– Бабушка, ты спишь? Федя приехал.
– Не сплю я – замыслилась. Смеются, небось, бабы – Анна Власьевна четырьмя коклюшками плетет. А того не помнят, сколько я знала. У нас на деревне да, почитай, во всем крае только на сколотое кружево и мастерицы. А я знаю численное, когда надо нитки считать и узор сам собой повторяется – у Софьи Павловны петербургские знаменщики узоры-то эти чертили. Численное – это уже самое старинное русское, давно уже нет численниц-то нигде, а у Софьи Павловны только я одна была. Четырнадцать медалей Софья Павловна за мое кружево-то получила.
Знаю я и кружево сканое, шитое и пряденое понимаю. А на коклюшках-то все разумела: манер белозерской, балахнинской, рязанской, скопинской, елецкой, мценской – все знаю. По узорам-то и памяти моей не хватит считать: и рязанские-то павлинки, и протекай-речку, и ветки-разводы травчатые, и бровки-пышки – города и вертячий край, и гипур зубьями... Калязинский манер цветами тонкий, паучки орловские, бачино ярославские, копытцы да блины тверские – белевский вирок, – все знала. Но против нашего вологодского манера – никуда. У нашего нитка нитку за ручку ведет. Видала я у Софьи Павловны и баланфен плетеный французский, и гипур нитяный испанский. Не пришлось за нрав. Нет у них этой чистоты нашей – недаром вологодское кружево-то на убрусы невестам шло.
Ходка была я на работу-то, ходка.
По полтиннику в день вырабатывала: зимами-то фунт керосину в коптилке сжигали. В полуден полоскаешь да чайку попьешь – очень мы чай любили да и сахару не жалели: когда вприкуску, а когда и вприглядку попьешь... И опять за коклюшки... А уж плетен была! Я на узком кружеве-то не сидела. Цельные платья выплетала я, тальмы, вуали, наколки, чепцы плела...
Старопрежнюю работу только и знали, что я да Угрюмова Пелагея, плетея наша, что в Петербург ездила. И только паву и древо мои и Пелагее не выплесть. Вятское это плетение, пава-то с древом...
Но о «паве и древе» внучка слышала много раз – без малого двадцать лет рассказывает об этом узоре Анна Власьевна – «только бы разок паву и древо выплесть да и на кладбище. Не успела я дочек научить, не успела. Может, где теперь и плетут. Принесли бы и показали». И дочери приносили каждый новый узор матери. Анна Власьевна ощупывала кружево, нюхала, гладила пальцами:
– Нет, не то. Далеко до моих.
– Где нам, маманя. Была ты первая коклюшница по Северу, и теперь тебя так кличут. Анесподист Александрович, приемщик, недавно баил: «Твою бы матку, Настасья, в артель».
– То-то. Да и нитка толста. На такой нитке только наволокам кружево идет...
– Бабушка, Федя-то доктор теперь. Распишемся мы, и тебя возьмем. Работать не надо будет.
– Не из-за хлеба куска на артель верчу. Шестьдесят лет кружевничаю, разве отстанешь? Так с коклюшкой и помру. Сдавали сегодня?
– По первому сорту, бабушка.
– Мы кружевницы природные. Нам нельзя позориться. Ну, девка, потревожила ты меня – пойду досыпать.
– Чего много спишь, бабушка?
– Эх, внучка. Глаза ведь ко мне ворочаются. Во снах-то я вижу. Рожь, милушка, вижу – колос к колосу, желтую, желтую. Кружево вижу и Софью Павловну вчера видала – она меня коклюшкой в бок ткнула, когда губернаторше численное кружево я плела да в счете ошиблась. А больше всего плету во сне пав и древо, что вы сплести не сможете. Из моих-то пав, баили, сама английская царица мантилью сошила...
Анна Власьевна уже добралась до своей койки.
– Бабушка, не ложись. Мама идет, обед собирать будем. Последнее время за обедом у Анны Власьевны было много беспокойства. Она ворчала:
– Что это мне в отдельной тарелке? Или я заразная какая?
– Все так едим, маманя. Дай руку, покажу. Волновалась:
– Что это вы каждый день мясо да мясо?
– Ешь, бабушка. Или хитрила:
– Алексей! Как ноне рожь-то? Принеси колос...
– Зачем?
– Хлеб, что ли, растет какой особенный?
– А что?
– Вот кровать с шишками купили...
Старуха завела привычку: оставаясь одна, она передвигалась по комнате и ощупывала новые вещи. Однажды ощупала большое зеркало и заплакала. Эта менявшаяся география избы тревожила слепую. Годами она двигалась уверенно, как зрячая, и вдруг натыкалась на гнутые стулья, на комод, на новый кованый сундук. «Оставьте угол-то мой в покое», – просила она детей.
– Хлеб да соль.
– Вот Федя, бабушка.
– Ишь, голос-то какой густой. Дьяконский. Ну, подойди, подойди, дай я тебя потрогаю. Экие лапищи.
– Ну что, Анна Власьевна? Все пава за павой?
– Пава и древо, дурень. Пава за павой – иной сколок – проще...
Федор Карпушев, соседский сын, чтобы поразить будущих родственников, облачился в блестящий белый халат. По-московски любезничая, по-родному «окая», он усаживал старуху перед окном.
– Пожалуйста, Анна Власьевна, сюда сядьте... Повыше голову поднимите. Вы – мой первый пациент на родине.
– Пациент, – ворчала старуха, довольная почетом. – Пациент. Пахать надо. Фершал.
– Анна Власьевна, а вы врачей своевременно посещали?
– Чего?
– Вы глаза обследовали у врачей?
– Чего?
– В околотке, я говорю, бывала с глазами? – заорал Федор.
– В околоток-то ходила. Капли какие-то пахучие дали. Баили: табак бы нюхала, глаза-то целы были. Да ведь не я первая. Кружевницы-то тонких узоров все глазами мучаются. Вот сноха-то Карпушева Ивана Павловича в Николин день-Федор грохотал рукомойником.
– Знаешь, бабушка, твои глаза поправить можно. Операцию надо делать. Катаракт это...
– Полно брехать-то над старухой. У лавочника нашего, у Митрия, катарак-то в желудке был, ему Мокровской, дай господи светлой памяти, городской-то доктор, два раза резал, а все умер Митрий. Я ему так и говорила: все равно умрешь, черт, мало ты над кружевницами изгилялся. По 300 кружевниц на него работало.
– Да не рак, а катаракт, бабушка.
– Все одно...
Но старуху уговорили. Анна Власьевна пришла в благодушное настроение и допытывалась у Федора:
– А косить можешь?
– Мало я косил...
– Ну, тогда лечи.
– К профессору отвезем.
– А профессор твой может косить?
– Не знаю. Не может, наверное...
– Ну, все одно... Вези. Только коклюшки я с собой возьму. Федор увез старуху в Москву, а через два месяца написал,
что операцию делал знаменитый профессор, что Анна Власьевна видит. Потихоньку вертит коклюшками, а присмотреть за ней некому.
Москва ей не понравилась: «не ослепнешь, так оглохнешь», и что через неделю думает он отвезти Анну Власьевну на Ярославский вокзал и посадить в поезд.
Но старуха приехала раньше, не вытерпела.
В стеклянный осенний день на полустанке вылезла она из вагона. Шофер закричал с грузовика:
– Садись, подвезу, бабушка. Тут ближе 10 верст нет деревень...
– Спасибо, сынок. Я и пешей дойду...
По тропке вдоль серых больших стогов дошла она до своей деревни. На околице хмурый бондарь стругал доски для огромного бака.
– Где тут Волоховы живут?
– Тут пол села Волоховых...
– Дом с красной крышей, баили...
– Тут полсела с красной крышей...
Обиженная Анна Власьевна с трудом добралась до своей избы: изба была почти в середине «порядка», а не с краю, как раньше. Дверь закрыта – хозяева в поле. Анна Власьевна зажмурила глаза, нащупала щеколду, отворила. Вошла, огляделась: кровать была совсем такая, как думала Анна Власьевна, а вот комод – нет: лак подался, и замки какие-то легкие. Подошла к зеркалу, поджала губы: от годков-то никуда не уйдешь. А нет, старенькая, а румяная.
Анна Власьевна повернулась, открыла ящик комода и обомлела: кружево «пава и древо», того самого хитрейшего узора, что когда-то сгубил глаза Анны Власьевны, что выплела она теперь в Москве артели в подарок, было сложено в ящике комода аккуратными стопочками, приготовлено к сдаче.
Анна Власьевна охнула.
– Маманя, маманя, – испуганные дочери стояли в дверях...
– Чье плетенье? – строго спросила старуха.
– Поздравствуемся, маманя...
– Чье плетенье? – под ногой Анны Власьевны скрипнула половица.
– Наше, маманя... Мы с Шуркой... Старая кружевница улыбнулась.
– Такую красу выплесть... Молодцы, бабы. Нет, не угаснет наш род... Сокрыли от старухи умение свое... Гордость мою кружевную хранили...
Анна Власьевна заплакала. Вытерла глаза маленькими кулачками, развязала дорожный узелок и достала свое плетенье. Взяла из комода работу дочерей, подошла к окну, сравнила...
– Я еще елку с оленем составить могу, – тихо сказала Анна Власьевна.
1937
ТРАДИЦИОННЫЙ НАРОДНЫЙ КОСТЮМ
Одежда как явление культуры
Одежда – создание культуры. Она возникла в процессе выделения человека из природы. Человек создал ее, чтобы защищаться от холода, зноя, дождя и ветра. Но постепенно она обрела не только практическое значение.
Из глубины веков к нам пришла поговорка: «По одежке встречают...». В прежние времена достаточно было взглянуть на одежду человека, чтобы определить, кто он по национальности, откуда родом, к какому сословию и возрастной группе принадлежит. Одежда позволяла также судить о материальном достатке людей и об их семейном положении. Это стало возможным потому, что она является носителем информации. В ней находят отражение общественные отношения, национальные традиции, художественные вкусы, нравственные ценности.
По одежде можно составить мнение о ее обладателе и сейчас. Только «знаки», которые в ней содержатся, расшифровывать стало труднее. Культурные границы между народами и общественными группами постепенно размываются. Кроме того, в выборе манеры одеваться человек сегодня более свободен, чем ранее.
История одежды тесно связана с историей народа. Петровские реформы конца XVII–начала XVIII в. оказали сильное влияние на повседневную материальную культуру. В обязанность дворянству было вменено одеваться по европейскому образцу. Вслед за ним новый костюм начали постепенно осваивать представители третьего сословия – мещане и купцы.
Хранителем национальных традиций в одежде стало крестьянство. Так случилось потому, что в образе жизни крестьянина коренных перемен не произошло.
Отдельные детали крестьянской одежды образуют единый комплекс. Все элементы этого комплекса: верхнее и нательное платье, обувь, головной убор – связаны между собой, и каждый из них имеет значение только как часть единого целого.
Традиционные комплексы одежды восточнославянских народов (русских, украинцев и белорусов) сложились очень давно. Костюм в народной среде менялся медленно, поэтому одежда крестьянина долгое время сохраняла такие черты, которые были ей свойственны еще в средние века.
Женский костюм.
Рубаха
Основой женского и девичьего костюма была рубаха, нательная одежда. Ее название происходит от древнерусского слова «руб» – кусок, отрезок.
Рубахи на Севере шились из льняной ткани. Они могли быть цельными (из одного куска полотна, перегнутого пополам) и составными (из нескольких кусков).
Верхняя часть составной рубахи, до пояса (грудь, плечи, рукава), называлась «воротушка» и шилась из отбеленного узорного холста или покупной ткани, а нижняя часть – «стан» (подол) – из грубой холстины. Спереди на рубахе имелся продольный разрез (ворот). Он был забран под обшивку, но мог иметь и воротник-стойку (ожерелок). Вставки клиновидной или прямоугольной формы на плечах расширяли верхнюю часть одежды, чтобы не стеснять движения рук. Рукава рубах в зависимости от местных традиций могли быть и широкими, и узкими. На месте подмышек вставлялись квадратные куски ткани – ластовицы. Они были элементом как женской, так и мужской одежды. Ворот, подол, низ рукавов – те части рубахи, через которые открывались обнаженные части тела (ноги, руки, голова), – украшались орнаментом. Отделка выполняла роль оберега, должна была защищать человека от нечистой силы. В некоторых местах Вологодской губернии части рубахи (ворот, грудь, плечи, рукава) шились из ткани разного цвета.
Особое внимание уделялось оформлению обрядовой одежды, которую на- ( девали в первый день выгона скота на пастбище после долгой зимы (Егорьев день, 23 апреля/6 мая), в первый день сенокоса (Петров день, 29 июня/12 июля) и в первый день жатвы («зажинки»). Эти три дня были важными трудовыми праздниками. Считалось, что от них зависит благосостояние крестьянина в течение всего года.
В качестве праздничной и обрядовой одежды долгое время на Русском Севере использовались рубахи с рукавами до двух метров длиной («долгорукавки»). Эти рукава собирались горизонтальными складками либо имели прорези для продевания рук.
Позднее в такой рубахе во время свадебного обряда невеста прощалась с девичеством («красотой»). И называлась рубаха «плакальной». Шилась она невестой в особые дни, чтобы наделить ее волшебной оберегающей силой. В обрядовых причитаниях невесты поется:
... по три ноченьки вышивала.
В перву ноченьку – Христовскую,
В другу ноченьку – во Ивановскую,
В третью ноченьку – Петровскую.
Христовская – это ночь на Рождество Христово (на 25 декабря/7 января), Ивановская – на Рождество Иоанна Крестителя (на 24 июня/7 июля), Петровская – накануне дня апостолов Петра и Павла (29 июня/12 июля).
Одежде, в которой невеста исполняет свадебные обряды и идет под венец, приписывались целебные свойства, поэтому она использовалась и в дальнейшем, в особо важные моменты жизни.
Костюм девочек и мальчиков до трех лет (а иногда до более позднего возраста) рубахой и ограничивался. Вступая в пору юности, молодые люди уже имели традиционный комплекс одежды.
Сарафан
Привычное представление о русском женском костюме связано с сарафаном и кокошником. Слово «сарафан» впервые зафиксировано русскими письменными источниками во второй половине XIV в. Оно восточного происхождения, через посредство тюркских языков заимствовано из персидского, где serapa означало «длинная почетная одежда». На Руси так первоначально называли мужскую одежду наподобие узкого и длинного кафтана. В XIV–XVII вв. ее носили князья и бояре.
Комплекс женской одежды с сарафаном получил распространение в России на рубеже XVII–XVIII вв. В этот комплекс, помимо сарафана, входили рубаха, пояс, передник. Он мог также дополняться головными уборами – повязкой, повойником, кокошником или венцом. Поначалу сарафаны носили женщины всех сословий. После того как дворянство перешло на платье европейского типа, они стали одеждой женщин из крестьянской, купеческой или ремесленной среды. Платья, напоминающие сарафаны, дворянки надевали лишь тогда, когда нужно было продемонстрировать патриотизм -или когда возникала мода на «народные» мотивы.
Самое простое определение сарафана – длинная женская одежда на плечиках или лямках, надеваемая поверх рубахи. Но по покрою сарафаны могли быть разных типов.
Наиболее ранний тип этой одежды – косоклинник. Называется он так потому, что с боков в сарафан вставлялись косые клинья. Для такого сарафана использовались парча, плотный шелк и другие тяжелые ткани. Спереди по шву его украшали рядами металлических пуговиц и золотыми позументами.
Парчовые и шелковые косоклинные сарафаны дополняли епанечкой, короткой кофточкой без рукавов и воротника. Она повторяла форму верхней части косоклинного сарафана и была тоже на лямках. В холодную погоду на сарафан надевали душегрею, распашную кофту длиной до талии или до середины бедра. Душегреи бывали как на лямках, так и с рукавами. Особую нарядность придавали им трубчатые складки на спине, идущие от талии.
Костюм с косоклинным сарафаном расширял силуэт книзу, придавал женской походке легкость и плавность. Но чтобы им обзавестись, нужны были средства. Поэтому такой тип одежды в XVIII–XIX вв. могли позволить себе носить лишь зажиточные крестьянки.
Сарафан другого типа проще по форме и больше похож на юбку с высокой талией. Он получил название прямого или круглого. Такой сарафан шился из прямых полотнищ ткани, собранных на груди под обшивку, на плечах он, как и косоклинный, удерживался лямками. В народном сознании его появление связывалось с влиянием московской моды. Сшить круглый московский сарафан было проще, чем косоклинный. Для повседневной носки шили сарафаны из пестряди.
В традиционном женском костюме талия не обозначена. Этому способствовал покрой не только сарафана, но и передника.
Передник
Помимо рубахи и сарафана, необходимой частью костюма крестьянской женщины (как повседневного, так и праздничного) был передник. Существовало несколько типов передников. Наиболее ранняя форма – запон. Такой передник имел вид полотнища льняной ткани, покрывавшего плечи и переднюю часть тела до колен. В полотнище делался вырез для головы прямоугольной или овальной формы, а также проймы для рук. Иногда к нему пришивались и рукава. Такие передники носили крестьянки Кирилловского, Череповецкого, Устюженского уездов.
Другой тип передника назывался «занавеска». Такой передник представлял собой длинное полотнище ткани на обшивке с завязками. С помощью этих завязок он крепился выше груди, под мышками. В XIX–начале XX в. занавески были распространены в Великоустюгском, Кадниковском, Каргопольском уездах.
С конца XIX в. получает распространение в селах Вологодской губернии и фартук – передник, укреплявшийся на талии.
Основное назначение передников – защищать одежду от загрязнения. Но они выполняли и декоративную роль в комплексе одежды крестьянской женщины. Их украшали вышивкой, полосами цветной ткани, гарусом, мерными кружевами. Особой красочностью отличались праздничные передники.
Пояс
Непременным атрибутом одежды и женщин, и мужчин считался пояс. По старинным представлениям, ходить без пояса было так же грешно, как и без креста. Распоясать человека – значило обесчестить его. Считалось, что пояс оберегает от всех несчастий. Он прижимает одежду к телу и таким образом сохраняет тепло. Но у него есть и магическая функция: он способен защитить от сил, причиняющих людям вред.
Пояса носили и на нательной, и на верхней одежде. Лишь иногда (чтобы не мять ткань сарафана, например) женщины ограничивались опоясыванием рубахи.
По технике изготовления пояса можно разделить на несколько видов: плетеные, тканые и вязаные. Наибольшее распространение на Севере в XIX в. получили плетеные и тканые пояса из шерстяных и льняных нитей. Существовали разные способы плетения поясов: на специальной дощечке, на вилочке, по стене, с помощью бутылки. Концы поясов украшались цветными кистями, подвесками, шитьем, бусинами, фольгой. К поясам детей нередко привешивали бубенчики. Их звон должен был отпугивать нечистую силу.
Головные уборы
Неотъемлемой частью традиционного народного костюма был и головной убор. Без него считалось возможным обходиться разве что в детстве.
Шитые золотом, шерстяными нитями, жемчугом или цветными камнями, головные уборы женщин стоили дорого, носились бережно, передавались от поколения к поколению.
Головные уборы женщин соответствовали их семейному положению. Девушки носили повязки в виде полос парчовой, шелковой, бархатной ткани на подкладке из холста. По ширине они могли быть от 5 до 25 см, а по длине до 50 см. Этот головной убор надевался на лоб или темя и завязывался тесемками под косой на затылке. Сзади к нему пришивались две лопасти из тяжелой ткани (парчи, шелка) или две разноцветные ленты, спускающиеся вдоль спины. В северных губерниях повязки расшивались золотыми нитями, жемчугом, бисером, стеклярусом. К ним прикрепляли поднизи из бисера или жемчуга, свисающие на лоб. Повязку нередко дополнял косник – украшение из нарядной ткани на холщовой или картонной основе, вплетенное в косу. Обычно косники имели форму треугольника, сердца или банта.
Девушка заплетала волосы в одну косу. Это означало, что она пока не замужем. Коса считалась символом девичьей чести, так же, как борода – мужской. Дергать девушку за косу значило наносить ей оскорбление.
Просватанные девушки в Тотемском и Великоустюгском уездах надевали на повязку «честной колпак», особого вида шапочку из ситца и красного бархата, расшитого золотыми нитями. С конца XIX в. колпаки вязали.
Кроме повязок, просватанные девушки на Русском Севере носили венцы (их еще называли в некоторых уездах коронами и конурами). В Вологодской губернии они были распространены до конца XIX в. Основа венца – это проклеенный холстом широкий обруч из бересты или картона. Он имел сердцевидную форму, а по его верхнему краю шли «городки» (зубцы). Эти «городки» и делали венец похожим на корону. Лицевая сторона венца украшалась золотой бахромой, жемчугом, рубленым перламутром, цветными стеклами, фольгой. К концам обруча-основы были прикреплены тесемки. Они завязывались под косой на затылке. В таком головном уборе, надетом поверх девичьей повязки, невеста венчалась, а потом сидела на свадебном пиру.
Замужние женщины должны были покрывать голову. По народным поверьям, волосы – это средоточие жизненных сил. Они символизируют материальный достаток. Потому в народе и говорилось: «Сколько волос – столько богатства». Непокрытые волосы могли навлечь несчастье, послужить причиной гибели урожая, принести беду близким людям. Женщина с распущенными волосами давала повод подозревать ее в связях с нечистой силой, с ведьмами и русалками. «Опростоволосить» женщину, сорвать с нее головной убор – значило обесчестить ее.
Выйдя замуж, женщина заплетала две косы и надевала старинный головной убор – кокошник. По конструкции это была матерчатая шапочка с высоким твердым околышем. Но, соответствуя такой конструкции, кокошники в то же время могли принимать разную форму. Так, в Тарноге они представляли собой круглую шапочку со сборками в лобной части и назывались борушками. В Каргополе их делали на твердой основе с ушками и треугольным выступом надо лбом, напоминающим рог. В Сольвычегодске кокошнику придавали форму коровьего копытца. В Кадниковском уезде эти головные уборы часто украшали поднизями ажурного плетения в виде легкой сетки из речного жемчуга или рубленого перламутра. Головной убор женщин Белозерья имел твердую переднюю часть (очелье) в виде равнобедренного треугольника или полумесяца, и назывался он белозерской шапочкой. А в западных уездах замужние женщины носили кики – мягкие шапочки с твердым треугольным очельем или цилиндрические шапки с плоским верхом и небольшими лопастями, прикрывавшими уши.
Все разновидности кокошника – это праздничные головные уборы. По будням замужние женщины носили повойник, матерчатую шапочку, накрытую платком.
Важной частью головного убора девушек и женщин платок стал в XVIII в. Его носили не только с повойником, но и с кокошником. И концу XIX в. он получил такое распространение, что его уже можно было считать основным головным убором крестьянок. Виды платков, их расцветки и способы повязывания были разнообразными. Праздничные отличались нарядностью, яркими узорами. Повседневные – однотонные или в клетку – выглядели скромнее. На шею платки повязывали не только женщины, но и мужчины.
Одежда и головные уборы мужчин
В мужской традиционной одежде не было такого разнообразия, как в женской. Повсеместно в XIX–начале XX в. крестьяне на Севере носили рубаху-косоворотку и порты.
Мужская рубаха кроилась примерно так же, как и женская. Только была она несколько короче. Она называлась косовороткой, потому что имела идущий вертикально книзу разрез ворота с левой стороны. Ворот застегивался или завязывался с помощью пуговиц или тесемок. Рубаха с разрезом сбоку, а не посредине, лучше защищает грудь от холода. По мнению специалистов, такой тип мужской рубахи появился не ранее XV в. Возможно, это след влияния одежды монголов. Носят мужскую рубаху поверх штанов и стягивают на талии поясом.
Рубахи могли быть как из домотканых, так и из фабричных тканей. Повседневные шились из полотна, а праздничные из атласа, ситца, сатина, коленкора, кумача. Украшали их чаще всего вышивкой по вороту, вдоль разреза на груди, на запястьях рукавов, иногда и по низу.
Порты, обычно неширокие и недлинные (чуть ниже колена), шились из холста, пестряди, набойки, сукна. Штанины заправляли в онучи или в голенища сапог. Верхняя, поясная часть портов загибалась внутрь. Получался широкий рубец, полый внутри. Сквозь него продергивали шнурок или ремень, который назывался гашник. В качестве гашника могла быть использована и простая веревка. Нередко, однако, гашники становились элементом украшения одежды. Их плели в виде косички из льняных, шерстяных, хлопчатобумажных нитей, придавая им красочность и нарядность. Изменение моды в мужском костюме происходило быстрее, чем в женском, так как в конце XIX–начале XX в. многие мужчины уходили на заработки в город. Там они подвергались влиянию городской культуры и в деревню возвращались уже в другой одежде. Под влиянием городской моды в конце XIX в. порты стали шить из фабричной плотной ткани. Нарядные штаны были обычно плисовыми (из похожей на бархат хлопчатобумажной ткани с ворсом). Примерно тогда же появилась манера носить их навыпуск. В это же время в качестве праздничной мужской одежды появляются пиджак, жилетка и картуз. На кожаную обувь и мужчины, и женщины считали необходимым в любую погоду надевать калоши.
Традиционным головным убором мужчин для весны, лета и осени была шляпа с невысокой тульей и неширокими полями. Шляпы катали из овечьей шерсти. Цвет они обычно имели черный или коричневый. Их форма могла быть разной: с круглым, конусообразным и цилиндрическим верхом, с перехватом посредине тульи и без него.
Обычным мужским головным убором в северной деревне XIX в. были и шапки из войлока (валенки, ермолки). Они имели форму усеченного конуса, высотой около 20 см с плотно прилегающими к этому конусу отворотами.
К концу XIX столетия повсеместно распространенным мужским головным убором стал картуз – фуражка с высоким околышем, круглым плоским верхом и твердым козырьком.
Зимним головным убором как для мужчин, так и для женщин были шапки из толстой ткани (сукна, бархата, плиса) на меховом подкладе и с меховой опушкой. Шились такие шапки без наушников. Зато треух, шапка из овчины с круглым верхом, имел не только два меховых наушника, но и лопасть, которая прикрывала затылок и шею.
Руки от зимнего холода предохраняли рукавицы – суконные, кожаные, меховые. Кожаные рукавицы без подкладки в Вологодской губернии назывались голицами, а вязаные из овечьей шерсти – варегами и варежками. Вязанные из льняных или хлопчатобумажных нитей, украшенные вышивкой перстянки (перчатки) были принадлежностью только праздничного костюма.
Мужская и женская обувь
Основным видом и женской, и мужской, и детской обуви у крестьян были лапти. Они являлись атрибутом и повседневного, и праздничного костюма. Плели их обычно из лыка (полос внутреннего слоя липовой или ивовой коры), а также из бересты. Занимались этим чаще всего мужчины, используя в качестве инструмента плоское изогнутое шило (кочедык). На Русском Севере наиболее широко применялась техника косого плетения, когда полоски лыка укладываются друг к другу под косым углом.
Лапти носили круглый год – и зимой, и летом. Они были удобны для работы, для ходьбы по дорогам, по пересеченной местности, по лесу. На их изготовление шел природный материал, добыть который не составляло большого труда. Лапти можно было сплести самому или купить за небольшую цену.
Прежде чем надеть на ногу лапоть, ступню и голень обматывали онучей, полосой белого холста. Зимой для тепла добавляли еще одну онучу, суконную. Поверх онуч крест-накрест навивалась длинная веревочка – обора.
Средняя ее часть была пропущена через петли на заднике и боках лаптя. Концы оборы завязывались под коленом.
Лаптям под праздничную одежду старались придать нарядный вид. Используя узенькие полоски лыка, выплетали нехитрые узоры. Между этими полосками пропускали разноцветную тесьму. Лыко иногда окрашивали, а веревочные оборы заменяли кожаными, плетеными, ткаными. Конечно, украшались, главным образом, не мужские, а женские лапти.
Сапоги появились еще в Древней Руси. Но вплоть до середины XIX в. для большинства крестьян они были менее привычны, чем лапти. И считались они обувью не повседневной, а праздничной. Их берегли и пользовались ими лишь несколько раз в год. Носили сапоги в основном мужчины. Праздничной кожаной обувью для женщин из зажиточных семей были полсапожки с голенищем до середины икры – на резинке, на пуговицах, на шнуровке. Надевали их обычно с белыми чулками.
Еще одним видом нарядной женской обуви были коты. Так назывались глубокие туфли на толстой подошве и с широким каблуком. У них были круглые носы и высокий задник. Коты украшали тисненой кожей, вышивкой и бисером. Их, как и полсапожки, носили с чулками – белыми или цветными. Признаком щегольства при этом было спускать чулки от колена до щиколотки гармошкой.
Валенки (катаники) как зимняя обувь получили распространение в крестьянской среде к концу XIX в. До этого их носили лишь люди зажиточные.
Верхняя одежда крестьян
Основным видом и мужской, и женской одежды был зипун,– длиннополый Двубортный кафтан из сукна с широким запахом. Застегивался он справа налево на пуговицы или крючки. Но застежки могли и отсутствовать, а полы одежды придерживались только опояской – веревкой или кушаком. В зипунах ходили весной и осенью. Будничные зипуны шились из серого или черного сукна домашней работы. Для праздничных покупали фабричную ткань более высокого качества синего или черного цвета. Зипуны для повседневной носки воротников чаще всего не имели. У праздничных могли быть невысокие стоячие воротники.
В восточных уездах Вологодской губернии встречался такой вид верхней одежды, как азям. Он представлял собой прямой по покрою кафтан с длинными широкими рукавами и полами до щиколоток. У азяма имелся также большой воротник, который в ненастную погоду поднимали и перевязывали шарфом. В такой одежде отправлялись в дальнюю дорогу.
В зимнюю пору верхней одеждой для крестьян служили овчинные полушубки. Овчина – это выделанная овечья шкура. Ее дубили, пропитывали раствором дубовой, ивовой или какой-либо другой древесной коры. От этого она становилась более мягкой и прочной, а также приобретала красно-коричневый, оранжевый или черный цвет. Чтобы получить овчину белого цвета, ее вымачивали не в дубильном растворе, а в хлебном квасе (иногда с добавлением соли).
По покрою полушубок – это распашная одежда мехом внутрь со стоячим воротником и полами немного ниже колена. Если его обшивали сверху тканью, он назывался крытым. Если такой обшивки не делали – то нагольным.
Детали костюма в
поверьях и обрядах
Одежде и обуви придавалось большое значение в поверьях и обрядах. Когда выгоняли скот на пастбище в первый раз после зимовки, его заставляли переступать через лежащий на земле пояс или ремень. Полагали, что после этого он не будет уходить далеко от дома. Висящий в курятнике старый лапоть должен был способствовать тому, чтобы куры несли больше яиц.
Считалось, что вещи родителей обладают чудесной силой и способны защитить маленького человека от бед, подстерегающих его. В Никольском уезде, например, новорожденного мальчика запеленывали в рубаху отца, а девочку – в рубаху матери. И детские рубашки шились из старых родительских. Делалось это не только потому, что ткань на них была мягче новой. Такая рубашка становилась еще и оберегом, помогала избегнуть несчастий. Тот же смысл приобретала и одежда, полученная от родителей по наследству.
В Тотемском уезде во время свадебного обряда невеста дарила жениху свой поношенный платок. Этот подарок должен был «присушить» жениха, вместе с ним к жениху переходили и некоторые качества невесты.
Непременным «участником» свадебного обряда была шуба. Густой мех, по народным представлениям, символизирует богатство. Соприкосновение с ним должно обеспечить новобрачным материальный достаток. На шубу усаживали молодых во время «братчины» (свадебного пира). В вывернутых мехом наружу шубах отец и мать жениха встречали после венчания новую супружескую чету на пороге своего дома. Молодая спрашивала: «Батюшко и матушка, отчего вы мохнаты?» Те отвечали: «Оттого мохнаты, чтобы вы жили богато».
Приложение
Ф. П. Савинов
Спас-Преображенье
Гряньте, гусли яворчаты,
Пойте песни старины!..
Времена былые святы,
И добры, и тороваты,
И величия полны...
Жатва кончена... Моленье
В храмах Божиих идет...
Спасов день – Преображенье,
От забот отдохновенье
Пахарь-труженик найдет...
Сельских страдных и тяжелых
Наступил конец трудов;
Много даст ему веселых,
Дней отрадных, не тяжелых
Праздник хлеба и плодов...
Хлеб весь убран... а с плодами
И работы не трудны –
Освятить их только в храме
Водосвятьем да мольбами
Есть обычай старины...
В церкви Божьей людно, жарко,
И на ризах из парчи,
Добрых дателей подарках,
Блещут, светятся так ярко
Воска белого свечи...
Служба кончилась... Толпами
Из церквей валит народ
С освященными плодами...
Между людом, с овощами,
И боярышня идет...
Летник стройно облегает
Стан девичий, молодой,
Позумент на нем сверкает
И лучом своим играет
По одежде парчевой...
В кике лалы-самоцветы –
Жемчуг, яхонт и рубин –
Блещут, словно Божьи дети,
Звезды яркие, кометы,
Словно солнце-исполин...
Шейку белую стыдливо
Ожерелье из камней
Прикрывает, и на диво
Светит ярко и красиво
Пуком розовых огней...
Из бурмитских зерен бусы
Вьются змейкой между кос,
А в руках, прикрыт убрусом,
Тонким, вышитым со вкусом,
С свежей овощью поднос...
И стоит на нем, сверкая,
Словно солнышко весны,
Сулея, вся золотая...
Гряньте ж, гусли, не смолкая,
Песни в славу старины...
Конец XIX в.
Н. А. Иваницкий
Модницы
На изменение национальных костюмов влияет главным образом близость городов и посадов. В подгородных деревнях не только брошены оригинальные и часто красивые головные уборы и сарафаны, но бабы и девушки уже не довольствуются шелковыми головными платками, юбкой с кофтой и «пальтушкой». Они покупают в магазинах атласные, бархатные и соломенные шляпы с перьями и цветами, шьют себе платья в обтяжку и надевают драповые бурнусы. Невозможно смотреть без смеха и сострадания на полоумных невест и молодиц, когда они приезжают в город кататься в барежевых платьях и соломенных шляпах с разноцветными перьями и фигуряют в этом костюме по городу в продолжение двух-трех часов, несмотря на вьюгу и мороз. Мания наряжения доходит до того, что отец семейства иногда продает корову или лошадь для того, чтобы его дочь-невеста могла сшить себе шелковое платье, обыкновенно голубого или яблочно-зеленого цвета.
1890
ГОНЧАРНОЕ ИСКУССТВО
Керамика
Изделия из обожженной глины называются керамикой. Трудно, наверное, найти такой народ на Земле, который не использовал бы в своем быту изделий из керамики. Не случайно археологи по таким предметам, найденным во время раскопок, устанавливают тип культуры и время, к которому относится тот или иной культурный слой. Самые древние керамические изделия, известные науке, относятся к VIII тысячелетию до н. э.
Слово «керамика» происходит от греческого «keramos», что значит глина. Этот природный материал обладает удивительными свойствами. Во влажном состоянии ему можно придать любую форму. А после обжига он становится твердым и не поддается разрушительному действию времени, воды, огня, химических веществ.
Глиняная посуда
На Русском Севере наряду с деревянными использовались многочисленные глиняные изделия: горшки, кувшины, кринки, горлачи, корчаги, кубышки, латки, рукомои и даже тазы. Глиняные сосуды северных мастеров отличались плавными, обтекаемыми формами, а поверхность они имели шероховатую.
Горшки в традиционном крестьянском быту – самая употребительная посуда для приготовления пищи и хранения съестных припасов. Они могли быть разной величины: и крохотными – чтобы сварить кашу для маленького ребенка, и огромными – вместимостью до 30 литров. Но форма их примерно одна и та же. На протяжении столетий она практически не менялась. У любого горшка округлая основная часть (тулово), плавно сужающаяся к донышку; а открытая горловина его – широкая, с венчиком-ободком.
Кувшин, как и кринка, – глиняный сосуд с высоким горлом. Но у него, в отличие от кринки, есть носик и ручка. В кринках обычно хранили и подавали на стол молоко или простоквашу. Кувшины считались праздничной посудой, и из них могли угощать не только молоком, но и квасом, брусничной водой, пивом.
Корчага – большая посудина, похожая по форме на горшок. У нее устойчивое дно, а тулово круглое или чуть вытянутое. В корчагах варили и хранили пиво. Поэтому они назывались еще и «пивниками». Но их могли также использовать и для хранения зерна, для нагревания воды или кипячения белья со щелоком (раствором золы). В нижней части корчаги, в нескольких сантиметрах от дна, имелось отверстие для слива. Оно затыкалось деревянной пробкой – стырем.
Горлач – примерно то же самое, что а и корчага. Но в его верхней части есть трубчатый носик. Он немного напоминает по форме заварочный чайник. Предназначен горлач для хранения готового пива.
Широкие сосуды с круглым туловом, которое переходит в узкую горловину, и с небольшим носиком-сливом, а иногда и с ручкой, назывались кубышками. Они служили для хранения масла. В подобных гончарных изделиях держали и деготь. Но тогда они уже назывались дегтярницами.
Что такое латка (или жаровня), наверное, проще всего определить так: это глиняная сковорода. Только по форме латки могли быть не только круглыми, но и овальными. В них жарили картошку, мясо, рыбу, яичницу, грибы. Иногда в латках готовили овсяный или гороховый кисель.
Для глиняных сосудов, в которых готовилась и хранилась пища, делались глиняные же крышки – волохи. Походила такая крышка на плоскую воронку.
О том, что такое рукомой, нетрудно догадаться по названию. Глиняные рукомой выглядели по-разному. Но чаще всего это были сосуды круглой или овальной формы с широким отверстием для наливания воды, с одним или двумя носиками и с ушками для подвешивания рукомоя на веревочке или цепочке.
Кроме названных изделий, гончары производили также рыльники (сосуды для сбивания и перетапливания масла), блюда, миски, кружки, суды (чаши), рюмки и многие другие предметы домашнего обихода. Перечислить их все невозможно.
Материал
Развитие гончарного дела зависело прежде всего от запасов и качества глины в ближайшей округе. Места, откуда ее брали, обычно назывались «Глины», «Глинуха», «Глинище». Подбирая нужное для ремесла сырье, глину пробовали на вязкость, на запах, на вкус. Некоторые гончары даже устанавливали исключительное право добычи глины в определенных местах и ревностно их охраняли.
Необходимая добавка к глиняному «тесту» – песок. Он должен быть чистым и сухим. Его брали чаще всего по берегам рек, озер, ручьев. Если летом вода долго не спадала и песчаные отмели были недоступны, песок делали сами: толкли пережженные камни, содержащие кварц.
Гончарный круг
В гончарном производстве применялись выработанные веками технологические приемы. Добытую глину складывали в бочки или корыта, заливали водой, долго квасили. Подготовленную глиняную массу очищали от камешков и сора, затем топтали на полу, посыпанном чистым сухим песком, и скатывали в комья. Это был уже готовый для работы материал.
Изделие формовалось на специальном приспособлении – гончарном круге. Это древнейшее изобретение человечества, которое оказало заметное влияние на развитие цивилизации. Сейчас оно может показаться не очень совершенным и даже примитивным. Однако на определенном этапе истории такой несложный механизм не только облегчил работу гончара, но и намного увеличил производительность его труда. Интересно, что на протяжении нескольких тысячелетий гончарный круг практически не изменялся.
В зависимости от того, каким способом гончарный круг приводится в движение, он бывает ручным и ножным. На Русском Севере более распространенной была его первая разновидность. Ручной гончарный круг устанавливается на переносной скамье. На одном из концов этой скамьи проделано отверстие. В отверстие вставляется штырь («веретено»), на котором жестко укреплен деревянный круг (диаметром 50–80 см). Гончар сидит верхом на скамье, вращает круг левой рукой, а правой формует изделие из глины, лежащей на круге.
Ручной гончарный круг может быть устроен и несколько иначе. Например, жестко закрепляется не круг на «веретене», а «веретено» в отверстии скамьи. Более сложная конструкция выглядела так: к скамье прикреплен деревянный цилиндр со штырем; на штырь насажена вращающаяся крестовина из дощечек; на каждом конце этой крестовины – по стержню; на четырех стержнях крестовины установлен круг; цилиндр со штырем неподвижен, вращается крестовина с кругом.
Со второй половины XV в. гончары на территории нашей страны начинают пользоваться ножным кругом. Он | приводится в движение массивным маховым колесом, насаженным на ту же ось, что и сам круг. Гончар вращает колесо ногами, это движение передается кругу, а обе руки мастера свободны для формовки изделия. Разгоняя или придерживая маховое колесо ногами, мастер может работать, не прерывая работы рук, разминающих глину и вытягивающих тулово сосуда.
Формовка изделия
Работа начинается с того, что гончар кладет точно по центру вращающейся площадки круга ком сырой глины. Затем он тянет массу вверх, превращает ком в конус и вновь осаживает его, чтобы полностью удалить из материала пузырьки воздуха.
Формовка сосуда начинается вслед за этой операцией. При непрерывном вращении круга мастер нажимает большим пальцем в середине глиняной заготовки. Образуется углубление. Придерживая стенки вокруг углубления остальными четырьмя пальцами руки, гончар осторожно вытягивает эти стенки вверх. Начинают проступать очертания будущей посудины. Одна рука гончара входит в образовавшееся между стенками пространство целиком и придает сосуду нужную форму изнутри. Другая же рука формирует внешнюю поверхность. Иногда эта операция производится не ладонью и пальцами, а при помощи деревянного ножа. Ручки, ушки, носики лепятся из валиков глины отдельно, а затем присоединяются к посудине.
Края изделия оправляли мокрой тряпкой или куском овчины («ветошкой», «склизнем», «мокрушей»). Ею же убирали лишнюю влагу, которая скапливалась на дне сосуда. А затем изделие быстро срезали с круга куском тонкой проволоки (или ниткой) с деревянными ручками на концах («срезкой»).
Сырую поверхность сосуда зачищали, а иногда и наносили на нее узоры липовыми ножичками – «клепиками».
Существовал еще один способ формовки посуды – «налепами». Стенки сосуда выводили не из одного кома «теста», а налепливали друг на друга глиняные валики и распющивали их пальцами. Этот способ этнографы считают более древним.
Обжиг
Прежде чем подвергнуть отформованную посуду обжигу, ее сушили в протопленных печах на соломе или просто расставляли по всей избе: на лавках, полавочниках, столах.
Обжигали гончары свои изделия в обычной русской печи. Только еда в ней во время обжига не готовилась. Посуду в печь «грузили» с вечера. Все изделия обкладывали дровами. На топливо обычно шли хорошо высушенные метровые плахи. Печь затапливалась утром. Температуру постепенно поднимали. Обжиг прекращался, когда изделия начинали краснеть. Но их еще оставляли в печи до следующего утра. По разным технологиям обжиг можно было вести с открытым или закрытым дымоходом. Иногда эти два способа чередовали.
Чтобы сделать посуду более прочной, водонепроницаемой и красивой, ее подвергали обварке. Делалось это так. Раскаленный сосуд доставали из печи с помощью кочерги, двух палок или специальных щипцов, быстро окунали в приготовленную в лохани или корыте «болтушку» из мятого вареного картофеля, ячменной, ржаной или овсяной муки (около 1 кг продукта на ведро воды). Такой раствор называли также «киселем». Если же его готовили из семян или головок льна – то «дурандой». Изделие обваривали, пока раствор шипел на его стенках. В результате на стенках посуды появлялись причудливые пятна и разводы, которые воспринимались как украшение. Подобную обработку выдерживали не все сосуды. Некоторые из них трескались и шли в отходы производства.
Наибольшим спросом в XIX в. пользовалась «муравленая» («обливная») посуда. Делать ее умели по всей России. Технология изготовления подобных изделий такова. Перед обжигом их поверхность покрывали так называемыми «поливами», веществами, содержащими разнообразные окислы. Поливы могли быть порошкообразными или жидкими. В печи это покрытие превращалось в тонкую стекловидную пленку – глазурь («мураву»). Глазурь желтого цвета получали с помощью веществ, содержащих окись железа или свинца. Глубокие коричневые и фиолетовые тона давали окислы марганца, а широкую гамму зеленого цвета – окись меди. Чаще всего в качестве поливы использовался минеральный краситель сурик. Керамика, покрытая красновато-коричневой глазурью, – это результат использования сурика.
Неравномерная окраска глазури – то густая и темная, то светлая с разными оттенками – придавала поливным изделиям неповторимое своеобразие. Красочные потеки и блики света, играющие на гладкой поверхности, очень живописны.
Наносили поливу на посуду по-разному. Если она имела вид порошка, то ею изделие посыпали. В жидкую поливу его окунали. Но такой поливой могли, в полном соответствии с названием операции, стенки просушенной посудины и поливать. Жидкой поливой глиняное изделие также обмазывали, используя кисть или заячью лапку.
Для того, чтобы устранить дефекты, появившиеся во время формовки, а также для того, чтобы сделать изделие более красивым, его иногда покрывали перед обжигом тонким слоем тщательно растертой белой глины. Часть этого покрытия впитывалась в еще сырую поверхность, а оставшийся раствор создавал легкий рельефный узор, четко проступавший после обжига. (Такой способ обработки называется ангобированием.) Бывало, что в белую глину добавляли крупинки кварца или красители. Бывало, что изделие еще и муравили.
Существовал также совершенно особый способ обжига глиняной посуды – в коптящем пламени без доступа кислорода. Назывался он морением (или томлением). Для получения обильной копоти к топливу добавляли бересту, смолистые щепки, паклю с дегтем. Изделие пропитывалось копотью насквозь. Остывало оно также без доступа кислорода, в печи с замазанным горном. Цвет посуды получался матово-черный.
Особый интерес представляют лощеные изделия. Этот вид керамики – один из древнейших. Поверхность отформованных и просушенных предметов перед обжигом протиралась влажной тканью и лощилась (шлифовалось) гладким камнем или костью. Такой инструмент назывался «лощило». Им натирали или всю поверхность сосуда, или отдельные его части. Частичное лощение создавало серебристые узоры на матовой поверхности обожженного изделия.
Морение могло сочетаться с лощением. Такую керамику принято называть чернолощеной. После обжига следы лощения эффектно поблескивали на глубоком черном фоне. По-видимому, этот вид керамики имитировал металлическую посуду. Но ее достоинство заключалось не только в красоте. В ней прекрасно сохранялись продукты.
Иногда гончары раскаленную посуду, чаще всего рукомойники, обливали «серой», т. е. сосновой смолой. Обработанные таким способом изделия походили на чернолощеные.
Существовали и другие способы украшения глиняной посуды. Ее, например, покрывали рельефным тисненым узором или расписывали красками. Поливные изделия росписью украшались редко. А вот затеки глазури на рельефном узоре усиливали декоративный эффект, и потому сочетание «муравы» и тиснения встречалось довольно часто.
Большим спросом в конце XIX в. пользовалась яркая многоцветная роспись. На территории Вологодского края широкое распространение получили крупные устюженские корчаги, изготовлявшиеся главным образом в селе Белые Кресты. Они украшались пестрыми и дробными узорами из густо расположенных розеток и простых геометрических фигур.
Но глиняная посуда могла и не подвергаться какой-либо дополнительной обработке. Краснообожженные сосуды сами по себе выглядели хорошо. Такую керамику называли «киноваренной».
Гончарство как промысел
В тех местах, где были хорошие гончарные глины, почти все население занималось изготовлением глиняной посуды. Дело это трудоемкое, и к нему привлекались все члены семьи мастера: и женщины, и дети, и старики. Мальчики уже в 7–8 лет начинали приобщаться к гончарству всерьез. Одинокие старики в деревнях, где этот промысел процветал, делали несложные игрушки-свистульки.
Готовые изделия вывозили большими партиями на базар. Там их часто меняли на зерно. Глиняный сосуд стоил столько, сколько входило в него ржи, ячменя или даже пшеницы.
В разных местностях глины неодинаковы. Учитывая их особые качества, мастера вырабатывали свою технологию работы с ними. В Вологодском крае большой известностью пользовались изделия мастеров Кирилловского, Устюженского, Череповецкого, Белозерского уездов. Название посуде обычно давали по деревне или волости, где она изготовлялась.
Известный гончарный центр существовал в Никольском уезде, в деревнях Большое и Малое Фомино. К концу XIX в. практически все жители этих деревень занимались гончарством. Глиняная посуда фоминских мастеров отличается толстыми шероховатыми стенками и массивными формами. Внутреннюю поверхность и верхнюю часть внешних стенок изделий мастера покрывали глазурью. Характерной особенностью фоминской керамики было использование медного порошка. Его получали, пережигая старые медные изделия. Порошок наносили на глиняную поверхность перед обжигом и покрывали глазурью. Получался рисунок в виде коричневых пятен, прихотливо разбросанных по стенкам сосудов. Промысел просуществовал до 60-х гг. XX в.
Еще один центр гончарного производства находился в Васьяновской волости Кадниковского уезда. Больше всего гончаров жило в деревнях Большая и Долгишево. Их посуда имела чисто практическое назначение. Размеры изделий невелики. Их форма не всегда правильна, а толстые стенки шероховаты. Своеобразный художественный эффект посуде придает вкрапление в глину зерен кварца, который мерцает искорками на обожженной поверхности. Васьяновские мастера изготовляли только обварную керамику.
Изготовлением глиняных изделий другого типа занимались мастера деревни Сомово близ Верховажья. Их продукция получила известность уже в начале XIX в. В Сомове изготовлялась глазурованная посуда с красивыми живописными потеками. Она была хорошего качества, разнообразна по ассортименту и пользовалась большим спросом. Сомовские изделия вывозили на продажу не только в Верховажье, но и в Вельск, Вологду, Тотьму, Архангельск.
Хорошими гончарными глинами богат Белозерский край. Здесь возникли и успешно развивались многие гончарные центры. Но особенно славились мастера Бураковской, Ферапонтовской, Зауломской, Георгиевской, Антушевской, Бечевинской волостей. Они владели различными способами обработки керамики. Для их изделий характерны мягкие округлые формы и утолщенные валики на горловинах. Особенно красивы большие кувшины с упругими туловами и короткими приплюснутыми ручками. В чернолощеной посуде примечательно сочетание матовой поверхности с блестящими черными дорожками.
Закуштская волость Кадниковского уезда была одним из самых известных гончарных центров. Гончарным ремеслом в этой волости занималось едва ли не все население. Мастера изготовляли и обварную, и поливную, и чернолощеную посуду. Во время навигации ее везли на небольших судах в Вологду, Ярославль и Кострому. Появлялась она и на Нижегородской ярмарке.
Приложение
Н. М. Лопатенко, С. А. Лопатенко
Гончарство Ерги
Ерга (Воскресенское) – большое современное село, расположенное в сорока километрах от Череповца по дороге на Кириллов. Ранее оно было центром Петриневской-1 волости Череповецкого уезда Новгородской губернии. Первое упоминание о Ерге относится к началу XVI в. В грамоте великого князя Василия Ивановича говорится о починке ямской избы и участка дороги: «...от Ергольского Яму до Надпорожского Яму дороги почистити и мостов по рекам и болотам и по грязем велел починити». Извоз был основной повинностью крестьян этой волости. Среди промыслов наибольшее развитие получили бондарный, корзиночный и гончарный.
Развитию гончарного промысла в волости способствовало наличие богатых залежей глины и их удобное расположение. Масштабы промысла были весьма внушительны. К началу 1910 г., судя по статистическим данным, в гончарном производстве был занят 151 человек из 11 сел. Мастера 128 дворов ежегодно поставляли в Череповец и его окрестности на ярмарки до 15 возов продукции с каждого двора. Производительность труда определялась 5–6 возами различных изделий на одного человека, до 5000 изделий со двора. При таком развитии производства ерговские горшечники обеспечивали посудой не только близлежащую округу, но и вывозили ее за пределы Новгородской губернии.
Рабочий сезон начинался с осени и заканчивался по весне с тем расчетом, чтобы доставить часть товара на ярмарки по зимнему пути. А другую часть приобретали купцы, отправляющие барки по большой воде в Поволжье и Петербург.
Главным занятием крестьян оставалось земледелие. Гончарство же считалось сезонным заработком.
Работали мастера в жилой избе. Здесь же в русской печи изделия и обжигали, предварительно просушив их несколько дней. Наемных работников не привлекали. Все операции, связанные с производством, начиная с заготовки глины и дров, выполнялись силами одной семьи. Гончарство, таким образом, не выходило из рамок домашнего производства.
Процесс изготовления посуды начинался с приготовления сырья. Красную глину брали неподалеку от жилья (иногда – прямо в огороде). Ее заносили в избу, сваливали в груду и постепенно разминали ногами. Груда превращалась в плоскую лепешку. Следы ног оставляли на глине своеобразный рисунок – расходящиеся от центра круги, напоминающие изображение солнца на старинных прялках. Движения человека, мнущего глину, похожи на движения женской пляски. (Кстати, готовили глину женщины, а лепили горшки мужчины.)
Как только глиняная лепешка становилась тонкой, ее сворачивали наподобие половика, обсыпали из решета крупным песком (дресвой), чтобы глина не прилипала к полу, и снова разминали. В результате такой операции, проделанной семь раз, глиняное тесто становилось пластичным, однородным по составу, без комочков.
Специальных инструментов для работы, кроме гончарного круга, не было. Клепик (деревянный нож) да веретено – эти инструменты использовали женщины для тканья поясов и прядения нитей.
Гончарный круг был очень простой конструкции и не имел металлических деталей. Деревянная ось закреплялась жестко в деревянной скамейке. В круге с нижней стороны имелось углубление, в которое вставлялась ось. Она проходила через отверстие крестовины, прочно скрепленной посредством колышков с кругом.
Сосуд формовали вручную древнейшим способом кольцевого налепа. Вращающийся круг помогал горшечнику выравнивать стенки изделия.
Сначала в ладони делали дно – «дёнышко». Оно имело вид чашки с достаточно высокими краями. Затем бросали горсть дресвы на круг, ставили «дёнышко» в центр круга и наращивали стенки сосуда «скалками» (глиняными жгутами). Под пальцами мастера жгут превращался в тонкое высокое кольцо. Кольца прочно сцепляли между собой. Бока сформованного горшка тщательно выравнивали клепиком сначала снизу вверх, а затем вдоль сосуда, и «замасливали» смоченной в воде тряпочкой. Готовый сосуд снимали с круга и ставили на просушку.
Важным этапом в создании сосуда является обжиг. Готовились к нему основательно, запасаясь хорошо просушенными дровами. Закладывали продукцию в печь с вечера вдвоем. Один подавал, другой укладывал на под горшки. В печь входило до ста штук разной посуды. Больших пивников штук 18 да 10 горшочков поменьше, а между ними кринки и товар помельче.
Для придания прочности глиняную утварь «обваривали». С конца XIX в. стали применять «поливу». Обливную посуду везли в город, чтобы продать дороже. Для собственных нужд обливали лишь ту утварь, что не ставили в печь. Ее называли «столовой» посудой. Готовили же пищу в кухонной, обварной, так называемой «черной».
Черную посуду, выражаясь современным языком, можно назвать экологически чистой. Вкусовые качества пищи в ней как бы концентрировались. Она варилась в собственном соку, постепенно отдавая влагу, но не усыхая при этом. Минералы, входящие в состав глины, переходили в пищу, оказывая благотворное влияние на здоровье человека. Периодически черную посуду дезинфицировали. Каждая хозяйка несколько раз в году прокаливала горшки в русской печи, поставив их на под вверх дном. Иногда после этой процедуры посуду еще и обваривали, опуская в кипящую мучную «болтушку», чтобы вновь покрыть защитной пленкой.
1996
Глиняная игрушка.
Древний промысел
Глиняная игрушка – одно из самых интересных и самобытных явлений в народной культуре. История ее начинается в далеком прошлом. На территории нашей страны древнейшие глиняные фигурки, найденные археологами, относятся ко II тысячелетию до н. э. Но они не были игрушками в нашем понимании. Эти скульптурные изображения использовались в языческих обрядах. Для детских забав они служить не могли. Но постепенно такие изображения утратили мифологический смысл и стали игрушками в собственном смысле слова, т. е. предметами, предназначенными для детских игр. При раскопках древнерусских городов находят детские игрушки, относящиеся не только к XVII, но и к X в.
Глиняные игрушки делали почти везде, где были залежи глины и где занимались гончарством. Но их изготовление было попутным, второстепенным делом в гончарном производстве. Чаще всего игрушки лепили не мастера, а женщины и дети. Лепили и для себя, забавы ради, и на продажу. Без них ярмарки были бы не столь праздничными и нарядными. И лишь в некоторых местах производство игрушек стало самостоятельным промыслом. Наиболее известными центрами этого промысла стали слобода Дымково (г. Вятка), деревни Каргопольского уезда (Олонецкая губерния), деревня Филимоново (Тульская губерния), деревня Абашево (Пензенская губерния).
Технология изготовления глиняных игрушек везде примерно одна и та же. Красную, серую или белую глину смешивали с мелким просеянным песком и разводили водой, превращая в вязкое тесто. Из этого теста и лепили фигурки. Сначала их просушивали на ветру, а через несколько дней обжигали. Традиционными персонажами были женщина, конь, птица, всадник, олень и медведь.
Самой большой известностью в нашей стране пользуются дымковские, или вятские, глиняные игрушки. Но мало кто знает, что история дымковской игрушки тесно связана с Вологодским краем. В XV в. великий князь Иван III стремился подчинить Москве непокорных жителей Великого Устюга. Многих ремесленников из этого северного города переселили в глухие места на реку Вятку, в окрестности города Хлынова. Переселенцы основали слободу, которую назвали Дымково – так же, как называлась дорогая их сердцам местность под Великим Устюгом. Там, по преданию, и появились в конце XV–начале XVI в. первые дымковские игрушки.
Традиции каргопольских мастеров
Другим не менее известным центром глиняной игрушки стал Каргополь. (В 1920-е гг. он входил в состав Вологодской губернии.) Примечательная особенность каргопольской игрушки заключается в том, что наряду с традиционными фигурками мастера лепили и фантастических животных. Большинство изделий – отдельно стоящие фигурки. Но иногда создавались и несложные композиции с участием двух-трех персонажей, объединенных простым действием.
Каргопольские игрушки – это фигурки небольшого размера (8–14 см). Пропорции человеческого тела у персонажей несколько нарушены, что придает им грубовато-наивную выразительность. У них крупные головы, длинное туловище, а руки и ноги короткие.
На Каргополье игрушки лепили, как и везде, по частям. Основой служил торс вместе с головой. Он ставился на юбку у женских фигурок или на отдельно вылепленные ноги – у мужских. К торсу присоединялись свернутые калачиком руки, шляпы, сумки и другие детали.
Обожженные игрушки покрывали белой краской. Она служила и фоном для росписи, и выполняла роль самостоятельного цвета. Роспись каргопольской игрушки своеобразна. Ее цветовая гамма приглушена, по-северному сдержанна. Для нее характерны розовые, зеленые, сиренево-синие, желтые, оранжевые и красные краски неярких оттенков. Мастера применяли три приема росписи: 1) окраска отдельных частей фигурки одним цветом; 2) наложение цветовых пятен; 3) простой узор из прямых и волнистых линий.
Каргопольская игрушка – искусство крестьянское, без ощутимых влияний городской культуры. В ней во всей полноте отразились представления русского крестьянства о жизни и красоте.
Изделия умельцев из Ерги
Крупный гончарный промысел, как уже говорилось, существовал в селе Ерга, расположенном в 40 км от Череповца. Делали в этом селе и игрушки. Особенно славились глиняные свистульки местных мастеров. Они были небольшими по размеру (около 5 см) и разнообразными по форме. Под руками умельцев из Ерги способность издавать музыкальные звуки обретали глиняные изображения не только живых существ (птичек, собачек, барашков, бычков, лошадок), но и неодушевленных предметов (саней, столов, самоваров, граммофонов, сапог). На первый взгляд эти изделия могли показаться грубоватыми. Мастер не всегда заботился о тщательной отделке деталей. Зато общий вид каждой фигурки был исполнен выразительности. Стоило повнимательнее присмотреться – и сразу становилось заметно, как точно передана грациозность животного, способность к полету птицы, практическое назначение того или иного предмета.