есть и севрюжка «американъ», и осетрина по-русски, и рыбное жаркое из стерляди, осетрины и судака, и рыбное холодное – ботвинья с осетриной, осетрина с хреном, майонез из рыбы, салат. Из закусок – икра, балык, бутерброды со свежей паюсной икрой...
Возьмите лучше стерлядку. В любом виде. Прочувствуйте ее нежный вкус вместе с запахом речной волны и, если рядом с Вами окажется человек бывалый, наслушаетесь от него много интересного про эту чудесную рыбу.
– Знаток стерляжьих блюд, сударь мой, – скажет он, поглядывая на вашу тарелку, – как опытный рыбак – волгарь, с первого взгляда определит, где выгуливалась «пиковка» [4]: на Волге или на Шексне. Волжская стерлядь – бледновата и тонка, во вкусе жесткая, в ухе не наваристая; стерлядь шекснинская – напротив: желтая, толстая, нежная на вкус, с янтарным жирком. ... А дело все в корме. В шекснинских илистых берегах рождается совершенно замечательное насекомое. Местные жители дали название этому существу – «метлица», ибо в миллионном количестве во время своего «выхода» белой метелью пронзает воздух у самой поверхности воды. Тут и хватает метлицу всякая рыба: лещ, сорога, чеша, голавль. Но стерлядь берет осторожно, скромно, словно делать ей это никак не позволительно...
Нечаянный Ваш собеседник задумчиво оглядывает пробегающие мимо шекснинские берега и говорит совсем уже грустно:
– Тяжело только добывать ее стало, стерлядку-то нашу. Пароходов на Шексне, знаете ли, тьма развелось. Особенно туэра цепями своими рыбу пугают. Теперь она по мелким речкам разбежалась, часть в озеро ушла, а что осталось – во всякие снасти худо идет...
– Пароходы поубавили не только стерлядь, – решил оживить наш разговор еще один знаток – любитель старины. – Из-за них Шексна лишилась, по моему твердому убеждению, оригинальности и, если хотите, поэзии. Исчезли, и надо полагать, навсегда, роскошные старинные баржи: «белозерки», «унжаки», украшенные арабесками и раскрашенными фигурами, прежде так радовавшие взор. Так и слышишь порой:
По реке, по Шексне, с Волги-матушки,
Встречь воде, меж лугами зелеными
Выгребают суда Государевы –
Идут барки высокие, новые,
Пологами цветными прикрытые...
Вам необыкновенно повезло, дорогой Читатель. Вы встретились с настоящими знатоками этой чудесной реки. Однако смеем заметить, что им известны и менее привлекательные, а порой просто ужасные моменты из того же недавнего прошлого шекснинского судоходства. Мы говорим о бурлаках, об основной тягловой силе. Они и сейчас встречаются на изменчивых перекатах Шексны.
С парохода, особенно с верхней палубы, бурлаков не разглядеть и не услышать – пароходы очень шумят и быстро бегают. Сойдите на берег, станьте у бечевника [5] и вы услышите – сначала далекий, а затем все ближе и ближе слышимый хор: «По-дёр-нем, по-дёр-нем, по-дёр-нем!» Не менее полусотни людей издают этот звук настуженными голосами. Бурлаки медленно идут, ступая нога в ногу и наваливаясь всем туловищем в жесткую лямку. Баржа скрипит, покачиваясь на встречном течении. Головы с всклокоченными волосами, часто ничем не покрытые, склонились низко к груди, едва прикрытой рваной одеждой.
– Ну, живее! Хозяин на барке кричит,
И костями на счетах стучит ...
Сосчитай лучше ты, борода – грамотей,
Сколько сложено русских костей
По кремнистому берегу Волги – реки,
Нагружая твои сундуки!
Л. Н. Трефолев.
Мы не станем открывать все «прелести» этой тяжелой службы, слава Богу, она тихо и безвозвратно исчезает и на Волге, и на Шексне. Хотя, надо признаться, что это не совсем так. Выше Череповца существуют места, пройти которые, особенно, когда вода стоит низко, нет никакой возможности, если не воспользоваться женской силой. Пароход здесь замедляет ход, а то и просто останавливается из-за обилия скопившихся судов, и тогда хорошо слышен шум, описанный очевидцем: «Характерной особенностью здесь является то, что лодки тянут не мужчины, а женщины. Обилие судов, вереницы лошадей и женщин в ярко-пёстрых сарафанах и платках, визг, смех, дубинушка, крики мужиков, управляющих судами, – всё это придает местности значительное оживление.(...) Когда все это исчезло из глаз, когда уже не видно было этих женщин-бурлаков и не слышно неприятно-визгливой «Дубинушки», на душе стало тяжело и неприятно» [6].
 |
| В. В. Верещагин. Эскиз для картины «Бурлаки». 1866 г. |
Но не только бурлаков можно встретить на Шексне. Вот длинную барку, раскрашенную зеленой краской, тянут пятнадцать лошадей, запряженных гуськом. Коноводы с потрескавшимися губами, черные от солнца и пыли, сипло кричат, свистят и щелкают бичами. А на корме, держась за руль, стоит, весь в напряженном внимании, щеголеватый лоцман в красной кумачовой рубахе и высокой поярковой шляпе. Он протяжно кричит: «Гоняй-й, гоня-й, Ванюха, гоняй-й-й!»
На коноводских работах пришекснинские жители исстари зашибали довольно значительные деньги. Но не все добытую копейку сполна приносили домой. По шекснинскому ходовому берегу, где только представлялась возможность для более или менее продолжительных остановок каравана судов, всюду в изобилии были понастроены злачные места с надписью «распивочно и на вынос». В них во всю свою могучую ширь гуляла русская буйная головушка, гуляла и прогуливала без числа и счета свои заработки.
 |
 |
 |
| Игумения Таисия (Мария Васильевна Солопова. 1840 – 1915) |
Иоанн Кронштадтский (Сергиев Иоанн Ильич. 1829 – 1908) |
Леушинское подворье |
Чашка кофе со сливками выпита. Разговор, пробудивший малоприятные воспоминания, угас сам собой, и Вы решаетесь прогуляться по палубе – понаблюдать за проплывающими за бортом окрестностями. Однако через короткое время с удивлением обнаруживаете, что глазу решительно не на чем задержаться. По обеим сторонам тянутся низкие заливные луга, торфяные болота, деревушки, поля да редкий ольховый лес. Никакая возвышенность не разнообразит убегающий в даль горизонт.
Полистайте-ка лучше изданный пароходной компанией хорошо иллюстрированный справочник-путеводитель. Из него Вы узнаете, что к трем часам ночи наш «колесник» подойдет к пристани села Козьмодемьянска. Берег здесь приподнят искусственно на четыре аршина, и потому весеннее половодье вымывает из берега
очень даже ценные, с точки зрения истории, предметы: «черепки глиняной посуды с древнею обливкою, медные и серебряные монеты, относящиеся ко времени Ивана Грозного». Село известно еще и тем, что в нем с 1852 года живет известный народный поэт-самоучка Степан Яковлевич Дерунов. А к пяти часам утра пароход подойдет к причалу «Борки», что находится на содержании Леушинского женского монастыря [7], отстоящего от пристани на 12 верст. Иногда у причала можно увидеть рядом с часовенкой настоятельницу монастыря игумению матушку Таисию, ожидающую дорогого гостя – отгга Иоанна Кронштадтского [8], всея Руси чудотворца.
Здешние места, можно сказать, напоены Святым Духом. По разным направлениям от Леушино в старые времена существовало множество монастырей, теперь уже закрытых и сохранившихся лишь в качестве приходов: Златоустовская церковь, Спасский храм, приход «Монастырек», Досифеевская пустынь. На берегу маленькой речки Выксы, впадающей в Шексну в 33 верстах ниже Череповца, стоял небольшой монастырь Святителя Николая Чудотворца. С 1592 года здесь томилась в заточении по приказу грешного царя Бориса Годунова пятая законная супруга Ивана Грозного – Мария Федоровна, урожденная Нагих, в иночестве Марфа, мать убиенного царевича святого Димитрия. В 1690 году патриархом Иоакимом монастырь был приписан к Череповецкому Воскресенскому домовому патриаршему монастырю.
Мятежная душа царя Ивана Грозного, может быть, до сих пор обретается на Шексне, ибо где-то здесь он потерял и другого своего малолетнего сына, также нареченного Димитрием. Проходил государь эти места речным караваном «во втором лете казанского взятия», когда отправился молиться в Кириллов монастырь к честным угодникам «о мире и о тишине и о устроении земском» вместе с царицею Анастасией, царевичем Димитрием и «со всеми князьями и с боярами». Князь A.M. Курбский в своей книге «История о великом князе Московском» писал, что царевич Димитрий, которому не исполнилось и двух лет, разболелся и, «не доезжаючи монастыря Кириллова, еще Шексною рекою плывучи, по пророчеству святого, умре...».
Ниже пустыни славной Кирилловой,
Выше Рыбной слободки над Волгою,
Где Шексна – река круто согнулася,
Где колышутся травы прибрежные,
Где волна набегает на отмели,
Где журчит она тихо у берега
И сверкает несчетными струйками,
Помяни там пред Богом Всеведущим
Со смиреньем: младенца Димитрия! [9]
 |
 |
| В. В. Верещагин (1842 – 1904) | Н. В. Верещагин (1839 – 1907) |
«Ниже пристани Вахново, – листаете Вы далее все тот же путеводитель (а мы подойдем к Вахново в восемь часов утра, как только минуем Вичеловские мели), – есть село Любец, которое считается родиной трех довольно известных братьев Верещагиных. Один из них знаменитый художник В. В. Верещагин, безвременно погибший в последнюю японскую войну; другой – Н. В. Верещагин – замечательный сельский хозяин, основатель в России маслоделия и сыроварения, и третий, А. В. Верещагин, – писатель рассказов, преимущественно из военной жизни [10]
Места, мимо которых мы проходим, посетил в XVIII веке новгородский губернатор Якоб Сивере. Они напомнили ему предместье Вулкана. С незапамятных времен производилась здесь, в так называемой «Уломе» [11] (Уломская, Самосорская и Горская волости Череповецкого уезда), выделка железа из местной болотной руды, сопровождаемая большим количеством дыма от сжигания дров на уголь и стуком молотов о наковальни в сельских кузницах. Граф П. М. Бестужев-Рюмин, давая указания своим крепостным в деревнях Вахново, Городище, селе Любце, писал в инструкции приказчику
Пошехонской вотчины: «искать в своих землях и по всем болотам и истокам ржавца железной руды; где сыщется брать на пробу и дуть в крицы, и будет выгода и годна будет в сковородное дело, и такую руду копать и выжигать, и чистить и плавить в крицы и кришной завод размножать; понеже уже несколько домниц есть. (...) С осени жечь уголье, до января возить его к кузницам, а с января месяца чтоб все были по местам: по кузницам бить молотом до конца зимы».
В XIX веке доктор медицины П. И. Грязнов, изучая условия быта крестьян
Череповецкого уезда, свидетельствовал: «Вблизи кузниц обыкновенно где-нибудь в бугре вы видите ямы, покрытые землею с отверстием вверху – это так называемые томлянки, где приготовляют для кузниц уголь. Проезжая деревнями зимою и осенью, вы иногда задыхаетесь от дыму этих томлянок».
Уломские гвозди приобрели большую известность еще в XV веке. Расходились они далеко во все стороны и, благодаря своей дешевизне, не имели соперников. И сейчас здесь работает несколько промышленных заведений, но уже на уральском железе. В деревне Вахново, расположенной в версте от Шексны, есть железорезательный завод «Торгово-промышленного Т-ва Ярославской Большой мануфактуры», изготавливающий прутового железа, при более чем 100 рабочих, на сумму около 30 тысяч рублей. Еще более крупный завод купца Заводчикова по производству все того же прутового железа находится в селе Кондаша, расположенном в 9 верстах от села Пехтеева по Устюженской почтовой дороге. Несколько небольших железоделательных заводов имеется в людном селе Попадьино.
За селом Пехтеевым Шексна делает большую луку и подходит к селу Луковец. От него до Череповца примерно верст одиннадцать. Камергер Высочайшего Двора К. К. Случевский, не раз сопровождавший Великого Князя Владимира Александровича в его поездках по Мариинской водной, или, как говорили в те времена, водяной системе, писал: «Одно из самых красивых мест в этой части пути – это перекоп Луковецкий ... Здесь именно
 |
| Вид на город Череповец |
 |
| Мастерские Александровского технического училища |
 |
| На берегу Шексны |
на двух противоположных берегах Шексны, отбывали время своей ссылки: княгиня Е. Р. Дашкова и канцлер А. П. Бестужев-Рюмин; места подобных и временных заточений встречаются на нашем Севере довольно часто. Только жаль, – добавлял поэт, – что нигде по всей России исторические памятники былого не исчезли с такою обидною последовательностью, как именно здесь, на нашем «деревянном» Севере. Человеку, проезжающему этими местами, на первый взгляд легко может показаться, что ничего тут особенного, исторически важного не было, ничего замечательного не совершилось. Тихо, однообразно тянутся поля, леса, пустыри; скромно ютятся деревни; не часто встречаются усадьбы ...».
На противоположном от Луковца берегу реки лежит село Успенская Слобода с населением около 550 жителей. 125 из них трудятся на лесопильном заводе, принадлежащем Брандту и Линдесу под фирмой «Брандт и Ко».
Закрыв путеводитель, Вы замечаете, что незаметно подкравшиеся сумерки плотно занавесили берега, что на палубе стало свежо, что пора, предварительно заглянув в буфет, спускаться в каюту.
В буфетной посетителей немного. Они уютно расположились за столиками, освещенными неяркими лампами. Стены буфетной украшают два рекламных плаката: первый приглашает посетить магазины «Товарищества виноторговли К. Ф. Депре», другой советует по приезде в Череповец остановиться непременно в гостинице «Россия» и откушать в ее ресторане, что расположен в собственном доме Н. В. Заухарева на Крестовской улице. Номера в гостинице стоят от 50 копеек в сутки. Имеются в ней также «бильярдные кабинеты и кухня под управлением опытного повара» с большим выбором вин русских и заграничных фирм, а также пива от «Калинкинского пиво-медоваренного товарищества»: «Столовое», «Пильзенское», «Богемия», «Венское», «Портер» и т.д.
Но это на плакатах, а в буфете два господина угощаются красным медком от «Егора Леве», при этом закусывают ветчиной с ланшпигом и тихо беседуют на темы, соответствующие их профессиональным занятиям.
– Вот говорят, будто из уломской руды железо получается плохого качества. Но все почему? ... Единственно от непроковки. А пусти в дело тяжелые молота паровые, получишь хорошее пластичное железо. И тогда незачем было бы нашему краю заимствоваться уральскими поковками.
– Да, зря, конечно, забросили это дело. В старину из уломского железа превосходный уклад выделывался. Рудники не истощились, заброшены только ... Есть места непочатые и старожилам известные. Вот только мало их осталось, которые по цвету железную земельку по болотам распознать могут. А кто помнит, что, к примеру, руда, добытая под березняком или под ольшаником, почитается лучшею и железо из нее выходит мягче, а из руды, под ельником лежащей, железо бывает не в пример и ломче, и черствее? ...
Неторопливы дорожные разговоры, коротающие время в пути. Чуть далее от «металлургов» сидят еще два полуночника и под жаркое из тетерева употребляют рябиновую нежинскую – десять копеек рюмка. Заказанные блюда, видимо, и дают тему их застольному разговору:
– Сия птица, друг мой, вокруг Череповца водится в изобилии. И ловят ее там самым прозаическим способом: заколачивают в землю заостренные колья в виде сахарной головы, обращенной вниз, так, что у самой земли сходятся они конусом, образуя узкую впадину, а кверху расходятся врозь. В середине конуса вбивается длинный, также заостренный кверху, шест, к нему привязывают, на аршин выше кольев, тоненькое кругленькое поленце, чтобы оно при этом свободно покачивалось; на концы кольев, шеста и поленца привязывают пучки овса с колосьями или метелками как приманку. Несчастная птица, прельщаясь овсом, садится
на поперечное поленце, которое, наклонясь, тотчас свергает жертву в ловушку, где увязши сидит она до прихода охотника ...
Однако этот способ ловли тетеревов нам показался слишком замысловатым, чтобы рекомендовать его нашим читателям. Закажите-ка лучше рюмку запеканки (наливки из ягод с пряностями) и отправляйтесь в каюту на боковую.
Утро следующего дня. Еще версты за две до череповецких причалов хорошо различимы на холмистом берегу колокольня у церкви Живоначальной Троицы и главы Воскресенского собора. Но прежде пароход наш проходит мимо Христорождественской Шехонской церкви, и мы с
 |
 |
| Триумфальная арка на пристани | Герб г. Череповца |
удовольствием взираем на ее легко поднятые купола [12]. Один из приделов этого храма освящен в честь великого угодника Божьего и Чудотворца, особенно чтимого российским православием, святителя Николая – покровителя всех плавающих и путешествующих. Южная сторона этого светлого храма, обращенная к Шексне и украшенная классическим портиком, опирающимся на четыре колонны, как бы охранно благословляет тех, кто плывет по реке.
За церковью во имя Рождества Христова в селе Рождественском, дымя высокими трубами, бесшумно работает винокуренный и лесопильный завод с производством спирта на сумму свыше 26 тысяч рублей.
Далее по берегу виден завод земледельческих орудий и машин инженер-технолога В. И. Милютина. На нем, при 175 рабочих, изготавливается молотилок, земледельческих орудий, пожарных
труб и прочего на сумму свыше 100 тысяч рублей. За заводом следуют массивные красно-кирпичные корпуса Александровского технического училища, милютинский дачный дом и живописный холм с красивым садом и церквями. Милым и просторным смотрится с реки Череповец.
Задолго до образования города Череповец, по утверждению К. Случевского, «был богатейшей волостью на Шексне, с пристанью и удобным местом для нагрузки и перегрузки. Это сделало его известным, и патриархи московские присвоили из Новгородской митрополии в свое личное управление, ради доходности обители, Воскресенский монастырь в Череповце». То есть Череповец, как попутный торговый центр, обозначился уже давно. А «череповцы», писал Случевский, взяли в свои руки все харчевни на пути. «Они богатели, благодаря порогам и заливным лугам. Они пошли бы и дальше Коленца (Коленораменские пороги – прим. Р., Б.), но дальше встретили их кирилловцы, да и рыбинские не теряли времени: они тоже колонизовали Шексну».
Положив крестное знамение, можете поздравить себя с благополучным прибытием в город Череповец.
Охотников поглазеть на пароход всегда предостаточно в любом речном городе, и Череповец в этом смысле не исключение. Любопытствующие
 |
| Воскресенский собор |
 |
| Череповецкие чудотворцы преподобные Феодосии и
Афанасий |
 |
| Воскресенский проспект |
зеваки внимательно разглядывают каждое новое лицо. Такой же операции подвергается и багаж, спускаемый на берег по деревянному лотку.
Публика на пристани самая разнообразная и, надо сказать, добротно одетая, хотя и без особых изысков. По всему видно, что значительная часть городского населения посвятила себя торговле и всему тому, что с ней связано. И это неудивительно: как-никак город-то портовый. Но вот чему Вы немало удивитесь, так это местному говору, имеющему особую тонику разговора и напоминающему напряженный удар молота, рассекающего каленое железо. От самого спокойного повествования веет какой-то строгостью, порой грубостью, с оттенком сердитого ругательства. Ваше чуткое ухо уловит в нем и признаки южно-украинского наречия, и цоканье на манер польского. В Череповце говорят: «дюже» (очень), «зараз» (сейчас), «менные дзеньги», «свит» (свет), «хочу исть», «пиуцо» (пивцо). Вместо «он», «она», «его», говорят «ен», «яна», «евонный» и, конечно, «що» или «цо» вместо «что». Из таких слов складываются и соответствующие им поговорки: «Церепане ежики, по карманам ножики, ножики натоцены, церепане не колоцены», или «цереповцяне, цо и англицяне, только нарецие не то». В общем, «шла овча из Рыбинска до Череповча».
 |
| Карта г. Череповца |
Вы еще только ступили на земную твердь, как тут же лихо подкатывает с наигранным щегольством извозчик, до сей поры томившийся в ожидании оказии у речного отеля под многообещающей вывеской «Гостиница с номерами». За час езды лихач берет по 50 копеек с седока, что соответствует стоимости порции свежих щей на нашем пароходе. Дождавшись, когда Вы наконец усядетесь, извозчик взбадривает лошадку веселым возгласом: «Но-о! Пошла, родимая!» И она бежит вдоль Алексеевского
дока, где ожидают ремонта суда самого различного типа. Это слева, а справа разворачивается панорама обширной гавани. К ней строители тянут железнодорожную ветку. Далее, за гаванью, видны громадные нефтеналивные баки обществ «Мазут» и «Бр. Нобель».
Глухо стучат копыта на большом деревянном мосту через реку Ягорбу. По крутому подъему мы взлетаем на Соборную горку и, минуя усадьбу городского головы Милютина и каменную ограду Воскресенского собора, лихо ныряем под въездную арку, украшенную двумя гербами – Новгородским и Череповецким. Над ними на арке начертаны слова: «Господь сохранит вхождение твое», отчего появление наше в городе приобретает триумфальный оттенок. Тем временем лихой наш возница, чуть-чуть подбадривая и без того быстро бегущую лошадку, направляет наш экипаж на Соборную площадь, откуда начинается Воскресенский проспект – главная улица города Череповца.
Но прежде чем мы проследуем далее, нам хотелось бы познакомить Вас, уважаемый Читатель, с главным символом нашего города – гербом.
29 марта 1811 года новгородский генерал-губернатор, он же тверской и ярославский, принц Георгий Гольштейн Ольденбургский (1784-1812)'3 представил Правительствующему Сенату проект герба для города Череповца, входившего в состав Новгородской губернии. В своем докладе принц опирался на положения екатерининской «Жалованной грамоты» 1785 года, в которой говорилось: «Городу иметь герб, утвержденный рукою императорского величества, и оный герб употреблять во всех городовых делах». Построенный по всем законам геральдики, щит герба «пересечением» и «рассечением», как докладывал принц Георг, поделен на две половины. В верхней половине находится собственно герб города Новгорода. Окончательный вариант его сложился в конце XVIII века. Бывшие ранее вечевые ступени заменили стулом, обитым малиновым бархатом, на который возложены крестообразно державный жезл и длинный крест – знак покорения новгородской вольницы Москве, а в память о былой архиепископской власти за престолом поставлен тройной подсвечник с зажженными свечами. Стоящие на задних лапах по обе стороны престола медведи по геральдическим понятиям являются символом предусмотрительности. Внизу в полосе воды – четыре плавающие рыбы – богатство новгородского края. В нижней, череповецкой половине герба изображены: в правом красном поле – каменная гора, а в левом, голубом – солнечные лучи и руль, символы отнюдь не оригинальные. Очень похожую «гору» можно увидеть на щите устюженского герба. Правда, на нем представлены «железные крицы», в отличие от череповецкой «руды», о наличии каковой в нашем крае свидетельствует «Полное географическое описание нашего Отечества» (1900 г.) – настольная и дорожная книга для русских людей: «... залежи болотной железной руды в изобилии встречаются в уездах Череповецком, Белозерском и Устюженском Новгородской губернии, изобилующих болотами».
Корабельный руль в лучах солнца – тоже выразительный символ. Его можно увидеть, например, на гербовом щите уездного города Боровичи. Там «золотое солнце показует милость к сему селению Его Императорского Величества», а железный руль – «искусство тутошних
 |
 |
| Вид с птичьего полета |
Крестовская улица |
 |
 |
| Воскресенский проспект | Воскресенский проспект во время приезда Великого князя Владимира Александровича |
кормщиков», то есть образ жизни горожан. Боровичи, как и Череповец, славились искусными лоцманами, способными провести суда через самые опасные пороги.
С описанием Высочайше утвержденного Его Императорским Величеством герба г. Череповца были ознакомлены все присутственные места, губернское правление, министры, генерал-губернаторы, государственный казначей и прочие.
Череповец относится к своему символу с большим почтением. Он служит украшением в торжественные минуты, придает значительность городским печатным изданиям, важным документам.
К сожалению, изображение череповецкого герба с «императорской короной» в наше время получило широкое распространение. А между тем он должен выглядеть так: «Щит увенчан серебряной башенной короной о трех зубцах и окружен двумя золотыми колосьями, соединенными Александровской лентою» («Сенатские ведомости», 1855 г.). В повседневном употреблении герб изображался без парадных украшений и только в особо торжественных случаях на нем появлялась императорская корона. Именно так был украшен парадный портрет Ивана Андреевича Милютина в 1886 году.
Церковный ансамбль, с которым мы встретились на Соборной площади, главенствует над всем окружающим его городским пространством. Когда-то Воскресенский собор и церковь во имя Живоначальной Троицы с колокольней, окруженные рвом и крепостной стеной с башнями, представляли собой домовой патриарший монастырь. Начало ему было положено в середине четырнадцатого века, когда на возвышенный берег Шексны, как полагают исследователи, около 1362 года пришли два инока из московского Троице-Сергиева монастыря, два ученика Сергия Радонежского – святые отцы Феодосии и Афанасий, названный «Железным посохом». Они и устроили здесь в «лесу на Череповси» «пустынное житие», положив этим начало монастырю. А затем на этой земле встал славный город Череповец, который в зависимости от обстоятельств называют то «глухой провинцией», то «Северными Афинами», а то просто – город «Милютин».
Понятие «провинция» столь же сложное, сколь сложна в ней жизнь. Кто может сказать: «Вот, до сих пор – «провинция», а вот далее – «не провинция»? Слово «provincia» составлено из двух слов: «pro» – что означает «вперед» и «vincere» – «дать побеги». В этом смысле, да, город Череповец действительно «провинция», непрерывно взращивающаяся новыми «побегами», непрерывно движущаяся «вперед». Святые отцы Феодосии и Афанасий дали рост «побегам», из коих выросли.
От Соборной горы Воскресенский проспект течет булыжной мостовой, пронизывая насквозь невеликий наш городок, и застывает у белокаменной церкви Благовещения. Стройными рядами стоят 65 кварталов, и в них, в основном, деревянные домики, засыпанные тополиной зеленью и рябиновыми гроздьями. Каждый дом в Череповце имеет свой дворик,
спрятанный за высоким забором. А за ним хозяйственные постройки, сады, огороды. Во дворах бегают шустрые собачки самой разнообразной породы.
Площадей в городе четыре: Соборная, Торговая, Благовещенская и самая вместительная – Покровская. Ее называют еще Конной, потому что на ней во время Сергеевской и Егорьевской ярмарок торгуют лошадьми. Семь улиц идут параллельно Воскресенскому проспекту и восемь пересекают его поперек. По выходным дням все окрестные села слушают благовестные разливы колокольных звонов восьми церквей и соборов: Воскресенского и Троице-Сергиевского на Соборной площади, Благовещенской церкви и церкви во имя Иоанна Богослова на Благовещенской площади, церкви Христорождественской Шехонской, стоящей над Шексной у села Рождественского, церкви во имя Сретения Господня на подворье Леушинского монастыря, церкви Покрова Пресвятой Богородицы на Коржавском кладбище и, наконец, недавно выстроенной в дереве церкви в честь Святителя Николая, что стоит у привокзальной площади.
Череповец действительно миниатюрен. Но, как говорит статистика 1900 года, таких городов с населением от 5-ти до 10-ти тысяч в России было более всех. В общем, самый типичный город. Однако в нем есть нечто такое, чего не найдешь и в ином губернском центре. Мы говорим о «череповецком» народном образовании. Любой заезжий репортер, после краткого знакомства с городом, обязательно отметит, что все его лучшие здания принадлежат учебным заведениям. Многие из них, такие как: Александровское техническое училище или Мариинская женская гимназия-
 |
 |
| Городская управа | Дом трудолюбия |
выполнены по последней моде, из красного кирпича. Газетчики, знакомясь с этим феноменом, «оазисом в пустыне», ласкают его самыми изысканными эпитетами: «русские Афины», «русский Оксфорд», «русский Гейдельберг» и т.д. А когда покидают его, проникнутые самыми лучшими чувствами, говорят: «А славные здесь люди живут, однако!».
И в самом деле, ведь образование немыслимо без хорошего денежного вливания. И в Череповце есть такие доноры. Вот дом виноторговца Д. А. Горбаненко – большой двухэтажный каменный дом на Воскресенском проспекте (№ 3). В 1902 году Дмитрий Алексеевич пожертвовал городу капитал для выдачи пособий из процентных отчислений в виде платы за обучение детей малоимущих родителей. И на приобретение учебных пособий для городских школ он заложил в процентных бумагах 25000 рублей. Положение обязывало.
Вообще, среди состоятельных черепан считается хорошим тоном записать в духовном завещании часть своего состояния в пользу нуждающихся учащихся. Например, купеческая чета Меевых оставила городу по духовному завещанию капитал в процентных бумагах в сумме 24000 рублей на содержание «малолетних сирот, бедных детей и престарелых обоего пола», а также собственный дом на Воскресенском проспекте (N 80), каменный двухэтажный, названный позже «Домом призрения во имя святых Филиппа и Марии». Этот приют был открыт 29 июня 1893 года.
Даже тот, кто покидал свой город, зная, что назад уже не вернется, считал своим долгом оставить память о себе. В 1907 году скончавшийся в Варшаве статский советник К. В. Снесарев оставил городу капитал в процентных бумагах для выдачи пособий детям, обучающимся в народных училищах. По этому поводу хорошо сказал секретарь городского головы И. А. Милютина, его ближайший помощник Ф. И. Кадобнов: «Бывшие торговцы: первый – бакалейными товарами, проведший всю свою жизнь в фартуке за прилавком с 7 часов утра до 12 часов ночи, а второй – бывший виноторговец, от нажитых с народа капиталов огромную сумму жертвуют на великое дело просвещения того же народа».
Однако благотворительность подобного рода в Череповце не является уделом только богатых одиночек. Весьма живо в городе действовали два общественных учреждения: «Благотворительное общество» и «Общество вспомоществования нуждающимся учащимся». Первое общество поддерживало нуждающихся жителей и, конечно же, учащихся. Активная его часть состояла из почетных членов, действительных и членов-соревнователей. По уставу они вносили ежегодные денежные взносы и единовременные пожертвования деньгами и имуществом. Собирались деньги и другими способами: от благотворительных спектаклей и так называемых «сборов из кружек». Другое общество, занимаясь нуждами бедных учащихся, и по своей организации, и по методам привлечения средств мало чем отличалось от своего собрата. В дополнение к этому в 1903 году в Череповце открылась столовая для бедных учащихся в низших учебных заведениях. Она находилась под патронажем городской Управы, которая оплачивала расходы благотворительной столовой, не чуждаясь привлекать частные средства. К тому же городское общество взяло на себя посильную заботу о людях, потерявших себя в этом запутанном мире.
По инициативе Милютина в 1896 году на углу Крестовской улицы и Александровского проспекта появилось двухэтажное деревянное здание, называемое «Домом трудолюбия» [14]. Попечительский совет этого «Дома» так обозначил главную свою задачу : «... приходить на помощь бездомным
и не имеющим заработка, вышедшим из школ молодым людям, не имеющим определенных занятий, освобожденным из заключения и проч.». Чтобы придать «Дому» большую значимость в глазах черепан, Иван Андреевич решил приурочить его открытие к приезду в Череповец Великого Князя Владимира Александровича, четвертого сына Александра II, командующего Петербургским военным округом. Артистическая натура Милютина, несмотря на его личную скромность, любила ярко обозначить каждое свое начинание, если оно не касалось личных его дел. Великий Князь должен был приехать в Череповец по поводу окончания коренного переустройства Мариинской водной системы. 14 июня город, как писали «Новгородские губернские ведомости», не пожалел средств и «украсился на славу». В присутствии почетного гостя, окруженного восторженными черепанами, непрерывно восклицавшими «ура!», Иван Андреевич и его соратники торжественно открыли Дом трудолюбия, а заодно и Городской музей. Содержался Дом трудолюбия на городские средства и на пожертвования и пособия частных лиц.
В начале XIX века молодой Череповец делил свое городское пространство по строю и образу жизни на две половины: Соборную и Благовещенскую. Границей им была Крестовская улица. На Соборной стороне, как писал милютинский секретарь Ф. Кадобнов, жила «аристократия» – дворяне и административные чиновники, на Благовещенской – «именитые «буржуи» – судовладельцы, торговцы, в общем, люди состоятельные, и, конечно же, стремившиеся быть поближе
 |
 |
| Крестовская улица | Казначейская улица |
к рычагам власти. А вокруг них – мещане, занимавшиеся торговлей и земледелием на городской земле. Это были «люди среднего толка». Мещане имели право содержать трактиры, винные погреба, чайные, цирюльни и т.д. В престольные праздники обе половины ходили друг к другу в гости: в Покрова Пресвятой Богородицы и дворяне, и купцы, и мещане собирались на Соборной стороне, а, например, в Егорьев день шли на Благовещенскую половину. После обеда сходились на торговой площади в центре города, водили хороводы, зимою катались с горы, устроенной здесь же, или на санях по Большой улице и таким образом «пировали по полной неделе, не ударив, что называется, палец о палец».
XIX век в какой-то мере сгладил различия между сословиями, во всяком случае, в Череповце. Купец Иванов покупает дом у дворянина Верещагина, селится в нем, и это никого не шокирует, как не удивляет и то, что на Дворянской улице живут и купцы, и мещане, и даже крестьяне. А как Вы думаете, дорогой наш Читатель, кого было более в нашем городе в начале XX века: дворян или купцов? Если Вы скажете, что купцов, то здорово ошибетесь. По переписи, «произведенной в марте месяце 1910 года», купцов значилось 158 человек, в то время как дворян – 361 [15]. Разница – более, чем в 2 раза. И это в городе, где «бал правит» купечество.
Давайте, Читатель, пройдем по Воскресенскому проспекту и поговорим о российском купечестве начала XX века. Но прежде не зайти ли нам в ресторан гостиницы «Москва» и не спросить ли чего-нибудь «стерляжьего»? Недавно один из гостей нашего города делился своими впечатлениями о здешнем сервисе: «Прежде череповские гостиницы ничем не отличались от постоялых дворов с грязными номерами, с неизбежной вонью, клопами и до невозможности отвратительной стряпней. Ныне гостиница Волкова вполне удовлетворяет даже изысканным и прихотливым требованиям: чистые номера, с бельем, расторопного прислугой, с прекрасно приготовляемым столом. Меня накормили здесь превосходною стерляжьею ухою» [16]. Нам же могут подать согласно прейскуранту, весьма похожему на пароходное меню, те же «фирменные» блюда: «стерлядь паровую», «стерлядь по-русски» или «жаркое из стерляди». А мы продолжим нашу беседу.
С введением нового закона о налогах (1898 г.) для купца покупка документа, удостоверяющего его принадлежность к той или иной гильдии, стала делом абсолютно добровольным. И потому число лиц, остававшихся в купеческом звании, заметно уменьшилось. И это может показаться странным, поскольку лицензированные купцы имели право на массу привилегий. Паспортная льгота, например, избавляла его от необходимости иметь прописку, обязательную для людей мещанского и крестьянского сословий. Купцы 1-ой гильдии имели право посещать императорский двор, а их дети возможность поступать в привилегированные учебные заведения. Купец мог быть членом учетного комитета Государственного банка, избирать председателей биржевых комитетов и т.д. И, конечно, немаловажным для купца было его право получить за заслуги звание почетного гражданина с занесением в бархатную книгу. И все же далеко не все предприниматели (крупные торговцы, финансисты, промышленники и т.д.) стремились обзавестись купеческими лицензиями.
Как бы там ни было, но пришло время, когда тихо и незаметно начали размываться сословные границы, когда в обществе появились другие приоритеты и другой принцип консолидации общественного движения. После опубликования царского Манифеста 17 октября 1905 года Россия объявила себя многопартийной монархией. Причем чрезвычайно многопартийной: официально зарегистрировалось чуть менее двадцати партий.
Свою нишу нашло и череповецкое купечество во главе с И. А. Милютиным. Для них родной оказалась партия «Союза 17 октября». К осени 1905 года в Европейской России 33% должностных лиц, занимавших пост городского головы, были купцами и потомственными почетными гражданами. Большая часть из них (городские головы Каширы, Брянска, Костромы, Феодосии, Царицына, Новгорода и, конечно же, Череповца и т.д.) активно поддерживали партию «октябристов». Она представляла собой партию правого толка из крыла русского либерализма и выступала как против правительственного террора, так и против революционной борьбы. «Октябристы» предлагали эволюционную, реформаторскую форму дальнейшего развития России.
И. А. Милютин, уверенный в том, что знает «ближайший выход» к укреплению существующего строя, в письме к своему земляку, «добрейшему и почитаемому» Е. В. Барсову, «глубокому патриоту», пишет в 1905 году: «Все хотелось написать Царю краткое послание, но кратко и полно писать не умею. Нужно бы для этого поехать к Вам (в Москву – прим. Р., Б.). Государь окружен хотя и честными людьми, но или бесхарактерными, или не знающими жизни. Поэтому и выходят в один день по три разнохарактерные акта».
Двумя годами раньше Елпидифор Васильевич во время лекции в «Обществе взаимного вспомоществования рабочим механического производства в Москве» говорил: «Что всего опаснее: подрыв в России царской власти исходит от внешних врагов России, от так называемых социалистических международных комитетов. У себя дома они отнюдь не скрывают, чего они добиваются: они добиваются того, чтобы ослабить, обессилить Россию внутренней борьбой, что неизбежно без единой царской
власти, чтобы затем отделить от России и Балтийский край, и Финляндию, и Крым, и Кавказ, а всю остальную Россию прогнать за Урал, в Азию. Берегите же в своем сердце истину Самодержавия – этот завет истории, эту основу и залог будущего величия и славы России».
Двухэтажное здание городской Думы, стоящее чуть в глубине Казначейской улицы, хорошо видится со всех концов города благодаря тому, что на него опирается высоченная каланча. Она успокаивающе действует на городского обывателя, поскольку на ее вершине днем и ночью дежурит бдительный пожарный. А внизу, на втором этаже здания, заседают народные представители, называемые гласными. (Ах, какое чудное русское слово исчезло из нашего лексикона!) Сегодня гласные рассматривают так называемый «Проект обязательных постановлений для жителей города Череповца». Все восемь его «Отделов», начиная от первого – «Об устройстве зданий» до последнего – «О содержании бань», говорят о главном: люди не докучали друг другу. Например, «строящий дом на меже своего двора не должен делать окон на двор или на крышу своего соседа без согласия сего последнего, в противном случае окна закладывать. Означенное согласие должно быть заявлено записью».
Или вот еще один важный пункт: «Владельцы недвижимых имуществ обязываются содержать улицы, мостовые и тротуары в постоянной исправности, каждый против своего планового места, по всему протяжению его до средины улицы, а против мест и домов, выходящих на городские или церковные площади, на пятисаженном пространстве, считая от межи планового места в глубину площади». Были там и другие, столь же необходимые «правила общежития», – все их Дума утвердила.
Казначейская улица выходит на Воскресенский проспект к часовне Филиппо-Ирапской пустыни [17]. Рядом с ней в книжном магазине Варвары Шулятиковой продают такие популярные издания, как «Всеобщий Русский календарь» или известный сериал «Не в силе Бог, а в правде». Кстати, не в похвальбу будет сказано, жители Череповецкого уезда слывут самыми заядлыми читателями в губернии. Если книги Вас заинтересуют, продавец предложит Вам журнал «Вестник Европы», где под бесхитростным названием «Дома» опубликован большой очерк нашего земляка Ивана Степановича Соколова. Написанный в череповецкой глубинке, очерк вызвал у избалованного читателя северной столицы большой отклик и непосредственностью авторского письма, и уважительным отношением к будням крестьянского существования.
В начале 1896 года Антон Павлович Чехов написал взволнованное письмо своему старшему брату Александру: «После Успенского я ничего не читал о русской деревне, что произвело бы на меня такое сильное и правдивое впечатление, как «Дома». К сожалению, жизнь «печальника о горе крестьянском» оказалась коротка [18]. Над его могилой, а похоронили Соколова в Петербурге, Александр Чехов сказал: «Неведомый, незваный, без образования, пришел он в Петербург в глухую пору реакции, в годы почти полного забвения деревни и ее нужд, чтобы отсюда кричать на всю Россию о произволе и бесправии, душащих деревню».
Среди черепан Соколов был, пожалуй, единственным профессиональным писателем. Но мы можем назвать десятка два, так называемых любителей, писавших в основном на темы, связанные с их профессиональными интересами. Многие из них могли бы сказать о себе точно так же, как Иван Андреевич Милютин: «... еще не чувствуя в себе столько сил, чтобы выдержать тот порядок и стройность изложения мыслей, которого требует печатное слово, я покуда должен ухватиться за пословицу: «чем богат, тем и рад».
Почти в каждой книге в предисловии Иван Андреевич объяснял читателю, что берясь за перо, он преследовал одну мысль – поделиться результатами своего богатого жизненного опыта в общественной и промышленной деятельности, а также наблюдениями своими над экономическими явлениями и их причинами, т. е. практическими взглядами и соображениями, которые продиктовала ему жизнь и которые «быть может послужат практическим материалом при научной и практической разработке современных экономических вопросов».
Писал Милютин много. Из его произведений можно составить добротный трехтомник. Первые статьи были связаны с Шексной. Являясь
 |
| Садовская улица |
членом правительственной комиссии по борьбе с сибирской язвой, Иван Андреевич сделал ряд записок: «О пикетах на Шексне», «О замене конской тяги паром в местах, где наиболее развивается сибирская язва», «О причинах медленности в судоходстве по Мариинской системе», «О том, что при устройстве рыбинско-осеченской железной дороги Мариинская система не утратит своего значения». В последней работе речь идет о строительстве железной дороги Рыбинск – Бологое. С цифрами в руках Иван Андреевич спешит убедить поставщиков хлеба в том, что новая дорога не сократит перевозки по речной системе, и что работы хватит всем.
В 1880 году в «Русской речи» стали появляться «Письма городского головы к согражданам». В них – беседы с горожанами «об интересах дня, о задачах ближайшего будущего» главы города, часто и продолжительно задерживаемого обстоятельствами вдали от поприща их совместной деятельности. Четвертое и пятое письма, «несравненно существеннее первых», Иван Андреевич собирался напечатать в «Русском Вестнике». Через два года в Петербурге вышла его брошюра «Одна из существенных мер к оживлению металлического промысла в России». В ней Милютин призывает современников строить не деревянные, а металлические баржи, так как они прочнее, безопаснее, легче, грузоподъемнее, а потому и выгоднее. Еще через два года он пишет статью «Мариинский водяной путь или продолжение Волги до Финского залива». В следующем 1885 году выходит «Белое море и Волга. Записки по поводу Вятско-Двинской железной дороги».
В книге «Россия и Германия», напечатанной в Петербурге в 1894 году, Иван Андреевич, по мнению своего племянника – депутата IV Государственной Думы В. В. Милютина, «чуть ли не первый в литературе указывает на преимущественное значение при международных расчетах, расчетного, а не торгового баланса». В предисловии книги немало автобиографического материала. Начиная с 1897 года, как заметил все тот же В. В. Милютин, Иван Андреевич «почти беспрерывно занимался выяснением в печати государственного значения Петербургско-Вятской железной дороги», а затем вопросом об осуществлении железнодорожной гавани в Череповце.
Все эти литературные труды тесно связаны с практической деятельностью Ивана Андреевича, живо интересовавшегося всем, что происходило в России и всегда готового отозваться на всякое полезное общественное дело. « Несмотря на то, что он не получил никакого школьного образования, – писал историк Н. Д. Чечулин, – его учение кончилось, когда ему было 12 лет. Но, путем энергии, бесед, а всего более – путем наблюдений и размышлений он сделал себя человеком истинно просвещенным. Беседа с ним всегда была поучительна, всегда обнаруживала редкую самобытность и оригинальность мысли. Это был замечательный и интереснейший самородок. Человек всем обязанный самому себе».
Прекрасно писали прозу братья Верещагины. Особенно Александр: «Война, война! Какое странное слово! Как-то неловко, непривычно звучит оно; что-то нехорошее чувствуется в нем». Вот так писал о войне профессиональный военный, в главной своей книге «Дома и на войне». Самый старший из Верещагиных, Николай, печатал ученые статьи конечно же о сыре, о молоке, о кооперации. В статье «О сыроделии и сыроваренных ассоциациях в Швейцарии» он призывал русских крестьян варить сыр и есть его за завтраком, как это делают в Германии, Франции, Англии, Голландии и особенно в Швейцарии. «Сыр очень питателен. Он гораздо здоровее и вкуснее творогу, сохраняется многие годы без порчи и даже чем старее, тем лучше и дороже». Писал прозу и стихи и художник Василий Васильевич:
Над равниной Туркестана,
В темной неба синеве,
Мерно двигая крылами,
Ястреб кружит в тишине.
Видит он внизу, в поляне,
Близ ручья, что с гор бежит,
На холме между кустами,
Что-то... белое блестит!
Круг еще раз описавши,
Распознав, что там лежит,
Ястреб, крылья поприжавши,
Камнем на землю летит.
Здесь, на праздник созывая,
Ястребов окрестный мир,
Клюв свой жадно расправляя,
Когти в труп он запустил ...
Талантливых людей рождала череповецкая земля. Каждый писал о своем, а получалось о всеобщем. Почин положил иерей Череповецкого Воскресенского собора Лука Петров, составивший «Краткое описание Череповецкого Воскресенского упраздненного и в городской собор обращенного монастыря», напечатанное в VI части «Истории Российской иерархии». Кстати, автор «Истории Российской иерархии» Амвросий Орнатский (1778 – 1827) – уроженец села Чуди Череповецкого уезда.